Текст книги "Гарик Потный и Оружие Пролетариата(СИ)"

Автор книги: Владимир Разумовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава 2 Украденное стекло

Почти десять лет минуло с тех пор, как супруги Разумовские проснулись рано утром и нашли на крыльце собственного дома хачика-племянника, а на улице 75 лет со дня рождения лошади Маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного совершенно ничего не изменилась. Солнце, встав утром, освещало все тот же аккуратный садик, зажигало бронзовым светом табличку с номером четыре на входной двери дома Разумовских, прокрадывалось в гостиную, нимало не переменившуюся с тех пор, как господин Разумовский смотрел по телевизору судьбоносную программу новостей о гадящих птицах и выпадениях залуп. Одни лишь фотографии на каминной полке позволяли понять, как много воды утекло. Десять лет назад здесь стояли десятки снимков милого новорожденного ребенка – но Володя Разумовский уже не был младенцем, и теперь с фотографий глядел атлетичный светлоголовый мальчик, впервые севший на велосипед, катающийся на карусели, боксирующий с папой, обнимаемый и целуемый мамой. В комнате не было никаких признаков присутствия в семье еще одного ребенка.

И все же Гарик Потный по-прежнему жил здесь. В настоящий момент он спал, но спать ему оставалось недолго. Дядя Владимир уже встал, и это его голос стал для Гарика первым звуком наступающего дня:

– Рота подъем! Построение на улице через пять минут! Форма одежды номер раз!

Гарик лениво потянулся.

Гарик слышал, как спросонья тетя прошла в кухню и наебнулась головой об плиту. Он перекатился на спину, почти уснул и попробовал вспомнить сон, который только что видел. Хороший сон. Во сне он летал на танке. Кажется, однажды ему уже снилось нечто подобное.

Дядя снова орал за дверью.

– Рядовой Потный, какого хуя ты еще не встал? – грозно кричал он.

– Почти встал, – отвечал Гарик.

– Пошевеливайся, ебать тебя за ногу, что-то ты, салага, рано задембелевал! Смотри мне, скотина малолетняя – в день рождения Володи все должно быть идеально.

Гарик промычал нечто нечленораздельное и наверняка матерное.

– Что ты сказал? – резким голосом переспросил дядя Владимир из-за двери.

– Ничего, ничего.

У Володи сегодня день рождения – как это он забыл? Гарик сонно вывалился из постели и принялся искать носки. Они оказались под кроватью, вместе с берцами, там, куда Гарик вчера по привычке зашвырнул их.

Не спеша одевшись, он лениво не торопясь пошел через холл в туалет. Стол почти полностью скрывался под коробками и свертками. Судя по всему, Володя, как и хотел, получит в подарок пиздюлей, не говоря уже о наборе подворотничков и настоящих кирзовых сапогах. Зачем Володе кирзовые сапоги, оставалось загадкой для Гарика, ведь Володя искренне считал себя настоящим дедушкой, а дедушкам ходить в кирзачах западло.

Непонятно почему – возможно, это было как-то связано с жизнью по армейским порядкам– Гарик всегда выглядел тощим задохликом, слишком мелким для своего возраста. А выглядел еще меньше и худее, из-за того, что ему приходилось донашивать за Володей старую форму одежды, а Володя раза в четыре превосходил Гарика по всем параметрам. У Гарика было худое лицо, торчащие коленки, черные волосы и яркие коричневые глазы. Он носил круглые очки, перемотанные посередине толстым слоем изоленты – оправа часто ломалась, потому что Володя все время норовил врезать Гарику по ебалу. Единственное, что нравилось Гарику в собственной внешности, так это очень тонкий шрам на лбу в форме буквы Х. Этот шрам был у него с тех пор, как он себя помнил, и первый вопрос, который он задал тете Даздраперме, касался этого шрама, откуда тот взялся.

– Это из-за той аварии, в которой погибли твои родители, – ответила тетя Даздраперма, – и не пизди.

«Не пизди» – это было главное правило жизни в доме Разумовских.

Дядя Владимир снова появился в тот момент, когда Гарик уже поссал и лениво брел на кухню.

– Причешись! Постригись! Выглядишь как ёбаная штатская штафирка! – рявкнул он в качестве утреннего приветствия.

Приблизительно раз в неделю дядя Владимир смотрел на Гарика и грозно кричал, что мальчишке надо подбрить шею. Гарика стригли и подбривали чаще, чем всех остальных мальчиков в классе вместе взятых, но толку от этого не было никакого, так уж у него росли волосы – по всему телу.

Когда Володя, запыхавшийся после утренней разминки, прибыл на кухню, Гарик уже почти проснулся. Володя был очень похож на дядю Владимира: у него было большое красноватое лицо, почти никакой шеи, маленькие водянистые голубые глазки и густые светлые волосы, ровно лежавшие на большой голове. Тетя Даздраперма частенько называла Володя настоящим солдатом – Гарик звал его «кирпич снаружи – кирпич внутри», подразумевая степень умственного развития двоюродного брата.

Все начали прием пищи. Вскоре зазвонил телефон. Тетя Даздраперма пошла ответить, а Гарик и дядя Владимир наблюдали, как Володя вытаскивает из коробки кирзовые сапоги, щетку и шестнадцать непочатых баночек гуталина. Он уже начал распаковывать офицерские наручные часы, когда вошла тетя Даздраперма, сердитая и озабоченная.

– Плохие новости, Владимир, – сказала она. – Госпожа Корбут порвала сфинктер. Она не сможет посидеть с ним. – И тетя Даздраперма мотнула головой в сторону Гарика.

Володя в ужасе разинул рот, зато сердце Гарик подпрыгнуло от радости. Каждый год родители устраивали Володе праздник в день рождения, брали его самого и кого-нибудь из его друзей в парк покататься на аттракционах, водили их есть хренбургеры и в кино. И каждый же год, Гарик на это время оставался с госпожой Корбут, сумасшедшей престарелой нимфоманкой, которая жила через две улицы от Разумовских. Гарик ненавидел оставаться с госпожой Корбут. У нее в доме сильно пахло картофельным самогоном и подгорелыми дранниками, и еще она заставляла Гарик рассматривать альбомы с фотографиями многочисленных негров, с которыми она имела интимную связь в разное время своей долгой жизни.

– И что теперь? – тетя Даздраперма возмущенно смотрела на Гарик, словно все это были его происки. Гарик понимал, что должен бы посочувствовать госпоже Корбут, но ему трудно было себя заставить, учитывая, что теперь впереди простирался целый год, прежде чем вновь доведется увидеть фотографии Мандинго, господина Гудлака и Лекса Протыкателя.

– Давай позвоним Маргарите, – предложил дядя Владимир.

– Не говори глупостей, Владимир, ты же знаешь, она ненавидит Гарика с тех пор, как он нагадил ее бульдогу в миску.

Дядя с тетей частенько говорили о Гарик в его присутствии так, как будто его не было рядом – точнее, так, как будто он был чем-то ужасно противным и к тому же неспособным их понять, вроде бесплотного духа.

– А как насчет этой, как-бишь-ее, твоей подруги – Ивонны?

– Не говори глупостей. Она совратит мальчишку, – отрезала тетя Даздраперма.

– Вы можете оставить меня дома, – с надеждой вмешался Гарик (он сможет поваляться на кровати в дневное время и даже посмотреть порнуху по кабельному телеканалу за счет дяди Владимира).

Тетя Даздраперма скривилась, будто только что разжевала лимон.

– А потом вернуться и увидеть, что все простыни обдрочены? – прорычала она.

– Я обдрочу не все... – пообещал Гарик, но они не слушали.

– Думаю, мы возьмем его в зоопарк, – медленно заговорила тетя Даздраперма, – ...и оставим в БРДМ...

– БРДМ, между прочим, новый, я его в нем одного не оставлю...

В ту же секунду раздался звонок в дверь – «Боже мой, они уже пришли!», в отчаянии вскрикнула тетя Даздраперма – и на пороге появился лучший друг Володи, Пьерс Нарцисс, в сопровождении мамы. Пьерс был нескладный костлявый негр с унылым ебалом, он постоянно слушал рэп из наушников и нелепо дергался.

Через полчаса Гарик, который до сих пор не верил своему счастью, сидел на лавке в десантном отделении вместе с Володей и Пьерсом и ехал в зоопарк, впервые в жизни. Дядя с тетей так и не придумали, куда бы его сплавить. Перед уходом дядя Владимир отвел Гарик в сторону.

– Предупреждаю, – прошипел он, приблизив большое багровое лицо к лицу Гарик, – предупреждаю тебя, парень – какой-нибудь фокус, какая-нибудь из твоих штучек – и ты не вылезешь из нарядов до Нового Года.

– Да я и не собирался, – заверил его Гарик, – честно...

Но дядя Владимир не поверил ему. Никто никогда не верил.

Беда в том, что с Гариком вечно происходило что-то странное, и было бесполезно объяснять, что он тут не причем.

Однажды, например, тетя Даздраперма, возмутившись, что Гарик всегда приходит из парикмахерской таким, будто и не стригся вовсе, обрила его налысо, если не считать челки, оставленной, «чтобы прикрыть этот отвратительный шрам». Володя чуть не уссался от смеха при виде Гарика, а тот провел бессонную ночь, воображая, как на следующий день пойдет в школу и все охуеют. На следующее утро в школе все действительно охуели, когда обнаружилось, что волосы у него стали точно такими же, как у Боба Марли. За это ему впаяли неделю нарядов вне очереди, хотя он и пытался объяснить, что в душе не ебёт, как волосы смогли не только отрасти так быстро, но еще и закрутится в дреды.

А после, оказавшись на крыше школьной столовой и будучи не в силах объяснить произошедшее, Гарик попал в очень затруднительное положение. Володя с остальным классом, гонялся за ним, намереваясь влупить крепких пиздюлей – они застукали Гарика, когда тот мочился в школьной столовой в кастрюлю с компотом (Гарик считал это неплохой шуткой), и вдруг – для Гарика это оказалось не меньшим сюрпризом, чем для всех остальных – Гарик уже сидел на трубе. Семейство Разумовский получило очень недовольное письмо от классной руководительницы, уведомлявшее, что мальчик проявляет в высшей степени нездоровое стремление к лунатизму во время послеобеденного сна. А мальчик всего лишь хотел запрыгнуть нахрен подальше отсюда. Гарик предполагал, что видимо газы, испускаемые им в момент прыжка, воспламенились и придали ему чрезвычайно мощный реактивный импульс.

Но сегодня не должно было случиться ничего плохого. Можно было даже смириться с присутствием Володи и Пьерса, ради удовольствия провести день не в школе, и не в наряде, и не в компании извращенки Корбут.

Управляя БРДМ, дядя Владимир одновременно ругался. Он вообще любил ругаться. Подчиненные тренеры, качки, Гарик, коммунисты, пидорасы, жидомасоны – вот лишь некоторые из его излюбленных тем. Сегодня он ругал танки и танкистов.

– ... носятся как ебанутые, утюги херовы, – рычал он.

– А я во сне видел танк, – вдруг вспомнил Гарик, – он летал.

Дядя Владимир чуть не врезался в идущую впереди машину. Он резко обернулся и завопил, лицом напоминая гигантскую свеклу с усами:

– ТАНКИ НЕ ЛЕТАЮТ!

Володя с Пьерсом хрюкнули.

– А товарищ генерал Хренников говорит что летают, – по привычке продолжал спорить Гарик. – Т90 – летающий танк!

Суббота выдалась на редкость солнечной, и в зоопарке было полно народу. Володе и Пьерсу купили по большому шоколадному мороженому, а потом – поскольку улыбчивая продавщица успела спросить Гарик, чего он хочет, раньше, чем его оттащили от лотка – Разумовским пришлось и ему купить чупачупс. Тоже неплохо, решил Гарик, облизывая леденец и наблюдая за гориллой, чесавшей жопу и до ужаса напоминавшей Володю, разве что последний был блондин.

Это было лучшее утро в жизни Гарика. Он все время помнил, что надо держаться чуть поодаль от остальных, чтобы Володя и Пьерс, которым к обеду зоопарк уже начал надоедать, не вздумали бы обратиться к своему любимому занятию и не начали бы пиздить духа. Они пообедали в ресторане прямо в зоопарке.

Гарик думал, впоследствии, что ему следовало бы знать, что все идет слишком хорошо и не может продолжаться долго.

После обеда они отправились в террариум. Там было темно, прохладно, и вдоль стен тянулись ряды освещенных витрин. За стеклом, меж камней и бревен, ползали и извивались всевозможные змеи и ящерицы. Володя с Пьерсом хотели увидеть огромных ядовитых кобр и толстых питонов, способных задушить человека. Володя быстро отыскал самую большую змею. Она могла бы дважды обернуться вокруг БРДМ дяди Владимира и раздавить ее в лепешку – только в этот момент она была не в настроении. Она, вообще-то, спала.

Володя постоял, прижав нос к стеклу, глядя на блестящие коричневые кольца.

– Пусть она поползает, – заканючил он. Дядя Владимир постучал по стеклу, но змея не шелохнулась.

– Постучи еще, – попросил Володя. Дядя Владимир сильно постучал по стеклу костяшками пальцев. Змея продолжала спать.

– Она сдохла, – простонал Володя, и, загребая ногами, пошел прочь.

Гарик подошел к витрине и пристально посмотрел на змею. Он бы не удивился, узнав, что та сдохла со скуки – никакой компании, кроме глупых людей, целый день барабанящих по стеклу, чтобы разбудить тебя. Хуже, чем спать на учебной вышке в наряде, его-то ведь будит только дядя Владимир, и он может попытаться как бы невзначай поссать на него сверху.

Вдруг змея открыла круглые глаза. Медленно, очень медленно поднимала она голову, пока ее взгляд не пришелся вровень с глазами Гарика.

Она подмигнула.

Сначала Гарик не мог отвести глаз. Потом быстренько огляделся вокруг, чтобы убедиться, что никто не смотрит. Никто не смотрел. Тогда он повернулся к змее и тоже подмигнул ей.

Змея качнула головой в сторону дяди Владимира и Володи, а после возвела глаза к потолку. Она посмотрела на Гарика взглядом, ясно говорившим: «Заебали.»

– Понимаю, – пробормотал Гарик в стекло, хотя и не был уверен, что змея услышит его, – ужасно заебали.

Змея согласно закивала.

– А ты вообще откуда? – полюбопытствовал Гарик.

Змея постучала хвостом по табличке, прикрепленной рядом с клеткой. Гарик прочитал: «Пиявка-переросток, Бразилия».

– Там хорошо, в Бразилии?

Пиявка-переросток снова постучала по табличке, и Гарик прочел дальше: «Этот экземпляр получен мутагенезом в лабораторных условиях».

– Вот как? Значит, ты никогда не была в Бразилии? Не видел там диких обезьян?

Змея отрицательно затрясла головой, и одновременно за спиной у Гарика раздался такой оглушительный вопль, что оба, и он, и змея, подпрыгнули. «Папа! Папа! Иди сюда скорее, этот шизик со змеей разговаривает!»

Володя подбежал, переваливаясь.

– Уйди с дороги, дух, – крикнул он, ткнув Гарик под ребра. От неожиданности Гарик упал на бетонный пол. Дальше все произошло настолько быстро, что никто даже не понял, что случилось – только что Пьерс с Володей стояли, уткнувшись носами в стекло, а в следующую секунду они уже отскочили в сторону с воплями ужаса.

Гарик сидел на полу, хватая ртом воздух; стеклянная витрина, ограждавшая клетку пиявки-переростка, исчезла. Огромная змея, стремительно развертывая кольца, выползала на пол. По всему террариуму люди вопили и неслись к выходу.

В тот момент, когда змея быстро и бесшумно проскользнула мимо Гарик, он услышал – он мог бы поклясться, что услышал – тихий, свистящий голос, проговоривший: «В Бразилию... с-с-спас-сибо, с меня бутылка».

Смотритель террариума был в шоке.

– Стекло, – повторял он как заведенный. – Кто спиздил стекло?

Директор зоопарка собственноручно заварил для тети Даздрапермы чашку крепкого сладкого чаю с коньяком, не переставая извиняться. Володя и Пьерс едва могли говорить, от шока у них свело анусы. Насколько видел Гарик, глист-переросток всего-навсего игриво стукнул их хвостом по жопам, проползая мимо, но к тому моменту, когда все расселись в машине, Володя уже взахлеб рассказывал, как змея едва не откусила ему яйцы, а Пьерс божился, что его чуть не кастрировали. Но самое худшее, по крайней мере для Гарика, началось тогда, когда слегка успокоившийся Пьерс наябедничал: «А Гарик стекло спиздил и хочет продать на вес, оно валяется в БРДМ».

Дядя Владимир дождался, пока Пьерса забрали, и сразу же начал орать на Гарикаа. Дядя был так зол, что едва мог говорить. Ему удалось лишь выдавить из себя: «Сука – крысеныш – двадцать нарядов – вне очереди», и он рухнул в кресло – тете Даздраперме пришлось побежать и принести бутылку столичной.

Много позже Гарик стоял на учебной вышке во дворе, мечтая о часах. Он не знал, сколько времени и не мог быть уверен, что семья заснула. До этого он и сам не смел спокойно уснуть.

Он жил у Разумовских уже почти десять лет, десять несчастливых лет, с тех самых пор как себя помнил, с того времени, как его родители погибли в авиакатастрофе. Он не помнил, что тоже был в том самолёте. Иногда, когда он сильно напрягал память во время ночных нарядов, к нему приходило странное видение: ослепительная вспышка зеленого света и огненная боль во лбу. Это, по его предположениям, и было воспоминание об столкновении их самолёта с гужевой повозкой, хотя он и не мог себе представить, что это была за вспышка. Он совсем не помнил родителей. Дядя и тетя никогда не говорили о них и, уж конечно, ему было запрещено задавать вопросы. Фотографий их в доме тоже не было.

Когда Гарик был помладше, он все мечтал о каких-нибудь неизвестных родственниках, которые приедут и заберут его, но такого не могло случиться; кроме дяди и тети, у него никого не было. И все же иногда ему казалось (или, может быть, ему хотелось, чтобы так было), что незнакомые люди на улице узнают его. Очень, кстати, странные незнакомые люди. Однажды, когда они ходили по магазинам с тетей Даздрапермой и Володя, ему поклонился крошечный человечек в фиолетовых трусах на голове. После яростных расспросов, откуда Гарик знает этого человека, тетя волоком вытащила детей на улицу, так ничего и не купив. В другой раз, в автобусе, ему весело помахала рукой дикого вида старуха, курившая длинную трубку, из которой по всему салону развевался подозрительно сладковатый дым. Не далее чем позавчера лысый мужчина в очень длинном пурпурном плаще и короне поздоровался с ним за руку и, не говоря ни слова, ушел. Самое странное, что все эти люди исчезали, как только Гарик пытался рассмотреть их получше.

В школе у Гарика друзей не было. Все знали, что Гарик Потный долбоёб, и шутки у него долбоёбские, и внешность полного обсоса – никто не хотел иметь дело с таким придурком.

Глава 3 Письма ниоткуда

Побег бразильской пиявки-переростка обошелся Гарику дорогой ценой. К тому времени, когда он отработал ночные наряды на вышке и дневные по столовой, уже начались летние каникулы, и Володя успел разбить новые офицерские часы, сломать саперную лопатку и, при первом же выходе за пределы части (то есть дома) в новых кирзачах, с размаху пнуть старую госпожа Корбут, тащившуюся по улице на костылях, потирая пострадавший сфинктер.

Гарик радовался, что школа уже кончилась, но от Володи и его тупых приятелей, ежедневно приходивших в гости, деться было некуда. Пьерс, Димати, близнецы Малькольм и Александр Гордоны были здоровые и тупые как на подбор, но Володя был самым большим и самым тупым, а потому являлся главным. Друзья с удовольствием составляли Володя компанию в занятиях его любимым видом спорта: поймать и отпиздить духа, в смысле Гарика.

Гарик старался проводить по возможности больше времени вне дома, бродил по окрестностям и думал о начале нового учебного года, который нес с собой слабый лучик надежды. Когда наступит сентябрь, Гарик пойдет уже не в начальную, а в среднюю школу и к тому же, в первый раз в своей жизни, без Володи. Володю зачислили в спортивную школу, куда когда-то ходил дядя Владимир. Туда же направлялся и Пьерс Нарцисс. А Гарика записали в общеобразовательную школу с углубленным изучением математики. Володя считал, что это очень смешно.

– Там в первый день всех заставляют взять кубический корень из восьми, – сказал он как-то Гарику.

– Не знаю, сколько это будет, – ответил Гарик, – но явно больше чем число извилин в твоей тупой башке, – и убежал раньше, чем до Володи дошёл смысл сказанного.

Однажды в июле тетя Даздраперма вместе с Володей отправилась в Ландан покупать спортивную форму, которую носили ученики спортивной школы, а Гарик остался у госпожи Корбут. У нее было не так ужасно, как раньше. Как выяснилось, госпожа Корбут порвала сфинктер во время анального секса с очередным негром, и это несколько охладило ее любовь к межрасовому сексу. Она разрешила Гарику посмотреть легкую эротику по телевизору и подарила презерватив со вкусом шоколада – по вкусу легко можно было заподозрить, что пачка таких презервативом лежит у госпожи Корбут уже несколько лет.

Тем же вечером в гостиной Володя демонстрировал новую, с иголочки, форму. В спортивной школе мальчики носили красно-синие спортивные костимы «Абибас» и плоские резиновые кеды. Кроме того, им полагались бейсбольные биты, чтобы стукать друг друга, когда учитель отвернется. Считалось, что это дает полезные для будущего спортсмена навыки.

Глядя на новые кеды сына, дядя Владимир срывающимся голосом произнес, что это самый торжественный момент в его жизни. Тетя Даздраперма разрыдалась и сквозь слезы сказала, что просто не может поверить, что видит перед собой милого Володю, он такой красивый и взрослый. Гарик не решился ничего сказать. Он и так боялся, что сломал пару ребер, сдерживая хохот.

На следующее утро, когда Гарик вышел к завтраку, Дядя Владимир, как всегда, развернул газету, а Володя стал барабанить по столу битой, которую теперь повсюду таскал за собой, от входной двери донесся щелчок открывающейся прорези, куда почтальон опускал почту, и, несколько позже, звук упавших на коврик писем.

– Принеси почту, Володя, – велел дядя Владимир из-за газеты.

– Пусть Гарик принесет, душара.

– Принеси почту, Гарик, бля.

– Пусть Володя принесет.

– Ткни его битой, Володя.

Гарик увернулся от биты и пошел за почтой. На коврике лежали три предмета: открытка от Маргариты, сестры дяди Владимира, зажигавшей на Ибице, коричневый конверт, скорее всего, с говном, и – письмо для Гарика.

Гарик взял письмо в руки и не мог оторвать от него глаз; сердце мальчика, как мячик на резинке, прыгало в груди. Никто, никогда, за всю его жизнь не писал ему писем. Да и кто бы стал ему писать? У него не было ни друзей, ни родственников – и он не был записан в библиотеку, так что не получал даже невежливых уведомлений с требованиями вернуть просроченные (и давно проебанные) книги. И все же, вот оно – письмо, с адресом, доказывавшим, что никакой ошибки нет:

Ланданская область,

пгт Еблантеевка,

Улица 75 лет со дня рождения лошади Маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного, дом ╧ 4,

Г-ну Г. Потному

Конверт был толстый и тяжелый, из желтоватого пергамента, а адрес был написан тускло-коричневыми чернилами. Марка отсутствовала.

Трясущимися руками повернув конверт обратной стороной, Гарик увидел розовую сургучную печать с изображением пышногрудой красотки.

– Ну где ты там? – раздался голос дяди Владимира. – Что, проверяешь, нет ли там спор сибирской язвы? – он засмеялся собственной шутке.

Гарик вернулся на кухню, не переставая рассматривать письмо. Он протянул дяде Владимиру открытку и коричневый коверт, а сам сел и начал медленно открывать желтый конверт.

Дядя Владимир рывком вскрыл конверт, поморщился от запаха, раздраженно фыркнул и стал читать открытку.

– Марго заболела, – сообщил он тете Даздраперме, – подцепила от кого-то...

– Пап! – вдруг закричал Володя. – Пап, смотри, у Гарика фотографии с голыми женщинами!

Гарик почти уже вытащил записку мелким подчерком, запрятанную между глянцевых листков с голыми красотками, но тут дядя Владимир грубо выдернул пачку у него из рук.

– Это мое! – закричал Гарик, пытаясь вернуть письмо – Я его сам купил, по твоей кредитке!

– А вот нехуй по моей кредитке порнуху заказывать! – издевательски бросил дядя Владимир, держа письмо одной рукой и встряхивая его, чтобы оно развернулось. Он глянул на текст, и цвет его лица сменился с красного на зеленый быстрее, чем меняется свет у светофора. Но на зеленом дело не кончилось. Буквально через секунду лицо дяди Владимира приобрело сероватый оттенок засохшего коровьего говна.

– Д-д-даздраперма! – задыхаясь, прошептал он.

Володя попытался выхватить и посмотреть картинки, но дядя Владимир держал их высоко, так, что Володя не мог дотянуться. Тетя Даздраперма с любопытством взяла записку у дяди из рук и прочла первую строчку. С минуту она стояла покачиваясь, будто вот-вот упадет в обморок. Потом схватилась за горло и издала задушенный хрип.

– Владимир! Боже милосердный! Владимир!

Они смотрели друг на друга, словно позабыв о том, что Володя и Гарик все еще находятся в кухне. Володя не привык, чтобы его игнорировали. Он изо всех сил треснул Гарика битой по голове.

– Хочу посмотреть картинки! – заявил он громко.

– Это я хочу посмотреть картинки, – гневно прервал его Гарик, – это я их купил!

– Убирайтесь отсюда, оба, пока не огребли! – прохрипел дядя Владимир, запихивая пачку картинок обратно в конверт.

Гарик не пошевелился.

– ОТДАЙТЕ МНЕ КАРТИНКИ и ПИСЬМО! – заорал он.

– Отдайте мне хотя бы картинки! – потребовал Володя.

– ВОН! – проревел дядя Владимир и за шкирку вышвырнул обоих мальчишек в холл, захлопнув кухонную дверь у них перед носом. Гарик и Володя тут же деловито и безмолвно подрались за место у замочной скважины. Володя победил, поэтому Гарик, в очках, болтавшихся на одном ухе, лег на живот и стал подслушивать под дверью.

– Владимир, – говорила тетя Даздраперма дрожащим голосом, – посмотри на адрес – откуда они могли узнать? Ты же не думаешь, что за нами следят?

– Следят – шпионят – может быть, даже как я какаю подглядывают, – дико бормотал дядя Владимир.

– Что же нам делать, Владимир? Написать им? Сказать, что мы не желаем...

Гарик видел, как грязные кроссовки дяди Владимира шагают взад-вперед по кухне.

– Нет, – наконец решил дядя Владимир, – мы не будем обращать на это внимания. Если они не получат ответа... Да, так будет лучше всего... мы ничего не будем делать...

– Но...

– Мне не нужно ничего такого в моем доме, Даздраперма! Разве мы не поклялись, когда оставили его у себя, что будем выжигать каленым железом всю эту опасную хуету?

Вечером, вернувшись с работы, дядя Владимир совершил нечто, чего никогда раньше не делал; он посетил Гарик в его грязной неубранной комнате.

– Где моя порнуха? – выпалил Гарик, едва только дядя Владимир прошел в дверь. – И что там было написано в записке? Может, это купон на скидку в борделе?!

– Не было никакого купона. Это письмо с порнухой попало к тебе по ошибке, – коротко объяснил дядя Владимир. – Я все сжег.

– Ничего не по ошибке, – сердито буркнул Гарик, – там было написано мое имя. Я эту порнуху сам по твоей кредитке заказывал!

– ТИХО! – рявкнул дядя Владимир, и с потолка свалилась пара пауков. Дядя несколько раз глубоко вдохнул, а затем заставил себя улыбнуться, что вышло у него довольно неудачно.

– Кстати, Гарик...по поводу твоей комнаты. Мы с твоей тетей считаем... ты уже такой большой... ты тут уже так засрал все... мы думаем, будет хорошо, если ты переедешь в комнату для гостей, она почище.

– Зачем? – спросил Гарик.

– Не пизди! – гаркнул дядя. – Собирай свои манатки и побыстрее!

В доме было четыре спальни: одна принадлежала дядя Владимиру и тете Даздраперме, вторая служила комнатой для гостей (чаще всего в ней останавливалась Марго, сестра дяди Владимира), в третьей спал Володя, а четвертую основательно загадил Гарик. Гарик из принципиальных соображений практически никогда не делал уборку, и даже если иногда под присмотром тети ему и приходилось делать вид что он пылесосит комнату, то потом он с лихвой восполнял потери мусора и пыли, мусор и пыль он приносил с прогулок в карманах. В новой комнате Гарик присел на кровать и осмотрелся. Практически все вещи в комнате были новыми, сияли и блестели – тетя Даздраперма поддерживала здесь идеальную чистоту. Гарик уже предвкушал, в какой свинарник, назло тете, превратит он и эту комнату тоже!

Гарик вздохнул и растянулся на кровати. Еще вчера он отдал бы что угодно, лишь бы еще больше нагадить родственничкам. Сегодня он больше хотел остаться в старой комнате, но с порнухой и загадочной запиской.

На следующее утро за завтраком все вели себя неестественно тихо. Один Володя кричал, вопил, колотил везде битой, пинал Гарика под столом ногами, притворялся, что его тошнит, и даже разбил ебалом стекло в парнике, но даже не получил пиздюлей. Гарик в это время вспоминал вчерашний день и проклинал себя за то, что не спрятал картинки из письма еще в холле. Дядя Владимир и тетя Даздраперма бросали друг на друга мрачные взгляды.

Когда пришла почта, дядя Владимир, явно старавшийся угодить Гарику, послал за ней Володя. Они слышали, как Володя по дороге колошматит по чем попало своей бейсбольной битой. Потом раздался крик: «Еще одно! Улице 75 лет со дня рождения лошади Маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного, дом ╧ 4, Г-ну Г. Потному ...»

С задушенным хрипом дядя Владимир выпрыгнул из-за стола и понесся в холл, по пятам преследуемый Гариком. Дяде Владимиру пришлось повалить Володю на пол и силой вырвать письмо, причем Гарик в это время изо всех сил тянул дядю за член, стараясь оттащить его от Володи. После нескольких минут беспорядочной драки, в которой каждому перепало множество ударов битой, дядя Владимир выпрямился, хватая ртом воздух и победно сжимая в руке письмо.

– Иди к себе нахуй – то есть, в комнату, – свистящим от удушья голосом приказал он Гарику. – Володя – иди нахуй тоже – говорю тебе, иди, пока не огреб!

Гарик кругами ходил по новой комнате. В администрации порносайта, на котором он зарегестрировался, наверняка знают, что он не получил первого письма. Наверное, они попробуют написать еще раз? И уж на этот раз он постарается, чтобы письмо дошло по назначению. У него созрел план. Пора было скручивать косяк...

На следующее утро будильник зазвенел в шесть часов утра. Гарик поскорее выключил его и бесшумно оделся. Главное никого не разбудить. Не зажигая света, Гарик прокрался вниз.

Он решил подождать почтальона на углу улицы и взять у него почту для дома ╧ 4. Он пробирался по темному холлу, и сердце его колотилось как сумасшедшее...

– Бляяяяяяя!!!

От ужаса Гарик высоко подпрыгнул и приземлился на что-то большое и скользкое, лежавшее на коврике у двери – что-то живое!

Наверху зажегся свет, и Гарик, к своему ужасу, понял, что большим и скользким были дядины яйцы! Дядя Владимир ночевал под дверью на коврике, очевидно, пытаясь воспрепятствовать Гарику именно в том, что тот собирался предпринять. В течение примерно получаса дядя орал на Гарика, после чего велел ему пойти и принести бутылку водки. Гарик безутешно поплелся на кухню, а вернувшись, обнаружил, что почта уже пришла и лежит у дяди на коленях. Гарик разглядел три конверта, надписанных коричневыми чернилами.

– Это моя... – начал было Гарик, но дядя Владимир демонстративно изорвал письма на мелкие кусочки.