Текст книги "Гарик Потный и Оружие Пролетариата(СИ)"

Автор книги: Владимир Разумовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Роня полез в карман и достал жирного серого крыса. Крыс спал.

– Его зовут Лариска, и от него никакого толку, ему на всё похуй, он почти не просыпается. Папа подарил Персику сову за то, что тот стал старостой, но после этого они решили, что хватит нас баловать, в результате мне достался Лариска.

– А почему ЕГО зовут Лариска? – удивился Гарик.

– Ну пока он был маленький, все думали, что он девочка. Когда он начал делать копуляции на руке матушки и отрастил яйцы больше своей головы – вот тогда то мы конечно догадались... Но имя то уже было!

Уши у Рони покраснели. Он, видимо, решил, что спиздел лишнего, поэтому отвернулся и снова стал смотреть в окно.

Но Гарик вовсе не считал, что это стыдно, если крыс совершает копуляции на руке твоей матушки. В конце концов Слоняра, любимый бульдог тёти Марго, тоже пытался так делать, используя ногу Гарика, пока Гарик не ёбнул ему по сплющенной морде, конечно. Он так и сказал Роне и еще рассказал, как в отместку насрал бульдогу в миску и как тётя потом гонялась за ним с табуреткой по всему дому.

– ... и, пока не появился Огромаг, я понятия не имел, что я колдун и не знал, что мои родители были коммунистами, и про Волана...

Роня пёрнул.

– Чозанах? – не понял Гарик.

– Ты назвал Хуй-Знает-Кого по имени! – воскликнул Роня с ужасом и вожделением одновременно. – Я-то думал, уж кто-кто, а ты...

– Да я вовсе не хотел показать, какой я охуительно храбрый и все такое, – стал оправдываться Гарик, – просто мне похуй на нелепые суеверия. Понимаешь, что я имею в виду? Мне настолько похуй... Спорим, – нерешительно добавил он, в первый раз за все время высказывая вслух терзавшие его надежды, – спорим, я буду самый худший в классе.

– Вряд ли. В школе полно детей из семей хумансов и просто разных долбодятлов, и они учатся не хуже других.

Пока они разговаривали, поезд уже отъехал далеко от Ландана. В окно теперь были видны пастбища со стадами мутировавших коров и овец. Дети помолчали, глядя на проносившиеся мимо кладбища и свалки.

Около половины первого за дверью раздалось громыхание, и мрачная женщина восточной внешности заглянула в купе со словами:

– Пахлава мэдовая с козьими арешкаме?

Гарик, который сегодня не завтракал, сразу вскочил, а у Рони снова покраснели яйцы, и он пробормотал что-то матерное насчёт некошерной пищи. Гарик вышел в коридор.

Когда он жил у Разумовских, у него никогда не было денег ни на сладости, ни даже на жевачку с порнокартинками, поэтому теперь, с карманами, набитыми баксами и хохлобаксами, он был готов купить столько шоколадок «Маркс», сколько найдется в тележке – но у продавщицы не было шоколадок «Маркс». У нее были вьетнамские жареные орешки, взрывчатка Нобеля, водка столичная, сало в шоколаде, тыквенные семечки, патроны разных калибров, виагра, лакричные волшебные втыкалочки и многие другие странные далеко не всегда съедобные хреновины, каких Гарик никогда в своей жизни не видел. Не желая ничего упустить, он купил всего с виду съедобного понемножку и отдал продавщице пятьдесят три бакса, одиннадцать хохлобаксов и семь алюминиевых копийок.

Гарик притащил все это в купе и сгрузил на пустое сидение. Роня удивился:

– Такой голодный?

– Жрать хочу, – признался Гарик и с опаской откусил кусок подозрительно коричневого печенья.

Роня достал небольшой сверток и развернул его. Внутри оказалось четыре маленьких тоненьких хлебца. Он отделил один от другого и проворчал:

– Вечно она мацу на козлиной крови замешивает, а я ненавижу козлятину.

– Давай поменяемся, – предложил Гарик, показывая на печенье. – Давай...

– Тебе не понравится, козлиная кровь такая вонючая, – сказал Роня. – И с чего она вбила себе в голову, что наша семья – евреи...

– Не стесняйся, бери, – подбодрил его Гарик, которому никогда раньше не доводилось ничем делиться, да и не хотелось, по правде сказать. И ему это показалось довольно стрёмным, сидеть рядом с Роней и вместе пробовать тухлые орешки, печеньки и конфетки (сухие хлебцы с кровью оказались забыты).

– А это что херня? – спросил Гарик у Рони, доставая пачку сала в шоколаде. – Это ведь не настоящее сало? – впрочем, он бы не удивился.

– Нет, конечно, салозаменитель, комбижир из пальмового масла – ответил Роня. – Только посмотри, какая там карточка. А то у меня нет Брианы.

– Чего?

– Ой, ну конечно, ты же не знаешь – в шоколадном сале всегда карточки, понимаешь, такие, которые можно собирать, на них знаменитые порноактрисы и порноактёры. У меня их уже штук пятьсот, а ни Брианы Бэнкс, ни Сильвии Сайнт так и не попадается.

Гарик развернул обёртку и взял карточку. С карточки смотрело лицо человека в кепке и пиджаке, с обширной лысиной и рыжеватыми с проседью остатками редких волос. Под картинкой была подпись: «Владимир Ильич Ульянов-Ленин».

– Значит, это Ильич! – воскликнул Гарик.

– Только не говори мне, что никогда не слышал об Ильиче! – отозвался Роня. – Можно мне тоже пачку сала? Может, там Бриана... спасибо...

Гарик перевернул свою карточку и прочитал:

Владимир Ильич Ульянов-Ленин

В настоящее время директор школы «Нодваятс»

Признанный многими величайшим колдуном современного мира, Ильич особенно прославился своей Великой Октябрьской Революцией в 1917 году, изобретением двенадцати способов сбежать из саркофага, а также совместной с Иосифом Джугашвили работой в области создания революционного оружия. Проффесор Ильич увлекается мелкими пакостями и весёлыми розыгрышами.

Гарик повернул карточку лицевой стороной и, к своему удивлению, отметил, что Ильич на фотографии в одежде.

– Он же одет! И он разве снимался в порнухе?

– Конечно снимался, – сказал Роня. – Но под псевдонимом и заклятьем иллюзии. Смотри, опять Саша Грей, у меня ее целых шесть штук... хочешь? Можешь начать собирать коллекцию.

Взгляд Рони был прикован к еще не распечатанной пачке сала в шоколаде.

– Бери, говна не жалко, – покивал Гарик. – Но, ты знаешь, это странно, у хумансов порноактёры обычно голые на фотографиях.

– У всех голые. Но пока никто не знает, под каким псевдонимом и в каких именно фильмах снимался Ильич, на этих карточках его изображают в одежде. Ничего тут нет странного!

Роне было гораздо интереснее поедать сало, чем смотреть на карточки знаменитых порноактрис и порноактёров, а вот Гарик не мог отвести от них глаз. Вскоре у него были уже не только Ильич и Саша Грей, но и Вудман, Мандинго (его, впрочем, Гарик уже не раз во всех ракурсах видел в доме госпожи Корбут), Джина, Ава Дивайн и Дженна Джеймсон. В конце концов ему удалось отвлечься от страпонессы Клиодны, и открыть пакетик вьетнамских орешков "С самых удивлё нах со вкусов ".

– С этим будь поосторожнее, – предупредил Роня. – Это не шутка, они действительно с самым удивительным вкусом – понимаешь, есть обычные, ну там, шоколадные, или кокосовые, или с плесенью, но можно наткнуться и на шпинат, и на жареное мясо, и на утку по-пекински. Вася клянется, что однажды ему попался козий орех.

Роня достал зеленый орешек, подозрительно осмотрел его со всех сторон и осторожно откусил кусочек.

– Беее... вот, видишь? Жареная марихуана.

Есть вьетнамские орешки было очень весело. Гарику попался вкус сыра, кокоса, жареных вафлей, гнилой клубники, марихуаны, заменителя кофе, масла от шпрот... Под конец он так расхрабрился, что решился надкусить странный серый орех, который Роня категорически отказался трогать. Орех был со вкусом плесени.

Пейзаж за окном становился все более необитаемым. Изрытые кротами пастбища остались позади. Теперь мимо окон проносились деревья, столбы линии электропередач и снова деревья.

В дверь постучали. Вошел круглолицый мальчик с тупым выражением лица, мимо которого Гарик прошел на платформе девять три четверти. Мальчик выглядел так, будто вот-вот заплачет.

– Извините, – сказал он. – Вы случайно не видели розовую жабу?

Роня с Гариком покачали головами, а мальчик захныкал:

– Я ее потерял! Она все время убегает!

– Найдется, – пообещал Гарик.

– Да, – выдавил мальчик несчастным голосом, – если вы ее увидите...

И он удалился.

– Чего он такой тупой, не знаю, – поднял бровь Роня. – Если бы у меня была галлюциногенная жаба, я бы постарался ее лизать только в тщательно запертом помещении, без посторонних. А у меня, блин, вместо жабы крыс Лариска...

Крыс мирно посапывал у Рони на коленях.

– Если бы он сдох, мы бы не заметили разницы, – с отвращением бросил Роня. – Я вчера пытался перекрасить его в голубой цвет, чтобы он стал поинтереснее, но заклинание не сработало. Вот смотри, сейчас покажу...

Он порылся в сундуке и достал сильно потрепанную волшебную втыкалочк у. Она была вся в царапинах, а на конце виднелось что-то белое.

– Пух с золупы единорога уже почти повылазил. Ну и похуй...

Едва он поднял втыкалочку, дверь купе опять отворилась. Снова вошел мальчик без жабы, но зато, на этот раз, с девочкой. Девочка уже переоделась в форму «Нодваятса».

– Жабу сине-малиновую не видели? А то Незнайка потерял, – сказала она. У нее был начальственный голос, густые каштановые волосы и довольно крупные передние зубы.

– Мы же сказали: не видели мы нихуя, – немного раздраженно отозвался Роня, но девочка уже не слушала, она смотрела на волшебную втыкалочку у него в руке.

– А зачем ты так держишь втыкалочку? Ты что, колдуешь? А ну-ка покажи!

Она села. Роня был растерян.

– Ну... ладно.

Он прочистил горло.

Хуй моржовый – мечта пидораса,

Как он, голубым, пусть станет крыса.

Он взмахнул втыкалочкой, но нихрена не произошло. Лариска остался серым и продолжал спать.

– Ты уверен, что это реальное колдунство? – спросила девочка. – В любом случае, какое-то хуёвое. Я пробовала несколько простых заклинаний, и у меня все получалось. В моей семье никто некромантией не занимается, это был такой необыкновенный сюрприз, когда пришло письмо, и я была так счастлива, так счастлива, сами понимаете, это же лучшая партийная школа, мне так говорили – я уже все учебники выучила наизусть, надеюсь, конечно же, этого будет достаточно – меня зовут Галина Грымзова, между прочим, а вас как?

Все это она выпалила единым духом.

Гарик посмотрел на Роню и с облегчением понял по его ошарашенному виду, что тот тоже не собирался зубрить наизусть какие-то там тупые учебники.

– Я – Роня фон Шварценфикт, – пробормотал Роня.

– Потный, Гарик Потный, – сказал Гарик.

– Правда?! – восхитилась Галина. – Я, конечно же, не все про тебя знаю, у конечно меня были книжки для дополнительного чтения, и про тебя есть в «Истории современной партии», и в «Расцвете и падении козлодятлов», и в «Великих извращениях двадцатого века». Но твоих фотографий в обнаженном виде там почему-то не было. – Галина окинула Гарика оценивающим взглядом.

– Неужели? – удивился Гарик, чувствуя головокружение.

– Господи, конечно я выяснила все досконально, это же так интересно, – сказала Галина. – Вы уже знаете, на каком факультете будете учиться? Я тут поспрашивала, надеюсь, меня зачислят в «Курятник», вроде бы он самый халявный; говорят, там сам Ильич учился, но, как я полагаю, и «Воронятник» тоже ничего... В любом случае, сейчас надо бы пойти поискать жабу Незнайки. А вам обоим, знаете, лучше бы переодеться, я пока не буду подглядывать.

Она ушла, прихватив с собой упоротого мальчика без жабы.

– Не знаю, на каком я буду факультете, лишь бы не там, где она, – проворчал Роня. Он швырнул втыкалочк у назад в сундук. – Дурацкое заклинание! Мне его Вася дал. Голову даю на отсечение, он прикалывался, мудак!

– А на каком факультете твои братья? – спросил Гарик.

– На «Курятнике», то есть на факультете углубленного изучения проблем воспроизводства домашней птицы, – ответил Роня. И снова помрачнел. – Мама с папой тоже там учились. Не знаю, что они скажут, если меня зачислят на какой-нибудь другой. Не думаю, что «Воронятник» много хуже, но представь, что будет, если я попаду в «Змеюшник».

– Это там учился Волан... то есть, Хуй-Знает-Кто?

– Ага, – Роня с несчастным видом плюхнулся на сидение.

– Знаешь, мне кажется, заклинание могло поменять не цвет Лариски, а его сексуальную ориентацию, – попытался ободрить его Гарик. – А чем сейчас занимаются твои старшие братья, после окончания школы?

Гарик было интересно, чем вообще занимаются колдуны, закончив школу.

– Карлос в Румынии, изучает цыганов, а ДеБилл в Африке по делам «Нацыянального», опять кредиты клянчит, – сказал Роня. Слышал про «Нацыянальный»? Это было в «Пиздабольской газете», хумансы ее, наверно, не выписывают... кто-то пытался ограбить личные ячейки.

Гарик расширил глаза.

– Правда? И что? Что стало с грабителями?

– Да ничего, скормили свыньям, делов-то. Но свыньи после этого сдохли. Папа говорит, что только очень злой колдун мог так поступить с несчастными животными... Конечно, из банка ничего не украли. Но все это очень странно. И знаешь, все всё равно сразу срутся, когда случается что-то подобное – вдруг за этим стоит Хуй-Знает-Кто.

Гарик старался переварить эту новость. Теперь при одном упоминании имени Хуй-Знает-Кого у него по спине мурашки ползли от страха. Он полагал, что так и должно быть при вступлении в колдунский мир, однако раньше было проще: он спокойно говорил «ВоланДляБадминтона» и при этом ему было похую.

– А в фаршболле ты за какую команду? – спросил Роня.

– Эээ... да мне вообще похуй на спорт, – неосторожно признался Гарик.

– Что! – Роня был совершенно убит. – Ой, ну ты подожди, ты что, не знаешь, это же лучшая игра на свете... – и он с увлечением принялся объяснять про четыре мяча, дубинки и про позиции семерых игроков, описывать ход известных матчей, на которых он побывал с братьями, и называть марки электровеников, которые бы он приобрел, дай ему кто деньги. Он как раз расписывал Гарик наиболее интересные моменты одной игры, когда дверь купе еще раз открылась, но на этот раз пришел не Незнайка, мальчик без жабы, и даже не Галина Грымзова.

Вошли трое ребят, и того, что стоял посередине, Гарик сразу узнал: это был бледный пиздюк из магазина миланских педиков. Он смотрел на Гарика с куда большим интересом, чем тогда, на Малом Арбате.

– Это правда? – высокомерно спросил он. – Все в поезде говорят, что в этом купе едет Гарик Потный. Так это ты?

– Вероятно, – Гарик окинул взглядом других двух мальчиков. Оба они были тощие и имели нездоровый вид. Стоя по обеим сторонам от бледного мальчишки, они напоминали пародию на телохранителей.

– Кстати, это Баттхед, а это – Бивис, – небрежно представил приятелей бледный мальчишка, заметив взгляд Гарик. – А меня зовут Малой, Драчун Малой.

Роня тихонько пёрнул, похоже, пытаясь скрыть смешок. Драчун Малой презрительно посмотрел на него.

– Что ты ржёшь, пидар? Между прочим, я тебя знаю. Мой батя сказал, что у всех Шварценфиктов кучерявые волосы. Я тебе сейчас голову оторву, и в сортире похороню, понял, жидяра херова?

Малой снова повернулся к Гарику.

– Ты скоро узнаешь, что некоторые колдунские семьи состоят из жидов и унылых натуралов, Потный. Тебе не следует водить дружбу с таким говном. Лучше открыть в себе шоколадный глаз. И тут я мог бы тебе помочь.

Он подмигнул и протянул руку, но Гарик не принял ее.

– Думаю, ты пидар и гнида черножопая, иди нахуй и в пизду, – холодно отрезал он.

Драчун Малой не покраснел, но легкий розоватый отсвет все же появился у него на щеках.

– На твоем месте я был бы осторожнее, Потный, – медленно проговорил он. – Не будешь вежливым с высшим существом, типа меня, последуешь за предками. Они тоже не умели отличить высшую расу от низшей. Будешь общаться с таким говном, как Шварценфикты или этот мутант Огромаг, сам в говне запачкаешься.

Гарик и Роня поднялись плечо к плечу.

– Что ты сказал, сука? – процедил Роня. Лицо у него стало такого же цвета, что и волосы.

– Ах, ты собираешься побить нас? Наказать? Попинать ножками? – издевательски спросил Малой.

– Если только вы сейчас же нахуй не съебётесь, – сказал Гарик гораздо более храбро, чем привык: всё таки и Баттхед, и Бивис были куда мельче их с Роней. А уж с Володей этих мелких прыщавых шкетов и вовсе не сравнить...

– А мы не хотим уходить, правда, пацаны? Мы любим, когда нас наказывают...

Бивис робко протянул руку к ширинке – Роня рванулся, но, еще до того как он успел ебнуть по морде Бивиса, тот со страху издал душераздирающий вопль.

Запахло говном. Малой и оба его дегенерата развернулись и быстро удалились. Может быть, они все же испугались пиздюлей, а возможно, услышали шаги – секунду спустя появилась Галина Грымзова.

– Что за херня у вас происходит? – спросила она, принюхиваясь.

– Ты раньше встречался с Малым?

Гарик рассказал о встрече на Малом Арбате.

– Я слышал об этой семейке идиотов, – помрачнел Роня. – Они первыми вернулись на сторону красных, когда Хуй-Знает-Кто исчез. Клялись, что их вдрызг отымели. Мой папа не верит. Он говорит, что отец Малого – крашеный педик. – Он повернулся к Галине. – Ты-то нахрена снова припёрлась?

– Лучше поторопитесь и наденьте форму, я только что ходила в первый вагон, к кондуктору, и он сказал, мы уже почти приехали. Вы не сильно отмудохали их, нет? А то попадете в кпз, еще до того, как приедем в школу.

– Это Бивис сам себя ударил, а потом со страху обосрался, а мы вовсе не при чём, – Роня бросил на Галину сердитый взгляд. – Может быть, ты выйдешь, пока мы переодеваемся?

– А я вас не стесняюсь, переодевайтесь так – и вообще, я зашла сюда только потому, что ребята в коридоре ведут себя совершенно по-идиотски, глупо хихикают и бегают туда-сюда, и еще там воняет жженми тряпками – объяснила Галина обиженно. – А у тебя на носу говно какое-то прилипло, ты в курсе?

Роня с немым возмущением проводил её глазами. Гарик выглянул в окно. Вечерело. На фоне темно-пурпурного неба чернели терриконы и шлаковые отвалы. Поезд начал замедлять ход.

Гарик с Роней сняли курточки и натянули длинные черные фраки. Старый фрак брата был коротковат Роне, и из-под него виднелись модельные туфли.

По вагонам эхом разнеслось объявление:

– Через пять минут поезд прибудет на платформу «Нодваятс». Пожалуйста, оставьте багаж в купе, его доставят в школу отдельно.

Гарик так занервничал, что чуть не обосрался, и, как он заметил по запаху, Роня тоже. Они распихали остатки сладостей по карманам и присоединились к детям, столпившимся в коридоре.

Поезд пополз тихо-тихо и в конце концов остановился. Дети бросились к дверям и вывалились на грязную, темную платформу. От холодного вечернего воздуха Гарика пробрала дрожь. Затем над головами ребят замигала красная лампа, и Гарик услышал знакомый голос:

– Салажата! Салажата, сюда! Таки добрался, Гарик?

Большое зелёное лицо Огромага улыбалось над морем голов.

– Давайте, давайте, за мной – еще салажата есть? Смотрите под ноги, не вляпайтесь! Салажата, пиздуйте за мной!

Поскальзываясь и спотыкаясь, дети пошли за Огромагом по отвесной, узкой тропинке. По обеим сторонам тропинки была натянута ржавая колючая проволока – Гарик предположил, что там, наверное, сразу начинается заброшенная промзона. Дети почти не разговаривали. Незнайка, мальчик, который все время терял свою галлюциногенную жабу, изредка икал.

– Скоро первый раз увидим «Нодваятс», – через плечо объявил Огромаг, – тут, за поворотом.

Раздалось дружное «Ну нихуя себе!»

Узкая тропинка внезапно вывела их на берег большого химического отстойника. Возвышаясь на вершине шлакоотвала, сияя окнами на фоне усыпанного звездами неба, на другом берегу стоял огромный полуразрушенный замок с многочисленными башнями и башенками.

– Не больше четырёх рыл на лодку! – громко орал Огромаг, указывая на флотилию маленьких надувных лодочек, сгрудившихся у берега. Незнайка и Галина сели в одну лодку с Гариком и Роней.

– Все сели, нах? – проорал Огромаг, усаживаясь в собственную лодку один. – Отлично – Вперед МАРШ!

Двигатели как по команде опустились в маслянистую пузырящуюся жидкость, заменяющую здесь воду, маленькая флотилия дружно отчалила от берега и заскользила по поверхности отстойника. Дети молчали и во все глаза смотрели на высившийся впереди замок. Им приходилось задирать головы все больше по мере того, как они приближались к шлакоотвалу.

– Пригнуть нах головы! – скомандовал Огромаг, когда первая лодка достигла отвала, все пригнулись, и маленькие лодочки пронесли их сквозь занавес из пыльного асбеста, за которым прятался вход в широкий ангар. Они проплыли по тускло освещенному тоннелю, с исписанными матерными граффити заплесневевшими стенами, и вскоре, наконец, достигли плавучего причала. Они выбрались на понтон, железный и ржавый.

– Эй ты, придурок! Твоя галлюциногенная жаба? – крикнул Огромаг, проверявший лодки, покуда дети выбирались на берег.

– Тарапунька! – вскричал абсолютно счастливый Незнайка, протягивая потные трясущиеся ладошки.

Потом все пошли по подземному переходу, следуя за лампой Огромага, и наконец вышли на ровный, покрытый бумажками и другим мусором газон прямо перед замком.

Взойдя по каменным ступеням, путешественники сгрудились перед высоченными дубовыми воротами.

– Все здесь, нах? Жабу не лизать!

Огромаг поднял гигантский кулак и трижды со всей дури ударил в ворота замка.

Глава 7 Ваза сортирочная

Ворота немедленно отворились. На пороге в грязно-зеленом платье какого-то допотопного фасона стояла высокая седоволосая ведьма. У нее было длинное лицо с глупой улыбкой, и Гарику пришло в голову, что, пожалуй, этой женщине лучше на глаза лишний раз не попадаться.

– Салажата, молодое мясо, проффесор Макдональдс, – доложил Огромаг.

– Вали уже, Огромаг. Я сама отведу их.

Она широко распахнула двери. Холл, в котором они оказались, был столь огромен, что в нем мог бы свободно разместиться весь дом Разумовских целиком. Каменные стены, так же, как и в «Нацыянальном», освещались чадящими факелами, потолок был слишком закопченным, чтобы его можно было рассмотреть, а наверх вела сверкающая былым великолепием, но довольно небрежно отмытая от крови мраморная лестница.

Дети вслед за проффесором Макдональдс пошли через вестибюль, торжественно ступая по застеленному гнилой соломой полу. Из-за дверей справа до Гарика доносился пьяный гул сотни голосов – остальные ученики, должно быть, уже собрались – но проффесор Макдональдс провела первокурсников в маленькую заброшенную комнатку в стороне от центрального зала. Дети столпились, прижавшись как можно теснее друг к другу, чтобы не касаться грязных стен, и тупо озирались вокруг.

– Добро пожаловать в «Нодваятс», – произнесла проффесор Макдональдс. – Скоро начнется пирушка, посвященная началу учебного года, но, прежде чем вы сядете жрать за стол в Большом Зале Столовой, вас должны рассортировать по факультетам. Сортировка – одна из самых важных церемоний в нашей школе, потому что, пока вы находитесь в ее стенах, ваш факультет – это то же самое, что ваша семья. Вы будете жить в казарме своего факультета, срать в общем туалете своего факультета и бухать на общей кухне своего факультета.

– В нашей школе четыре факультета, они называются «Факультет углубленного изучения проблем воспроизводства домашней птицы» («Курятник», – подсказал Гарику на ухо Роня), «Факультет гинекологии, проктологии и венерических заболеваний мелких грызунов» («Хомячатник»), «Факультет поведенческих особенностей диких и общественных птиц» («Воронятник») и «Факультет использования яиц пресмыкающихся для нужд пищевой промышленности» («Змеюшник»). У каждого факультета своя, очень интересная и благородная научная история, и на каждом в свое время учились выдающиеся коммунисты и партийные функционеры. Пока вы находитесь в «Нодваятсе», для вас существует всего два основных правила: правило номер один – препод всегда прав, правило номер два – если препод не прав, то смотри правило номер один. За любой ваш успех вашему факультету будет начисляться определенное количество баллов, а за любое нарушение правил баллы будут вычитаться. В конце учебного года тот факультет, который заработает наибольшее количество баллов, будет награжден деньгами и переходящим красным знаменем, это очень почетная награда. Я, правда, очень сомневаюсь, что кто-то из вас станет гордостью того факультета, куда он вскоре будет определен.

– Церемония сортировки начнется через несколько минут в присутствии остальных учащихся школы. Предлагаю вам не тормозить и оправиться перед началом церемонии.

Ее взгляд задержался на минуту на расширенных зрачках Незнайки, и на испачканном носу Рони. Гарик принялся лихорадочно проверять, застёгнута ли у него ширинка.

– Я вернусь за вами, когда все будет готово, – сказала проффесор Макдональдс, – и что бы тихо мне тут!

Она вышла. Гарик сглотнул слюну.

– А как распределяют по факультетам? – спросил он у Рони.

– Да хуй знает. Федя говорил, это ужасно больно, но возможно, он, как всегда, пиздел.

Сердце у Гарика упало. Больно? Перед всей школой? Но он же не взял с собой никаких анестетиков, даже водки – что же ему делать? Если бы он знал, что их будут так проверять сразу же, едва только они приедут, он бы хотя бы нажрался в поезде. Он озадаченно посмотрел вокруг и увидел, что все остальные пребывают в такой же панике, как и он сам. Все молчали, за исключением Галины Грымзовой, которая очень-очень быстро шептала что-то о заклинаниях объёмного взрыва, которые она выучила и гадала, какое из них с максимальной эффективностью уничтожит всех в этой комнате. Гарик постарался не слушать ее. Он ни разу еще так не нервничал, ни разу, даже тогда, когда нёс Разумовским дневник с записью от директора, в которой было сказано, что он, неизвестным науке способом, дистанционно насрал кучу лилового дерьма на стол учительницы. Гарик уставился в пол. Буквально в любую секунду вернется проффесор Макдональдс и поведет его на страшные пытки.

И тут случилось нечто такое, что заставило его подпрыгнуть чуть ли не на метр вверх – а какие-то ребята, стоявшие позади него, страшно закричали:

– Бля?! Пиздец!

Гарик, как и все остальные вокруг, просто задохнулся от ужаса. Из задней стены сплошным потоком выскальзывали привидения с моторчиком, штук, как минимум, двадцать. Горчично-жёлтого цвета, полупрозрачные, жутко вонючие, они струились по комнате, беседуя друг с другом и не замечая первокурсников. Кажется, они о чем-то спорили. Одно, в виде толстенького низенького мудака, говорило: «Забудь и прости, как говорится, все дружно скажем, что мы ему ничего не должны...»

– Дорогой Мудак, разве Каспер не взял у нас всех расписки? Он стукач, он подаст в арбитражный суд, он ведь даже не совсем призрак... А вы все какого тут делаете?

Приведение в жабо и рваной простыне вдруг обратило внимание на детей.

Никто не ответил.

– Молодое пополнение! – воскликнул Жирный Мудак, улыбаясь беззубым ртом. – На сортировку, полагаю?

Несколько человек молча кивнули.

– Надеюсь, вы попадете в «Хомячатник»! – пожелал Мудак. – Я там учился, понимаете?

– Равняйсь! Смирно! В колонну по три становись! – раздался резкий голос. – Церемония сортировки начинается!

Это вернулась проффесор Макдональдс. Одно за другим, привидения покинули комнату через противоположную стену.

– Живее, салаги, – подгоняла проффесор Макдональдс первоклашек, – левое плечо вперёд, шагом марш!

Чувствуя, как от страха ноги наливаются свинцом, Гарик встал в строй следом за мальчиком с волосами песочного цвета, а Роня встал за Гариком, после чего неуверенными шагами не в ногу они побрели толпой из комнаты и, через двойные двери, вышли в Большой Зал Столовой.

Гарик и вообразить не мог, что на свете бывают такие удивительные и прекрасные места. Зал был освещен десятками ламп дневного света, приклеенными скочем под потолком над четырьмя длинными застеленными рваной клеёнкой столами, за которыми сидели остальные учащиеся школы. Столы были сервированы выщербленными фаянсовыми тарелками и гранёными стаканами. В дальнем конце зала стоял еще один длинный стол, для преподов. Проффесор Макдональдс провела детей туда и поставила их в шеренгу так, что они выстроились лицом к ученикам, а преподский стол оказался у них с жопы. На новичков смотрели сотни лиц, похожих в неверном свете мигающих ламп на бледные фонарики. Там и сям между учащимися тусклым грязным туманом виднелись фигуры привидений. Гарик посмотрел вверх, главным образом затем, чтобы избежать направленных на него взглядов. Он увидел бархатисто-черный натяжной потолок, усеянный звездами. Он услышал, как Галина шепчет: «Он так заколдован, чтобы не видеть трещин и паутины. Магия иллюзий. Я читала в „Истории Нодваятса“».

Трудно было поверить, что это не небо, а потолок, и что Большой Зал Столовой не уходит вверх, прямо в вакуум.

Проффесор Макдональдс молча установила перед первокурсниками низенькую табуретку на четырех ножках. На табуретку она поставила огромную фарфоровую вазу. Ваза была вся в сколах, побитая и невообразимо грязная. Тетя Даздраперма ни за что не согласилась бы держать такую в доме, даже в качестве горшка для Гарика.

Может быть, надо выудить оттуда на удочку ихтиандра, в ужасе подумал Гарик. Заметив, что все пристально смотрят на вазу, он тоже стал внимательно смотреть. В течение нескольких секунд в Зале Столовой стояла абсолютная тишина. Затем ваза дернулась. В середине ее образовалась трещина наподобие рта – и ваза запела:

Сортирочная ваза нехуёва,

Воняю, но по виду не судите,

На свете вазы нет умней меня

Хоть весь его вы обойдите.

Крутобоки унитазы,

И чистейшие бидэ,

Зато мне при сортировке

Нету равных по сноровке.

Для меня нет в мире тайны,

Нихуя не утаить,

Как присядешь – так узнаешь,

Чем тебя должны учить.

Может, в "Курятник" дорога,

По ней распиздяи прошли,

Им ученье, и наука

В общем нахуй не нужны,

В "Хомячатник" попадете

Если вы ленивый жлоб,

Учатся там похуисты,

И трудиться не должны,

Старый грязный "Воронятник"

Примет быстрого рукой,

Если любит кто бить в морду,

Там найдет свою дорогу,

Или, может быть "Змеюшник",

Вам покажется милей,

Они умные, заразы,

Задолбали всех вконец.

Так присядьте и не бойтесь!

Незачем штаны снимать!

Будет быстро и не больно,

Мне, ну а на вас насрать!

Лишь только Ваза закончила петь, зал разразился аплодисментами. Ваза поклонилась каждому из четырех столов и замерла совершенно неподвижно.

– Так, значит, нам надо всего-навсего сесть жопой на вазу! – шепотом воскликнул Роня. – Я убью Федю, он все врал про дыбу и какой-то там сапог!

Гарик слабо улыбнулся. Конечно, сесть на вазу куда легче, чем терпеть пытки, но все равно в этом чувствовался какой-то подвох. Из песни следовало, что Ваза не предъявляет каких-то высоких требований; Гарик вполне чувствовал себя и лентяем, и распиздяем, вот что у него быстрая рука или что там он особо умный, вот этого он в себе не замечал.

Проффесор Макдональдс выступила вперед с замусоленным листком формата А4 в руках.