Текст книги "Окаянные"

Автор книги: Вячеслав Белоусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– А гости?

– Беда у нас, Лев Соломонович, – всплеснула та руками.

– Выкладывай. Мне уже не привыкать.

– Мальчик-то, Евгении Глебовны сынок, чуть не утоп в сливной яме.

– В сливной яме? Ты чего мелешь? Совсем сдурела!

– Отмыли его вдвоём. Обошлось, а то и утоп бы в дерьме. В фуфайчонке был, заигрался с соседскими ребятишками, а на воле-то, видать, давно не бегал, вот и угодил. Фуфайчонка его и спасла. Разбухла и удержала мальца, не давала ко дну пойти. Перепугался мальчик до смерти, в крике зашёлся. Ребятишки бегают, а достать не могут. Я пробовала – глубоко, руки коротки, чтоб схватить…

– Ты уши мои побереги, дура! – оборвал её Верховцев. – Кто спас его? Кто вытащил?

– А бог его знает. Незнакомец какой-то. И имени не назвал, и появился откуда не видели. Сунулся прямо в яму с головой и вытащил на белый свет. А с мальчонки-то вся та погань льётся, как из ведра. Фуфайку он ножичком взрезал, сбросил с ребёнка да так в дом и занёс. Евгения Глебовна упала в обморок, как увидела, а наша Гертруда Карловна молодцом, она Сашеньку враз разула, раздела и купать. Я ей помогала. Дух чуете от меня? Потом окна все расхлебанили, но не выветрилось до сих пор.

– Как мальчик?

– Спит. Мы его чаем с вареньем отпаивали. Еле успокоили.

– Евгения Глебовна?

– С ним прилегла. Без врача обошлось.

– Да зачем же врача? Гертруда на что?

– Вот она, слава тебе, Господи, всех и спасла.

– А человек тот? Незнакомец?

– А про него-то мы забыли. Он Евгению Глебовну в чувство приводил, когда Гертруда Карловна с Сашенькой занималась. А как Евгения Глебовна очухалась, так он и ушёл, никто и не заметил.

– Кто он? Как звать? Откуда?

– Да кто ж его знает! Я и теперь встречу – не скажу, он не он. Высокий и чернявенький.

– Молодой, что ли?

– Ну скажете тоже, солидный и симпатичный мужчина.

– Вот дура. Что ж вы его и не отблагодарили?

– А кто думал об этом? На нервах все.

– Ладно. От тебя никакого толка не добьёшься. Я в дом подымусь. Гертруда, наверное, больше скажет.

Однако Гертруда Карловна Верховцеву о незнакомце большего рассказать тоже не смогла. Случившееся перепугало всех, а беспокоить мать с ребёнком Верховцев не решился. Так и уехал. Настойчиво билась и тревожила одна мысль: "Что же происходит вокруг меня? Мрачная круговерть загадок… Так и поверишь в проклятье чёртова особняка…"

Часть третья
СТЕРВЯТНИК ЖАЖДЕТ ПАДАЛИ

I

Генрих проник в явочную квартиру не без помощи сопровождавшего, отстранившего его от двери и уверенно справившегося с секретным замком.

– Серьёзные люди, – с уважительными нотками хмыкнул тот. – Павла Петровича заперли так, что выбраться не смог, а телефон не повредили, позволив ему до вас дозвониться.

– Нам бы таких не помешало, – буркнул Ягода.

Внутри царил полумрак. Фигура Буланова маячила перед ним, мешая проходу. Не дав открыть рта, Ягода бесцеремонно отстранил его и узким тёмным коридором решительно прошагал в комнату, служившую, вероятно, залом. Открывшаяся картина заставила его замереть: у стены напротив, на диване, плохо освещённом торшером, свесив руку до пола, покоился труп мужчины в костюме и ботинках на ногах, будто прилёгшего отдохнуть на минуту, если бы не пересекавшая открытую шею глубокая от уха до уха рана с почерневшей кровью на краях и запёкшиеся тёмные пятна на распахнутой рубахе и пиджаке. Нестерпимо воняло давней смертью.

Видя, как Ягода сунулся в карман за платком и судорожно поднёс его к носу, Буланов, хрипя и кашляя, бросился к закрытым шторам, добираясь до окна.

– Я уже пытался проветрить, – пробился у него голос. – Но подумал, не опасно ли.

– Ничего не трогайте, Павел Петрович, – остановил его сопровождавший. – Те, кто привез покойника сюда, давно скрылись. Да и были они давно. С неделю, не меньше.

– С неделю! – ахнул Буланов. – Вот почему мурыжили мне мозги всё это время.

– Прекратите, – осёк его Ягода. – Поговорим в другом месте. – И резко развернулся к сопровождавшему: – Надеюсь, найдётся что-нибудь подходящее поблизости?

– Так точно, Генрих Гершенович, – вытянулся тот. – Весь этаж в этом доме пуст, но есть ещё одна вполне приличная квартира. Как раз свободная для таких целей.

– Ведите, – оборвал его Ягода. Он уже не помнил, когда последний раз испытывал подобное. Его тошнило. Почти пробежав коридор, он вывалился на лестничную площадку и ткнулся в угол, не сдерживаясь.

– Повыше, – подсказал сопровождавший, когда плечи начальника перестали вздрагивать.

– Посвежее и почище надеюсь?

– Не без этого. Но согласно инструкции форточки отсутствуют.

– Вентиляторы найдутся?

– Этого добра хватает.

– Хорошо.

Они поднялись двумя этажами выше. Буланов плёлся сзади, не смея издать и звука. Решалась его судьба, а может, и жизнь. И он это прекрасно понимал.

II

"Карлушки человек, – наблюдая, как сопровождавший их оперодовец[92]92
  Оперативный отдел ГПУ для проведения непосредственной разведки, ликвидации, ареста и обысков, борьбы с бандитизмом.


[Закрыть] копается с замком у двери, хмурился Ягода, – вышколенный. Лишнего слова не проронил, а из кожи лезет что-нибудь выведать. Всё за перепуганным Булановым подглядывал, вдруг что ляпнет, но у того ума хватило, язык – в задницу, глаза – в пол. По собственной глупости угодил в западню, нашкодил, а главное – меня подвёл…"

– Ты что же, не сладишь никак? – хмыкнул Генрих с нескрываемой угрозой, поторапливая замешкавшегося. – Ключи не те? Секрет забыл? Нас с Павлом Петровичем ненароком не запрёшь, как с ним подшутили? Или терпение моё испытываешь?

– Виноват, Генрих Гершенович! – замер, вытянувшись в струнку, тот. – Я мигом!

– Разболтались, гляжу, вы у Ивана Захаровича, – поморщился Генрих, не спуская. – Но товарищ Паукер порядок наведёт. Подскажем.

– Виноват! Заела что-то, гнида! Намедни проверял. Исправен был механизм. Я его для верности даже маслицем смазывал. Давно не было никого, – разговорился, заглаживая вину, сопровождавший.

– Меньше болтай!

"Карлушка без году неделя на новой должности. – Полез за портсигаром и задымил папиросой Ягода. – Служивых подбирает под себя, здесь, видать, ещё не успел, хотя малый из удалых. Ишь какая спесь! А в Опероде таким уже не место. Здесь теперь следует учиться оставаться в тени, но всё знать, иначе долго не засидеться. Это прежде нужда была в обезбашенных и послушных лягавых, головорезы отчаянные значились в ходу – работа обязывала, а теперь без умников беда. Паукер с февраля месяца, кое в чём уже проявил себя, не тот, что корявый тугодум Сурта. У Ивана Захаровича, его предшественника, конечно, тоже хватка имелась, но с новичком его не сравнить, в аппарате среди своих старички-чекисты Паукера уже окрестили за глаза Пауком, уж очень скоро, а главное, тихо и надёжно опутал он невидимой паутиной таинственности деятельность своего отдела. Шептались ещё доверявшие друг другу, будто информацию Паук имеет чуть ли не на каждого, а как, от кого получает, не узнать".

Буланов доложил об этом Ягоде сразу, лишь зашушукались про новичка. "Ты считаешь, плохо?" – попытал Генрих. "Да как взглянуть? – не потерялся тот и жадно, как изголодавшаяся крыса, оскалил мелкие острые зубки. – Шекспира почитать, так там в каждой трагедии карлик за портьерой прячется. Причём не чурается и королевских палат". "Дуришь? Ты это к чему?" – "Так зарежут, в конце концов…" – "Кого?" – "И шпиона, и короля… Только короля, кажется, после… отравленным кинжалом. Или королеву…"

Буланову при всех его недостатках в глубоких аналитических способностях не отказать, отменно вычислил – до Кобы подбирается новичок, сапоги будет ему лизать, лишь угодит в фавориты. Но в выводах Буланова не скрывалась поразившая Генриха новая, жуткая двусмысленность: Паук плетёт вокруг Кобы, но для кого та паутина?..

Побаивался нового начальника отдела Ягода и тайно завидовал. Изучил весь путаный след в ГПУ бывшего парикмахера. Карлушка, оказывается, и родом был из пройдохистой еврейской семьи лембергских цирюльников Галиции. То ли родившись, подобно библейским героям, под удачной звездой, то ли натурой своей, гладко скользящей меж жизненных невзгод, был так устроен, но в будущем своём бытие в какое бы дерьмо ни попадал, выплывал на поверхность не только целёхоньким, но обязательно с прибавкой для себя. Успех и удача следовали по его пятам.

Окончив четырёхклассное начальное училище, везунчик примазался в театральные парикмахеры и на этой ниве проскользнул аж в гримёры оперного театра Будапешта. Первая мировая война попыталась прервать его брадобрейско-лакейскую карьеру, и всё же в австро-венгерской армии дослужился он до фельдфебеля. Угодил в российский плен, но отыскал дыру для спасения, – учуяв ветер революционных перемен, сообразил Карлушка записаться участником движения военнопленных-интернационалистов и в 1917 году в Самарканде был освобождён. На окраине разваливавшейся империи брил бородачей, питая особую страсть к большевикам, оформив членство в партии и только успели дотянуться они до власти, заполучил ушлый малый должность помощника военного коменданта всей Самаркандской области. Следом и того круче – совсем уж неведомым образом в вихре каких кровавых событий, только занесло бывшего цирюльника в кресло председателя полевого революционного трибунала. Сколь голов непокорных пришлось ему уже не брить, а снести с плеч, вскорости стал сотрудником местной ЧК и, хотя отец его всю жизнь звался Беньямином, перелицевавшись в Викторовича, возглавил секретнооперативную часть. "А что ж от него ждать иного? – чесал затылок Ягода, листая страницы личного дела новичка. – Звенели тогда повсюду имена великого Карла Маркса, Карла Либхнехта, тогда в них очень нуждались".

Лишь замаячила перспектива запрыгнуть выше, добился Карлушка путёвки в столицу, о чём мечтал несказанно; понял к тому времени – это трамплин в большую жизнь и рядом с великими всё время. Закончил в 1920 году шестимесячные курсы в Коммунистическом университете имени Якова Свердлова, так провозгласили главнейшую свою кухню большевики, спеша печь кадры для высшей советской и партийной администрации.

Ректором был поставлен сам товарищ Невский[93]93
  В.И. Невский (Ф.И. Кривобок) (1876–1937) – российский социал-демократ, большевик, советский историк, с 1920 г. работал над книгой по истории партии; заместитель Председателя комиссии по истории Октябрьской революции и РКП(б) при ЦК РКП(б), арестован в 1935 г. во время разгрома Сталиным школы партийных историков, осуждён дважды, последний раз в 1937 г., и расстрелян, реабилитирован в 1955 г.


[Закрыть], большевик до мозга костей, изведавший тюрьмы и ссылки на собственной шкуре, а не понаслышке, хлебнувший мытарств подпольной жизни по самое не хочу, право на собственное имя потеряв в царских застенках, из которых бежал не единожды. Ну а лекции слушателям читали Ленин и Сталин, Свердлов и Бухарин, Луначарский и Горький, а уж всяческих пиантковских, ярославских, покровских не запомнить. Естественно, после завершения курса выпускника ждало место достойное – в РККА[94]94
  РККА – Рабоче-крестьянская Красная армия, созданная 23 февраля 1918 г.


[Закрыть], где смышлёный малый не засиделся и нырнул уполномоченным Иностранного подразделения Особого отдела ВЧК, быстро добрался до должности заместителя начальника самого отдела, а уж оттуда, не мешкая, подтолкнул зазевавшегося Ивана Захаровича Сурту.

Словом, насобирал Ягода сведений о Карлушке столько, что за самого стыдно б стало, если способен был на нравственные муки. "Такой хватки восхищаться не грех, – грыз ногти он, – не удивлюсь, если этот цирюльник из Галиции скоро станет брить самого Кобу. Если ему башку не открутит сам же Генеральный, ждать недолго. Но врагу его не завидую, такого бы в друзья заполучить, в прислужники – опасно и пытаться. Сдаст сволочь и по твоим костям пройдётся, не поморщится. Но попытаться стоит…"

Невольно вспомнилось одно из последних коротких заседаний у Дзержинского, тот, распекая начальника охраны Генерального секретаря за нелепые погрешности, не скрыл намёка на возможные санкции в отношении провинившегося. Известное дело, без назидания Кобы Феликс никогда себе такого не позволял, а значит, вождь, бдительности не теряя, начал поглядывать вокруг себя, подыскивать стал более надёжного и ответственного охранщика, но, как обычно, не спешил, выбирал, опасаясь промашки. Подозрительным взглядом ощупывал со всех сторон, искал преданного.

– Я вас оставлю, Генрих Гершенович? – прервал мысли Ягоды распахнувший наконец непослушную дверь оперодовец. – Прикажете заниматься трупом? С минуты на минуту криминалисты на ту хату поспеют, если уже не там, со следами будут работать.

– Да уж сделай милость, любезный, – осклабился Ягода, не скрывая злой издёвки, оглядывая шикарные апартаменты и залюбовавшись богатой мебелью. – Интересно, кто здесь с агентурой встречается? Полагаю, персоны важные сюда хаживают?

Сопровождавший, сделав вид, что не расслышал вопроса, сунулся на кухню.

– Я вам чайку крепенького приготовлю, – донеслось оттуда.

– Ну приготовь, приготовь, – подойдя к шкафу, Ягода наугад открыл дверцу, сверкнувшую позолотой. – У них, думаю, тут и коньячок найдётся, а, Павел Петрович? Как ты полагаешь? Не случалось здесь сиживать с какой-нибудь красоткой-агенточкой? Что примолк?

– Никак нет, Генрих Гершенович. И в голову не приходило. Да и не мне распоряжаться такой роскошью.

– Так я тебе и поверил.

– Вы же видели явочную квартиру товарища Аустрина. Ничего подобного там не наблюдалось. Всё для дела.

– Ладно, присаживайся, – опустился в одно из глубоких кресел Ягода. – Чай не помешает, но водки-то он нам найдёт. Никак в себя не приду от иезуитского злодейства. Поиздевались над тобой, Павел Петрович, поиздевались. И продумали всё до малейшей подлой детальки. Корёжит меня до сих пор, как на покойника глянул. Малый-то приодет прилично, иностранная обувь, пиджачок английский, будто с дипломата. Внешторг марки не теряет… А суки и в карман его не глянули, хотя догадывались, конечно, что поживиться есть чем. Брегет[95]95
  Брегет (Breguet) – марка швейцарских часов, первый часовой магазин автор этих часов Абраам-Луи Бреге открыл в 1775 г. в Париже, где его творения завоевали популярность у французской элиты.


[Закрыть] позолоченный, обратил внимание, не тронули. Не из коллекции султана Селима[96]96
  Селим III (1789–1807) – султан Османской империи, увлекался светским искусством, поэзией и коллекционированием дорогих диковин.


[Закрыть], конечно, но денег немалых стоит.

– Вы, прямо, знаток, Генрих Гершенович! – не без удивления вытаращил глаза Буланов, оживая.

– Поживи с моё, – буркнул тот и словно только заметил переминавшегося с ноги на ногу, прислушивавшегося к их разговору оперодовца, вбежавшего с чаем. – Найдёшь водки, любезный?

– Водки? – вытянулся тот, но удивления не выразил. – Не знаю, есть ли.

– Ты поищи. Который час?

– Третий, кажись…

– Что?

– Третий час ночи. – Тот поискал глазами часы на стенке. – Четверть четвёртого.

– Вот. Нервы у нас на пределе. А нам ещё здесь париться и париться. Тебя с результатами ждать. – И уже строже приказал. – Неси!

Минуты не понадобилось, чтобы рюмки и бутылка, услужливо раскупоренная, оказались на столе.

– Ну вот, – поднявшись с кресла, скинул Ягода плащ с плеч на руки оперодовца. – Располагайся и ты, Павел Петрович. Нам теперь здесь до утра коротать придётся. Раньше-то не получится, любезный?

– Постараемся, – вздрогнул оперодовец. – Оперативники у меня шустрые, лихо оббегут дом, мёртвых на ноги подымут, если понадобится, криминалисты тоже головастые, медик может затянуть.

– А ты сам на что?! Ты уж напряги своих орлов, любезный. Без результата нам отсюда нельзя. Как убили? Когда подбросить сюда смогли покойника? С чьей помощью удалось? Не один шутник мозговал. На явочную квартиру труп агента подкинуть! Это ж надо суметь! Шагай, что застыл!

– Мне б два слова… с товарищем Булановым.

– С Павлом Петровичем я сам пообщаюсь. У нас времени достаточно. А следы там, всё остальное, ты обеспечь. И головой отвечаешь!

Буланов всё ещё изредка подрагивал, зябко поёживался, не подымал головы.

– Распустился народ, – когда захлопнулась дверь, отхлебнул горячего чая Генрих. – Ты разливай водочку-то, Павел Петрович, разливай. От чая, хоть и кипяток, мозги не заработают. А им, мозгам нашим, теперь кипеть надо. Малой этот побежал звонить Карлу Викторовичу. Ему с тобой-то толковать особой нужды не имелось. Это он так, удочку закидывал, для отвода глаз. Свою версию, как ты в дерьме оказался, уже выстроил и мне соответствующую роль в ней отвёл. А Карл Викторович кому побежит звонить? Кумекаешь?

Буланов попытался было открыть рот, но Генрих его осадил:

– Ошибаешься. Наш Феликс для Карлушки давно уже не фигура. Товарищ Паукер наберёт завтра утром прямой телефон Генерального секретаря. Да-да, товарища Сталина. И утром же, но попозже, я буду навытяжку стоять перед Кобой… А может случится это и гораздо раньше.

Ягода затянулся папироской, горько усмехнулся.

– Мне трудно всё объяснить… – залепетал Буланов.

– Да что уж тут, – ожёг его взглядом Генрих. – Наливай, Павел Петрович. Влип ты!.. – Он выхватил из-под бутылки наполовину ненаполненный стакан и опрокинул в рот содержимое. – Ты мне не объясняй, ты рассказывай. И подробно всё, без утайки. А то там, в той хате, из твоей истеричной болтовни разобрать было трудно.

Буланов отпил из своего стакана, утёр трясущиеся губы рукавом, глаза его заметались, как у нашкодившего бродяжки.

– Когда вы поручили мне самому встретиться с вашим знакомым из Внешторга, я, виноват, перенёс встречу на другую дату.

Генрих вскинул брови и плеснул водку в свой стакан.

– Что на меня нашло, уж не вспомнить, только решил его помурыжить, чтоб созрел, не канючился, как в первый раз.

– Тактику, значит, иную изобрел? – зло сощурил глаза Ягода.

– Виноват.

– Ну-ну…

– А перед назначенной встречей он сообщил, что заболел и сам мне позвонит, как сможет.

– Ты дал ему телефон?

– Не служебный.

– Сообщил адрес явочной квартиры?

– Что вы! Ни в коем случае!

– А как же ты нашёл труп?

– Он сам или голосом похожим на его мне позвонил мужчина и в тот же вечер назначил встречу. Я даже засомневался, но мужчина говорил уверенно и со знанием дела начал объяснять о вашей заинтересованности…

Голос его с первой встречи я особенно не запомнил, поэтому сомнения были…

– Дальше!

– В назначенном месте и в условленный час он не появился.

– И тебя понесло на явочную квартиру одного! Зачем?

– Не могу объяснить. Я был близко. Время довольно позднее. Подумал заночевать там.

– Выспаться на явочной квартире решил! От тяжких трудов! Чёрт знает что!

– Встреча должна была состояться в одиннадцать ноль-ноль. Я прождал его. После полуночи…

– В таких случаях ждать не положено. Следует немедленно уходить.

– Теперь я каюсь. Удерживало, что подведу вас.

– Профанация чистой воды!

– Виноват.

– Остальное можешь не рассказывать. Они проследили за тобой ещё в первый раз, выяснив всё про явочную квартиру. Моего знакомого захватили где-то врасплох – это уже детали. Пытали, прежде чем зарезать. Видел следы на груди? Труп машиной привезли к дому. Дождались, когда ты поднимешься в квартиру… Кстати, где ты там устроился отдыхать?

– Я тогда ужасно перенервничал, да и день был исключительно напряжённым. В зале спать не решился, не хотел нарушать обстановки, сами понимаете.

– Подвела тебя излишняя деликатность! – Ягода выпил водки ещё, его всего будоражило от несдерживаемых эмоций. – Впрочем, неизвестно, как всё обернулось, проснись ты случайно. Могло случиться так, что живым бы я тебя больше не увидел.

– Я уснул за кухонным столом. Не раздеваясь.

– Похвально. Это на тебя похоже.

Они помолчали.

– Вот всё и встало на места, – закурил новую папиросу Ягода. – Они подняли труп. Разместили его на диване, чтоб тебе не мешал. – Он хмуро хмыкнул. – И даже не повредили телефона, чтобы ты смог поднять меня на ноги. Эта устрашающая акция направлена против меня. Да-да! Именно только против меня. И возможно, она поучающая меня, дурака. Злая шутка великого и жестокого режиссёра.

– Но зачем всё это?

– Я, кажется, догадываюсь… И если интуиция меня не подводит, скоро найдутся подтверждения.

– Но ключ? Вы забыли про ключ! Откуда у них доступ к секретам замков, специально изготовленных для каждой нашей явочной квартиры? Воровской отмычкой их не взять, вы сами могли убедиться, как мучился товарищ из Оперода с дверью.

– Загадка с ключом лишь лишний раз убеждает меня, что я на верном пути. Автор злодейского урока, мне преподнесённого так жестоко, – человек не сводящий с меня глаз, человек, всё ещё испытывающий меня, а значит… – Генрих потянулся к бутылке водки. – Значит, всё ещё он сомневается. Не надо быть картёжным шулером, чтоб угадать его следующий ход…

– Мне за вас страшно, – съёжился Буланов, будто ожидая удара. – Стоит ли вам продолжить игру? Слишком неравны силы. Если утром многое прояснится и вас потребует к себе Генеральный, может быть, не стоит больше пить? Как вы будете выглядеть?

– Это даже лучше, – горько усмехнулся Генрих. – Он наконец поверит, что ему удалось напугать меня.

– Напугать вас?

– Запуганный до смерти слуга опасности не представляет. Это уже послушный раб, готовый безропотно исполнить любое желание хозяина. Не мои это слова, кого-то из великих, но временно можно с ними согласиться, чтобы не оказаться в худшей ситуации.

III

Машину выделил оперодовец, сам сопроводивший к ней и услужливо распахнувший переднюю дверку перед Ягодой. Генрих, словно не заметив, прошёл мимо и, пропустив вперёд замешкавшегося от неожиданности Буланова, устроился на заднем сиденье рядом, пальцем поманил провожатого.

– Держите меня в курсе всех новостей, что добудете, – буркнул он.

– Есть! – закрывая дверку, вытянулся тот и не отводил глаз, пока машина не рванулась с места.

Ехали молча. Изрядно трясло. Лихой малый, сдвинув на затылок фуражку, видно, получив команду, пытался гнать, надрывая мотор, но видавший виды бельгийский страдалец артачился, больше ревел, как затравленный зверь, то и дело влетая в ухабины, с запозданием выхватываемые светом фар.

– Врёшь, буржуйское барахло! Покатишь, как миленький! – не поспевая выворачивать, яростно крутил баранку шофёр, скрипя зубами, но поделать ничего не мог: рахитный рассвет, пробивающий время от времени клочья тумана, лишь мешал видимости.

До Лубянки оба так и не проронили ни слова.

– Кто спрашивал? Звонил? – лишь оказались в кабинете, гаркнул заметно нервничавший Ягода вбежавшему следом Саволайнену.

– Тихо всё. Штоколов вон даже отпросился спать домой.

– Феликс?

Курьер покачал головой.

– Любопытно… Очень даже любопытно. – Подозрительный взгляд Ягоды ожёг Буланова. – Паузу выдерживает наш Карлуша? На него не похоже. Мало времени командует, а нрав успел показать. Что-то случилось ещё? Может, появилась некоторая информация по нашему делу? Раздумывает, как выгодней поступить, как использовать, чтоб не промахнуться, а, Павел Петрович?

– Генрих Гершенович, – нерешительно подал голос тот, – я ещё в автомобиле подумал, но не смел говорить. Шофёр больно ушлый, так и крутился на заднице.

– Лучше б за дорогой глядел, лихач, – поморщился Ягода. – Загубил мне поясницу. Если б время не торопило, я б показал ему кузькину мать.

– В общем, появились у меня некоторые соображения на этот счёт.

– Соображения? Интересно. Поделись.

– На товарища Паукера есть у меня, – он замялся, – можно сказать, некоторые выводы. В далёком прошлом меня знакомил с ним армейский земляк, ещё во времена Первой мировой.

– И как же ты его не забыл?

Буланов многозначительно скосился на курьера.

– Сава?.. Не опасайся.

– Может, всё-таки Иван Михайлович принесёт нам чайку?

– Ну что ж, – сдался Генрих, но далось ему это нелегко, недовольно крякнув, он сдвинул брови и, лишь Саволайнен удалился, проворчал: – Продолжай.

– Забыл бы, конечно, но недавно Карл Викторович сам обо мне вспомнил и обратился с просьбой по поводу одного человечка. Проштрафился тот серьёзно, помочь его перевести просил, откомандировать. Дело сугубо интимное, личное, со службой не связано.

– Баба?

– Так точно. Не поделили. Ну и набили морды друг другу.

– В конторе?!

– Что вы! Один другого на квартире со своей паршивкой поймал.

– И что ж, жеребцы сами замять не смогли?

– В больницу угодил один с серьёзными повреждениями.

– Большая беда – подрались…

– Сакуров, рассказывали, себя в гневе не помнил. Одним словом, искалечил известного агента. К прежней службе тот оказался не годен. Если только амбары да склады охранять.

– И что же?

– Удовлетворил я просьбу Карла Викторовича.

– Это как же понимать?

– Жаловаться пострадавший не стал. Женщина с ним осталась, а все формальности были соблюдены. Откомандирован был провинившийся для выполнения особого задания.

– Без меня? С кадрами козни провернули!

– Рядовой вопрос, Генрих Гершенович. Виноват – распорядитесь, но я руководствовался не личными целями, а, выполняя ваши указания, подыскивал подходящую кандидатуру в помощники товарищу Корновскому для выполнения возможной операции.

– Ах, стервец! Да что ж ты!.. Что ж вы держали меня в неведении столько времени! Это тот агент, который сопровождал и охранял товарища Корно в его поездке к родственникам?

– К дочери и внуку.

– Да, Павел Петрович, вы способны на многое, я догадывался, но авантюриста такого масштаба вижу перед собой впервые.

– Простите, Генрих Гершенович, но не мог же я отправить товарища Корновского в опасную поездку одного. Карл Викторович рекомендовал его, я доверился, но проверка его качеств всё же была необходима, согласитесь. Вот он и поехал.

– Хорошо, – перебил его Генрих. – Хватит пока ваших исповеданий. – Он закурил, походил по кабинету взад-вперёд, но, так и не погасив возмущения, остановился напротив подскочившего со стула подчинённого. – Выводов я пока не делаю, но раз уж у нас завязался такой откровенный разговор, выслушайте и вы меня, да зарубите себе на носу!

Буланов не смел моргнуть.

– Я не держу в этом кабинете загадок и тайн, когда нет врагов. Нет у меня секретов и от преданных товарищей даже рангом ниже. Этого я требую и от них. Сава, конечно, поймёт и не обидится. Но впредь в его присутствии, чтоб подобного я не слышал. Есть необходимость – выбирайте ситуацию и другую обстановку, чтоб делиться тайнами.

Буланов шмыгнул носом, как нашкодивший мальчишка.

– И, кроме того, что это вас так прорвало, любезный Павел Петрович? Ради бога, не гневите меня. Самодеятельности я не потерплю! Выжигать буду калёным железом.

Буланов прочувствовал ужас наступившей тишины нутром, спина захолодела.

– И ещё, пока мы одни. Зачем демонстрировать свою осведомлённость в личной жизни доверенного мне товарища? Да, он не Сава, а Иван по паспорту, но, кстати, это тоже не его родное имя, у него есть и своё, финское, однако я…

Вошедший с чашками курьер прервал его, и, лишь они вновь остались одни, Буланов с пылающим лицом повалился на колени.

– Это что за фокусы?! – отшатнулся Ягода.

– Я хочу выразить вам свою признательность и благодарность! – взвизгнул Буланов истерично. – Я мучился и переживал там, видя, чувствуя, как вы, спасая меня, моё достоинство, благородно поступили, не дав изгаляться надо мной тому напыщенному уроду! Я понял, вы поступали так, чтобы он, видя ваше участие в моих бедах, видя ваше пусть наигранное уважение, а я не смею рассчитывать на иное. – Буланов смолк, словно захлебнувшись на минуту, но проглотив слюни, продолжал, вылупив глаза. – Видя ваше желание не дать меня в обиду, не смел обольщаться, что я раздавлен, не расписывал бы в приукрашенном виде ситуацию своему начальству! Вы пощадили меня и защитили мою честь! Вы!..

Он снова задохнулся от переполнявших его эмоций, готовый расплакаться.

"Если это и был спектакль, то сымпровизировал он актёрски", – скривился Ягода, как был, с чашкой в руке, он наклонился над Булановым, потрепал его по плечу.

– К чему эта бабья истерика? Успокойтесь. – Постучал ногтем по краю чашки. – Вот уж не думал. С нервишками у вас давно подобное? – голос его был холоден и сух. – Я тронут, но, простите, не заслуживаю этих панегириков по свою душу. Я поступил, как и должен был поступить сильный, защищая слабого, угодившего в западню. Подымитесь и приведите себя в порядок. Теперь, после всего здесь вами высказанного, можно надеяться, – после вашего раскаяния, я прошу ещё раз запомнить. Это яма, в которую угодили, для нас обоих, любезный Павел Петрович.

– Я столько причинил вам неприятностей…

– Гадостей, – поправил его Ягода, хмыкнув.

– Я осознал, как многому вам обязан…

– Всё главное впереди.

Казалось, они разговаривают на разных языках и не слышат друг друга.

– Только теперь…

– Всё впереди. Надо дождаться, что они ещё преподнесут нам. Многое в руках Паукера, многое от него зависит. Информация прежде всего поступит к нему. Этот человек новый, подступы к нему пока только намечаются.

– И вот эта гадкая, подлая ловушка, в которую я по собственной глупости угодил! – поднялся наконец, пошатываясь, Буланов.

– Теперь поздно, надо думать о другом.

– Но поверьте, это случилось невольно! Ненамеренно!

– Что за бред! Я не сомневаюсь.

– Мы с Рудольфом Ивановичем пережили столько!.. Наверное, поэтому я утратил бдительность.

– Прониклись, значит. Крепкий чертяка этот ваш Аустрин. До сих пор не зашёл душевно объясниться. Тоже гадает, не поздно ли отступиться?

– Что вы! Нас обоих измучила затянувшаяся ваша неопределённость. Рудольф Иванович уже стал сомневаться, что вы убедились в нашей преданности. Мы не ваши соперники и уж тем более не ваши враги!

– Ну-ну, любезный, позвольте. О каких врагах речь? В нашей конторе врагов нет и не было. Существует, я бы сказал, некоторое недопонимание среди молодых. Особенно проявляется на первых порах их деятельности. Приходят с периферии, не успевают оглядеться, тычутся, словно слепые щенята, не зная, чью сиську сосать. А остепеняться, всё встаёт на своё место. Вот и у вас с Аустриным затянулся процесс. Но теперь, надеюсь, вы с ним определились. Ваша искренность меня почти убеждает.

– Рудольф Иванович уже не знал, как поступить, собирался подавать рапорт товарищу Дзержинскому о переводе в глубинку, чтобы вы не заподозрили нас в больших грехах.

– А вот это зря. Вы мне оба необходимы здесь. Без надёжных помощников испытываешь трудности. Козни, жертвами которых мы можем стать, устранить возможно, лишь объединившись.

– Вы нам доверяете?

– Хотелось бы ближе пообщаться с вашим земляком, бывшим пензенским начальником. Прямо кроту подобен, из норы не вытащить.

– Теперь всё изменится.

– Надеюсь. У вас в Пензе остались друзья?

– Конечно.

– Друзей много не бывает. Это опасно.

– Наши пойдут за нами без сомнений.

– Ну, вот, вы опять про своё. Павел Петрович, куда это вас забирает? Я никуда не призываю, а вот сомневаться всегда надо, но только, – Ягода со значением поднял большой палец, – до принятия решения.

– Я клянусь в своей преданности, Генрих Гершенович.

– Довольно, – грубо прервал его Ягода, сдвинув брови. – Не следует серьёзные чувства превращать в дешёвые мелодрамы. Я вас услышал. А это ко многому обязывает. Надеюсь, вы понимаете?

– Так точно.

– И вот без этих "есть, так точно" впредь обойдёмся, – поморщился Ягода. – Не люблю солдатского жаргона.

Смутившись, Буланов опустил голову.

– А теперь давайте перейдём к нашему делу.

– Да-да, конечно, – вытянув шею, Буланов старался завладеть глазами Ягоды.

– Обмозгуем ситуацию ещё раз в спокойной обстановке. – Генрих вернулся к своему креслу, отставил пустую чашку, закурил и, закинув ногу на ногу, откинулся на спинку. – Так что вас осенило в автомобиле?