Текст книги "Зеркальное время"

Автор книги: Вольфганг Хольбайн

Соавторы: Хайке Хольбайн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Он шел по безмолвному коридору, заглядывая в каждое ответвление и стараясь запомнить дорогу. Он понимал, что в поисках Рогера может рассчитывать лишь на счастливый случай. Промежуточные переходы были здесь очень длинными, и что-то странное происходило со светом. Он был не таким ярким, как обычно, зато от него исходило тепло, и когда Юлиан остановился, чтобы рассмотреть светильник, он увидел за цветным абажуром керосиновую лампу. Это поразило его. Должно быть, старую часть отеля зачем-то решили сохранить в первозданном виде.

Только почему-то не очень заботились о чистоте. Чем дальше шел Юлиан, тем больше пыли замечал на дверных косяках, на картинах и абажурах, на плинтусах и даже на дверных ручках. Он находил, что это слишком. Отель в стиле начала века – это хорошо, но разве обязательно сохранять пыль всех минувших десятилетий?

Дальше становилось все хуже. По углам лежала сантиметровая грязь, а на обоях виднелись отвратительные пятна. На полу валялись отпавшие куски лепнины, один из абажуров разбился, и никто не потрудился убрать с ковра осколки. В этом было что-то зловещее.

Юлиан снова почувствовал разрастающийся страх, но постарался подавить его, ища логическое объяснение увиденному. И нашел, оно оказалось вполне убедительным. Ведь здесь была старая часть отеля, которая, может быть, уже несколько лет не использовалась и теперь требовала реставрации. А лампы зажжены для того, чтобы кто-нибудь, попав сюда случайно, не заблудился в темноте.

Чтобы проверить свою догадку, он открыл одну из дверей.

Комната имела такой же запустелый вид, как и коридор. Она была набита пропыленной мебелью, местами уже непригодной. Обои отходили от стен, а на столе Юлиан заметил газету необычного формата, выгоревшую до того, что буквы уже не читались. Да, этот этаж отеля стоял незаселенным уже давно. Рогеру ничего не стоило скрыться тут в одной из сотни комнат. А может, он уже уехал вниз и теперь корчится от смеха, в то время как Юлиан рыщет здесь в поисках...

До Юлиана стало доходить, насколько безнадежно его дело. Но он не хотел сдаваться сразу. Не пройти ли еще немного вперед, заглядывая во все комнаты? Если через полчаса след Рогера не отыщется, тогда Юлиан вернется к себе домой.

Чем дальше он продвигался по коридору, тем безутешнее становилась картина. Лампы горели уже через одну, потом через две или три, за содранными обоями виднелась штукатурка или голая кирпичная кладка. Ковры были засыпаны грязью и обломками гипса, и под ногами непрерывно хрустело. Некоторые двери висели на петлях косо, а то и вообще отсутствовали.

Это становилось все более непонятным. Здесь были уже форменные руины!

Юлиан вошел в следующую комнату. На мебели лежал сантиметровый слой пыли. Одно кресло было опрокинуто и покорежено, окно распахнуто, из него дуло.

Юлиан шагнул к окну, под ногами заскрипело битое стекло. Странно, что на улице так холодно и сыро. Вид города показался ему незнакомым. Он в полном недоумении смотрел вниз, стараясь понять, где же город.

То есть он был на месте, но очень темный. Горели лишь редкие огни, и те были желтые, совсем не похожие на белый неоновый свет, который вот уже лет тридцать не позволял темноте овладеть городскими улицами. Река пролегала внизу, как черная пропасть, и больше не была усеяна жемчужными ожерельями огней. Ни одной движущейся машины на улицах. А куда подевались небоскребы с их огненным сиянием? А где телебашня с ярко освещенной верхушкой? Где мигающие красные огни аэропорта? А неоновая реклама? А светофоры, уличные фонари и витрины?

Юлиан попятился от окна, повернулся и случайно взглянул в зеркало над комодом. Стекло было тусклым, а кое-где ослепшим от времени; паук когда-то очень давно растянул на раме паутину, и теперь ее густо облепляла пыль. Тем не менее Юлиан разглядел свое отражение.

Да, это был он, но в том виде, какой имел бы, родись он лет сто назад. Волосы гладко зачесаны и разделены на прямой пробор. Белая рубашка с рюшами, сюртук строгого покроя, в нагрудном кармане – кружевной платочек.

Это отражение внушило ему такой ужас, что он с криком выбежал из комнаты, ударился плечом о дверной косяк и упал.

На четвереньках он отполз от жуткой комнаты, осмотрел себя и убедился, что одет в свою нормальную одежду. Значит, изменился не он, просто зловещее зеркало показывало картину давнего прошлого!

Но как это могло быть?

Юлиан попытался успокоиться и решить проблему логически. То, что все его приключения (или кошмары) так или иначе связаны с зеркалами, наверняка не было случайностью. Судя по всему, судьба отца оставила в подсознании Юлиана стойкий след, и теперь его терзали абсурдные видения.

Но если все это только сон и он не может проснуться, хотя уже знает, что видит сон – тогда, может быть, он в силах... управлять этим сном?

Он попытался. Вон та разбитая лампа, например, – что, если бы она снова оказалась целой и зажглась?

Юлиан сосредоточился на этом представлении и даже зажмурился, отмечая внутренним взором каждую деталь, осмотрел каждый сантиметр ее поверхности, новенькой и блестящей, как в первый день.

Открыв глаза, он увидел, что лампа как была разбитой, так и осталась. Значит, не так-то просто изменить действительность, даже если речь идет о сновидении.

Но он не отступился и сосредоточился на том, что полегче. На соринках под его пальцами. Он приказал им исчезнуть или хотя бы сдвинуться.

Но они и не подумали сделать это.

Итак, если у него ничего не получается с неодушевленным реквизитом сновидения, то, может, удастся с живым? Он загадал желание, чтобы здесь очутился Рогер. Он приказал ему явиться – с такой страстью, что задрожали руки и на лбу выступил пот.

И когда он открыл глаза, перед ним стоял Рогер.

Он небрежно прислонился к стене, засунув руки в карманы своих великоватых рабочих брюк, в глазах поблескивала усмешка.

– Что это ты здесь делаешь? – спросил он.

– Я... – Юлиан неуклюже поднялся и пробормотал: – Ничего.

– На ничего это не похоже, – сказал Рогер, вынул пачку сигарет и чиркнул спичкой. – Чего тебе надо?

– Мне? – удивился Юлиан. – Но ведь это ты ко мне пришел!

– Я – к тебе? Вот уж нет. Ты пришел ко мне наверх, разве не так? А не я к тебе вниз, в твой роскошный номер.

Но если он не был внизу, подумал Юлиан, откуда ему знать, что у него роскошный номер?

– Что это... здесь? – спросил он, поведя вокруг неопределенным жестом.

– Эта халупа? – Рогер пожал плечами и осклабился. – Не такая фешенебельная, как твои покои, я знаю. Но здесь не каплет и не так дует, как в другой развалюхе, где я, бывает, ночую.

Значит, ты здесь живешь? – не поверил Юлиан.

– Я здесь иногда ночую. И еще в нескольких местах. Если, конечно, не прогонят проклятые охранники.

Сделав затяжку, он закашлял, бросил сигарету и раздавил ее на ковре, оставив на нем еще одно прожженное пятно. Мальчик удивился про себя, зачем он вообще курит, если не переносит дыма.

– Итак, ты хочешь это знать.

– Что знать?

– Все, – ответил Рогер. – Ведь ради этого ты и пришел, разве не так? Ты хочешь все знать про твоего отца. Всю историю. Но должен тебя предупредить: она тебе не понравится.

– Это ничего, – сказал Юлиан.

– Ну хорошо. – Рогер оторвался от стены. – Тогда пошли.

Коридор начал все заметнее изменяться. Скоро на полу уже не осталось никаких ковров, вместо шелковых обоев потянулись голые стены из кирпича, а потом из досок, сквозь щели которых пробивался серый сумеречный свет. Через некоторое время они шагали уже не по полу, а по прибитой земле, и издалека еле слышно доносились звуки шарманки. Тем не менее это был все еще коридор отеля. То тут, то там Юлиан замечал кусочек лепнины, лампу, а то и дверь комнаты, странно выделявшуюся на фоне дощатой стены. Будто художник дважды использовал один и тот же холст, но писал без особой тщательности, и сквозь новую картину кое-где проглядывала прежняя. Юлиан подумал: может быть, под двумя слоями краски прячется еще и третий, а то и четвертый и пятый.

Перед одной из таких недостоверных дверей Рогер остановился и посмотрел на приятеля с ожиданием.

– А насчет вчерашнего, – неуверенно начал Юлиан. – Я имею в виду... мне очень жаль. Правда.

Рогер все так же молчал, глядя на него.

– То, что я бросил тебя одного, – продолжал Юлиан. – Я сам не знаю, как это получилось...

– Зато я знаю. – Рогер говорил спокойно, без тени упрека. – Я могу это понять лучше, чем ты думаешь. Ты не должен себя за это корить. Ведь ты же расплатился?

– Расплатился? —Мальчик вспомнил троллей и свое отчаянное бегство, и до него вдруг дошло, о чем говорил Рогер. – Ты думаешь, этого не случилось бы, останься я рядом с тобой?

– Они питаются чужим страхом, – подтвердил Рогер. – Ты их только привлек тем, что побежал.

– А если бы они меня догнали? – заикаясь, спросил Юлиан.

Рогер оставил ответ при себе, но само его молчание было так выразительно, что у Юлиана мороз прошел по коже.

– Мне очень жаль, – пробормотал Юлиан. – Я был...

– Трус, – спокойно сказал Рогер. – Ты трусишка, Юлиан. Ты ловко научился скрывать это, но в душе ты просто тряпка.

Тон, каким произносились эти слова, не соответствовал их смыслу. Рогер просто называл факты так же безучастно, как сообщал бы Юлиану, сколько номеров в этом отеле. Именно поэтому его слова особенно больно ранили мальчика.

– Сын преуспевающего фокусника, все перевидавший, ты разыгрываешь из себя хладнокровного типа, которого ничем не удивишь. А на самом деле дрожишь от страха при каждом незнакомом шорохе, а при встрече с незнакомцем ждешь нападения – Рогер очень серьезно смотрел на Юлиана. – Ведь так?

– Да, – признался тот и опустил глаза.

– А хочешь знать, откуда мне все это известно? – спросил Рогер. – Оттуда, что раньше я сам был такой.

– Ты?!

– Да, я. – Глаза Рогера насмешливо блеснули. – Я был такой же, как ты: маленький, слабенький мальчик, который всех и всего боится и мечтает стать большим и сильным.

Юлиан недоверчиво скользнул взглядом по его широким плечам и мощным мускулам.

– Но быть сильным, Юлиан, еще ничего не значит. – Рогер извлек из кармана ключ, вставил его в замочную скважину, но пока не повернул– Мускулы не в счет. Их можно натренировать. Но трус остается трусом и при двухметровом росте. Я был такой же, как ты. Но в один прекрасный день понял, что внешнее не считается. Важно, каков ты внутри. И я научился преодолевать страх. Теперь я тот, кем хочу быть! Ты бы тоже смог.

– Почему ты... так считаешь? – робко спросил Юлиан.

– Есть одно место, где это становится возможным, – сказал он. – Я его сам нашел, и оно сделало меня тем, что я есть, потому что это такое место, где не в счет, кем ты кажешься, а в счет только, кто ты есть. Помнишь того, в кожаной куртке, и двоих других? Место их тогда вовсе не преобразило, оно лишь показало тебе, каковы они на самом деле. – Голос его звучал проникновенно, почти заговорщически. – Хочешь туда? Это место может изменить и тебя. Вот только... хватит ли у тебя мужества встретиться с самим собой?

– Да, – ответил Юлиан. Сердце его колотилось.

Рогер кивнул, протянул руку к ключу, однако и на этот раз не повернул его, а еще раз серьезно взглянул на Юлиана.

– А теперь уточним для ясности, – сказал он. – Ты пришел ко мне! Я не просил тебя идти за мной. Ты делаешь это добровольно, по собственному побуждению. Так?

Юлиан кивнул, и Рогер повернул ключ. Дверь бесшумно отворилась.

За ней оказалась вовсе не комната отеля, а помещение, которое Юлиан уже видел: стеклянный лабиринт отца Рогера.

– Входи, – предложил Рогер. – Не бойся. Тебе ничего не будет. Если ты делаешь это действительно добровольно.

Не говоря ни слова, Юлиан ринулся мимо Рогера и хотел удрать, но тот удержал его мертвой хваткой.

– Не так быстро, – сказал Рогер. – Я должен тебе кое-что объяснить. – Он указал на серебристое зеркало в центре лабиринта, такое обязательно имеется в центре любого стеклянного лабиринта. Это зеркало было повыше человеческого роста, но неправильной формы – почти осколок, правда, огромный, отбитый от еще более громадного куска. Очень странно... – Видишь? Это особенное зеркало: оно показывает истинное отражение. Иди и посмотрись в него, если хватит смелости, и тогда сможешь стать таким, каким захочешь. Но будь осторожен. Не смотрись ни в какое другое зеркало, тебе может не понравиться то, что ты в них увидишь.

– Но ты разве не пойдешь со мной? – спросил Юлиан.

– Я уже был там, разве ты не помнишь? Я уже заглядывал в него. Ну, давай же, иди.

Он нетерпеливо подтолкнул мальчика, и того снова охватил страх. Этот громадный осколок в центре зала внушал ему ужас.

Однако соблазн был слишком велик. Он медленно двинулся вперед, вытянув руки, уже наученный первым опытом в этом лабиринте, и вскоре наткнулся на препятствие. Юлиан двигался на ощупь, вслепую, потому что преграды были абсолютно невидимы. Лишь изредка он видел что-то вроде блеснувшего отражения, но руки его не нащупывали на месте этого отражения ничего.

И потом случилось что-то ужасное. Он услышал, как Рогер сделал какое-то движение, и обернулся. Рогер поднял руку к старомодному выключателю возле двери и повернул его. Под потолком вспыхнуло несколько дополнительных прожекторов.

Юлиан удивленно ахнул: ничего подобного ему не приходилось видеть. Прожекторы были расположены так, что некоторые из стеклянных перегородок превращались в зеркала, когда на них падал свет.

Прожекторы вращались, поочередно превращая в зеркало то одно, то другое стекло, все это происходило в сумасшедшем ритме. Вокруг Юлиана все вспыхивало и сверкало, и у него закружилась голова.

Невзирая ни на что, он двинулся вперед и шел быстрее, чем ожидал. Как будто его вел неслышимый голос, который всякий раз окликал его в нужную сторону. Юлиан помнил о предостережении Рогера и старался избегать других зеркал. Но это ему не всегда удавалось. Иногда он замечал некую тень, что-то вроде силуэта, подающего ему знаки, – видимо, то были собственные его отражения, многократно искаженные в стеклянных стенах лабиринта.

Раз или два он оглянулся в сторону Рогера. Тот по-прежнему стоял у двери и внимательно наблюдал за ним.

Юлиан медленно приближался к центру. Он потерял всякое ощущение времени, но предполагал, что уже довольно давно находится в пути. Пляска теней и зеркальных отражений участилась. Юлиану все чаще чудилось, что перед ним из ничего возникают и затем снова исчезают фигуры. Некоторые подмигивали ему, другие неистово жестикулировали, как будто хотели его... удержать?

Одно такое привидение особенно упорствовало. Оно снова и снова возникало перед Юлианом, раз от разу становясь все отчетливее, пока окончательно не обрело человеческий облик.

Но это не было зеркальное отражение Юлиана. Силуэт был меньше ростом, и от него исходило что-то... убедительное. Юлиан не смог бы это выразить точно, но чувство было совершенно явственное.

Он оглянулся. Рогер шагнул к лабиринту, но так и не вступил в него. Он стал очень внимателен, даже встревожен.

– Иди же! – сказал он. – Ты уже почти добрался!

Что-то было тут неладно. Это чувство усиливалось с каждой секундой. Юлиан с отчаянием взглянул на Рогера, потом на силуэт впереди. Силуэт стал еще отчетливее, можно было различить отдельные подробности.

– Не смотри на него! – крикнул Рогер. – Беги! Уже недалеко!

Однако мальчик уже не мог оторвать взгляд от фигуры, которая возникла перед ним в стекле.

Это было зеркальное отражение девочки примерно тех же лет, что и Юлиан. Гладкие темные волосы ниспадали на простенькое платье с белым воротником. Более прекрасного лица он в жизни не встречал.

Рогер снова крикнул, но Юлиан застыл на месте.

Притягательнее всего в этом лице были огромные глаза. Они сообщали всему ее облику нечто эльфоподобное и были полны печали.

– Иди дальше! – кричал Рогер. – Не смотри!

Но Юлиан уже не мог отвести глаз. Он попал в плен.

Внезапно что-то изменилось во взгляде девочки. Теперь это не был отсутствующий взгляд в пустоту, она смотрела на него. Губы на ее бледном лице задрожали, и он услышал шепот как будто из бесконечного далека.

– Не ходи дальше, Юлиан, – шептал голос– Не смотри в зеркало!

– Не слушай ее! – кричал Рогер, почти срываясь на визг. – Иди дальше! Ты же почти дошел!

Юлиан и хотел бы идти дальше, он хотел бы добраться до середины лабиринта и заглянуть в магическое зеркало. Но как-нибудь потом, а сейчас ему хотелось просто стоять здесь и смотреть на это лицо.

Огромные глаза девочки неотрывно смотрели на него. Она подняла руки жестом мольбы и шагнула к Юлиану!

Послышался звон и треск лопающегося стекла. Юлиан отпрянул и прикрыл голову руками, защищаясь от осколков. Звон, треск и грохот не утихали. Пол вибрировал под ногами. Острые осколки летали по воздуху, как снаряды, со звоном ударялись в другие стекла, и те тоже лопались.

Из сверкающего стеклянного водопада выступила фигурка девочки!

Рогер вскрикнул. Девочка сделала неуверенный шаг и остановилась перед Юлианом.

– Беги! – воскликнула она со смешанным выражением печали, боли и испуга. – Спасайся, Юлиан!

– Не слушай ее! – кричал Рогер срывающимся голосом. – Она врет!

Юлиан не поверил ему. Это лицо, эти глаза не могли обманывать!

Он снова ощутил нечто зловещее и мрачное, наполнившее все пространство.

– Беги отсюда! – крикнула девочка. – Я тебе помогу!

Юлиан развернулся и побежал.

Он сам не знал куда. Голоса, который до сих пор вел его, больше не было слышно, зато отовсюду раздавался разъяренный рык и шипение, будто дикий зверь увидел, как от него ускользает добыча, которую он уже считал верной.

Звон и треск стекла продолжался. Стеклянные осколки сыпались сверху, пол дрожал, как при землетрясении, лабиринт разрушался на глазах.

Но это не Юлиан разбивал стекла. Они лопались одно за другим, как от удара кулаком, за секунду до того, как Юлиан добегал до них, так что ему приходилось бежать под градом осколков.

Лопались не только те стекла, которые были на его пути, но и все остальные. А посреди этого разрушения стояла черноволосая девочка и махала ему рукой, торопя к выходу.

Рогер попытался поймать его, но Юлиан ловко увернулся, толкнул дверь и понесся по коридору. Рогер вопил ему вдогонку:

– Стой, идиот безмозглый!

Юлиан ускорил бег, оглянулся через плечо и увидел, что Рогер пустился в погоню. Но страх придал Юлиану такие силы, что расстояние между ним и Рогером даже увеличивалось.

– Остановись! – кричал Рогер. – Прошу тебя!

Юлиан мчался дальше. Коридор отеля быстро приобретал нормальный вид, не являя собой мешанины из двух реальностей. И наконец Юлиан увидел в конце коридора лифт. Рогер уже догонял его, и Юлиану пришлось собрать все силы для последнего рывка.

Лифт за это время тоже изменился, теперь это была кабина за двойной решеткой. Юлиан влетел в эту кабину и едва успел задвинуть за собой решетчатую наружную дверь.

– Подожди же! – кричал Рогер. – Я ничего тебе не сделаю! Только останься!

Он добежал до двери, когда Юлиан закрывал уже и внутреннюю решетку. Но вместо того, чтобы отодвинуть наружную дверь, Рогер принялся неистово трясти ее, вцепившись в прутья. Казалось, в панике он потерял рассудок. Лицо его было искажено. Но гримаса, которую Юлиан в первое мгновение приписал его ярости, на самом деле выражала отчаяние.

Внутренняя решетка наконец сомкнулась с громким щелчком, и Юлиан нажал кнопку первого этажа. Высоко над его головой тяжело заработал мощный электромотор.

– Останься! – кричал Рогер. Он так бешено тряс решетку, что даже кабина содрогалась. – Останься, Юлиан!

Лифт заскользил вниз, и через несколько мгновений Рогер исчез из виду.

Глава третья ЛЮДИ И ДРУГИЕ МОНСТРЫ

Хотя радиобудильник у кровати Юлиана с электронным упорством настаивал на том, что время перевалило за одиннадцать, он, проснувшись, чувствовал себя как колесованный. Шевельнувшись, он обнаружил, что у него сильнейший мышечный спазм. Он лежал в постели одетый и теперь припомнил, что действительно оделся вчера перед тем, как выйти из комнаты.

Он сел в постели и с недоумением взглянул на свои руки. Они были усеяны сотнями мелких порезов и царапин. А на измятой постели поблескивало бесчисленное множество мелких стеклянных осколков.

Юлиан в смятении потянулся рукой к простыне, но внезапно ему стало страшно прикасаться к стеклам, как будто можно было считать их несуществующими, если не притрагиваться к ним. Но стеклянные шипы запутались и в волосах и в одежде. Если все, что он мог припомнить, только приснилось ему, тогда откуда здесь эти стекла?

Он прошел через ванную комнату в гостиную, держась подальше от раковины – вернее, от зеркала над раковиной. Процедуру утреннего умывания он решил в этот день пропустить.

На столе в гостиной он нашел записку от отца и оставленную им денежную купюру. В записке говорилось, что в два часа отец ждет его в варьете, что портье предупрежден и впустит его. Деньги были предназначены для такси. Юлиан и намеревался потратить их на такси, но не для того, чтобы ехать в варьете. Он далеко не был уверен, что вообще явится на условленную встречу.

В ванную он все-таки вернулся, вычесал из волос микроскопические стеклянные иглы и освободил от них, как мог, лицо и руки. Он был так исцарапан, будто целовался с кактусом. Но надеялся, что это не привлечет внимания.

Когда двери лифта разъезжались в стороны, он заметил в холле знакомую долговязую фигуру в мятом плаще. Но как раз в этот момент Рефельс отвернулся, чтобы перекинуться словом со служащим отеля, и Юлиан выскользнул незамеченным. Поскольку прямой путь к выходу ему был заказан, он свернул налево и прошел в зал для завтраков, хотя вовсе не был голоден.

Несмотря на поздний час, в буфете все еще царило оживление, но Юлиану это было только на руку. Лучшего укрытия, чем в толпе, и придумать нельзя, а поскольку он мог через стеклянную перегородку видеть все, что происходит в холле, рано или поздно он улучит момент, чтобы улизнуть от Рефельса. Пока же он взял себе из стопки подогретую тарелку и принялся накладывать на нее все подряд со шведского стола, включая и то, чего он вовсе не любил.

Он как раз подцепил вилкой кусочек камбалы и тут услышал за спиной:

– Рыбу я бы не стал брать. Подозреваю, что она вчерашняя.

Юлиан закрыл глаза, мысленно сосчитал до пяти и потом медленно повернулся. Рядом стоял Рефельс. Вид у него был такой, будто он не только не спал всю ночь, но даже не раздевался. Правда, его изжеванная одежда и такое же помятое лицо отнюдь не мешали ему улыбаться до ушей. Он лоснился, как масленый блин. Охотнее всего Юлиан влепил бы в этот блин свою наполненную тарелку, но пожалел еду.

– Что? – сказал он с неприязнью, на какую только был способен.

Однако эта подчеркнутая неприязнь не нанесла улыбке Рефельса ни малейшего ущерба.

– Насколько я понимаю, это сокращенная форма от вопроса: «Какого черта этому парню опять от меня надо?» – сказал он.

Юлиан не удостоил его ответом и подложил на свою переполненную тарелку – исключительно из строптивости – еще целых два кусочка камбалы. После чего попытался протиснуться мимо Рефельса, но репортер и не подумал посторониться, а нагнулся и с любопытством заглянул в его тарелку:

– Выглядит аппетитно. Думаю, я тоже могу позволить себе что-нибудь съесть. Тем более что время завтрака еще не прошло.

– Особенно рекомендую рыбу, – прорычал Юлиан и, грубо протиснувшись мимо Рефельса, направился к маленькому столику с единственным стулом. Он хорошо знал, что ему вообще не следовало разговаривать с репортером. Неужто Рефельс действительно всю ночь проболтался в холле отеля только для того, чтобы подкараулить его или отца?

Не успел Юлиан как следует устроиться за столиком, как Рефельс подошел к нему с наполненной тарелкой. Юлиан подумал: интересно, знает ли Рефельс, сколько стоит это удовольствие? По виду он не был похож на человека, который может позволить себе завтрак в «Хилтоне».

Отсутствие второго стула не смутило Рефельса. Он просто прихватил стул по пути и тащил его за собой, игнорируя недовольные взгляды официантов. Не спросив разрешения, он подсел к столику Юлиана, облизнулся, но не приступил к еде, а сперва подозвал кельнера, чтобы заказать себе пива.

– Как тебе спалось? – начал он.

Судя по твоему виду, гораздо лучше, чем тебе, – додумал Юлиан, но сдержался. Ведь когда-нибудь Рефельсу надоест, и он отвяжется. Может быть, уже скоро.

– Эй, ты что, не разговариваешь со мной? – спросил Рефельс.

Юлиан кивнул.

– Ты обиделся. На весь мир, на всех репортеров в целом и на меня в частности?

Вопреки голосу рассудка Юлиан сказал:

– А разве у меня нет для этого оснований?

– Я не знаю, – ответил Рефельс. – Я, по крайней мере, их тебе не давал.

Юлиан от такой беззастенчивой наглости аж задохнулся:

– Что? И это после всего, что вы там понаписали? Мой отец чуть не взорвался, когда прочитал вашу заметку. Ни слова из того, что вы напечатали, я не говорил!

Рефельс неожиданно посерьезнел:

– Ну уж нет, говорил, – сказал он. – Мне что, прокрутить тебе пленку? Я не присочинил от себя ни единого слова.

– Зато убрали необходимые, – гневно произнес Юлиан. – А те, что остались, перевернули с ног на голову. Я никогда не говорил, что мой отец показывает дешевые фокусы, и я не говорил, что мне это все неинтересно!

Рефельс положил на стол кассету:

– Хочешь прослушать?

– Я имел в виду совсем не то! – запротестовал Юлиан. И, как он ни старался сдержаться, слезы ярости снова заблестели у него на глазах.

Рефельс вздохнул:

– Старая история. Ты представить себе не можешь, сколько раз это уже повторялось. Люди впадают, в бешенство, как только прочитают в газете то, что сами же и наговорили. И всегда уверяют, что имели в виду совсем не то. А почему бы просто не сказать то, что они имеют в виду, вместо того чтобы говорить то, чего они вовсе в виду не имеют, а?

Юлиан чувствовал, что Рефельс ловко подталкивает его в нужном направлении. Лучше всего было бы не вступать в дебаты. Но он гневно ответил:

– Да я даже понятия не имел, что даю интервью!

Рефельс, как показалось, искренне удивился:

– А чего же еще ты ожидал, если журналист заговаривает с тобой и угощает мороженым? – Он покачал головой и с коротким смешком добавил: – Возможно, я был не вполне добросовестным. Но можешь мне поверить, многие из моих коллег обошлись бы с тобой еще хуже. Считай, что ты заплатил за науку, впредь это спасет тебя от гораздо большего ущерба.

– Но и вы ничем не лучше остальных, – сказал Юлиан.

Рефельс печально покачал головой:

– Ты несправедлив ко мне, Юлиан. Будь я таким, как ты думаешь, я бы сейчас вместе с коллегами осаждал дом пропавшего мальчишки, чтобы заполучить фото плачущей матери.

– Почему же вы не там? – враждебно спросил Юлиан.

– Не «вы», а «ты», – ответил Рефельс– Меня зовут Франк, ты не забыл? И я не верю, что твой отец причастен к исчезновению.

Юлиан опешил.

– Я объясню тебе почему. Во-первых, правда интересует меня больше, чем сенсация. А во-вторых, я навел о твоем отце справки еще задолго до вчерашнего вечера. Потому что мне по-настоящему интересны люди, о которых я пишу. Тебе понятно?

Кельнер принес пиво, Рефельс сделал глоток и, дождавшись, когда официант отойдет, продолжил:

– У твоего отца не было причины похищать мальчишку. Ведь это делают либо ради выкупа, либо маньяки. Твой отец богат. Денег у него больше, чем он может истратить за всю свою жизнь. И уж он явно не сумасшедший. Итак...

Он замолчал, вопросительно глядя на Юлиана, и Юлиан повторил за ним:

– Итак?

– Видимо, некто замышляет на этом происшествии какой-то левый бизнес. И я хотел бы знать, кто и какой бизнес.

– Итак, вы все-таки гоняетесь за сенсацией. – Юлиан был разочарован. Ведь ему на миг показалось, что Рефельс может быть его союзником.

– Я гоняюсь за правдой, – подчеркнул Рефельс– Но и от сенсации не откажусь. Помоги мне, и ты поможешь отцу. Эй, а что это у тебя с руками?

Юлиан тоже взглянул на свои царапины:

– О, это от стальной пряжи.

– От стальной пряжи?

– Видите ли, я сейчас как раз вяжу себе мотоцикл.

К его удивлению, Рефельс не обиделся, а от души рассмеялся.

– Я думаю, мне это поделом, – сказал он и подмигнул Юлиану. – Ну а теперь серьезно: ты хочешь помочь мне? Я не сделаю ничего во вред тебе или твоему отцу.

– Честное слово? – спросил Юлиан.

– Честное слово, – пообещал Рефельс.

Юлиан выждал точно рассчитанную паузу и потом спросил:

– Этот мальчик... Рогер. Как он выглядит? Сколько ему лет?

– Примерно как тебе, – сказал Рефельс, с трудом подавив волнение. Видимо, почувствовал: запахло сенсацией. – Я видел только фото, но думаю, что он высокий и крепкий.

– Блондин? С коротко остриженными волосами?

– Точно! – Рефельс взволнованно подался вперед. – Откуда ты знаешь?

– Оттуда, что я его видел, – ответил Юлиан. – Сегодня ночью.

– Сегодня ночью?! Где?

– Здесь, в отеле. Он прячется на тринадцатом этаже.

– На тринадцатом этаже?

Юлиан не понял почему, но взгляд Рефельса сразу погас.

– А ты уверен? Я хочу сказать, может быть, на двенадцатом или на четырнадцатом?

– Нет, на тринадцатом. Он пустой и местами в очень плохом состоянии. Наверное, его собираются ремонтировать. В одном из пустых номеров сегодня ночью я видел Рогера.

Рефельс некоторое время смотрел на него с каменным лицом, потом встал, подошел к кельнеру и что-то у него спросил. Кельнер отрицательно покачал головой, изобразив на лице сожаление. Рефельс вернулся злой.

– Интересной историей ты меня попотчевал, – язвительно сказал он. – Только в отеле нет тринадцатого этажа. Тринадцатый этаж бывает редко в каком отеле. Это из-за суеверия. Как в самолетах не всегда бывает тринадцатый ряд. Сразу после двенадцатого идет четырнадцатый.

– Я знаю, – спокойно сказал Юлиан. – Это как раз самое интересное во всей этой истории.

Некоторое время он упивался смешанным выражением злости и удивления на лице Рефельса, потом подозвал кельнера. Тот услужливо приблизился и протянул ему серебряный поднос с блокнотом и шариковой ручкой. Но Юлиан помотал головой и указал на Рефельса.

– А теперь представьте, что скажет по поводу этой истории ваш шеф, – начал он. – Если вам, конечно, удастся ее достоверно передать. Ах да, большое спасибо за завтрак.

Он скомкал салфетку, бросил ее на стол и поднялся. Получилась готовая театральная мизансцена, в которую органично входил клокочущий гневом взгляд Рефельса.

– За один только завтрак?! – ахнул он, беря у кельнера счет.

Юлиан в это время уже пересекал холл и злорадно ухмылялся. Садясь в такси, он впервые за последние сутки чувствовал себя почти в хорошем настроении. Теперь этот тип наконец отвяжется. Но что-то мешало ему по-настоящему радоваться победе. В глубине души его глодало сомнение: может быть, он несправедлив к Рефельсу?