Текст книги "Нф-100: Шутки Георга Дебича (СИ)"

Автор книги: Владислав Чупрасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Смяв и скинув с себя одеяло, Хампус вздохнул.

– Ладно, по-дружески не получилось. Извини, Седрик, я дважды не предлагаю, – он неспешно надвигался.

Седрик почувствовал, что попал в западню. Стоило, наверное, хотя бы выйти в коридор, чтобы было, куда бежать. Но что уж думать, как пройти метеоритный пояс, если корабль разбит.

Хампус ухватил его за предплечье и сильно, до боли, сжал. Приложил ладонь к сенсору, дверь пикнула и открылась.

– Я всем сообщу, что лично изловил психа, после чего погрузил его в кому. К сожалению, теперь твое лечение несколько затянется, но ты сам в этом виноват. Думаю, если ты вдруг проснешься... хотя нет, вряд ли. Но если вдруг проснешься, меня здесь уже не будет. Ты будешь по мне скучать?

Если все это было правдой – и Карл в самом деле умер, а Седрику это только предстояло, то все было куда хуже, чем он мог себе представить. По крайней мере, планы о совместном с напарником побегом на третью станцию только что рухнули, как плохая голограмма. Чувствуя себя уже одной ногой на том свете, Седрик набрал в легкие побольше мерзкого местного воздуха и обреченно заорал, чем удивил не только Хампуса, но и себя.

Хампус, недолго думая, приложил Седрика головой о стену, отчего перед глазами у него пошли круги, а крик застрял где-то в горле.

– И чего ты этим добился? – мрачно прошипел Хампус, на повороте так сильно сжимая локоть Седрика, что тот вяло вскрикнул.

Да ничего он не добился. И, кстати, ничего добиться и не пытался. Просто ему захотелось вот так вот по-детски бессмысленно заорать. Может, и правда он псих с мозгами не на месте?

Теперь же в голове стояла какая-то нехорошая вибрация напополам с тихим металлическим звоном, а нос наполнился то ли соплями, то ли кровью. В любом случае, ничего хорошего.

Седрик шмыгнул носом, хотя рыдать не собирался. Хампус понял это по-своему и презрительно бросил, встряхнув его хорошенько:

– Баба.

– Да кровь идет, – огрызнулся Седрик. Раз уж терять нечего, то можно не размениваться на вежливость.

Из бокового коридора вынырнула взволнованная Ванесса.

– Что случи... ай! – она вскрикнула и прижала ладони к лицу.

Хампус тихо выругался и был вынужден остановиться, сжав руку Седрика так, что запросто мог сломать кость.

– Поймал, – нарочито запыхавшись, ответил Хампус. – Пытался меня убить, а потом сопротивлялся.

Ванесса, кажется, перепугалась еще больше. Стараясь не смотреть на опустившего голову Седрика, подскочила к Хампусу с другого бока.

– Вы целы?!

– Я цел. А теперь отойди, вдруг он на тебя бросится.

Ванесса потеснилась, но Седрик никуда не пошел, даже когда Хампус сильно дернул его за руку.

– Я не брошусь на нее, – тихо пробормотал Седрик.

– Что он сказал? – тихо спросила Ванесса.

– Что ты сказал? – угрозой переспросил Хампус.

Седрик чуть повысил голос.

– Я сказал... о, черт! – Седрик зажмурился от боли и замолчал. Хампус чуть ослабил хватку, чувствуя, как дрожат под пальцами мышцы.

– Отпустите его, ему же больно! – не очень логично потребовала Ванесса, ну да от нее и не требовалось взвешенных решений.

– Я не могу его отпустить, – ласково, как еще одной психически больной, пояснил Хампус. – Потому что существует вероятность, что он бросится на кого-то из нас. И если вдруг с тобой что-то случится, это меня очень расстроит.

Ванесса, как зачарованная, кивнула, глядя на начальника. В ее взгляде читалось, что все резервные батареи мозга сели, и теперь она готова просто слушать и верить.

Но Седрик снова не выдержал.

– Да с чего бы, Ванесса! – выкрикнул он, вырывая руку из пальцев Хампуса. – Я не стал бы, уй...

Далеко он не ушел. Рухнул на колени, сжимая голову так, будто надеялся ее оторвать и выкинуть. Голова раскалывалась от пронзительной боли, к горлу поднимался тошнотворный комок.

Ванесса смотрела на него в ужасе. Потом, сама от себя такого не ожидая, подошла и присела рядом, осторожно прикоснувшись к локтю Седрика.

– Осторожно, – Хампус наклонился и взял девушку за руку, чтобы заставить ее отойти, но та неожиданно твердо вынул ладонь из его пальцев.

– Ему больно, сэр, – старательно сдерживая рвущиеся слезы, процедила Ванесса.

– Он умер, – сбивчиво и невнятно бормотал под нос Седрик, раскачиваясь из стороны в сторону и пытаясь совладать одновременно и с кровью, заливающей подбородок, и с головой болью. – Он убил его... Ванес... Ванесса, ты слушаешь? Его больше нет... И меня нет. Ты веришь?

– Верю, верю, – прошептала Ванесса, приобнимая Седрика. Она подняла полный боли и мутный от слез взгляд на Хампуса. Тот серьезно кивнул и одними губами передал:

– Все правильно.

– Седрик, ты пойдешь со мной?

Тот мгновенно помотал головой и взвыл от нового сильнейшего приступа боли.

– Он не пойдет, сэр. Помогите мне.

– Я боюсь... – начал Хампус, но закончить не успел, Седрик вскинулся и отбросил от себя Ванессу.

– Не подходи ко мне! Ты с ним! А он! Убил!

Заплакав от боли и одному ему понятных мыслей, Седрик отполз в сторону. Ванесса поднялась с пола, баюкая неудачно подвернувшуюся руку, и тихо подошла к начальнику.

– Все так плохо? – прошептала она.

– Как видишь, – пожав плечами, ответил Хампус. – Я и рад бы сказать, что все станет лучше, но так как лечение было прервано, я даже не могу предположить, как все сложится дальше. Но будем надеяться.

– Ему нужно вколоть обезболивающее. Я не могу это слышать, – Ванесса виновато покачала головой. Седрик у стены тихо хлюпал носом, сжав голову ладонями.

– Для этого нужно его отвести в медотсек. Боюсь, сейчас его трогать опасно – не для нас, для него самого, – голос Хампуса был тих и полон сожаления.

Ванесса мгновенно закивала головой так, что та запросто могла бы отвалиться, если бы держалась на шее немного хуже.

– Может, стоит позвать Карла?

– Карл пока занят, – мгновенно ответил Хампус, поворачивая голову к Седрику, который вдруг затих. Ванесса тихо взвизгнула.

Седрик медленно, придерживаясь за стену, поднимался на ноги. Глаза у него закатились, оставив только узкие голоски белков, покрытых сеточкой капилляров, губы были упрямо сжаты. Подул сильный ветер от вдруг заработавших воздухоперерабатывающих машин в центре, свет выровнялся и посветлел, снова став ярким и белым.

"Столько энергии зря", – подумал Хампус, пятясь назад по коридору, который так удачно ответвлялся и давал укрытие. Ванесса же стояла, открыв рот, и пялилась на удивительное зрелище.

"Вот дура", – успел еще подумать Хампус, прежде чем Седрик взорвался.

От него вдруг во все стороны полыхнуло жаркой, упругой взрывной волной. Хампуса выбросило в боковой коридор, Ванессу развернуло и от души впечатало в стену. Оба они тут же потеряли сознание, а спустя несколько мгновений, замигав, свет снова перешел в аварийный режим.

Мигом лишившейся всякой головной боли и, заодно, способности мыслить, Седрик рванул в сторону по коридору. В этот раз точно – на улицу и как можно дальше. Человеческие инстинкты (особенно инстинкт самосохранения) обычно куда сильнее, чем мозг. И если бы Седрик сейчас был в состоянии работать головой, то он наверняка бы бросился проверять, жива ли Ванесса. Но вместо этого он пробежал по коридору, чтобы, ухватившись за легкую внешнюю дверь, вывалиться на улицу, и еще бежать, бежать, бежать, пока не рухнет где-нибудь среди маков, где его пока что не станут искать. Потому что есть дела поважнее.

Персон не орал от счастья только потому что свет снова стал привычно-красным раньше, чем он успел оправиться от удивления. Бачок унитаза, не стесняясь в медицинских выражениях, заявил ему (и показал диаграмму), что моча такого цвета, вообще-то – это дурной признак, и вам, молодой человек двадцати одного года, шестидесяти килограммов веса и ста семидесяти сантиметров роста, хорошо бы зайти в медотсек и получить результаты анализа – образец мочи умный бачок уже отправил в лабораторию сам.

Персон давно отвык от такого и, кстати, совершенно не ожидал, что потерял почти десять килограммов. Стало интересно, что из данных кило жир, а что мышцы, но этого уже никто сказать бы не смог: весы находились в лаборатории, а станция тем временем снова перешла на аварийку. И все равно, взволнованный и икающий, Персон вывалился из санузла и побежал по коридору в поисках хоть кого-нибудь, кто мог объяснить случившееся.

"Кого-то" он нашел довольно быстро, но вряд ли лежащий без сознания Хампус мог ему что-нибудь объяснить. Приступ необъяснимой паники вдруг охватил Персона: а что, если начальник станции вдруг возьмет, да и помрет? Как они тогда будут жить?

Но Хампус был крепче, чем думалось паникующему Персону. По крайней мере, глаза он открыл уже через полминуты постоянного потрясывания, а говорить связно смог уже через минуту. А как только начал думать – минуты через две – тут же вылупился на Персона и выдал:

– Как она?

– Кто она? – не очень уверенно поинтересовался Персон. Он допускал, что мог кого-то не заметить или не выполнить какое-то поручение.

– А как вы?

Отпихнув Персона в сторону, Хампус встал и осторожно, по стеночке, дошел до коридора. Механик семенил следом за ним. И что такое "она" и почему с ней должно быть "как", понял довольно быстро.

Посреди коридора, в луже крови, из-за плохого аварийного света кажущейся совсем черной, лежала Ванесса. Бледная, с разметавшимися волосами и раскинутыми руками.

От терпкого запаха крови Персона замутило, он зажмурился и задышал ртом. Потом любопытство все же пересилило, и он взволнованно прошептал:

– Что случилось? – но ближе на всякий случай не подошел.

Хампус прошел прямо по крови, присел к Ванессе и осторожно поднял ее на руки.

– На нее напал Седрик. Я вас предупреждал?

– Пр-пре... а-а-а... дад. Предупреждал-и-и.

– Будь осторожнее, – и Хампус ушел в сторону медотсека, оставив Персона наедине с дурно пахнущей лужей крови, которую надо было бы убрать.

Но поскольку прямого приказа не последовало, Персон развернулся и потопал в свою комнату. Только заблокировавшись на все доступные (включая аварийные) замки, он почувствовал себя в безопасности. Но окончательно успокоился только после того, как заглянул под кровать и в шкаф и убедился, что Седрик нигде не прячется.

И тогда он плюхнулся на кровать и дал волю панике: а как теперь выходить из своей комнаты? Седрик же их всех убьет! А не умрет ли Ванесса? А что сделает Хампус? А-а-а, черт-черт, как же страшно!

Персон перевернулся на живот и свесил руку с кровати, карябая пальцами пол. Ему было очень непривычно думать, что кто-то из жителей станции мог сделать так, чтобы другой валялся в луже собственной крови и почти не дышал. То есть, конечно, у них всех бывали конфликты – это вообще-то неизбежно, в таком маленьком пространстве-то. Или вот, например, Питер – совершенно понятно, что этот человек может не только кровь пустить, но и кишки. Впрочем, это было всего лишь личным страхом Персона.

Но чтобы Седрик? Спокойный, милый Седрик, частенько сдерживающий порывы Карла? Как такое возможно? Так и не найдя ответа и решив, что в жестоком взрослом мире возможно все, Персон понял, что очень хочет поговорить с Карлом. На самом деле он безумно хотел поговорить с Ванессой, но это, скорее всего, невыполнимо еще какое-то время, так что оставался только Карл. Но Карл куда-то свалил еще утром.

Прокравшись к двери и подключив на экране функцию оповещения, Персон принялся ждать. От скуки он принялся копаться с опциях, пока не обнаружил, что диапазон поиска можно расширить до самого первого этажа и сузить до фигуры человека, задав примерные параметры. То есть поиск не спутает Карла с Питером или Хампусом.

Когда на экранчике, рябящем от натуги, появилось искомое, Персон, забыв о страхе и возможности встретить Седрика, рванул из комнаты. Ему не терпелось выплеснуть свое удивление и растерянность.

Но Карл, кажется, был занят какими-то своими мыслями. По крайней мере, он летел по коридору так, что чуть не сшиб Персона, но тот успел вцепиться в локоть медика и побежать следом. Карл даже не заметил, что вляпался в кровь Ванессы, обильно украсившую пол и даже немного стены коридора, а вот Персон это видел и поэтому прыгал по коридору аккуратно, стараясь не наступать в красное. Но брызги летели только так – хотя может, Персону только казалось и не так уж много крови из Ванессы и вылилось.

Обнаружив, что его комната пуста, как и предполагалось ("Может, боялся, что забыл выключить свет?" – подумал Персон), Карл наконец-то обратил на него внимание.

– Там такое... – внушительно начал Персон, хотя Карл, кажется, и так уже увидел кровь на своих брюках. – Такое...

– Ну? – Карл нахмурил брови, чего за ним никогда не водилось, и Персон поспешно выпалил самую главную новость, которую хотел ему сообщить:

– Там кровь, там, это потому что Седрик напал на Ванессу!

У Карла отвисла челюсть. Он опустился на свою кровать, потом привстал, взял с пола брошенное кем-то одеяло, свернул его и положил себе на колени, пряча руки в образовавшемся коконе. Некоторое время он тупо смотрел в пол, пытаясь переварить услышанное.

И все-таки не смог, поднял голову и повторил с каким-то жалобным выражением на лице:

– Извини, что?

– Ну как, что! – Персон плюхнулся на кровать рядом с Карлом и пояснил. – Стою я, значит, в туалете. И не смотри так – это важно! Стою я, значит, и тут бачок пиликает. Ну помнишь, как он раньше делал? Данные все выдал, послал меня в медпункт вместе с моими анализами. Да-да, я не шучу. И свет включился. Весь, а еще я слышал, как воздуховоды заработали. И тут же снова перестали. Ну вот я вышел в коридор, а там Хампус на полу, без сознания! Прикинь? Ну я его потряс, он вроде как оклемался, спрашивает меня: "Как она?". А я и не знаю, кто эта она и что с ней. А потом он как рванул куда-то... прибегает, а там посреди коридора знаешь что? Кровь! Во, как у тебя на ногах. В смысле, это она и есть...

Персон смутился, сбился с мысли, почесал щеку, на которой пробивались редкие темные волоски, и продолжил.

– В общем, а в крови лежит Ванесса, прямо на полу.

– Живая? – хрипло спросил Карл.

– Ну так-то да, тогда точно была еще живая. Ну, в общем, Хампус ее унес в коридор, а мне сказал... нет, ничего не сказал. Сказал только, что это на нее Седрик напал. Но кровь надо все-таки вытереть. Поможешь?

Карл запустил пальцы в волосы и что-то невнятно пробормотал. Что-то в том духе, что он-то поможет, но что это за нецензурная ерунда здесь происходит?

– А где Седрик?

Персон удивленно вылупился:

– Н-не знаю... Но я его не видел.

Глава 8

– Я не хотел бы вмешиваться не в свое дело, – вкрадчиво заметил Гарж, – но вашему пилоту, кажется, требуется психотерапия.

– Это тебе сейчас травматологическая капсула понадобится, – огрызнулся Ружевич.

– Вот да, примерно об этом я и говорю, – хмыкнул Гарж и вернулся к тому, чем занимался до – к возвращению в сознание Троя. Психолог, придавленный механиком, был скорее ошарашен, чем действительно сильно пострадал, поэтому смог встать и по стеночке поплестись к своему капитану.

Трой тоже не так уж сильно пострадал. Он с трудом разлепил один глаз, затем другой, мутно уставился на Гаржа. Тот придержал его за локоть, помог подняться.

– Как, жив?

– Не очень, – механик помотал головой, после чего снова уставился на Гаржа. Но голову откручивать не кинулся, что говорило о плачевном состоянии всего.

– Ладно, не будем мешать большим и сильным дядям мериться тем, чем они обычно меряются, и пойдем с тобой в медотсек. Мало ли, вдруг у тебя сотрясение... – подумав немного, Гарж все же не удержался. – Хотя о чем это я? Что там сотрясать.

– Пш-шел ты в черную дыру, – недовольно прохрипел Трой и первым потопал к санитарному отсеку. Их никто не останавливал, не звал – в коридоре вяло шевелились встающие, да капитаны переругивались между собой. И на обоих орал очень недовольный случившимся пилот.

О том, что Май умеет так орать, не только его экипаж, но и он сам узнал только сейчас. О том, что пилоту, оставшемуся без родного корабля, хреново, должны были узнать все. Оба Донни вылупились на него так, будто бы видели в первый раз в жизни, а он сам при этом имел как минимум три головы. Капитан Волк загадочно улыбался, поглядывая по сторонам.

Капитан полиции постарался взять дело в свои руки:

– Ружевич, сходи до медотсека, а? Подожди меня там, я переговорю с... переговорю, в общем, и приду. Мы пошли.

Но пилота первого класса сбить с пути было очень и очень сложно.

– Нет, капитан, – разочарованно и зло прошипел он, вцепляясь в предплечье Донни. Старший лейтенант поспешно ухватился за протянутую руку, пытаясь оторвать распсиховавшегося Мая от своего брата.

– Вы никуда не пошли. Я хочу, чтобы вы сделали так, чтобы наш корабль вернулся. Немедленно. Прямо сейчас. Или мы будем прощаться, потому что я отправляюсь следом за ним.

Ружевичу было плохо, мерзко и тошно. Не потому что все это случилось, а потому что он понимал: все уже случилось настолько точно, что это никакими приказами не исправишь.

И вот это-то и плохо.

– Послушай сюда, лейтенант, – вдруг зло и серьезно прошипел капитан Донни. – Закрой рот и не смей со мной спорить. Гребаное корыто пошло ко дну, и ты оправляешься вместе с ним. Когда мы вернемся на станцию, попрощаешься со своими лейтенантскими нашивками и первым классом. Бабьи истерики в экстренной ситуации мне здесь на хрен не упали.

На этом разговор был окончен. Уходя следом за полицейскими, Волк панибратски похлопал его по плечу.

– Держись, парень. Сходи до Гаржа, пусть он тебе что-нибудь вколет.

– Да пошел ты, – огрызнулся Ружевич, отмахиваясь.

Пожав плечами, капитан контрабандистов ушел, напоследок всем своим наказав полицейских любить и не обижать. Да кем тут обижать вообще?

Всего один... а, вот и второй, из тех, кто действительно в состоянии оказать качественное сопротивление. Ну, еще девка и мальчишка, но их в расчет можно не брать. Быстро переключающийся мозг Мая пытался работать и не думать о потере корабля. О корабле можно поубиваться потом.

Слова Донни на удивление быстро поставило все на свои места.

Никки Райт сосредоточенно, не обращая ни на кого внимания, поправляла комбинезон. Рядовые сидели на полу и о чем-то тихо говорили, решив, что если капитана поблизости нет, то можно и не ставать. Сбоку осторожно подбирался Филлипс, видимо, в надежде оказать какую-то там медицинскую помощь.

Трэвиса не было, как и медика, к которому капитаны его упорно посылали. Да и вообще контрабандисты довольно быстро куда-то делись, как будто вовсе и не были арестованы (хотя, по факту, конечно, уже и не были, вряд ли они добровольно поведут корабль на станцию). Только двое – тот, что первым заговорил с капитаном после взрыва – и еще один.

У Мая во второй раз за день перехватило дыхание. Стряхнув с себя озабоченного его психическим состоянием Филлипса, Ружевич пошел вперед, прорычав:

– Отвали.

Психолог отваливать не собирался и шел следом, видимо, надеясь, когда пилот устанет, загнать его таки в медотсек.

Ситуация накалилась до предела. То есть, Маю казалось, что все стало очень плохо еще тогда, когда "Ниньё" схлопнулась, но нет, конкретно в данный момент все стало куда хуже.

– Май, можно... – заикнулся было Артур.

– Можно не надо? – раздраженно прервал его Ружевич, кладя на плечо одного из контрабандистов руку и разворачивая его к себе.

У него было около трех секунд, чтобы понять, кто перед ним. Совершенно незнакомый тип или же тип с хорошо знакомыми лицом? Настолько хорошо, как будто его фото были расставлены по всем углам родительского дома?

Был самый маленький шанс, что Май ошибается. Просто он сейчас немного не в своем уме. И можно было бы взмолиться об этом всевышнему или еще какой-нибудь дряни, но шанс был мал настолько, насколько дурна была идея, что слово капитана сможет оживить мертвых и отконвоировать корабль назад.

Раз секунда. Ружевич решился заглянуть в лицо мужчине, который готов был уже скинуть его руку.

Два секунда. Светлые волосы, светлые глаза, тяжелый подбородок, открытый рот, чтобы послать нахрен.

Три секунда. Черт возьми! Узнавание промелькнуло с обоих сторон.

– Что ты, мать твою, здесь делаешь? – прошипел Май, не обращая внимания на то, как легко стряхнули его руку с плеча. – И почему ты вообще жив?

Макс что-то ответил Дьюле, видимо, продолжая разговор, и развернулся к пилоту полностью. Он оказался чуть выше – этого Май совсем не ожидал, но пятиться не стал. Если бы они не знали друг друга, можно было бы извиниться и слинять – но не сейчас.

За плечом Макса с любопытствующим видом маячил Эссенжи, а за своей спиной Май чувствовал напряженного Филлипса. Тому его опыт, видимо, подсказывал, что будет драка. Остальные на них не обращали никакого внимания.

– А ты как думаешь? – выставив подбородок знакомым жестом, ответил Макс Ружевич, скрещивая руки на груди. Не зная, что ответить, Май скрестил руки точно так же, и теперь они стояли, с возмущением и удивлением глядя друг на друга.

Их наблюдатели на всякий случай отошли чуть подальше.

– Я думал... впрочем, все ясно, – лейтенант понуро опустил плечи, отступил на шаг, наткнувшись на Филлипса, и тут же снова шагнул назад. – Нет, черт возьми, я совершенно этого не понимаю! Плевать на нас, но как ты с матерью своей мог так поступить? Как, черт возьми?

Макс молчал. Но, судя по презрительно вздернутой верхней губе, ему еще было что сказать, только не очень-то и хотелось.

Май глубоко вздохнул, чтобы взять себя в руки. На сегодня разочарований было более чем достаточно.

– Сержант, идем, – бросил он Филлипсу, послушно шагающему следом. – Где тут у них этот проклятый медотсек? Я хочу напиться так, чтобы даже кладбищем рулить не позволили.

– Тогда нам, наверное, не туда... – предположил Артур, плохо разбирающийся в устройстве торговых кораблей. То есть он даже предположить не мог, есть ли здесь, где выпить. Причем в таком количестве, чтобы это устроило лейтенанта.

– Заткнись и веди.

Да что было вести-то? На стене мигали указатели – значок грузового отсека, значок медотсека, кровать, означающая жилой. Не заблудишься, даже если очень захочешь.

За ними увязались и рядовые, и лейтенант Райт, которым все равно было больше некуда идти – пока капитаны не решат их дальнейшую судьбу.

– Вау, – Дьюла ухмыльнулся, когда Макс обернулся к нему, чтобы продолжить разговор.

– Ну, только ты-то не начинай, – устало попросил Ружевич.

– Знаешь, Макс, я бы и рад, но тут есть одно "но", – Эссенжи развел руками, демонстрируя полную беззащитность перед жизненными обстоятельствами. – Гарж с меня шкуру спустит и набьет ее гвоздями, если я все не узнаю и не расскажу ему. Если ты думаешь, что он может не узнать о том, что сейчас случилось, то ты просто очень плохо знаешь Гаржа. Ну что? Обещаю тебя сильно не очернять.

Макс вздохнул. Меньше всего на свете он хотел рассказывать кому-то из попутчиков о своем прошлом, но Дьюла был прав: очень мало вещей существуют на свете, которые хуже сплетен.

– Ладно, в столовую?

– В нее, – согласился Эссенжи и от души пнул чей-то треснувший шлем, разразившийся громогласным шорохом.

В столовой уже были Дари с Мэрилендом, и вот они точно уже были в курсе событий. Как только узнали?

Они молча подтянулись и сели рядом, и Макс на мгновение почувствовал себя в старшей школе, которую страшно не любил. Садист-учитель обожал, согласно каким-то древним методикам, сажать детей друг напротив друга и сталкивать их лбами. Причем половине давал неоспоримо правильные тезисы, а другим – совершенно провальные и не выдерживающие никакой критике. То ли ему нравилось стравливать одноклассников, то ли это просто методика была такая, не всем доступная.

Максу, по крайней мере, она доступна не была.

– Я плохо рассказываю. Спрашивай?

Дьюла похрустел пальцами и с удовольствием задал первый вопрос:

– Кто этот парень? Нет, не так. Мы все знаем, что это пилот копов. Вопрос такой: откуда ты его знаешь?

Ружевич как-то неуверенно почесал висок и ответил:

– Это мой брат.

– Это можно было заметить, – вмешалась Дари. – Вы очень похожи, – она повертела рукой возле своего лица, – вот этим.

– Это как сказать, – не согласился Макс. – Мы не родные братья. Наши отцы – близнецы, поэтому у нас и фамилии одинаковые, и что-то общее есть.

Некоторое время все только переваривали сказанное, после чего тишину предсказуемо нарушила Дари.

– То есть, – она облокотилась на стол и подалась ближе к Максу, – от тебя могут родиться близнецы?

– Я не стану портить свой генофонд тобой.

Насупившись, Дари отодвинулась и замолчала, впрочем, не очень сильно обидевшись.

– Начинаешь обживаться у нас, – Дьюла похлопал Макса по плечу, от чего Ружевича перекосило. – Второй вопрос: Что не так? В чем у вас проблема? Не поделили в детстве пистолет от игры "Убей зомби на диком севере"? Что, никогда в такую не играли?

Никто, как оказалось, не играл. Дьюла пожал плечами.

– Май у нас – гордость двух семей. Знаешь, Максик, – Макс скривился, кого-то передразнивая мерзким голосом, – а Май закончил школу с отличием. Смотри, какое отличие! На стену повесим! Знаешь, а Май отучился на биохиме, а зачем ты бросил биохим?

– Это что?

– Это вроде как специалист в радиационной ботанике, – пояснил Макс. – Как радиация влияет на растения и что можно из этого хорошего получить. Полезная штука, вот только университет совершенно не дает того, что нужно. Вот я и бросил. Потом уже сам учился у специалистов.

– Детские комплексы – это так мило, – с умилением вздохнул Дьюла, явно издеваясь.

– Я сейчас сломаю тебе нос, – мрачно пригрозил Макс. – Ладно, на самом деле вся суть не в этом. То, что я не люблю Мая, а он всегда считал себя в ответе за меня, потому что его об этом просили – это фигня. На самом деле ничего такого – просто я решил, что биохим, "авотмаи", мамочки и папочки у меня уже вот где, – и он показал рукой у себя под горлом, – и свалил из дома. Вообще-то мамочка знает, куда я свалил и что вообще случилось, так что то, что все они считают меня мертвым, это еще один плюс в копилку того, что надо было делать ноги раньше. Подумать только! Ма решила, что лучше мертвый сын, чем сын, занимающийся незаконной деятельностью.

Ружевич помолчал, затем вдруг яростно потряс кулаком возле своего уха.

– Вот я прям слышу, как она говорит: "А вот Май в полиции служит!". Не было у нас в семье копов никогда, не было! А этот вот отличился, мать его.

– У-у, какие комплексы мохнатые, – с удовлетворением отметил Дьюла, откидываясь на спинку своего стула. – Знаешь, Гарж немного шарит в гипнозе, может, он у тебя пошуршит в голове? Все проблемы сразу решит.

– Пошел ты в задницу вместе со своим Гаржем, – огрызнулся Макс. Он снова замкнулся в себе, когда поддерживать беседу дальше стало просто бессмысленно.

Но Эссенжи был доволен, он уже узнал все, что должен был, поэтому на посыл даже не среагировал. Куда его только в свое время не посылали и где он только не был. Так стоит ли напрягаться из-за дружелюбных тычков?

– Забавная штука выходит, – вдруг неожиданно подал голос Мэри. На него все тут же обернулись.

– В полицейские идут или по убеждениям, или от безысходности. А в преступность лезут или потому что больше нигде не приняли, или по потомственной линии, или из чувства противоречия. Интересно... – Мэриленд погрузился в свои мысли, видимо, размышляя, что его толкнуло на скользкую дорожку. Задумался и Дьюла.

Дари же осталась беззаботной. Она пожала плечами и призналась:

– Волк – мой дядя. Куда мне еще?

– Правильно, кто тебя, дуру такую, куда возьмет, – отозвался Дьюла.

Дари не обиделась.

Макс тоже молчал. С ним все было понятно и написано километровыми буквами. Бунт.

Капитан Донни понял, что ситуация авральная, по некоторым косвенным признакам. Например, по тому, что Волк собирался его шантажировать. А еще у него, кстати, было, чем. Это никак не входило в план триумфального возвращения на станцию для возвращения всех возможных и невозможных регалий.

Волк спокойно расположился в кресле в капитанской каюте, вытянув ноги. Он выглядел спокойным и уверенным, как ректор учебного заведения, к которому на поклон пришли студенты с просьбой не отчислять их, растяп.

В свою очередь, братья Донни чувствовали себя неловко и совершенно не в безопасности. Но если в случае старшего лейтенанта это никак не отражалось на его лице, но капитан просто больше злился.

– Итак, – капитан полиции плюхнулся в предложенное ему кресло, явно предназначенное для переговоров: жесткое и неудобное. – Я хочу, чтобы все мои люди, полным составом, целые и невредимые, сошли с этого корабля. Что для этого нужно?

– Ничего, – Волк хмыкнул, закашлялся, сильно потер сухие губы и скрестил руки на груди.

На недоумение со стороны полицейских он пояснил:

– Мне ничего не нужно от вас. Корабль прибывает в место назначения, где мы, мирные торговцы, закупаем товар, оставляем вас на планете, после чего отбываем на все четыре стороны. И никаких претензий друг к другу не имеем, так?

Донни помолчал, жуя нижнюю губу и что-то сосредоточенно обмозговывая. Если бы его шлем не разбился, то он бы наверняка сейчас вовсю разговаривал с первым помощником. Но эта тишина полностью устраивала Волка.

Во всем этом смиренном дружелюбии явственно чувствовался какой-то подвох. Настолько явный, что был совершенно незаметен. И Донни, в общем-то, согласный с предложенным раскладом, двинулся дальше.

– Я требую, чтобы был выдан человек, взорвавший наш корабль. Это важно.

– А знаете, – Волк нахмурился, – по дороге у нас будет Лаохоо. Мы не планировали там останавливаться, но если вы очень просите, то, пожалуй, мы можем вас оставить и там.

Донни прикинул, насколько часто корабли причаливают к кладбищенской станции. Представил, сколько человек после столь длительного ожидания останется от его экипажа. Ситуация в самом деле была хоть куда. Хоть на тот свет, хоть на другой.

– А вы можете гарантировать, что никто из моего экипажа не пострадает?

– Конечно, – Волк кивнул. – Мои люди ведь не звери, ни на кого не бросаются.

– Но кто-то ведь из них взорвал...

– Простите, – немедленно перебил его Волк. – Я не ослышался: вы сказали: "Лаохоо"?

– Ослышались, – проворчал Донни. Ему очень хотелось обернуться к брату, чтобы понять, что тот вообще думает об этой ситуации, но это бы поставило под удар его репутацию и способность принимать решения. То есть, его право быть капитаном.

Так что мнение старшего лейтенанта по этому вопросу осталось для него неизвестным.

– Хорошо, чтобы вам было спокойнее, мы заключим транспортный договор. Мы транспортируем вас в точку Б за плату, которая выразится в вашем склерозе, после чего всякие отношения между нами будут прерваны. И управление кораблем не забудьте вернуть, я не дам вам посадить вашего психованного пилота за штурвал.