Текст книги "Наперекор судьбе. Озарение (СИ)"

Автор книги: Вячеслав Лебединский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

   Броня из собора не прошла проверку на пригодность, зияющее углубление от меча на грудной клетке кровоточило всё сильнее, он ощущал внутреннюю тёплую мокроту от крови. Какие бы удары он не пытался наносить, всё было впустую; у Ронэмила создавалось впечатление, как будто бы он впервые вступил в бой.

   Попытка оттеснить врага назад или же в любую другую сторону была тщетна, он крепко, намеренно держался позади копья, которое так и валялось на тротуаре. Сзади него была стена, впереди противник, бьющий изо всех сил со скоростью, гораздо быстрее чем у всех его прошлых противников. Но Башил начал слегка запыхаться.

   «Видать всё же тяжесть меча даёт о себе знать». – подумал Ронэмил и решил пойти в атаку.

   Первые три удара в тело было отбиты в стороны, в ногу парирован, а вот в плечо Башил пропустил. В этот удар одноглазый вложил всю силу, тем самым пробив кольчугу под курткой, и даже поднажал специально, обхватив двумя руками рукоять и с радостным отчаянием начал давить рукоять ниже. Вот теперь то кровь полилась из этого верзилы как надо, думал Ронэмил, он даже слегка начал шипеть сквозь зубы, а противник же вновь обхватил его ногами, и они рухнули на тротуар.

   Башил откинул меч, снял кинжал с пояса, и они начали бороться и шипеть друг на друга в ярости; один пытался как можно лучше провернуть клинок вокруг оси, чтобы сделать побольнее, другой убрать его руки от себя вместе с кинжалом. Резко сместившись в бок и кое-как уйдя из захвата ногами, Башил выкрутился, заехал Ронэмилу в челюсть локтем, и кувыркнулся подальше от него.

   – Ну, что, больно, гадёныш? – пробулькал Ронэмил, так как ему прямиком в рот хлестала кровь. Нос был сильно изломан. Он медленно, качаясь из стороны в сторону, поднялся. Со стороны было видно, что он уже на последнем издыхании, но одноглазый старался на отчаиваться.

   «Вот сейчас я готов даже погибнуть, но лишь бы ещё разок хорошенько его поранить, порезать, впиться в мясо, вырвать кусок!» – в голове одноглазого было мутно, он туго соображал от боли.

   – Самую малость. – Башил улыбнулся и не торопясь поднял с земли свой двуручный меч. – Может быть тебе подать твоё копьё? Без него ты словно без рук.

   – Как мило с твоей стороны, но я обойдусь. Мне, как видишь, и кинжала хватает. Лучше посмотри на плечо. – Башил глянул вбок и увидел, что оно обильно кровоточит. Он попробовал пошевелить рукой и это удалось, но с трудом.

   – Что такое? Ручка плохо шевелиться? Ай незадача-то! И как ты собираешься управляться двуручным мечом?

   – Да как-нибудь уж справлюсь, не переживай. – ответил тот язвительно, понимая, что время идёт против его.

   Они одновременно побежали друг на друга в надежде завершить уже этот длинный бой, который длился всего лишь несколько напряжённых минут. Для толпы, собравшийся уже давно, это было невиданное событие. Многие горячо спорили и делали ставки, поддерживали того или иного воина, обалдевая от яростного состязания.

   Ронэмил попытался вновь нанести удар в плечо, но противник это предчувствовал и отклонил удар, и снова огрел его в нос прямым ударом кулака. То ли не везло Ронэмилу, а может он малость нервничал и был не сосредоточен – от того и вновь свалился в лужу, но на этот раз боль его не задела, и он видел, как к нему прилетает удар ботинком в голову. Стоя на коленях Ронэмил двумя руками поймал ногу, развернул, и невероятным усилием перебросил его через себя с нечеловеческим выкриком:

   – Сдохни!

   Тому это явно не понравилось, но он быстро оправился от падения, моментально принял вертикальное положение и ринулся на противника. Ронэмил тоже встал и побежал, крепко зажав в руке кинжал, а в другой держа кулак наготове. Он отразил несколько широких ударов, стремительно быстро начал бить во все возможные уязвимые места, но так никуда и не попал.

   Последовал ещё один заход, верзила выбил ногой кинжал, занёс могучий удар прямиком на голову Ронэмила, и тому ничего не оставалось, кроме как поймать лезвие двумя руками, и тут-то его противник убрал одну руку с меча, ударил его по щеке, и Башил крепко зажав двуручный меч, с силой занёс и стремительно рубанул по правой руке Ронэмила.

   Это было ужасно. Толпа зевак со вздохом ахнула от увиденного; женщины закричали, мужчины между собой начали дико спорить и охать.

   Рука одноглазого буквально отлетела в сторону, тот и понять ничего не успел, пытался биться дальше, не чувствуя боли, но кровь быстро начала просачиваться. Его начало мутить, он размахивал клинком просто так, впустую, и поначалу не понимал, что его противник уже победил. Ронэмил бессильно упал и начал куда-то ползти, совсем себя не контролируя, чувствуя подступающую тошноту и давящую боль.

   Башил сапогом заставил его не шевелиться. Руками он развернул его и посмотрел на лицо, затем на увечье и присвистнув сказал:

   – Вот уж незадача-то вышла! Но ты особо не печалься, погибнешь хотя бы быстро. Буквально несколько минут и вся кровь из тебя выйдет через такой-то отрезок. А хорошо я заточил свой меч, неправда ли?

   Ронэмила чувствовал дрожь в теле и начал понимать, что настал тот самый час, о котором говорил кудесник. Он почувствовал неописуемую боль в руке, и начал потеть, терпя, силясь не кричать от удушающей агонии.

   – Ну, что, храбрый, смелый, но туповатый герой, пора с тобой заканчивать. – Башил аккуратно положил двуручный меч на тротуар, достал из ножен кинжал, поднеся его к горлу и наслаждаясь гримасой боли на лице у Ронэмила.

   – Пожалуйста... – молил он сквозь зубы – Пусть боль прекратится! – он никогда ещё не чувствовал такой агонии и, еле соображая, чувствовал на щеках холодные слёзы. Ему было стыдно за себя, но боль затмила все чувства.

   Кровь заливала тротуар, стекала прямиком в дождевые лужи, окрашивая их помаленьку в алый цвет. Башилу стало противно и даже слегка жаль парня. Ронэмил додумался снять одной рукой пояс, и как смог перетянул его потуже выше раны.

   Прохожим и зевакам было глубоко наплевать на то, что человек истекал кровью в самом центре оживлённой улицы Бронзового квартала. Они, люд простой, лишь таращились на него как на нечто забавное и уж точно никто не желал предложить руку помощи и справится с такой жестокой невзгодой. Нет, вместо этого они созывали всё более многочисленный люд для просмотра данного зрелища, что доставляло им, в некотором смысле, удовольствие из-за новизны происходящего и некий лёгкий заработок.

   Вслед уходящего бойца разозлившийся и обессиленный Ронэмил прокричал:

   – Когда-нибудь я найду тебя! – на этом моменте у него начало сильно мутнеть в глазах, а развернувшийся противник рассмеялся.

   Башил слегка подумал и вернулся обратно к Ронэмилу. Покрутил нож в руке и засунул обратно в ножны, пророкотав:

   – Да плевал я на тебя, смехотворное ничтожество. Лежи и подыхай. – он покопался в его карманах, но случайно нащупал скрытый кинжал и уколол палец. – Хех, вот уж случайность то! – проговорил он лукаво. Запихнув найденное за пазуху, он также нашёл в куртке два кошелька с рунэлами, развернулся и ушёл, придерживая другой рукой плечо, чтобы оно меньше кровоточило.

   Верзила во второй раз победил своего давнего соперника, но в этот раз гораздо жёстче чем прежде. Пока Ронэмил лежал и истекал кровью, он дал сам себе слово, что если выживет – то бросит все силы на поиски противника, в третий раз отыщет его и убьёт того за такое унижение. Он похитил большую сумму денег Вельмола, и это отозвалось в сердце однорукого глубокой злостью.

   Боль потихоньку проходила, а поток мыслей захватывал и заполонял разум. Да, он думал, что действительно сделал многое за всю жизнь, стараясь при этом придерживаться света, а не тьмы. Но записываясь в наёмники, ты, ясное дело, окунаешься в самую темень и делаешь грязную работу. Лучше для совести быть тружеником или солдатом, защищающим свою страну, чем наёмником.

   И только сейчас Ронэмил начал жалеть о том, что примкнул к ним, стал чернейшим из всех воинов, если всё это можно было назвать войной. Чем обильнее он истекал, тем вероятнее становилось для него то, что он всё же успел принести пользу своим друзьям. Он спас многих своих боевых товарищей, которые по глупости лезли не туда на поле битвы. Да, сейчас он гордился впервые хоть чем-то в своей жизни. Он добился хоть чего-то. Разве простая помощь нуждающимся и спасение их жизни не есть лучшее достижение и поступок для человека? Но конечно же этого было мало для удовлетворённости перед смертью.

   Он почти ни о чём не жалел, всё стоит на своих местах и не стоит ничего менять – так Ронэмил мыслил, пока кто-то ногой проверял, жив он или нет. Оставалось только дождаться возможной помощи – если среди этой толпы найдётся хоть один добрый человек; о лекаре же Ронэмил и мечтать не мог в данной плачевной ситуации.

   Многие в специальных масках против эпидемии показывали пальцем в его сторону, перешёптываясь, не веря своим глазам. Женщины охали и ахали, многие от ужаса разрыдались, мужчины всё также ругались, деля между собой деньги, выигранные в ставках.

   «Очень, наверное, весело тыкать пальцем в того, кто даже не в состоянии подняться с земли. Боги, как же больно». – это были последние мысли Ронэмила, перед тем как он потерял сознание.

–

   Как раз в это время Экстэр не спеша шёл по городу с очередной бутылкой в руке с таверны по той же улице, где истекал кровью Ронэмил. Он, расталкивая зевак, сразу же с беспокойством определил, кого окружила толпа. Увидев, что рука слабо перевязана ремнём и легонько кровоточит, Экстэр со всей силы затянул его. Зная, что до лекарей не ближний свет переться, он взвалил с натугой тело на себя и направился по направлении к подземному логову. Путь предстоял неблизкий и тем более тяжёлый для того, кто несёт такого высокого воина в доспехах. Коренастый весельчак, несший одноглазого, думал:

   «Надеюсь в логове тебя хоть как-то залатают».

   Экстэра обступала толпа из зевак с тупыми вопросами, такими как; «Что случилось? Это ты его так? Ух-ты, неплохой улов. Что он натворил-то? А помощь не нужна?»

   – Эй ты, везунчик, живой? – спросил Экстэр у обмякшего тела на руках, и услышал слабый стон в ответ, который счёл за признак согласия.

   – Правильно, помолчи, силы тебе ещё пригодятся. Ты мне всю куртку запачкал! И всё-таки – какой же ты дурень! Вот дрался бы на кулаках, максимум бы пострадала рожа. А так – руки лишился, дубина…

–

   Эксэр пинком вышиб дверь в катакомбах, весь запыхавшийся, он с потным лицом еле дошёл до большого стола, куда и положил Ронэмила.

   – Прости меня, Вельмол... – прошептал Ронэмил с закрытыми глазами.

   – Глядите какого голубчика нашёл! – радовался Экстэр. – Что делать-то, кто знает?

   – Дело очень... худо. – проговорила дрогнувшим голосом Сури.

   – Нужно прижечь, или помрёт в бреду. – Ивралия в отличии от других совсем не смутило то, что произошло с Ронэмилом. В своих словах он был бесчувственным и решительно холодным. – Это единственный действенный выход во спасение. Скорее разожгите огонь, и прекрати пить, Экстэр!

   – Да я же просто нервничаю! – он скоренько разломал деревянный стул, сложил обломки в кучу, достал нож и начал из кремния выбивать искру. – Никогда ещё не видел, чтобы человек дышал после такого! – удивлялся Экстэр, пока Ронэмила терзала агония по всему телу. Он готов был пойти на всё что угодно, только бы отказаться от такой невыносимой боли.

   – Как кто-то смог одолеть... Его?! – изумлялся Ивралий, пытаясь найти долю логики. Ему и раза хватило глянуть на руку, чтобы понять – теперь его бывший противник наказан сильнее, чем он того потаённо желал.

   – Я боя не видел. Ему ещё повезло, что я как раз шёл с таверны к вам. Тут-то я и увидал толпень яро спорящую, ну и самому стало интересно, что там такое. Честно сказать, хорошо конечно, что я помог, но эта рана не даёт мне угомониться. Никак топором рубанули, прямолинейно уж слишком вышло.

   – Может кто-то за Вельмолом сбегает? – предложил Оросамил, внутренне радуясь, что, возможно, одноглазый не переживёт этого дня.

   – Смысл? – отозвался Ивралий. – Мы сами справимся. Я знаю, что надо делать. Экстэр, да отложи же ты наконец эту бутылку и держи вот тут его со всей силы, а ты, Сури, прекрати таращиться и помоги! Сейчас он будет кричать как никогда прежде.

   – Приложите вот эти намоченные травы к ране когда закончите с прижиганием. – Гапдумол разочарованно покачал головой, – Вот ещё ткань. – он подал девушке чистую повязку из льна.

   Ивралий накалил докрасна середину своего меча, вздохнул и по всей площади единым крепким нажатием зажал кровоточащую рану. Послышалось мерзкое шипение запекающегося мяса.

   Экстэр не смог удержать порыв яростной боли Ронэмила; он закричал, отбросил здоровой рукой Сури, нащупал отсутствующее место на другой руке и скулящим голосом начал вопить. Кудесник быстро встал, подошёл к нему сзади, поставил резкую подножку и хорошенько ударил его по голове посохом.

   Они не ожидал от старого коротышки такой проворности. Все стояли на месте и молчали, глядя на Ронэмила.

   – Это для его же блага, чтобы не мучился. Мне не впервой видеть то, как калеки реагируют на обширные новые раны. Утром он тоже будет кричать, но уже не так громко. – уверенно проговорил Гапдумол.

   Никто не стал сомневаться в словах кудесника. Сури и Ивралий отнесли тело в одну из комнат в катакомбах, положили на кровать, проверили, надёжно ли держится повязка, и прикрыли его одеялом. Девушка чуть поухаживала за бессознательным Ронэмилом и спустя некоторое время прикрыла за собой дверь. Больше ничего они на данный момент сделать были не в силах, все дожидались прихода Вельмола, чтобы сообщить ему совсем неприятную весть.

   Вельмол пришёл в логово как раз в тот момент, когда Ронэмил пришёл в себя. Он ничего не говорил, угрюмо молчал и жадно откусывал большие куски от яблока. Однорукий чувствовал позор, полное посрамление.

   – Твоего копья я не нашёл на месте сражения... – начал Вельмол аккуратно, тихим голосом. Они были вдвоём в маленькой, тесной комнате катакомб на одного человека. – Я... У меня слов просто нет, я не знаю, что сказать будет сейчас правильным, а что лишним. – бок о бок сидя на кровати, Вельмол схватился за голову, и краем глаза вновь глянул на культю. – Проклятье, я не знаю, просто не знаю, как... Как теперь тебе жить-то? Как ты теперь будешь работать одной рукой-то? – задал он сам себе вопрос.

   Ронэмил вздохнул и ответил:

   – Предсказание кудесника сбылось. Похоже, он действительно способен предвидеть события будущего. Не иначе как позабытые боги наказали меня за безверье. Это, так или иначе – когда-нибудь должно было случиться, всё к этому вело. Не бывают бесконечные победы. Придётся как-то научится жить в укорот.

   – Если подумать, тебе ещё повезло в том, что ты остался цел... То есть жив я имею в виду. Я всё равно, не смотря на твою потерю желаю, чтобы ты и дальше помогал мне. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной, подсказывал мне, на верном ли я пути или нет. Мне необходимы твои советы – я привык к тебе. – признался Вельмол, сжимая зубы от злости.

   – Я хочу найти его. – только и процедил Ронэмил. – Его звать Башил, ему сейчас где-то за сорок.  Он вооружён двуручным мечом, на котором выгравирована отсечённая голова. Он лыс, у него много шрамов на лице, предпочитает кольчугу… и больше ничего я не знаю.

   – Постараюсь, но не обещаю. Отдыхай сегодня, завтра навещу. – Вельмол ушёл с негативными, какими-то неуверенными и противоречивыми мыслями; он больше не мог находиться рядом со своим другом, что-то на него давило, а что именно он не понимал.

   Лебединский Вячеслав Игоревич.1992. 21.03.2019. Если вам понравилось произведение, то поддержите меня и вступите мою уютную группу: https://vk.com/club179557491 – тем самым вы мне здорово поможете. Будет нескучно)

Глава семнадцатая. Чем живёт коренастый?

   Приятного чтения)

   Запитый в край и до безумия подсевший на это, Экстэр шатался по утренней улице Бронзового квартала приободрённым, чувствуя лишь лёгкость в теле и добрый напор мыслей. На него смотрели с презрением, осуждали за неприличное поведение; он опорожнялся на самых людных местах, так как ему было плевать на толпу и их мнение в такие моменты. Индивидуальная личность – так он про себя думал. Отличающаяся лишь тем, что больше всех пила, но особо не хмелела – и совершала при этом благородные поступки. Чувствуя себя чуть ли не как рыцарь, закованный в самые прочные и красивейшие доспехи, на бесподобном коне – которого, ясное дело не было, Экстэр предлагал почти каждому свою помощь, и конечно же многие охотно соглашались.

   Он понимал, что больше никогда не почувствует такое понятие, как любовь – и резвился как мог с кем и как попало, лишь бы временно заглушить внутреннюю боль. Это помогало, но относительно, порой даже чересчур слабо.

   Но ничего нового не происходило из-за того, что он сам не желал менять образ жизни. Считая, что всё правильно, он сильно ошибался. Экстэр мог стать лучше, чем он есть, со многими старыми связями везде где только можно, он смог бы продвинуться по карьере и стать кем-то значимым. И всё же в этом не было толку из-за какого-то побочного эффекта алхимических настоев, или, быть может (он был не уверен), болезни Мутной крови, сжирающей его изнутри, воздействия на голову и тело по-разному. Доживая последние годы, он на левой руке уже сделал пять разрезов, на которые часто глядел. Эти отметины значили для него годы, оставалось резануть ещё ровно пару раз и наступит конец, если верить престарелому адепту алхимии, действительно мозговитому для своих лет.

   Он жил разгульной жизнью уже на протяжении семи лет и не желал менять что-либо, считая что всё верно под данную ситуацию. Экстэр думал, что всё бессмысленно, так как скоро наступит неминуемая смерть. В некоторые моменты он был безудержным, дрался на кулаках с тем или иным слабаком и зачастую побеждал, наскребая на следующую бутылку вина. Но та утрата близких ему людей просто разрывала его, не давала покоя голове.

   Экстэр, переполненный уверенности, силился помочь хоть кому-нибудь и нашёл наконец-таки старика, который разгружал три тележки с тыквами, арбузами и сливами.

   Коренастому думалось:

   «Один и без помощника. Нет, это просто неправильно. Не хватало ещё сорвать спину в таком-то возрасте. Да он же еле тащит этот арбуз, нет, вот тут-то и мой выход».

   Криво улыбнувшись, Экстэр принялся помогать без слов и советов, просто действуя, а не спрашивая разрешения или же дельного совета в этом деле. Уж он-то знал, как нужно верно поступать с едой – ясное дело, что бережно и аккуратно для сохранности.

   Купец вначале ругался, мол:

   – Ты неправильно берёшь и слишком торопишься!

   А затем тихонько приумолк и обрадовался свалившейся из неоткуда помощи. Экстэр за несколько минут разгрузил всё что нужно было в его лавку, слегка вспотел и обдумывал по пути в таверну, с помощью чего развеселиться за новые премиальные от старика. Вначале он отказывался от денег, отговаривался и уверял что богат, но согласился из-за уважения к пожилому трудяге, взяв половину.

   Сумма была не то чтобы большая, но и немалая. Вполне годилась на приятное времяпровождение в одиночестве. Так он и жил – в однотипности, которую пытался не замечать. Но порой, поутру, он сознавал всю безвыходность своей ситуации.

   Хоть он и был мастером кулачных боёв, всё равно его лицо ловило удары, которые просчитать было невозможно, как будто бы они были вне правил и его понятия. Его перекошенная физиономия изо дня в день болела, зудела, малость кровоточила; правый глаз подёргивался около трёх лет нескончаемо. Такое самоистязание в чём-то приносило ему удовольствие.

   Экстэр был чистой воды заядлым игроком, который зачастую был в выигрыше. У него всегда имелись средства даже тогда, когда он разгуливал почти всё возможное и невозможное.  Нечто вроде романтической нотки в нём тоже присутствовало, особенно когда он максимально расслаблялся с помощью выпитого, тем самым выпустив наружу звериные, низменные инстинкты.

   Ему нравился голос молодых девиц, что пели под струнные композиции музыкантов. Экстэр вслушивался в голоса певиц – все они были разнообразны и прекрасны по-своему. Но одна из них ему была люба по-особенному, в ней он чувствовал из-за её голоса и хорошо подобранных слов умиротворение, спокойствие и желание жить дальше. Ей было не больше пятнадцати лет, но двигалась на миниатюрной сцене она очень проворно и с опытом, который набрала быстро. Это явно было её призвание, многие ценили её даже за то, что она подпевала более зрелым дамам. Она все представления отрабатывала в своей маленькой комнатке, чтобы не допустить ошибки. Хоть спрос на её песни был, но платили ей всё равно мало.

   Но эта история не об этой девушке, а о Экстэре и его муках, которые он пытается скрывать и глушить. Зачастую это получалось легко, изредка же его ломало изнутри до такой степени, что он отчаянно лез драться ко всем, до кого только кулак долетал. Завсегдатаи той или иной таверны, в основном отходили назад под бурным натиском такого крепыша. Были и те, кто был не прочь размяться – в основном это выходило для них же худшим исходом.

   Изредка Экстэр просыпался в той или иной таверне нокаутированным, с побитой и до этого рожей, что поражало его и разгоняло внутренний пыл для дальнейшей жизни. Иногда случалось так, что крепкие напитки действовали не так благополучно, как ему хотелось бы. С чувством горечи, охваченный холодом бесконечного одиночества из-за потери близких, стоя посреди толпы окружающей его в центре города, он смотрел на них и как обезумевший не понимал, кто это такие и с какой целью существуют.

   Иногда он видел их чересчур радостными, что злило его в такие моменты. Он не представлял жизни без крепких напитков, думая, что он наверное станет скучным собеседником и будет способен не так рьяно изливать поток старинных, но уместных даже в это время шуток, и превратится в простака, не знающего, как дальше жить и быть.

   Из-за этих мыслей он и не собирался вовсе бросать и заканчивать с разгульной жизнью; так хоть с него был толк для Вельмола и простого народа. Экстэр не знал, как вёл себя раньше, когда был трезвенником – это было не так уж и давно, но то, что он употреблял, воздействовало пагубно и мало-помалу память о былых и лучших временах улетучивалась. В этом был в чём-то плюс, но и минус присутствовал с тупиковой ситуацией: если он не собирался бросать пить вовсе, и, если он напрочь забудет о смерти близких, то он никогда не догадается и приблизительно – зачем и почему пил. Лишь длинные отметины на руках о чём-то, а иногда о многом намекали ему.

   Самому себе он не помощник. Набегов не было уже как четыре месяца, и деньги он получал в основном только от Вельмола, который понимал его ситуацию и не оспаривали его изъяны. Все для себя поняли – не стоит переубеждать Экстэра в намеренном, потому как в этом нет смысла. Они также понимали и то, что за любое пойло он готов пойти почти на всё – а если хорошо выпьет и тем самым взбодрится, то абсолютно на всё. Это было выгодно чернобородому, да и одноглазый одобрял такой напор в поддержке почти каждого аспекта данного намерения против короны.

   В Экстэре никто не сомневался; его Гапдумол проверил быстрее, чем остальных и дал абсолютное добро Вельмолу. Более того, старик добавил то, что: «Говоря прямо – он слишком тупорыл, хоть и в прошлом был образованным. Чтобы замыслить предательство или что-либо подобное, ему потребуется дополнительная голова как минимум. Слегка подкидывайте ему денег, и он будет счастлив и предан как хорошо обученный пёс, но, не обижайте его и выслушивайте, это ему необходимо».

–

   На следующий день Экстэр пришёл в подземное логово радостным. Ему показалось, что приняли его как героя войны, но на самом же деле всё было иначе. Он, во время отсутствия Сури, переговаривался с остальными в её адрес исключительно лестное, даже завидно, но до неё доходил через Оросамила слушок о его влюблённости, и они вместе посмеивались над бедным Экстэром и его наивными, мальчишескими мыслями, что могло, несомненно, глубоко ранить коренастого.

   От него ужасно воняло потом, кровью и перегаром. Он думал, что Сури начала с ним флиртовать, но было иначе – она из сочувствия помогала ему снять куртку и проверить раны на лице, спине и кулаках, не более того.

   С Вельмолом Экстэр в катакомбах обменялся понимающим кивком; тому сейчас совсем не желалось с кем-либо говорить  – заговорщические мысли и запутанные моменты мучили его разум.

   – Опять налакался и подрался? – снисходительно глянул Ронэмил на Экстэра, у которого кровоточило лицо.

   – Ага! – самодовольно отозвался тот.

   – Ты хоть умойся для приличия. – предложила Сури, уж давно принявшая повадки этого измученного жизнью человека. – Кстати, твоё лицо стало ещё более косорылым. Нос уж точно выломан. Если хочешь, могу помочь.

   – Ну ладно, но только нос! Умыться я и сам смогу! И всё равно ты мне не нравишься! – врал он самому себе, зная, что эта девушка редкий сорт, выдержанной и обходительной девушки.

   Она обхватила его шею, схватилась пальцами за кровоточащие ноздри и с силой вправила в нужную сторону. Послышался треск, затем брань, но он поблагодарил её за помощь и пошёл умываться в другую комнату подземелья.

   Вся его броня была перемазана в чужой крови, умываться из деревянного ведра пришлось долго, но он уж сильно хотел понравиться этой девушке.

   «Да и имя такое необычное, а манера держаться, да, это чего-то да стоит». – думал он, высмаркивая кровь. – Может я и пьян малость, но она права – следить за собой нужно в любом случае. Хотя бы для самоуважения и благого принятия в обществе». – Экстэр и сам уже ничего не помнил про то, что он делал день назад в таверне; только кошель, хорошо нагруженный рунэллами его радовал, вместе с относительно удачными боями.

   И вдруг его пронзила ледяная боль в черепе, заставив закашляться от агонии, отчего поток мыслей сменился:

«Хотя, если подумать, я не девушка, чтобы выглядеть прилично, красиво и изящно. Я боец со своими недостатками. Копнуть под любого человека в Горбри, и я уверен – никто не идеален. Нет, всё же я не желаю быть какой-то красавицей, следящей за собой и только и занимающимся, что ухаживает за своим телом». – злобно подумал он, но его внезапно сильно затрясло и он пуще прежнего закашлял вместе со слюнями и кровью.

   Положив руку на руку, он пытался унять непосильную дрожь, зная, что это означало – но ему очень не хотелось, чтобы другие знали. Тряска пошла и по ногам, и он, не удержавшись, рухнул от бессилия в позу эмбриона. Молился он очень тихо о том, чтобы всё побыстрее прошло, но приступ только усиливалось. По воле случая в закрытую дверь мягко застучали, затем попытались отпереть.

   Он подумал:

   «Да, здорово, только тебя мне здесь не хватало».

   – Экстэр... ты там скоро? – по-доброму спросила Сури. – Сегодня у нас маленький пир, ко столу подан запечённый фазан с яблоками. Может, помощь нужна какая-то?

   – Да не, не! Я уже почти! – он никак не хотел, чтобы она что-либо заподозрила и потому резко справившись с собой встал, открыл наполовину дверь, руки же убрал в карманы кожаной куртки и подмигнул ей.

   – Ну давай, Вельмол хочет с тобой поговорить. – она начала уходить с маленькой долей подозрения и недопонимания, почему именно он спрятал руки.

   – Да, да, буквально один момент. – Экстэра начало трясти сильнее, и он с шумом закрыл дверь. Он сжал руки как захлопнутый капкан, из-за этого кровь из разбитых костяшек вновь пошла, но тряска начала прекращаться. Для надёжности он ещё раз промыл руки, проверил их на дрожь и убедившись в относительной стабильности присоединился к остальным с мыслями:

   «Да, меня убьют три вещи. Либо неграмотность алхимиков и их настоев и случайно приобретённая Мутная кровь, или другая болезнь, а может удар грома, или какой-то воин. Может даже повезёт умереть обычной смертью, но это будет как-то нелепо, при моём-то образе жизни». – он дошёл до главной комнаты и яростные крики сразу же врезались ему в ухо.

   Шёл разгорячённый спор между Ронэмилом и Вельмолом, остальные пытались вставить слово, но эти двое злились из-за недопонимания, пиля друг друга недоверчивыми взглядами. Экстэр уселся на стул с пониманием, что прослушал многое, но, и тем не менее их громкоголосые речи заинтересовали его.

   Сури никогда ещё не слышала таких громких и яростных голосов. Чернобородый и однорукий были на пределе; злость уже закончилась, но Вельмол вовремя остановил его, словами: «Заткнись и послушай!» И далее он вновь уверовал всех в правдивости намеченного пути.

   – ...Нет, это вы мне попробуйте подсказать верное устремление в данной ситуации. Страна в разрухе, обворовывают везде, буквально везде – всякий, у кого хоть чуть-чуть развита внутренняя извилина хитрости. Я верю своему внутреннему голосу – он не врёт, всё сказанное и обдуманное мной – правда. И эти красивейшие высоченные дома в Жемчужном квартале нужны лишь для тех, о ком я говорил недавно. Верхушка изнутри прогнила чернью, любыми способами пытается обдурить, ослабить население, давая тем лишь один вариант – рабское повиновение. Но народу не дают этого понять, их всячески принижают, отупляют целенаправленной одобренной литературой, и не дают познать истину и благи жизни – заложенную в запрещённой.

   – И возразить-то нечем. – промямлил Экстэр, а Вельмол продолжил:

   – Если кто-то почувствует брешь в этом порядке, как мы с вами допустим – с нами обойдутся тремя способами. Специально и умело поведают сказку, мол, какие мы плохие и это будет совершаться на главных улицах и при том самом народе, чтобы он знал, что предложенный нами путь – ложный. Нас могут казнить на глазах у люда, с целью устрашить остальных, или просто убьют, до этого изловят и выпытают всё что смогут. Ну а третий вариант – это жестокий шантаж, где концовкой тоже будет смерть. Они издавна специально замалчивают истину, привыкли жить безнаказанно. Вы думаете им важен народ? Да это простой расходный материал и не более того – взять хотя бы эту самую войну, где никого не щадят. Только специально подготовленные люди, уверовавшие в истинную правду, смогут потихоньку воздействовать на простой народ. Нас ещё мало, нет, слишком мало, чтобы уже рисковать всем. А они... понимая то, чем занимаются – хуже садистов, воров, и законченных негодяев, если хорошенько присмотреться со стороны. Они – трутни, вот кто. Эти зажравшиеся сволочи – а иначе их назвать никак нельзя, только и делают, что доят всеми узаконенными способами граждан, и без того оголодавших. Усилия же власть имущих направлены только на то, как бы тем или иным обманом потешиться за счёт других тружеников, которым нет времени и сил додуматься до своего рабского, низкого положения. Ох, я нутром чувствую, что у них очень много методов взысканий для себя – и так у каждого герцога, барона, парламентёра! Им наплевать на судьбы малых, только бы воспользоваться и выжать из них, словно из тряпок, драгоценную воду – побольше денег, любыми способами. Я и сам не раз наблюдал такое, да что уж говорить, мою семью хотели взять шантажом, до тех пор, пока я не вернулся домой и мечом не решил эту проблему. Они боятся скопления решительной силы – это я знаю. Видать справедливость сильно граничит с жестокостью, а эти же два пункта никто не полюбит. Мы играем по-честному и всем окружающим это крайне не нравится, а наш противник мухлюет, пользуется своим численным превосходством, и со стороны всё это будет выглядеть так, что мы виноваты, а не они.