Текст книги "Зита и Гита"
Автор книги: Владимир Яцкевич
Соавторы: Владимир Андреев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
– Она здорова.
– Выпейте чаю, пожалуйста, и чувствуйте себя свободно, – сказала Алака и обратилась к сыну:
– Рави, поухаживай за девушкой! Не смущайтесь, дорогая, – спокойно и ласково сказала она Гите.
– Да-да, прошу вас, выпейте чаю, – поддержал ее Рави и подал Гите чашку с чаем.
Она взяла из его рук красивую чашку из тончайшего фарфора и, сделав глоток, поставила ее на блюдце.
– Пожалуйста, сладости. Вот панди, очень свежие и душистые. Рави когда-то очень любил их, – сказал Чаудхури густым баритоном. Он наконец-то почувствовал себя свободнее. Девушка ему явно понравилась.
«Если он заговорил с ней, да еще предложил сладости, значит, Зита пришлась отцу по сердцу,» – подумал Рави.
Гита, осмелев, пила чай, непринужденно лакомясь панди. Таких сладостей она в жизни не пробовала!
– А что, милая, тетушка плохо с тобой обращается? – продолжала прерванный разговор Алака.
– Да, при чужих людях может показаться ласковой матерью: милочка, милочка, милочка, милочка! – оживленно отвечала Гита, сверкнув большими черными глазами, и улыбнулась. – А когда мы одни, без посторонних, – уточнила она, – то тетушка, как тигрица, – и Гита, растопырив пальцы, изобразила разъяренную тетку. – Ах! – вздохнула она в заключение.
– А знаешь, мама, в тот день мне тоже показалось, что взаимоотношения у них в семействе какие-то, ну я бы сказал, натянутые. Что-то у них не так. Признайтесь! – обратился он к Гите.
– В чем? – спросила она и уставилась на Рави непонимающим, но веселым взглядом.
– Что ваши ближние всегда готовы подставить вам ножку, – пояснил Рави.
– Ну, если только для смеха!.. А… а! Тетя моя!.. Может! Эта может подставить!
– Значит, перед нами тогда и в самом деле было разыграно представление?! – возмущенно вступил в разговор отец.
– Ну да, – подтвердил Рави.
– А… а! – тянула, как бы вспомнив, Гита. – Да, представления я каждый день разыгрываю. А как же нам без них? Не проживешь. А ведь надо и обедать, и за жилье платить, и все это – деньги, – объясняла Гита, не подозревая, о каком представлении говорил отец.
– Ах, девочка, неужели ты должна это делать. У тебя есть право жить независимо от них, – сокрушалась Алака и, обращаясь к мужу, сказала: – Мне сразу не понравилась ее тетя. Во всем чувствовалась такая неискренность! Нарядить воспитанницу таким чучелом. А сегодня она очень мила! – с нежностью почти пропела Алака и, посмотрев на мужа, перевела взгляд на сияющего сына.
– А мне всегда шла чужая одежда! – искренно и беззаботно ответила Гита.
Все дружно рассмеялись.
Через несколько минут ритуальное чаепитие закончилось. Рави и Гита поднялись из-за стола.
– Я покажу нашей гостье сад, – обратился Рави к родителям.
– Хорошо, хорошо, идите, мои дорогие, погуляйте, – ласково и с достоинством в голосе проговорила Алака.
Рави, отвесив поклон, незаметным жестом подсказал Гите, что ей подобает сделать. Гита все поняла и тоже поклонилась. Он пропустил Гиту вперед, открыл дверь, и они вышли.
Гита, в голубом жилете поверх белой шелковой блузки с длинным рукавом и в темно-синих слегка расклешенных брюках, стояла, весело улыбаясь, на роликовых коньках рядом с Рави. Ее гибкую талию перехватывал широкий пояс.
Рави, тоже на роликовых коньках, в рубашке василькового цвета с короткими рукавами, вышитую бордовым орнаментом, и в белых брюках с бордовым поясом.
Рави и Гита счастливо улыбались. Над ними сияло высокое голубое небо. Они только что вышли из дома на небольшую поляну парка, спускавшуюся к морю.
Погода стояла не жаркая. Свежий морской ветер, напоенный запахами всевозможных цветов и листьев, мягко ласкал лица этой молодой пары.
Чувства переполняли сердце Гиты, и она напрочь забыла, кто она и откуда. Вся ее непосредственная натура была во власти этого посланного ей небом принца – Рави. И она, со своей нерастраченной жаждой любить и быть любимой, была полностью готова к самопожертвованию, как пастушка Радха, возлюбленная Кришны. Ее глаза были полны обожания. Она боготворила Рави, как своего будущего мужа. Гита не рассуждала. Она жила этими мгновениями счастья и любви.
Танцовщица и акробатка почувствовала вдруг себя на этих роликах как-то неуклюже. Она не думала о них, хотя они – повод и причина того, что они вдвоем. Она впервые вместе с человеком своей мечты, со своим будущим мужем.
Гита потеряла голову.
Рави мало чем отличался от Гиты в смысле сохранения ясной, спокойной и рассудочной головы.
«Зита» опьяняла его, он качался, и ноги его то и дело подгибались. Он совершал лишние движения и суетился. Словом, вел себя, как мальчишка.
– Ах! Ай-ай-ай! – вдруг воскликнула Гита, изгибаясь на одной ноге и балансируя руками.
Рави успел поддержать ее.
– Не надо спешить, учитесь не торопясь, шаг за шагом, постепенно, тогда получится, – поучал Рави свою ученицу, в какой-то степени овладев собой и уже гораздо тверже держась на ногах.
– Ах да, вы же доктор! – с веселой иронией заметила Гита, и небо в ее глазах покачнулось: – Значит, мне можно падать, – продолжала она, двигаясь широко расставив ноги, – обвяжете меня этим самым, – она, подняв глаза, сделала вид, что ищет нужное слово, – ну, как его? – лукаво посмотрела она на Рави.
– Чем же таким? – дразнил он ее. – А…а, наложить пластырь?
– Пилястер, – подтвердила Гита.
– Не пилястер, а пластырь, – сказал, смеясь, Рави.
– Пиластер, – чуть поправившись, упрямо повторила Гита, словно подобное звучание слова нравилось ей больше.
– Да не «пи», а «пла», – серьезно поправил Рави, уже теряя терпение, но вдруг сообразил, что Гита играет с ним, громко расхохотался.
– Ну, ладно, если хотите научиться кататься, то внимательно слушайте, – продолжал он тоном наставника. – Для этого нужно перенести вес тела с пятки на носок, потом слегка оттолкнуться, – Рави описал полукруг, – поняли?
– Поняла! – кивнула Гита.
Она не отрывала смеющихся и счастливых глаз от Рави.
Вокруг возвышались стройные арековые пальмы, зонтичные акации, банановые и манговые деревья. Ровно подстриженные кусты обрамляли асфальтированные дорожки. Вдали, у лукоморья, синели ступенчатые вершины гор.
Чудесной музыкой, светом и смехом было наполнено сердце девушки.
Рави чувствовал это, чувствовал! Они оба, независимо ни от чего, ощущали одно и то же: цвет жизни, ее квинтэссенцию, – единство всего сущего, окрылявшее и захлестывающее их, – любовь.
– Вот так, – продолжал Рави, – делайте за мной, легонько отталкивайтесь и поезжайте за мной, вот так, – не успел проговорить Рави и тут же рухнул на асфальт.
Гита заразительно рассмеялась. Рави поднялся и, отряхиваясь, весело посмотрел на Гиту: «Если бы она знала, что ее учитель не катался на коньках со студенческих лет!» – подумал он.
Но Гита, кажется, поняла, в чем дело, и, подражая его наставническому тону, она начала:
– Господин доктор! Если хотите хорошо научиться кататься на коньках, слушайте внимательно, – и она окинула обворожительным взглядом несколько обескураженного, но внимательно слушающего ее Рави. – Надо перенести вес тела с пятки на носок и оттолкнуться вот так: раз-два, раз-два, раз-два, – и Гита довольно ловко проехала вперед несколько метров.
– Ай! – вдруг вскрикнула она: это дорога пошла под уклон, и инерция, захватив ее, понесла девушку вниз.
Рави быстро догнал Гиту и, поравнявшись с ней, крепко взял ее за руку. Теперь они вместе неслись под уклон.
Встречный ветер мягко врывался в грудь Гиты, как бы соединяясь с той музыкой, которая уже звучала в ее сердце. И она запела:
Пусть ветры и музыка в ритме одном
Окутают нас и мечтами, и сном.
Ты только меня подбодри, поддержи,
Ты только мне доброе слово скажи.
Рави, зачарованный ее голосом, ее взглядом, всем ее существом, вторил ей густым баритоном:
Не устрашит нас дорог крутизна,
Цветы на пути нам расстелет весна!
А Гита, смутно предчувствуя разлуку и то, что этот чудесный сон скоро закончится, продолжала:
Тебя не коснется ни горе, ни грусть.
С тобой я прощаюсь, но завтра вернусь.
Ты только мне доброе слово скажи,
Ты только меня на пути поддержи!
Рави, если бы не его профессия врача, наложившая на него отпечаток некоего рационализма с налетом скепсиса, поверил бы реально в то, что у него за спиной выросли крылья и что он вот-вот воспарит вместе со своей возлюбленной туда, в ясное и бесконечное небо.
Обладая редким и тонким чувством музыкальности, так свойственным всем сынам Индии, он, услышав пение этой неземной девушки, богини, был вне себя от переполнявших его чувств. А если добавить к этому, что в Индии необычайно ценят звучание голоса, благовония, походку, грацию, наряду с общим обликом, то можно смело заключить, что Рави нашел то, что искал в мыслях своих, носил в сердце своем с тех пор, как стал ощущать себя в этом мире.
С ним была девушка – истинное воплощение его мечтаний и представлений! Это она! Это Зита.
– Бывает же так! – воскликнул Рави.
– Бывает! – в тон ему ответила Гита.
Впереди показался грузовик с затентованным кузовом. Машина с мощным ревом надвигалась на прекрасную пару.
Рави пытался поспешно откатиться с Гитой на обочину, но, внезапно оступившись, упал.
Грузовик, обдав его горячими выхлопными газами, с ревом проехал мимо.
А Гита, расставив руки в стороны, продолжала катиться дальше по дорожному серпантину. Ее неудержимо несло вниз, так что она с трудом лавировала на крутых виражах.
Навстречу ей показалась голубая легковая машина. Шофер, сверкнув полумесяцем зубов, выделявшимся среди темного курчавого облака бороды, ловко проехал мимо. Но следующая машина, объезжая Гиту, едва не нарушила ее равновесие; она покачнулась, но все-таки удержалась на ногах, снова выпрямилась и покатилась дальше. Ролики несли ее легко, но опасность быть сбитой каким-либо случайным транспортом возрастала. Внизу был слышен шум какого-то большого шоссе. Видимо, серпантин спускался к набережной.
Неосторожным движением Гита зацепила крестьянина, который на велосипеде вез в бидонах молоко. Бидоны с глухим стуком рухнули на асфальт и опрокинулись. Молочные реки потекли вниз.
Впереди, поперек правой стороны дороги, Гита увидела укрепленный на шесте круглый знак «Стоп». Поперечина, находившаяся на уровне ее груди, стремительно приближалась. Гите ничего не оставалось, как схватиться за этот злополучный шест, который, легко снявшись с опор, остался в ее руках, как балансир канатоходца.
Теперь, балансируя шестом с красным знаком «Стоп», Гита продолжала нестись по дороге.
Повозка, запряженная парой буйволов, лениво надвигалась на Гиту. Объезжая мирных животных, она заметила идущего рядом с повозкой полуобнаженного дрессировщика обезьян. Мартышки с кожаными поводками на шейках сидели у него на плечах и удивленно исподлобья глазели на несущуюся навстречу девушку.
Гита, задев шестом одну из мартышек, проехала мимо, с удивлением обнаружив, что одна из мартышек уютно устроилась на шесте.
– Стой, остановись, отдай мою обезьяну! – кричал потрясенный дрессировщик.
В эту минуту два ревущих и сверкающих полицейских мотоцикла вкатывались вверх по крутой дороге.
Гита, чтобы не сбить их балансиром со знаком «Стоп», развернула его вдоль дороги, и полицейские благополучно миновали ее. Но тут же один из них воскликнул, обращаясь к своему коллеге:
– Смотри! Это она!
Мотоциклы, развернувшись, догнали Гиту и окружили ее. В мгновение ока ее неудержимое движение вниз по дорожному серпантину было пресечено. Мощные руки посадили ее на заднее сидение мотоцикла.
Через несколько минут Гита вновь оказалась в полиции. Ее опознали по фотографии.
Сержант, позвонил Бадринатху и, усадив Гиту в «Джип-лендровер», сел за руль.
По обе стороны рядом с Гитой уселись еще двое плотных полицейских. На них были форменные фуражки с околышами лимонного цвета и голубым верхом.
У одного из них на запястье руки, покрытой коричневым загаром, висела на коротком ремешке небольшая, суживающаяся книзу резиновая дубинка.
Гита с опаской покосилась на него.
«Джип», набрав скорость, помчался, подрагивая, по шоссе.
Девушка была в недоумении. Она не понимала, куда ее везут. Встреча с Рави заставила ее совершенно забыться, отвлечься от действительности, а теперь ей пришлось спуститься с небес на землю. Она вспомнила последние события в полиции и решила, что ее наверняка везут к пресловутой толстухе, «тете», разыскивающей свою исчезнувшую племянницу. Гита вспомнила и то, как удивительно она похожа на Зиту, фотографию которой видела в полиции.
«Откуда такое сходство? Мы совсем как близнецы! Поэтому толстуха и ее муж даже и не поняли, что перед ними вовсе не их племянница. Это какая-то загадка, – думала она, – но, скорее всего, она просто мой двойник», – эта мысль успокоила ее, и она тут же вспомнила о Рави:
«Что с ним? Не сбила ли его машина?» – и ее сердце сжалось от страха за него.
Гита с грустью осознавала, что виновницей всего, что произошло, была только она. Она, так легкомысленно позволившая себе увлечься счастьем, преподнесенным ей случаем. И она твердо решила во всем сознаться, рассказать в полиции, кто она и откуда, и вернуться домой к матери, Раке и Чино, чтобы вновь окунуться в свою повседневную жизнь.
Полицейский «Джип» с открытым верхом остановился у ворот великолепного дома, похожего на дворец.
– Выходите, девушка! – резко скомандовал сержант.
– Ой! Что это за полицейский участок?! – удивленно спросила Гита.
– С ума сошла? Своего родного дома не узнаешь, – строго упрекнул ее полицейский.
– Мой дом? – растягивая слова, удивленно произнесла Гита. – Инспектор, послушай, что это произошло с ним? С тех пор, как я ушла отсюда, он стал расти. Он же был вот такой маленький, – указала она жестом руки, – а теперь вон какой вымахал! – с веселой иронией по-детски заключила Гита.
– Слушай, я не шучу при исполнении служебных обязанностей, – грубо оборвал полицейский ее болтовню.
– Выходи из машины! – еще раз сухо приказал он.
– А я тоже не собираюсь шутить. Просто это не мой дом, вот и все, – отчеканила Гита и отвернулась от инспектора.
– Вытащите ее из машины, – распорядился сержант, теряя терпение.
– Да я правду говорю, это не мой дом!
Двое полицейских, демонстрируя остатки деликатности, которые еще уцелели в них, несмотря на их грубую профессию, легко подхватив знатную беглянку под руки, высадили ее из машины.
– Оставьте меня! – возмущалась девушка. – Вы что, все с ума посходили, что ли?! Это не мой дом, я вам говорю! Отпустите меня, вам говорю! – требовательно восклицала Гита, пытаясь вырваться из цепких рук полицейских.
Полицейские, наслышанные о «выступлении» беглянки в участке, ни на секунду не выпуская ее из рук, в сопровождении сержанта вошли в дом.
Навстречу им вышел Раму, а за ним Каушалья в халате из голубого шелка, затканного крупными пестрыми цветами. Она во все глаза рассматривала вошедших, на миг застыв от удивления и, как сова, округлив глаза. Вслед за ней по лестнице спустился Бадринатх. На нем была белая рубашка и серые брюки на подтяжках. На его носу красовались очки в блестящей оправе.
– Вы ее мать? – обратился к Каушалье полицейский и жестом дубинки указал на Гиту, которая стояла в непринужденной позе. На губах ее играла улыбка, а на лице не было и тени смущения.
– Мы… мы… мы… приемные… – начал, заикаясь, Бадринатх.
– Она наша приемная дочь, воспитанница, вот как надо отвечать! – оборвала его Каушалья.
– Да, – выдавил Бадринатх междометие, которое далось ему нелегко.
– Это ваша воспитательница? – указывая на Каушалью, обратился к Гите сержант, привыкший к ведению допросов и протоколов.
– Да зачем она мне нужна?! – с отвращением ответила Гита и отвернулась от Каушальи.
– Как я рада, милочка, что ты опять вернулась к своей тете, – запела та, расточая ласковые интонации и улыбаясь.
– Э-ге-ге! Мало ли что ты рада, дорогая толстуха! – дразня ее, парировала Гита.
– Ее надо не только воспитывать, но и лечить, – резонно заметил полицейский с дубинкой.
– Как только вы уйдете, я займусь ее лечением, обязательно займусь, – ответила Каушалья с прозрачными намеками. – Кажется, нужно возобновить процедуры, – заключила она аллегорическим выражением, которое не поняли, пожалуй, только полицейские.
– Я понял, что мы задержались у вас, – тактично сказал сержант и тронул блестящий козырек фуражки.
– И я тоже, – вставила Гита.
– Нет, доченька, ты с ними не пойдешь! – отрезала Каушалья.
Полицейские поспешно удалились, закрыв за собой дверь.
– Что-что?! – со смехом воскликнула Гита. – Ну уж нет, моя дорогая! Один раз пошутила и хватит! Во второй раз от твоей шутки мне уже не смешно.
В это время появилась Шейла в блестящем платье-мини. Она с удивлением рассматривала Гиту, оценивая ее брючный костюм.
Ее младший брат Пепло, сияя и не скрывая радости, подошел к Гите.
– Вернулась! Зита! Девочка моя вернулась! Зита! Зита! Зита! Где ты столько времени пропадала? – послышался хрипловатый возглас Индиры, которую на кресле-каталке вез Бадринатх.
– Бабушка! Наконец-то вернулась наша Зита, – подбежав к бабушке, звонко вторил ей Пепло.
– Как ты могла оставить свою бабушку! – протягивая руки к Гите, со слезами вопрошала Индира.
– Зачем ты ушла от нас, сестра? – серьезно спросил Пепло, и голос его надломился. Он подошел к Гите, которая обняла его за плечи, и мальчишка, чуть не плача от радости, прильнул к ней.
– А… а! Сейчас рады! А искал ее кто-нибудь, кроме меня? Я, как проклятая, бегала по всему городу! Только позорилась! – упрекая всех домочадцев, закричала Каушалья.
– Все-таки, Каушалья, девочка нашлась. Тебе не следует так ругаться, – пытался урезонить ее супруг.
– Она опозорила нас! – завопила Каушалья. – Вот чего ей не следует прощать, – подняв руку вверх, отчеканила она и, резко повернувшись к Гите, строго заявила: – Знай только одно: еще хотя бы раз уйдешь из дома, изобью до смерти! – с этими словами она влепила Гите мощную оплеуху.
– Пойдем, дочка, – бросила она Шейле.
– Э…э…э… – мямлил раздосадованный Бадринатх.
– Ты что это? Может, извиниться захотел?! А ну, за мной! – скомандовала ему Каушалья грозным голосом.
– Бэ…э…э…бэ… – только и смог, словно ягненок, проблеять Бадринатх, совершенно подавленный напором своей благоверной.
Гита, не в силах оставаться больше безучастной и желая отомстить обидчице и за себя и за Бадринатха, хотела приемом «уложить» толстуху на пол, но стон и возгласы:
– Зита, милая, где ты? – остановили ее. Она подбежала к креслу-каталке.
– Боже мой? Что с ней? – с состраданием в голосе воскликнула Гита.
– Бедняжка потеряла сознание, – тихо ответил Бадринатх.
– Бабушка! Бабушка! – закричал Пепло. – Что с тобой, бабушка?!
– Позвольте, я отвезу бабушку в ее комнату, – пробормотал испуганный Бадринатх и пошел, осторожно толкая перед собой кресло-каталку. Гита и Пепло пошли вслед за ним.
Гита, обладая чутким и отзывчивым сердцем, сразу прониклась глубокой жалостью ко всем в этом доме, кто страдал от злого нрава Каушальи.
– Что мне еще сказать тебе, девочка? – продолжил Бадринатх прерванный разговор, когда они вошли в комнату бабушки. – Уже три дня у нее высокая температура, но никому до этого нет дела. Лекарство давно кончилось, – с горечью в голосе проговорил сын, сверкнув очками в тонкой золоченой оправе. – Если бы у меня были хоть какие-нибудь деньги, я бы купил, что надо. Но кто из них даст хотя бы одну медную монету?
– Сестра, – вступил в разговор Пепло, – когда тебя не было, бабушка попросила маму купить ей лекарство, но она так сильно раскричалась на нее, что бабушка только закрыла лицо руками и заплакала.
Гита, слушая слова этого доброго мальчугана в коротких штанишках и футболке, очень расчувствовалась. В ее больших черных глазах светились искры истинного сострадания и понимания.
– Ты сама знаешь, какой суровый нрав у твоей тетушки. Но она стала сущим дьяволом, когда ты ушла, – голосом, полным обиды и безысходности, сказал Бадринатх.
Гита посмотрела на благородное лицо Индиры, изможденное болезнью. В это мгновение глаза старушки открылись, и она, вздохнув, медленно и тихо позвала:
– Зита, Зита, Зита! Где ты? Подойди поближе! Ты оставила меня! Не уходи!
– Нет, бабушка, я пришла! – быстро ответила Гита, и по ее голосу можно было догадаться, что она приняла какое-то решение. – Я больше не уйду, я буду с тобой, бабушка! – продолжала она с нежностью в голосе.
– Зита, ты здесь! Теперь я чувствую, что ты здесь. Я плохо слышу твой голос, но ты не покинешь меня, я знаю. Ты всегда была доброй ко мне, – Индира замолчала, переводя дыхание. В комнате было тихо. Размеренное тиканье настенных часов делило неумолимо текущее время на секунды, минуты, часы… В стекло билась, настырно звеня, заблудившаяся оса.
Пепло, моргая увлажнившимися глазами, смотрел то на бабушку, то на Гиту.
– Мне будет так больно, так больно и тяжело, если ты опять уйдешь, – со стоном и бесконечным страданием в голосе проговорила Индира сквозь слезы.
Гита ощутила безвыходность своего положения. Совесть не позволяла ей покинуть этот дом сейчас. Она понимала, что своим уходом доконает эту старушку. Круг замкнулся, и она решилась:
– Нет, нет, бабушка, теперь я не уйду. Мне непременно нужно остаться, хотя бы для того, чтобы ты жила! Мне нужно наказать зло в этом доме, и я накажу его! Я клянусь! – многозначительно закончила она, нежно пожав сухую и узкую ладонь Индиры.
Глава третья
Итак, Зита волею судеб, сама того не подозревая, вновь очутилась в доме, где она впервые увидела божий свет и впервые вдохнула воздух этого мира.
Не знала она и того, что Лила, ее теперешняя «мать», принимавшая роды у ее родной матери, Лалы, тайно припрятала ее сестру-близнеца, рожденную вслед за ней, и воспитывала ее все эти быстро пролетевшие восемнадцать лет, назвав девочку Гитой.
Зите казалось, что живет она в этом доме давно… Окруженная заботой и лаской Лилы, вниманием красивого молодого Раки и уважением со стороны соседей, она постепенно возрождалась к жизни.
Однако нравственные потрясения, пережитые отчаяние и безысходность, в результате которых Зита приняла решение уйти из жизни, а также сам факт реализации этого решения в физическом смысле – падение с высоты, нанесли ей не только сильную психологическую, но и физическую травмы, отразившиеся на способности мозга проецировать прошлое в настоящее; иными словами, бедняжка лишилась памяти, или, выражаясь научным языком, находилась в состоянии амнезии.
По своему характеру и наклонностям она оставалась прежней. Делала простую будничную работу по дому легко и непринужденно. Ходила на рынок за овощами и фруктами, стряпала и убирала. Но изредка у нее появлялась задумчивость, рассеянность и временами даже некая отчужденность. Ничего не подозревая, все эти изменения в своей дочери Лила приписывала последствиям ее недавней попытки покончить с собой.
Рака, уверенный, что спас Гиту, свою партнершу, а не Зиту, ее сестру, впал в уныние, удивляясь такой перемене в ней. Дважды он приводил индийского лекаря, вайдью, – чтобы тот излечил ее.
Вайдья, седой старик с козлиной бородкой, в белом домотканом дхоти поверх бедер, дал Зите понюхать мускуса и сбрызнул ее лицо розовой водой. Затем зажег благовонную сандаловую палочку и кратко отслужил пунджу, шепча посиневшими тонкими губами молитвы – мантры. После этого он обвел ладонями голову Зиты, не прикасаясь к ней, и откланялся, поочередно приложив правую руку ко лбу и груди.
Впечатлительная и отзывчивая, Зита вносила в бедный быт этих простых людей любовь и доброту.
В силу религиозного сознания индийского народа, что все люди – братья, равные перед Богом, родственники, общение происходит в атмосфере открытости, уважения, сострадания, непринужденности. Поэтому хозяин соседнего дома называл Зиту дочерью, а его дети – сестрой. Жизнь ее потекла размеренно и безмятежно; все здесь было ей по душе и по сердцу.
Особенное чувство она испытывала к Раке, этому непосредственному, простому и доброму человеку, красивому и молодому парню. Когда он приходил к ним в дом, она не сводила с него своих нежных и заботливых девичьих глаз, и очень огорчалась, если он напивался, что случалось не так уж редко.
Сидя во дворе на большом камне, разогретом солнцем, Рака и Чино, анализировали сложившуюся ситуацию.
Их явно беспокоила перемена в «Гите», которая произошла с ней после попытки утопиться в священных водах.
– Я не могу понять, что это с ней случилось? – с досадой говорил Рака, стукнув кулаком по колену. – Была, как огонь, стала холодной, как лягушка! – И он с возмущением и полным недоумением на лице вскочил на ноги.
– Конечно, прыгнула в воду обыкновенная девушка, а достали мы оттуда какую-то речную русалку, – рассудительно заметил Чино своим ломающимся голосом.
– Да, и такая спокойная стала, – пожав плечами и округлив глаза, озадаченно изрек Рака. – Мост удачи прогнулся под нами, дорогой Чино, – высокопарно заключил артист. – Вот тебе раз! Надо же такому случиться! – не унимался он. – Даже противно! С такой не поругаешься, это на нервы действует. И заметь, мой мудрый товарищ, она даже не заикается о выступлениях, как будто я теперь сам должен ходить по веревке.
– А спросите-ка ее, хозяин, пойдет ли она теперь с нами работать? – смело предложил мальчишка.
С одной стороны, такая кротость, слетевшая, как голубь, на голову «Гиты», нравилась Раке, но с другой стороны, жизнь требовала свое – надо было работать, зарабатывать на «хлеб насущный», а из-за нее он вот уже несколько дней шляется без дела.
Немного подумав, Рака ответил на предложение Чино:
– Иди-ка вот сам к ней и спроси, чего она хочет.
– Сейчас! – обрадованно сказал мальчик и быстро направился в дом.
– Без нее нам и делать-то нечего, – промолвил Рака вслед удалявшемуся Чино.
Сидя на табуретке за низким столиком, Зита перебирала бобы в глиняной миске.
Чино, собравшись с духом, подошел к ней и тихо спросил:
– Ты еще долго будешь, ну, это самое, – он никак не мог подобрать подходящего слова, – ну, бастовать! – наконец осенило его.
– Бастовать? Что значит бастовать? – удивленно спросила Зита мальчишку и внимательно посмотрела на него.
Почесав затылок грязной ручонкой, Чино ответил:
– Ну да, отдохнула немного – и хватит, работать надо!
– Работать? Конечно, пожалуйста! – просто согласилась Зита, совершенно не подозревая, о какой работе идет речь.
– Тогда идем, – обрадовался Чино.
– Только спрошу у мамы разрешения, – объяснила ему Зита.
– Что ты, доченька? – заволновалась Лила, услышав слово «мама».
– Раньше не спрашивала, – с укоризной констатировал мальчишка.
– Что это ты хочешь спросить у меня, доченька? – повторила Лила.
– Чтоб отпустить ее, – опередил Зиту осмелевший Чино.
– Ты меня отпускаешь? – спросила Зита Лилу, которая подошла поближе.
Рака услышав, что его партнерша снова согласилась работать, повеселел и тоже зашел в дом.
– Если тебе хочется, доченька, можешь пойти, а если не хочется, оставайся. Я тебя не принуждаю, – мягко ответила Лила.
– Ха! А что она дома-то будет делать? Посмотрите, какая дохлая стала! Начнет работать, глядишь, и оживет немного, – включился в разговор Рака.
В «несколько измененном составе» труппа бродячих актеров наконец достигла широкой рыночной площади.
Зита не знала, какой работой надо будет заниматься, но шла с ними смело, ибо она не боялась никакой работы.
Оставив Зиту ожидать у старого фонтана, Рака и Чино вышли на площадь, а она стала наблюдать за ними, сидя на его бордюре. То, что произошло дальше, немало удивило Зиту.
Рака в голубой рубашке, слегка расстегнутой на груди, где поблескивал небольшой медальон, стал расхаживать по площади и созывать публику на какое-то представление.
Зита ждала, что же будет дальше?
Чино, громко стуча в барабан, выкрикивал непонятные ей междометия, как заправский зазывала.
– А вот представление, какое нужно умение, какое нужно терпение, чтобы по тонкой веревке ходить, как по ровной земле, – громким голосом восклицал Рака, все более и более вдохновляясь. По нему было видно, что он соскучился по своей работе и теперь отводит душу.
– Стоит только оступиться – и всю жизнь будешь лечиться и на одни лекарства будешь работать всю жизнь, – продолжал бодрым и звучным голосом Рака, обходя площадь, как арену цирка, твердой и уверенной походкой гимнаста.
– Но есть такая девушка, которой канат не страшен, которая не только по канату проведет, но и даже спляшет на нем, и не окосеет от страха, потому что для нее – это привычное дело, а вам – костыли обеспечены, – резво и с улыбкой обратился Рака к публике и продолжал свою вступительную программу:
– Поэтому на канате нам всем делать нечего, а вот она рождена для этого! Давай, начинай, покажи уважаемой публике, на что ты способна! – кричал, обращаясь к Зите, разгоряченный Рака.
– Мальчик! Отойди! – скомандовал он мальчишке с бананом в руке, который путался у него под ногами.
– А мы соберем по рупии, по две, так, чтобы было на что и пообедать сегодня. А кто может и больше, тот пусть не стесняется, и крупные деньги не возбраняются! – кричал Рака.
– Это вот для начала! – громко произнес густым басом крупный бородатый мужчина в голубой чалме и рубашке такого же цвета и опустил в корзину купюру.
– Всяких вам радостей! – сказал ему, поклонившись, Рака.
– А вот это от меня! – раскошелился еще один мужчина с длинной густой бородой в темной рубашке и темно-синей чалме. – Только чтоб представление было интересное, – предупредил он весело и возбужденно, опуская деньги в корзину.
– А кто сомневается, похлопать полагается! – снова воскликнул Рака, и взрыв аплодисментов потряс раскаленный воздух.
Опьяненный таким началом, Рака подождал, когда улягутся аплодисменты и произнес:
– Итак, представление для вас, уважаемые горожанки и горожане, начинается! Сейчас наша девушка Гита на совесть для вас постарается! А ну-ка, барабан!
– Веселый, походный! – подхватил Чино, и громкая барабанная дробь посыпалась, как горох, по площади, окруженной толпой зевак.
– Идет канатоходка! – объявил Рака под дробь барабана.
Чино, как всегда, впал в экстаз, выполняя свои «служебные обязанности». Барабанщика, равного ему, вряд ли можно было сыскать во всем Бомбее.
– Алле! Наш номер начинается! – продолжал Рака, обращаясь к Зите.
Зита, не понимая, чего от нее хотят, с недоумением взирала на него, не двигаясь с места.
– Алле! Алле! – отчаянно призывал Зиту обескураженный конферансье, устремив на нее рассерженный взгляд.
Зита, наконец сообразив, в чем дело, глазами и мимикой старалась показать Раке, что она не умеет ходить по канату.
Отчаявшись понять, что происходит с «Гитой», Рака, как опытный актер и режиссер, быстро сориентировался и для того, чтобы дать «актрисе» паузу и сгладить непредвиденную заминку, продолжил свой конферанс:
