Текст книги "Северная война или блицкриг по-русски"

Автор книги: Вячеслав Красиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)

Герцога спас из этого ада породистый конь. Вскочив на него, он сумел продраться сквозь враждебную солдатскую массу навстречу наступавшим шведам. Только достигнув боевых порядков неприятеля, беглец осадил лошадь и сдался командовавшему левым флангом скандинавов полковнику Стенбоку. На столь минорной ноте для Кроа и закончилась его недолгая служба в русской армии. Вместе с другими генералами и офицерами, капитулировавшими под Нарвой, герцога на зиму отвезли в Ревель. Весной, когда Балтийское море очистилось ото льда, основную часть пленников переправили в Швецию. Но фельдмаршалу разрешили остаться в столице Эстляндии, где он и провел последний год своей жизни, оборвавшейся 31 Января 1702 г.

Согласно воспоминаниям очевидцев, Петр, узнав о смерти герцога, печально заметил: «Сердечно жаль мне доброго старика: он был поистине умный и опытный полководец. Вверив ему команду 14-ю днями прежде, я бы не потерпел поражения». Конечно, такая оценка перспектив перед Нарвской битвой по меньшей мере спорна. Но она свидетельствует, что царь не считал Кроа виновником постигшего русских разгрома.

А между тем многие отечественные авторы по сей день обвиняют фельдмаршала во всех мыслимых грехах, вплоть до измены. Подобные мнения явно несправедливы. Он хотя и не хватал звезд с полководческого небосклона, но был честным солдатом. Никаких вознаграждений за «пособничество» под Нарвой от шведского короля герцог не получал. И умер не просто в бедности, а обремененным значительными долгами, без каких-либо надежд на их погашение. Когда это выяснилось, обозленные кредиторы в отместку вспомнили о практически забытом старинном законе, который отказывал несостоятельному должнику в праве на погребение. Труп Кроа арестовали и поместили в церковный склеп. Его сухой воздух, как потом выяснилось, способствовал мумифицированию фельдмаршала.

Впоследствии тело выставили для всеобщего обозрения. Мумия герцога в мундире и парике почти два века лежала под стеклянным колпаком в капелле мертвых кирхи святого Николая в Ревеле. Лишь на исходе XIX столетия царское правительство все же решило, что подобное зрелище несовместимо с европейским статусом цивилизованного государства и распорядилось предать земле останки одного из первых главнокомандующих русской регулярной армией.

Сполна отработавший деньги

После катастрофического разгрома под Нарвой Петру I стало окончательно ясно, что организация боеспособной армии по образцу европейских дело долгое и очень трудное, справиться с которым московские воеводы при ограниченной поддержке немногих иноземных советников явно не в состоянии. Поэтому ему пришлось обратиться за гораздо большей интеллектуальной помощью к передовым западным странам. Урезав до предела расходные статьи государственного бюджета, царь все-таки изыскал средства для вербовки необходимого количества иностранных специалистов. С их помощью он снова принялся работать над повышением боеспособности своих войск.

«Немцы» расставлялись по генеральским и офицерским вакансиям с расчетом образовать некое подобие скелета, вокруг костей которого и наращивала затем мускулы российская армия. Все наиболее ответственные должности, требовавшие углубленных профессиональных познаний, в первые годы XVIII столетия отдавались приглашенным «варягам». И только место главнокомандующего сухопутными силами вынужденно пустовало. Как и в период подготовки к Северной войне, достойной кандидатуры на этот пост не удавалось найти несколько лет. Полководец необходимой квалификации приехал в Россию лишь в 1704 г.

Огильви Георг Бенедикт (1644—1710), барон. Генерал-фельдмаршал-лейтенант австрийской армии. На русскую службу принят в ноябре 1703 г. в чине генерал-фельдмаршала. Участвовал в Северной войне в рядах войск Петра I с 1704 по 1706 гг. Затем перешел в саксонскую армию Августа Сильного, в составе которой с 1709 г., после восстановления Северного союза, продолжал принимать участие в боевых действиях против шведов.

Барон Огильви [113]113
  В русских изданиях часто именуется, как Юрий Юрьевич Огильвий, Огвилдий, Огивги, Агвиллий.


[Закрыть]принадлежал к одному из самых древних и знатных шотландских родов, но землю предков он покинул еще в юности, выбрав в качестве основного занятия для себя, как и большинство современников его круга, военную службу. Профессионалы шпаги за свою жизнь обычно меняли много армий, особенно часто переходя из-под знамен одного сюзерена к другому в молодости, когда энергия и амбиции побуждают людей забывать про синицу в руках ради журавлей в поднебесье. Однако Огильви в данном смысле выглядел белой вороной. Поступив безусым мальчишкой в армию недавно взошедшего на трон Священной Римской империи Леопольда I, он затем в течение 38 лет беспрерывно служил только этому монарху.

По его биографии можно изучать историю конфликтов Вены с соседями в последней трети XVII в. Барон участвовал практически во всех крупных походах австрийской армии на Рейн, в годы войн с Францией. И во вторжениях в Венгрию в периоды противоборств с Турцией, где заработал репутацию пусть и не выдающегося, но весьма компетентного генерала. Поэтому неудивительно, что послужной список шотландца в конце концов увенчался высоким чином фельдмаршала-лейтенанта. Но к 1701 г., когда Австрия вступила в войну за испанское наследство, в имперских вооруженных силах произошла смена поколений.

Ту плеяду полководцев, к которой принадлежал и Огильви, начали решительно вытеснять молодые, чьим олицетворением являлся блистательный принц Евгений Савойский. Именно с его эпохой связан период самых впечатляющих побед австрийских войск за всю историю империи. Представители «старой гвардии» уже не могли уловить новых веяний теории и практики военного искусства. И потому они один за другим «сходили с дистанции». Кому-то это посчастливилось сделать естественным путем, перейдя в иной мир в силу преклонного возраста. А кого-то беспощадная конкуренция на старости лет заставила смирить гордыню и уйти в тень – на дальние задворки бога войны, постучавшись в двери армий третьего сорта.

Огильви выпал второй вариант. В 1702 г. в начале большой войны, когда бывалые полководцы обычно ценятся на вес золота, настал конец его почти 40-летней карьере цвета австрийского мундира. Шотландцу пришлось срочно изучать рынок вакансий для выходящих в тираж генералов, поскольку существовать в том веке без зарплаты было так же трудно, как и в наши дни. Правда, затем судьба сжалилась над старым солдатом, скрестив его жизненный путь с тропинкой Иоганна фон Паткуля – лифляндского дворянина на царской службе.

Лифляндец являлся не просто доверенным лицом Петра I. Он сыграл выдающуюся роль в организации антишведской коалиции и потому пользовался в Москве исключительным доверием. Рекомендация Паткуля помогла барону вступить в переговоры с русским послом в Вене князем Петром Голицыным, которые закончились очень выгодным для шотландца контрактом. Три года службы под малопрестижными тогда российскими знаменами скрашивались повышением в чине до генерал-фельдмаршала и хорошим, даже по западным меркам, жалованьем – по 1000 талеров в месяц, не считая прочих мелочей, вроде бесплатного продовольствия и фуража для положенных по штату 100 человек прислуги и 70 лошадей.

Кроме того, в договоре специально обговаривался пункт, запрещавший всем русским военным, кроме царя, под любыми предлогами каким-либо образом вмешиваться в действия фельдмаршала и препятствовать «…ему распоряжаться по службе как в гарнизоне, так и на походе, в боях, нападениях или осаде».

Столь сказочная щедрость условий контракта объясняется, конечно, не только фактом протекции Паткуля или рекомендательным письмом Леопольда I, которым по общепринятым в Европе правилам не забыл запастись и барон. К ноябрю 1703 г., когда было подписано соглашение с шотландцем, в Москве уже хорошо знали цену авторитетам, создаваемым при помощи подобных подпорок. Просто со времен «Великого посольства» все российские попытки найти хоть сколько-нибудь по-европейски знающего и опытного полководца для верховного командования неизменно заканчивались неудачами. Поэтому, когда наконец-то появилась реальная возможность заполучить в свои руки такую фигуру, за ценой решили «не стоять». И, по большому счету, как вскоре выяснилось, не прогадали.

Огильви оказался незаурядным тыловым организатором. Все начинания, инициированные бароном, характеризуют его как толкового устроителя и реформатора. Сразу же после приезда в Россию шотландец внимательно изучил принципы, на которых создавалось царское войско, и предложил план коренной модернизации всей структуры вооруженных сил. Речь там, в частности, шла о приведении пехотных и драгунских полков к единообразному штату, не уступавшему неприятельским подразделениям по числу людей. На вооружении предлагалось оставить ружья только какого-нибудь одного калибра. Учредить полевую артиллерию и упорядочить корпус осадных пушек. Также обосновывалась необходимость введения инженерных и понтонных команд, обустройства специальных провиантских магазинов в заранее определенных пунктах с целью кардинального сокращения постоянно сопровождавшего и стеснявшего армию огромного разношерстного обоза.

В последующих разделах записки компоновались соображения о целесообразности строгой регламентации полномочий на всех уровнях командования, мысли о более рациональном расписании всех чинов главного штаба, идеи о переходе с громоздкой дивизионной системы на проще управляемую бригадную и другие «артикулы» войсковой организации, уже давно считавшиеся азбукой военного дела на Западе. Этот проект был немедленно принят к исполнению и стал одним из важнейших этапов в истории строения русской регулярной армии. В общем, на данной ниве фельдмаршал честно отработал все те большие деньги, которые ему обещались по контракту.

В 1704—1706 гг. вопрос о полном разгроме шведов русским командованием даже не обсуждался. Без лишних иллюзий, анализируя перспективы, царь и его наиболее дальновидные помощники мечтали только о создании в ближайшем будущем армии, способной хотя бы на основе численного превосходства противостоять скандинавам. Вклад Огильви в процесс этого строительства трудно переоценить. Во всяком случае, он в полной мере затушевывает тот факт, что в качестве военачальника-практика в походах и сражениях шотландец себя совершенно не проявил, продемонстрировав весьма заурядный уровень стратегической хватки и явно недостаточную способность правильно оценивать быстро меняющуюся обстановку.

Подобного соотношения кпд в тылу и на фронте от барона, очевидно, и следовало ожидать, если не забывать, что он являлся типичным представителем отжившей свое время военной школы. Поэтому, кстати, противоборство с талантливым молодым полководцем-новатором в лице Карла XII являлось для него откровенно неподъемной задачей не только по причине несоизмеримо меньшего природного дарования.

Впрочем, по данному поводу существуют различные точки зрения. Большинство отечественных исследователей по неистребимой российской традиции очень подозрительно относятся к деятельности иностранца. Забывая о несомненных заслугах фельдмаршала, они видят в его действиях лишь недостатки, а то и прямое предательство.

Набор мнений зарубежных специалистов намного шире. Но, как правило, все они упоминают еще одну причину, не позволившую Огильви более плодотворно работать в России. Вот что, например, по этому поводу пишет американский историк Роберт Масси: «Основная же проблема армии коренилась в разногласиях и трениях между русскими и иноземными командирами. Превосходная подготовка и высокая дисциплина были заслугой Огильви. Он заботливо относился к солдатам и пользовался у них любовью, но офицеры его не слишком жаловали, тем более что Огильви не знал русского языка и вынужден был общаться через переводчика. Особенно сильные конфликты возникали у него с Шереметевым, Репниным и Меншиковым».

О негативной роли «Данилыча» упоминают и практически все мемуаристы-современники. Даже бывший противник – швед Ларе Эренмальм, проживший в русском плену несколько лет, считал, что «раздор между фаворитом и Огильви – большое счастье для Швеции, так как из-за него встречают препятствия многие советы этого генерала и их осуществление, направленное к огромному вреду Швеции».

Действительно, именно ссора с «полудержавным властелином» в конечном итоге заставила барона отказаться от продления выгоднейшего контракта и навсегда покинуть Россию. Впрочем, логика рассказа требует соблюдать хронологическую последовательность, поэтому не будем забегать вперед. Шотландец прибыл в Москву в середине мая 1704 г., и спустя месяц уже ехал под Нарву с царским приказом принять командование над осаждавшими эту крепость главными силами русской армии. Там он впервые и увиделся с Александром Меншиковым, отозвавшимся о новом военспеце в письме к Петру I весьма лояльно: «…зело во всем искусен и доброопасен…»

Однако уже в одной из следующих встреч избалованный окружавшими его подхалимами царский любимец решил развлечь себя насмешками над фельдмаршалом и с глумливостью всесильного вельможи двусмысленно высказался на тему, что он, молодой поручик, в любом случае может годиться разве что в сыновья такому престарелому воину. Барон, видимо, страдал полным отсутствием чувства юмора. Или наоборот, все прекрасно понял и задумал изощренную месть. Во всяком случае, с тех пор в адресованных к фавориту письмах он стал именовать его не иначе как «господин сын» и соответствующим образом повел себя при личных контактах. Отношения между ними, естественно, вскоре переросли в непримиримую вражду.

«Господин сын», используя все свое громадное влияние, принялся энергично интриговать против шотландца. Как следствие, уже осенью 1704 г., во время щедрой раздачи наград в честь взятия Нарвы, осадой которой во время частых отлучек царя из армии руководил именно Огильви, барон не получил ничего. Зато все чаще стали нарушаться те пункты контракта, в которых фельдмаршалу гарантировалось невмешательство в его командную деятельность со стороны русских генералов. Они в большинстве своем представляли старое боярство, недовольное тем, что иностранцы постепенно занимают все ключевые посты. Видя, как успешно Александр Данилович травит ненавистного им «латинянина», наиболее высокопоставленные военачальники тоже принялись вносить лепту в это дело.

В 1705 г. особенно острый конфликт вспыхнул у Огильви с Шереметевым. Петр I, стараясь утихомирить амбиции фельдмаршалов, сначала хотел отдать под командование первому всю пехоту, а второго поставить руководить кавалерией. Но распря все равно не утихала до самой осени, когда царь, воспользовавшись удобным предлогом – Астраханским восстанием – развел великовозрастных «петухов», отправив боярина на восток – подавлять бунт.

Барон все лето 1705 г. начальствовал над наиболее многочисленным корпусом русской армии на основном для нее в то время театре войны в восточной Польше. Но к осени грызня с врагами-соратниками приняла небывалый размах и он подал свое первое прошение об отставке. Однако Петр отказал шотландцу, прибавив в виде компенсации к его прежнему жалованью еще 1000 фунтов стерлингов.

На зимние квартиры основные силы царских войск расположились поздней осенью 1705 г. в районе города Гродно. Там к ним присоединился саксонско-польский корпус, возглавляемый Августом Сильным. Союзный монарх, после отъезда царя в Москву, принял командование и объединенной армией. Огильви занял должность его заместителя. В этот момент Карл XII совершил один из своих знаменитых бросков-маневров. Застав союзников врасплох, он перерезал их коммуникации и, блокировав основные вражеские силы в Гродно, поставил таким образом шах сразу двум противникам.

Растерянный Август собрал военный совет, на котором царили панические настроения. Огильви единственный выступил за активное противодействие врагу, с возмущением доказывая, что он, старый солдат, имея под началом вдвое большую, чем у неприятеля, армию и располагая подавляющим перевесом в артиллерии, не может бежать от врага без боя. Лучше принять смерть в сражении, чем обесчестить свои седины подобным позором. Но король-курфюрст, уже не раз испытавший на собственной шкуре, как тяжела борьба с энергичным и неистощимым на выдумки Карлом XII, предпочел компромисс, приказав не вступать в решающую битву и поджидать подхода подкреплений из Саксонии, за которыми без промедления отправился лично.

В период гродненского сидения раздраженный фельдмаршал продолжал конфликтовать с Меншиковым. И вдобавок окончательно разругался с Аникитой Репниным – еще одним высокопоставленным российским генералом. Деблокирующее войско Августа шведы к концу зимы разбили. И поэтому Петр, больше всего на свете боявшийся потерять главные силы своей армии, приказал барону не рассуждать об утрате личного авторитета, а спасать кропотливым трудом созданные подразделения – уничтожить тяжелый обоз с артиллерией и всеми возможностями, уклоняясь от боя, выводить пехоту кружным путем по глухим польским лесам на российскую территорию.

Действительно, уровень боеспособности царских полков еще оставлял желать много лучшего. И было чрезвычайно рискованно бросать их в решающую схватку со скандинавами. Потому и бегство из гродненской ловушки представлялось наиболее разумным выходом. Огильви подчинился. Операция по выходу из окружения началась в первых числах апреля 1706 г. и получилась долгой и трудной. Но удача сопутствовала русским. В итоге им удалось оторваться от шведов и к началу лета добраться до своей границы в районе Киева.

Эта весенняя кампания стала для барона последней в его карьере на царской службе. Ссора с Меншиковым к тому времени превратилась в настоящую войну. Дошло до того, что фаворит, пойдя ва-банк, даже принялся перехватывать рапорты и письма шотландца к Петру I. А на завершающем этапе отступления из Гродно вообще фактически отстранил его от командования.

Известная поговорка констатирует, что в России с сильными мира сего бороться бесполезно. А практика показывает, что лучше подождать, когда кумира спихнут с пьедестала, и тогда уже безбоязненно пинать его сколько угодно. Но старый фельдмаршал был воспитан в традициях другой цивилизации. К тому же на него давили преклонный возраст и связанные с ним проблемы. И Огильви в конце концов не выдержал, придя к выводу, что честь и гордость дороже денег. После окончания гродненской операции он решительно потребовал у царя отставки: «…Сколько ни бывал я на войне, но такое к себе дурное отношение повстречал впервые…»

Петру I за два года совместной работы тоже порядком надоели склоки, связанные с именем дорогостоящего ландскнехта. Конечно, если бы наемник показал себя лихим воякой на поле боя, то русский монарх наверняка бы цыкнул на своих генералов так, что навсегда отбил бы у них охоту к интригам против шотландца. Однако, как уже упоминалось, все руководимые им операции выглядели весьма заурядно. А организационная реформа армии приближалась к концу и уже не требовала пристального надзора ученого мэтра. Отчего, видимо, и царь стал благосклоннее, чем прежде, выслушивать порочащие барона сплетни.

Но, с другой стороны, Огильви хорошо знали в Европе. А Петр I не мог позволить себе рисковать репутацией государя, прекрасно относившегося к иностранцам, поскольку и в дальнейшем нуждался в их помощи. Поэтому просьба об отставке стала для всех заинтересованных сторон лучшим выходом из создавшейся щекотливой ситуации. Фельдмаршалу, вопреки российскому обыкновению, без излишней волокиты и сполна уплатили все причитавшиеся деньги. И в октябре 1706 г. он уехал в Саксонию к Августу Сильному, поступив к нему на службу в том же, что и в России, чине, но с меньшим жалованьем.

Занимая одну из главных должностей в армии курфюрста, старик более или менее спокойно прожил четыре последних года своей жизни. Непрекращающаяся череда поражений от Карла XII заставила саксонцев к тому времени капитулировать и затем в течение нескольких лет выжидать появления удобной возможности для продолжения борьбы. Однако после Полтавы унизительный для Дрездена Альтранштадтский мирный договор денонсировали, и шотландец успел еще раз поучаствовать в Северной войне. Умер Огильви в 1710 г. и был торжественно похоронен в Варшаве, где Август вновь занял королевский трон.

Жертва российской специфики

Процесс строительства регулярного войска по образцу европейских Петр I справедливо считал для себя самой важной задачей в течение всего дополтавского периода Северной войны. А наиболее трудноразрешимой частью этой задачи постоянно продолжала оставаться проблема генеральских кадров. Так, весьма тонкий и информированный наблюдатель – английский посол в России Чарльз Уитворт, анализируя состояние царских полков, летом 1706 г. докладывал в Лондон: «…за выбытием фельдмаршала Огильви во всей армии не остается, насколько я знаю, ни одного офицера, который бы когда-нибудь за границей занимал должность выше капитанской…»

Поэтому появление под российскими знаменами любого, пусть даже не слишком выдающегося генерала-европейца, становилось весьма заметным событием в жизни государства. На царскую службу такие люди зачислялись с повышением в звании, и даже без проверки в настоящих сражениях получали под командование значительное количество солдат. Но самостоятельным театром боевых действий руководил только один из них.

Гольц Генрих фон дер (1648—1725), барон. Участник Северной войны, которую встретил в рядах саксонско-польской армии. К моменту подписания Альтранштадтского мира генерал-майор. На русскую службу перешел в 1707 г. с присвоением звания генерал-фельдмаршал-лейтенант. Командовал объединенными русско-польско-литовскими войсками в сражении при Лидуховой (1709 г.). Исключен из списков царской армии в 1711 г.

Генрих Гольц выглядит типичным профессиональным ландскнехтом феодальных армий. Родившись в семье знатных немецких аристократов и выбрав с юности на всю жизнь основным полем деятельности для себя воинскую службу, он затем не один раз менял сюзеренов. Под их разноцветными знаменами будущий русский фельдмаршал долгие десятилетия стремился честно заработать деньги, авторитет и славу.

Молодой барон начал отсчет своей солдатской карьеры в вооруженных силах бранденбургско-прусского курфюрста. Затем перебрался в одну из самых высокооплачиваемых армий – голландскую, где с успехом защищал «классового врага» – первую буржуазную республику – от посягательств «социально близких» для него монархических режимов Англии и Франции.

Будучи уже в зрелых годах, Гольц вновь сменил мундир, поступив на службу к королю Речи Посполитой. В армии Августа Сильного, воюя против Карла XII, он и получил звание генерал-майора. Патент на этот чин позволил ему занять должность коменданта Данцига. Однако осенью 1706 г. саксонско-польские войска, исчерпав возможности к дальнейшему сопротивлению, прекратили борьбу против шведов.

Но для столь опытного мастера ратных дел, каким к тому времени уже с полным правом мог называть себя барон, Северная война просто на короткий срок прервалась. Русский царь, продолжавший отбиваться от скандинавов, попросил своего бывшего коронованного союзника по старой дружбе помочь ему в укреплении командного состава – найти боевого генерала-добровольца, желающего перейти на службу в российскую армию. Этим волонтером и стал Генрих Гольц, приехавший в 1707 г. в Москву с рекомендацией бывшего польского монарха.

Государь «всея Руси» сразу же произвел генерал-майора в генерал-фельдмаршал-лейтенанты со старшинством над всеми русскими генералами и поставил руководить отдельным корпусом. Факт этот, впрочем, не покажется слишком удивительным, если вспомнить, что на тот момент все знаменитые «птенцы гнезда петрова» еще не успели опериться. А профпригодность старомосковских воевод в свете требований «свейской» войны почти равнялась нулю.

Мемуаристы-очевидцы тоже считали такую ситуацию нормальной. Западные послы в Москве признавали за новобранцем массу несомненных достоинств, отмечая это в своих записях. Даже бывший противник, попавший в плен и хорошо узнавший барона, отзывался о нем в очень уважительной форме: «Заслуженное Гольцем за границей доброе имя и многократно доказанный большой опыт достаточно свидетельствуют о том, что он умеет все, что надлежит генералу».

Однако реальная возможность подтвердить эти благоприятные характеристики друзей и врагов представилась новоиспеченному фельдмаршалу не сразу. Хотя шведский король и выступил в решающий поход на Москву всего через несколько месяцев после того, как протеже курфюрста Августа добрался до нее, царь запретил своим военачальникам ввязываться в крупные сражения, приказав отходить и ждать, пока противник серьезно не ослабнет, Выполняя волю монарха, русская армия разделилась на несколько корпусов, прикрывавших различные направления и начала «скифское» отступление.

Корпус Гольца состоял из драгунских полков. С конца весны 1708 г. его выдвинули ближе других к основным силам врага для обороны по восточному берегу Березины в районе городка Борисов. Но Карл XII не стал там, под жерлами пушек противника, форсировать широкую реку. Посредством хитроумных маневров он запутал русских генералов и совершенно беспрепятственно переправился южнее. В итоге к середине лета царские войска откатились из Польши к российской границе. Там пять корпусов (среди них и драгуны барона) объединились, составив армию в 45 000 человек, которая, наконец, решилась дать бой серьезно уступавшему по численности противнику.

Столкновение состоялось 14 июля. В истории Северной войны оно известно как сражение у Головчино. Солдаты фельдмаршала приняли активное участие в этом деле. Они вовремя пришли на помощь дрогнувшей пехоте Репнина, на которую обрушился главный удар скандинавов. Прикрыли контратакой расстроенные ряды соседей, позволив им отойти в относительном порядке. Однако сами потом не смогли противостоять напору королевской гвардейской кавалерии. И битва закончилась полной победой Карла XII. Другие русские части оказались столь неудачно расположены, что большинство из них даже не успело вступить в бой, как все уже закончилось, и им тоже пришлось отступать.

Прибывший вскоре на театр боевых действий Петр I учинил суровое расследование причин поражения, отдав под суд тех генералов, ошибки которых, по его мнению, привели к трагедии. Поведение Гольца признали безукоризненным. Но вместе с тем здесь нужно заметить, что значительная доля вины за неудачу у Головчино лежит на самом царе, не поставившем вовремя над армией единого начальника.

В дальнейшем, вплоть до окончания кампании 1708 г., драгуны барона довольно успешно вели «малую» полупартизанскую войну, стараясь в бесчисленных мелких стычках выбить у скандинавов как можно больше солдат. Но решающую схватку с главными силами короля российское верховное командование еще долго считало для себя непосильной задачей. И потому было чрезвычайно важно не позволить находившимся на территории Речи Посполитой шведским войскам и их польским союзникам прорваться на помощь к Карлу XII. Для этого Петр I решил организовать в восточной Польше новую арену борьбы, послав туда отдельный корпус своей регулярной армии.

Для руководства им требовался не просто грамотный военный профессионал, а самостоятельный полководец, не нуждавшийся в опекунских окриках и понуканиях. Подобных личностей в распоряжении российского монарха к началу девятой военной зимы, мягко говоря, имелось не слишком много. И то, что выбор его, в конце концов, остановился на Гольце, лучше всего объясняет, какое место занимал в то время фельдмаршал среди московской армейской элиты.

2 января 1709 г. царь подписал указ, повелевавший барону во главе корпуса из 10 000 конных и пеших солдат следовать через Киев в Польшу: «…накрепко надлежит смотреть, дабы никакими мерами неприятеля через Днепр с помощию Божией не пропустить…» На театре боевых действий предписывалось соединиться с уже находившимися там иррегулярными частями и польско-литовскими союзниками, а затем вести войну по собственному усмотрению.

С поставленной перед ним задачей Гольц справился полностью. Ни одного солдата в течение зимы и весны 1709 г. не прорвалось к шведам на левобережную Украину сквозь организованную им из своих полков маневренную оборону. А в начале лета он вообще ликвидировал угрозу подобной опасности. Это случилось после того, как фельдмаршал разгромил противника в крупном сражении у Лидуховой. Что создало необходимые условия для удивившего вскоре Европу полтавского триумфа.

Однако бежавший в Турцию Карл XII не думал сдаваться. Поскольку собственных ресурсов для победы королю уже явно не хватало, то он сделал ставку на османов, пытаясь втянуть их в войну с Россией. Действительно, удар султана в северном направлении ставил царя в опаснейшее положение – между двух огней. Поэтому первостепенную важность приобретал вопрос контроля над польскими территориями, где сторонники прошведской партии продолжали оказывать ожесточенное сопротивление. Добить их Петр поручил именно Гольцу. Результатов долго ждать не пришлось. В середине осени 1709 г. в итоге хорошо спланированной операции около польско-венгерской границы фельдмаршал рассеял главные силы неприятеля.

На этом, в общем-то, и заканчивается перечисление основных вех боевого пути Гольца в рядах русской армии. Поскольку вскоре все моральные и физические силы он был вынужден бросить уже на совершенно иной фронт, где он был вынужден отстаивать свою честь, доброе имя и состояние. А в конце концов, даже свободу и саму жизнь. Немецкого генерала постигла судьба многих иностранцев, взлетевших было вверх по служебной российской лестнице, но «съеденных» затем завистливой русской знатью. И в первую очередь «светлейшим князем» Меншиковым.

В отличие от представителей старых боярских фамилий, царский фаворит особой врожденной ненависти к «немцам» не питал. Все наиболее известные конфликты с зарубежными военспецами возникали у него, как правило, в силу различий в ментальности. Традиционное московское воспитание делило людей на бесправных холопов и всесильных господ даже в верхних слоях общества, не допуская в отношениях между ними возможности компромисса или договора и совершенно отвергая понятие о личном достоинстве. Поэтому и знаменитая дружба сына конюха с Петром Великим при внимательном рассмотрении оказывается всего лишь привязанностью пса к толстой палке хозяина.

Российская верхушка покорно признала превосходство ближнего царева раба. И Меншиков тем более ожидал такого же лизоблюдства от приглашенных на службу чужаков-иноземцев. Если эти надежды оправдывались, то с его стороны особых атак на «варяга» не обрушивалось. Между тем большинство европейцев, выросших в мире с иными ценностями, выше всего ставили собственную честь и привыкли на любое оскорбление отвечать обидчику вызовом на дуэль. Но в России поединки были невозможны. Бороться за свои права здесь приходилось другими, преимущественно холуйскими методами, которыми аборигены в силу традиций умели пользоваться лучше.