Текст книги "Завещание предков"

Автор книги: Владислав Валентинович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

  – Хэн ху, эрчтей цэрэг?

  Не дождавшись переводчика, сказал:

  – У нас все великие воины, монгол. А я простой боярин. Звать меня Владимир.

  Степняк, чуть помедлив, перевёл Батыю мои слова. Тот выслушал, кивнул и опять тихо что-то сказал, а толмач произнёс:

  – Великий хан восхищен вашим мужеством, церик Владимир. Ему нравятся сильные воины. Великий хан желает видеть таких богатуров в своём войске.

  Как назло, накатила зевота, и я, подавив зевок, резко выпрямился:

  – Я торговать своей честью не собираюсь. Русский я, русским навек и останусь. Так хану и переведи.

  Батый долго на меня смотрел, потом толмач, выслушав хана, сказал:

  – Великому хану по сердцу смелые воины. А по сему.... Великий хан повелевает. Всех уруских воинов отпустить с миром. Вы можете забрать всех погибших воев с собой и с честью похоронить их.

  Вот это номер! Нас отпускают. Прав, прав Кулибин – история своё возьмет. Нет никакого "эффекта бабочки", нет ничего, что помешает течению уже свершенной истории. А свою судьбу человек может творить только в своём времени.

  Из-за ханской свиты появился всадник в черном халате. Он пристально посмотрел на меня и, подъехав к Батыю, что-то сказал. Толмач, тут же, перевёл:

  – Ты тот Велесов, что бился у реки с двумя сотнями против двадцати.

  Я пожал плечами:

  – Да я тот Велесов. И что? – И пригляделся к тому монголу. Злость накатила волной, это был Буол. Жив, тварь. Жаль Борзов погиб, ну ничего, сочтёмся.

  – Ты убил много воинов хана.

  – Мы ведь враги. – Подавив очередной зевок и пожав плечами, сказал я, при этом пристально смотря на Буола. Не достать, далеко стоит. И вон сколько стрел направлено, просто не успею.

  Батый долго смотрел на меня, наконец, двинув чуть вперед коня, впервые сказал громко:

  – Би холдуулах чи. Бид мєн цуглах, миний дайсан

  И я понял его, повторив про себя – конечно, встретимся. А хан развернулся и ускакал прочь. Вслед за ним двинулась его свита, затем, обтекая меня на почтительном расстоянии, ушла ханская гвардия.

  Я озирался, не понимая – что происходит? Монголы уходили, игнорируя меня и оставшихся на холме русских ратников. Ну да, как в истории и писано, то есть в сказании о Ефпатии. Пожав плечами, повернул коня и медленно поехал к укреплению. Там наверно тоже не понимают – что всё это значит?

  На середине холма меня нагнал глашатай.

  – Урус, вот возьми. С этим вас не тронут. – И сунул что-то в руку. Глянул и усмехнулся – на руке лежала деревяная пайцза. Такая же, как мы сорвали с шеи Кутерьмы.

  – Уй-ча!

  Монгол опустил копьё и начал разгоняться. Я толкнул бока коня каблуками и поскакал навстречу. Щит наискось, рогатину на врага.

  Удар!

  В последний момент успеваю отбросить вражеское копьё в сторону, но всё равно щит от удара, трещит, а ратовище, ударив во вражеский щит, с силой отдаёт в руку. Еле удержавшись в седле, осаживаю и разворачиваю коня, отбрасывая разбитый щит в сторону. Вижу, что степняк повернулся и тоже стряхнул остатки своего щита с руки. Это радует, хоть будут равные шансы. А монгол поднимает копьё и орёт:

  – Уй-ча!

  Наклонив копьё, поганый опять атакует. Дал коню по бокам, разгоняясь, левой рукой рванул саблю и наклонился вперёд, держа клинок перед собой.

  С силой выбрасываю рогатину вперёд, целя степняку в грудь, а саблей подбиваю наконечник его копья вверх. Не успел. Страшный удар вырывает из седла.

  У-у-ус-с-с...!

  Всё тело сразу отдалось тупой болью. Подтаявший снег смягчает падение и облепляет со всех сторон. Сырость и холод проникает под доспех и приносит облегчение, но ненадолго. Рукой провожу по плечу – монгольское копьё, соскользнув с нагрудника, вспороло кольчугу, и, не достав до тела, прошло вдоль подоспешника. Опять меня спас старый бронежилет, но всё равно плечо превратилось в сплошной синяк. Матерясь от пульсирующей боли и нащупав рукоятку сабли, с трудом поднимаюсь.

  А я его всё-таки достал!

  Поганый копошился в четырёх метрах. Остриё рогатины вошло в его плечо, сорвав несколько стальных пластин вместе с солидным куском стеганого халата, и вспороло сетку кольчуги.

  Ну что же, получается один – один.

  Степняк дотянулся до мохнатой шапки, обшитой стальными пластинами и, надев её, смотрит на меня.

  – Буол?

  Так вот кто преследовал нас?

  Монгол щерится и встаёт.

  – У тебя хорошая бронь, урус. – Поганый, с саблей в правой руке и с клевцом в левой, замирает в трёх метрах от меня.

  – Зато у тебя не очень, Буол. – Покачивая саблей, достаю засапожый нож. От клевца бронь не спасёт, а кроме ножа и сабли у меня ничего нет.

  – Это была лучшая цзыньская работа, урус. – Поганый морщится, сжимая клевец в левой руке. На левом плече у него расползается тёмное пятно. Клинком показываю на него.

  – И это лучшая работа? – Оказывается, китайцы с древности брак гонят. Буол шагнул вперёд и поднял оружие.

  – Ты сильный богатур, урус, но я заберу не только твою бронь, но и твою жизнь.

  – Спешишь, монгол? – Внимательно смотрю за перемещением степняка. Кто его знает? Может он лучший в мире боец. Как-то же он справился с братьями Борзовыми. – У нас говорят – не дели шкуру не убитого медведя. Тем более у меня к тебе тоже счёт имеется.

  Перемещаюсь в сторону, держа степняка на расстоянии. Поганый покачивая оружием по-кошачьи перемещается по подтаявшему снегу. Похоже, рана его совсем не беспокоит. Плечо у меня тоже болеть перестало. Делаю ещё один шаг и останавливаюсь. Дальше обрыв и маленькая речка с потемневшим льдом. Внизу темное пятно чистой воды – в этом месте, почему-то льда нет.

  – Уй-ча!

  Степняк прыгает вперёд, его сабля скрежещет по нагруднику, пусть, главное – клевец. Ловлю его ножом и отвожу в сторону, а саблей рублю наискось. Китайская работа на этот раз не подвела. Халат расползается, открывая ровное кольчужное плетение.

  Поганый смотрит на меня и качает головой:

  – Хорошая бронь, урус. Цена – твоя жизнь.

  – Иди и попробуй взять. – Надо было ниже рубить, халат бы у него в ногах запутался, а сейчас поздно – он быстрым движением сабли отсек мешающий лоскут. Затем он делает пару резких движений. Что-то мелькает, и я успеваю отбить летящие в меня ножи.

  Буол качает головой:

  – Ты сильный богатур, урус.

  – Меня зовут Владимир Велесов, поганый.

  Монгол зашипел и шагнул вперёд, сталь в его руках замелькала. Удар справа – спасает бронь, слева и нож улетает, выбитый из руки тяжелым узким топором. Монгол, вдруг, распластался, саблей блокирую клевец, а его клинок сильно бьёт по ноге. Не обращая внимания на боль, пинаю руку с топором – тот улетает в сугроб. Степняк отскакивает, и тут же наносит быстрый удар саблей.

  Крак!

  Клинки скрещиваются и ломаются. Одновременно отбрасываем обломки и смотрим друг на друга.

  – Я сверну тебе шею также легко, как свернул её тому юнцу.

  – Попробуй.

  Монгол прыгает вперёд.

  – Уй-ча!

  Вскидываю руки и... просыпаюсь.

  Брр. Опять вещий сон?

  Костёр горит, отбрасывая свет. Вокруг сидят дремлющие ратники. Горин шевелит угли и подбрасывает дрова.

  – Что, Володимир Иванович?

  – Сон дурной. – Ёжусь от холода и оглядываюсь. Рядом, укрывшись овчиной, сопит Велесов Борис.

  – Как там дед Матвей?

  – Рану промыл, моха наложил и подвязал. Что ещё сделаешь? Всё в руках Господа нашего. – Демьян вздохнул. – Ты поспи, Володимир Иванович, я посижу.

  – А сам-то что?

  – Не спится мне.

  Киваю и, устроившись удобнее, опять окунаюсь в дрёму.

  Караван из всадников и саней вытянулся на полверсты. Сорок три смертельно усталых ратника верхом и длинный обоз с ранеными и убитыми. Мы забрали всех, не могли оставить своих павших братьев без погребения. Но сил похоронить столько народу не было. После битвы ратники от усталости валились с ног и всю ночь спали, а утром явились поганые.

   Как только рассвело, те монголы, что ночевали у подножья холма, поднялись и стали собирать своих соратников, не обращая внимания на ощетинившихся щитами и рогатинами русских. Как только они убрались прочь, мы стали собирать своих погибших.

   Господи, не похоронить нам всех. В живых осталось чуть более сотни воев. Из них с тяжелыми ранениями половина. Было решено собрать всех погибших и отвезти к ближайшему селению и там, с помощью местного священника отпеть и похоронить. Наш батюшка погиб во время последней атаки, закрывая собой раненого ратника. Его положили на сани рядом с телом Коловрата. Монголы не тронули ни одной лошади, так что саней и лошадей хватало, только пришлось оставить все большие щиты – на кой они нам теперь?

   Я ехал впереди и думал над последним сном. Что он означал?

   Как только я заснул, то опять приснился берег неизвестной реки и наша схватка с Буолом.

   – Ты умрешь. – Прыгая на меня, крикнул поганый.

   Я вскинул руки навстречу, схватив степняка за остатки халата и, уперев ногу в его живот, перебросил Буола через себя. Сильно бьёт болью наконечник от сломанной стрелы, застрявший где-то сзади . Стараясь не замечать тупой боли по всему телу метнулся следом, но напоролся на удар ногой. Вывернулся, гад.

   Вскочили.

   Монгол крутанулся, и я с трудом блокировал его удар. Его легкая китайская кольчуга не связывала движения, чего не скажешь о моей брони. А тот ногами машет, что твой каратист.

   Удар!

   Успеваю перехватить его ногу и нанести удар рукой. Он падает и тянет меня за собой. Сцепившись, покатились по откосу. Буол оказался сверху и как я не пытался, никак не удавалось его сбросить. Застрявший в брони наконечник опять впился в плечо и кровь, пропитавшая всё, потекла по шее. Борясь, съехали к самой воде.

   – Вот и всё, урус. – Поганый оскалился. – Сейчас ты умрёшь.

   Я ощутил жуткий холод, это голова окунулась в ледяную воду. Выгнулся дугой, пытаясь сбросить степняка, но только больше съехал в реку. Из-под воды услышал торжествующий хохот монгола.

   И проснулся.

   М-да, я поёжился вспоминая яркую картину боя, сны мои сбываются. Значит, мне предначертано погибнуть? Когда? Успею ли я выполнить обещание?

   Конь обогнул высокую ель, тропа повернула и запетляла среди густого подлеска.

   Когда этот бой произойдёт? У какой реки он будет? Там мы с поганым, почему-то одни. Где в этот момент будут все?

   Оглянулся, сразу за мной, дремля на ходу, ехали Борис и Илья. Их лошади шли шагом, повторяя все повороты тропы. Они выжили в последней битве, на удивление мне. Надеюсь, с ними и в будущем будет всё в порядке.

   Обогнав Лисина и Велесова, подъехал Демьян. Хоть он и крепился всё это время, но выглядел смертельно усталым. Лицо осунулось, под глазами синие круги.

   – Один из Коловратовских говорит, что тут недалече деревня есть. Там на дневку можно встать, а то скоро падать начнём.

   – Значит там и встанем.

   Демьян прав, скоро усталость свалит тех, кто ещё может передвигаться, а мороз доделает то, что не сделали монголы. Надо вставать на дневку. А кого послать в дозор? Все ратники идут позади, сразу вслед за санями. Они прикрывали наш уход с поля.

   Пропустив Илью Лисина и Бориса Велесова, тронул за руку дремлющего на ходу Бравого:

   – Иван Пантелеевич, пройди назад и возьми десяток. Надо проверить деревню впереди.

   Бравый напрягся, глядя вперёд, а я рванул коня, судорожно шаря в кармане и ругая себя – надо было идти тем же путём, как шли дружинами от первого лагеря. Там мы могли бы отдохнуть, но пошли севернее, и теперь нате – впереди, у большой ели, выстроившись вряд и перегораживая тропу, стояли степняки.

   "Десятка два" – посчитал я. И встали удачно, сразу не прошибёшь. Похоже, они двигались по тропе навстречу и первыми заметили наш отряд.

   Я сразу решил – что делать. Этих мы, конечно, сомнём, а что дальше? Там, позади них деревня, в которой наверняка есть ещё поганые. Вот они нам уже не по зубам. В отряде всего сорок три ратника и много раненых на санях. Потом назад повернуть? К тысячам монгол, всё ещё стоящим на том поле боя? Нет, нам назад ходу нет.

   Наконец вырвав из кармана пайцзу, я выехал вперёд.

   – Анхаарал гэх гийцетгэл! – Я не уверен, что произнес фразу правильно и на всякий случай вытянул перед собой руку с деревянным пропуском.

   – Ты что делаешь, боярин? – Тихо прошептал Борис. – Их же всего два десятка.

   Глядя на степняков шепчу в ответ:

   – А в деревне, что там впереди остальные. Этих порубим, а дальше что?

   Из строя выехал монгол и вгляделся в пайцзу, коротко кивнул, выкрикнул команду, после чего степняки, развернувшись, ушли по тропе к деревне.

   – Надо было к полудню ближе идти, а мы верхом пошли. – Сказал Бравый. – Но с другой стороны, кто знает, где с бедой столкнёшься?

   – Нам до запасного лагеря здесь ближе. – Кивнул я. И, посмотрев на угрюмых парней, сказал:

   – Вот что, ребята. Там в деревне, скорей всего, поганые лагерем стоят. Нам, во что бы то ни стало, надо мимо них пройти, не дёргаясь. Нас они не тронут, но и нам на них даже смотреть не надо.

   Скрипнул зубами – что несу? Как нам пройти? Стоит кому-то косо посмотреть или схватиться за саблю, то сразу начнётся бой, и всем раненым в обозе конец.

   Растолковал это угрюмым новикам. Борис хмуро кивнул, соглашаясь, затем кивнул и Илья.

   – Надо остальным сказать. – Бравый развернул коня и поехал вдоль остановившихся саней.

  Мы выехали из подлеска и остановились, дожидаясь, перестроенный в две колонны обоз. Но всё равно он растянется, как не перестраивай. И прикрывать его трудно. Нам только до того края леса дойти и спокойно убраться подальше. Хоть и предстоит опять ночевать на морозе, но рядом не будет врагов, кроме холода. Сколько ещё не проснётся утром раненых? И ничем помочь не можем. Ничем! Хочется выть от бессилия, но нельзя.

  На поле перемещались табуны, а по краям леса горели костры и сидели табунщики. Справа, у самого края поля, стояла деревня, дворов на двадцать. Надо же, не спалили, как те, что нам встретились на пути от засад.

  От крайних домов, навстречу нам скакали всадники.

  – С сотню, мыслю, будет. – Бравый положил руку на эфес сабли и покосился на меня. – Одолеем, Володимир Иванович. После вчерашней сечи, эти нам на один зуб.

  – Одолеем, чего уж! – Илья задорно выехал вперёд, а Борис нахмурился. Видно, похожие мысли у нас с ним.

  Да, одолеем, но, сколько при этом поляжет наших? А раненых в санях кто оборонит?

  Покачал головой:

  – Нет, бояре, мы поедем мимо. – Я показал на вытягивающийся из леса обоз. – О них кто позаботиться?

  – Да, обоз, конечно, нам руки вяжет. – Иван Пантелеевич вздохнул.

  Степная сотня была уже близко, и я ткнул каблуками коня и выехал вперёд. Держа на вытянутой вперёд руке деревянный пропуск, кричу ту же фразу, что сказал дозору в лесу:

  – Анхаарал гэх гийцетгэл!

  Понимают, раз притормозили и чуть приподняли свои копья. Значит, правильно сказал. Степняки остановились в десяти саженях, встав полукольцом. Вперёд выехал один степняк, пригляделся, прищурившись к пайцзе, кивнул и, бросив злобный взгляд на меня, сказал:

  – Сайн.

  Развернул коня и махнул рукой.

  – Ард!

  И степная сотня, ускакала, разделившись на две части – половина к деревне, половина к табунам.

  – Сказал, как в душу плюнул, погань такая. – Бравый сам сплюнул, и подвигал саблю в ножнах.

  Мы уже на половине поля, а сани всё выезжают из леса. На противоположной стороне плотный лесной массив, а справа, у самого края деревни, виднеется пролесок. Вот туда и придётся свернуть. Показываю куда править вознице на первых санях, и обоз начинает приближаться к деревне.

  – Кгарррг!

  Черный ворон пролетел вперёд и, лениво помахивая крыльями, скрылся за деревьями, а я, привстав на стременах, закрутил головой.

  О чем он предупредил в этот раз? Что может случиться?

  Полусотня степняков, что ушла в поле за табуны, не видна, наверно находится на другой стороне поля, охраняя лошадей. Другая в деревне, и до нас им нет дела. У нас пайцза, выданная самим Батыем, что ещё?

  Присмотревшись, увидел сбатованных лошадей у самой околицы, а поганые суетились между домами. Что именно делали, пока не понятно, но можно предположить, что просто грабили, стаскивая в центр деревни то, что понравится.

  Пускаю коня быстрей и вместе со всеми боярами, подрезаю обоз, чтоб встать и идти справа от него.

  Приблизились к деревне, и стало понятно, что я прав. Донёсся плач, причитания, и открылась картина грабежа. Злость накатила волной. Отвернулся, чтобы не видеть всего этого. Даже глаза закрыл. Каждый удар сердца как гром набата, а пайцза стала жечь, словно раскалённое железо.

  Чувствовал себя предателем, Кутерьмой. Мы, русские вои и идём мимо, а там, в деревне, хозяйничают степные шакалы.

  Обоз с ранеными связывал нас по рукам. Если бы не он!

  Оглянулся – от того края леса только отошли последние сани. Головные начали втягиваться в перелесок. Скорей бы. Кричу, чтоб ускорились, а сам кошусь на мрачных бояр. Они с ненавистью смотрят на поганых, но молчат, понимая, что и как. Ведь, атакуй мы эту полусотню, останется обоз без прикрытия, а те поганые, что ушли в поле, запросто перебьют всех на санях и ударят нам в спину. Вот и скрипели зубами от бессилия.

  Чертова пайцза. Перехватил её рукой и с силой сжал, сорвав с бечевы.

  Половина обоза в перелеске. Крики в деревне усиливаются. Из крайней избы выскакивает молодая женщина, одетая в одну рубаху и с рыданием бросается в нашу сторону.

  – А-а-а... спасите... родненькие!

  За ней, смеясь, кидается степняк, и настигает её почти рядом с нами. Свалив женщину резким ударом в спину, поганый хватает женщину за волосы и, намотав их на руку, смотрит на нас.

  – Урус гоо бёсгёй эмэгтэй хён. Сайна. – Ощеривается и тащит жертву в сторону домов.

  И тут мои глаза встречаются с глазами этой женщины.

  Раздавленная пайцза летит в снег и сверкает клинок, разваливая монгола пополам. Стряхивая с сабли кровь, пускаю коня в галоп. В секунды долетели до саней с награбленным. Бояре в иступлении работают саблями, вымещая всю злость и ярость на поганых. Все степняки, что находились на улице, в мгновение изрублены. Из двора напротив выскакивают два монгола. Первый поднимает щит, принимая удар меча, но Горинский клинок входит в него как в масло. Второй поганый, вереща, скрывается за дверью. Ратники соскакивают с коней и вламываются в дома. Оттуда доносится звон стали и яростные крики.

  Всё, с этими покончено. Что там другая половина степняков?

  Разворачиваюсь и скачу на край деревни, где привстав на стременах, вглядываюсь в поле.

  Черт, так и есть! Табуны ушли далеко, но видно, что от них скачут всадники. Услышали звуки боя, или просто возвращаются обратно?

  – Эй! Сюда!

  Но, в запале, меня никто не слышит. Вижу Лисина, высочившего из двора с саблей в руке.

  – Илья, всех сюда! Поганые!

  Тот кивает и кидается с криком по дворам, а я смотрю на поле.

  Черт! Их больше чем полусотня. Втрое больше. Об этом меня предупреждал ворон?

  Собирается всего сорок ратников. Против полутора сотен? Видно, врал мне сон, не у реки мне погибать, а здесь.

  Рысью огибаем обоз, медленно втягивающийся в лес. Очень, очень медленно он ползёт. А степняки уже разогнались. Ничего, сейчас мы их притормозим.

  Осадив коня, открываю тул. Лук в руку, стелу к тетиве. Рядом шуршат, доставая стрелы и луки бояре.

   – Мало стрел, Володимир Иванович. – Глядя на степняков произнёс Бравый.

   – Значит, промахиваться нельзя, Иван Пантелеевич.

   Хмыкает Горин. Ну да, он не промахнётся. Хорошо бы чтоб не промахнулись и остальные.

   – Бей!

  Защелкали луки. Я привычно выцеливаю врага, как будто видя вблизи его перекошенное лицо.

  На! Поганый откидывается назад со стрелой в глазу. Почти весь передний ряд покатился по снежной целине. Строй сбился, но скорость не сбросил.

   – Бей!

   Слетело ещё с десяток поганых, остальные крепче сомкнули строй и подняли щиты.

   – Бей!

   Снова закувыркались кони, подминая седоков.

   Всё, кончились стрелы. Кричу стоящим рядом Велесову и Лисину:

   – Во второй ряд вставайте.

   – Володимир Иванович! – Возмущаются оба одновременно.

   – Делай, что старшие говорят. – Оттесняя их назад, ворчит Бравый. Усмехаюсь про себя – "знал бы ты, кто тут старше, и на сколько". В первые ряды выходят взрослые ратники, оттесняя назад новиков.

   Пора, монголы уже в двухстах метрах. Начинаем разгон, плотно сбившись и опустив рогатины. Перед сшибкой над полем проносится клич:

   – Китеж!

   Удар! Вражеский наконечник подбиваю в сторону, а моя рогатина пробивает край монгольского щита и застревает в теле, вырываясь из руки. Саблю из ножен и сразу бью в бок степняка. Удачно!

   Бум!

   Щит вырвало из руки, и он улетел вместе с латной перчаткой. Откинулся назад, пропуская копьё над собой и отсекаю руку врагу.

   Удар! Не успел отвести наконечник копья, и он пропарывает край кольчуги на боку. Чудом удержался в седле, но при этом выронил саблю.

   Вырываюсь на простор, впереди никого, только вдалеке табуны. Конь останавливается и начинает валиться на бок. Соскакиваю и оборачиваюсь. Из сшибки вышли двадцать пять бояр. Ещё четверо пешие и сейчас ловят монгольских коней. Мне тоже надо лошадь. Рядом оказывается Лисин.

   – Жив, боярин?

   – Жив-жив. Коня надо.

   – Сейчас.

   Илья быстро поймал лошадь. Пока он её вел ко мне, я успел разглядеть тех, кто вышел из сшибки живым. Среди ратников, ловящих лошадей, увидел Велесова и Горина, скривившегося на один бок. Рысцой направился к ним, добив по пути, копошащегося в снегу монгола. Свою саблю я обнаружил торчащей рядом с бьющейся в агонии лошадью. Почти сразу нашел свою рогатину. Щита не нашел и, подобрав монгольский, поднялся в седло.

   – За мной!

   Два с половиной десятка кинулись догонять оставшихся степняков. После сшибки они не остановились и поскакали дальше к обозу. С последних телег поднимались раненые, бежали возницы с передних саней. Вставали все, кто мог двигаться, и готовились дать последний свой бой.

   У перелеска закипела схватка. Часть монгол развернулась навстречу нам, и мы опять сшиблись. На этот раз сбил троих и, выскочив к обозу, сразу обрушил клинок на сражающегося с раненым ратником, степняка. Удар в спину, разворачиваюсь. На меня навалилось двое. Сабля идет кругом, отбивая вражеские клинки, от щита летят щепки. Что-то мелькает и один из поганых откидывается с болтом в шее. Это Кубин. Зарубив степняка, смотрю в глубину перелеска. Там, у сбившихся в пробке саней, тоже идёт схватка. Обозники рогатинами отгоняют конных монгол, раненые, кто может держать оружие, ощетинились клинками. Рядом с санями, где лежит дед Матвей, крутятся два степняка. Возница размахивает оглоблей, не подпуская их ближе, а Кубин заряжает арбалет. Направляю коня туда, по пути наколов монгола, выскочившего из-за ёлок.

   Кубин навёл арбалет на поганого напротив и, вдруг, повернувшись, выстрелил мне навстречу. Сзади кто-то вскрикнул и упал, а я, не оглядываясь и не обращая на боль от удара сзади, ринулся вперёд, так как увидел, что монгол замахнулся на Матвея Власовича. Сходу рубанув степняку по затылку, а второго сбив с коня торцом щита, слетаю с коня и кидаюсь к саням, добив сшибленного врага.

   – Власыч! Власыч! – Я тормошил безвольное тело и смотрел на человека, ставшего мне лучшим другом.

   Эх, Власыч, Власыч. Зачем стрелял, ценой своей жизни спасая меня? Убил бы поганого напротив, был бы жив, а я как-нибудь обошелся. До этого обходился же. И не прав был ты, когда говорил, что то был твой последний бой. Вот твой последний бой.

  Сквозь красное марево в глазах и звон в голове, я не сразу понимаю, что мне говорит та женщина, которую за волосы таскал монгол.

   – А?

   – Что делать, боярин?

   Медленно обвожу взглядом место схватки. Что, все наши полегли, и я остался один? Нет, вон Борис куда-то на коне поехал и подходит, покачиваясь Илья. Садится рядом, прямо на снег. Слева появляются четверо новиков, еле стоящих на ногах. Четверо счастливых, так как их четверо, не считая Илью и Демьяна и было. А где сам Горин?

   – Так что делать-то, боярин? – Женщина повторила свой вопрос, и я увидел ещё небольшую толпу селян, что стояла невдалеке. В основном женщины и дети, но есть и мужики.

   – Уходите. Придут поганые – вырежут всех. В отместку. И сожгут. Берите свой скарб, что ещё не нагружен, – я показал на сани, стоящие в центре деревни, – вон, почти собраны, и уходите.

   Но селяне стояли столбом, и не двигались.

   – Наш обоз сейчас уйдёт. – Я не собирался долго их уговаривать. – Соберём всех павших и уйдём.

   Да, уходить надо срочно. Сколько у нас времени? Подозреваю что мало. Даже если уйти сейчас, то по следам найдут. Надо их отвлечь, а следы замести. Хорошо бы снег пошел, вон какие тучи идут, и мороз спал, но когда он ещё пойдёт?

   Наконец селяне зашевелились. Женщины кинулись к домам, а несколько мужиков подошли ко мне.

   – Боярин, мы поможем убиенных собрать.

   Я устало кивнул, так как у нас самих сил почти не осталось, да и времени в обрез. Мужики, поклонились и, перекрестившись, начали переносить убитых и складывать тела на сани.

   Из густой молодой ёлочной поросли вдруг вывалились двое – Варнавин Николай и Демьян. Вышли и упали, снег вокруг них сразу покраснел. Удивлённо смотрю на Варнавина – он же в первых санях был и заместо возницы правил. В бою на холме, ему сильно ногу поранили, да и стрелу он заполучил в ключицу.

   – Николай, ты чего, у тебя же нога вся иссечена.

   Тот поднял бледное лицо:

   – Они брата убили, прям на санях, копьём, а я лежать буду? – Он сжал зубы, и стал подниматься. Рядом зашевелился Горин, но встать не смог. И они вместе, поддерживая друг друга, попытались подняться. Встал, поднял обоих и помог дойти до саней. Присел сам.

   Глядя на мужиков, что таскали тела ратников и укладывали их на сани, подумал, что остаётся только один выход. Когда придёт монгольский карательный отряд, надо отвлечь его на себя и уходить, уводя их в сторону и давая шанс раненым на обозе.

   Резко встал. В глазах потемнело, и закружилась голова. Отдохнуть бы, да некогда. Присел обратно, так скажу.

   – Вот что сделаем. Ты, Николай, веди обоз ко второму лагерю, он ближе. Там отдохнёте, потом до первого селения. А я и... – Замолчал, оглядываясь. А с кем? С новиками? Их шестеро, вместе с Борисом Велесовым, плюс я. Семеро. М-да. Вздохнул.

  – А я, с парнями, поганых на себя возьму. На полудень их уведу. А там, если от них оторвёмся, выйду к Оке и по ней в родные края. А вы, как управитесь и подлечитесь, туда же возвращайтесь. Будем опять силы против поганых собирать.

   Горин поднял голову и что-то прохрипел, но я его перебил.

   – А ты, Демьян, в обозе останешься. Вон как изранен весь.

   Я показал на него проходящим мужикам.

   – Отнесите его в сани.

   Тот было дернулся возразить, но всхлипнув, потерял сознание. Сильно же досталось "косой сажени". Его унесли, а я спросил Лисина:

   – Ты-то как, Илья? Цел?

   – Цел, Володимир Иванович, на удивление, только зело устал.

   – Скоро отдохнем, Илья. – Я похлопал парня по плечу. – Вот с погаными управимся и отдохнем.

   Не думал, что у нас будет столько времени. Как только в перелесок втянулись последние сани, вслед за ними ушли быстро собравшиеся селяне, загрузив последние свои пожитки на уже полные волокуши с награбленным монголами добром.

   Я оглядел своё воинство.

   Никита Савельев, среднего роста, поджарый крепыш. У него в битве на холме погиб брат.

   Егор Русак, высокий и полностью седой пятнадцатилетний парень, с вечно хмурым лицом. Его отец погиб на Буевом поле у Больших Ключей.

   Похожие друг на друга, но не братья, два Михаила. Один сын боярина Макарова, другой боярина Стастина. Их отцы тоже сложили свои головы в недавней битве, сражаясь рядом с Ефпатием Коловратом.

   Лисин Илья, видевший, как погиб его отец. Теперь уж точно никто не вспомнит предательства его брата Гришки Кутерьмы, а будут помнить только отвагу бояр Лисиных.

   Борис Велесов, мой предок. Странно, а ведь во сне я Бориса-то и не видел. Отец был, и все мои предки, вплоть до основателей рода. А Бориса не было. Может это означает, что он для меня ещё жив? Да, жив, и будет жить. Я обещал и обещание выполню.

   Приготовились мы основательно. Собрали все стрелы, что нашли. Набили тулы под завязку. Собрали все щиты и навесили их на лошадей, хоть какое-то прикрытие от стрел. Сами приготовили по паре щитов. Эти повесим на спину, будут дополнительно прикрывать нас самих. Если придётся столкнуться в прямом бою, то один, чтобы не мешался, скинуть не проблема.

   Успели немного отдохнуть и даже перекусить. Уходящие селяне подкинули нам продуктов в запас. Так что едой мы обеспечены на три дня. Наши лошади, после того как на них навесили всё, что мы хотели взять с собой, стали похожи на танки, и, казалось не выдержат быстрой скачки. Но это были монгольские лошади, не очень быстрые, но выносливые. Нам главное чтоб монголы за нами погнались, а там всё лишнее сбросим и пойдём налегке, тем более, что до родных краёв всего два перехода.

   Тучи нависли над нами, подгоняемые ветром, и, казалось, задевали вершины высоких елей. Ещё чуть-чуть, зацепится, и обрушит на землю свои неисчерпаемые снежные недра. Но снега не было, а жаль, очень бы помог нам. К тому же ещё потеплело, и, по ощущениям, было около нуля. Чёрт, при такой температуре на снегу все следы четкими будут. А обоз оставил хороший след. Хорошо, что по лесу уходил, а не через перелесок к недалёкой речке.

   Монголы появились, когда я уже решил уходить, считая, что больше ждать незачем. По моим подсчётам, обоз сейчас в пятнадцати верстах отсюда. Стоит только ему войти в тот лес, что стоит у болот, и всё, монголам его не видать.

   На том краю поля, где раньше паслись табуны, ушедшие неизвестно куда, появилось черное пятно, быстро увеличивающееся в размерах. Никак Батый сюда целый тумен отрядил? Ха-ха. Польщён! Знали бы они сколько нас. Семеро! Ничего, как увидят, что тут русских всего-то полдюжины, то в погоню пошлют десятка два, или полусотню. Все равно такой ораве конных в лесу не развернуться.

   Мы выехали чуть вперед, чтоб быть видными на фоне леса. Выстроились в ряд.

   – Ну, что раздраконим поганых напоследок? – Я достал лук и открыл тул со стрелами. Глядя на приближающиеся степные сотни, сказал:

   – Парни, я хочу, чтоб вы выжили. Вам ещё отцами надо стать.

  Только по пять стрел мы успели выпустить, как монголы дружно ответили. Рядом с нами выросла ровная поросль одинаковых смертоносных палочек. Но при такой плотности падения стрел, удивительно, что никого не задело. Степняки пока далеко, но ещё чуть-чуть и от их стрел спасения не будет.