Текст книги "Любовницы по наследству"

Автор книги: Вячеслав Школьный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

– Откуда вы догадались? – После избавления от такой «тяжести» придти в себя было не так уж легко, – я продолжал учащенно дышать. – Может быть, удар кирпичом по голове подействовал должным образом.

– Да о такую твердолобую башку можно бетонные плиты ломать, ничего не случится, – злостно проворчал майор, одергивая пиджак. – Хотя варианта возможной шизофрении я не исключаю. У тебя, наверное, там все мозги местами поменялись.

– Не все, – возразил я, – только половина.

– Ну и как теперь мне прикажешь твою выходку объяснять? Не иначе, парень, ты захотел в психушку прогуляться.

– А вот и подумайте над этим, – на то вы и следователь. А то толчете воду в ступе по всяким пустякам, будто кроме меня у вас больше никаких других дел нет. И вообще, вы мне со своими глупыми расспросами, признаться, уже порядком надоели. Я – больной человек, у меня режим.

– Я так понял, ты меня прогоняешь? – Порошков не на шутку удивился моей чрезмерной наглости.

– Именно так, – самоуверенно произнес я.

– Ну что же, Лозицкий, пускай будет по-твоему. Хорошо, я сейчас уйду, но даю тебе слово, – ты отсюда, в отличии от меня, не выйдешь до тех пор, пока я этого не захочу… Разве только прямиком в тюрьму или в сумасшедший дом.

– Договорились, – скептически сказал я, – только в следующий раз прихватите с собой для меня адвоката. Мне надоело слушать ваши бессмысленные обвинения.

Порошков ушел по-английски, не попрощавшись, а только громко хлопнув дверью. Я пролежал с закрытыми глазами еще несколько минут, после чего снова медленно поднялся и подошел к окну. Мороз на нем разрисовал стекла плотными красочными узорами, за которыми не было абсолютно ничего видно. Однако я достоверно знал, – где-то там, за этим окном спокойно себе гуляет на воле настоящий убийца Юрия Колесникова, Елены Батуриной и Любви Черновой. А мне приходится в этот момент не подбираться к нему для ускорения приближения процесса справедливого возмездия, а бездейственно куковать на скрипящей больничной койке… Так не должно было быть, – подобную проблему непременно надо как-то решать.

Я почувствовал прилив сил откуда-то изнутри тела, из ноющей, не смотря на все мое внешнее спокойствие, души, а быть может, даже и из самого сердца. Выход из сложившейся ситуации должен быть, только его требовалось получше искать, а не сидеть здесь, сложа руки.

Постояв у окна пару минут, я вышел в коридор. Обещанного охранника под дверью моей палаты не было, – вокруг сновали только люди в таких же больничных пижамах, как и у меня. Найти кабинет дежурного врача не составило особого труда, – из-за его полуоткрытой двери раздавались громкие знакомые голоса. Я вошел в него без стука и увидел перед собой о чем-то увлеченно спорящих между собой Михаила Андреевича и Альбину. Заметив меня, оба резко замолчали.

– Мне бы хотелось попросить у вас прощения за свое некультурное поведение, – без всяких лишних вступлений спокойно произнес я.

Доктор, естественно, открыл от очередного приступа удивления рот, а медсестра еще больше покраснела.

– Вы хоть понимаете, больной, что вы натворили? – смущенно сказала она. – Как мне прикажете после всего случившегося сотрудникам в глаза смотреть?

– Обыкновенно, так же, как и раньше, – пожав плечами, равнодушно ответил я, – ничего ведь страшного не произошло. Просто мне хотелось доказать Михаилу Андреевичу, что я вполне здоров, и лучшим вариантом для всех нас будет мой немедленный уход из вашего заведения.

– Вы хоть понимаете, что говорите? – искренне возмутился Михаил Андреевич. – Сутки пролежать без сознания и сразу выписываться?

– Не сутки, а всего восемнадцать часов, – сделал поправку я, – просто я несколько ночей подряд нормально не спал, вот и отключился на такой длительный срок. Ничего военного в этом не вижу. Сами посудите, зачем вам в вашей больнице лишний нахлебник? У меня ведь кроме шишки на голове ничего больше нет.

– Я не хочу с вами спорить, молодой человек, – деловым тоном заявил доктор. – Я бы сам с большим удовольствием от вас избавился, но, к сожалению, у нас существуют определенные правила. Три дня как минимум вы обязаны у нас пролежать.

– Это где такие законы написаны? – Теперь настала моя очередь возмущаться. – Никак сам Порошков их выдумал?

– Все, разговор завершен! – резко вскипел врач. Колпак чуть не слетел с его подрагивающей головы на пол. – Идите в свою палату и немедленно лягте на койку! А о происшедшем инциденте я сообщу по месту вашей работы.

– К счастью, я безработный.

Мне стала ясна абсолютная бесполезность любого спора с этим человеком. В данном случае лучше было дальше не зарываться, а послушно выполнить все его указания…

До самого вечера я бессмысленно валялся на кровати и глупо плевал в потолок. Несколько раз приходила Альбина, которая мерила мне давление и делала уколы в часть тела, находящуюся чуть ниже спины. Причем последнее она старалась выполнять с особым усердием и жестокостью – втыкала иглу как можно больнее и вдавливала как можно глубже. На все мои попытки завязать с ней задушевный разговор девушка отвечала надменно-брезгливым молчанием…

Вечером снова явились родители. Они опять сытно меня накормили и оставили под кроватью по моему личному пожеланию сумку с чистой одеждой. На этот раз мать была в более приподнятом настроении, – в ее глазах иногда даже возникал проблеск радости. Пощупав шишку на моей голове, она не без удовольствия констатировала тот факт, что та, по сравнению с утром, значительно уменьшилась.

Предки побыли со мной до восьми часов, пока в палату не вошла заступившая вместо Альбины пожилая неприятного вида медсестра, которая вежливо попросила их освободить помещение больницы в связи с окончанием времени посещения. Отец с матерью пожелали мне спокойной ночи, пообещав придти завтра вечером после работы.

– Думаю, не стоит, – сказал я, когда они уже были в дверях, – скорее всего к завтрашнему вечеру меня уже здесь не будет.

Говорил я это с такой уверенностью, что находившаяся рядом медсестра недовольно скривила лицо и, помолчав, укоризненно покачала головой…

И только после вечернего обхода в гости ко мне пришел человек, которого я ждал с самого утра, как второго пришествия Иисуса Христа. Он просто не мог ко мне сегодня не придти, просто не имел такого права.

Виктор Харченко возник в дверном проеме одновременно с цепко ухватившей его за локоть обеими руками медсестрой, громким возгласом пытающейся во что бы то ни стало задержать столь позднего посетителя. Капитан то и дело тыкал ей под нос свое раскрытое милицейское удостоверение, но это ему практически не помогало.

– Да из милиции я, как вы не понимаете! – раздраженно доказывал он, пытаясь отстранить от себя назойливую, как муха, женщину.

– Ну и что, что из милиции? – строгая медсестра была неумолимой. – Порядок один для всех. Приходите днем и допрашивайте, нечего здесь по ночам шастать.

– Я понимаю, что такой порядок, – нервно доказывал Харченко, – но поверьте, – у нас сложились особые обстоятельства. Речь идет о жизни и смерти человека, для которого несколько часов промедления могут обернуться катастрофой.

Последний аргумент возымел на пожилую женщину должное воздействие. Наверняка, она была далеко не самым бессердечным в мире человеком и хорошо знала, по какой такой причине я попал в больницу, поэтому, хоть и с большой неохотой, но все-таки уступила.

– Ладно, – проворчала недовольно, – только десять минут, не более.

– Хорошо, хорошо, – согласно закивал головой Виктор, – через полчаса меня здесь уже не будет…

Женщина, было, попыталась что-то возразить, но в последний момент почему-то резко передумала и закрыла рот. Просто развернулась и недовольно вышла из палаты, оставив нас наедине.

– Извини, старик, – вместо приветствия проговорил слегка запыхавшийся Виктор, – но раньше прилететь никак не мог. Этот урод Порошков доконал меня своими идиотскими заданиями до потери пульса. Загрузил на всю катушку, сволочь, еле под вечер удалось вырваться.

– Не пойму, – я привстал навстречу и крепко пожал ему руку, – почему он так не хочет, чтобы мы с тобой виделись?

– Кто его знает? – пожал плечами Харченко. – У этого Винни Пуха в голове столько опилок, что иногда просто заикаешься от его чересчур «грамотных» идей. Мне кажется, что высшие чины специально поставили на это дело такую посредственность. Кстати, что это ты там днем такого начудил, что он клял тебя на чем свет стоит?

– Да так, была одна маленькая шалость, – скептически усмехнулся я, – захотелось немного подурачиться… Слушай, Витек, если не ты, то я просто не знаю, кто еще мне может помочь. Вытащи, пожалуйста, меня отсюда.

– Тяжелый вопрос, – угрюмо нахмурив брови, покачал головой капитан. – Порошков лично контролирует это дело. Даже охрану у входа в больницу поставил. Еле уговорил ребят, чтобы меня к тебе пропустили, хорошо, что хоть знакомые попались.

– Наверное, этот олух и впрямь рассудка лишился. – Я поднялся с кровати и неторопливо прошелся по палате, периодически почесывая ноющий затылок.

– Ты-то как сам себя чувствуешь? – поинтересовался Виктор.

– Да нормально, – небрежно махнул рукой я, – даже не ожидал подобного исхода. Когда стена на голову упала, думал, что вообще каюк пришел. А очнулся, – вроде бы и ничего. Доктор говорит, что даже сотрясения нет.

– Доктора получили строгое указание держать тебя здесь до особого распоряжения, даже не смотря на выздоровление. Я, признаться, тоже считаю, что лишняя неделька отдыха тебе ничуть не повредит, – слишком уж много в последнее время вокруг тебя смертей вертится.

– Я тут ни при чем, Витя, поверь. Все это – лихо подстроенная афера. Подобной комбинации я не встречал еще ни в одном детективе.

– Да что ты говоришь? – насмешливо посмотрел на меня Харченко. – Неужели думаешь, что все эти убийства были спланированы против твоей важной персоны?

– То есть, как? – немного не понял я.

– А Порошков что, разве не высказывал тебе подобной версии?

– Наверное, просто не успел. – Я невинно пожал плечами и опустил глаза. – Пришлось не совсем деликатно выставить его за дверь. Но думаю, ему это только на пользу. Так что он там интересное думает?

– Короче. – Харченко удобно расположился на табурете и расслабленно облокотился спиной о стену. – В его рассуждениях проскальзывает идея, что все три взрыва являлись ничем иным, как охотой на тебя… Посуди сам. Машину Колесникова заминировали в тот момент, когда она стояла у твоего дома. Ты ведь мог вполне выйти вместе с ним и в нее сесть. Газовая плита у Батуриных так же взорвалась в тот момент, как только ты там появился. Если бы поехал на лифте, то наверняка попал бы под раздачу. И последнее, – музыкальный центр. Тоже ведь взорвался в тот момент, когда ты находился рядом. Во всех трех случаях тебе просто повезло.

– Абсурд, – возразил я. – Как тогда ты в свою логическую цепочку признание Батурина приклеишь?.. То-то и оно, молчишь. Да и вообще, зачем кому-то желать моей смерти? И даже если так, то ни в одном из случаев ее стопроцентная вероятность не была обеспечена.

– А преступнику она и не требовалась. Может, он удовольствие получает, просто подлянки тебе подсовывая. До тех пор, пока не попадешься… Я уже грешным делом подумал, – может, это тебе твоя девушка подобным образом мстит тебе за измены.

– Кто, Танька?! – Мои глаза от удивления чуть не выкатились из орбит. – Тебе случайно, как и мне, кирпич на голову не падал? Рассуждения ведь совершенно лишены логики. Тоже мне сыщики нашлись.

– Погоди, не горячись, – попытался успокоить меня Виктор. – Просто у Паши Маслюка подобный случай был. И невеста его тоже выглядела, как невинное дитя, и, тем не менее, десять человек по ходу дела на тот свет отправила. Причем Паша, сам того не желая, до самого последнего момента делал ей наводки на нужных людей. Логику тоже, как и ты, обнаружил довольно поздно…

– Да не интересуют меня похождения твоего Паши, – нервно фыркнул я, – какая мне разница, как там было у него? Неужели работа с Порошковым так дурно на тебя влияет? Спустись с неба на землю, Витя, не слушай своего безголового майора! Пусть его целует в зад его любимое начальство. Мое участие во всей этой катавасии – чистой воды случайность.

– Ты говоришь об этом так уверенно…

– Увереннее некуда. – Мой взгляд стал чрезмерно серьезным. – Мне точно известно, кто убил этих троих, но на всякий случай нужно проверить кое-какие факты. А для этого мне крайне необходимо вырваться отсюда. Ты сможешь организовать нормальный выход, или мне придется совершать дерзкий побег из больницы?

Виктор хладнокровно поднял глаза и слегка скривил губы.

– Что же ты, шельма, до сих пор молчал? Откуда вообще ты можешь это знать?

– От верблюда, – грубо ответил я. – Наверное, как ты и предположил, травма головы все мозги наоборот перевернула. Пойми, Виктор, даже если я сейчас тебе расскажу, как все было на самом деле, это все равно не принесет никому никакой пользы. Узнав правду, вы с Порошковым можете только все испортить. Поэтому я и молчал пока что. Без меня уличить преступников вы не сможете. Ни Глеб Чернов, ни, тем более, Николай Батурин здесь не причем. Они не преступники, а обычные жертвы, такие же, как и их жены. И доказать это могу только я, и никто другой.

– Заманчиво говоришь, – усмехнулся Харченко, – наверное, травма головы и вправду не прошла даром. Раньше как будто мании величия за тобой не замечалось.

– Юмор в данном случае далеко не уместен, – как нельзя серьезнее произнес я. – Моя помощь вам сейчас необходима не меньше, чем мне ваша, так что в твоих интересах помочь мне сейчас выбраться из больницы.

– Ладно, не обижайся. – Виктор приблизился ко мне и дружески положил руку на плечо. – Давай договоримся так: ты мне все подробно рассказываешь, и, если убедишь, то я по возможности постараюсь тебе помочь… Договорились?

– Какие же вы, менты, все-таки хитрые создания. – Мне не оставалось ничего другого, как только поверить ему на слово…

Медсестра в своем кабинете, наверняка, довольно быстро уснула, потому что Виктор задержался в эту ночь в моей палате гораздо дольше, чем на полчаса.

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ

Одному Богу известно, сколько усилий пришлось приложить капитану Харченко для того, чтобы убедить своего самодура-начальника в необходимости моего выхода из больницы. Не знаю, кто именно беседовал с докторами и уговаривал их, но в пятницу в два часа дня я уже спокойно себе шел по городу в своей любимой курточке-пилоте и драповой фуражке на голове с немного наполненным книгами и конспектами дипломатом в руках и умиротворенно дышал свежим воздухом.

Виктор постоянно находился рядом со мной, – это было необходимым условием, непременного выполнения которого потребовали от меня как врачи, так и майор Порошков. Против него я вообще-то не возражал, – помощь Харченко в некоторой мере была мне даже нужна.

… У свеженасыпанного могильного холма находилось три человека – два кудрявых подростка-близнеца в одинаковых зеленых куртках и сопровождаемый ими неподвижный инвалид в коляске. Невдалеке стояла машина, из которой за Глебом Черновым пристально наблюдали двое переодетых в штатское сотрудников милиции. Виктор поприветствовал их лишь легким кивком головы, и мы прошли мимо.

Увидев меня, Чернов развернул свою коляску в нашу сторону и торопливо двинулся навстречу, оставив мальчиков у могилы матери одних. Харченко предусмотрительно отстал от меня на несколько шагов и отошел в сторону, давая возможность поговорить нам с Глебом Семеновичем с глазу на глаз.

– Я почему-то знал, что вы обязательно сюда придете, Андрей Николаевич, – с грустным выражением белого, словно мел, лица сказал Чернов, – только ожидал вас увидеть немного раньше…

– Примите мои искренние соболезнования, Глеб Семенович. – Я легко пожал его протянутую сухую дрожащую ладонь. – Появиться раньше не было никакой возможности, – врачи в больнице задержали.

– Вижу, вам тоже несладко пришлось. – Инвалид сочувственно взглянул на покрывающий мой лоб широкий кусок пластыря.

– Это пустяки, до свадьбы заживет.

Я обошел коляску, взял ее сзади за ручки и медленно покатил по дорожке.

– Вы не думайте, я никакой обиды на вас не держу. – Голос Чернова был тревожным и глухим. Казалось, он раздается откуда-то издалека, из какой-нибудь глубокой могильной ямы, которые окружали нас со всех сторон. – Отнюдь не вы виноваты в смерти Любы. И то, что вам в тот момент суждено было оказаться с нею рядом, для меня тоже не удивительно. Всем своим поведением в течении нескольких последних месяцев Люба усилено нарывалась на неприятности. Я отлично знал о ее романе с Юрием, подозревал, что нечто подобное может произойти и с вами. Во всем виновата она сама, и никто другой. То, что ее похождения закончились так печально, – обычная Божья кара. Я знал, – рано или поздно что-то должно было произойти. Вы, как и многие другие, просто попались на закинутую нею удочку. Только и всего… Милиция обвиняет во всем меня, что ж, пускай обвиняет. Мне от этого хуже, чем есть, уже не будет. Но Бог видит, что ничего подобного я никогда не совершал, хотя разработки этих взрывных устройств в действительности принадлежат мне…

– Глеб Семенович, – нерешительно спросил я, – скажите, вот вы говорите, ваши разработки, они ведь должны быть где-то зафиксированы – в книгах, тетрадях, чертежах. В вашей квартире ничего этого я не нашел. Где делась литература?

– По правде сказать, я и сам не знаю, – монотонно ответил Чернов, – Люба говорила, что кому-то отдала их для научной диссертации, а кому именно, это мне было неинтересно. Для меня главное, чтобы тот человек вернул все назад. Но, по всей видимости, этого уже не произойдет.

– И вы так просто доверили все свои труды жене?

– А что мне еще оставалось делать? Мне они уже абсолютно были ни к чему, а если кому-то из моих коллег это смогло пригодиться в его научных разработках, то я такое только приветствую.

– Теперь вы хоть поняли, что натворили?

– Более, чем понял, молодой человек… – тяжело вздохнул Глеб Семенович. – До сих пор я хоть ей был нужен, а теперь… Теперь у меня выход остался лишь один – как можно скорее умереть. Конечно, никак не хочется, чтобы мое имя перед смертью было запятнано грязью.

– Я могу постараться доказать вашу невиновность. – У меня не было не времени, не желания углубляться в экскурс лекций по поводу его необходимости собственным детям, родителям, и вообще кому-либо еще.

– Вы? – удивился Чернов. – Глупости, Андрей Николаевич. Лучше даже и не пытайтесь. Человек, который нас с вами подставляет, более, чем опасен. Он – настоящий монстр, переплюнувший в своем профессионализме даже меня – матерого волка пиротехники. Мой вам совет – держитесь от него подальше. Вы же видите, – он не останавливается ни перед чем. Были бы в тот момент дома мои дети – и они бы погибли…

– Ничего, – задорно сказал я, – как говорил наш командир роты в армии, на каждую хитрую задницу есть горшок с внутренней ручкой. Мне пока что везет, думаю, – повезет и дальше. Должен ведь хоть кто-то остановить этого, как вы выразились, монстра. А ваше доброе имя останется при вас, это я вам обещаю.

Чернов отъехал несколько вперед и резко развернул коляску в мою сторону.

– Если вы уж так решительно настроены, то я, увы, никак не смогу вам помешать. – В подтверждение слов он демонстративно похлопал себя по недвижимым ногам.

– Зато можете оказать посильную помощь, – непринужденно произнес я.

– Какая может быть помощь от несчастного инвалида? – На лице Глеба Семеновича проскользнула еле заметная улыбка.

Я вынул из внутреннего кармана куртки сложенную журнальную вырезку и развернул ее перед глазами мужчины.

– Скажите мне хотя бы, кто это такой.

– Это вы нашли в моем столе? – Чернов внимательно посмотрел на портрет.

– Извините, пришлось без вашего разрешения взломать ящик стола, – несколько виновато пожал плечами я, – но думаю, по сравнению с развороченной вдребезги квартирой это сущий пустяк.

– Да, вы правы. – Глеб Семенович равнодушно повертел портрет в ладонях и вернул его мне. – Это военный инженер Федор Пироцкий – талантливый ученый своего времени в области электротехники. Он жил в середине девятнадцатого века и был одним из высших офицеров победоносной армии царя Александра. Именно он изобрел первые в своем роде электрические мины. Не знаю, чем вас мог заинтересовать этот портрет. Он является своеобразным талисманом для каждого уважающего себя взрывника-профессионала. Потому я и запретил Любе отдавать эту вырезку вместе с другими моими бумагами, – она так и осталась лежать в столе. Может, вам рассказать биографию этого человека?

– Нет, не надо, – покачал головой я, – вам ведь сейчас не до этого. Если будет что-то нужно, – я прочту о нем в библиотеке или покопаюсь в Интернете. Скажите, а у вас кроме этого был еще портрет Пироцкого?

– Только один к сожалению, – развел руками Чернов, – я вырезал его из какого-то еще советского журнала и хранил, как зеницу ока. Вы можете не верить, но этот портрет действительно иногда помогал мне в моей работе.

– Понимаю, – согласно кивнул я, аккуратно складывая листок и пряча его обратно в карман. – Хотя зачем я это делаю? Вырезка ведь принадлежит вам, мне вообще-то она уже, признаться, не нужна. Я ведь пиротехникой не увлекаюсь.

Я протянул Чернову сложенную вчетверо бумагу, – он бережно взял ее в трепетные руки и спрятал у себя в нагрудном кармане.

– Спасибо вам, что хоть это сохранили… – На глазах Глеба Семеновича появились слезы. – Вообще-то, по большому счету, я вас должен считать своим врагом, но мой разум почему-то постоянно противится этому, доказывая обратное. Я почему-то верю вам, верю, что именно вы в состоянии разоблачить убийцу Любочки. Только прошу вас, Андрей, ведите себя как можно осторожнее.

– Хорошо, постараюсь. – Я снова обошел коляску сзади и осторожно подкатил ее к машине. Мальчики вышли с кладбища раньше нас, они вежливо поздоровались со мной и стали по обе стороны от отца. Глядя на них, я был уверен, – у Глеба Чернова есть еще достаточно надежная опора в этой жизни, – такие парни, как Гена и Артем, не пропадут, даже будучи сиротами.

– Скажите, Андрей, – как бы между прочим поинтересовался Глеб Семенович, – а зачем вы везде носите с собой дипломат?

– Имидж прежде всего, – немного шутливо ответил я. – А если серьезно, то это просто подарок покойного Колесникова. Как для вашего брата инженера-пиротехника портрет отца-основателя, так и для меня он является своеобразным талисманом. Держа его в руке, я всегда помню о Юрии и о своем долге перед его памятью.

– Да, – грустно вздохнул мужчина, поднимая вверх правую ладонь и рассматривая на ней потускневшее обручальное кольцо, – память о близких нас не должна покидать никогда. Дай Бог, чтобы вам повезло…

Ребята помогли отцу пересесть в машину, аккуратно положили пустую коляску на прицеп и сами впрыгнули в кабину. Мотор негромко взревел, автомобиль тронулся с места и вскоре исчез из поля моего зрения.

– Ну что? – Харченко неторопливо подошел ко мне и встал рядом. – Куда едем дальше?

…К хорошо известному мне дому номер тридцать семь, который угрюмо стоял рядом с жилищем Батуриных, старенький «Жигуленок» Виктора подъехал, когда уже начало немного смеркаться. Перед этим мы с ним успели заскочить в одно сравнительно дешевое, по нынешним меркам, кафе и слегка там перекусили. Морозный воздух приятно пощипывал лицо, а вокруг царила на удивление скромная тишина.

– Может, я пойду с тобой? – предложил Харченко, выходя вслед за мной из машины.

– Думаю, пока не стоит, – уверенно ответил я. – Меня то они, по крайней мере, знают, а нового человека будут бояться.

– Может, хоть дипломат в машине оставишь?

– Мы с ним за последние дни друг к другу приросли, как сиамские близнецы, – усмехнулся я. – Жди лучше вблизи выхода, – в случае чего поможешь.

Харченко послушно остался стоять около машины.

Я спешно спустился по покрытым толстым слоем льда ступенькам в подвал и решительно толкнул ногой немного примерзшую снаружи дверь. Внутри уже знакомой мне обставленной «в лучших традициях европейского дизайна» комнаты их находилось только трое – Череп и два его лучших друга. Обстановка со времени моего последнего посещения сего притона нисколько не изменилась, – разве что только пустых бутылок из-под вина и водки заметно прибавилось. Даже мусор, состоявший из увесистых засушенных кусков неизвестно откуда взявшейся в самом разгаре зимы грязи, окурков, рваных газет и разбитого стекла никто не постарался убрать. Слегка подвыпившие ребята совершенно беззаботно играли в карты на центральном топчане.

– Ба! – радостно выкрикнул Череп, первым обратив на меня свой глуповатый взгляд. – Какие люди и без охраны! Чего мы на этот раз хотим?

Настроение у парня, по всей видимости, было приподнятым до наивысшей планки. Он резко поднялся во весь рост, грубо отбросил свои карты на табурет и медленно зашагал в мою сторону. Наполовину истлевшая сигарета в зубах делала и без того не славившегося особой красотой парня не в меру уродливым, – глаза его узко щурились от постоянно попадающего в них едкого табачного дыма.

– Привет, Череп, – бесцеремонно ответил я. – Вероники здесь нет?

– Сегодня, господин учитель, извините… – Стараясь казаться слишком блатным, парень присел в жалком подобии реверанса. – Ни Вадика, ни Вероники сегодня не будет. Молодая пара занята более приятными делами.

– Почему ты в этом так уверен?

– Уверен, потому, что знаю. – Череп смело подошел ко мне почти вплотную и с вызывающей наглостью пустил кольцо дыма прямо мне в лицо. Вскочившие с топчана его друзья громко зашлись лошадиным ржанием.

– Может, они сюда немного попозже подойдут? – как ни в чем не бывало, поинтересовался я.

– Мужик, ну тебе же ясно сказано, что сегодня их не будет, – ответил один из друзей Черепа, невысокий коренастый паренек. – Подваливай сюда завтра, может, повезет…

– Нет, мне нужно сегодня, – решительно заявил я. – Может, они у Вадика дома?

– Может быть, – пожал плечами Череп. – Сходи, поищи, только нам дай ради Бога покой. Сейчас наша братва начнет собираться, так что твое присутствие здесь будет крайне нежелательно.

Я уже, было, развернулся и собрался уходить, но какое-то непонятное седьмое или восьмое чувство внезапно на секунду парализовало меня и оставило стоять на месте, как вкопанного. Чего-то Череп явно не договаривал, – слишком уж усердно пытался он от меня избавиться. А вот только зачем парень это делал, – оставалось непонятным…

– Ну что стоишь? – резко повысил голос обнаглевший до предела подросток. – Тебе же русским языком сказано – вали отсюда!

– Слушай, Череп, – я решительно повернулся к парню лицом, – давай не будем с тобой ссориться. Скажи мне правду, – где сейчас находятся Вадик с Вероникой? Ведь их нет у Вадика дома, и ты это не хуже меня знаешь.

– Я знаю? – Мальчишка резко ударил себя кулаком в грудь. – Да ни черта я не знаю! А если даже и знаю, то это уже не твое дело, дядя.

– Ох, Череп, Череп, – укоризненно покачал головой я, – какой ты только тупой и необразованный валенок. Видать, тебе на роду написано постоянно по харе получать. Ну, неужели ты думаешь, что я так легко и просто отсюда свалю и даже не попробую выбить из тебя нужную информацию?

– Как ты меня назвал?! – Подросток прыгнул на меня, словно боевой петух, дав таким образом своим дружкам нужный сигнал. – А ну, повтори, козел!

– Все-таки, парни, по мирному с вами ничего нельзя решить. – Я сам не мог понять, откуда в моей душе появилось такое количество злости на этих молодых людей. – Как сказал мне в прошлый раз Вадик, вы понимаете только язык силы.

Не дав Черепу возможности что-либо конкретное предпринять, я первый резким толчком погрузил свой кулак в его солнечное сплетение. Глаза парня заметно расширились, сигарета сразу же выпала изо рта, он согнулся почти пополам и послушно упал на колени. Изо рта сразу же выплеснулся громкий душераздирающий мат.

В тот же миг один из его друзей оказался рядом со мной, и длинная рука с пустой бутылкой со свистом пролетела прямо перед моим лицом. Я вовремя успел увернуться от удара, схватить крепко обеими ладонями дипломат и плашмя врезать им парня по лицу. Звук был специфический, совмещающий в себе удар музыканта-ударника по туго натянутому барабану и звонкий шлепок, соответствующий дракам из индийских кинофильмов. Нападающий в одну секунду потерял равновесие и небрежно плюхнулся спиной на грязный пол.

Третий противник немного замешкался, – он оказался сообразительнее других и решил напасть на меня далеко не с безобидным «оружием». Еще во время своей прошлой встречи со всеми этими субъектами мне удалось заметить, что излюбленным «предметом ведения боя» этого парня была «розочка». И пока я разбирался с его незадачливыми «коллегами», он спешно нашел под топчаном выброшенное им туда три дня назад горлышко бутылки. Вполне возможно, что сохранение подобного рода вещей в целости и сохранности было одной из причин, по которой ребята не стремились поскорее убрать в подвале мусор. Выглядел подросток смешно. Его искривленное и перекошенное от страха лицо далеко не соответствовало тому геройскому образу, которым он себя возомнил. И даже выставленные перед ним острые стеклянные углы совсем не делали парня достаточно страшным.

Я снова выставил дипломат перед собой, чтобы первый удар пришелся хотя бы не в живот или в грудь. Бог с ним, с дипломатом, – кожа на нем все равно уже в одном месте подпорчена, – дыркой больше, дыркой меньше, какая разница. Я даже искренне улыбнулся, когда увидел, как смешной парень задумчиво шмыгнул носом и сделал неуверенный шаг в мою сторону. Но, не смотря на свой внешний вид, противник явно шутить не собирался, – он рьяно заскрипел зубами и двинулся вперед.

Лежащий на спине тоже немного пришел в себя и, наспех размазав по лицу брызнувшую из сломанного носа кровь, быстро поднялся на ноги. Один лишь Череп продолжал лихорадочно ловить воздух своими прокуренными легкими и постепенно при этом краснеть. По всей видимости, ему пришлось хуже всех.

Приблизившийся ко мне с «розочкой» никак не решался нанести первый удар. Что-то его определенно сдерживало.

– Да бей его, Фара, бей! – отчаянно заорал поднявшийся товарищ.

В этот самый момент дверь за моей спиной резко распахнулась, и влетевший в помещение, словно самая настоящая буря, с пистолетом в руке капитан Харченко небрежно оттолкнул меня в сторону.

– А ну, стоять, бакланы! – грозно выкрикнул он. – Милиция!

Увидав перед носом дуло «Макарова», парень послушно отбросил горлышко бутылки в сторону и без колебаний поднял как можно выше свои руки. Второй сразу же последовал его положительному примеру.