Текст книги "Зита и Гита"
Автор книги: Владимир Яцкевич
Соавторы: Владимир Андреев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
– Да, господа дорогие! Я должен вас предупредить, что среди почтенной публики встречаются не только крупные грабители, но и мелкие воришки. Так что смотрите в оба, – предупредил он публику, и его указующий перст застыл в пространстве, – расписки вам не оставят, да и вас горевать заставят! Я-то, поверьте, знаю, знаю таких воров! – нараспев декламировал Рака, стараясь выиграть как можно больше времени в надежде, что его партнерша наконец обретет свою прежнюю удаль и выйдет к публике.
Но Зита скромно сидела в сторонке и, прикладывая правую руку то к губам, то к сердцу, пыталась растолковать Раке, что она не умеет «давать представления».
Оказавшись в безвыходном положении и чувствуя, что назад пути нет, Рака не сдавался. Сделав над собой усилие, он заговорил еще более громко и уверенно:
– А теперь посмотрите на эту девушку! Она всю жизнь ходит по канату. Пойдем, покажи, как ты это делаешь. А то, чего доброго, публика нам не поверит! – с этими словами он подошел к Зите.
– Кто-то и может сломать себе шею, но только не она, – продолжал Рака искусно тянуть время.
Но зерно сомнения уже зародилось в сознании этого талантливого актера, но он, заглушая росток сомнения, продолжал раскатистым голосом:
– Что для нас ровная дорога, то для нее канат! Давай, прыгай, прыгай! Публика ждет! – повторял Рака, указывая Зите на натянутую веревку.
А Зита продолжала подавать актеру знаки, в который раз убеждая его, что она не в состоянии выполнить того, что он требует от нее и обещает любопытной публике.
Обстановка накалялась.
Рака подошел вплотную к Зите и еще раз бросил в публику обнадеживающие слова:
– А в том, что она может ходить по канату, сейчас каждый убедится! Давай, давай, отрабатывай денежки, которые нам дали! – настойчиво потребовал Рака и взял Зиту за руку.
Зита в испуге поднялась.
– Ой-е-ей! Ой! Я не могу, Рака, – взмолилась она.
– Ты что, издеваешься, да?! – возмутился Рака.
Среди публики прокатился смешок.
– И он нам сказал, что такая нескладеха пляшет на канате?! – ехидно выкрикнул бородатый мужчина в синей чалме.
Толпа разразилась громким хохотом.
– Что-то он тут плел насчет воров? А может, жулик-то как раз он и есть?! Обманывает нас! – уверенно завопил второй бородач в голубой чалме. – Отдай наши деньги!
– Сейчас она пойдет по веревке, – теряя уверенность, проговорил Рака и отвел глаза от угрожающего расправой сикха. – Она пойдет сейчас, пойдет, – обескураженно пробормотал артист и замолчал, полностью растерявшись.
– Он бедную девушку принуждает, а она не знает, чего от нее хотят! – крикнул бритоголовый парень.
– Бей его! Бей! – поддержали его гневные голоса из толпы.
Почувствовав опасность, Чино подбежал к Раке и встал за его спиной.
Здоровый бородатый сикх схватил Раку за плечо и круто развернул его к себе лицом. Но Рака вырвался и отскочил в сторону. В эту минуту он понял, что надо спасаться: на него надвигалась разъяренная толпа, готовая растерзать кого угодно. Чино, схватив своего хозяина за руку, тащил его прочь. Вся площадь кипела, как паровой котел. Воспользовавшись всеобщей неразберихой, Рака и Чино незаметно скрылись и вскоре благополучно достигли своего квартала.
Зита, оставленная всеми без внимания, тоже поспешила домой. Спустя некоторое время после своего выступления на рыночной площади, вся «труппа» опять собралась в доме Лилы.
Рака и Чино расположились на циновке, приняв позу «лотоса», лучшую из асан, действующих успокоительно на центральную нервную систему.
Правое плечо новой голубой рубашки Раки было разорвано. Немного успокоившись, он попросил у Лилы иголку и нитку. Изображая из себя умелого портняжку, он держал один конец нитки в зубах, а другой безуспешно пытался вдеть в ушко иголки.
– Ну лезь же! – ворчал он себе под нос. – Всего я от нее ждал, но только не этого! Они же могли убить меня, и конец. Отомстила, нечего сказать, – возмущенно проговорил Рака и посмотрел на Зиту, которая, как ни в чем не бывало, готовила ужин.
– Все, Чино, мост нашей удачи, прогнувшись, рухнул! – горько вздохнув, заключил Рака.
– Не надо так горевать и горячиться. Она, может быть, не нарочно это сделала, – примирительным тоном успокаивала его Лила.
Она сочувственно посмотрела на Зиту. Перемены, которые произошли в поведении ее приемной дочери, особенно не беспокоили Лилу. То, что она стала послушной и скромной, ей нравилось. «А если она не хочет больше выступать, это не беда! Зато у нее «золотые руки», она все делает по дому, старается, хорошо готовит. Для девушки, будущей жены, большего и желать не надо», – думала она.
– А что бы ты сказала, если бы они меня прикончили? – не унимался Рака.
– Так уж и прикончили бы? Скажешь тоже!
– А то ты не знаешь, какие люди живут в Бомбее! Хорошо, ноги унес, а то бы зубов недосчитался! Не хотела выступать, так бы и сказала, – немного остывая, сказал Рака и проворчал: – Так работать – последней рубашки можно лишиться.
– Поесть даже не на что, – грустно добавил Чино.
– Ничего, я тебя покормлю, – ласково сказала Лила.
– После этого ее «купания» балуете девчонку, а так нельзя. Испортится совсем, – советовал Рака Лиле, снова принимаясь за шитье.
– А ну лезь, влезай! – приговаривал он, в который раз пытаясь вдеть нитку в иголку.
Легкой и неслышной походкой к нему подошла Зита.
– Дайте я. Я зашью, – ласково обратилась она к насупленному горе-портному.
– Зашьешь ты, да? – удивился Рака. – Это что-то новое! Тетушка, вы слышите, она зашьет! С таких это пор ты умеешь шить? А? Не сможешь! – уверенно подытожил Рака.
– Это же так просто.
– Ладно, держи, – и он отдал иголку Зите.
– И, пожалуйста, дайте рубашку.
Рака, смутившись, снял рубашку, отдал ее Зите и набросил на себя клетчатый плед.
– Возьмите, пожалуйста, – в тон ей проговорил он.
– Слушайте, хозяин, вот что я скажу, – заговорил Чино тоном мудреца, – если девушка взяла в руки иголку с ниткой, тут уж все: с канатом ей надо расстаться!
– Эй, мужчины, садитесь-ка, поешьте, – пригласила их Лила повеселевшим голосом.
Рака и Чино давно дожидались этого приглашения. Аппетитные дразнящие запахи пищи, доносившиеся из ее кухни, слишком жестоко испытывали терпение пустых, как барабаны, желудков артистов, потерпевших фиаско. Приглашение Лилы отозвалось сладкой музыкой в истомившихся душах Раки и Чино.
Через несколько мгновений они, скрестив ноги, уже сидели на коврике. Их уши ритмично двигались в такт движениям челюстей.
– Ай да еда! В жизни не пробовал такого деликатного блюда! – восхищенно воскликнул Рака.
– Я тоже! Пахнет очень вкусно, – подтвердил Чино.
– Да, и правда, очень вкусно, никогда такого не ел. Не знал, что ты так хорошо готовишь! – еще раз похвалил еду Рака, обращаясь к Лиле.
– Это не я сегодня готовила, а дочка. Ее и благодарите! – с гордостью ответила Лила.
– Это она готовила? – изумился Чино.
– Да, – подтвердила Лила, – несколько дней похозяйничала, и посмотрите, всему научилась.
Поев, Рака и Чино поблагодарили тетушку за отменный ужин.
Издалека доносились звуки нежной мелодии.
Зита принесла зашитую рубашку и, положив ее на табурет, тут же вышла, смутившись.
– Хозяин, что же вы, похвалили тетушку, а готовила-то не она! Похвалите и дочку, – справедливо заметил Чино.
– А ты молчи, мал еще взрослых учить, – парировал Рака и, быстро надев рубашку, вышел во двор. За ним, как тень, выскользнул и Чино.
Глава четвертая
Гита, оторванная с рождения от своих истинных родителей, по воле случая и не без помощи человеческого эгоизма спустя восемнадцать лет вдруг оказалась под родительским кровом.
Она и не подозревала, что поменялась местом со своей сестрой, о существовании которой не могла знать. Когда полиция силой привезла ее в этот роскошный дом, приняв ее за разыскиваемую Зиту, она хотела сразу же внести ясность в сложившуюся ситуацию; рассказать, кто она и откуда. Или же сбежать, улучив удобный момент.
Правда, ей очень жаль было терять Рави, этого приятного ей, красивого мужчину, в которого она, пожалуй, влюбилась. «Но ведь рано или поздно это все равно произойдет. Какая я дура! – думала Гита. – Рави – из знатной семьи, око и светоч благородного дома, а она… Кто она такая? Дочь простых родителей, бедная цыганка, зарабатывающая себе на пропитание случайными выступлениями на рынках и площадях города».
Гита вспомнила о Раке, и ей стало очень жаль парня и стыдно за то, что она иногда припрятывала от него и Чино несколько рупий на косметику.
«Как там он без меня? Пьет, небось, бедняга…» – с тревогой подумала она.
То, что она увидела в этом богатом доме, и то, что узнала из рассказов Бадринатха и маленького Пепло об этой хищной и коварной Каушалье и ее дочери Шейле, вызвало в чистом сердце девушки праведный гнев. И ей пришлось уступить, пусть на время, просьбе бабушки Индиры, принявшей ее за свою внучку, ради ее здоровья и поддержания жизни остаться здесь, в этом доме, чтобы покарать зло.
– Зита! Долго тебя звать?! – закричала Шейла, подойдя к двери своей комнаты.
– Что случилось, доченька? – ласково спросила, подбежав к ней, вездесущая Каушалья.
– Сколько ни кричу этой дуре, она не отвечает! – капризным тоном сообщила ей Шейла, размахивая руками.
– Надо, доченька, спуститься вниз, посмотреть, не сбежала ли она, чего доброго! – всполошилась бдительная мамаша, и ее сиреневый халат, легкий, как дым, исчез, оставив после себя запах французских духов.
Шейла направилась к комнате Зиты, открыла дверь и вошла.
Гита лежала на тахте одетая, притворившись спящей.
– Ах! Спит! Спит до сих пор, лентяйка, а мы ее дозваться не можем! Зита! Ты что это себе позволяешь?! – подавшись вперед, уставилась на нее Шейла.
Гита лениво приподнялась, опершись на локоть, потянулась и притворно зевнула, как бы не придавая ни малейшего значения ни присутствию этой строптивой особы, ни ее глупым речам.
– Ты, кажется, хочешь скандала? – продолжала наседать на нее хозяйская дочь. – Может, пожаловаться маме? Она живо тебя поднимет! – и Шейла дернула ее за полусогнутую ногу.
Гита легко «брыкнула» Шейлу вытянутым носком ступни чуть пониже груди.
Шейла, пронзительно взвизгнув, закричала:
– А…а…а! Мама! – и, зарыдав, выскочила из комнаты.
Каушалья, услышав шум, бросилась к дочери.
– Что с тобой, дочка? Что с тобой? Ты плачешь?! Что случилось? – с ужасом тараторила она. – Скажи своей маме, кто тебя обидел, ничего не скрывай! – приговаривала мать, рыская глазами по сторонам.
– Она меня ударила! – опустив голову, пробормотала дочь и захныкала.
– Кто? Посмотрим! Я ей все руки переломаю. Пойдем! – с этими словами разъяренная Каушалья схватила дочь за руку и потащила ее в комнату Зиты.
– Она ногой толкнула! – сквозь слезы промычала Шейла.
– Значит ноги, все ноги ей переломаю! Ну-ка, пойдем! – и воинственно настроенная мамаша во всеоружии своего гнева бросилась к дверям обидчицы. За ней семенило ее пострадавшее чадо.
Резко распахнув дверь, ведущую в комнату Зиты, Каушалья вбежала туда и укрепилась посередине, уперев в бока толстые руки в дорогих браслетах.
– Вот она, красавица! Ты что это? Отдыхаешь?
Гита спокойно и невозмутимо лежала на тахте и с легкой улыбкой смотрела на пылающее лицо Каушальи.
– Даже если ты только дотронулась до моего ребенка, знаешь, что я с тобой сделаю?! – прищурив глаза, произнесла разгневанная мамаша.
Гита небрежно потянулась и, изобразив на лице недоумение, спросила:
– Что тут за визг такой?
– Как ты мне отвечаешь, дрянь! Это она – моя дочь! Понятно? – Каушалья жестом руки указала на понуро стоявшую Шейлу. – Так вот, – медленно с расстановкой продолжала она, – если ты только тронула ее хотя бы одним пальцем, увидишь, что я с тобой сделаю!
Массивная грудь Каушальи тяжело поднималась и опускалась, жирный подбородок блестел и подрагивал.
– Ну-ка, подойди! – яростно приказала она Гите, и, размахнувшись правой рукой, влепила ей пощечину своей пухлой, похожей на только что испеченную оладью ладонью.
Гита, легко вскочив на ноги, отошла к стене, и как только Каушалья замахнулась, чтобы нанести ей второй удар, она, поймав в полете «жирного гуся», резко загнула «глупую птицу» ей за спину.
Продолжая заламывать руку Каушальи, Гита продвигала разъяренную тетушку к двери, как полицейский преступника. Каушалья, потрясенная поведением своей кроткой племянницы и нестерпимой болью, издавала оглушительные вопли:
– А…а…а! Больно! Ты что! Ты что! Ты что это делаешь! Ты что! Опомнись! Рехнулась, дрянь?!
– Только посмей еще раз, только посмей! – приговаривала Гита, закручивая ее руку под лопатку.
Каушалья, задрав насколько могла голову на толстой короткой шее и прогнувшись в несуществующей талии, вопила и сыпала всевозможные проклятья. Она задыхалась.
– Я тебе покажу, как руки распускать! – назидательно покрикивала Гита, сохраняя спокойствие.
А ее пленница, шумно и прерывисто дыша, уже не могла произнести ничего членораздельного. Пот градом катился по ее красному лицу, в глазах у нее помутилось. В эту минуту, видимо, сработал инстинкт самосохранения, и из ее гортани вырвался оглушительный крик:
– Убивают! У-би-ва-ют!!!
– Вон из моей комнаты! – и Гита вытолкнула изнемогающую и окаменевшую, как ступа, Каушалью за дверь.
Услышав этот страшный шум, потрясенный Бадринатх в распахнутом парчовом халате появился на «месте происшествия» вместе с испуганным Пепло.
– Что такое? Можно ли так кричать? Каушалья, что с тобой? – заикаясь, спросил он, тревожно разглядывая супругу из-за сверкающих стекол очков.
– Она переломала мне все кости! – провизжала его жена, пытаясь высвободить руку из-за спины.
– Как кости? – недоумевал Бадринатх.
– Ой! О! А! А! Ай! Умираю! Умираю! – выла, как корова на закланье, Каушалья, продолжая тщетные попытки выпрямить руку. – На мне живого места нет!
В коридор вышла Гита. Гибкая, в темных брюках, как юная лучница. Не хватало только колчана со стрелами за спиной.
– Что здесь происходит? – озадаченно спросил Бадринатх, посмотрев на Гиту и Шейлу, стоявшую у стены.
– А ты, детка, – строго обратилась Гита к побледневшей «сестре», – еще раз меня так грубо разбудишь, держись! Поняла?!
Пепло помог матери наконец-то выпрямить онемевшую руку.
Шейла, ничего не отвечая, прижалась к постанывающей матери.
– Ты поняла, мамина дочка, что я тебе сказала? – угрожающим тоном повторила Гита свой вопрос и направилась к Шейле.
Каушалья, поняв шестым чувством, что ее чаду грозит опасность, тихо и кротко произнесла:
– Она все поняла! Поняла…
– Поняла? – переспросила Гита. – Отлично! – подытожила она.
Бадринатх наконец-то сообразил, что к чему. Впервые за все годы в этом доме состоялась сокрушительная физическая и психическая атака против зла, распустившего свои щупальца, опутавшие все святое в человеке своей мертвой хваткой. То, чего не могла и не хотела сделать Зита на протяжении многих лет, ее сестра Гита совершила за один день.
«Итак, одна голова змия отсечена», – подумал Бадринатх и с восторгом и изумлением посмотрел на свою «племянницу». «Какая перемена! Ее словно подменили? Да, бедняжка настрадалась, и ее терпение наконец-то лопнуло! Всему приходит конец», – продолжал он рассуждать про себя. Вдохновленный, он поправил очки, запахнул халат и ровной походкой пошел к себе в кабинет за сигарой.
– А еда для нас готова? – обратилась Гита к притихшей Каушалье.
– Еще… еще… – опешила тетушка от неожиданного для нее вопроса «племянницы», – о-о-о! Я буду, буду готовить, доченька! – быстро нашлась она, пошевелив своими заплывшими жиром мозгами и вспомнив, хотя и с трудом, свои обязанности жены, хозяйки и матери, наконец.
– И завтрак, и обед! – уточнила Гита требовательным тоном, не оставлявшим и тени надежды на возражения.
– У нас так и было прежде, – сказал обрадованно появившийся в это время Бадринатх, – только чай по утрам готовил я.
– А, чай! Чай, значит, ты для всех готовил? А что делала она, интересно знать? – и Гита бросила на Каушалью твердый немигающий взгляд, который словно пригвоздил ее к стене. – Что делал этот жирный поросенок? Он ждал, когда его напоят? – продолжала Гита допрос, медленно расхаживая по комнате.
Затем, круто повернувшись на каблуках, приказала сжавшейся, словно под ливнем, Каушалье:
– Запомни! Чай – это тоже твое дело!
– Мое, мое, доченька, – кротко согласилась та.
– Это первое, – подвела итог Гита. – А твоя дочь? Что делает она, когда встает? Слоняется без дела? Пусть помогает! – распорядилась она.
Все присутствующие были потрясены таким поворотом дела. Перед ними была настоящая управительница делами, хозяйка и наследница всего состояния.
Каушалья была шокирована. И все то, что она говорила, говорил ее инстинкт и жалкие, засохшие рефлексы давнего воспитания. Но делать было нечего. Внятный строгий голос Гиты доходил до ее сознания кратчайшим путем.
– Она будет мне помогать! – заверила Гиту Каушалья.
– Мама, мы хотим чаю, и скорей! – попросил Пепло, воспользовавшись случаем.
– Ты слышишь? Ребенок хочет пить! Давай, неси всем завтрак и чай! – повелительным тоном потребовала Гита.
– Я сейчас… – в замешательстве пролепетала мамаша.
– Каушалья! – позвал ее Бадринатх.
– Что такое? – подняла на мужа свои помутневшие от гнева глаза супруга.
– А ты хорошо знаешь, где у нас кухня? – с иронией в голосе спросил он.
– Да, хорошо… – неуверенно ответила Каушалья и поплыла прочь, не уловив в словах супруга ни тонкой иронии, ни юмора.
Гита посмотрев на неприкаянную Шейлу, скомандовала:
– Иди сюда!
– Мне идти? – удивленно спросила, округлив глаза, Шейла.
– Да, ты иди сюда! – повторила Гита тоном учителя гимназии. Она провела пальцем по столу и поднесла его к лицу Шейлы.
– Да-а-а, – протяжно произнесла Гита, – пыль со стола не стиралась, пожалуй, целую неделю! Так вот! Знай: уборка – это твое дело. Здесь убирать будешь ты, поняла?
Шейла стояла, потупившись, и молчала.
Факты – вещь упрямая. Неожиданно ей напомнили, что она здесь не хозяйка. И в довершение к этому теперь она должна будет выполнять какие-то обязанности. Все это повергло Шейлу в крайне унылое состояние.
«Однако передо мной настоящая владелица этого дома! Пожалуй, подчиниться ей – единственно разумное решение», – подумала она.
Пепло схватил светлое махровое полотенце и подал его Шейле.
– Сестра, вот, вытирай, – сказал он.
– Каждое утро, – повелительно уточнила Гита.
Глава пятая
Вечером следующего дня Рака и его помощник Чино сидели во дворе под развесистой кроной мангового дерева.
Рака, расслабившись, молчал и рассматривал свои стоптанные башмаки.
«Скоро сентябрь. Летят дни. Проходит жизнь», – с грустью подумал он, и в его памяти всплыли вчерашние события. Конечно, он понял и простил «Гиту».
«Действительно, можно устать от этих выступлений и представлений ради того, чтобы прокормиться», – мысленно решил он. И попытался нащупать в душе давний росток надежды на то, что в жизни его наступят перемены к лучшему, что он сможет, наконец, стать настоящим артистом или выучиться на инженера или врача. Но тут же смял эти мысли в комок и посмотрел на бросающего камешки Чино, своего верного товарища и друга.
Чино, почувствовав взгляд Раки, сказал:
– Был я в кино, хозяин. Там показывали такую картину, что мне и денег не жалко. Еще бы раз пошел на нее. Там и на саблях рубятся и дерутся! А все думаете из-за чего? Из-за золота! Золото делят! – вздохнул он и замолчал.
– Где это все показывали? Далеко ли? – заинтересовался Рака.
– Здесь рядом, в кинотеатре! – живо ответил мальчик.
– Надо будет посмотреть, – задумчиво проговорил Рака и прикрыл глаза от слепящего закатного солнца.
– Эх! Были бы у меня деньги, еще раз пошел бы! – мечтательно протараторил Чино.
От этих слов сердце Раки болезненно заныло.
«Деньги! Опять деньги! Кто их только придумал!» – мысленно воскликнул он в гневе и поднялся с земли. За ним вскочил и мальчуган.
– Ничего, мой верный Чино, все уладится! Мост нашей удачи строят наши боги-покровители! – успокоил Рака своего бессменного компаньона, и они медленно зашагали по пыльной улице.
Ранним солнечным утром Гита, облаченная в нежно-голубое сари, с красной розой в волосах, стояла в холле около небольшого высокого столика и составляла букет из только что срезанных цветов, принесенных ей Раму. На ее белом лбу, между бровей, поблескивала только что подведенная тика.
Раму стоял рядом и любовался Гитой.
В это время открылась входная дверь и вошел Рави, одетый в светлый клетчатый пиджак. В левой руке он держал картонную коробку.
– О!.. Рави! – воскликнула в замешательстве Гита, и ее лицо вспыхнуло. – Вы пришли?!
– Да! Как видите, я, – весело произнес Рави. – Чему же здесь удивляться?
– Нет-нет, я не удивляюсь. Просто, неожиданно!
– Вы ушли неожиданно, а я пришел неожиданно, так что привычки у нас одинаковые. Можно сесть? Вы позволите?
– А? – ничего не расслышав, переспросила потрясенная Гита.
– Могу я сесть? – улыбаясь, повторил Рави и взялся за спинку кресла.
– А, пожалуйста, – ответила она, с трудом справляясь со своей растерянностью и противоречивостью чувств, охвативших ее юное сердце.
– Что будете пить? – улыбнулась ему Гита.
– Если и пьют что-нибудь в такое пекло, то только воду, а сейчас я не хочу воды, спасибо, не беспокойтесь, – ответил Рави.
Он сел и осторожно поставил коробку на колени.
– Есть кто-нибудь дома? – спросил Рави после небольшой паузы. По его лицу было видно, что он волнуется.
– А кто? Я же здесь! – наивно спросила Гита.
– Это верно, – согласился доктор, – но все же я хотел бы встретиться с тетей, а лучше с дядей, если можно, конечно.
В голосе Рави проскальзывали нотки робости и некоторой неуверенности.
– С дядей? – переспросила она. – А зачем он вам нужен? – лукавила девушка, понимая, к чему клонит Рави.
– Есть к нему дело.
– Какое? – не унималась Гита, заметив, что Рави приходит в полнейшее смущение.
– Ну, об этом я буду говорить с ним, – взяв себя в руки, ответил он.
– Да! – вспомнив о коробке, улыбнулся Рави и осторожно передал ее Гите со словами: – Это вам!
– Мне?
– Конечно.
Гита, взяв коробку, легко взбежала вверх по лестнице. Через несколько минут Бадринатх с Гитой, которая не расставалась со своим «подарком», спустились холл.
– Рави! – приветливо окликнул молодого гостя Бадринатх.
– Здравствуйте! – приветствовал Рави хозяина, вставая кресла.
– Здравствуй, здравствуй, рад тебя видеть.
– Не буду вам мешать, – сказала Гита и вышла из холла.
Она остановилась у ажурной решетки, отделяющей холл от террасы, и стала прислушиваться к разговору Бадринатха и Рави.
– Присядь, пожалуйста, – обратился Бадринатх к Рави.
Рави сел в кресло и начал издалека:
– Видите ли, я послан сюда моими родителями.
– Так-так! Привет им! – заикаясь сказал Бадринатх.
– Я здесь, чтобы заверить вас в том, что намерения у меня самые серьезные.
Рави вынул из бокового кармана аккуратно сложенный батистовый платок и промокнул им вспотевший лоб.
– И если вы дадите ваше согласие, для меня оно станет счастливым даром, – наконец завершил свою мысль Рави.
– Да нет, Рави! Это мы должны считать ваше предложение даром судьбы!
Гита, услышав эти слова, едва не лишилась чувств. Руки ее ослабели, она выронила коробку, которая раскрылась, и увидела «подарок» – это было ее цыганское яркое платье, свадебное сари, патола, из нарядной ткани прекрасной работы. Гита взяла и приложила его к себе. Она поняла глубокий смысл этого подарка, и ее сердце замерло в сладкой тревоге.
– Вы оказываете нам большую честь, – продолжал Бадринатх, согласуясь с восточным этикетом, – ты можешь просить своего отца назначить день свадьбы! Зита достигла совершеннолетия. Она для меня – радость в сердце, но, как тебе известно, не звучит лютня без струн, не катится повозка без колес, несчастлива женщина без мужа – пусть у нее сотня родичей, – заключил Бадринатх свою речь словами древнего мудреца.
Разговор был исчерпан, и Рави, довольный таким исходом, поднявшись с кресла, поклонился Бадринатху, приложив правую ладонь ко лбу, а затем к сердцу.
Бадринатх взаимно поклонился молодому человеку и посмотрел по сторонам, ища глазами свою племянницу.
Гита, догадавшись, что беседа закончена, вышла из своего укрытия.
К ней подошел Рави и, ослепительно улыбаясь, спросил:
– Ты счастлива?
– А?! – вздрогнув, воскликнула она, и на ее больших глазах с длинными ресницами выступили крупные слезы.
– Что такое, Зита? Ты что, плачешь? – с тревогой спросил доктор.
– Я? Нет! Просто что-то в глаз попало.
– Я счастлив, а ты? – нежно улыбнулся Рави своей невесте, обнажив при этом ослепительно белые зубы.
– Я? Я тоже. Так, что даже страшно становится, – тихо проговорила Гита.
– Страшно? – засмеялся Рави. – Отчего же?!
– Рави, как только я скажу тебе, кто я, все…
– Подожди, – прервал ее Рави, – я тебе сам скажу, кто ты. Думаешь, я не вижу, что ты взбалмошная?
– Ой, нет! – со слезами в голосе запротестовала она.
– Что нет? Точно! – со смехом бросил Рави. – А теперь о деле. Я завтра свободен, давай проведем день вместе.
– Но, Рави!
– Да или нет?! – настаивал жених.
– Я не могу, – грустно и с отчаянием в голосе ответила Гита.
Лила, вернувшись с рынка, развешивала под навесом своего дома гирлянды лука и чеснока. Покончив с этой работой, она прошла в дом.
На циновке сидел Рака и чинил свои стоптанные башмаки. Прибивая молотком оторвавшийся каблук, он нечаянно стукнул по пальцу. Тихо ругнувшись, артист рассмеялся.
– Только недавно я был портным, а теперь стал сапожником, – весело проговорил он.
Зита возилась с посудой на кухне и, услышав веселый голос Раки, тоже улыбнулась.
– Подогрей, дочка, еду. Остыла, наверно, – обратилась Лила к Зите.
– Я уже подогрела, – ответила девушка, сидя на корточках у очага.
Лила подошла к ней. Зита попыталась взять кастрюлю, но мать запротестовала:
– Нет-нет! Позволь, я сама!
– Да ну, мама!
Лила, довольно улыбаясь, нежно посмотрела на «дочь».
– Ты что же это, все решила за меня делать? – спросила она. – Пора бы нам, Рака, купить газовую плиту, а то совсем замучились с этой печкой. Надоели эти навозные лепешки, – жаловалась Лила.
– Подожди немного, тетушка, – донесся голос Раки, – через месяц-другой я тебе добуду газовую плиту, я уже присмотрел.
– Ты все только обещаешь! – бросила Лила без всякой надежды в голосе.
В эту минуту послышался пьяный голос, который отвлек их от приготовлений к ужину.
– Рака, пойдем, пропустим по стаканчику, – заплетающимся языком, но громко проговорил парень невысокого роста с темным лицом, видимо, собутыльник Раки.
– Что ты кричишь, за квартал тебя слышно! – откликнулся Рака из глубины комнаты. Он забил последний гвоздь в подметку, попробовал ее изнутри башмака, не прошло ли острие гвоздя, и отложил молоток. Затем надел башмаки и вышел к нетрезвому гостю.
– Пойдем, – продолжал тот, качаясь, – сейчас самое время пойти туда.
– Нет, приятель! Я сейчас на мели. Один ступай, – с некоторым сожалением отклонил Рака предложение собутыльника.
– О деньгах не думай! Я угощаю! – взмахнув рукой, важно произнес парень. – Когда есть, для друга не жалко! – с этими словами он запустил руку в карман брюк и вытащил несколько смятых бумажек. – Вот пятнадцать рупий, видишь? Думаю, хватит? – осоловело уставился на Раку обладатель «овеществленного труда» и покачнулся.
– Тише, не кричи, а то еще ограбит кто-нибудь, – насмешливо проговорил тот.
– Ограбит меня?! Пусть только сунется, я ему враз глотку перережу! – зло и решительно отчеканил друг, и его повело в сторону, но Рака успел вовремя поддержать.
– Держись, не падай, держись! – приговаривал он, намереваясь проводить парня домой.
– Эй, Рака! – крикнула ему вслед Лила.
– Я вас слушаю! – донеслось в ответ.
– Куда это ты?
– Ты подумала, что мы с ним пить идем? А ты знаешь, что у него четверо детей, да еще и жена?!
– Жена! Да… – мямлил пьяный.
– А он бродяга! И много ли достанется семье от его получки, если он выпьет раз, и другой, и третий? Поэтому мне приходится идти туда, куда он ходит напиваться, и просить не давать ему ни капли спиртного!
– Па-па-па-па-па! – издавал нечленораздельные звуки отец семейства, удаляясь в обнимку со своим покровителем.
– Как напьется, так «па-па-па-па-па», как курица, по-человечески уже говорить не может, а только «па-па-па-па-па»! – возмущалась Лила. – А этот тоже, – обратилась она к дочери, глазами указав на Раку, – сегодня трезвый, а завтра тащи его домой на себе! Пойдет, а уж там и остановиться не может, и пьет, и пьет. А! – она безнадежно махнула рукой. – Кто ему запретит? Ни отца, ни матери у него нет, – и Лила глубоко вздохнула. – Не мать, так хоть брат был бы родной. Поэтому-то он и стал таким непутевым! Как ему хорошим стать? Просто не знаю, – с сочувствием в голосе задумчиво проговорила Лила и принялась за работу.
Зита с тревогой ждала возвращения Раки. Она уже несколько раз выходила во двор, на улицу, но он все не появлялся. Прошло два часа.
В синем небе блистали звезды. Зита вспомнила слова из древней сказки: «Месяц восседал, как падишах на бирюзовом троне, окруженный армией звезд». Ночь была тихая. Жара спала. Дышалось легко и свободно. Юное сердце Зиты было снова открыто добру, красоте и любви.
И вдруг она увидела темную фигуру, прислонившуюся к дереву. Подойдя поближе, Зита поняла, что это Рака, пьяный, как говорят сапожники, в стельку.
Зита осторожно подошла еще ближе к нему и сказала:
– Извините!
– Кто здесь? Кто? – встрепенулся он и посмотрел на Зиту. – Ты что пришла?! Уходи! Я, знаешь, хочу здесь быть один! – покачиваясь, бубнил Рака, и его глаза блуждали, отражая блеск яркого месяца.
– Вам надо отдохнуть, – нерешительно и робко сказала девушка.
– Как ты сказала? Отдохнуть? С чего это? – ерепенился он.
– Вам нужно идти домой! – более уверенно сказала Зита.
– А у меня нет дома и никогда не было! Но я все-таки жил где-то? – спросил он сам у себя.
– Конечно, вот и пойдемте, – подхватила она.
– А куда? Ты знаешь? – еле шевелил языком Рака.
– Знаю, пойдемте!
– Интересно, она знает, где я живу, а я не знаю, где живу! Ты правда знаешь, где я живу? Не обманываешь меня? – куражился артист.
– Нет, нет, нет! Пойдемте! – заверила его Зита.
– Ну тогда сейчас проверим, что ты называешь мои домом. Никогда его не было у меня, никогда!
Наконец Зита с трудом дотащила Раку до его лачуги.
– Здесь? Это он, да? – рассмеялся он. – Она называет это, вот это, домом! Да разве это дом? А ну, давай, заходи сюда! – пригласил он свою спутницу.
Они вошли.
– Это все, вот все это, эта дыра называется домом? Так, что ли?! – и пьяный артист неверным жестом руки обвел темные пустые стены своего жилища. Потом, пнув ногой стул и стол, он закричал: – Эту лежанку, эту печь и это окно ты называешь домом? Весело, да? – Он тяжело опустился на топчан, закрыл лицо руками и заговорил совершенно другим тоном. Раздражение, грубость, презрительная ирония – все исчезло.
