Текст книги "Гарик Потный и Оружие Пролетариата(СИ)"

Автор книги: Владимир Разумовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– Я сейчас буду в случайном порядке называть имена, а вы должны сесть на вазу для сортировки, – сообщила она. – Штаны не снимать, юбки не задирать! И не дай бог кто-нибудь опять насрет в вазу! Жанна Тёмная!

Розовощекая девочка со светлыми косичками, чуть не наебнувшись, вышла из строя, чуть подняла юбку, и села. После минутной паузы:

– «Хомячатник»! – объявила ваза.

От правого стола понеслись оскорбительные крики и глумливый свист. Жанна прошла к этому столу и села там. Гарик увидел, как привидение Жирного Мудака весело помахало ей чьей-то отрубленной конечностью.

-Сьюзен Сигалова!

– «Хомячатник»! – снова выкрикнула ваза. Сьюзен торопливо отошла и села рядом с Ханной.

– Брут Маркин!

– «Воронятник»!

На этот раз гогот раздался от стола, стоявшего слева; когда Брут подошел к ним, несколько воронятниковцев встали, чтобы сочувственно пожать ему руку.

Ракель Брокеншмыг тоже отправилась в «Воронятник», но Лаванда Горная стала первой новой курятницей, и стол на дальнем конце слева взорвался разочарованными воплями; Гарик услышал, как близнецы, братья Рони, издают громкие звуки, изображая рвоту.

Сарочка Брейншнайдер была зачислена в «Змеюшник». Возможно, у Гарик разыгралось воображение, но после всего, что он успел услышать про «Змеюшник», попавшие туда казались ему чересчур интеллегентными людьми.

Его уже тошнило от этого идиотского ритуала. Он вспомнил, как в школе на физре набирали команды для разных игр. Его всегда выбирали последним, не только потому, что он плохо играл, а потому, что он по настроению подыгрывал команде соперника.

– Джастин Бобропёров!

– «Хомячатник»!

Иногда, заметил Гарик, ваза выкрикивала название факультета сразу же, а иногда она некоторое время раздумывала, прежде чем принять решение. Симочка Рабинович, мальчик с волосами песочного цвета, который стоял в строю перед Гариком, просидел на ней добрую минуту, у него даже глаза из орбит полезли, пока ваза не назначила его в «Курятник».

-Галина Грымзова!

Галина почти бегом поспешила к табурету и с энтузиазмом уселась на вазу, помяв при этом юбку.

– «Курятник»! – выкрикнула ваза. Роня застонал.

Ужасная мысль посетила Гарика неожиданно – его вообще любые мысли посещали редко. А что, если он такой долбодятел, что его вообще никуда не назначат? Что, если он так и будет сидеть жопой на вазе, пока проффесор Макдональдс не выбьет пинком из-под неё табуретку и не скажет, чтоб шёл он нахуй?

Когда вызвали Незнайку Долгопися, галлюцинирующего мальчика, постоянно терявшего жабу, он в первый раз наебнулся по дороге к табурету. Ваза долго решала, куда отправить Незнайку. Наконец она объявила: «Курятник!». Незнайка бросился прочь, рефлекторно пытаясь натянуть штаны, и под громкий хохот наебнулся вторично, расквасив нос.

Малой, услышав свое имя, вальяжно выступил вперед. Его желание исполнилось сразу же: ваза завопила: «Змеюшник!», едва коснувшись его седалища.

Малой вернулся к Баттхеду и Бивису, крайне довольный собой.

Оставалось не так уж много народу.

Сэйлормун... Ноусекс... Паркинсон.... потом близняшки кавказской внешности – Зарипова и Зарипова... потом Елизавета Карамазова... а потом, наконец -

– Потный, Гарик Потный!

Едва только Гарик вышел из строя, по Залу, как язычки пламени, вспыхнули приглушенные возгласы:

– Прикинь, она сказала, Потный?

– Ебанись! Тот самый Гарик Потный?

Последнее, что увидел Гарик перед тем, как жопа его провалилась в широкую горловину вазы, был полный зал ребят, привстававших, чтобы получше разглядеть его. В следующую секунду он уже рефлекторно закрыл глаза, ведь что-то твёрдое изнутри вазы попыталось протиснуться между его ягодиц.

– Хмм, – произнёс противный голос ему в ухо. – Не ссы. Просто проверяю, не педик ли ты. Но вернёмся к сортировке. Трудно. Крайне трудно. Очень ленивый, это видно. Но и не дурак. Распиздяй, это да, ёпта, да кто нынче не распиздяй... – и большое желание много денег и не работать, вот ведь что интересно... Куда же мне блин тебя отправить?

Гарик вцепился руками в края табурета и молился: только не в «Змеюшник», только не в «Змеюшник», двести баксов дам...

– Только не в «Змеюшник», говоришь? – переспросил мерзкий голос. – Уверен? Ты ведь не такой дурак, ты должен на хорошем факультете учиться, знаешь, у тебя все для этого есть, и «Змеюшник» приведёт тебя к финансовому процветанию, в этом нет никаких сомнений – не хочешь? Нет? Двести баксов обещаешь? Что ж, если ты уверен – пойдешь нахуй! В «Курятник»!

Гарик понял, что лишь последнее слово ваза выкрикнула на весь зал. Он вытащил тощую жопу из вазы и на дрожащих ногах отправился к столу «Курятника». Он испытывал огромное облегчение, что его все-таки выбрали и к тому же не отправили в «Змеюшник», где ему пришлось бы всерьёз учиться, потому даже не заметил, что ему хлопали и кричали, в отличие от остальных. Староста Персик встал и энергично прозвенел яйцами, в то время как близнецы Шварценфикт надрывались: «Потный с нами! Грязный Гарик с нами!». Гарик сел напротив привидения в жабо, которое он видел раньше. Привидение похлопало его по руке, и у Гарика появилось неприятное ощущение, будто он только что окунул руку в ведро с тёплой бычьей мочой.

Теперь он мог разглядеть стол преподов. С ближнего краю сидел Огромаг, который, поймав его взгляд, поднял вверх оба больших пальца и демонстративно повернул их вниз. Гарик показал ему фак в ответ. В центре преподского стола, в большом золотом кресле, сидел Владимир Ильич . Гарик сразу же узнал его по карточке, которая ему попалась в поезде, в шоколадном сале. Лысина Ильича, единственная во всем Зале Столовой, сверкала так же ярко, как лампы дневного света. Гарик заметил также проффесора Бельчатника, нервного молодого гомосексуалиста из «Штопаного гандона». В своем большом белом подгузнике он выглядел странно и не слишком уместно.

К этому времени осталось всего четверо неотсортированных. Фома Дин, мальчик еще выше Рони, присоединился к Гарику за столом «Курятника». Лиза Тюдор направилась в «Воронятник», и тогда настала очередь Рони. Судя по виду, ему давно уже было всё похуй. Гарик под столом перекрестил пальцы на ногах, и через секунду ваза закричала: «Курятник»!

Гарик громко улюлюкал вместе с остальными, когда Роня свалился на стул рядом с ним.

– Отлично, Роня, великолепно, – помпезно произнес Персик Шварценфикт, в то время как Цукини Баклажанов был назначен в «Змеюшник». Проффесор Макдональдс скомкала свой листок и унесла сортирочную вазу.

Гарик посмотрел на стоящую перед ним пустую фаянсовую миску. Только сейчас он понял, насколько проголодался. Вьетнамские орешки, казалось, ушли из его жизни сто лет назад.

Владимир Ильич поднялся. Он глядел на учащихся и сиял, широко раскрывая им навстречу руки, так, как будто для него не было в жизни большего удовольствия, чем видеть их всех собравшимися вместе в этом зале.

– Добго пожаловать! – воскликнул он. – Добго пожаловать к началу нового учебного года в «Нодваятсе»! Пгежде чем начать эту пьянку, я бы хотел сказать несколько слов. А слова мои будут такие: Пголетариат! Геволюция! Экспгопгиация! Конспигация! Заткнитесь!

Ильич сел на место. Все радостно ржали. Но Гарик не понимал, ржать ему тоже или заткнуться.

– Он что – слегка того? Ебанутый? – неуверенно обратился он к Персику.

– Того? – рассеянно переспросил Персик. – Он гений! Он лучший вождь пролетариев в мире! Но он, совершенно верно, полностью наглухо ебанутый. А теперь жри, пока дают!

Гарик так и ахнул от удивления – оказалось, столы давно ломятся от яств. Ему еще ни разу не доводилось видеть столько вкусных блюд вместе: жилистая отварная говядина, синюшные суповые куры, свиные и бараньи яйца, соевые сосиски, сало, хренбургеры, жареная картошка, вареная картошка, картошка фри, мамалыга, сушеный горох, морковка, майонез, кетчуп и, по каким-то непонятным соображениям, чупа чупсы.

В общем-то, Разумовские всегда кормили Гарика от пуза, но все же он никогда не ел того, чего ему самому бы хотелось. Кроме того, Володя всегда отбирал все, к чему Гарик проявлял интерес, даже если самого Володя от этого тошнило. Гарик наполнил тарелку до краев, положив всего понемножку (кроме чупа чупсов) и стал есть. Еда была почти холодная, но всё равно довольно вкусная.

– Выглядит потрясающе, – грустно сказал призрак в простыне и жабо, наблюдая, как Гарик вгрызается в хренбургер.

– Я не жадный, жри тоже...

– Я не ел уже около четырехсот лет, – ответил призрак. – Конечно, мне очень хочется, но начальство запретило, велело худеть. Кажется, я не представился? Сэр Иосиф Маклауд де Монморанси к вашим услугам. Резиденция в башне Курятник.

– Я знаю, кто вы! – внезапно заорал Роня. – Мои братья рассказывали о вас, вы – Летучий шотландец! Почти безголовый!

– Я бы предпочел, чтобы вы называли меня Сэр Иосиф Маклауд... – холодно начал призрак, но тут вмешался Симочка Рабинович:

– Почти безголовый? Как это можно быть почти безголовым? Это как почти беременным, – Симочка заржал.

У Сэра Иосифа сделался охреневший вид, похоже, разговор пошел совсем не так, как он предполагал.

– А вот так! – выпалил он раздраженно. Он схватил себя за левое ухо и дернул. Голова его тут же соскочила с шеи и откинулась на левое плечо так, как будто была прикреплена на петлях. Очевидно, кто-то пытался отрубить сэру Иосифу голову, но не довел дело до конца. Дети охуели. Довольный произведенным эффектом, Почти Безголовый шотландец лихо поставил голову на место, прокашлялся и сказал: «Итак – новые курятниковцы! Надеюсь, вы-то поможете нам выиграть переходящее знамя? „Курятник“ так давно не выигрывал. Змеюшниковцы получают знамя уже шесть лет подряд! Кровавая Мэри стала совершенно невыносима – у неё резиденция в подвалах „Змеюшника“».

Гарик посмотрел: за столом «Змеюшника» развалилось ужасное привидение в виде женщины с пустыми глазницами, жутким лицом, огромной грудью и без одежды, с телом запятнанном засохшей бурой кровью. Оно сидело справа от Малого, который, как с удовольствием заметил Гарик, вовсе не был в восторге от подобного соседства.

– А из-за чего она вся в крови? – с жадным любопытством спросил Симочка.

– Принимает ванны из крови, донорской, конечно. Дикие времена, свежевыжатую кровь невинных младенцев уже не достать, – деликатно ответил Летучий Шотландец.

Когда все наелись, остатки пищи испарились с тарелок, и посуда вновь засияла чистотой. Спустя мгновение появился десерт – огромное количество леденцов на палочке всех сортов, какие только можно себе представить, яблочные пироги, торты с патокой, сало в шоколаде, пончики с сахарной пудрой, вафли, клубника, желе, рисовая каша...

Пока Гарик набивал рот тортом с патокой, разговор зашел о родных.

– А я полукровка, – объявил Симочка. – Мой отец еврей. Мама не говорила ему, что она гойка, пока они не поженились. Вот была умора!

Все заржали.

– А ты, Незнайка? – поинтересовался Роня.

– Меня воспитывала бабушка, она ведьма, – сказал Незнайка, его видимо галлюцинации наконец отпустили и он почти не выглядел тормозом, – но вообще все в семье думали, что я не умею разговаривать. Мой двоюродный дедушка Енох все пытался внезапно пнуть меня, чтобы заставить выматериться – не раз он окунал меня головой в унитаз, я однажды даже чуть не утонул – но ему нихрена не удавалось, пока мне не исполнилось восемь. Дедушка Енох пришел в гости, взял меня за ноги и вывесил из окна на втором этаже. А в это время двоюродная бабушка Енид сзади пнула его по жопе, и он случайно отпустил руки. Но я не упал, я взлетел – пролетел через весь сад прямо на дорогу, чтоб старый идиот меня не достал – и такой боцманский загиб выдал! Они все были так довольны, бабушка плакала, просто не знала, куда деваться от счастья. Видели бы вы их тупые лица, когда я вошел к ним в комнату – понимаете, они думали, что если я не умею говорить, то мне будет недоступна вербальная магия. А я ведь просто пять лет над ними прикалывался, над придурками... Дедушка Енох был так мной доволен, что даже купил мне галлюциногенную жабу. Кстати, где она?

С другой стороны от Гарик, Персик Шварценфикт и Галина разговаривали об учебе («Я так надеюсь, что занятия начнутся сразу же, меня больше всего интересуют превращения, знаешь, превращения со сменой пола, конечно, считается, что это очень трудно...»; «вы начнете с элементарного, иголки под ногти и тому подобное...»).

Гарик, согревшийся и сонный, посмотрел на преподский стол. Огромаг пил из огромного гранёного стакана, сильно его запрокинув. Проффесор Макдональдс разговаривала с Владимиром Ильичом. Проффесор Бельчатник, в своем сумасшедшем подгузнике, беседовал с преподавателем в стильной чёрной одежде.

Все случилось внезапно. Препод в чёрном глянул Гарику прямо в глаза – и острая, горячая боль пронзила жопу мальчика.

– Ой! – Гарик прижал одну ладонь ко лбу, а вторую к пострадавшему месту.

– Что за хуйня? – встревожился Персик.

– Н-ничего.

Боль прошла так же быстро, как и появилась. Труднее было избавиться от впечатления, произведенного взглядом препода – чувствовалось, что Гарик ему сильно не понравился.

– А что это за препод, который разговаривает с проффесором Бельчатником? – спросил Гарик у Персика.

– А, так ты уже знаешь Бельчатника? Неудивительно, что он одел подгузник, это же проффесор Сергей Полиэтиленович. Он преподает самогоноварение, но всем известно, что на самом деле он метит на место Бельчатника. И он, этот Сергей, знает все, и про козла, и про бобра, и даже про защиту от них.

Гарик некоторое время наблюдал за Сергеем Полиэтиленовичем, но тот больше ни разу не взглянул в его сторону.

Наконец, десерты тоже испарились, и Владимир Ильич снова встал. Все замолчали.

– Э-хем – еще несколько слов, тепегь, когда мы все уже наелись, но ещё не нажгались. Пегед началом семестра хочу напомнить вам некотогые пгавила.

– Пегвокугсникам следует знать, что лес вокруг замка является гадиоактивным, там взогвалась атомная станция, и теперь это запгетная зона для всех учащихся без исключения. Об этом также следует вспомнить некотогым из стагших учеников.

Хитрющие глаза Ильича сверкнули в сторону близнецов Шварценфикт.

– Кроме того, господин Бгудзь, смотритель по гежиму, пгосил меня напомнить, что вам запгещается сгать в когидорах, и блевать тоже, для этого в казагме каждого факультета есть туалет. Дгаить туалет после этого пгедстоит в основном, конечно, пегвокугсникам, ну и тем, кто не понгавится лично мне.

– Набог в команды по фагшболлу состоится на втогой неделе семестга. Желающие иггать за свой факультет должны обгатиться к мадам Самогонщице.

– И, наконец, обязан пгедупгедить вас, что в этом году вход в пгавый когидор на тгетьем этаже кагается стгашной и нелепой смегтью.

Гарик заржал, но он был единственный, кто так сделал.

– Он что, серьезно? – тихо поинтересовался он у Персика.

– Хуй его знает, – нахмурился Персик, не отводя глаз от Ильича, – он же ебанутый, может установил там экспериментальные ловушки, ну или просто кто-то написал в том коридоре на стене матерный стишок про него – например... Уж нам, старостам, мог бы и показать...

– А тепегь, пгежде чем отпгавиться спать, давайте споем гимн нашей советской стганы! – закричал Ильич. Гарик заметил, что улыбки на лицах остальных преподавателей как-то застыли.

Ильич легонько тряхнул волшебной втыкалочкой, так, будто это мухобойка и он пытается прихлопнуть ею на лету муху, и из втыкалочки вылетела длинная красная лента. Она поднялась высоко над столами и, извиваясь подобно змее, сложилась в слова.

-Музыку вы все знаете, а кто не знает, тому мыть согтиры, – сказал Ильич, – и – поехали!

И школа затянула:

Союз нерушимый республик свободных

Сплотила навеки великая Русь...

Все забыли слова в разное время. В конце концов, остались только двойняшки Шварценфикт, они тянули слова очень медленно, на мотив похоронного марша. Ильич до последнего звука дирижировал им волшебной втыкалочкой, а когда они допели, смеялся громче всех.

-Ну что ж, сейчас мы еще накатим, а ученикам – на гогшки и спать! Магш!

Сквозь оживленно болтающую толпу первокурсники-курятниковцы вслед за Персик пошли из Большого Зала вверх по мраморной лестнице. Ноги у Гарика опять налились свинцом, но на этот раз только оттого, что он сильно объелся и устал. Ему так хотелось спать, что он даже ничему не удивлялся – ни тому, что люди на огромных плазменных панелях, висящих в коридорах, шептались и показывали факи, когда дети проходили мимо, ни тому, что Персик дважды провел их через двери, спрятанные за отодвигающимися панелями и за коврами на стене... Зевая, волоча ноги, ребята карабкались вверх по лестницам и, как раз когда Гарик стал гадать, долго ли еще осталось идти, процессия вдруг остановилась.

В воздухе висели использованные презервативы, целая стая, и, стоило Персику сделать шаг, как они начали падать сверху.

– Каспер, – шепотом объяснил Персик первокурсникам, – полтергейст.

Персик повысил голос:

– Каспер – покажись!

Ответом ему был громкий, непочтительный звук, похожий на тот, с которым вонючие газы вырываются из жирного зада пиндоса.

– Мне что, послать тебя нахуй?

Раздался хлопок, и появился маленький белый человечек со злобными, зелёными глазками и широким ртом. Он висел в воздухе, скрутив длинный хвостик в подобие турецкого тюрбана.

– Ооооо! – пропел он, недобро хохотнув. – Салаги! Вот умора-то!

Неожиданно он просвистел у них над головами. Все быстро нырнули вниз.

– Уйди, Каспер, а то я вызову охотников за привидениями, имей в виду! – рявкнул Персик.

Каспер вывалил язык и исчез, предварительно высыпав презервативы за шиворот Незнайке. Было слышно, как полтергейст несется прочь, задевая на лету рыцарские доспехи.

– От Каспера нужно держаться подальше, – предостерег Персик, возобновив движение. – С ним может справиться один лишь Ильич, правда он почему-то сильно боится каких-то там охотников. Ну вот, мы и пришли.

В самом конце коридора висел очередной телевизор, на экране которого было изображение очень толстой голой женщины, стыдливо прикрывающейся руками.

– Пароль? – спросила она.

– Трава – не наркотик, – отозвался Персик. Портрет сам по себе отъехал вверх, и в стене открылось круглое отверстие с неровными краями. Ребята протиснулись туда – Незнайке пришлось дать ускоряющий пендель – и оказались в общей кухне «Курятника», уютной, круглой комнате, уставленной нелепыми розовыми пуфиками.

Девочек Персик направил в дверь направо, за нею была женская казарма, а мальчиков – налево. Поднявшись по винтовой лестнице – очевидно, они находились в башне – первокурсники наконец-то увидели кровати: пять кроватей под балдахинами ярко-алого цвета. Белье было уже постелено. Слишком уставшие, чтобы много разговаривать, они разделись до трусов и плюхнулись в постели.

– Жратва охуенная, да? – пробормотал Роня из-за занавеси. – Уйди, Лариска! Пытается свить гнездо в простыне, представляешь?

Гарик хотел было спросить, пробовал ли Роня чупа чупс, но заснул практически сразу же.

Возможно, Гарик был несколько обожрался за ужином, и ему приснился очень странный сон. У него на голове лежал грязный подгузник проффесора Бельчатника, и этот подгузник все говорил с ним, доказывая, что ему нужно немедленно перевестись в «Змеюшник», потому что это – его судьба. Гарик спорил с подгузником, говоря, что не хочет идти в Змеюшник; подгузник становился все тяжелее и вонял все сильнее; Гарик попытался сбросить его, но тот, казалось, приклеился и до боли сжал голову – тут появился Малой, он ржал, глядя, как Гарик борется с подгузником – потом Малой превратился в учителя в модном чёрном прикиде, Сергея Полиэтиленовича, чей смех стал высоким и холодным – вспыхнул ослепительно-багровый свет, и Гарик проснулся, весь дрожа и в поту.

Он перекатился на другой бок и заснул снова. Проснувшись на следующее утро, он совершенно не помнил своего сна.

Глава 8 Проффесор Самогоноварения

– Вон, зацени!

– Где?

– Рядом с тем тупым парнем, чернявым.

– В очках?

– Видели его тупое ебало?

– Видели шрам?

Шушуканье преследовало Гарика с того самого момента, как он вышел из спальни на следующее после банкета утро. Дети, выстроившиеся в линейку перед входом в свои классы, вставали на цыпочки, чтобы получше рассмотреть его, или перебегали в конец очереди, чтобы еще раз пройти мимо него. От такого внимания Гарик чувствовал себя идиотом. Он старался сосредоточиться на том, чтобы найти дорогу в свой класс.

В «Нодваятсе» по слухам было сто сорок две лестницы: одни широкие и пологие; другие узкие и скрипучие; третьи вели хуй знает куда; четвёртые – давно обвалились. Еще были двери, которые не открывались, пока их вежливо не попросишь с перфоратором, а лучше с отбойным молотком, или двери, которые на самом деле были вовсе не двери, а самые обычные стены, которые просто очень хорошо притворялись. Кроме того, было очень сложно запомнить, что где находится, потому что всё непрерывно перемещалось с места на место. Люди на плазменных телевизорах постоянно ходили друг к другу в гости, а рыцарские доспехи, Гарик был абсолютно в этом уверен, могли при случае закусить незадачливым первокурсником.

Привидения тоже очень мешали жить. Невозможно не испугаться, когда кто-то вонючий выплывает прямо на тебя сквозь дверь, которую ты пытаешься открыть. Почти Безголовый Шотландец был крайне любезен с курятниковцами-новичками и всегда помогал найти дорогу, а вот полтергейст Каспер, если встретить его, когда опаздываешь на урок, осложнял жизнь побольше, чем две ротивовандальные двери плюс волчья яма, вместе взятые. Он мог нахлобучить тебе на голову корзинку для мусора, вытащить ковер из-под ног, забросать калом или незаметно проскользнуть под тобой и схватить за нос с криком: «ну и шнобель!».

Хуже Каспера – конечно, если такое вообще возможно – был смотритель Фаргус Брудзь. Гарик с Роней умудрились попасться ему в лапы в первое же утро. Брудзь схватил их при попытке пройти в дверь, которая, по неудачному совпадению, вела в запретный коридор на третьем этаже. Брудзь не поверил, что ребята потерялись, решил, что они членовредители, и грозил бросить их в садомазоподземелье, но тут, к счастью, мимо проходил проффесор Бельчатник, который их и выручил.

У Брудзя была кошка-зомби по имени госпожа Начинка, костлявое неживое создание цвета пыли с выпученными ярко-красными глазами-фонарями, такими же, как у самого Брудзя. Скотина самостоятельно патрулировала коридоры. Стоило чуточку нарушить правила, буквально на миллиметр преступить запретную черту, и она тут же, таинственным образом исчезая, бросалась звать Брудзя, который совершенно безшумно являлся через секунду. Брудзь лучше, чем кто-либо другой (за исключением разве что двойняшек Шварценфикт) разбирался в школьных секретных переходах и мог не хуже призрака выскочить из-под земли. Ученики дружно ненавидели его, а розовой мечтой большинства детей было облить госпожу Начинку бензином и сжечь.

Но если бы самой большой трудностью было найти дорогу до кабинета! Как бы не так! А сами занятия? Гарик очень скоро понял, что колдовство – это просто идиотское размахивание волшебной втыкалочкой и бормотание непонятных слов.

Каждую среду, в полночь, дети должны были, глядя в телескоп, изучать ночное небо, даже если его не было видно за облаками, хуй знает зачем зазубривать названия звезд и траектории движения планет. Три раза в неделю они отправлялись в теплицу на заднем дворе изучать травковедение под руководством проффесора Стебли, приземистой некрасивой хиппи, которая учила, как обращаться с незнакомыми травами и грибами, через что их удобнее курить или по другому использовать.

Самым скучным уроком была история партии, единственный предмет, который преподавал призрак. Проффесор Ебланнз был очень-очень стар и однажды по пьянке заснул перед камином в учительской – а на следующее утро пришел на урок уже без тела. Ебланнз бубнил и бубнил, а дети машинально записывали имена и даты, путая Орджоникидзе с Шеварнадзе.

Проффесор Шибзик, преподаватель волшебных жестов, был такой крошечный, что ему приходилось стоять на стопке книг, для того, чтобы ученикам было видно его из-за кафедры. На первом занятии во время переклички он, прочитав фамилию Гарика, издал восторженный крик и наебнулся под стол.

Проффесор Макдональдс, как и все остальные учителя в школе, обладала своей, ярко выраженной индивидуальностью. Гарик был прав, когда подумал, что она не тот человек, которому лучше не попадаться. Строгая и не очень умная, она задала тон отношений на первом же занятии, едва только детям позволено было сесть.

– Превращения – самый сложный и опасный вид колдунства, который вы будете изучать в «Нодваятсе», – сказала она. – Те, кто будет валять дурака у меня на занятиях, покинут класс нахуй. Это первое и последнее предупреждение.

Потом она превратила стол в свинью и обратно. Дети были в восхищении и не могли дождаться, когда и им будет позволено проделать нечто подобное, но вскоре осознали, что до превращения своих врагов в животных им еще очень и очень далеко. После того, как они долго писали в тетрадку сложные формулы, каждому была выдана спичка, которую следовало превратить в иголку. К концу урока одна только Галина Грымзова смогла хоть сколько-нибудь поменять вид спички; проффесор Макдональдс показала всему классу, что спичка стала вся серебряная и острая на конце, а после пообещала, что следующем уроке запустит иголки под ногти учеников – и похуй, что спички толще и будет больнее – будет лишний стимул лучше стараться.

Все с нетерпением ожидали первого урока по защите от козла, но оказалось, что занятия у проффесора Бельчатника – просто какая-то унылая хуйня. В классе сильно пахло чесноком; как говорили, чеснок в огромных количествах поедался проффесором Бельчатником для отпугивания женщин, которые когда-то, до смены проффесором ориентации, имели с ним половую связь и которые, по опасению проффесора, почему-то однажды непременно должны будут вернуться. Подгузник, объяснил он ученикам, был подарен ему одним трёхлетним афроамериканским принцем в знак благодарности за избавление от бяки или буки, но дети не очень поверили этой истории. Во-первых, когда любопытный Симочка Рабинович попросил рассказать подробнее про борьбу с букой, проффесор Бельчатник покраснел и заговорил о погоде; во-вторых, от подгузника исходил отвратительный запах – двойняшки Шварценфикт утверждали, что он тоже набит толчёным чесноком вперемешку с говном, чтобы защищать проффесора Бельчатника со всех уязвимых мест.

Гарик вздохнул с облегчением, когда понял, что не так уж отстает от всех остальных. Многие дети были из семей хумансов и, так же, как он сам, до поры до времени не подозревали, что являются колдунами и ведьмами. А учить приходилось так много всякой ненужной хуйни, что всерьез заниматься этим никто и не пытался.

В пятницу у Гарика с Роней был особый день: они наконец-то смогли добраться к завтраку в Большой Зал Столовой, ни разу не потерявшись по дороге. Хотя бы сегодня они будут сытыми с самого утра!

– Что у нас сегодня? – спросил Гарик у Рони, посыпая овсянку сахаром.

– Первые две пары – самогоноварение, вместе со змеюшниковцами. – ответил Роня. – Сергей ведь декан в «Змеюшнике». Говорят, он дрючит их во все дыхательные и пихательные на своих занятиях – увидим, правда ли это.

– Хорошо бы Макдональдс для разнообразия не дрючила нас, – сказал Гарик. Проффесор Макдональдс была деканом факультета «Курятник», но это отнюдь не помешало ей на вчерашнем занятии осуществить свои угрозы по поводу иголок, хорошо хоть потом магией вылечила.

В это время прибыла почта. Сейчас Гарик уже привык, но в первое утро прямо охуел, когда в Большой Зал Столовой во время завтрака влетела добрая сотня различных птиц и закружила над столами в поисках хозяев, а потом стала сбрасывать письма и содержимое кишечника им на головы.

До сих пор Растафара ничего не приносила Гарику. Она иногда подлетала пощипать его за уши или поклевать овсянки, прежде чем отправиться отдыхать в птичник вместе с остальными птицами. Этим утром, однако, она приземлилась между вазочкой с майонезом и пепельницей и бросила записку Гарику на тарелку. Гарик немедленно вскрыл послание. Очень неаккуратным почерком там было написано:

Дарогой Гарек,

В пятнецу, то исть на день ранише читверха, ва втарой полавине диня ты свабоден, ни хочишь ли выпить со мной, часа в три-читире? Хачу услышать аттибя пра первую ниделю фшколе. Пашли атвет сваронай.

Огромаг

Гарик отобрал у Рони ручку, и на обороте записки нацарапал «Конечно, хочу, увидимся», после чего отослал Растафару.

Выпивка с Огромагом пришлась бы очень кстати, теперь Гарика ждало впереди хоть что-то хорошее, иначе урок самогоноварения оказался бы для него еще более тяжким испытанием. До сих пор за все время учебы с Гариком не случалось ничего более неприятного.

На банкете в честь начала учебного года Гарику показалось, что проффесору Сергею Полиэтиленовичу он нихуя не понравился. К концу первого урока самогоноварения он понял, что был не прав. Он не просто не понравился проффесору – тот просто считал Гарика за говно.

Занятия по самогоноварению проводились в одном из подземелий замка. Там было гораздо теплее, чем наверху, и мурашки бегали бы по телу в любом случае, даже если бы по полкам не были расставлены многочисленные банки с заспиртованными половыми органами различных жывотных.

Сергей Полиэтиленович, как и Шибзик, начал урок с переклички и, подобно Шибзику, сделал паузу на фамилии Гарик.

– Ах, да, – сказал он тихо, – Потный, Гарик Потный... Наша новая... суперзвезда.

Драчун Малой и его дружки Баттхед и Бивис похихикали в ладошки. Сергей закончил перекличку и оглядел класс. В глазах не было и следа доброты. Это были пустые и холодные глаза, наводившие на мысль о дырке в жопе.

– Вы пришли сюда, чтобы изучать точную науку и тонкое искусство приготовления волшебных эликсиров, – начал он. Он говорил почти шепотом, но ученики ловили каждое его слово – как и проффесор Макдональдс, Сергей Полиэтиленович владел искусством без малейших усилий удерживать внимание класса. – Поскольку здесь нет ничего от нелепого размахивания втыкалочками, то многие из вас с трудом поверят, что это можно назвать колдунством. Я и не жду, что вы сумеете по достоинству оценить волшебную красоту тихо кипящей колбы и мерцающего в холодильнике конденсата, деликатную силу жидкостей, прокрадывающихся по человеческим венам, околдовывающих ум, порабощающих чувства... Я могу научить вас разливать по стаканам водку, настаивать на своём, поджигать огненную воду... если только вы не такие же непроходимые идиоты, как те, кого мне обычно приходится учить.