Текст книги "Зита и Гита"
Автор книги: Владимир Яцкевич
Соавторы: Владимир Андреев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
– У других есть близкие люди, друзья, а у меня их нет. Нет у меня никого: ни матери, ни отца, ни брата, ни сестры, ни друга, ни товарища – никого! – И из его пьяных, мутных глаз потекли слезы. – Безотцовщиной меня называли. И точно, потому что улица меня родила и вырастила. Здесь мне, значит, и умирать придется. В переулке, в котором родился, среди бродяг и нищих!
Зита, затаив дыхание, слушала Раку, и слезы затуманили ее прекрасные глаза. Она очень сочувствовала этому несчастному пьяному парню, в сущности, золотой души человеку. Она его понимала, ибо знала, что сирота, словно дерево при дороге… Она не прерывала Раку.
«Пусть выговорится, пусть поплачет, может, легче будет», – думала она.
– Где жил, там и умру, когда придет время. В этой вот конуре или на улице найдут мое холодное тело! – слезно причитал Рака словами, заимствованными из какой-то сентиментальной пьесы. Он зарыдал и упал на свою «лежанку». – Выбросят на свалку! Конец представления! Гасите свет! – добавил он протяжным жалобным голосом и умолк.
– Кто это сказал, что у вас никого нет? – пыталась успокоить его Зита. Помолчав, она спросила: – Рака, может, перестанете пить?
– Перестать-то, конечно, не так уж трудно, только не все ли равно тебе, пью я или нет?
– А если мне не все равно?
Рака закрыл глаза. Зита, подумав, что он засыпает, взяла маленькую подушку и попыталась подложить ему под голову.
– Эй! Ты что делаешь? – вдруг всполошился он, уставившись на девушку ошалевшими глазами.
Она, ничего не отвечая, нежно смотрела на Раку. И он, успокоившись, быстро заснул.
– Нет, детка, что-то не помогает мне это лекарство, – со вздохом сказала Индира, обращаясь к Гите.
– Конечно, сразу не помогает, зато потом. Если будете принимать без перерыва, станет действовать. Так и господин Рави сказал: «Оно поднимет бабушку».
Гита, опустившись на колени перед постелью старушки, поднесла к ее губам чашку с лекарством.
– Ну, один глоток… второй… умница! – и Гита весело рассмеялась.
– Ах! – вздохнула Индира. – Вот когда ты была маленькой, уговорить тебя, чтобы ты выпила лекарство, было куда труднее!
– Она это умеет, – вмешался Пепло, который тоже подошел к постели бабушки с теннисной ракеткой в левой руке, – кого надо уговорит, а кого надо и поругает!
– О…о! Что-то ты стал рассуждать, совсем как большой! – одобрительно отметила Гита.
– Там тебя один человек ждет. Тот, который денежки всегда носит, – негромко сообщил Пепло и хитро улыбнулся.
– Носит, да не нам, – печально констатировала Индира. – У господина адвоката деньги отбирает твоя тетя и прячет. Деньги твоего отца и твоего деда никогда не достанутся тем, кому они завещаны, – безнадежно закончила она.
– Значит, мое предложение в принципе вас устраивает? – спросил адвокат Гупта, сидя в кресле напротив воспитателей Зиты Бадринатха и Каушальи.
– Я, пожалуй, еще о нем подумаю, – со смехом ответила Каушалья.
– Тогда давайте посоветуемся и с Зитой тоже, – предложил Бадринатх.
– С Зитой? – удивилась Каушалья.
– А я здесь! – объявила Гита, подходя к ним легкой и непринужденной походкой.
– А вот и она сама! – обрадовался Бадринатх.
– Как будто слышала, что мы только что о ней говорили, – хихикая, изрекла тетка.
– О! Обо мне? – с интересом прощебетала Гита.
– Совершенно верно, – поднявшись с кресла, подтвердил Гупта. – Как поживаете?
– Прекрасно! А вы как?
– Спасибо, неплохо.
– Господин Бадринатх! – начал Гупта, усаживаясь.
– Слушаю, – быстро ответил дядя.
– Мне кажется, девочка сильно изменилась за последнее время. Она просто стала другим человеком. У нее появилась уверенность в себе, – с удивлением сообщил адвокат о своих выводах.
– Н…да! Да! – радостно кивнул ему в ответ Бадринатх.
– Но другие тоже меняются. Не знаю, заметно ли вам это? – прозрачными намеками начала Гита. – Мне так даже очень! И знаете, что приятно? Что меняются в лучшую сторону. Правда же, тетя? – лукаво спросила Гита, обращаясь к рассерженной Каушалье.
– А… а… а… – заблеяла растерянная Каушалья, – правда!
– Поразительное превращение! Абсолютно пропала всякая скованность, появилось откуда-то уважение к себе! – продолжал адвокат, любуясь сияющей Гитой. – Я объясняю это большой заботой вашей тети.
– Нет, господин Гупта, моя тетя раньше за мной следила, а теперь я за ней слежу. Мне ведь пошло на пользу ее воспитание. Да-да, те-тя? – растягивая последние слова, с улыбкой спросила Гита.
– Да…а, да…а, – нервно хихикая, согласилась тетка.
– А теперь, – начал серьезно адвокат, – я должен выполнить свой долг. Вот ваше месячное содержание! – с этими словами Гупта вынул из тонкого портфеля пачку ассигнаций.
– Спасибо, господин адвокат, – учтиво ответила Гита.
– Пересчитайте, пожалуйста, – попросил адвокат.
– И что это вам за охота всегда на этом настаивать? – изобразив на лице безразличие, вмешалась Каушалья. – Доченька, пускай дядя пересчитает!
– Дядя? – удивилась Гита. – А он что, не доверяет господину Гупте? Господин Гупта, нет никакой нужды пересчитывать. Деньги получены, – отрезала Гита.
– Но все-таки! – настаивал адвокат.
– О нет, не нужно! Недоверие может только обидеть, – твердо подчеркнула Гита.
– Простите, за все годы, которые я сюда приходил, это первый случай, когда не пересчитывались деньги, – с тонким намеком дипломатично заметил Гупта.
– О, сейчас здесь много всякого другого тоже происходит в первый раз! – И, повернувшись к Каушалье, Гита бросила:
– Что, тетя, так ли я сказала?
– Много другого… да, – нервно процедила тетка.
Озадаченный Гупта поднялся.
– Господин Бадринатх, до свиданья!
– Вы уходите, господин Гупта? – соблюдая этикет спросил Бадринатх.
– Да, мне пора! До свидания, господа, я вас всех скоро увижу! – и он откланялся.
– До скорого свидания! – уточнила Каушалья.
– До свидания, – ответила Гита.
– Я провожу вас, господин Гупта, – сказал Бадринатх и последовал за адвокатом к выходу.
Как только затихли шаги удаляющихся Бадринатха и Гупты и хлопнула входная дверь, Гита, помахав пачкой денег перед хищным лицом тетки и ехидно смеясь, сказала, растягивая слоги:
– Те-тя! – и она указала глазами на деньги.
Каушалья лихорадочно протянула к ним жирные пальцы. Гита отдернула руку с деньгами и встала у нее за спиной; та резко повернулась, и Гита хлопнула ее пачкой денег по двойному подбородку. Каушалья нервно захихикала, в ее глазах появился алчный огонь, и она забормотала:
– Спрятать, спрятать надо денежки!
– Ты так считаешь? – издевательским тоном, лукаво улыбаясь и дразня, спросила Гита.
– Положишь, как говорится, подальше, поближе возьмешь.
– А кто возьмет их у… у…? На вот, прячь! – Гита с отвращением протянула «тетке» деньги.
Та, сияя от счастья, быстро выхватила пачку ассигнаций из рук Гиты и всей своей массой двинулась к сейфу. Гита последовала за ней.
Каушалья, ловко открыв сейф, положила в него деньги и с шумом заперла дверь сейфа. Ключи с прекрасным серебряным брелоком она засунула за пояс юбки и намеревалась уйти, с облегчением вздохнув. Но Гита, подойдя к ней поближе, ловко и изящно освободила «тетушку» от излишнего бремени: ключи, сверкая брелоком, как великолепной серьгой, покачивались в приподнятой руке циркачки.
Раздосадованная Каушалья издала нечеловеческий вопль, подобный вою шакала, и с испугом в глазах уставилась на свою «племянницу», которая весело хохотала.
Вожделенно поглядывая на ключи, Каушалья принялась нервно хихикать.
– У…у! Какая тяжелая связка ключей, и на такой тонкой талии, – издевалась над ней Гита. – Удивительно, как она выдерживает такую большую тяжесть! Придется мне их поносить. Ах! – притворно вздохнула Гита. – А что делать? Придется! – и она подвесила связку ключей себе на пояс.
Каушалья была вне себя от бешенства. Но чутье подсказывало ей, что не следует этого показывать, поскольку можно нарваться на большой скандал. И ей ничего не оставалось как, «виляя хвостом», притвориться лисой, чтобы взять хитростью.
– Можешь их поносить, моя Зиточка!
– Ха-ха-ха! – высокомерно произнесла Гита.
– Зиточка моя! – умоляюще воскликнула Каушалья.
– Ха-ха-ха! Я – Зиточка?! А ну-ка! Ужин готов?! – резко переменив разговор, спросила Гита и посмотрела в упор на Каушалью долгим испытывающим взглядом.
На полном лице тетки всевозможными красками и оттенками отражались все чувства, которые кипели в ее злой и коварной душе.
– Пока нет, – с притворной мягкостью ответила Каушалья.
– Иди и приготовь, поняла? – резко приказала Гита.
– Ага… – покорно произнесла Каушалья.
– Тогда иди! – бросила Гита. – Быстро!
– Я сейчас, сейчас! – с этими словами Каушалья скрылась на кухне.
Глава шестая
Красный диск закатного солнца, коснувшись синей кромки гор, рассыпал на лазурную поверхность моря яркие пучки острых лучей. Раздавалась монотонная песня цикад. Откуда-то издалека доносился тонкий голос флейты.
Раму стоял посреди двора. К нему грациозно подошла женщина, несшая на голове кувшин с молоком, и изящным движением передала кувшин старому слуге. Поклонившись и прикрыв часть лица тонким шарфом-чунари, она мягко повернулась и пошла по направлению к воротам. Щиколотки ее ног были обвиты серебряными браслетами, которые мелодично звенели в такт ее шагам.
Гита, постояв еще минуту у балюстрады, вернулась в холл. Так же, как еще недавно Зита, она подошла к большому портрету в золоченой раме.
На нее смотрели два молодых и красивых лица Рао и Лолиты – родителей куда-то исчезнувшей Зиты, и, конечно, ей даже и в голову не приходило, что это и ее родители тоже.
Однако то обстоятельство, что молодая женщина на портрете была очень похожа на нее, удивляло и тревожило Гиту.
Стоя около этого портрета, она испытывала сложное чувство радости, стыда и раскаяния. Ей радостно было видеть эти лица, она любовалась этой счастливой парой, но в то же время ей было стыдно, что она играет роль их «дочери», она раскаивалась в том, что зашла слишком далеко в этой игре, за которую рано или поздно придется платить.
Но сознание того, что она пытается искоренить зло и несправедливость, вынудившие дочь этих благородных родителей сбежать из роскошного дома, успокаивало ее, придавало ей силы.
«Родителям Зиты, может быть, и нравится, что я, пусть временно, но здесь. Я послана высшими силами, чтобы покарать зло и дать возможность восторжествовать справедливости», – мысленно успокоила себя Гита и легкой походкой поднялась наверх.
– Зита, прошу к столу! Ужин готов, – увидев Гиту, как можно ласковее сказала Каушалья.
Вся семья, кроме Индиры, уже собралась за столом, покрытым белой скатертью.
Гита подошла к столу и весело оглядела всех присутствующих.
Пепло в новой голубой футболке, гладко причесанный на пробор, сиял, поглядывая то на старшую сестру Шейлу, то на Гиту.
– Для тебя сегодня постаралась, приготовила все, что ты любишь: рис, пожалуйста, овощи, пожалуйста! Что ты хотела, все на столе есть, – угодливо рассыпалась в любезностях Каушалья и улыбалась так, что ее круглые глаза исчезали в расплывшихся щеках и на их месте образовывались две щели, поблескивающие хитростью.
– Только кушай на здоровье, только кушай! – с фальшивой интонацией в голосе хлопотала тетка, и Гита очень хорошо чувствовала это.
– Пожалуйста, доченька, сядь, и я тоже сяду.
В тот момент, когда Каушалья наклонилась, намереваясь сесть на стул, предназначенный для главы семейства, Гита ловко отодвинула его, и массивный зад тетки, не найдя привычной опоры, глухо стукнулся о мраморный пол, встретив его упорное сопротивление.
– Ох-ох-ох! А…а…а! – раздался ее вопль.
– Зиточка, кажется, пошутила, проказница, – заикаясь, промолвил Бадринатх и бросился на помощь жене.
– Тебе не больно? – спросил он ее и добавил: – Не сердись!
Пепло с трудом сдерживал смех, соблюдая правила этикета, и только его глаза блестели и плясали, как теннисные шарики.
– На детей нам не следует обижаться, им все прощается! – злобно загоготала Каушалья, поднимаясь с помощью подоспевшего мужа.
– Прощается! – вторил ей Бадринатх.
– А-ха-ха! Милая шутка! – продолжала изображать веселье Каушалья.
– Эй! Место твое не здесь, тетя! – пресекла Гита попытку Каушальи вновь взгромоздиться на «главное» место. – Ты не знала? Вот оно! – указала Гита на стул, стоявший по левую руку от Бадринатха. – Садись!
Каушалья, с трудом выжимая из себя веселые нотки, настаивала на своем:
– Прежде, помнится, я всегда сидела на этом стуле.
– А теперь здесь будет сидеть хозяйка, поняла? Иди садись! – строго приказала ей Гита.
– Мне все равно, – сдалась тетка и продолжала, изображая безразличие:
– Могу сюда, могу и туда. Мне лишь бы сесть, а куда – безразлично! Хоть сюда, хоть куда хочешь, мне и здесь нравится, – с этими словами она уже собралась сесть рядом с Бадринатхом, но Гита властно остановила ее:
– Стоп! Подожди меня! – и она быстро поднялась наверх.
– А куда ушла эта дура? – наклонившись к матери, прошептала Шейла.
– Кажется, она у меня дождется! – также тихо ответила та.
Гита вошла в комнату бабушки.
Индира в светло-голубом сари сидела в кресле и читала книгу.
– Бабушка, пойдемте обедать в столовую, где обедают все, вся семья, – сказала Гита, подходя к ней.
– Ах, как я не люблю там обедать, – ласково возразила Индира.
– Как это «не люблю», когда все ждут только тебя?
– Мне сидеть за столом с «этими людьми»?! – строго и гордо возмутилась бабушка.
– Нет! Не ты, а они будут сидеть с тобой! – уточнила Гита. – Поехали!
Через несколько минут все, кто находился в столовой, с изумлением наблюдали, как к обеденному столу приближается кресло-коляска с Индирой, которая хранила строгое выражение лица. За ее спиной шла, улыбаясь, Гита. Положив свои прекрасные руки на спинку кресла, она осторожно подталкивала его вперед. Она подкатила кресло на освободившееся «главное» место у стола. Возникший тут же Раму укрепил кресло более надежно, поставив его на тормоз. По выражению его лица было видно, что он исполняет эту процедуру с большой охотой.
Бадринатх, в душе проклиная себя за свое безволие, глубоко вздохнул и выпрямился на стуле.
– Отныне, – начала Гита, – здесь сидит хозяйка этого дома. Понятно?
– Как тебе хочется, – подавляя злобу и возмущение, негромко ответила Каушалья.
– И она же должна хранить все ключи. Понятно?
– Понятно, – безнадежным тоном ответила Каушалья, и ей показалось, что под ней нет стула и что она вновь вот-вот рухнет на пол.
«Все рушится! Все ее кропотливые ухищрения, направленные на оттягивание замужества племянницы, собирание денег и драгоценностей, кажется, пошли насмарку.
Нет, нет и нет! Я так этого не оставлю. Когда же вернется Ранджит? С ним надо посоветоваться! Все рушится, все…» – носилось в мозгу Каушальи.
– Возьми, бабушка! – протянула Гита связку ключей Индире.
– Нет-нет, милая, зачем они мне? – отстранившись руками от ключей, запротестовала Индира.
– Я тебя очень прошу, бабушка! Вот твои ключи!
Индире ничего не оставалось, как взять их.
«Ведь как-никак, а я все-таки законная хозяйка этого дома», – с гордостью подумала она.
– А почему никто не ест? – бойко спросила Гита, окинув взглядом притихших домочадцев.
– А ну-ка, обедать! – весело скомандовала она и засмеялась.
Все облегченно склонились над своими тарелками.
Вечером следующего дня Рави, круто развернув машину, подъехал к дому своей невесты.
Ему не терпелось увидеть «Зиту».
В дверях стоял Раму.
Рави поздоровался со слугой, и тот почтительно поклонился.
– Прошу вас, господин доктор! Зита дома, и братец Каушальи приехал, – доложил слуга и почтительно отошел в сторону, давая пройти молодому человеку, «жениху Зиты».
В холле, развалясь на широком диване, обитом серебристой парчой, сидел Ранджит в голубом полосатом костюме. Его левая нога покоилась на низком мраморном столике. Правой ногой Ранджит ритмично постукивал по полу. Этот новоявленный англоман по-хозяйски, с небрежностью и цинизмом западника рассеянно слушал щебетание своей сестрицы.
Гита стояла поодаль, опершись рукой на ажурную оконную решетку.
Приподнятое настроение Рави несколько поостыло, когда он увидел эту сцену. Но приветливые глаза Гиты, засиявшие при его появлении, несколько исправили положение.
– День добрый! – сказал он.
– Здравствуй, мой милый! Как поживаешь? – оживленно ответила Каушалья и встала.
– Спасибо, хорошо.
– А с моим братом я тебя знакомила? – как бы невзначай спросила она.
– Да, помнится, мы встречались. А потом вы, кажется, уехали… – Рави замолчал, пытаясь вспомнить, куда же уехал сей господин.
– В Дели, – подхватил Ранджит, – вы этого, конечно, знать не могли, но это неважно! – небрежно произнес он и поправил серебристый косынку-галстук.
– Ранджит служит у нас в экспортно-импортной кампании, – гордо вставила Каушалья.
– Да, и все-то у него есть, вот только бездомный он! – ехидно бросила Гита, подойдя ближе. Эта фраза вонзилась в спину Ранджита, словно нож, по самую рукоятку.
Она села рядом с Рави, одарив его очаровательной улыбкой.
Рави почувствовал, что разговор приобретает неприятный оборот. Но в душе он был доволен выпадом своей «невесты». Ее прямота и глубокое понимание людей, их психологии, чистота и непосредственность, гибкость ума соответствовали его натуре.
– А потому, – продолжала Гита, – он живет у сестры, а тетя – очень гостеприимная хозяйка, – сделала дополнительный укол она и с вызовом посмотрела на Ранджита.
Ранджит, поежившись, дернул головой и со зловещим огоньком в глазах, немного помедлив, бросил:
– Много говорить стала, сестричка!
Гита, не обратив внимания на его слова, с улыбкой спросила «жениха»:
– Рави, ты не помнишь, как называют брата отца?
– Дядя, – ничего не подозревая, ответил тот.
– А как назвать жену дяди?
– Тетя, – четко сказал Рави, не понимая, куда клонит эта милая интриганка.
– А что такое брат тети? – изобразив на лице полнейшую невинность, опять спросила его Гита.
– Э… э… э… – в замешательстве тянул Рави.
Ранджит подобрал ноги и выпрямился.
А Гита стремительно выпалила:
– Седьмая вода на киселе, дальний родственник, мягко выражаясь!
– Рави, будь любезен, поговори с моим дальним родственником, а я скоро вернусь!
Гита стремительно поднялась и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.
Рави мгновенно все понял и, как человек воспитанный, поднялся вслед за Гитой со словами:
– Нет-нет, мне нужно идти!
– Так скоро? – обрадовалась Каушалья. – Наверное, дела?
– Да, вы правы, прощайте, прощайте! – поспешно проговорил он.
– До свиданья, Рави, – нежно ответила Гита, глядя ему в глаза.
Когда дверь закрылась, Гита, повернувшись к Каушалье, бросила приказным тоном:
– Ах, тетя! Это мой родственник, хотя и дальний, займи его! Те-тя! Прощай! Салют! – и она убежала наверх.
Последнее слово «салют» она произнесла намеренно, дразня «английского бизнесмена» – Ранджита.
– Ранджит, ты понял, что делается?! – трагически воскликнула Каушалья, когда они остались вдвоем.
– Молчи! – прорычал он. – Сама виновата! Распустила! Стоило только мне уехать, и недели не прошло с моего отъезда, и тут такое, что в месяц не исправишь! – кричал Ранджит, глядя на растерянное лицо сестры.
– А что ты видел? Ты ничего еще не знаешь! Рассказать, так ужаснешься! – и Каушалья со слезами принялась подробно описывать брату все перипетии прошедшей недели.
Ранджит был взбешен. Ему казалось, что пол покачнулся у него под ногами.
– Держись, подлая дрянь! Ты мне ответишь за все! – гневно обращался Ранджит к отсутствующей Гите. – За спину этого Рави спрятаться хочешь? Забылась, похоже, моя наука?!
Ранджит резко поднялся и стал ходить вокруг своей сестрицы, как тигр в клетке.
– Ну, да я поучу ее! – И он, сорвавшись с места, устремился к лестнице и быстро поднялся наверх.
Каушалья почувствовала, что из этого может получиться мало чего хорошего, и, откинувшись на спинку кресла, зарыдала.
Ранджит, резко открыв дверь, вошел в комнату Гиты. Несколько мгновений она слегка удивленно смотрела на его искаженное злобой лицо. Она ожидала этого прихода.
«Конечно, сестрица не замедлила выложить братцу все наболевшее», – про себя заключила девушка.
– Ты, я вижу, совсем свихнулась, – начал Ранджит, – кажется, пора привести тебя в чувства. Без меня сестра стала чуть потише, вот ты и возомнила себя чересчур смелой! Ты не забыла, как гладит мой ремень?! – И он, сняв пиджак, вытащил из брюк широкий кожаный ремень с золоченой пряжкой и двинулся по направлению к Гите.
Гита, сразу оценив обстановку, молниеносно вспрыгнула на тахту и взирала на Ранджита свысока.
– Этот ремешок, – он потряс ремнем перед Гитой, – я помню, оставил немало отметин на твоей спине! – и с размаху ударил ее по ногам.
Гита спрыгнула с тахты и прислонилась к стене.
– Пора, девочка, снова приниматься за домашнюю работу! – и он снова ударил ее.
Гита вздрогнула от боли, но не издала ни единого звука, а только еще плотнее прижалась к стене и заслонила лицо руками.
– Станешь, как прежде, убирать дом, – приговаривал Ранджит, нанося удары один за другим, – готовить обед, стирать белье, мыть посуду, поняла?! – яростно кричал он, замахиваясь, чтобы нанести очередной удар.
Но теперь Гита ловко увернулась от удара, и он, потеряв равновесие, упал на колено. Воспользовавшись моментом, Гита перепрыгнула через тахту и оказалась в противоположной части комнаты.
«Ну что ж, – сцепив зубы, подумала она, – как говорят мусульмане: последнее лекарство – огонь и последняя хитрость – меч».
И кровь древних раджпутов, огненной династии Пратихаров, взыграв, закипела в жилах Гиты.
В тот момент, когда злобный Ранджит подбежал к ней и вновь замахнулся ремнем, чтобы нанести очередной удар, она, как черная пантера, ногой нанесла в живот Ранджиту «хуг».
«Великий боец», согнувшись пополам, упал на пол, ударившись головой о мягкий угол тахты. Гита в мгновение ока очутилась около своего обидчика и выхватила ремень из его руки.
И вот тот же самый ремень, поменяв хозяина, с визгом рассекая воздух, опустился на Ранджита и горячо охватил его ребра и спину. Его голубая рубашка лопнула, в прорехе сверкнуло голое тело.
– Ты будешь учить меня, как себя вести?! Вот так я себя веду в подобных случаях! Вот так! Вот так! – приговаривала Гита.
Удары ремня потрясли почки «великого воспитателя», и его стошнило. Ранджит со стоном покатился по полу, норовя выскочить в дверь. Но очередной сокрушительный удар ремня прожег ему спину. Несколько секунд он находился, как говорят борцы, «в партере», на четвереньках, затем, повалившись набок, он докатился до лестницы.
Гита в два прыжка догнала его и снова принялась наносить удары ремнем, не давая противнику опомниться.
Ранджит охал и стонал, а потом завыл, как раненый буйвол.
Карающая десница Гиты обрушивала на него все новые и новые удары.
Наконец, свалившись со ступенек, Ранджит выполз в холл.
– Прошу, сестричка, не надо! – умолял он.
– А ты еще и трус, как я погляжу! Сейчас ты сразу научишься, как надо себя вести! – и Гита изо всех сил замахнулась еще раз.
На этот крик в своем кресле-коляске выкатилась Индира и, увидев происходящее, крикнула:
– Зита, оставь его!
– Бабушка! Прошу! Спаси, защити меня! – взмолился Ранджит.
– Как же ты, трусливый шакал, просишь защиты у той, чьи слезы тебя никогда не трогали?! – с этими словами Гита снова нанесла ему сильнейший удар по ребрам.
Она, наверное, запорола бы Ранджита до полусмерти, если бы не крик Индиры:
– Зита, прочь! Зита, ты и меня не послушаешь?!
– Ты запрещаешь? – удивилась Гита.
– Послушай, послушай меня! Иди в свою комнату! – взволнованно убеждала ее Индира.
Ранджит продолжал лежать на полу, и из его полуоткрытого рта вырывались протяжные стоны.
Гита резко бросила ремень рядом с его владельцем.
– Да ты разве мужчина? Тебе только осталось надеть эти браслеты, – и она бросила в лежащего на полу Ранджита браслеты, снятые со своей руки.
Повернувшись спиной к своей жертве, она подошла к лестнице и стала медленно подниматься по ступеням. На ее пылающем лице гневно сверкали черные, как антрацит, глаза. Воинственная осанка и весь ее вид напоминали Чанд Биби, правительницу Ахмаднагара, под руководством которой императорские войска Акбара, не сумев взять город, отступили.
За окном виднелась небольшая роща финиковых пальм, далее, у подножия синеющих гор, раскинулись сандаловые рощи, пестрея в объятиях лиан и орхидей.
– Красив наш Малабар! Правда, внучка? – с улыбкой сказала повеселевшая Индира.
– Да, бабушка, – ответила Гита.
– А вон там, видишь, справа от моря, сплошные темные полосы зеленого леса? Это остатки когда-то непроходимых джянгл, по-европейски джунглей, – объясняла бабушка.
– А что ты читаешь, бабушка? Что у тебя за книжка?
– Это, внученька, священная книга «Бхагавадгита», песнь Господня, или просто «Гита».
– Гита?
– Да.
«Звучит так же, как мое имя», – с удивлением подумала Гита.
– Гита – это только часть большой «Махабхараты», которая состоит их восемнадцати томов, в ней собрана вся мудрость древней Индии.
Каждый человек, внученька, должен выполнять свой долг, дхарму, в соответствии с той варной, группой, в которую входит тот или иной человек. Вот ты, со стороны матери относишься к военной элите – вождям, кшатриям, а со стороны отца – к брахманам – они у нас считаются высшим сословием. Главными добродетелями брахманов являются смирение и покорность, терпение и самоотвержение, ахимса.
Борьба со злом – удел Бога, временами являющегося с этой целью на землю, аватара.
– Это хорошо, бабушка. Но Бог может прийти и в образе любого человека, чтобы покарать зло.
– Конечно, внученька, – ответила ей Индира, сияя глазами.
Гита, усевшись у ног бабушки, с большим интересом и вниманием слушала ее слова. Так дети слушают сказки.
– В обязанности кшатриев, поскольку они в основном воины, может входить и насилие, и уничтожение.
– Вот как? Я хочу быть, бабушка, и тем и другим.
– А ты и так, милая, прекрасна и умна и, главное, справедлива. Ранджит, наверное, надолго запомнит, как ты наконец-то ответила на его постоянные издевательства и побои.
– А вот, послушай, – Индира открыла книгу, нашла нужную страницу и прочитала: – «И сказал тогда своим ученикам Бог Кришна: «Я приду в этот мир, когда в нем не будет насилия».
– И он поможет людям одолеть зло? – спросила Гита.
– А вот дальше, – и бабушка, полистав книгу и найдя отмеченное место, продолжала читать: – «Каждый из нас, кто борется против зла и насилия, принимает обличие бога».
Гита была очень рада, что все в этой священной книге совпадает с ее мыслями. Но ее мучило еще одно обстоятельство, и она спросила Индиру:
– А вот, если, бабушка, чтобы победить зло, нужно кому-нибудь солгать, это большой грех?
Индира тут же нашла нужные строки и прочитала:
– «И сказал нам Бог Кришна: если для торжества справедливости нужно скрыть правду, то и ложь становится правдой», – вот так, внученька! – и Индира погладила по голове склонившуюся к ней внучку, окончательно успокоенную последним изречением Кришны.
Ранджит, облаченный в голубой парчовый халат, после завтрака пил чай, принесенный к нему в комнату слугой Раму.
Допив последний глоток, он погрузился в широкое кресло с большими подлокотниками, обитое плотным шелком. Откинувшись на спинку, устроился поудобнее: вытянул ноги и положил их на обтянутый бархатом пуф. Поискал сигареты, но не нашел. Раздосадованный, он нервно дернул верхней губой – и его аккуратно подстриженные черные усы вздрогнули, как мышь.
Прикрыв глаза, Ранджит стал обдумывать ситуацию, сложившуюся в его «делах» после поездки в Дели.
«Завтра в «Карачи» меня будет ждать Сандра, а Юсуф еще не рассчитался за свое поручение», – вспомнил он.
«Придется срочно ехать к нему и его друзьям в пещерный храм на острове Гхагапури», – решил Ранджит, и его мысли переключились на «Зиту».
«После побега из дома в нее как будто демон вселился! И с ней ему, кажется, не справиться. А если события и дальше будут идти тем же чередом, то Рави, вероятно, женится на ней, и довольно скоро. Свадьба, как сообщила ему Каушалья, состоится на днях».
Ранджит панически боялся, что небылица о его работе по экспорту-импорту, так усердно распространяемая сестрицей, после свадьбы «Зиты» неизбежно обнаружится. Рави и Гупта сразу поймут, что деньги ему дает Каушалья. И он прекрасно сознавал, что после этого ему ничего не останется, как покинуть этот роскошный дом и переехать в гостиницу.
Он с тоской обвел глазами комнату, в которой «опочивал», и в его темной душе всколыхнулись зависть, ненависть и жажда мщения, страстная и жгучая.
Кожа на его спине побаливала, а ребра ныли.
«Подожди же! Будет еще момент, когда я отомщу!» – злобно подумал он, теряя способность рассуждать логически и обстоятельно. В его голове все смешалось. Приступ бешенства от сознания невозможности влиять на происходящие события окончательно лишил его здравого смысла.
Дверь открылась, и вошел Раму, тяжело дыша.
– Ваши сигареты, господин! – сказал слуга, переводя дух.
– Я тебя с этой пачкой почти час жду! Тебя только за смертью посылать! – зло и раздраженно напустился Ранджит на первую попавшуюся невинную жертву.
Он вставил сигарету в зубы и процедил:
– Ну, что ты уставился? Дай мне огня!
Раму, поспешно наклонившись, чиркнул спичкой, но она сломалась.
Глаза Ранджита беспокойно забегали, выражая нетерпение избалованного восточного деспота и грозя расправой.
– Сейчас, сейчас, – виновато пробормотал слуга, доставая из коробки другую спичку. Он снова торопливо чиркнул, и наконец-то огонь, «божий посол», был извлечен из небытия на белый свет.
Раму поднес треугольный лоскуток пламени к сигарете господина. Тот прикурил и, затянувшись, пустил дым в лицо старику.
– Не можешь даже зажечь! На что же ты тогда годен? А теперь убирайся! – с этими словами он толкнул Раму ногой.
Бедный слуга, покачнувшись, упал, неловко раскинув усталые старческие руки.
В это время по коридору шла Гита. Одетая в легкие темные брюки и белую блузку, подпоясанную широким поясом, она держала в руках теннисную ракетку и мяч, намереваясь поиграть с Пепло. Девушка услышала шум и поняла, что в комнате Ранджита творится что-то неладное. Резко открыв дверь и войдя, Гита увидела Раму, который лежал на полу, делая безуспешные попытки подняться. Он ушиб плечо, и старый сустав ныл, отдавая острой болью в голове. Она бросилась к слуге и помогла ему подняться на ноги.
– Ранджит! Раму почти вдвое старше тебя. Он, наверное, ровесник твоего отца. Поэтому извинись перед ним! – спокойно сказала Гита.
Она обошла вокруг кресла, на котором невозмутимо восседал «господин», и бросила:
– Я жду! Надо извиниться.
Ранджит снял ноги с пуфа и встал.
Раму, растерянный, стоял в стороне и не знал, что ему делать: уходить или оставаться?
Гита подала ему знак, чтобы он не уходил.
