Текст книги "Северная война или блицкриг по-русски"

Автор книги: Вячеслав Красиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)

В главной схватке Северной войны летом 1709 г. Бауэр также не затерялся на заднем плане. Недаром Пушкин в своей «Полтаве» упоминает его в ряду известнейших людей России того времени:

 
«…И Шереметев благородный
И Брюс, и Боур, и Репнин…»
 

Вместе с Меншиковым и Ренне он руководил 17 драгунскими полками (более 10 000 человек), которым предписывалось в случае шведской атаки оказать поддержку 5-тысячному гарнизону 10 сторожевых редутов, перекрывавших с юга подходы к основному лагерю русских.

Именно они и встретили первый удар Карла XII. Правда, после ожесточенного боя русской коннице пришлось отступить. На втором этапе баталии кавалерия играла вспомогательную роль. Но после того как в столкновении пехоты обеих сторон выяснился вопрос о победителе, инициатива опять перешла к драгунским частям. На их долю выпала обязанность преследования разбитого и быстро отступавшего противника. Погоня, которую Бауэр организовал вместе с Меншиковым и Михаилом Голицыным, растянулась на несколько дней. Но, в конце концов, завершилась полным триумфом у Переволочны.

В кампанию следующего года основная масса русской армии вернулась к побережью Балтийского моря, в те места, где 10 лет назад проходили первые столкновения Северной войны. Впрочем, ход боевых действий ни разу не дал повода вспомнить о дебютных катастрофах российского монарха и его союзников. Петровские полки, словно асфальтовый каток, неспешно, но неотвратимо, прокатились по берегам Рижского и Финского заливов, смяв остававшиеся там очаги шведского сопротивления. Бауэр в период этого «заезда» продолжал оставаться на виду, о чем красноречиво свидетельствуют ключи от городов-крепостей Пернау, Аренсбурга и Ревеля, спустивших флаг и открывших ворота перед солдатами его корпуса.

Вклад бывшего «свейского германца» в победы 1708—1710 гг. отмечен щедрыми наградами. Наверное, более других из этого приятного перечня получателя порадовали украшенный драгоценными алмазами царский портрет и деревеньки с обитавшими в них многочисленными крепостными душами, враз превратившими полунищего немца в состоятельного русского барина. Подобными подарками Петр, как правило, отличал тех иностранцев, кого хотел привязать к своей стране узами гораздо более прочными, чем подпись под контрактом.

В воспоминаниях будущего известного шведского политика и ученого Ларса Эренмальма (оказавшегося в плену после капитуляции Выборга) можно прочесть любопытную характеристику Бауэра, увиденного глазами современника в 1710—1713 гг.: «…человек крупного сложения. Примечательно, что он единственный среди находящихся сейчас в России генералов, кто прощел все ступени от рядового кавалериста. За храбрость и опыт Бауэра считают лучшим теперь генералом в русской кавалерии, почему и царь произвел его в кавалеры ордена Святого Андрея, а также наградил другими отличиями и пожалованиями. Бауэр мог бы пользоваться еще большим расположением, если бы ему не препятствовал князь Меншиков, с которым Бауэр ладит с трудом, так как по складу ума не расположен к угодничеству, притворству и прочим низостям…»

Вполне возможно, что именно по этой причине начинающий помещик не сумел пробиться в узкий круг людей высшего командования. Хотя, по мнению многих очевидцев, необходимый набор качеств и заслуг для столь высокого уровня по российским меркам у него имелся. Но во второй половине Северной войны звезда еще недавно очень популярного генерала стала постепенно меркнуть. Во всяком случае, в разнообразных документах, поступавших с театра боевых действий, его имя с каждым годом встречалось все реже.

Тем временем эпицентр борьбы переместился на побережье южной Балтики, в родную для Бауэра Померанию. И он после долгого перерыва вновь увидел знакомые с детства пейзажи «старой доброй Германии». Его корпус, вместе с полками князя Репнина, образовал армию Меншикова, которая летом 1712 г. попыталась блокировать принадлежавший шведам крупный город-порт Штеттин. Однако затея окончилась неудачно. К осени русские сняли осаду и отступили.

В последующем Бауэр еще несколько раз участвовал в аналогичных – не слишком успешных операциях, после чего фактически сошел на вторые роли. Хотя формально в 1717 г. был, наконец, повышен в звании, получив чин полного генерала от кавалерии. Думается, что одна из основных причин столь незавидного финала карьеры дотоле очень везучего немца кроется в изменении характера боевых действий.

Он все же в первую очередь являлся кавалерийским генералом. То есть лучше всего мог проявить себя во время широкомасштабных маневренных операций на равнинной местности, удобной для рейдов больших масс конницы. Именно такая война и шла вплоть до Полтавы, когда Бауэр заявил о себе в полный голос. Но затем борьба сместилась к морским берегам, сконцентрировавшись вокруг немногих крепостей, где роль союза человека и лошади была, конечно, так же важна, но приобрела несколько иные акценты, более знакомые начальникам интендантских служб, а не лихим строевым рубакам.

Умер Бауэр сравнительно рано – 50—52 лет от роду. Чему, видимо, способствовал целый букет болезней, сопровождавшихся значительным ожирением, доставлявшим ему немало проблем в периоды походов, марш-бросков и прочих моментов военно-полевого существования. Впрочем, свидетельств на данную тему мало. Поскольку генерал к концу жизни отошел в тень, то историки даже не знают точной даты его смерти, отчего у разных авторов можно встретить упоминания о 1717 и 1719 гг. Однако наиболее точной считается все-таки первая цифра. С полной уверенностью можно сказать лишь, что этот человек не дожил до победного окончания роковой для него войны. Втянутый в ее орбиту равнодушным наемником он, в конце концов, положил на ее алтарь большую часть сил и здоровья.

Человеку который взлетел…, но упал

Основную массу зарубежных военспецов для создаваемой им армии Петр I набрал в годы Северной войны, но некоторое количество иностранцев он, как это ни странно звучит, получил в наследство от царей-предшественников, которые также импортировали офицеров из государств Западной Европы. Правда, конечно, не в таких масштабах, как их наследник-реформатор. К тому же вербовка «немцев» в допетровскую эпоху проводилась бессистемно, от случая к случаю, в основном тогда, когда Московия получала очередную оплеуху от какого-либо соседа, и в Кремле начинали бродить эмоции реванша. Но подобные попытки по азиатскому обыкновению всегда заканчивались полумерами и не давали сколько-нибудь реальных результатов. Тем не менее, небольшое количество ландскнехтов в России все же задерживалось. И постепенно неподалеку от столицы возникла крошечная европейская колония, фигурирующая в отечественной литературе под названиями Немецкой слободы или Кокуя. Именно там молодой Петр узнал о существовании другой цивилизации, намного обогнавшей в развитии его мир. И захотел превратить в «большой Кокуй» всю свою «вотчину». В Немецкой слободе он нашел себе и первых учителей, превратившихся затем в соратников.

К 1700 г. самые известные личности из их числа уже завершили свой земной путь, отойдя в мир иной. А часть покинула Россию, решив вернуться обратно в Европу [120]120
  Среди первых Франц Лефорт, Патрик Гордон. Вторые – Франц Тиммерман, Герри Кист и др.


[Закрыть]. Но некоторые из «могикан» все же приняли участие в Северной войне, оставив в ее хронике достаточно заметный след. Чаще они встречаются, естественно, там, где излагаются боевые действия первых кампаний. Впрочем, наиболее колоритная фигура достойна отдельного описания.

Чамберс Джон (? – после 1713), генерал-лейтенант с 1707 г. В России с 80-х гг. XVII в. В Северной войне участвовал до лета 1708 г. После сражения при Головчине попал в опалу. Официально с русской службы не увольнялся, но от командных должностей отстранен и умер в безвестности.

Джон Чамберс [121]121
  В российских источниках фамилия искажается чрезвычайно разнообразно – Шемберс, Чамерс, Чаморс и т. д. Также присутствуют перекроенные на русский лад имя и отчество – Иван Иванович.


[Закрыть]в Россию приехал из Британии. Известно также, что по национальности он был англичанин или шотландец. Но о предках этого человека и его «до-московской» биографии достоверной информации нет. С уверенностью можно лишь сказать, что он не принадлежал к аристократической элите Туманного Альбиона, а кусок хлеба себе добывал в противоборстве с неласковой долей обычного западноевропейского ландскнехта и авантюриста.

На русскую военную службу он завербовался также, видимо, не от хорошей жизни, еще в период правления царевны Софьи, будучи уже в достаточно зрелом возрасте. И первое время ничем особенным не выделялся, занимая в полках «иноземного строя» должности, эквивалентные уровню среднего офицерского звена в какой-либо европейской армии. Впрочем, покидая знакомые места и забираясь в неведомую глухомань, на радужные перспективы Чамберс, вероятнее всего, и не рассчитывал. Просто таков уж удел «солдата удачи» – до сих пор подавляющее большинство наемников погибает вдалеке от дома, не приобретя славы и не скопив денег.

Но британцу повезло – он попал в число тех редких счастливчиков, которым удавалось схватить фортуну за хвост. Это случилось после того, как реальная власть в России перешла к царю Петру I, мечтавшему о создании вооруженных сил по западному образцу. И любой энергичный европеец, оказавшийся в поле зрения молодого монарха, получил реальный шанс заявить о себе. Чамберс использовал неожиданно открывшиеся возможности лучше многих других соседей по Немецкой слободе. В 1695 г. он уже занимал пост командира Семеновского полка, что по тем временам являлось очень завидным местом, поскольку семеновцы, совместно с Преображенским полком, считались привилегированными элитными частями, возведенными вскоре в ранг царской лейб-гвардии. Петр I лично знал в них не только всех офицеров, но и солдат, присваивая им при переводе в обычную армию более высокие звания. Ну а близость к самодержцу позволяла надеяться и на более успешную, чем в других местах, карьеру.

Однако для подтверждения притязаний требовалось с самой лучшей стороны зарекомендовать себя и на поле боя. Британцу это удалось во время Азовских походов 1695—1696 гг., после чего он, несмотря на относительно небольшое полковничье звание, фактически возглавил всю гвардию и стал полноправным членом ближнего царского круга. То есть вошел в число людей, общавшихся с монархом чаще других приближенных. Современный петербургский исследователь петровской эпохи Александр Шарымов, характеризуя окружение царя на рубеже XVII– XVIII вв., уделил выходцу с «туманного Альбиона» немало строк и дал следующий его словесный портрет: «…немолодой уже, с резко асимметричным лицом, с пепельными, вьющимися на висках волосами и вечно приоткрытым, словно в недоумении, ртом…»

В Северную войну Чамберс вступил, возглавив первую колонну петровской гвардии – авангард тех сил, что отправлялись из Москвы на запад. Этот поход, как известно, закончился для российских генералов «конфузией», но уроженец Британии сумел удержаться «на уровне» даже во время поражения, оставшись одним из тех немногих командиров, кто до конца оказывал сопротивление неприятелю.

Его усилия не пропали даром. Уже хорошо вымуштрованные иностранными офицерами преображенцы и семеновцы не поддались общей панике, охватившей московскую рать. Они сохранили строй и отразили несколько ожесточенных шведских атак, во время которых под Карлом XII убили лошадь. Однако все остальные части, где прослойка иностранцев была не столь велика, полностью утратили боеспособность и битва завершилась капитуляцией русских.

Не ожидавшие нападения шведы оказались не готовы к столь громкому триумфу. И поэтому огромное количество пленных не могли не только принять, но даже элементарно прокормить. По сей причине Карл XII решил задержать (кроме тех, кто уже успел официально сдаться) лишь неприятельских генералов и несколько десятков старших офицеров, а всех остальных просто прогнать восвояси. Воспользовавшись сумятицей, в общей куче гвардейцев перешел на русский берег Наровы и Чамберс, безусловно один из самых достойных на то время кандидатов в заложники. Но шведы еще плохо знали противника, а потому и не обратили на него внимания.

Пренебрежение к врагу аукнулось скандинавам уже через год, когда король увел их основные силы на запад, воевать против саксонцев, а оборонять Прибалтику оставил лишь небольшой корпус Шлиппенбаха. Однако войска Петра I, вопреки ожиданиям Карла XII, достаточно быстро оправились от разгрома. И к следующей зиме царь сумел сосредоточить в районе Пскова новую многолюдную армию. Командовать ею назначили фельдмаршала Шереметева. А одним из его ближайших помощников стал Чамберс, получивший за свои действия при Нарве звание генерал-майора.

Шереметев активизировался в декабре 1701 г. и в следующем месяце столкнулся с Шлиппенбахом у мызы Эрестфере. Бой начался неудачно для русских, так как фельдмаршал, видимо понадеявшись на свое подавляющее количественное превосходство, атаковал противника с одной лишь конницей, не дождавшись подхода руководимой Чамберсом пехоты и артиллерии. Однако шведы не дрогнули, перешли в контратаку и за счет более высокого профессионализма вскоре даже окружили по-прежнему еще плохо обученные полки противника.

Положение спасли части, которыми командовал британец. Торопясь из последних сил, он все-таки успел вовремя подойти к месту сражения и, развернув боевой строй, ударил в тыл Шлиппенбаху. У Шереметева к тому моменту уже кончились боеприпасы, но, увидев помощь, его солдаты приободрились и в свою очередь двинулись в наступление. Совместным усилиям двух русских отрядов небольшой корпус скандинавов противостоять не мог, поэтому бой вскоре завершился его полным поражением.

Таким образом, после почти полутора веков неудач и разгромов в полевых сражениях, была достигнута первая победа царских вооруженных сил над регулярной западноевропейской армией. А главный герой этого события генерал-майор Чамберс открыл свой звездный период жизни. В течение последующих 6 лет этот человек всегда появлялся на основных для русского войска аренах борьбы, участвуя во всех крупных операциях. Он внес свою лепту во взятие крепостей Нотеборга, Ниеншанца, Нарвы и Бауска, отражал наступление неприятеля у финской границы, гонялся за ним по Лифляндии и Польше. Поэтому вполне логичным выглядит то, что британец вскоре получил звание генерал-лейтенанта и одним из первых вступил в престижный клуб кавалеров недавно учрежденного высшего русского ордена святого Андрея Первозванного. Не говоря уж о том, что на частых царских пирах в его честь постоянно провозглашались многоречивые величальные здравицы.

Так продолжалось до лета 1708 г., когда завидная карьера недавнего безродного бродяги вдруг неожиданно надломилась, и он мгновенно рухнул с тех заоблачных высот, куда его вознесло невероятно счастливое сочетание собственной предприимчивости и попутного ветра удачи. Уже упоминавшийся выше историк Шарымов описывает этот печальный финал следующим образом: «…А потом произойдет странная метаморфоза. Из отменного вояки он превратится в сквалыжного старикашку—и начнет мелко препираться с нынешними своими товарищами по оружию из-за чинов и званий. Пять лет спустя, когда Чамберса передадут суду за отступление при Головчине, Репнин назовет его «человеком совсем уж слабым». Так шотландец начнет уходить в небытие. Умрет он где-то около 1713 г. Когда именно – теперь уж никто не знает».

Что же случилось с закаленным в боях старым солдатом в то тревожное лето шведского похода на Москву? К сожалению, всесторонне освещающих жизнь Чамберса документов не сохранилось, поэтому ничего точно сказать нельзя. Автор может лишь предложить свою версию, объясняющую механизм падения британца.

Думается, что первая и главная причина его фиаско совсем незамысловата, хотя, быть может, и обидна для самолюбия. Суть ее заключается в том, что в этом мире все рано или поздно заканчивается. Завершилась и редкая по длительности полоса везения Чамберса. Ведь даже поверхностный анализ его боевой деятельности не оставляет места для иллюзий, убеждая в том, что печатью гениальности военные способности этого человека не отмечены.

В 1701—1707 гг. противниками его являлись весьма посредственные военачальники, оставлявшие оппоненту достаточно простора для «ратного творчества». Однако победы британцу обеспечивали не изящные тактические ходы, а примитивные, словно удары лома, атаки численно подавляющих сил. Но в 1708 г. неприятельским войском командовал сам Карл XII, чье полководческое дарование впечатляло не только современников. Поэтому вряд ли стоит удивляться тому, что счастливая звезда Чамберса мгновенно потухла.

Неудивителен и тот факт, что именно на его полки обрушился главный удар шведского короля в сражении у Головчино. Ведь за 20 лет пребывания в России даже по теории вероятности британцу должно было когда-то по-крупному не повезти. Под его командой в тот раз состояла не гвардия, а обычные армейские части, входившие в корпус князя Репнина, который также ничего не смог противопоставить образцовой атаке Карла XII. А в ответ на отчаянный призыв Чамберса о помощи только простонал, что резервов у него больше нет.

Головчинское поражение поставило перед российским государством, что называется, «на ребро» вопрос о дальнейшем независимом существовании. Хотя для московской армии оно и не превратилось в катастрофу, наподобие Нарвы 1700 г. (большинство подразделений отошло в относительном порядке), но его моральный эффект выглядел сокрушительно. В очередной раз король доказал царю, что ведомые им шведские войска русские не в силах остановить даже при условии количественного превосходства. Поэтому разгневанный Петр пустил в ход все возможные средства для поднятия боеспособности своей армии, в том числе и наглядно-беспощадные репрессии. В качестве первых «козлов отпущения» попались главные жертвы недавнего триумфа Карла XII – Репнин и Чамберс.

Обоих генералов судил трибунал, получивший от царя жесткий приказ вынести строгие наказания, не принимая во внимание никаких прежних заслуг. Основным виновником следствие признало Репнина, приговоренного в итоге к расстрелу. А британца от самых тяжелых последствий спасло благородство князя, взявшего всю ответственность на себя. На вопрос: «Как вели себя во время сражения высшие и нижние его офицеры» он ответил: «Генерал-лейтенант Чамберс и все полковники должность свою отправляли, как надлежало».

Однако более глубоко вникать в тонкости поведения нелюбимого большинством русских иностранца судьи не стали. Тем более что каждый из них помнил о царском наказе про строгость приговора. И бывший командир всей русской лейб-гвардии был отстранен от командования, лишен ордена святого Андрея Первозванного и, по сути, отправился в ссылку, чтобы больше уже никогда не появляться ни рядом с Петром, ни в гуще главных событий Северной войны.

Почти 15 лет фавора, видимо, отучили британца «держать удар». К тому же и годы, несомненно, брали свое. Нервная система уже пожилого человека не вынесла обрушившейся на него неожиданной опалы. Вновь распрямиться во весь рост и начать борьбу за место под солнцем Чамберс не сумел. Последнее редкое упоминание его имени датировано 1713 г. Где и когда умер этот человек, неизвестно. Тем не менее, выражаясь высоким стилем, можно сказать, что он добился того, что удавалось лишь немногим из простых смертных. На целых полтора десятилетия вынырнул из исторической пучины, но, не удержавшись на гребне ее бушующих волн, погрузился обратно.

Колдун «пушечного боя»

Еще одним весьма характерным слоем, из которого вышло немало генералов петровской армии, стали так называемые обрусевшие иностранцы. Вообще-то слово «обрусевшие» имеет достаточно определенный смысл, подразумевая людей других наций, принявших не только русское подданство, а усвоивших российскую культуру. И не просто усвоивших, но переставших по ментальности отличаться от новых соотечественников. Такие иностранцы в России, конечно, тоже имелись, но автор в данном случае имеет в виду не их. А тех, родители которых хотя и поселились в Московии еще до рождения своих детей, однако веру, традиции и культуру предков не отвергли, сохранив тем самым значительную автономность от окружающей их цивилизации. Это было тем более легко, что жить их хозяева вынуждали внутри обособленного маленького мирка Немецкой слободы.

Вырваться из кукуйской резервации позволяла только смена веры с католической или протестантской на православную. Но для человека той эпохи религия представляла слишком серьезный вопрос, чтобы менять ее наподобие перчаток. Поэтому и дети, никогда не видевшие родины своих родителей, по сути, вырастали ее духовными питомцами, воспринимая мир глазами типичных европейцев. Впрочем, после победы Петра I над царевной Софьей эта ситуация обернулась реальным преимуществом над окружавшим их многомиллионным океаном россиян. Поскольку именно из «немцев» предпочитал набирать новый государь главную опору своей власти – генералов и офицерский корпус создаваемой на западный манер армии.

Для полной комплектации ее подразделений иностранцев в России, естественно, не хватало, но именно их царь в первую очередь продвигал по служебной лестнице. И к началу Северной войны двое из этих людей уже входили в число высшего руководства российских вооруженных сил.

Брюс Яков Дэниел (1670-1735), граф с 1721 г., генерал-фельдмаршал с 1726 г. Участвовал в Северной войне с первого и до последнего дня. Командовал крупными соединениями, но в основном занимался артиллерией, став главным ее куратором. Руководил российской делегацией на финальных мирных переговорах в Ништадте.

Отец Якова Брюса Вильям Брюс считал свое происхождение от королевской династии Брюсов, представители которой сидели на тронах Ирландии и Шотландии [122]122
  Эдуард 1 Брюс правил Ирландией с 1316 по 1318 гг. Роберт I Брюс правил Шотландией с 1308 по 1329 гг., а последовавший за ним Давид II Брюс с 1329 по 1371 гг.


[Закрыть]. Сам Вильям являлся отпрыском шотландской ветви этого рода, а Британские острова вынужденно покинул в смутные времена Оливера Кромвеля, переселившись в Россию в 1647 г.

В Москве в то время царствовал Алексей Михайлович, продолживший первые нерешительные реформаторские попытки своего родителя по созданию нескольких регулярных полков в соответствии с «немецкими» образцами. Для организации этих подразделений по всей Европе вербовались профессиональные вояки, однако в России большинство из них долго не задерживалось, поскольку работодатели деньги платили не аккуратно, да и вообще достаточно быстро остывали к необдуманно затеянному новому делу.

Но Вильяму Брюсу путь домой был заказан. В любой другой европейской стране его тоже никто не ждал, кроме оскала конкуренции. И этот, хотя и молодой, однако уже порядком уставший от потрясений человек, стал редким исключением, предпочтя ленивую московскую дремоту хорошо знакомому, но жесткому ритму западной жизни. В дальнейшем он долго служил командиром одного из русских полков, после чего взошедший на престол Федор Алексеевич пожаловал шотландца званием генерала. Смерть настигла его в 1680 г., оставив без отца нескольких совсем еще маленьких детей. В том числе 10-летнего Якова.

Несмотря на то что Вильям Брюс не захотел возвращаться в Европу, свой дом и быт он обустроил по привычным западным стандартам. Поэтому Яков получил великолепное по тем временам образование, проявив особенные способности к математике и естественным наукам. В 1683 г. мальчика удалось определить в Преображенское, где 11-летний Петр I начал создавать из своих товарищей по детским играм «потешные» полки. Так потомок шотландских королей познакомился с русским царем и постепенно вошел в обойму его наиболее любимых приятелей-сверстников.

Близость к монарху – положение обоюдоострое, порождающее не только приятные моменты. Но Якову Брюсу сопутствовала удача. В походах Голицына на Крым в 1687 и 1689 гг. шотландец участвовал в звании прапорщика. Во время неудачной первой осады Азова был уже капитаном. А на следующий год, имея всего 26 лет от роду, получил чин полковника. После чего вошел в состав «Великого посольства» 1697-1698 гг., побывав в нескольких европейских странах, в том числе и на Британских островах – родине своих славных предков.

Впрочем, в данном случае блестящая карьера, конечно, объяснялась не только близостью к царю. Природа наградила Брюса живым умом и разносторонней деятельной натурой, не позволявшей ему предаваться праздности. Российский историк Александр Шарымов дает шотландцу следующую характеристику: «Яков интересовался больше пушками. Он и стал позже главным артиллеристом русской армии – генерал-фельдцейхмейстером. А прославился как «чернокнижник», казнокрад, великий знаток печатного слова, мизантроп и составитель знаменитого «Брюсова календаря» с таблицами на каждый день: когда «брак иметь», «баталии творить», «дома созижидать», «браду брить» и даже «мыслити начинать».

Добавим, что в московских легендах и преданиях Брюс действительно фигурирует в качестве колдуна. Родились эти сказки еще при жизни шотландца, чему ироничный артиллерист, видимо, специально способствовал – даже оконные наличники своего дома разукрасил лукавыми рожами рогатых чертей. Однако дела «нечистой силы» вряд ли всерьез волновали просвещенного и здравомыслящего генерала. Репутацию волшебника ему обеспечили занятия астрономией и успешные реформы «пушечного боя», поскольку связанные с ними яркие внешние эффекты оказывали неизгладимое впечатление на большинство народа, еще совершенно незнакомого с достижениями передовой европейской цивилизации.

Справедливо и упоминание о казнокрадстве, поскольку из истории, как из хорошей песни, слов не выкинешь. Таков уж, видимо, воздух в России, что даже самые приличные ее люди оказывались запачканными в этом грехе. Недаром ведь Николай Карамзин на просьбу назвать главную доминанту в жизни своего народа ответил коротко и недвусмысленно: «Воруют».

Но все это будет позже, а в период путешествия по Западу 1697—1698 гг. шотландец еще больше сблизился с царем, став его неразлучным спутником благодаря общим интересам в науках. В частности, в Англии Брюс ходил на лекции по математике, посещал обсерваторию и изучал работу монетного двора, но особое внимание уделил артиллерийскому делу, познакомившись с ним в знаменитом Вулвичском арсенале.

По возвращении из Европы он уже генерал-майор и вместе с Адамом Вейде работает над составлением первого устава для регулярной российской армии. Затем на него обрушился вал забот лихорадочной подготовки войны со Швецией. Однако справиться с ним так и не удалось. Да и мало кто из царских сподвижников в тот момент по-настоящему понимал, что требуется делать в преддверии столь серьезного шага. Поэтому дебют Северной войны обернулся для России редкостным разгромом.

Брюс на свое счастье не был у Нарвы осенью 1700 г. Но и для него боевые действия также начались неудачно. Прикрывая движение главных сил петровской армии к Ливонии, шотландец получил приказ выступить во главе небольшого вспомогательного корпуса из Новгорода на север «для блокира и пресечения путей в Ижорскую землю», однако организовать поход вовремя не успел, заслужив тем самым суровый выговор от царя. Но опала оказалась недолгой. Знающих людей в то время в России катастрофически не хватало. Поэтому уже в начале 1701 г. шотландец назначается губернатором Новгорода с заданием в кратчайшее время модернизировать укрепления города, поскольку именно в этом направлении ожидался следующий разящий удар скандинавов.

На сей раз Брюс справился с работой успешно и по совместительству с губернаторскими заботами получил новое поручение – заняться наведением порядка в русской артиллерии, в очередной раз под Нарвой продемонстрировавшей свою полную беспомощность в противоборстве с европейцами. Создание конкурентоспособного орудийного парка в петровскую эпоху в первую очередь связано с именами голландца Виниуса и немца Гошке, немало потрудившихся, чтобы заложить фундамент будущих успехов. Однако с приходом Брюса эти люди постепенно начали отходить в тень. А шотландец, наоборот, прочно закрепился в качестве одного из основных персонажей на страницах документов тех лет, поскольку именно под его руководством проводились инженерно-технические работы и бомбардировки почти всех шведских крепостей, завоеванных на восточных берегах Балтики.

Поэтому, когда в 1704 г. одно из главных российских «министерств» начала XVIII в. – Пушкарский приказ реорганизовали и переименовали в Приказ артиллерии, то никого не удивило, что возглавил его новгородский губернатор. В течение следующих двух лет он, в рамках проведения армейской реформы по плану фельдмаршала Огильви, удачно работал над переустройством полевой, осадной и крепостной артиллерии [123]123
  Не забывая в то же время своих научных занятий (и успевая вести переписку с некоторыми из западных ученых, в числе которых был и Лейбниц). А также трудился над переводами книг европейских авторов.


[Закрыть]. Все это Брюс успевал совмещать с длительными командировками на театр боевых действий. Например, в марте 1705 г. он лично снаряжал и отправлял орудийные парки в Полоцк, где собиралась 60-тысячная армия, чтобы двинуться на помощь саксонско-польскому войску короля-курфюрста Августа. Следующей весной шотландец срочным порядком выехал в Киев, так как все пушки пришлось опять бросить во время бегства из Гродно, и требовалась новая работа по восстановлению бомбардирских частей.

В итоге через несколько месяцев полевая армия Петра I вновь обрела боеспособную артиллерию. За что Брюс был повышен в чине до генерал-лейтенанта. А осенью 1706 г. он вместе с Меншиковым уже руководил теми полками, которые в очередной раз двинулись в Польшу на соединение с Августом. И внес немалый вклад в победу при Калише. За участие в этом сражении шотландец получил золотую медаль в виде усыпанного бриллиантами царского портрета.

Спустя еще год, в преддверии шведского вторжения, когда русская армия, чтобы перекрыть все опасные направления, разделилась на несколько корпусов, Брюс возглавил тот из них, который дислоцировался у белорусского городка Борисов. Весь 1708 г. шли операции по маневренной обороне, посредством которых царь пытался остановить наступление Карла XII. Эта борьба долгое время не приносила успехов, пока наконец осенью южнее Могилева не удалось окружить отдельный отряд генерала Левенгаупта.

Победа над ним тоже не обошлась без участия шотландца. А удовлетворение от успеха в тот памятный день усиливалось для Брюса наградой в 219 крестьянских дворов с более чем 1000 крепостных душ. Однако апофеоз противостояния русских и шведских вооруженных сил продолжался еще целых 9 месяцев, разрешившись только летом 1709 г. в жестокой схватке у Полтавы, ставшей своего рода экзаменом на зрелость для армии Петра I.

По свидетельствам обеих сторон действия русской артиллерии, управляемой Брюсом, оказали влияние на исход этой битвы. Во всяком случае, большая часть потерь, понесенных во время нее скандинавами, была причинена им орудийным огнем. Всего пушкари шотландца сделали во время боя 1471 выстрел. Из них примерно треть составили убойные картечные залпы, которые в начале XVIII в. применялись только на коротких дистанциях. Для этого требовалась четкая выучка и строгая организация. Иными словами, то чего главным образом и не хватало прежде московским ратям.