Текст книги "Завещание предков"

Автор книги: Владислав Валентинович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

  До основного лагеря добрались даже раньше, удачно скрываясь от многочисленных монгольских дозоров. Кубин, предупрежденный о нашем приходе тихим дозором, встречал у края болота, что был вокруг лагеря. Он спросил, кося взглядом на проезжающих ратников:

  – Ну, как прошло, все живы? Бой с тяжелой конницей был?

  – Да, был, был. Отлично всё прошло, Матвей Власович. Даже раненых не имеем. Макар Степанович, вон подтвердит.

  Лисин кивнул:

  – Это так, Матвей. Правда, в этом придумка Володимира Ивановича помогла. За раз, почти всех поганых в ад отправили. Господи, помилуй. – И Лисин перекрестился. – Но поработать сабелькой пришлось, правда как-то странно получилось – в бою с легкой конницей у нас язвлёные были, а тут нет.

  Пропустили мимо себя всю дружину вместе со всем обозом и поехали последними. Кубин махнул рукой.

  – Про то, что наперво было, я знаю. Мне братья Борзовы всё обсказали. А что ты там, Володя, сотворил-то?

  Усмехнувшись, я сказал:

  – Да фугас я из всех бомб собрал, и все бочки с нефтью и дегтем в центре поставил.

  Кубин понятливо кивнул:

  – Адскую машину зорвал, значит. А как ты всех монгол у бомбы собрал-то? И как зажигал?

  Я подробно пересказал деду Матвею все события. Потом свои впечатления высказал Лисин. Не хватало только, чтоб дополнить рассказ, детского восторга Лисина-младшего, который вместе с Демьяном Гориным ехал где-то впереди колонны. Впечатленный Кубин покачал головой, как бы не веря, и произнес:

  – Удивительно, но такое мне, кадровому военному в голову бы не пришло. Жаль сам того не видел.

  – Да ладно, Власыч, увидишь ещё. Тут вот какое дело есть. – Мы переглянулись с Лисиным. – Мы деревню одну проехали. Сожжённую дотла монголами. И жителей из неё встретили, что успели от них в лес убежать. Так один паренёк, скрытно пробравшись к окраине, все видел и нам поведал. Монголы, похоже, наш отряд искали и о нас спрашивали. О русских. – Я выделил последнее слово.

  Кубин нахмурился:

  – Считаешь, о нас знают, и ищут именно о нас?

  – Да, и подробно об этом поведать может наш пленник. Его, кстати, Макар Степанович повязал. Тот почти незаметно в лес пробрался. Мы его допрашивали, и про отряды, что нас ловят, узнали. Чую, что не всё он нам поведал. Хорошо, что я его с братьями Борзовыми к тебе отправил.

  Кубин кивнул:

  – В срубе сидит, под присмотром Борзовых. Я к ним после вести о вас зашел. Обрадовал, что назад возвращаетесь.

  – Лады. Надо будет с ним вдумчиво потолковать.

  Краем глаза замечаю как в стороне тропы, из-за кустов, материализуется ратник, как я понял, из тихого дозора. Кивнув нам, он так же исчезает, как будто его и не было. Кубин, видя это, усмехается, а я говорю:

  – Хорошо ты, Матвей Власович, научил тихие дозоры нести караульную службу. Прям, как лешие, по лесу хоронятся.

  – Тьфу, ты, Господи, лешего поминать. – Крестится Лисин. – Но ты прав, Володимир Иванович, справно у них выходит.

  Лес сменился редколесьем. Сам лагерь был построен на острове среди обширных болот и озер в этих местах. Имелось только два прохода на остров, по одному из которых сейчас двигалась дружина с обозом. Он проходил прямо через болото и в самых топких местах, которые даже в мороз не замерзали, была проложена гать. Другой проход был на противоположной стороне, там тропа проходила меж заболоченных озер, но по твердой почве. Незнающему человеку здесь не пройти. Белая гладь снега, покрывшего чуть прихваченную морозами болотную жижу, обманчива. Вроде обычное ровное поле, а ступишь на него, провалишься и "мама" сказать не успеешь.

  Проехали три настила, и после поворота, за плотно заросшим холмом, открылись срубы нашего основного лагеря. А хорошо постаралась посланная вперёд бригада плотников. Всего за две недели тут успели много чего построить. И гать проложили, и домов понаставили с печами. Даже баню поставили, в первую очередь, потому что без неё, родимой, жизни на Руси нет. Любит русский народ чистоту.

  Идиллию моих мыслей нарушили крики у крайнего сруба. Причем крики тревожные. Резко хлестнув лошадей и обходя по краю тропы медленно ползущий обоз, мы рванули вперёд. У дома резко осадили коней. Из дому выскочил ратник и, увидев нас, крикнул:

  – Ой, беда, бояре. Братьев Борзовых убили.

  После этих слов все мы слетели с коней и почти одновременно вломились в дом. В сумрачном свете от небольшого окна, затянутого чем-то мутным, и от открытой двери, угадывалось два тела. Это были братья Борзовы. И больше никого. Пленника не было. Я бросился к лежащему у самого выхода Михаилу Борзову, у которого в груди торчал засапожный нож. Провел руками по шее, пальцами нащупал вену. Жив! Жив, несмотря на такую рану! Теперь к Гавриле. Но, только взглянув на него, понял, что тот мертв. С головой развернутой на сто восемьдесят градусов не живут.

  Но как? Как? Как? Как, черт возьми, этот Буол смог развязаться? Как он смог справиться с Борзовыми?

  Сруб наполнился людьми. Все крестились, глядя на тела.

  – Найду поганца! – Дед Матвей сжал кулаки и повернулся, чтоб выйти, я его придержал:

  – Стой, Матвей Власович, ты мне тут нужен будешь. Отправь кого-нибудь, кто все тихие посты знает, и лагерь обыскать надо.

  Кубин кивнул и вышел из сруба. Там раздались его команды, а я склонился к Михаилу, и тут же откинул руку Демьяна – тот пытался вытащить торчащий нож. Скинул с себя налатник и расстелил его рядом.

  – Помогите переложить.

  Мы бережно переложили Борзова на налатник. В дверь протиснулся священник и склонился над Михаилом. Я тихонько сказал ему:

  – Отче, тебе не к нему, к Гавриле надо.

  Тот строго посмотрел на меня, перекрестил раненого и пошел к телу убитого. Я взялся за край налатника.

  – Нужно его в дом перенести. Давайте, дружно и осторожно. Подняли.

  Мы вынесли Михаила из поруба и понесли в теплый дом. Нас сопровождали чуть ли не все ратники дружины. Я сказал идущему радом Горину:

  – Демьян, дуй мухой до коня моего. Там возьми все сумы и в дом неси. Пусть кипяток приготовят, да моха сухого и тряпок чистых.

  Тот кивнул и убежал. Мы внесли Михаила в дом. Следом вбежал Демьян с перекидными сумами, где у меня были запасы перевязочного материала и аптечка с жалкими остатками медикаментов. Жаль антибиотиков и обезболивающего нет. Попробуем обойтись самогоном.

  – Так, бояре, подстелите что-нибудь на стол. А теперь взяли...

  Переложили Борзова на стол. Я начал готовить все нужное, дожидаясь прихода Кубина. Пока его не было, я и Демьян распахнули тужурку, которая заменяла Борзову налатник. Под ней была только кольчуга, остальные латы он, по-видимому, снял. Я покачал головой, удивляясь силе удара – узкое лезвие ножа пробило пару колец кольчужной сетки и вошло в мышцы на несколько сантиметров. Похоже, тот монгол нанес удар в сердце, но он не ожидал никаких лат под тужуркой.

  Рана не смертельная. Но почему тогда Михаил без сознания? Вырубил ударом? Я скосил глаза и увидел торчащую рукоятку ножа из сапога. А, понятно, как все произошло. Монгол каким-то образом освободился от верёвок, свернул, хорошо тренированному и очень сильному, Гаврииле шею и его ножом ударил Михаила. Только кем надо быть, чтоб с двумя сильными бойцами справиться? И как он их смог одолеть?

  – Нет поганца в лагере. – Кубин ворвался в комнату и сразу скинул с себя верхнюю одежду. – Я полусотню направил на поиски.

  – В какую сторону?

  – С какой приехали. На запасной тропе следов нет. Ничего, дозоры его пропустить не должны. Поймают, а я с него кожу сниму. Медленно.

  Дед Матвей тряхнул руками и, кивнув на Михаила, с надеждой спросил:

  – Ну, что с ним, он жив?

  – Жив, только без сознания. Нож, благодаря кольчуге, внутри ничего не повредил, только мышцу рассек. И крови он мало потерял. Скорей всего поганый его ударил очень сильно. Надо бы в чувство привести, а то очухается некстати, когда рану зашивать начнем.

  Кубин покачал головой.

  – Надо же, а степняк сильным не казался.

  – Ладно, ты, Власыч, у головы вставай, выдернешь нож и кольчугу снимешь. Демьян, ты к руке, придержишь, если что.

  Я обернулся к остальным:

  – Бояре, ноги придержите, а ты, – я кивнул ратника с внушительными габаритами, – ты у другой руки встань.

  – Начнем. Ну, Господи, помоги. – Я перекрестился.

  Сложность была в том, что нож застрял в теле и удерживался кольчугой и поддоспешником. И не сняв кольчугу, рану не обработать. Хорошо хоть, поддоспешник был не очень толстый и моя рука, подняв его и нижнюю рубаху, легко проникла к груди с мхом, завернутым в ткань и промоченным самогоном.

  Я кивнул Кубину и он, взявшись за рукоятку, выдернул нож.

  – Йох...

  Борзов рванулся и выгнулся дугой. Он махнул руками так, что Демьян и ратник напротив разлетелись в разные стороны, но тут же вскочили и кинулись обратно. Борзов зарычал и попытался вывернуться. Ратники, что удерживали его ноги, еле держали. Я успел сунуть руку к ране и прижать тряпицу, но чуть не отлетел от удара. Кубин навалился и заорал ему в лицо:

  – Миша, Миша, успокойся. Это мы.

  Борзов обмяк и открыл глаза. Он, осмотрелся и, увидев меня, хрипло прошептал:

  – Володимир Иванович, поганый сбежал.

  – Тихо, спокойно. Мы знаем. Миша, мы сейчас снимем кольчугу и поможем тебе, а пока ты рассказывай – что и как случилось. Власыч, стягивай железо.

  Я, с помощью ратника слева, приподнял Михаила, удерживая руку с тампоном на ране, и Кубин осторожно стянул кольчугу.

  – Ты, Миша, не молчи, говори.

  Борзов сглотнул и начал рассказ:

  – После того, как Матвей Власович сказал о том, что возвращается дружина, мы обрадовались, и сказали поганому, что его ждет интересная встреча. Но тот сидел и, смотря на нас, улыбался.

  Мы начали разрезать поддоспешник, но тот резался плохо.

  – А потом, вдруг встал и сбросил верёвки с рук и ног. Как будто и не завязаны они были.

  Мы замерли и переглянулись.

  – Постой, как это стряхнул? Его плохо связали?

  Борзов покачал головой.

  – Хорошо связали. Только он их взял и стряхнул. Как бы сбросил.

  М-да, мне этот монгол сразу странным показался, супермен, мать его. Наконец поддоспешник разрезали и откинули в стороны. Рубаху с запёкшейся кровью распороли быстро.

  – Дальше, Миша. Что дальше?

  – Дальше он встал и сказал что-то вроде "илжиг хэмжээ".

  Я скрипнул зубами. Посмотрим, кто наивный дурак.

  – Гаврила кинулся к нему, но тот увернулся, как ты, Володимир Иванович, и брат в стену ударился. Я не стал нападать сразу, а стал медленно подходить, чтоб его схватить наверняка. А он как закричит "Я". Чем он меня приложил, я не увидел.

  Понятно, чем ударил его монгол. Вот уж не думал, что тут кто-то может, как каратист ногами махать.

  – Чую спиной о стену приложился, У меня в голове гудит, туман в глазах, а там Гаврила взревел. Слышу хруст. Ну, думаю конец кощему. Помотал головой, встал и вижу – поганый на меня смотрит и щерится. А брат сзади лежит. Дальше... не помню.

  Я кивнул Михаилу:

  – Понятно, Миша. Демьян, налей из моей фляги полный рог. И дай ему выпить.

  Горин налил самогона и поднес рог к губам Борзова.

  – Выпей, Миша. Это тебе поможет.

  Борзов сделал глоток и поперхнулся.

  – Пей, пей. Всё пей.

  Тем временем Кубин приготовил нить и иглу, тампоны смоченные самогоном. Раненый сделал последний глоток и закрыл глаза. Я обработал рану и приготовился её зашивать.

  – Сейчас будет больно.

  Откуда-то появилась деревянная палочка, которую сунули Михаилу в рот. Руки и ноги ему опять стали держать. Я наклонился над раной. Черт, надо было и мне дозу принять. Помню, что значит шить без укола. Но парень только тяжело дышал. Наложив швы и забинтовав грудь, я выпрямился и вытер пот с лица. Дверь открылась, и вошел боярин Бедата.

  – Объехали все тихие дозоры. Чужих нигде не видели, никто мимо не проходил.

  Я переглянулся с Кубиным. В его глазах читались те же вопросы, что и у меня. Как так? Куда монгол делся? Улетел он что ли?

  – Ты уверен, Иван Григорьевич?

  – Уверен. Я ещё раз проехал вокруг. Следов акромя наших нигде нет.

  Не простой этот монгол оказался. Как в воду канул. Исчез будто шапку невидимку надел. Ниндзя, мля. Хреново, если он как-то умудрился проскользнуть мимо дозоров. Значит, остаётся только одно. Я опять посмотрел на Кубина:

  – Объявляй аврал, Матвей Власович. Собираемся и уходим ко второму лагерю. Срочно.

  Кубин вздохнул и, оглядев всех, сказал:

  – Все, бояре, собирайтесь. Вы слышали, что сказал Владимир Иванович? Уходим.

  Уходили на следующий день, после полудня, успев за ночь собрать все необходимое. По общему решению, всех освобожденных от полона, решили отправить вместе с покалеченными ратниками в керженские леса. Им выделили сани и лошадей. Михаил Борзов уезжать в родные места категорически отказался. Да и понятно почему.

  Саней на всё не хватало, стали делать волокуши, на которые грузили добро, продукты и сено.

  Жаль было оставлять уже обжитое место. Да и построенного было жаль. Люди оборачивались и долго крестились на высокий крест посреди строений, где со временем хотели поставить церковь вместо часовни. Батюшка долго стоял на окраине и бормотал молитвы, он уходил самым последним. Люди не роптали, каждый понимал, что если придут монголы, то вырежут в отместку всех до единого.

  Уходя, раскурочили гать и завалили вторую дорогу деревьями. Погони не боялись – дорога ко второму лагерю наполовину проходила через болотистые места. Так, что монголы вряд ли сунутся за нами. Уже к вечеру колонна добралась до края болот. Поутру обоз разделился. Мы попрощались и направились в разные стороны.

18.

  Настал последний жизни миг,

  Стою один я пред врагами,

  Весь полк полег,

  Весь полк погиб,

  И вижу я уж смерти лик,

  И вороньё кружит над нами.

  В бою мне ярость помогла,

  И ненависть к врагам толкала.

  Но в сердце нет уже тепла,

  Да, нет совсем тепла.

  Ненависть всё сердце обуяла.

  В кулак собрав остаток сил,

  Со всей своей душевной болью,

  Я ненависть из сердца выжгу,

  И пустоту,

  Всю пустоту,

  Заполню до краёв любовью.

  Сильней сжимаю рукоять,

  Сквозь зубы чту я песню смерти.

  Врагам меня не удержать,

  Теперь уже не удержать,

  Для них я стану самой смертью.

  Монгольский обоз, табуны лошадей и охрана из тысячи всадников, были похожи на черный поток, заполнивший все русло реки. Тяжелые волокуши тянули волы, запряженные в несколько рядов. Что там нагружено не понять, все укрыто рогожей и шкурами. Таких волокуш я насчитал двадцать. Были и поменьше. Наверняка, хоть в одной из них, найдутся и детали к осадным орудиям.

  – А охраны много, Володя. Не по силам нам.

  Кубин стоял рядом и всматривался через густые ивовые кусты на реку. С холма, что стоял недалеко от русла, было всё хорошо видно.

  – Да, ты прав, Власыч. Слишком много их. Но попробовать стоит. Получится у нас, и на один обоз у Батыя станет меньше. А вдруг тут осадные орудия везут?

  Кубин посмотрел на речной поворот, откуда вытекали табуны лошадей и хмыкнул:

  – А ведь и лошадей поганых лишить доброе дело будет. Так, Макар Степанович?

  Лисин кивнул:

  – Давно пора челны поразмять. Токмо много их, поганых-то. Как сполнять дело будем?

  – А может просто обстрелять их, а обоз поджечь огненными стрелами и уйти?

  Садов сплюнул и поправил налатник. Я вгляделся в поток, ну-ка ну-ка...

  – Матвей Власович, глянь-ка внимательней на охрану.

  Кубин обежал глазами монгольский обоз и нахмурился:

  – Охрана как охрана. Хорошая, нечего сказать.

  – А вы, бояре что скажете?

  Но сотники пожали плечами. Только Горин, внимательно осмотревший обоз, сказал:

  – Тяжелой конницы нет. А более я ничего и не приметил.

  Усмехнувшись, говорю озадаченным боярам:

  – Эх вы, сотники. Гляньте, а ведь охрана-то из данников состоит. Тут монголов-то нет. А если есть, то мало. Вон тот десяток, возможно.

  Садов пожимает плечами:

  – Не един ли крест для нас? Говори, Володимир Иванович, что задумал.

  А задумал я то, что всегда использовали степняки против сильного войска. Хитростью выманить и внезапно ударить. Только я собираюсь ударить по обозу, а охрану обмануть. Так как в охране не монголы, то моя хитрость должна сработать.

  – Давайте, бояре, отойдем.

  Мы углубились в лес, густо растущий на краю холма. Остановившись на маленькой поляне, я на ровном снегу прочертил кривую линию.

  – Вот это река. Как идёт обоз, вы сами видели. В голове охрана, примерно десять сотен. В середине растянулся обоз. За ними табуны. Наверняка за табунами идет ещё отряд, но, думаю, небольшой. А теперь моя мысль. Ты, Тимофей Дмитриевич, в хвост обоза зайди. С собой возьми полусотню, остальные пусть со мной будут. Макар Степанович, Борис Владимирович и Иван Пантелеевич, вы в начало обоза зайдите. Подальше. Встанете за дальним поворотом, пропустив дозор. Потом пусть вперед выедет пять десятков, как бы нечаянно с обозом столкнулись. Пусть стрел покидают малость и наутёк. Думаю, степняков в погоню много сорвётся. А вы за поворотом их и встретите. Это как мы у Люнды сделали, помнишь, Матвей Власович?

  Кубин кивнул:

  – Помню, но тут их больше, и намного.

  – Погоди, я ещё не договорил. Ваша задача только отвлечь, оттянуть на себя охрану. Ударите стрелой, постоянно отходя и заманивая дальше, а потом в лес уходите. Нам силы ещё потребуются. Обозов и табунов у Батыя много.

  Я повернулся к Садову.

  – Теперь ты, Тимофей Дмитрич, как обойдёшь вон ту рощу, смотри, как начало боя увидишь, прямо в табуны вклинивайся, охрану бей стрелой и выдавливай коней в нашу сторону. Сколько сможем, столько и уведём. Охрана с той стороны вам мало чем помешает, только близко к ним не лезьте.

  Сотники насупились.

  – Ты, Володимир Иванович, нам как руки связываешь, от боя отваживаешь.

  – Погодите, бояре, будет вам бой. Ведь не всё может гладко получиться. Главное обоз уничтожить, и коней угнать, сколько сможем. А саблей помахать всегда успеем. Теперь ты, Демьян.

  Я повернулся к Горину.

  – Ты со своими стрелками вместе со мной будешь. В обозе пусть твои молодцы наши особые стрелы возьмут и масло земляное. Бочонков десять, думаю, хватит.

  – Всё, бояре, этот обоз от нас никуда не денется.

  Мы поднялись в седло и спустились с холма. Там, в перелеске, рядом с нашим обозом, стояла дружина, которая ещё три часа назад направлялась к запасному лагерю. Дозоры, разосланные вперёд и в стороны обнаружили монгольский обоз, и просто пропустить его было нельзя.

  Лисин, Бравый, Садов и Борис Велесов увели свои сотни. Подошли парни Горина с навьюченными на заводных коней связками обычных и зажигательных стрел, и бочками с нефтью. Я поднял руку, привлекая внимание:

  – Слушайте все! Пока охрана поганых не сорвется в погоню, сидим тихо как мыши. Стреляем только по команде.

  Я повернулся к Кубину:

  – Пожелай нам удачи, Матвей Власович. Если что, уводи обоз к лагерю. Там встретимся.

  – Да ну тебя к лешему. – Кубин сплюнул через плечо.

  – К черту. – Поправил я, и развернул коня в сторону реки. За мной пошли полторы сотни ратников.

  От реки шел гам от тысяч лошадей, волов, тянущих тяжелые волокуши, смеха и разговоров степняков. Слишком беспечно они себя ведут. Это хорошо, спасибо им.

  В заросшей впадине, выходящей к реке я разместил ударную полусотню. Вдоль берега, скрываясь за кустарником рассредоточились лучшие стрелки Горинской сотни. Пригибаясь и осторожно выглядывая, проводили взглядами головной отряд охраны. Голова обоза уже отползла от нас почти на пятьдесят метров, когда, наконец, едущие впереди степняки зашумели и с гиканьем и своим клохтаньем, почти все, умчались вперед. Обоз остановился. Кто-то из отроков радостно хмыкнул.

  – Клюнули.

  Тихо сказал:

  – Всем приготовиться.

  Команда разошлась в стороны, и зашуршали вынимаемые из колчанов стрелы. Сзади сразу засуетились самые младшие из новиков, наполняя нефтью зажигательные стрелы и приготавливаясь их подавать.

  Всё, пора.

  – Бей!

  Все быстро сделали несколько шагов, выходя на свободное от кустов место и к общему гомону добавились треньканье луков и шелест стрел. Оставшиеся охранники и погонщики стали быстро выбиваться, волы, на головных повозках получив в спину шальные стрелы, рванули в стороны, перекрыв проходы. Поднялся воловий рев и крик раненых. В ответ полетели редкие стрелы, но стрелки тут же получали сразу по нескольку ответных стрел, и больше не появлялись.

  Со стороны умчавшихся сотен степняков раздался клич и сразу различимый на общем фоне звук от копейного удара.

  Черт, говорил же заманивать дальше и избегать прямого столкновения. Так и поджечь ничего не успеем. Обернулся и заорал:

  – Зажигательные стрелы давай.

  К берегу метнулись парни с пучками тяжелых стрел с берестяными ёмкостями на древках, наполненные нефтью. Рядом воткнули горящий факел, чтоб поджигать их перед выстрелом. Русло стали перечеркивать огненные шары, за которыми тянулись черные дымные шлейфы. Горящие стрелы ударялись об накрытые шкурами грузы на волокушах и вспыхивали, разливая пламя в разные стороны. Мельком глянул по сторонам – горел почти весь обоз. В хвосте обоза, за поворотом, творилась непонятная суета.

  Со стороны ушедших сотен, в сторону обоза, явно накатывал гул и звон от сражения. Что там творится? Что пошло не так?

  Ещё раз оглядел горящий обоз. Мля, горят-то только шкуры, а под них огонь не попадает, видно, как нефть стекает на покрытый снегом лед, а сам груз не горит. Этак мы не сожжём ничего. Выхватываю саблю и ору:

  – Вперёд, к обозу. Шкуры срывайте. Быстрей!

  Полусотня ратников, выскочив из впадины, разошлась в стороны, выискивая выживших, и прикрыла новиков, которые кинулись к обозу, который сгрудился у противоположного высокого берега. Перескакивая через сугробы, бегу к обозу. Пробегая ударил саблей поднимающегося степняка со стрелой в плече.

  У волокуш, наконечниками рогатин стали резать шкуры и растаскивать с грузов, заворачивая их так, чтоб огонь перекинулся на сам груз. Я подскочил к большой волокуше, сунул саблю в ножны и подхватил валяющееся копье. Поднатужился и поддел горящую шкуру. Под ними обнаружил ровные и чем-то пропитанные бревна, аккуратно увязанные в ровные стопы.

  Есть! Осадные орудия! Что ещё тут может быть в таком виде? А вот где все соединения для них? Впереди волокуши? Обогнул её по кругу, перескакивая через тела, густо утыканные стрелами. Перемахнув веревки и длинную оглоблю, столкнулся со степняком, рубящимся с новиком. Ударил поганого в бок копьём. Крикнул парню:

  – Помоги.

  Мы оттащили горящие шкуры и на волокуше открылись дубовые крестовины, туго стянутые кожаными ремнями. Отлично! Теперь надо чтоб всё сгорело. Но от горевших шкур дерево не разгоралось. Начало гореть, но вяло. Если степняки вернутся, то вполне могут потушить.

  Я толкнул стоящего парня и показал на берег.

  – Беги туда, пусть всю нефть, что осталась, сюда тащат.

  Польём ею каждую волокушу и подстегнём огонь.

  Гул и лязг сечи впереди за поворотом стал ещё громче. Я вскакиваю на волокушу и, щурясь от едкого дыма, всматриваюсь за поворот реки. Оттуда начинают вытекать черные сотни степняков. Млять, охрана возвращается. Нефтью облить уже не успеем, надо отходить. Оглядываюсь и кричу:

  – Отхо...

  Крик срывается от картины того, что я вижу в хвосте обоза. Табуны неслись на нас, начиная обтекать обоз по пологому берегу и отсекая нам отход. Но не это главное – там тоже шло сражение. Я увидел копейный лес и блеск зерцал. Зажали. Отходить к оставленным в лесу лошадям уже поздно. По пологому склону уже неслись табуны, перескакивая через кочки и вламываясь в кустарник. Оглянулся на близкий берег – тут слишком высокий яр, по которому не забраться. Волокуши хоть и перегородили русло, но больше сгрудились рядом с высоким обрывом. По оставшемуся между обозом и пологим берегом, шансов пройти уже нет. Значит, будем отбиваться тут, меж горящих волокуш.

  – В щиты! Все в щиты!

  Подбежал Демьян.

  – Что делать?

  – Расставляй своих промеж обоза. Стрелков в центр, пусть стрелами поганых встречают.

  Полусотня, что прикрывала нас с разных концов обоза, вернулась и, оставив у берега своих коней, выстроилась впереди, решив принять первый удар степной конницы. Я перекинув щит в руку, пробежал вперед и встал в строй.

  Темная волна степных сотен, крича и нахлестывая коней, перекрыв всё русло, неслась на обоз. Навстречу ей, с другой стороны, выдавливая табуны, накатывалась другая.

  Я крепче сжал ратовище и прикрылся щитом. Степные сотни уже были рядом.

  Передо мной остекленевшие, василькового цвета, глаза погибшего новика. Как же он молод. Теперь он навсегда остался молодым. Я не мог оторвать взгляда от его открытых глаз. Сердце стучало набатом, разгоняя остатки адреналина по телу. Вокруг ходили ратники, крича о победе, которая меня совсем не радовала. Какая победа если вон, лежат мертвыми почти два десятка мальчишек? И никто на это не обращает внимания! Жестокое время, черствые люди? Нет, тут взрослеют рано. Взял в руки оружие – ты воин. Ну, почему в бою гибнут молодые? Почему? Я виноват. Я привел их за собой. Я за них в ответе, и нет мне прощения. Господи! Смерть. Смерть вокруг меня. Она рядом ходит, но ноль внимания в мою сторону. Только забирает вместе с каждой жизнью моих братьев по оружию часть моей души, и на том месте остаётся только пустота. Зловещая пустота.

  Когда налетела степная конница, я вдруг заметил, что мало кто из поганых атакует. Степняки орали и неслись как безумные. Они как бы не замечали перед собой ощетинившийся рогатинами строй русских ратников. Плотная масса конницы просто текла, разделившись надвое, из-за стоящих как попало огромных и горящих волокуш. Та часть, что летела на нас, начала запинаться об закувыркавшихся коней и слетающих всадников, сбитых меткими стрелами новиков, стоящих сразу за нами. Но они не могли остановить наплывающую массу. Я направил остриё рогатины в грудь приземистого степного коня. Удар, треск, из руки ратовище сразу вырывает и через меня летит жалобно ржущий конь, а седок падает под ноги новиков, где его тут же убивают. Удар! Мне остается только сидеть, прикрывшись щитом, и ждать, когда спадет плотный и быстрый вражеский поток. Наконец, почувствовав, что пора, рванул саблю и, вскочив, сразу снизу вверх рубанул по ноге кочевника. Крутанулся, и загнал клинок под ребра поганому с другой стороны. Обратным ходом по лошадиной морде впереди, и наконечник монгольского копья пролетает мимо. Что-то сильно бьет по шлему. Разворот и отбиваю следующий удар поганого, и скользящий удар по ногам. В спину сильно бьют. Падаю, спотыкаясь об чьё-то тело. Сразу прикрываюсь щитом. Сверху, обдаёт потоком горячей крови, а рядом подает убитый степняк. Откидываю его в сторону и пытаюсь встать. Удается не сразу, мешает толкотня коней без седоков. Наконец, из-под щита вижу просвет и сразу вскакиваю, тут же получаю удар в плечо. Наконечник монгольского копья, проскальзывает наплечник и я, подавшись вперед, отрубаю руку, держащую древко. Меня оттирает к самой волокуше, и я, взобравшись, на неё, стал рубить и отбивать удары. Что-то мельтешит со стороны головы обоза, но отвлечься и посмотреть что там некогда, поганых стало наседать гуще. Со всех сторон мелькает сталь, удар за ударом. Бью один раз получаю четыре, но спасает бронь. Впереди, оттеснённые, конным валом сражаются ратники из полусотни Садова, что первыми, вместе со мной встретили конницу. Я рад видеть их всех живыми. От меня степняки вдруг отхлынули, и я оглядываюсь. С головы обоза, сверкая зерцалами и клинками накатывает русская конница, добивая отставших монгол.

  Мать ети! Зачем они их сюда погнали? Ведь говорил же, что отвлекать надо, как можно дальше заманить, что бы у нас было время уничтожить обоз. И почему вдруг погнали. Тысячу, тремя сотнями? Оттуда доносится клич, смешиваясь с ором сражающихся людей, ржанием лошадей и звоном железа.

  – Китеж!

  – Разань!

  Рязань? Я вскакиваю на самую верхушку волокуши и вглядываюсь в вытекающие из-за поворота сотни русской кованной рати. Их гораздо больше чем три. Оттуда летит, сметая все на своём пути пять сотен, нет тысяча ратников. Откуда? Княжеская дружина?

  – Рязань! – Это раздаётся уже с другой стороны. Вытягиваю шею, пытаясь разглядеть, что творится с другой стороны. С хвоста обоза, почти выдавив табуны к пологому берегу, добивая остатки обозного охранения, что шли сразу за табунами, блестя кольчугами, текут и текут русские войска. Монголы, зажатые со всех сторон, сражаются с яростью обреченных, понимая, что им пощады не будет. Там где стояли новики, и прикрывали нас своими луками, идёт яростная схватка. Я, и ещё десяток ратников из полусотни Садова, кидаемся туда на помощь. Мы врубаемся в плотную толпу. Рогатинами сшибаем всадников. Спешенных степняков оттирают к яру и окружают. Им некуда деваться. Яростно крича, монголы кидаются на окруживших их русских и умирают, пронзенными сразу несколькими рогатинами. Я отхожу в сторону, тут справятся без меня, и сразу зацепляюсь взглядом за убитого новика, совсем ещё ребёнка. Вот ещё один, и ещё...

  А этот, с васильковыми глазами... сердце на мгновение замирает, и сразу начинает сильно бить, как колокол бьёт набат. Я стою и не могу отвести глаз. В руках по-прежнему щит и сабля. Рукоятка сжата, с сабли и щита стекает кровь. Везде кровь, своя, чужая, горячая, растопившая снег до самого льда, а среди всего этого васильковые, остекленевшие глаза теперь вечно молодого парня.

  – Здесь боярин. Эвон стоит.

   Рядом кто-то останавливается. Стоим немного молча, потом этот кто-то делает шаг вперед, и я вижу деда Матвея. Он наклоняется и закрывает погибшему глаза. Тихо шепчет молитву, крестясь и распрямляется. Потом отбирает у меня саблю, вытирает окровавленный клинок о халат мертвого степняка, вкладывает в мои ножны. Смотрит мне в лицо, вздыхает и достает флягу. Сделал несколько глотков. Отдал обратно.

  – Не надо воды, самогону дай.

  – Это и есть самогон, Володя. – Кубин сам глотает из фляги и протягивает мне. – На, хлебни ещё, но не думаю, что поможет.

  Я пью крепкий самогонный настой как воду. Действительно не помогает.

  – Тут может помочь только враг, насаженный на остриё своей сабли. – Матвей Власович оглядывается вокруг. – Да только вот перебили мы всех, Володя. Ты потерпи. Пока потерпи.

  – Власыч, это же дети. ДЕТИ, черт возми! А я их в бой.

  – Нет, Володя. Они перестали быть детьми, когда встали с оружием на защиту родины. Они вои Руси-матушки.

  – Я понимаю, Власыч, но ничего с собой поделать не могу. За каждого... за каждого погибшего парня я возьму по две жизни у поганых. А тех новиков, что сейчас живы остались, я на родину матерям верну. Должен вернуть. Чтоб продолжили род, стали отцами.