Текст книги "Наперекор судьбе. Озарение (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Лебединский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 33 страниц)

   – Да не упал бы он туда, дедуля всё рассчитал, а птичка никогда не врёт! – послышался ещё один голос. – Давайте побыстрее сообщим ему необходимое, пока он ещё с нами.

   Они все встали, обошли его кругом и смотрели на него сверху вниз.

   – Ох, и потешил ты меня Веля. Да, – хо-хо, – какой-то девице с тобой уж точно повезло, я уверена. Мне бы такого человечка в свои годы, я бы точно тебе голову вскружила! – протянула Зилшма и продолжила со злостным шипением: – Глупенький! Знаю, что ты задумал, знаю! Мотай на ус! Нельзя сдвинуть мировой порядок не пролив кровь. Просто так контроль над народом никто не отдаст, за власть крепко держатся! – нараспев произносила она. – Произошёл захват власти просвещёнными в тонкости этого мира, они самоизбираются, возвышаются, не принимают к себе людей низкой породы. Пока ты кушал, я тихонько заглянула к тебе в голову: ты прав в одном – их намерения нечестивы! Даже если ты чужими руками убьёшь императора, на его место придёт точно такой же, но в другом обличие – а изберёт его правящая элита, эти высшие особы, коих множество в Горбри. Я видела! Глупенький, ничего-то ты не знаешь! Они плодятся как крысы, их замыслы по отношению к простому народу коварны, лживы. Потому-то мы и живём отдалённо от них! Всех их не перебить. Решительных, просветлённых людей не хватит! Мало ты усилий прилагаешь – мало!

   – Извини уж, мужлан, но так надо, чтобы укрепить тебя для будущего. – строго проронила Верья. – Мы проведём ритуал, даруем тебе часть нашей силы, пока ты будешь мирно спать. Не беспокойся о будущем, ты в руках лучших ворожей. Других больше нет...

   – Шибко не геройствуй... – хрипло кто-то сказал.

   – Слушай внимательно, пока не заснул! Ни в коем случае не применяй насилие – это закончится смертью одного из твоих отпрысков. Я знаю – я видела! Тебя заметят – Сэндри убьют, я видела! Ты лучше подкупи их деньгами; их мы положим в сумочку у твоей лошади – заверну лично я в синий платочек. Разбойнички клюнут – я видела! Эти рунэллы особенные, заговорённые! Тут дело не в количестве, но поверь, как только кто-нибудь из них возьмёт в руку хоть монетку – он забудется навсегда. Просто поверь и действуй как сказано. Все мы хотим тебе только добра, но ты бы вряд ли нам поверил...

   Лебединский Вячеслав Игоревич.1992. 21.03.2019. Если вам понравилось произведение, то поддержите меня и вступите мою уютную группу: https://vk.com/club179557491 – тем самым вы мне здорово поможете. Будет нескучно)

Глава тридцать первая. В плену у негодяев.

   Приятного чтения)

   Вельмол проснулся переполненный сил. Он сразу же встал и начал блуждать взором по хвойному лесу. В нём кипела злость, он помнил, как его отравили, а он как дитё проявил доверие к незнакомкам. Он находился в незнакомом месте, вдали от топей, и к счастью вдалеке даже виднелся Горбри. Ему было непонятно, как он сюда попал, но он не стал особо раздумывать на этот счёт, а наскоро отвязал коня, который был кем-то прикреплён за дерево.

   Невыносимые мошки и комары буквально лезли в глаза и, задумавшись, он вспомнил разговор, что ему дадут в дорогу особенную мазь. Покопавшись в походной сумке, он тут же нашёл её в баночке и намазал на руки и лицо. Пахло мерзко, слегка пощипывало кожу, но наконец-то больше никто не докучал ему.

   «Ладно, что было, то миновало. Хоть жив остался. Пора и в путь». – подумал Вельмол, рассматривая грубо нарисованную карту местности, где он никогда не бывал.

   «Похоже на густой лес вокруг развалин башни рядом с длинным озером... Нет, это мне ни о чём не говорит, всё нужно глянуть самому и продумать тактику». – решил он и забрался на коня.

   Минуя пригорки и поваленные деревья, спустившись в низину, он приехав в предполагаемое место.

   Чернобородый свистнул от удивления с мыслями:

   «Моим намерениям помешают огромные входные деревянные ворота ещё со старых времён. Да уж, над этим местом потрудилось время. И это вовсе не смотровая башня, а целая крепость с высоченными стенами. – злостно подумал он. – Ладно, попробую поступить так, как и было велено одной из женщин».

   Вельмол отъехал как можно дальше от этого места, в лесной чаще привязал коня, накормил из ладоней овсом, на что тот конечно же не отказался.

   Пока он подходил к форду, его озарила мысль изобразить из себя простого заблудшего путника; для этого он решил вернуться обратно к лошади, снять с себя кольчугу, оставить Кусаку, более менее спрятать их, и измазаться хорошенько грязью. Что-то подсказывало, что нож стоит приберечь.

   Обеспокоенный чернобородый, особо не раздумывая, подгоняемый мыслями о страданиях родных, продумал диалог одичалого человека, готового предложить свои монеты за еду и ночлег.

   Приблизившись к воротам, он со всей силы стал молотить по дереву, крича как умалишенный. Конечно же кто-то ворча подошёл.

   Вооружённый секирой красноносый старик, приотворив ворота, был угрюм. Тыча в него лезвием, он полюбопытствовал:

   – Чего пожаловал?

   – Я потерялся и брожу по этому лесу уже третий день! Смилуйся же, дай ночлег и еду... – Вельмол, вытащил синий платок с монетами и на показ развернул малую сумму. – У меня и деньги есть, всё будет по-честному!

   – Этого будет маловато для того, что ты хочешь. – лукаво проговорил старик. – Не кричи и не стучи больше, лады? Дождись ночи под воротами, пусть остальные уснут, и я тебя впущу. Так уж и быть, сейчас принесу кусок хлеба, полопаешь.

   Красноносый старик почесал шею, и в свете факела чернобородый нахмурил брови и даже поджал губы, потому как увидел клеймо каннибала.

   – Ох, благодарю и на этом... – прошептал Вельмол, отдавая половину из монет.

   – В общем, дожидайся меня тут. – тот отошёл от него и закрыл ворота.

   Вельмол принялся рассматривать оставшиеся монеты, не смея к ним прикасаться руками. Он помнил – они были заговорёнными.

   В это время один из дозорных на башне подсмотрел, как старик с секирой получил лёгкие денежки, чему позавидовал. Смотровой тут же настучал на него, и старику пришлось, хоть и нехотя, разделить добычу с остальными. Монеты начали переходить из рук в руки; медяки грели душу негодяев, словно бы у них в руках было ценнейшее сокровище. Более ничего им не нужно будет в этой жизни.

   Так и принялся Вельмол с самого рассвета дожидаться ночи, привалившись спиной к воротам, за которыми слышались крики узников, среди них он разобрал крик Филити и невольно поморщился, сжав зубы. Много что он слышал за воротами; хохот и пошлые до крайности шутки головорезов, то, как кто-то точил оружие, и всё те же голоса заключённых. Чернобородому приходилось только ждать и думать, как действовать дальше.

   Он с печалью подумал:

   «Хватит ли монет на всех?»

   Вечерело, а он всё так же находился в тупике. Ему уже надоело думать о том, что всё может обернуться в худшую сторону, но он продолжал выжидать, надеясь на монеты и обещания тех женщин.

   И всё то время, пока Вельмол выжидал, глядя в высь ночного, звездного неба, монеты переходили из рук в руки тем самым головорезам. Они буквально ни о чём не думали, кроме этих маленьких монеток, которые красиво отсвечивали в свете факелов, свечей, и луны; заговорённые медяки манили вновь достать их и осмотреть. Отвлекая внимание от всего насущного и важного, они хоть и переговаривались между собой, но тайно думали только о них. Мародёры и головорезы веселились этим деньгам, словно это были золотые монеты, а не обычные медные рунэллы. Но один из них наотрез отказывал от такой скудной доли.

   Это был тот, кто рискнул напасть на его дом. Линджара не заботили деньги, особенно настолько малые. Только золотые рунэллы могли заставить его отдать жертве пленников. Он понимал, что занимается гнилым, низким делом. Также иногда, сидя и попивая вино в башне форда, он грустно думал, что вполне мог стать другим человеком – даже нормальным среди общества, занимаясь приличным трудом. Но из-за того, что он промышлял этим делом почти с десяток лет, в нём выработалась привычка и ему всё чаще казалось, что от этого промысла и разбойного образа жизни никак не отойти.

–

   Как только в небе разразился гром и начался дождь, ворота со скрипом открылись. Старик проводил чернобородого вглубь мрачного форта, вниз по мокрым ступеням. Краем глаза, не подавая виду, он увидел Филити. Её зачем-то допрашивали трое, ещё не получивших тех самых денег. Также он увидел то, что она узнала его.

   «Главное не выдай меня и потерпи ещё чуть-чуть. – злился Вельмол, закусив зубы. – Только что-то совсем не видать остальных».

   Возобладав над собой, он временно, нехотя смерился. Чернобородый кивнул ей в надежде на то, что она продержится ещё чуть-чуть, а далее он возьмёт дело в свои руки. Так и вышло, она всё поняла, как и обычно, а он подумал:

   «Залягу тут, выжду, а когда все заснут и вытащу остальных».

   – Пришли. – проронил красноносый старик, мня бороду. – Уж извиняй, но ты новенький, мало ли на склад сунешься, своруешь что-нибудь, или ещё куда, так что... Запру я тебя на всяк случай в этой клетке.

   – Я же ничего плохого не совершил, и даже готов к вам присоединиться. Но только тогда, когда стану более здоров как прежде. – бойко отозвался Вельмол.

   – К нам-то? – удивился тот. – Ну, это только при одобрении бугра Линджара – как уж он решит, так тому и быть. Но, я замолвлю за тебя словечко. Скоро приду с нормальной едой, жди.

   – Покорно благодарю и жду с нетерпением. – кланялся Вельмол. Головорез высморкался напоследок и ушёл.

   Рядом с чернобородым, в клетках, были и другие измученные заключённые. Явно недоедавшие и исхудавшие, одетые во что попало.

   Старик быстро воротился.

   – Вот, всё что тайком смог раздобыть. Скажи спасибо, тебе я принёс то, что мы едим, а не эти... Объедки и пропавшее остаётся узникам, если уж говорить напрямик. – он начал наклоняться чтобы поставить миску с едой на пол. Вельмол же, чувствуя, как жаркая кровь подступила к шее и груди, не выдержав его слов, вынул нож и моментально всадил его в шею противника. Послышался последний хрип из горла, и он подхватил падающее тело, чтобы не было никакого лишнего шума.

   «Зря ты, погань, сказал, что худшее остаётся ни в чём неповинным людям».

   Прихватив связку ключей, он тихой поступью вышел из камеры. В длинном коридоре была гнетущая темень, редкие факелы освещали мокрые каменные стены и ржавые клетки, на которые сверху, из крупных трещин разрушенного форда падали капли дождя вперемешку с градом.

   «Как понять, где труженик, а где убийца? Ах, запамятовал, у мужчин клеймо на шее, а у женщин на груди». – подумал он, крадучись в темени клеток.

 Выйдя в закуток, перед ним предстал человек со шрамом на лбу, который увидел, что Вельмол крадётся с ножом в руке; он чуть было не вскрикнул, но чернобородый быстро закрыл ему рот и задушил, не используя оружия. Он хорошо спрятал его тело, и проверил его на наличие клейма – но там его, к счастью для этого нейтрализованного человека, не оказалось.

   Сосредоточенный Вельмол не таил зла на большинство из них. Они не виноваты в том, кем стали. Они, или другие – всё равно кто-то выбрал бы такой скверный, наживающийся на бедняках и торговцах с караванами путь. Это было неизбежно.

   «Пусть ещё посильнее стемнеет, большинство из них ляжет спать, и я применю кремний. Здесь всё сгорит, спасутся они или нет, меня не касается. Я навидался, с меня хватит. Уверен, что они здесь уже не первый год вымогают деньги. Как я видел, они одурманены этими монетами – и это мне на руку. – решил он пока ползком крался к клетке Филити. – А уж заключённых я спасу, без этого я не могу».

   Все они стояли позади него, в этом был его плюс. Минус же заключался в том, что они могут начать кричать, поэтому нужно действовать молниеносно.

   С первым он расправился быстро, подкрался сзади и глубоко перерезал шею. Противник упал на пол, начал кряхтеть и пытался остановить кровь, держась за участок шеи с клеймом. Вельмол тут же двинулся дальше, ударяя сапогом в живот того, кто, опомнившись, пытался крикнуть подмогу. Другого чернобородый успел не без труда задушить. Посмотрев на откинутого, еле дышащего противника, он прорычал:

   – Ну, что, нравиться издеваться над теми, кто закован и неспособен проявить хоть малейшее сопротивление? – слегка запыхавшись от перенапряжения проговорил Вельмол тому, кто кое-как оправился от удара в живот.

   – Я не виноват, нам дал приказ главарь. – сдавленно произнёс одноухий, отдышавшись кое-как.

   – Покажи шею.

   – Что?..

   –Покажи шею, мать твою!

   Одноухий, с омерзением скривив рожу, повернулся лицо к свету факела, и чернобородый увидел глубокое, старое клеймо вора. Усмехнувшись, он жёстко ударил рукоятью ножа по голове, и тот, потеряв сознание, повалился на пол к остальным.

   – Филити, крошка, ты уж извини за это зрелище. Ожидала? Прости родная, что я задержался. Где расположены остальные? – он обнял её, а она, расцеловывая его, передала кто и где находился.

   – Подожди меня тут и не смотри на эту, – Вельмол указал на трупы, – Мерзость. Я мигом, скоро всё объясню.

   Не теряя зря времени и не сбиваясь с темпа, чернобородый скрытно блуждал по тёмным лабиринтам крепости, выискивая своих родственников. Ему попадались камеры с угнетёнными, уже принявшими свою конечную судьбу заключёнными.

   – Спаси... – прошептал один из них, отчаянно держась за ржавые прутья клетки.

   – Обязательно.

   Вельмол дошёл до развилки: по левую руку была грубая каменная лестница наверх, по правую – обвалившийся проход в темень. Наверх он не сунулся, там с эхом доносились грубые голоса.

   Спустя тягостное, непроглядное скитание сквозь тьму, Вельмол дошёл до конца, где была единственная камера. Обе сестры висели приподнятые за руки верёвками, дети вжались в угол камеры и плакали.

   Отперев дверь ключом и приведя их в чувство, Вельмол перерезал путы, снял цепи, обнадёжил, сказав, что скоро всё закончится, и направился к каменной лестнице к главарю.

    Вельмолу потребовалось много времени на то, чтобы скрытно подняться в башню форда. Не без труда ему удалось тихо прикончить Линджара, у которого было сразу несколько клеймён.

   Торопясь, открывая клетки с пленными, он освобождал их, еле соображающих, что они дождались спасения, что свобода близко.

   Чуть погодя, устроив пожар в нескольких местах, Вельмол воспользовался суматохой, и с лёгкостью вывел родных к конюшням.

   Главарь убит, умы разбойников навсегда затуманены, не заклеймённые – спасены и разбежались кто куда при виде дыма и треска досок. Чернобородый сделал всё, что было в его силах. Напоследок он глянул на крепость и улыбнулся – она веся полыхала.

   Семейное воссоединение прошло гладко, в этом он не видел удачу; в сердце он благодарил пожилых женщин за их помощь.

   Путники держали путь обратно к разорённому дому возле прибережной деревушки Докри. Если в сгоревшей, опустошённой крепости вновь обоснуется притон разбойников, Вельмол обязательно вернётся туда, но не один – с единомышленниками из Горбри, и так до тех пор, пока вся округа не устрашится этого проклятого места.

   Успокоившийся Вельмол выслушивал всё рассказанное Филити и сёстрами вдумчиво, кивая и мотая себе на ус. В голову пришла мысль взять на службу крепкого воина для защиты родных.

   «Может, обучить дам стрелять из арбалетов?» – подумал он, глядя на измученное, уставшее лицо Филити.

   «Даже ребёнок справится... Чик – и готово».

   Но мысли резко сменили своё направление, вспомнился долг перед людьми.

   «Пора бы уже завершить тиранию. Надо заняться парламентёрами, и желательно всеми сразу... Хм, мышьяк или трупный яд – чем приправить застолье? Вот подкуплю повара – и дело в...».

   Филити прервала его думы – отчаянно вскрикнула и упала с лошади.

   – Что такое?! – слезая с коня, крикнул Вельмол.

   – Никак началось! – ответила старшая сестра, разрывая ткань с платья.

   – Дитё! – закончила другая.

   В этот день, к невероятной радости Вельмола, родная Филити немало удивила его, родив милого мальчика.

   Лебединский Вячеслав Игоревич.1992. 21.03.2019. Если вам понравилось произведение, то поддержите меня и вступите мою уютную группу: https://vk.com/club179557491 – тем самым вы мне здорово поможете. Будет нескучно)

Глава тридцать вторая. Чем живёт культ Сумеречной звезды?

   Приятного чтения)

Община культа Сумеречной звезды буйствовала. Никто, кроме владыки не стоял на месте и даже не разговаривал. От адептов для новобранцев прозвучали слова, что необходимо собраться всем вместе – без исключений. Все торопились побыстрее сойтись на первом этаже святилища и выслушать дальнейшие действия. Братья с сёстрами в чёрных рясах толкались и ругались чтобы поскорее настичь выбранное место и выстроиться в ряд, перед постаментом, на котором высилась грозная статуя Адишола. Рядом с божеством, в ногах, стоял сам владыка.

   Он оглядывал каждого наместника придирчиво, затем, когда им удалось усмирить взволнованную толпу, владыка угрюмо-властно начал:

   – Братья и сёстры, скоро начнётся то самое, что я видел в своих грёзах. Начнётся массовое воссоздание Самоотверженных. Я видел – это восстание, если его не пресечь, коснётся каждого из нас! Я ни в коей мере не поддерживаю правление Мистамина, но враг моего врага – мой друг, и потому, я сделаю так, чтобы вы, братья и сёстры, объединились с силами короны в решающий, значимый для нас день. Я предупреждал вас, когда-нибудь грянет день, когда от вас потребуется истинная преданность Адишолу и его замыслу на счёт этой земли. Адишол – против этих выскочек. Так вот, этот день скоро грянет. Готовьтесь пролить скверную кровь.

   Выслушав мгновения будущего, братья и сёстры, подзарядившись словами владыки, направились по своим делам; кто-то продолжал упорно лепить глиняные статуи, некоторые обсуждали новые проповеди, иные стояли в сторонке и перешёптывались о владыке и его речи.

   Каждый второй приспешник культа из особенной земли, добытой возле жерла вулкана, создавал статуи в честь Адишола. Некоторые, чтобы ускориться, помогали друг другу, радуясь, что маленькие, пока ещё бездушные создания в скором времени займутся благими, с их точки зрения, намерениями. Они верили: мысли материальны, и подтверждением того была первая ожившая статуя, находящаяся в подвале святилища.

   В этот пасмурный день на братьев было возложено специфическое задание – проникнуть в охраняемое здание и убить брата графа Фроцилуна, выдвигающие громкие и неслыханные для их слуха речи в парламенте. Владыка видел – если того не заставить смолкнуть, то неминуемо в его слова в определённый момент уверуют, и в лице Сумеречной звезды узрят точно такую же угрозу, как от Лериля.

   Много человек не понадобилось, только двое, которые прихватили с собой одежду в виде простых серых ряс. Никто бы не стал задавать лишних вопросов духовенству, на то и была сделана ставка. Таким людям разрешалось проходить где угодно – таков был закон императора Мистамина. Они были словно невидимками, им не задавали лишних вопросов, разве что изредка кланялись и просили благословения. Два брата уже дошли до нужного особняка, достали маленькие кинжалы и держали их скрытно внутри глубоких рукавов.

   – Идём спокойно, он этажом выше. По логике в это время суток он должен находиться в обеденном зале. Говорить буду я. – сказал тихо пухленький рыжий коротыш.

   – Здравствуйте! – подошёл чуть ближе один из трёх охранников. – Вы что-то хотели в этот поздний час от лорда?

   – Да. Мы бы хотели спеть песнь спокойствия лорду перед ужином, потому как его слуга передал нам о мучающих его кошмарах.

   – А ну конечно, всё верно. Но... слегка поздновато, быть может он уже заснул своим сном. – отозвался другой стражник, позёвывая.

   – И всё же мы считаем, что песнь поможет тому, чтобы сны снились добрыми, а следующий день стал продуктивный. Разрешите пройти. – рыженький ещё более сделал милостивую улыбку и крепче сжал кинжал.

   – А, да, да – конечно. Вы двое, отойдите. Пусть духовники благословят лорда, он нам потом спасибо скажет! – этот стражник был верующим, и это хорошо сложилось.

   В этот день принц Фроцилун лишился своего брата. В городе был слух, что к нему в особняк были подосланы убийцы; сам же принц догадывался о том, чьих это рук дело и не собирался сидеть сложа руки, дав волю убивцам-фанатикам.

–

    Адишол охотно принял множественные жертвы, но ему всё было мало. Он был слишком зол на весь этот мир и через сновидения, насланные владыке, требовал всё больше жертвоприношений. По Горбри издавна ходила старая легенда о причине гнева этого божества; поговаривали, что дело в изгнании Адишола в безбожный мир за отступничество от старых устоев. Мудрецы молвили, что на этого бога наложили проклятье за наращивание силы запретным путём.

   Ему нравился сладковатый вкус жертв, что ему преподносят. То были в основном простые трудяги, шедшие к себе обратно домой, с таверн или шахт. С каждым днём его бессмысленная злость нарастала, как и аппетит.

   Один член культа по имени Мифус всё сказанное владыкой понимал, но иначе. Особенно он сознавал то, что всё это неправильно – но он знал: попытаться выйти из этого улья было равносильно самоубийству. Многие пытались устроить побег, и только единицам удавалось навсегда выпутаться из этих пут так, что их поиски прекращались. Ему ничего не оставалось, кроме как подражать своим братьям с сёстрами, изображать копии их лиц – улыбающиеся и довольные всем, но внутри же он испытывал противоречивые чувства.

   Он сам с собой спорил в голове, иногда это доходило до того, что он потел и чуть было не кричал, но сдерживался – так как нельзя было выдавать то, что он осознал. Его мучило то, что нельзя ни с кем поделиться о своих мыслях, которые были изменчивы, но постоянны. Через слухи между сестрами он был наслышан о Самоотверженных. Какой-то внутренний позыв манил его к этим заговорщикам. Он считал их свободными, а их намерения – интригующими и в то же время действительно праведными. Как раз то, чего не хватало в его жизни. Он был средних лет мужчиной, гладкое как мрамор лицо которого не украшали возрастные морщины.

   Чтобы хоть как-то отвлечься от скверной правды о культе Сумеречной звезды, он читал не те пергаменты, что братьям и сёстрам выдавали наместники, а то запретное, что попадётся под руку в библиотеке. Выбирать времени не было, он всегда в ней действовал скрытно. Там всегда было много народу, но каждый знал: шуметь, и тем самым прерывать углубление в текст – запрещено. В этой обширной светлой комнате были отдельные столы и читающим было приятно проводить время на маленьких, но удобных скамьях, отвлёкшись от обыденного дня. Одиночка всегда выбирал тот стол, где может поместиться лишь один человек. Он любил и предпочитал одиночество, когда остальные в его среднем возрасте предпочитали шумные дискуссии и разгул в других местах паломничества и святилища.

   Мифус был сдержан, но рассудителен в своих ответах перед владыкой. Свет из высоких окон хорошо освещал то, что он читал – а когда сон не удавался, он приходил сюда же и зажигал толстые свечи, которые были предоставлены всем в большом количестве.

   «Зря я ввязался в это. Теперь уже, похоже, никак не спастись, не зажить новой и полной жизнью». – частенько посещала его такая мысль.

   У себя в скромной комнате он аккуратно разрезал новую книгу ножом на несколько частей, предпочитая читать исключительно в библиотеке; с задней части был виден пергамент, который был ему не интересен, так как он думал, что это всё муть, с передней же – несколько страниц из выбранной ему книги.

   Он был начитанным, но никогда не показывал никому и не перед кем своего превосходства в знаниях. Понимая, что ему из охраняемого святилища никак не сбежать без помощи извне, он так и продолжал жить, делая вид, что он один из братьев культа Сумеречной звезды. Но постепенно, изображая себя тем, кем он не был, ему было тяжко ото лжи перед самим собой. И не перед кем было действительно искренне выговориться, попросить совета, или хоть обмолвиться парой-другой добрым словом – а не теми стандартными для них волнениями, перечислениями достоинств Адишола, и всякой фанатичной ерундой.

   В один из рутинных, однотипных дней, блуждая возле одинаковых статуй и делая вид перенасыщения вдохновения от них, его, махая рукой и кивая головой, тихо позвал собрат.

   – Брат, постой-ка. Хочу переговорить с тобой об одном деле.

   – Да, конечно. Отойдём сторонку? – Мифусу показалось, что дело серьёзное по его выражению хмурого лица. Лёгкий и непрошенный озноб прошёлся по спине одиночки.

   Они отошли подальше от остальных к высокому окну, тут их никто не мог слышать. Он оглядел брата и нахмурился, у того было грустное, вспотевшее лицо, а нос изгибался вниз, чуть ли не касаясь бескровных губ.

   «А вдруг у него под рясой маленький нож для чистки овощей? Что если про меня что-то узнали и именно он должен убить меня? Ладно, нужно держаться непринуждённее». – мыслил Мифус, пока вглядывался в неуверенное лицо собрата.

   – Вот лично ты, когда в последний раз преподносил почести нашему владыке? – этот высокий и косматый брат говорил слишком уж взволнованно, его явно мучили муки, и только в нём, почти безмолвном он пытался найти ответ на свои терзания.

   – Честно сказать, мне нечего было отдать достойного, пришлось подождать целых три дня. – легко ответил одиночка, вглядываясь на его руки, которые слегка подёргивались.

   – А я аж... Не говори только никому! Целых семь дней. Мне стыдно перед всеми, включая тебя. Тебе одному я раскрыл правду. Надеюсь, ты не выдашь меня, а лучше того, дашь хороший совет. А?

   «Да уж, обработан под корень. Такому только и нужно, что поддакивать, уклончиво отвечать и говорить, как нужно действовать».

   Мифус отозвался:

   – Ну то, что целых семь дней это конечно же плохо, да. Нет, это даже не плохо, а ужасно. Но ты как-нибудь обязательно наверстай упущенное, и постарайся такое никому больше не говорить, хорошо? Я понимаю, что ситуация может быть разной, но ты самое главное не отчаивайся и старайся, во имя Адишола. Помни его великий лик и наш долг перед остальными.

   Они постояли молча. Так называемый брат смотрел смиренно в пол. Одиночка решил не шевелиться и выждать его ответа. Прошла минута, этот брат думал долго, иногда что-то бубнил и малость кивал.

   – Брат, честно, нет подходящих слов, чтобы описать то, как ты мне помог. Я никогда не забуду твои слова и твоё лицо. Я благодарю тебе. Как будут деньги – откуплюсь.

   – Да не нужны мне деньги. Я, кроме того, как служу нашему божеству, ещё хорошо в этом же здании подрабатываю столяром, мебель резную изготавливаю. Ступай же с добрым словом, брат. – одиночка хлопнул того по плечу и добродушно кивнул.

   Оставшись наедине с собой, он грустно оглядел высящуюся до сводчатого потолка высокую статую Адишола и грустно подумал:

   «Зря я понадеялся на своего друга, который был недавно убит во время защиты святыни.  Некоторые верующие в новых богов ещё более фанатичны, чем весь наш культ вместе взятый. Зря он вызвался помогать в захвате новой церкви, дабы подняться в ранге. А я же, возможно зря начал в своих думах идти против этого божка. Но картина происходящего в моей голове вряд ли изменится. Никто этого не оценит и не поймёт. Зря я вообще сюда попал, выход из этой дыры только один возможный – во время вербовки кого-то вне этого святилища. Но, как назло, мой ранг не повышают уже целых шесть лет».

   Спускаясь вниз по каменной лестнице, он заметил то, что молящиеся прекратили действия и пытались кому-то помочь. Братья и сёстры окружили одного единственного человека, и начали расспрашивать, что стряслось. Он, истекающий кровью, с трудом назвался Башилом и потерял сознание. Его быстро унесли на четвёртый этаж и сделали всё возможное с ранами. Одиночку озарила улыбка, он узрел и почувствовал, что именно этот человек послужит ему помощью. Пусть даже он сильно ранен, но по доспехам и крепко-сложенному телу ему стало понятно, что это бывалый воин, которому сильно не повезло, но который переступил не через одну трудность в жизни.

   Этим солнечным днём люди Вельмола смогли отыскать противника Ронэмила, и почти было ликвидировали его, но им помешала стража.

   «На верхние этажи меня не пустят, но зато когда ты выздоровеешь – я непременно уговорю тебя на помощь». – Мифус смотрел, как кто-то додумался перетянуть рану тканью, но он всё равно кровоточил, пока его быстрым шагом несли по широкой каменной лестнице.

   Противник Ронэмила – теперь он стал почти что копией своего давнего врага – по иронии судьбы, руки он лишился точно так же, как и одноглазый. И раз уж он выжил – видимо им вновь суждено сойтись в бою. Но Башил не знал того, что случайно и при этом насильно примкнул к их культу. На его счёт перешёптывались и уже с первого дня начали ходить разные слухи – но Башилу было всё равно, он просто набирался сил. Цель у него была только одна – разыскать и прикончить Ронэмила. Один из Самоотверженных проболтался на счёт того, почему они затеяли бой с ним – из-за мести. Пользуясь одной рукой вместо двух, он чувствовал себя будто бы наказанным за что-то, а иногда он просто думал, что так и должно быть.

   «Случайностей не бывает». – твердил он себе.

   В отличие от Ронэмила – ноги он почти не тренировал, но уцелевшею руку каждый день разрабатывал по-разному; с каждым днём она становилась более изворотливой и сильной. Башил хотел убить своего противника по-особенному – зажав одну руку ногами, а своей единственной сломать целиком шею здоровой рукой. Он об этом мечтал уже больше месяца, сколько же находился безвылазно в культе, столько же и старался в своих упражнениях – пока его не видели остальные. Башил уяснил одно и точно: от этого съехавшего с катушек культа нужно бежать куда подальше, но все возможные выходы как назло даже ночью охранялись.

   Наместникам он не верил, как и каждому сказанному их слову, но повиновался так, словно пёс, не евший несколько дней. Он вообще верил лишь себе, и на себя же полагался. Ну а теперь, когда он стал чем-то редким и опущенным, но при этом сильным духом и не ведающему поражение в разуме – на действия его толкала только злость, которая разрушала изнутри.

   Находясь в своей скромной комнате, он отжимался и зло думал:

   «Плевать на вас и всех остальных, пока не отомщу – вряд ли успокоюсь. Одноглазому тогда просто повезло, как и мне в том, что меня подобрали эти фанатики. Надо было его добить. Он уж точно не выйдет из нашего последнего боя живым – нет... Тогда, когда он был юношей, я не был виноват том, что попал именно в глаз. Это была чистая случайность, разве не мог он тогда додуматься до этого?»