Текст книги "Странник. Американская рулетка СИ"

Автор книги: Владимир Гржонко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Навестить деда погибшего друга – поступок достойный и вполне приличный. Но Фелисия заметила, как посмотрела мисс Фиби на шофера Фредди, поднявшегося в квартиру для получения указаний. Понятно, что теперь, после очередной выходки Фелисии, Фредди будет дежурить под дверью, куда бы она не направилась. А ведь после визита к мистеру Триммеру она и действительно собиралась побродить по городу. Ну и черт с ними! Как-нибудь в следующий раз…

Фредди свернул в Центральный парк, и вскоре лимузин мчался по Бродвею на север. Там, на берегу Гудзона, недалеко от Колумбийского университета стоял каменный трехэтажный фамильный особняк Триммеров. Фелисия позвонила, и дверь сразу же распахнулась. Она ожидала увидеть дворецкого, но на пороге стоял сам Триммер-старший. Они поднялись на третий этаж, в кабинет, где, по словам хозяина, можно было спокойно побеседовать, и Фелисия успела удивиться легкой, совсем молодой походке старика и полному отсутствию у него отдышки. По словам Весли, его деду было никак не меньше восьмидесяти лет.

– Ну вот, а теперь поговорим, – спокойно произнес старик, когда они расположились в креслах у огромного окна с видом на Гудзон и мост Джорджа Вашингтона, над которым как раз садилось холодное осеннее солнце. – То, что я хотел узнать у тебя, девочка, теперь, наверное, уже не имеет никакого значения…

Триммер неторопливо достал из кармана домашней куртки большую темно-коричневую сигару и задумчиво покрутил ее в руках.

– Когда я говорю «теперь», то имею в виду не только смерть моего внука, но и вообще нынешние времена. Только не подумай, что я по-старчески собираюсь ругать молодежь. Конечно, вы – другие. Совсем другие. Но это не значит – плохие... Ты не возражаешь, если я закурю?

Фелисия не возражала. Ее удивила интонация, с которой старик упомянул о гибели Весли: так говорят, скорее, о смерти очень старого и очень дальнего родственника. Конечно, Фелисия заметила, как отстраненно и спокойно он держался на похоронах, но там, среди массы чужих людей, такое поведение показалось ей естественным. Она и сама не любила выставлять напоказ свои чувства. Но после встречи с Весли легкость, с которой старик говорил о внуке – теперь, когда они остались наедине – насторожила ее.

Триммер-старший тщательно раскурил сигару, выпустил облачко дыма в сторону окна и покачал головой.

– Впервые за много лет я не знаю, с чего начать разговор. Я никогда не позволял себе вмешиваться в дела моего внука. По крайней мере, с тех пор, как он научился самостоятельно держать в руках ложку. И сейчас у меня ощущение, что я копаюсь в его личных письмах. Хотя, представь себе, никаких писем после него не осталось. Ну да, компьютерный век… никто не станет тратить силы и время, чтобы выразить свои чувства на бумаге. Так вот, я не вмешивался, потому что уважал право Весли на личную жизнь. А сам он ничего мне не рассказывал.

Старик вдруг остро и недобро взглянул на Фелисию, как будто именно она была виновата в том, что Весли не посвящал старика в свои секреты. Даже мисс Фиби не смогла бы уколоть взглядом так, чтобы по коже побежали мурашки… Фелисия напряглась, пытаясь преодолеть неприятное ощущение, неопределенно пожала плечами и демонстративно взглянула на свои часики. Триммер-старший сделал вид, что не заметил ее недовольства. Он производил впечатление человека воспитанного, но непреклонного, как и папан. Она давно привыкла к тому, что люди их круга ведут себя практически одинаково, словно именно этому обучались в оксфордах и гарвардах. Но сейчас Фелисия чувствовала, что старик в нерешительности ходит вокруг да около, не зная, с чего начать. Ведь вряд ли он пригласил Фелисию только для того, чтобы рассказать, каким замечательным он был дедом.

– Одно время я подозревал, что он влюблен в тебя, был уверен, что у вас роман. Слишком много телефонных звонков, слишком часто в последнее время он объяснял свое отсутствие по ночам встречами с тобой. Но я ошибался. Не так ли?..

Фелисия вдруг почувствовала, что неумолимо краснеет под колючим взглядом: похоже, старик догадывается о нетрадиционных пристрастиях Весли и теперь хочет, чтобы она подтвердила или развеяла его подозрения. Ну, конечно, ведь все они принадлежат к настоящей аристократии – особой касте, среди членов которой гомосексуализм столь же недопустим, как инцест. Что бы там не думал по этому поводу весь мир, для людей их круга это позор, несчастье, несмываемое пятно...

Она вспомнила: несколько лет назад, когда они прогуливались после ужина по набережной, Весли со смехом рассуждал о жизни и обычаях семей. Накануне его приняли в закрытый клуб «Плюс два», и Весли все никак не мог успокоиться, пытаясь передать в лицах ритуал посвящения. Понятно, что все это жуткие глупости, но Фелисия, сама выросшая в такой семье, никогда раньше не задумывалась над тем, насколько странным может показаться их образ жизни кому-нибудь постороннему. Замкнутый, не впускающий к себе чужих мир миллионеров из старых семей имел собственную моду, свои правила и привычки. Например, никто из них никогда не носил с собой деньги, ключи от квартиры, даже документы: для решения бытовых проблем существуют специальные люди – секретари, адвокаты... в общем, прислуга.

Весли особенно веселился, объясняя Фелисии, что населению всех стран мира усиленно вдалбливается в головы, что несчастные миллионеры работают по двадцать часов в день. Да, такие люди действительно существуют, но их совсем немного. Семьи презрительно называют их «самоделками». Трудоголики, выбившиеся в люди своим трудом… в общем, совершенно никчемные существа. Зачем, спрашивается, зарабатывать эти самые миллионы, если не остается времени на то, чтобы со вкусом их потратить?

Нет, конечно, и у старых семей где-то далеко, у истоков генеалогического древа, обязательно стоял человек, составивший значительный первоначальный капитал. Но у его потомков никчемная привычка зарабатывать на жизнь в поте лица постепенно исчезала. Члены семей получали превосходное образование просто потому, что считалось: приличный воспитанный человек их круга должен обладать гибким умом и эрудицией. Для того, чтобы приглядывать за капиталами и приумножать их, опять-таки, существовала армия специалистов. У членов старых аристократических семей были совсем другие интересы. Путешествуя по миру, они собирали редкие коллекции, принимали участие в особенно изысканных торжествах в своем клубе «Плюс два», много сплетничали, заводили красивые интрижки... В этом для Фелисии не было ничего нового: папан, изредка возвращаясь домой, с наслаждением и гордостью рассказывал ей о том, как прекрасно он провел время. На их собственном острове в Карибском море, в Париже, Сан-Франциско или где-нибудь еще... По традиции, пока Фелисия не получила высшее образование, ее выходы в свет ограничивались дурацкими чаепитиями или пикниками под присмотром мисс Фиби.

– …А сказочки про тружеников-миллионеров нужны просто для того, чтобы простой народ не взбунтовался, понимаешь? – Весли многозначительно покачал головой. – Идеология, вот и все: мол, если будешь много, усердно и, главное, честно трудиться, то и у тебя есть шанс выйти в люди. Вот и работай!

Весли помолчал, глядя куда-то вдаль, на далекие огоньки нью-джерсийского берега, а потом рассмеялся:

– Когда я сказал об этом деду, он чуть вставную челюсть не потерял. Ты, говорит, даже не демократ, а просто коммунист какой-то. Тебе законы не писаны!

Фелисия невольно мысленно сравнила Весли – такого, каким он был тогда, – с тем Весли, которого она видела недавно в ужасном подвале, и неожиданно почувствовала острую неприязнь к сидевшему напротив Триммеру-старшему. Что, если Весли просто решил сбежать от семьи? Его можно понять, особенно, если предположить, что он, к примеру, влюбился... Где бы и с кем не находился сейчас Весли, ему, скорее всего, хорошо. Да и старик прекрасно выглядит для своих восьмидесяти. Смерть внука явно его не сломила. В общем, мистер Триммер не услышит от нее ни слова! Весли умер, и вместе с ним умерли всего его тайны. Фелисия невольно поморщилась: последняя фраза прозвучала слишком высокопарно, как фальшивая нота. Хорошо еще, что она не произнесла ее вслух!

Мистер Триммер-старший вдруг пригасил свой сверлящий взгляд и чуть слышно рассмеялся. Если Фелисия полагает, что он пригласил ее для того, чтобы выпытывать какие-то тайны, то она глубоко ошибается. Нет-нет, он совсем не собирается ворошить прошлое. Хотя это звучит несколько странно, когда говоришь о собственном внуке, не правда ли? Все, чего ему хотелось, это посмотреть на нее. Посмотреть и убедиться, что Весли нисколько не преувеличивал, когда рассказывал о своей подруге. Что она, Фелисия, именно такая, как он говорил – умная и очаровательная.

– Я бы предложил тебе остаться на обед, но прекрасно понимаю, что это не доставит тебе никакого удовольствия. К тому же, полагаю, тебя ждут дома, – старик легко поднялся из кресла и бросил сигару в пепельницу. – Ты позванивай мне изредка... хотя, конечно, такая просьба – проявление старческого эгоизма. Передавай привет отцу.

Фелисия так и не поняла, для чего дед Весли позвал ее к себе. Вся их беседа – если его монолог можно было назвать беседой – не заняла и получаса. Впрочем, Весли всегда говорил, что его дед – человек с причудами, и с возрастом их становится все больше. Ну и ладно! К чему забивать голову всякой ерундой? У нее и без того проблем хватает. Но где-то в глубине души Фелисия подозревала, что старик хотел ее видеть по каким-то своим, неведомым, но достаточно важным для него причинам.

Она уже стала забывать о Триммере-старшем, но через несколько дней, вечером, раздался звонок. Фредди как раз вез ее домой после занятий, и Фелисия привычно дремала, раскинувшись на мягком сидении: лекции в тот день начинались непозволительно рано.

– Девочка, – голос старика звучал так необычно и взволнованно, что Фелисия даже забыла удивиться, что ему известен номер ее мобильника, – скажи мне откровенно, это очень важно: в последнее время тебе не звонили какие-нибудь странные люди? Я имею в виду...

Мистер Триммер замялся, и Фелисия услышала, как он затягивается своей сигарой.

– То есть, я хочу сказать: не звонил ли тебе кто-либо в связи с Весли и его смертью?

Растерянная Фелисия пробормотала что-то невнятное. Она была совершенно не готова к такому повороту событий. Неужели люди, которые помогли Весли исчезнуть, пытаются шантажировать его деда?

– Видишь ли, – голос в трубке окреп, – этой ночью кто-то позвонил мне и рассказал очень странные вещи. Во-первых, как ты сама догадываешься, посторонние не могут знать номер моего личного телефона. А во-вторых, он... ну, он, этот человек… сказал, что хочет сообщить мне подробности смерти Весли. Обещал перезвонить и повесил трубку. Правда, не сказал, когда именно перезвонит…

В голове у Фелисии тяжело бухнул колокол. С дедом Весли определенно разговаривал шантажист. Надо думать, что Триммер-старший принял все обычные меры предосторожности для того, чтобы случайный человек не мог его побеспокоить; отсюда вывод, что звонивший обладал широкими возможностями. Следовательно, скорее всего это действительно тот, кто хорошо знает, что случилось с Весли на самом деле. А что делать в этой ситуации ей? Рассказать мистеру Триммеру о ее встрече с Весли? Но если предположить, что шантажист просто блефует? Невероятно, но что только не случается в жизни… Подозревать Весли в том, что он сам имеет отношение к этим звонкам, просто невозможно. Даже если отбросить эмоции, то в деньгах он явно не нуждается. Но предположим, что ее догадка верна, и Весли действительно сбежал с любовником. Тогда, возможно, именно он, этот любовник, хочет использовать такую возможность обогатиться. Что же делать?..

После небольшой паузы Триммер-старший заметил, что рассказывает об этом Фелисии только для того, чтобы предупредить: в случае, если позвонят ей, ни на какие провокации не поддаваться.

– Как ты понимаешь, детка, я разберусь с этим сам. Но мне хотелось, чтобы ты была подготовлена. Просто на всякий случай, – голос мистера Триммера снова стал властным и невозмутимо-корректным. – Ну и, разумеется, я настаиваю, чтобы этот разговор остался между нами.

Вечером Фелисия еще долго обдумывала самые разные варианты того, что могло произойти с Триммером-старшим и как следует поступить ей самой, но так и легла спать, оставив проблему нерешенной. Когда среди ночи под подушкой завибрировал телефон, она обрадовалась: в это время ей мог звонить только Весли, и сейчас его звонок был более чем кстати. Нужно немедленно предупредить его о шантажисте! И только в последнюю секунду – перед тем, как поднести трубку к уху – она вдруг перепугалась: что, если это вовсе не Весли, а тот самый шантажист? Что она ему скажет? Когда-то давно, еще в школе, их учили, как следует себя вести в подобных ситуациях. Но инструкции носили общий, отвлеченный характер и не могли пригодиться ей здесь и сейчас…

– Рыжка, это я, – тихо, почти шепотом, сказал Весли, и Фелисия вскочила на ноги. – Не знаю, как ты, а я отчего-то соскучился по тебе. Даже странно, ведь в последнее время мы с тобой не так уж часто виделись, и я к этому более или менее привык. Но стоило мне умереть, как я стал… не в меру сентиментальным, что ли...

Весли говорил так, как всегда, но Фелисии почудилось, что голос его звучит глухо, словно он разговаривал с ней, накрывшись с головой толстым одеялом, чтобы никто не мог подслушать.

– Мне нужно увидеться с тобой, Весли! – сказала Фелисия в трубку, стараясь, чтобы голос ее не дрогнул. Но Весли все равно почувствовал неладное.

– Что случилось, Рыжка? Вот так, стоит оставить тебя без присмотра, как ты...

– Весли, послушай, это важно. Нам нужно поговорить. Только не по телефону. Мы можем встретиться – в самое ближайшее время?

– О-о, я начинаю подозревать, что у тебя действительно серьезные проблемы. Уж не появился ли новый Шон, который жаждет немедленно сыграть свадьбу? А так как родом он из вражеского клана, то срочно требуется мое вмешательство, чтобы Монтекки и Капулетти возлюбили друг друга и дали согласие на брак...

– Идиот! – в гневе Фелисия даже забыла об осторожности и повысила голос. – Сегодня мне звонил твой дед. У него... у него неприятности. Это связано с тобой, понимаешь!

– Тебе звонил дед? – дурашливость исчезла, и теперь Весли говорил вполне серьезным тоном. – Зачем это ему?

– Давай встретимся! Пусть даже в этом твоем дурацком подземелье, если нет другого выхода. Только поскорее!

Весли молчал. В трубке что-то зашуршало, и Фелисия ясно представила себе, как Весли стягивает с головы тяжелое удушающее одеяло.

– Слушай, Рыжка... Тут такое дело... Вообще-то я позвонил тебе именно для того, чтобы предложить увидеться. Ты меня еще слушаешь?

Ладонь, в которой Фелисия сжимала трубку, неожиданно вспотела. А что, если этот беззаботный дурак и сам не понимает, куда его заманили? Ведь похитителям и шантажистам не всегда приходится применять силу. Вполне возможно, что человек по своей воле... В голове вдруг выстроилась вполне четкая логическая цепочка. Тот самый человек, который обнимал Весли в баре, вполне мог быть связан с бандитами. Или, к примеру, они сами вышли на него. Когда речь идет о больших деньгах, тут кто хочешь соблазнится. Вот они и устроили мнимую смерть Весли… мертвые ведь вне закона! Фелисия не очень разбиралась в том, как снимаются деньги с банковских счетов – такие подробности ее никогда не интересовали, – но, очевидно, и этот момент преступники предусмотрели. Хотя, перебила сама себя Фелисия, это всего лишь мои подозрения…

– Я соскучился, Рыжка. Ты – единственный близкий мне человек. Помнишь, как мы с тобой познакомились в туалете? Ты была такая рыжая, что даже светилась в темноте, честное слово! И поэтому я сразу понял, что мы станем друзьями…

Слушая такой знакомый и родной голос, Фелисия вдруг подумала, что Весли, конечно, так и остался неисправимым мальчишкой, но именно теперь он нуждался в ней всерьез. Что-то там такое происходит, о чем он не может рассказать. И не потому, что не доверяет, а просто боится или не хочет ее испугать. Чего или кого именно боится Весли – этого Фелисия пока не знала, но, похоже, у нее будет возможность все выяснить самой. Весли совсем не похож на заложника, а это означает, что и ей, когда она отправится на встречу с ним, скорее всего, опасность не грозит.

– Весли, – выдохнула она в трубку, – давай встретимся и обо всем поговорим. Скажи, когда и куда мне прийти. Но больше не посылай за мной жутких старух...

Он еще некоторое время подурачился, утверждая, что после стольких лет знакомства с таким страшным и ужасным человеком как он, Весли, ей уже некого бояться; и только потом объяснил, что она должна сделать для того, чтобы с ним увидеться. Объяснил подробно, со всеми деталями. Чем дальше он говорил, тем больше запутывалась в своих ощущениях Фелисия. С одной стороны, она понимала, что разговор серьезный и, более того, приключение может оказаться опасным. Но, с другой стороны, ей было как-то неловко, словно она готовилась принять участие в глупой мальчишеской игре в шпионов: забавно, что все эти многочисленные нелепые меры предосторожности она должна была соблюдать, всего лишь отправляясь на свидание со старым другом... Хорошо еще, что ее не заставляют учить пароль и отзыв! Она бы испортила им всю игру – просто потому, что от смеха не смогла бы произнести ни слова. Фелисия слишком привыкла хохотать до упаду над выходками Весли...

В общем, если бы не тот звонок Триммера-старшего, она, должно быть, никогда бы не согласилась встретиться с Весли в таком странном месте. В то же время, именно смешная таинственность превращала всю эту историю во что-то ненастоящее, а поэтому и не очень пугающее. И вот что любопытно: прослушав подробную инструкцию Весли, слишком похожую на бред, она, Фелисия, тут же выкинула из головы все мысли о том, что он попал в лапы негодяев и преступников. Такая версия вдруг казалась ей совершенно нелепой.

Слишком уж это все напоминало дешевый балаган, вроде цирка-шапито, куда они попали однажды. Тогда он тоже таинственно улыбался, шептал ей на ухо какие-то глупости, а в итоге привез в Бруклин и повел в этот самый цирк. Внутри, несмотря на гулявший под куполом ветерок с океана, стоял тяжелый запах; по арене грустно бродили несчастные звери, вздрагивающие от ударов хлыста; клоуны с хриплыми голосами пьяниц манерно ломались и выкрикивали старые несмешные шутки. Разве можно было поверить в их глупые страдания и липкую сиропную кровь? Фелисии тогда стало душно и скучно. Зато Весли казался довольным и смеялся от души. Он всегда был такой... немного простодушный, что ли...

Как обычно, Фредди высадил ее у того самого дома в Бэттери-парке. Если следовать инструкции, отсюда она должна отправиться на такси обратно, в тихий престижный район на Ист-Сайде. Там Фелисии следует зайти в какое-нибудь кафе и дождаться десяти часов. В самом начале одиннадцатого она должна идти по Шестьдесят четвертой улице на восток. Ее будет интересовать жилой квартал между Лексингтон и Третьей авеню. Дальше начнется самое интересное. Если считать от угла Шестьдесят четвертой улицы и Лексингтон, то четвертый канализационный люк, который попадется ей на пути, будет необычной прямоугольной формы: легко заметить при условии, что знаешь о его существовании. Предварительно удостоверившись, что на улице никого нет, а часы показывают ровно пять минут одиннадцатого, ей, Фелисии, следует встать на крышку этого самого люка, прижать руки к телу, ни в коем случае не двигаться, не сходить с места и ничему не удивляться. Через секунду-другую она окажется под землей, в специально оборудованном помещении, где ее встретят и проведут к Весли. Вот, собственно, и все.

Даже согласившись на это, Фелисия все равно не могла понять, почему должна проделывать эти сложные киношные трюки только для того, чтобы встретиться с другом. И уж, конечно, Весли никак не мог подготовить такую операцию сам. Именно это соображение, как ни странно, заставляло Фелисию строго придерживаться инструкции.

Таксист вопросительно посмотрел на нее в зеркальце: приехали. Фелисия расплатилась, быстро выбралась из машины и, глубоко вздохнув, захлопнула за собой дверцу. Все, она отправляется навстречу приключениям. Страшновато, конечно, но уж очень любопытно: что будет дальше?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

СТРАННИК

Я открыл глаза и сразу же почувствовал себя неуютно. Но не так, как это случается на Улице, где тебе более или менее понятно, с какой стороны ждать неприятностей. Я лежал в закрытом помещении на чем-то непривычно мягком и ощущал давно забытый приятный запах. Кажется, именно так пахло от моей жены много лет назад, когда я просыпался в своей супружеской постели на Васильевском острове. Во всяком случае, могу поручиться, что наши уличные мэри пахнут совсем иначе. Женщина рядом со мной сладко вздохнула во сне, пошевелилась, я ощутил прикосновение ее теплой гладкой кожи и резко сел в кровати.

Прежде всего, нужно было понять, где я нахожусь, и уже тогда решать, что делать со спящей. Я аккуратно вылез из-под почти невесомого одеяла и осторожно подошел к окну. Далеко внизу под тяжелым осенним небом раскинулся большой город. Но я не мог сообразить, какой именно город! Комната оказалась довольно просторной спальней. Одна полуоткрытая дверь вела, понятно, в ванную, а другая, напротив, должно быть, входная? Я подкрался к ней и осторожно выглянул наружу. За дверью я не увидел ничего, кроме длинного пустого коридора и ряда других дверей со сверкающими медными номерами. Никаких сомнений быть не могло: я находился в гостинице.

Не буду утверждать, что в своей второй жизни – жизни странника – мне часто случалось останавливаться в гостиницах, но вот бывать в них – просто по роду занятий – приходилось не раз. Так что по выражению лица швейцара или цвету ковров в холле я практически на глаз могу оценить разряд и количество звездочек любого странноприимного дома. Так вот, эту ночь я провел в гостинице весьма высокого разряда. Теперь оставалось выяснить сущий пустяк: с кем именно. Чувствовал я себя отвратительно: для человека, ведущего такой образ жизни, какой веду я, это непозволительная роскошь – не знать, где и с кем ты устроился на ночлег. А я, к величайшему моему изумлению, совершенно не помнил ни этой гостиницы, ни, тем более, девицы, тихо посапывающей под одеялом.

Стоило мне слегка приподнять одеяло, как девица снова вздохнула и перевернулась на спину. Я понял, что она совершенно обнажена. О чем, впрочем, было легко догадаться: я и сам стоял перед ней голышом. Под моим пристальным взглядом длиннющие ресницы дрогнули, незнакомка открыла глаза и улыбнулась. Славно улыбнулась, как-то застенчиво и, в то же время, по-дружески. Судя по холеному виду и запаху, она была совершенной фифой, но что-то подсказывало мне, что не следует торопиться с выводами. Хорошо уже то, что, увидев меня, она не стала громко кричать и звать полицию. Терпеть не могу орущих баб. А особенно орущих в приличном отеле с хорошей внутренней охраной. Но девица явно не испугалась. Она сладко потянулась, снова напомнив мне давно минувшие времена, и без всякого стеснения сбросила с себя одеяло.

– Доброе утро, – безмятежно и ласково сказала она по-русски, и мне стало здорово не по себе. Сквозь тяжелый туман беспамятства потихоньку начал проступать вчерашний день. Все понятно: девицу зовут Настя, Настенька. Хорошее русское имя…

– Ну что, Иванушка, головку-то повесил? – шутливо спросила она, и ее вопрос прозвучал крайне двусмысленно. Даже пробивающегося сквозь шторы серого утреннего света было достаточно, чтобы разглядеть ее груди: маленькие и подрагивающие, с выпуклыми темными сосками. Поэтому я поспешил присесть на край кровати спиной к ней, и тут же ощутил на плече горячую ладонь.

– Как-то неловко все получилось, честное слово, – пробормотал я, стараясь выиграть время, чтобы вспомнить все до конца. Но из проклятого тумана попеременно высовывались лишь какие-то отдельные кусочки, по которым я и пытался восстановить события вчерашнего дня. Ну да, Настя... секретарь, подвал, труп, переодевание, самолет и... встреча с президентом Соединенных Штатов? Причин усомниться в собственном рассудке у меня было более чем достаточно. Что же такое я умудрился выпить вчера – и в каких количествах? Потеря памяти, пусть даже временная, для странника вроде меня – это почти самоубийство. Нужно быстренько все вспомнить, чтобы у фифы не возникло никаких подозрений. А потом так же быстренько слинять из этого любовного гнездышка, в котором не знаешь, чего тебе ожидать в следующую минуту.

Но додумать свою мысль – тягостную, как крик озабоченного осла – я не успел. Входная дверь распахнулась. В ту же секунду Настя резким движением накинула на себя одеяло. Потянуло сквозняком, и вместе с ним в номер ворвался какой-то мужик. Разглядеть его не удалось, потому что он тут же бросился ко мне, и я, сразу сообразив, что рыпаться и брыкаться себе дороже, покорно уткнулся лицом в одеяло. И через одеяло почувствовал, как судорожно вздрогнули Настины коленки. Подумаешь, не впервой: однажды меня сунули головой в унитаз, причем, судя по всему, последние сотни полторы посетителей этого общественного туалета забывали спустить за собой воду. Впрочем, тогда все обошлось без особых неприятностей: в перерывах между окунаниями я успел назвать несколько весьма серьезных в нашем мире имен, и меня тут же отпустили. И даже извинились за недоразумение.

Ворвавшийся в номер мигом защелкнул у меня на запястьях холодные наручники и рывком повернул с живота на спину. И тут же в лицо ударил слепящий желтый свет мощного фонаря. Я зажмурился и стал размышлять о том, где и на чем так крупно засыпался. Даже если предположить, что вчера я окончательно сошел с ума и вместе с Настей обманом проник в свободный номер отеля, то местная охрана никогда не стала бы устраивать подобный цирк из обычного задержания. Значит, это кто-то посерьезней. Но зачем им я, вот в чем вопрос. Максимум, что мне можно пришить, это нелегальное пребывание в Штатах. Если вот так набрасываться на каждого нелегала, то наручников не хватит; не говоря уже о людях, входящих в группы захвата – или как они тут называются…

Фонарь опустился, но я все равно не видел ничего, кроме желтых кругов. И тогда раздался голос, от которого вся кожа покрылась мурашками и противно задергалось левое веко.

– Мурзин Александр Васильевич, тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения, русский, беспартийный, место рождения – Петроградский район города Ленинграда. Разведен, детей нет. Образование неоконченное высшее. Без постоянного места жительства. Нынешняя кличка – Странник. Я не ошибся? – голос издевательски копировал ту протокольно-бюрократическую интонацию, с которой в покойном совке любили разговаривать все официальные лица – от учительницы начальных классов до генсека. Произнесено это было, конечно же, по-русски. Та-ак, понятненько…

Лежать на собственных руках, скованных за спиной, было чертовски неудобно, и я невольно поморщился. С тех самых пор, как я сделался странником, чекисты несколько раз подъезжали ко мне с разного рода предложениями, но всякий раз удавалось откосить: слава Штирлица со товарищи меня не очень устраивала. Пару раз били, с месячишко просидел на цугундере, столько же в дурке, а потом меня оставили в покое. Можно сказать, что до сегодняшнего дня меня по-настоящему не трогали. Хотя устраивать штурм гостиничного номера в чужой стране ради того, чтобы побеседовать с несчастным бомжом – это совершенно не их стиль…

– Слушай меня внимательно, козел! – прервал мои невеселые размышления тот же голос. Я напряг зрение и разглядел довольно мрачного типа примерно моих лет с тяжелым взглядом голодного дракона.

– Ты сейчас быстренько рассказываешь, как попал к их президенту и что с ним обсуждал, дешевка. Ты же не олигарх какой-нибудь. Давай, выкладывай, как это вышло! А за это я не трону ни тебя, ни бабу. Ну а если нет... Ты же мужик опытный, понимаешь: уколю чем нужно, и сам запоешь. Только после этого не могу гарантировать, что с головой все останется в порядке. Косить под дурака уже не придется. Так что ты лучше того... колись сам. Кто послал, зачем. У тебя еще есть возможность реабилитироваться перед родиной.

В другой ситуации я расхохотался бы. Только что я усиленно пытался вспомнить события вчерашнего дня, и до сих пор ничего, кроме каких-то смутных обрывков, в голову не лезло. Правда, здесь есть небольшая, но очень болезненная разница: одно дело, когда пытаешься ты сам, и совсем другое, когда пытают тебя. Вот сволочь, и рука ведь не дрогнет: оставит после себя два трупешника и спокойно свалит. Я покосился на обмершую Настю. Секундочку, это ведь она работает в той самой конторе, которая и устроила мне встречу с президентом...

– Слушай, давай быстрей, приятель, у меня еще дел по горло, – перебил мои размышления наш незваный гость, по-хозяйски расхаживая по комнате. – Мы за этой конторой давненько следим. Есть у нас кадры... А тут вдруг сообщают: родимого бомжа везут на дачу к самому президенту США. Что за чудеса такие, думаю. Главное, проверили фотографию по своим каналам, и – надо же! – ты действительно бомж… Ай да Александр Васильевич!

Мужик остановился и резко сменил тон. В его голосе отчетливо послышались истерические нотки. Так разговаривают мелкие уголовники, взвинчивая себя перед первым убийством.

– Ты со мной дурака не валяй, слышишь! Я церемониться не буду. Знаешь, я передумал. Колоть... Вот еще, дурью маяться! Сейчас тебе по-быстрому заклею рот, петлю на яйца и все. Лучшая сыворотка правды, по опыту говорю. А показания свои записывать, чтобы пасть не разевалась, – смерив меня нехорошим оценивающим взглядом, он хмыкнул. – Стенографировать у меня будешь, блин, ручаюсь!

И я ему как-то сразу поверил. Тем более, что он, ловко крутанув меня, молниеносно перестегнул наручники так, что теперь я держал скованные руки перед собой. Мои шансы выкрутиться из этого тухлого дела стремительно падали до нуля. И – то ли от тяжелого безысходного страха, то ли от храбрости отчаянья – я неожиданно вспомнил все, что произошло со мной вчера. Все без исключения, включая свой безумный визит к президенту. И сразу сообразил, что теперь пропал окончательно. Потому что этот бандит не поверит ни единому моему слову…

– Слушаю вас, – довольно раздраженно произнес глава Белого дома, когда я растерянно опустился на стул. – Надеюсь, вас предупредили: в вашем распоряжении не более тридцати минут.