Текст книги "Странник. Американская рулетка СИ"

Автор книги: Владимир Гржонко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– Ну, вот и все! – через некоторое время заявила девица, взглянула куда-то за мое плечо и, приподняв ручку с наманикюренными пальчиками, помахала мне на прощание. Я невольно обернулся и понял, что это действительно все. Рядом со мной стояли два огромных мужика. Но дело было даже не в их величине. На Улице учишься распознавать человека по глазам, по наклону головы, по манере держать руки. Эти двое были профессионалами. Не теми раскачанными болванами-вышибалами, от которых, обладая известными навыками и крепкими нервами, не так уж трудно уйти. С этими двумя мои шансы сразу упали до нуля. Того самого, который я неосмотрительно назвал дважды. Вот и все...

Невольно вжав голову в плечи, я вошел в лифт. Двое громил последовали за мной. Один из них нажал на кнопку, а я невольно заметил то, на что сразу как-то не обратил внимания: он держал в руке небольшой плоский чемоданчик.

ГЛАВА ВТОРАЯ.

СТРАННИК

Всякий раз, когда обстоятельства припирают меня к стенке, я начинаю соображать более интенсивно. Видимо, в голове включаются какие-то защитные механизмы, не позволяющие в ответственный момент расслабиться и обостряющие умение замечать мелочи, анализировать и делать выводы. На Улице такое умение называют «нюх». Обидно только, что далеко не всегда ему можно доверять. Однажды меня чуть было не кастрировали, когда я, положившись на свой нюх, принял приглашение двух еще не совсем опустившихся мэри разделить с ними теплый подвал. Дело происходило зимой на окраине Франкфурта. Вообще я редко поддаюсь тому, что называется зовом пола: по моему убеждению, это род наркотика, тем более сильного и страшного, что зависимость от него заложена в нас самой природой. Все насильники, педофилы и прочие выродки-извращенцы – всего лишь несчастные жертвы этой зависимости. Ну уж нет, спасибо! Впрочем, мне больше не грозит подобная опасность. Кажется, мне вообще больше ничего не грозит. Сейчас меня быстро и умело шлепнут и, в лучшем случае, уложат на каталку рядом с той Рыжей...

Смущало меня только то, что лифт определенно двигался наверх. Я бессмысленно наблюдал, как зажигаются циферки на табло над дверью. Зачем тащиться куда-то, если гораздо проще избавиться от меня прямо здесь, в подземелье? Да еще этот чемодан... Странно, для чего он мог понадобиться убийцам? К тому моменту, когда кабина лифта остановилась на шестом этаже, и мы оказались в довольно просторной и светлой комнате, я так и не успел прийти к какому-то определенному выводу. И только с удивлением смотрел по сторонам: круглый стол посредине, в углу мягкий диван, на стенах картины в тяжелых рамах. За огромным – от пола до потолка – окном я разглядел серое осеннее небо и перевел дух: очевидно, что убийство откладывается. Что ж, мне всегда казалось, что глупо умирать по ошибке...

Громилы оставили чемоданчик у стола, один из них что-то неразборчиво буркнул. Я уловил только, что он назвал меня «сэр». Странно… ведь даже местные менты предпочитают окликать бездомных «эй, ты!»... Потом бандиты удивили меня еще раз: слегка поклонившись, они дружно шагнули в дожидающуюся их кабинку лифта и исчезли. Ну и дела! Оставшись один, я немного отдышался. Похоже было, что на сей раз я попал в роскошный гостиничный номер. Осторожно подойдя к приоткрытой двери, я понял, что прав: следующая комната оказалась спальней. На небольшом возвышении находилось то, что до сих пор мне приходилось видеть только в кино – огромная совершенно круглая кровать. Прямо напротив, закрывая почти всю стену, висел плоский телевизор. А если, подумал я, со мной решил побеседовать кто-то из боссов? Что, если они рассудили так: убить меня они всегда успеют, но перед смертью я могу ответить на несколько интересующих их вопросов? Например, о том, как я попал в подземелье. Эти апартаменты казались мне вполне подходящими для человека, державшего в собственном подвале миллионы долларов. Такому запросто могла прийти в голову мысль побеседовать со мной, бездомным авантюристом. Смущало меня только то, что в номере больше никого не было. Впрочем, вполне возможно, что за мной внимательно наблюдали…

Я аккуратно прикрыл дверь в спальню, подошел к столу и задумался. Если меня привели сюда для беседы или допроса, то почему – вот и еще одна странность! – не обыскали? Ведь Росинант кому угодно показался бы подозрительным: как я не раскладывал инструменты, при ходьбе все равно можно расслышать позвякивание. Приходилось признать: эти громилы вели себя совершенно необычно. И самое главное, непонятно, как следует поступить дальше. А что, если меня все же приняли за кого-то другого? Тогда имеет смысл потихоньку свалить отсюда, пока не поздно. Чем дольше длится недоразумение, тем опаснее становится мое положение. Так что лучше всего поскорее удалиться. Для разнообразия можно воспользоваться лестницей, а не лифтом. Значит, надо найти запасной выход! Но громилы наверняка знали, что делали, оставляя меня в этом номере одного. Следовательно...

От странного тренькающего звука я невольно вздрогнул. И только спустя несколько секунд сообразил, что звук доносится из чемодана. Неужели там бомба с часовым механизмом?! Но нет… слишком дорогостоящий способ избавиться от такого незначительного человечка как я. Постепенно я понял, на что похож этот звук: на звонок мобильного телефона. А если в чемодане действительно находится мобильник? Я подошел поближе и дрожащими руками надавил на кнопки замков. Мобильник лежал на самом дне, в черной кожаной папке. Плоский удобный телефончик… таких я еще никогда не видел. Хотя мне часто приходилось сталкиваться по работе с различными моделями. Некоторые можно реализовать долларов за сто, а то и больше. И это при том, что все перекупщики – грабители и кровососы... Телефон продолжал надрываться. Наверное, переживания последнего часа сильно сказались на моих умственных способностях, потому что я зачем-то сделал то, чего делать не собирался: раскрыл телефон и приложил его к уху.

– Слушаю, – произнес я хрипло, уже понимая, что по собственной глупости увязаю в этом смертельно опасном недоразумении все глубже.

– Добрый день! – приветливо произнес незнакомый голос. – По вашему запросу задействованы все необходимые специалисты. Надеюсь, вы останетесь довольны нашим сервисом. Единственный вопрос, который я хотел бы вам задать: пол, возраст и, если это принципиально, национальность вашего личного секретаря.

Личного секретаря? Самое время было ляпнуть, что я отродясь не имел никаких секретарей, да и не испытываю желания обзаводиться ими впредь. Но голос пояснил, что я могу не стеснять себя в выборе: они обладают неограниченными возможностями.

– Итак, мужчина, женщина?

– Женщина, – пролепетал я, полагая, что с представительницей слабого пола проще будет справиться. И тут же просительно добавил:

– Желательно, молодая.

– Как вам угодно, – ответил мужчина на другом конце провода, и я не смог уловить в его тоне ни малейшего изменения. – Девушка вскоре будет у вас. Скажем, через десять минут вас устроит?

Я что-то невразумительно промычал. В ответ голос заявил, что номер в полном моем распоряжении, и что, если мне что-нибудь понадобится, достаточно воспользоваться этим телефоном. В случае изменений в программе или иных непредвиденных обстоятельств они свяжутся со мной сами. Но ничего, что могло бы выйти из-под контроля, произойти не должно. Стопроцентная гарантия. Голос вежливо попрощался, и послышались гудки. Я положил телефон на стол и задумался. Какие мои действия наблюдатели сочли бы естественными? Меня по-прежнему беспокоила мысль о том, что за мной подглядывают. Человеку, одетому в пальто, подобное моему Росинанта, вряд ли пристало иметь секретаря. Так, что еще? Ах, да… они сказали, что номер в моем распоряжении. Я разогнулся и оглядел комнату. Невысокий столик-бар в углу, на нем множество бутылок. Как же я мог его не заметить? Чуть более поспешно, чем следовало бы, я бросился к бару и, выбрав наугад бутылку, налил в высокий хрустальный стакан коньяк.

Мне редко приходится употреблять алкоголь. Кому-то это покажется странным, потому что все привыкли считать бездомных горькими пьяницами. Но это такой же стереотип, как и все остальные. Я давно это заметил. Так вот, даже среди настоящих российских бомжей часто встречаются вполне трезвые люди. Не трезвенники в идиотском, оставшимся от советских времен значении этого слова, а именно трезвые люди, не отказывающие себе в удовольствии выпить, но и не погружающиеся в это занятие целиком. В российских условиях бомжи-алкоголики – это практически смертники. И нравы не те, и погода неподходящая. Что же говорить о международных странниках вроде меня… Но, кажется, с этим коньяком я несколько перестарался. Свет в комнате смягчился, а предметы оплыли, как свечи. Стало жарко, но я не решался снять Росинанта, хотя и понимал, что выгляжу в нем крайне нелепо. Стоя у окна, я бездумно разглядывая пустынную улицу. Что ж, может быть, еще и пронесет… Я ведь так стараюсь не теряться и не валять дурака. Значит, шансы выкарабкаться из этого нехорошего дела у меня остаются.

За спиной что-то мелодично пиликнуло, я обернулся и увидел выходящую из лифта девушку. Даже в строгом брючном костюме она выглядела в точности как те фифы, дочки богатых родителей, занимающиеся всякой чушью вроде написания бесконечных романов или бездарных картин. Наверное, они выбирают себе эти занятия просто для того, чтобы не умереть со скуки, выражение которой всегда можно прочитать у них на лице. Я знаю, о чем говорю, потому что однажды, вопреки обыкновению, пересекал Атлантику на большом круизном пароходе. Так уж получилось. Поневоле пришлось насмотреться на этих идиоток. Ночами, чтобы подышать свежим воздухом, я поднимался по вентиляционной трубе на верхнюю палубу и имел удовольствие наблюдать, как резвится богатенькая молодежь. У меня чуть было не случился инфаркт, когда одна вконец обдолбаная парочка вдруг решила заняться любовью в той самой вентиляционной трубе, в которой я в этот момент находился. Акустика в этих трубах совершенно сумасшедшая, и я, пока спускался обратно в трюм, успел наслушаться всякого. При всем моем неоднозначном отношении к сексу, я все же нормальный мужик, так что потом – все трое суток пути – маялся без сна, вспоминая эти хлюпанья и всхлипы... Могу сказать одно: наши незамысловатые опустившиеся мэри ведут себя, по сравнению с богатыми распущенными красотками, как настоящие дамы. Несмотря на все издаваемые той нетрезвой фифой звуки, я почему-то до сих пор уверен, что ее физиономия в тот момент была кислая и пресыщенная.

Но улыбка девушки, которая вышла из лифта, показалась мне вполне искренней. Когда девушка подошла поближе, я сообразил, что ее, пожалуй, было бы неправильно отнести к породе фиф. Слишком уж умные глаза, слишком энергичный наклон головы. Да и выражение лица... Так на меня еще не смотрела ни одна женщина. По крайней мере, за время моей бездомной жизни…

– Здравствуйте, – нараспев сказала она, и я вздрогнул. – Я – ваш секретарь. Вы можете называть меня так, как вам нравится.

Уголки губ чуть дрогнули. Девушка выжидательно смотрела мне в глаза. За долгие годы путешествий я научился объясняться на многих языках. А еще я научился безошибочно различать акцент.

– А как вас зовут на самом деле? – спросил я по-русски.

Девушка с облегчением рассмеялась. Я давно заметил, что, встречая в самых необычных ситуациях земляков, люди, а особенно русские, как-то невольно расслабляются и отбрасывают формальности, как будто снимают с себя маску. Когда она вот так улыбалась, мне казалось, что никакой опасности не существует. Но девушка тут же закрылась и снова произнесла предельно официальным тоном:

– Я уже сказала: вы можете называть меня так, как вам больше нравится.

Ее милый московский выговор показался мне просто чудесным.

– Но если вы настаиваете... Меня зовут Настя. А как прикажете называть вас?

Я настолько успокоился, что чуть было не сказал ей свое настоящее имя. Вдобавок меня очаровал этот ее старомодный оборот «как прикажете»... Проклятый коньяк… еще немного, и я начну шепотом выспрашивать у нее, что здесь происходит! Нужно все время помнить о том, что милая девушка Настя вполне способна сдать меня своим боссам.

– Зовите меня Иваном, – сказал я, понимая, что не слишком оригинален. Но Настя только кивнула и огляделась по сторонам.

– Вот и отлично, Иван. Я вижу, вы только что вошли. Машина будет ждать нас, – тут она взглянула на свои часики, – через сорок пять минут, самолет, соответственно, через полтора часа. У вас еще есть время, чтобы принять душ, побриться, отдохнуть и переодеться.

Она окинула меня странным оценивающим взглядом, словно на глаз снимала мерку, и, задержав его на моих стоптанных кроссовках, спросила:

– Сорок второй, я не ошибаюсь?

Тон был строгий, секретарский, и в глубине ее улыбающихся глаз мне почудилась холодная настороженность. То ли за нами действительно наблюдали, то ли человек, за которого меня здесь принимали, не вызывал у нее особых симпатий, несмотря на общность языка. Но радовало хотя бы то, что убивать меня пока явно не собиралась. Ну что ж, принять душ – это здорово. В моей нынешней жизни часто приходится обходиться без такой роскоши, как горячая ванна или душ. Отчего бы и не побаловать себя? Осталось только понять, что делать с Росинантом, поскольку, если я все правильно понял, мне предстоит переодевание, а после меня ждет машина и самолет. Черт возьми, хотелось бы знать, куда это я направляюсь!

В ванной я нашел великолепную бритву, стопку больших вкусно пахнущих полотенец и отличный мужской халат. Что бы со мной не случилось дальше, а сейчас надо пользоваться моментом. Это тоже одно из хорошо усвоенных мною правил Улицы. Но расслабляться полностью не следовало. В общем, минут через двадцать я вышел из ванной и обнаружил лежащий на кровати большой чемодан из тисненой кожи. Внутри в идеальном порядке была разложена мужская одежда. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться: вся она великолепного качества. Рубашки в специальных зажимах, несколько пар брюк, белье, отдельно – прекрасные ботинки из крокодиловой кожи. И все это, похоже, совершенно новое. Не чемодан, а целое состояние! Попадись он мне еще утром, и я был бы счастлив. Потому что спереть такой самому шансов мало, разве что пойти на сумасшедший риск: обычно такие чемоданы носят не сами хозяева, а только прислуга, с которой лучше не связываться.

Отдельно было выложено то, что, по мнению Насти, мне следовало надеть сегодня: тонкий шерстяной свитер, темно-серые брюки и спортивного типа пиджак с замшевыми заплатками на локтях. На коврике стояли ботинки из крокодиловой кожи. Я даже не удивился, когда оказалось, что шмотки сидят на мне так, словно я все это выбрал сам. Да, Настя – определенно профессионал в своем деле. Только ботинки оказались все же чуть-чуть великоваты. Но я столько лет носил случайные вещи с чужого плеча, что почти не обратил внимания на такую ерунду. Когда я подошел к огромному зеркалу, то не поверил своим глазам – на меня смотрел довольно молодой симпатичный подтянутый мужчина. Если бы не глаза, к такому, пожалуй, стоило бы прицепиться на улице, чтобы поживиться. А я и не знал, что у меня такие глаза... Наверное, давно не обращал на них внимания.

Я все еще разглядывал себя в зеркало, когда, вежливо постучав, в комнату проскользнула Настя. Она оценивающе оглядела меня и кивнула. Не знаю почему, но я почувствовал себя значительно уверенней. Как будто настоящий «я» остался лежать на полу вместе с Росинантом – никем не замеченный и в полной безопасности. А новый «я» мог рисковать своей жизнью сколько угодно, меня это отчего-то совершенно не касалось. Этот хорошо одетый и почти неузнаваемый «я» спокойно улыбнулся Насте и вышел в гостиную. Взгляд тут же наткнулся на раскрытый чемоданчик-кейс. Я совсем забыл о нем! Очевидно, он теперь тоже принадлежит мне. В таком случае, имеет смысл ознакомиться с его содержимым. В кожаной папке лежали какие-то бумаги. Та-ак, ситуация становится все интереснее! Я оглянулся на стоящую неподалеку Настю. Девушка смотрела на меня как ни в чем не бывало и словно ждала, не будет ли каких-нибудь указаний. Я захлопнул кейс и попытался улыбнуться. Среди мелькающих в голове беспорядочных мыслей появилась одна достойная внимания.

– Что-нибудь еще? – невозмутимо спросила Настя.

– Да, – ответил я, – конечно. Расскажите мне о себе. Как вы попали на эту работу?

Если здесь есть записывающая аппаратура, то, скорее всего, девушка не будет со мной откровенничать. Правда, она и сама может об этом не знать.

– Простите, Иван, но нам категорически запрещено говорить о себе. Такая информация не имеет никакого отношения к делу. – Она помедлила и, как-то странно взглянув на меня, добавила. – Могу сказать одно: когда стало понятно, откуда вы родом – не обижайтесь, но по-английски вы говорите с сильным акцентом – было решено предоставить вам русскоговорящего секретаря. Всегда удобней общаться на родном языке, не так ли? Впрочем, если хотите, я могу вызвать кого-нибудь другого.

– Нет-нет, вы меня вполне устраиваете.

Моя наивная попытка разговорить ее не принесла никаких плодов. Ладно, подумал я, у меня есть шанс сделать это позже, в машине или в самолете. Ведь она, наверное, будет сопровождать меня... только вот куда и зачем? А если она вовсе не секретарша, а приставленный ко мне наблюдатель, в обязанности которого входит убрать меня сразу после операции? Конечно, субтильная Настя – это не те громилы, но откуда мне знать, кто она на самом деле. Слышал я о фифочках, которым самые страшные спецназовцы не годятся и в подручные. Просто потому, что они умеют убивать и без подручных, и без оружия. Беззвучно и быстро. Тоненькими ручками с маникюром на пальчиках.

– Иван, простите, но нам пора! – голос Насти вывел меня из тяжелой задумчивости. Я согласно кивнул. Девушка уже успела достать из чемодана темный длинный плащ и теперь протягивала его мне. Я повесил плащ на руку и удивился его тяжести, хотя с виду он показался мне совсем невесомым. Настя вызвала лифт, а я напоследок обвел взглядом гостиную и снова пожалел об оставляемом здесь Росинанте. Что-то подсказывало мне: в этот номер я больше не вернусь, и мои уникальные инструменты будут выброшены на помойку. Впрочем, жалеть нужно было скорее самого себя. По сравнению с тем, что может произойти со мной в ближайшее время, даже «колумбийский галстук» казался мне сейчас чем-то знакомым и понятным, а потому менее пугающим.

Мы спустились в холл самого обыкновенного жилого дома. Скромное ничем не примечательное помещение. Разве что лицо швейцара, прилипшего к входным дверям, показалось мне слишком осмысленным, а движения его были слишком плавными и тренированными. Машина – здоровенный трехосный лимузин с тонированными стеклами – стояла прямо у подъезда. Мне стало даже любопытно: я ведь никогда не ездил в таких лимузинах. Не глядя на нас, водитель – мрачный чернокожий великан – распахнул дверцу, и я, в последний раз вдохнув влажный осенний воздух столь родной мне Улицы, нырнул в темное нутро автомобиля. Искус бросить кейс, который я держал в руках, под ноги швейцару, оттолкнуть водителя и дать деру, возник и тут же исчез. Бухгалтерия снова была не на моей стороне: добежать до угла я бы не успел.

В салоне Настя уселась напротив и дисциплинировано сложила руки на коленях. Вопреки моим ожиданиям, внутренность лимузина оказалась самой обычной: широкие мягкие сидения, вроде диванов, сбоку бар и небольшой столик, как в купе поезда. Нас мягко качнуло, и машина стала набирать ход. Насколько я понимаю, мы торопились в аэропорт. Я отвернулся к окну, чтобы не встречаться взглядом с Настей. Бессмысленно было даже пробовать разговорить ее здесь, в этом автомобиле. Ну хорошо, подумал я, впереди еще самолет, а это означает ожидание в аэропорту и сам полет. Надеюсь, у нас будет время для откровенностей. Вспомнив о необходимости лететь, я мгновенно запаниковал, но тут же рассмеялся над собой. Надо же: попасть в подобную переделку и думать о такой ерунде! Но все равно… ненавижу летать!

– Ненавижу летать, – повторил я вслух, сам не зная зачем.

– Да? – тут же оживилась Настя. Она как будто ждала сигнала, чтобы начать говорить. – Какое совпадение, я тоже терпеть не могу самолеты. Особенно, когда лететь нужно долго. Скажем, в Японию. Может быть, поэтому я не люблю Японию? И вообще, перед полетом у меня всегда портится настроение. Хотя, если я лечу в Париж, это меняет дело. Обожаю Париж! Всегда хотела пожить там хотя бы полгода. Да только никогда не получалось попасть туда надолго. Неделя парижских каникул – это все, что я могу себе позволить...

Такое простодушное многословие показалось мне странным. Образ строгого и собранного секретаря испарился: напротив сидела обычная московская девчонка, выпускница какого-нибудь затрапезного института культуры. Неужели салон не прослушивается?

– Ну, а как вы настроены сегодня? – поинтересовался я и похвалил сам себя за сообразительность. По крайней мере, есть шанс выяснить, как далеко мы направляемся. Но Настя только мило улыбнулась и ответила, что когда она летает по служебной надобности, то это совсем другое: тут не приходится выбирать... ну, сами понимаете. Не меняя тона, она снова стала рассказывать про Париж, и мне стало ясно, что это не я ее пытаюсь разговорить, а она меня. Есть такой старый фокус: непринужденно болтая, ты стараешься раскрыть собеседника, заставить его рассказать о себе... Да, с этой девочкой нужно держать ухо востро! Впрочем, много лет я именно так себя и веду. Только на этот раз я оказался в чуть более странной и непредсказуемой ситуации, чем обычно. Я снова отвернулся к окну.

Лимузин нырнул в длинный туннель и вынырнул уже в другом штате. Кажется, где-то здесь находится один из международных аэропортов. Но вместо того, чтобы выехать на скоростное шоссе, мы свернули на полупустую дорогу, сделали несколько поворотов, и я окончательно потерял представление о том, где мы находимся. Потом мы проехали мимо огромного огороженного пустыря. Только увидев вдали несколько легких самолетиков, я сообразил, что мы прибыли на частный аэродром. Машина выскочила прямо на летное поле и вскоре остановилась у маленького реактивного самолета. Где-то невдалеке торчала бело-красная башня наземного управления, а рядом с ней присел на коротких лапах большой, раскрашенный словно индейский вождь грузовой вертолет. Я чуть замешкался перед трапом, пытаясь сообразить, следует ли мне пропустить Настю вперед. Но, оглянувшись, увидел, что она все еще стоит у лимузина.

– Вы хотите, чтобы я летела с вами? – спросила она, и ее лицо в этот момент показалось мне растерянным. Похоже, лететь со мной она не намеревалась. Или, может быть, она действительно не любит самолеты? Но зачем мне, спрашивается, секретарь, в обязанности которого входит только проводить меня в аэропорт? Я кивнул в ответ, понимая, что нарушаю какие-то неведомые мне планы. Настя пожала плечами, достала из машины свое пальто и сумочку и стала подниматься по трапу.

Внутренность самолета если чем-то и отличалась от салона лимузина, так это величиной: чуть шире диваны, чуть больше столик. Я пожал руку мужчине в летной форме, который приветствовал нас на борту – по всей видимости, командиру этой железяки. Не успели мы сесть, как самолет загудел и затрясся. Настя, не глядя, накрыла мою руку своей мягкой ладошкой.

– Спасибо, Иван, – стараясь перекричать вопли двигателей, Настя говорила мне почти в самое ухо – то самое, которое я обещал себе держать востро. Но вместо этого вдруг почувствовал странное тепло. – Спасибо вам... Почему-то я была уверена, что вы оставите меня здесь. Все-таки славно встретить земляка так далеко от дома…

Самолет, дрожа словно от нетерпения, мчался по взлетной полосе. Мрачно кивнув Насте, я углубился в изучение собственных ощущений. Я и сам не понимал, что разволновало меня больше – взлет этой проклятой железяки или прикосновение женской руки. Стоило нам оторваться от земли, как Настя встала и принесла из бара два бокала.

– Заметила, что вы пили, когда я вошла. Это тот же самый коньяк. Хорошо помогает перенести полет, не правда ли?

Сама она свой бокал лишь пригубила и, взглянув на кейс, который я поставил рядом со столиком, спросила, буду ли я просматривать бумаги. В этом случае она – просто чтобы не мешать – пересядет подальше. Разумеется, добавила она, в нашем распоряжении компьютер с доступом к интернету и вообще все необходимое для работы. Тут ожили динамики, и командир доложил нам, что полет будет продолжаться два часа двадцать минут на высоте... Дальше я слушать не стал, просто подвинул к себе кейс и после минутного колебания откинул крышку, быстро вытащил папку и захлопнул чемоданчик. Возможно, эти бумаги, вернее, содержащаяся в них информация поможет мне понять, что происходит. Еще раз покосившись на примостившуюся наискосок от меня девушку, я раскрыл папку.

Признаться, я не большой любитель читать по-английски. Особенно, когда речь идет о каких-нибудь серьезных документах. Этот особый канцелярский стиль, сдобренный малопонятными терминами, и в родном-то языке раздражает и не дает уловить смысл. Если он, этот смысл, вообще существует. Но первый же бросившийся мне в глаза заголовок был прост и понятен: «Соединенные Штаты Америки, Капитолий». Из напечатанного мелким шрифтом я понял только одно: это какой-то отчет, то ли предоставленный Сенату, то ли, наоборот, составленный одной из его комиссий и связанный с положением дел на мировом нефтяном рынке. Вот уж этот вопрос меня совершенно не интересует! У меня и машины-то нет – и вряд ли когда-нибудь будет. Гори оно все синим пламенем! Я просмотрел еще несколько листов. На одном из них было написано сверху: «Белый Дом, Канцелярия президента». Интересно, подумал я, рассеянно пробегая глазами страницу, а бумаги-то наверняка секретные… Что-то об Ираке и Афганистане. Цифры, таблицы и уже совершенно непонятный мне текст. Я снова покосился на Настю, которая, похоже, задремала. Попросить ее перевести, что ли?

Настя почувствовала мой взгляд и открыла глаза. Черт, эта девушка пробуждает во мне совершенно противоречивые чувства. Вряд ли я просто соскучился по бабе. Ну, не семнадцать же мне лет, в конце концов! Интересно, что будет, если я сейчас положу руку на ее коленку? Или мне, как боссу, позволено затащить свою секретаршу в койку?.. Да что это со мной?! Неужели идиотская история, в которую я попал, что-то во мне изменила? Ну зачем мне эта фифа со славным русским именем Настя? Тут почему-то вспомнилась Рыжая – мертвая, лежащая на каталке... Нет, расслабляться нельзя никак. Я отвел взгляд от девушки и уткнулся в документы. Пожалуй, попытаюсь разобраться с этим сам.

Последняя бумажка была написана от руки. Судя по наклону, писал левша. Их в Америке, насколько я знаю, не переучивают, и поэтому почерк получается отвратительным. Я сумел разобрать только то, что уважаемому мистеру Смиту предлагается... Что именно предлагается, я понять не смог. Ну что ж, скорее всего, мистер Смит – это я. То есть, тот, за кого меня принимают. Открытие довольно бесполезное: в Штатах «Смит» – что-то вроде нашего Сидорова. Скорее всего, это не настоящая фамилия. Я засунул папку обратно в кейс, откинулся на мягкие подушки и прикрыл глаза. Следовало подумать о том, что делать дальше. Никакой новой информации я не получил и по-прежнему не понимал, что происходит. Содержание папки мне совершенно ни о чем не говорило. Мало ли для чего понадобилась такая информация загадочному мистеру Смиту. Кстати, если она действительно секретная, то легче мне от этого не становится. Итак, мои действия? Сейчас, пока мы находимся в воздухе, обратиться к пилотам с просьбой... остановить самолет? Чепуха, конечно, да и сами пилоты могут оказаться не просто наемным экипажем, а служащими все той же таинственной конторы. Остается только Настя. Но она, она...

Очнулся я оттого, что кресло подо мной противно покачнулось и ушло вниз. В это трудно поверить, но, стоило мне открыть глаза, голос командира громко сообщил, что до посадки остается десять минут, попросил пристегнуть ремни и выразил надежду, что полет нам понравился. Надо же, значит, я проспал больше часа! Настя теперь сидела в кресле рядом со мной, и когда самолетик, дрогнув всем телом, устремился к посадочной площадке, снова взяла меня за руку. И снова я, как последний дурак, почувствовал нечто такое, о чем думать не хотелось.

– Ну, вот и все, – с облегчением выдохнула она, когда, чуть подпрыгнув, самолетик побежал по земле. Похоже, она по-настоящему боится летать. Всем известно, какая эйфория охватывает пассажиров сразу после посадки. Особенно трусов. Адреналин пьянит лучше алкоголя! Но, кажется, мы обрадовались чуть раньше времени: раздался тяжелый металлический визг, и нас бросило вперед: самолет экстренно тормозил. Я уперся руками в столик, Настя вцепилась мне в плечо. Нас затрясло, и сразу же все закончилось: самолет остановился. После небольшой паузы командир виноватым голосом попросил прощения за доставленное неудобство. Я медленно поднялся с места и заметил, что несколько бутылок из бара валяются на полу у дальней стенки. А кейс, соскользнув со стола, застрял на пороге салона. Я поднял его и удивился: я отлично помнил, как спрятал папку и был почти уверен, что не закрывал кейс. То есть, не защелкивал замок. Но в таком случае тяжелый кейс неминуемо раскрылся бы при падении. Означает ли это, что Настя, пока я спал, поинтересовалась содержанием документов? Да и вообще, эта странная сонливость, неожиданно охватившая меня во время полета... Что это? Неужели девушка подсыпала в коньяк снотворное?

Двигаясь к выходу, я невозмутимо посмотрел на Настю. Она страдальчески сморщилась и показала мне обломившийся ноготь. Почему-то этот жест убедил меня, что такое вот простодушное существо, расстроившееся из-за какого-то несчастного ногтя, не могло хладнокровно усыпить человека, чтобы покопаться в его бумагах. Или мое воображение сыграло со мной злую шутку?..

Прямо перед трапом стоял лимузин, как две капли воды похожий на тот, который привез нас в аэропорт. Только водитель был другой – щуплый почтительный старичок с фуражкой в руках. Когда мы уселись, я вдруг сообразил, что так и не попрощался с командиром самолета. Что бы там не думали непосвященные, но вежливость – качество, которому на Улице обучаешься быстро. Поэтому я посмотрел в окно, надеясь хотя бы помахать командиру рукой. Но автомобиль стремительно удалялся, и я только успел увидеть, как закрылась овальная дверь с окошком-иллюминатором. Меня так и тянуло, наплевав на опасность, прямо спросить Настю, куда мы едем. Но нет, пожалуй, еще рано. Попробую разобраться сам.