Текст книги "Гарик Потный и Оружие Пролетариата(СИ)"

Автор книги: Владимир Разумовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Annotation

Матерный и пародийный перевод соответствующей книги Д.Роулинг

Разумовский Владимир Владимирович

Глава 1 Рожденный жить

Глава 2 Украденное стекло

Глава 3 Письма ниоткуда

Глава 4 Конспиролух

Глава 5 Малый Арбат

Глава 6 Поезд с платформы р/2

Глава 7 Ваза сортирочная

Глава 8 Проффесор Самогоноварения

Глава 9 Полуночная стрела

Глава 10 Вальпургиева ночь

Глава 11 Фаршболл

Глава 12 Волшебный телевизор

Глава 13 Иосиф Джугашвили

Глава 14 Петя, цыпленок пареный

Глава 15 Радиоактивный лес

Глава 16 В бомбохранилище

Глава 17 Двуликий Анус

Разумовский Владимир Владимирович

Гарик Потный и Оружие Пролетариата

Гарик Потный и оружие пролетариата

Глава 1 Рожденный жить

Господин и госпожа Разумовские, обитатели дома ╧ 4 по улице 75 лет со дня рождения лошади Маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного, очень гордились тем, что могут в любое время заявить – у нас, слава Мне, всё совершенно нормально. Невозможно было представить, что такие люди окажутся замешаны в чем-то извращенным, а уж тем более бисексуальном – они терпеть не могли коммунистов, жидомасонов, гей-движение и тому подобную хуету.

Господин Владимир Разумовский был чемпионом Ландана по боксу среди юниоров в полутяжелом весе, в связи с чем у него практически полностью отсутствовала шея. Зато в его голове, которой он, кстати, не только ел, было целых две извилины: одну натерла пилотка во время службы тогда еще молодого рядового Разумовского в рядах доблестного английского стройбата, а вторую он заработал, отмечая дембель, когда поссорился по пьянке с памятником адмиралу Нельсону и попытался победить его головой. После окончания бурных девяностых господин Разумовский практически отошел от дел, но остался владельцем небольшого спортзала. Госпожа Даздраперма Разумовская была высокой стройной блондинкой, у нее была натуральная грудь четвертого размера, количество извилин в ее голове стремилось к нулю, а их геометрическая форма – к прямой. У Разумовских был маленький сын по имени Володя – по мнению родителей, настоящий маленький бандосик.

У Разумовских было все, чего они только могли пожелать, но, кроме того, у них имелась страшная тайна, и больше всего на свете супруги боялись, что кто-нибудь эту тайну раскроет. Они бы попросту не вынесли, если бы кто-то узнал про Потных. На самом деле настоящая фамилия Гиви Потного была Потерашвили, но взятка в ФМС при оформлении гражданства позволила сделать ее немного более благозвучной. Лэйла Потная, в девичестве Иванова, доводилась родной сестрой госпоже Разумовской, но они не встречались уже много лет, и, сказать по правде, госпожа Разумовская вообще делала вид, что у нее нет никакой сестры, а всё из-за того, что эта самая сестричка и её хачик муженёк были настолько неформалами и долбоебами, насколько это возможно. Чету Разумовских пробирала дрожь при одной мысли о том, что сказала бы братва, появись Потные у них на улице. Разумовским было известно, что у Потных тоже есть маленький сын, но они его никогда не видели. Собственно, наличие сына заставляло держаться от Потных еще дальше – не хватало еще чтобы Володя набрался от него хаческих замашек.

Когда господин и госпожа Разумовские проснулись утром скучного, серого вторника – того самого дня, когда начинается наша история – в пасмурном небе за окном не было видно ничего противоестественного, что дало бы основания предполагать, что вскоре произойдут мерзкие, отвратительные события. Господин Разумовский гудел что-то себе под нос, выбирая на работу спортивный костюмчик расцветкой поярче, а госпожа Разумовская торопливо досказывала содержание вчерашнего аншлага, одновременно впихивая Володю в высокий детский стульчик.

Никто из них не заметил большой сине-красной вороны, пролетевшей мимо окна.

В половине девятого господин Разумовский взял барсетку, игриво похлопал госпожу Разумовскую по филейной части и попытался отвесить на прощание Володе легкого леща. Предчувствуя пятой точкой печальные последствия столкновения с тяжелой рукой родителя, Володя ловко увернулся. «Боксером растет», прохрипел господин Разумовский и вышел за дверь. Он забрался в свой джип и задним ходом выехал с гаража.

Впервые в то утро он заметил нечто странное, только выехав на перекресток. Он увидел хомячка, маленького пушистого и толстого джунгарского хомячка. Хомячок сидел кургузой жопкой на разделительной линии и крошечной лапкой показывал ему, господину Разумовскому, фак! В первое мгновение он даже и не понял, что же такое увидел, во второе – тоже. Примерно через пять минут и два поворота до господина Разумовского дошло – «Эта маленькая скотина показала мне фак! Пасть порву!» Однако ехать назад было неохота, а рвать пасть хомячку – даже господин Разумовский понимал, что это было бы как-то нелепо, пацаны наверняка стали бы смеяться. «Проще сделать вид типа он такой мелкий, что я ничего не заметил», – так решил господин Разумовский. Все остальное время по дороге в город он думал только и исключительно о таланте Григория Лепса, кассета которого играла в магнитоле.

На подъезде к кольцевой, однако, кое-что другое все-таки потеснило Лепса в голове господина Разумовского. Сидя в ежедневной утренней пробке, он не мог не заметить, что повсюду полно очень странно одетых людей. Людей в мудацкой одежде. Господин Разумовский терпеть не мог тех, кто по-мудацки одевается – страшно подумать, что иной раз напяливают на себя эти пидарасы! Он забарабанил пальцами по рулю, и глаза его случайно остановились на кучке этих ненормальных, собравшихся совсем рядом. Они оживленно о чем-то шептались. Господин Разумовский с возмущением увидел, что двое или трое из них отнюдь не молоды, наоборот, вон тот мужчина совсем уже пожилой, гораздо старше, чем сам господин Разумовский, а одет в оранжевую простыню на голое тело! Вот бесстыжий, накернить бы ему в ебало! Но тут до Господина Разумовского дошло, что это наверняка внеочередной гей-парад или еще какая-то фигня вроде этого... да, разумеется. А пидарасов всегда охраняют менты, это закон жизни, чувствуют родственные души видимо... Так что вылезти и отпиздить пидаров монтировкой, бейсбольной битой и даже просто кулаками было чревато отдыхом в обезьяннике. Машины наконец тронулись, и уже через пару минут Господин Разумовский, вновь погруженный в размышления о величии русского шансона, въезжал на стоянку возле своего маленького спортзала.

В своем спортзале, в полуподвале, Господин Разумовский почти не мог видеть улицу. Если бы это было не так, в нынешнее утро ему было бы трудно сосредоточиться на шансоне, спиртном, бабах, тренажерах и прочих любимых вещах. Ему не было видно, что средь бела дня мимо окна мчатся разноцветные вороны, попугаи и прочие глюки, но зато люди на улице это видели; они стояли раскрыв хлебальники и смотрели, как по воздуху одна за другой проносится разнообразная фигня. Большинство из столпившихся зевак вообще никогда раньше не видело галлюцинаций, даже под грибами.

Тем временем утро Господина Разумовского проходило как обычно, своим чередом, безо всякой хуйни. Он хлебнул пивка. Сделал жим лежа. Покачался. Еще покачался. Убрал качели. Наорал на качков. Ближе к вечеру, будучи в превосходном настроении, он решил выйти на улицу размяться, да заодно пополнить запас пива.

Он и не вспомнил бы о людях в простынях, если бы по дороге к булочной вдруг не натолкнулся на очередное сборище уродов в трико. Проходя мимо, Господин Разумовский смерил их сердитым взглядом. Непонятно, почему, но эти люди заставляли его нервничать. Эти, как и те, другие, тоже о чем-то возбужденно шептались, и, кстати, Господин Разумовский не приметил никаких емкостей, откуда бы они отхлебывали или вдыхали. На обратном пути, когда он снова проходил мимо, прижимая к пузу пакет с баклажками, до него донеслись обрывки разговора:

– Потные, точно, именно так мне и сказали, им пиздец...

– ... да-да, их сын, Гарик...

Господин Разумовский остановился как громом пораженный. Его охватила паника. Он оглянулся на шептавшихся и собрался было что-то спросить, но передумал.

Бледный от страха, он помчался назад в спортзал, добежал до своего комнатенки, рявкнул на качков, чтобы его не беспокоили, и почти уже закончил набирать свой домашний номер, как вдруг остановился. Он положил трубку и пригладил усы, размышляя... нет, это какая-то глупость. Потные не такая уж необычная фамилия. Он нисколько не сомневался, что существует дохуя людей по фамилии Потные, у которых к тому же есть сын по имени Гарик. Да и, если на то пошло, он не совсем уверен, что племянника зовут Гарик. Он никогда даже не видел мелкого ублюдка. Может быть, он Григорий. Или даже Гарри. Совершенно ни к чему беспокоить жену; она всегда так расстраивается при упоминании о сестре. Трудно ее в этом винить – если бы у него была такая сестра... но все равно, люди в простынях...

Покидая спортзал в пять часов вечера, он был все еще так встревожен, что едва не уебал случайного прохожего, вроде вполне приличного на первый взгляд человека в спортивных штанах и кепке, мирно жующего семечки.

«Пшелнах», – буркнул он, не глядя на человека, который пошатнулся и чуть было не упал. Маленький мозг господина Разумовского не сразу осознал, что поверх штанов человек был одет в ярко голубую рубаху, расшитую маленькими розовыми слониками, а на ногах у него были голубые остроносые лакированные туфли. При этом, чудом избежав пиздюлей, мудила нисколько не был обескуражен. Напротив, его ебало расплылось в широчайшей улыбке, и он сказал голосом такой невозможной манерности, что несколько прохожих обернулось в недоумении:

– Не подходи, не подходи, мой праативный дорогой сэр, сегодня я так счастлив что даже не хочу тебя! Возрадуйся и отсоси себе сам, ибо Хуй-Знает-Кто наконец-то сдох, собака! Сегодня даже у натуралов вроде тебя должен быть великий, великий праздник!

И придурок умчался прочь, предварительно крепко обняв Господина Разумовского за ягодицы.

Господин Разумовский прирос к асфальту. Его только что полапал совершенно незнакомый мужик. Если конечно его можно назвать мужиком... И еще его, кажется, назвали натуралом. Он был в шоке. Он пришел в себя минут через десять, когда бежать за пидорасом, чтобы жестоко отпиздить его, было уже поздно. Господин Разумовский поспешил к машине и поскорей поехал домой, пытаясь объяснить произошедшее вспышками на солнце и магнитными бурями, чего никогда раньше не делал, ибо не одобрял всякую околонаучную хуйню как таковую.

Подъезжая к дому, он первым делом увидел – и это отнюдь не исправило ему настроения – джунгарского хомячка, которого уже встречал утром. Хомячок сидел на ограде его собственного дома, его маленькая розовая лапка, покрытая нежными серебристыми волосками, по-прежнему показывала ему фак. Он был уверен, что это тот же самый хомячок; у него была точно такая же желтоватая шкурка и жирная жопа.

– Брысь! – громко сказал Господин Разумовский.

Хомячок не шелохнулся. Он только серьезно посмотрела на него. Это что, нормальное хомячье поведение, спросил себя Господин Разумовский?! Он как мог унял волнение и вошел в дом, по-прежнему настроенный не впутывать в это дело жену.

Госпожа Разумовский провела день совершенно нормально. За ужином она подробнейшим образом рассказала Господину Разумовскому содержание очередной серии «Санта Барбары». Кроме того, она рассказала, что Володя выучился говорить новое слово («Казлы!»). Господин Разумовский старался вести себя как обычно. Когда Володя был наконец отправлен в постель, Господин Разумовский пошел в гостиную, послушать вечерние новости:

– И в завершение нашего выпуска. Орнитологи страны сообщают, что сегодня повсеместно наблюдалось крайне странное поведение птиц. Вороны, попугаи, цапли и даже страусы самых экстравагантных расцветок массово вылетели на бомбежку памятников нашей столицы, сегодня были отмечены тысячи случаев появления этих птиц. Они с самого рассвета гадили сверху и во всех направлениях. Эксперты пока не в состоянии найти разумное объяснение этому феномену. – Репортер позволил себе улыбнуться. – Все это более чем загадочно. Ну, а сейчас Руслана Пысанка с прогнозом погоды. Что, будут у нас еще потоки гуано, Руслана?

– Ось тому, Педди, – ответил метеоролог, – я ничого не можу казаты, но щодня нэ жодни папуги вэлы себэ дужэ дивовыжно. Телеглядачы з Галычыны, Валынщыны та Закарпаття увэсь дэнь дзвонылы з новынами, що замысть сонячного затынэння, котрэ я вчора йым наобицяла, в них було выпадэння конськых залуп! Мабуть, громадяни вже почалы святкуваты дэнь нэзалэжносты... Рановато, панове, вин трывае тилькы на будьякому тыжни! Ога, хомъячкы дуже стрыбають, серуть та кажуть факи людинам тощо...

Господин Разумовский так и застыл в кресле. Выпадения конских залуп по всей Западной Украине? Разноцветные птицы, гадящие сверху средь бела дня? Повсюду хомячки показывают людям факи? И еще эти разговоры, разговоры о Потных...

Госпожа Разумовская вошла в гостиную с двумя стаканами водки. Нет, так не годится. Надо ей как-то сказать. Он прокашлялся.

– Эээ... Даздраперма, дорогая... последнее время ты ничего не слышала о своей сестре?

Как он и ожидал, госпожа Разумовская была шокирована и рассержена. Вообще-то, они всегда делали вид, что никакой сестры не существует.

– Нет, – ответила она резко, – а что?

– Да тут всякую херню передают в новостях, – промямлил господин Разумовский. – Птицы... выпадение залуп... а еще сегодня в городе опять было много пидорасов...

– И что? – оборвала госпожа Разумовская.

– Ну, я подумал... вдруг... вдруг это связано с ... ну, ты понимаешь... с ее окружением.

Госпожа Разумовская сквозь поджатые губы тянула из стакана водку. Господин Разумовский никак не мог осмелиться рассказать ей, что сегодня на улице слышал фамилию Потных. Так и не решился. Вместо этого он спросил, постаравшись придать своему голосу как можно больше беззаботности:

– А их сын – он ведь примерно того же возраста, что и Володя, верно?

– Вероятно, – процедила госпожа Разумовский.

– А как бишь его? Григорий?

– Гарик. Мерзкое хаческое имя, если кому-то интересно мое мнение.

– О, разумеется, – сказал Господин Разумовский, и его сердце укатилось в живот, – совершенно с тобой согласен.

Больше он ничего не сказал, и супруги отправились спать. Пока госпожа Разумовский принимала ванну, господин Разумовский на цыпочках подкрался к окну и поглядел на садовую ограду. Хомячок все еще сидел там. Он внимательно смотрел глазками-бусинками на улицу 75 лет со дня рождения лошади Маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного, как будто чего-то дожидаясь.

Все-таки у него разыгралось воображение. Каким образом это может быть связано с Потными? Но если связано... если выяснится, что они в родстве с этими пидарасами – нет, он просто не может этого вынести.

Чета Разумовских легла в постель. После троекратного исполнения супружеского долга, госпожа Разумовская немедленно уснула, а господин Разумовский лежал, вперившись в темноту широко открытыми глазами и, представьте себе, думал! В последний раз он столько думал в обезьяннике, когда мусора повязали его с левым стволом... Однако успокоительной для него мыслью перед отходом ко сну стала та, что, даже если Потные и имеют отношение к происходящему, вовсе не обязательно, что они станут впутывать в это дело его с Даздрапермой. Потные прекрасно знают их с Даздрапермой отношение к ним самим и им подобным... Он не мог себе представить, что Даздраперма или он сам могут иметь общего с тем, что происходит, если что-то происходит, конечно – он зевнул и повернулся на бок – их это нихуя не касается...

Как же он ошибался.

Господин Разумовский уже погрузился в беспокойный сон, а хомячок на каменной ограде вовсе не выглядел сонным. Он сидел неподвижно как статуя, неотрывно следя глазами за дальним поворотом на улице 75 лет со дня рождения лошади Маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного. Хомячок не шелохнулся ни тогда, когда на соседней улице с грохотом слили воду в сортире, ни тогда, когда мимо пролетели два здоровенных розовых слона. На самом деле, когда хомячок первый раз пошевелился, уже почти наступила полночь.

На углу улицы, за которым наблюдал хомячок, появился человек, появился так внезапно и неожиданно, как будто выскочил из-под земли. Хомячок начал нервно умываться.

Ничего подобного этому человеку еще ни разу не появлялось на улице 75 лет со дня рождения лошади Маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного. Человек был маленький, рыжеватый и лысоватый. Одет он был в потертый серый пиджак, поверх головы была надета такая же потертая серая кепка. Звали этого человека Владимир Ильич Ленин.

Владимир Ильич , по всей видимости, не осознавал, что его появление на улице 75 лет со дня рождения лошади Маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного вряд ли сможет приветствоваться аборигенами. Он озадаченно рылся в карманах пиджака. Но все же почувствовал, что за ним наблюдают, и взглянул на хомячка, по-прежнему смотревшего с другого конца улицы. Непонятно почему, но вид хомячка позабавил его. Он хмыкнул и сказал: «Мне следовало догадаться».

Он наконец нашел во внутреннем кармане то, что искал. Это оказалась автоматическая рогатка с оптическим прицелом. Он гадко хихикнул, прицелился и нажал курок. Беззвучно пролетела трассирующая пуля калибра 7,62 миллиметра и ближайший уличный фонарь лопнул, однако характерного звука лопающегося стекла почему-то не было. Он снова прицелился – и следующий фонарь лопнул тоже. Двенадцать раз клацал курок рогатки, до тех пор, пока на всей улице не осталось только два далеких огонька – это начали светиться в темноте хомячиные глаза. Даже остроглазая госпожа Разумовская, выгляни она в этот момент на улицу, и то не смогла бы ничего увидеть. Ильич бросил рогатку обратно в карман пиджака и зашагал по улице к дому ╧ 4. Подойдя, он уселся на каменную ограду рядом с хомячком. Ни разу не взглянув в его сторону, он вскоре заговорил с ним.

– Хгеновая конспигация, Гегина Михайловна. Забавно встгетить вас здесь.

Он повернул голову, рассчитывая улыбнуться джунгарскому хомячку, но того больше не было. Пришлось улыбнуться женщине довольно нелепого вида. Женщина была облачена в дешевое ситцевое платье. Ее неопределенного цвета волосы были собраны в неряшливый пучок. И она определенно была чем-то озабочена.

– Откуда вы узнали, что я это я? – спросила она.

– Моя догогая, я ни разу не видел, чтобы хомячки так нелепо показывали факи пустому месту.

– Покажешь, если просидишь весь день любуясь на этих жирных уродов, – ворчливо сказала проффесор Регина Михайловна Макдональдс.

– Весь день? Это агхинелепо! Вы что, не стали пгаздновать? По догоге сюда я видел по меньшей мере десяток сабантуев.

Проффесор Макдональдс сердито фыркнула.

– О, разумеется, все празднуют, – бросила она недоВоланно. – Казалось бы, можно ожидать большей осторожности, но нет – даже хумансы заметили, что что-то происходит. Это было у них в новостях. – Она кивнула головой в сторону темных окон гостиной дома Разумовских. – Я слышала. Разноцветные птицы, выпадение залуп... А что вы хотели, они же не полные идиоты. Они не могли не заметить. Выпадение залуп в Западной Украине! Голову даю на отсечение, это работа какого-то москаля, или даже кацапа!

– Вы не должны сегдиться, – мягко укорил Ильич. – За последние одиннадцать лет нам гедко пгиходилось гадоваться.

– Я знаю, – раздраженно сказала проффесор Макдональдс. – Но это еще не значит, что нужно сходить с ума. Все попросту потеряли бдительность! Подумать только, разгуливать среди бела дня по улицам в простынях! Ведь пойдут слухи!

Она бросила игривый взгляд на Ильича, словно ожидая возражений, но он ничего не сказал, и тогда она продолжила:

– Лучше не придумаешь – в тот самый день, когда Хуй-Знает-Кто наконец-то сдох, хумансы узнают о нашем существовании. Полагаю, он и правда сдох, как вы считаете, Владимир Ильич?

– Очень на то похоже, – ответил Ильич . – Нам есть за что быть благодагными. Хотите чупачупс?

– Что?

– Чупачупс. Это такая хумансовая конфетка, очень помогает настгоится на огальный секс.

– Нет, спасибо, – изрекла проффесор Макдональдс неодобрительно, как бы показывая, что сейчас не время для орального секса. – Как я уже сказала, несмотря на то, что Хуй-Знает-Кто сдох...

– Моя дорогая пгофессор, я уверен, что такая газумная геволюционегка как вы может себе позволить называть его по имени. Вся эта чушь, «Хуй-Знает-Кто»... Одиннадцать лет я пытаюсь заставить людей называть его настоящим именем: ВоланДляБадминтона.

Проффесор Макдональдс вздрогнула, но Ильич, который в это время отлеплял от чупачупса обертку, ничего не заметил.

– Все только сильнее запутывается, когда мы называем его «Хуй-Знает-Кто». Я не вижу никаких пгичин, почему бы мы не могли пгоизносить имя ВоланДляБадминтона.

– Понимаю, – проффесор Макдональдс одновременно и ужасалась, и восхищалась смелостью Ильича, – но вы отличаетесь от остальных. Всем известно, что вы единственный, кого Хуй-Знает... ну хорошо, ВоланДляБадминтона, боится.

– Вы мне льстите, – спокойно сказал Ильич, – у ВоланДляБадминтона есть такие возможности, котогых у меня никогда не будет. У него, в конце концов, хуй до земли!

– Только потому, что вы не захотели тоже отрезать себе ноги.

– Как хогошо, что сейчас темно. Я не кгаснел так с тех пор, как услышал от мадам Стебли, что ей нгавится жесткое доминигование.

Проффесор Макдональдс бросила на Ильич а острый взгляд:

– Попугаи – херня по сравнению со слухами, которые носятся в воздухе. Вы знаете, что все говорят? О том, почему он сдох? О том, от чего он отбросил копыта?

Было заметно, что проффесор Макдональдс наконец подошла к теме, которая волнует ее больше всего и которая была истинной причиной того, что она весь день просидела на холодной каменной ограде – ни в виде хомячка, ни в виде женщины, она еще ни разу не смотрела на Ильича более cексуально. Было ясно, что, независимо от того, что говорят «все», сама она не собирается радостно мастурбировать прежде, чем получит разрешение от Ильича. Ильич, между тем, молча разворачивал следующий чупачупс.

– Говорят, – настойчиво продолжала проффесор Макдональдс, – что прошлой ночью ВоланДляБадминтона объявился в Новоподрезково. Он пришел за Потными. По слухам, Лэйла и Гиви Потные – они – оба два – погибли.

Ильич кивнул головой. Проффесор Макдональдс охнула.

– Лэйла и Гиви... не могу поверить... я не хотела этому верить... О, Владимир...

Ильич протянул руку и похлопал ее по ягодицам.

– Я понимаю... понимаю... – сдавленно произнес он.

Проффесор Макдональдс продолжала говорить, но голос ее дрожал:

– Это еще не все. Говорят, он пытался выебать сына Потных, Гарика. Но не смог. Не смог выебать маленького мальчика. Никто не знает, как и почему, но говорят, что, когда ВоланДляБадминтона ударил его хуем по лбу, у него презерватив лопнул – и поэтому он стал импотентом и сдох.

Ильич мрачно кивнул.

– Это... правда? – дрогнувшим голосом выговорила проффесор Макдональдс. – После всего, что он сделал... после того, как он стольких отымел... не смог трахнуть маленького ребенка? Это просто невозможно... чтобы его потенцию разрушило именно это. Но как, во имя Меня, Гарику удалось сохранить девственность?

– Нам остается только гадать, – отозвался Ильич , – мы этого никогда точно не узнаем.

Проффесор Макдональдс достала кружевной платочек и принялась промокать глаза. Ильи громко рыгнул, вытащил из кармана пластмассовые часы и посмотрел на них. Это были очень странные часы. На них не было никаких цифр; вместо цифр на маленьком экране мерцали невнятные еврейские закорючки. Тем не менее, Ильич, видимо, хорошо разбирался в своих часах, потому что вскоре убрал их в карман и промолвил:

– Оггомаг запаздывает. Между пгочим, это он сказал вам, что я буду здесь?

– Да, – ответила проффесор Макдональдс, – и, думаю, вы вряд ли признаетесь, почему именно здесь?

– Я пгишел, чтобы отдать Гагика его дяде и тете. Это единственные годственники, которые у него остались.

– Но это ведь не те... Это не могут быть те мудилы, которые живут в этом доме? – вскричала проффесор Макдональдс, вскакивая на ноги и указывая на ╧ 4. – Ильич ... вы не можете. Я наблюдала за ними весь день. Невозможно найти людей, которые были бы меньше похожи на нас. И еще этот их сын!.. Я видела, как он ругался матом, требуя конфет, всю дорогу, пока они шли по улице. Чтобы Гарик Потный жил с ними! Давай лучше его усыновим!

– Здесь ему будет лучше всего, – отрезал Ильич . – Его дядя и тетя смогут объяснить ему за жизнь, когда он немного подгастет. Я написал им письмо.

– Письмо? – слабым голосом переспросила проффесор Макдональдс, снова опускаясь на ограду. – Вы что, Ильич, думаете, что это можно объяснить в письме? Эти дебилы никогда не умели читать! Он будет знаменитым – легендой – я не удивлюсь, если в будущем сегодняшний день назовут Днем Гарика Потного – о нем напишут книги – его имя будет знать каждый спиногрыз!

– Нахген не надо!, – Ильич обеспокоенно поглядел поверх очков. – Всей этой фигни достаточно, чтобы вскгужить голову любому. Стать знаменитым ганьше, чем научишься ходить, гадить и говогить! Знаменитым из-за чего-то, чего сам не можешь вспомнить! Знаменитым, даже еще толком не опгеделившись со своей сексуальной огиентацией! Газве вы не понимаете, насколько ему же самому будет лучше, если он выгастет в стогоне от подобной шумихи и узнает пгавду тогда, когда будет готов стать пионегом?

Проффесор Макдональдс хотела было что-то возразить, но передумала. Помолчав, она сказала:

– Да-да, конечно, вы правы, Ильич. Но как мальчик попадет сюда?

Она подозрительно оглядела его штаны, как будто угадывая под ними очертания эрегированного хуя.

– Его пгивезет Оггомаг.

– Вы думаете, это – разумно – доверять Огромагу такие важные вещи?

– Я бы довегил Оггомагу свою жопу, – сказал Ильич .

– На вашем месте я бы тоже ему доверила жопу, он в конце концов стопроцентный натурал, да еще с уклоном в зоофилию, – неохотно объяснила проффесор Макдональдс, – но вы не можете закрывать глаза на то, что он долбоеб. Он всегда стремился... А это еще что за херня?

Низкий рокочущий звук нарушил тишину улицы. Пока Ильич и проффесор Макдональдс озирались по сторонам, ожидая увидеть хер знает что, звук становился все громче и громче; вскоре он стал настоящим ревом, тогда они посмотрели вверх – и тут прямо с неба на дорогу спикировал летающий танк.

Танк был зеленый, лязгающий и огромный, но казался крошечным по сравнению со своим механиком-водителем. Видитель этот был примерно раза в два выше и по крайней мере в пять раз толще обычного человека. Он выглядел как-то заведомо больше допустимого и казался диким – зеленая слегка чешуйчатая кожа, длинные лохмы кустистых рыжих волос и косматая борода, заплетенная в косички, почти полностью закрывали лицо, оранжевые клыки торчали из под нижней губы, ладони были размером с крышку мусорного бака, пальцы заканчивались толстыми желтыми когтями, а ноги в грязных кирзачах напоминали куски говна. В громадных мускулистых руках он держал нечто, завернутое в грязные одеяла.

– Оггомаг, – с облегчением выдохнул Ильич. – Наконец-то. А где ты взял танк?

– Спиздил, проффесор Ильич, гражданин начальник, – ответил гигант, осторожно слезая с брони. – То есть юный Сидор Черный сдал его мне напрокат, господин.

– По догоге никаких пгоблем?

– Почти никаких, господин. Дом почти полностью разрушен, радиация зашкаливает, но мальца удалось вытащить до того, как ликвидаторы начали дезактивацию. Гаишники тормозили трижды, в последний раз делали малому личный досмотр, но ничего не нашли. Полный порядок! Он проссал памперс ровно в руках мусора!

Ильич и проффесор Макдональдс склонились над свертком. Внутри, еле видимый, крепко спал младенец. Под реденькими чернявыми волосиками, на лбу, был заметен шрам необычной формы, напоминавший букву Х.

– Это сюда ударил хуем... – прошептала проффесор Макдональдс.

– Да, – отозвался Ильич . – Этот шгам останется у него на всю жизнь.

– А нельзя что-нибудь с этим сделать, Ильич?

-А нахега? Шгамы могут оказаться полезными. У меня, напгимер, есть шгам на пеннисе, так он згительно увеличивает его газмер на пять сантиметгов! Пги случае покажу! Что ж, давай его сюда, Оггомаг, надо завегшить это ггязное дело.

Ильич взял Гарика на руки и повернулся к дому Разумовских.

– А можно... Можно попрощаться с ним, сэр? – попросил Огромаг. Он склонил большую лохматую голову над Гариком и поцеловал его взасос. Потом, неожиданно, Огромаг завыл как раненный пес.

– Шшш! – зашипела проффесор Макдональдс. – Это уже педофилией попахивает!

– И-и-извиняюсь, – зарыдал Огромаг, вынимая гигантский перепачканный носовой платок и пряча в нем свою физиономию. – Я не могу-у-у! Он такой маленький, чистый, невинный...

– Конечно, конечно, это очень грустно, но только возьми себя в руки, Огромаг, не то нас заметут, – зашептала проффесор Макдональдс, ободряюще похлопывая Огромага по руке, в то время как Ильич перепрыгнул через низенькую садовую ограду и направился к входной двери. Он аккуратно положил Гарика на порог, вытащил из кармана пиджака письмо, просунул его между одеялами и вернулся к своим спутникам. Целую минуту они молча глядели на крошечный сверток; плечи Огромага сотрясались от рыданий, проффесор Макдональдс отчаянно моргала, а мерцающий свет, обычно струившийся из лысины Ильича, казалось, потух.

– Что ж, дело сделано, – наконец сказал Ильич . – Оставаться больше незачем. Лучше пойдем и пгисоединимся к застолью.

– Ага, – у Огромага был сильно заплаканный голос. – Мне еще надо оттащить броню в боксы. Д'сданья, проффесор Макдональдс – проффесор Ильич, барин, сэр.

Утирая ручьи слез чешуйчатой рукой, Огромаг запрыгнул в люк механика-водителя; с ревом танк взвился в воздух и скрылся в ночи.

– Надеюсь, ского увидимся, пгофессог Макдональдс, – поклонился Ильич. Проффесор Макдональдс в ответ высморкалась в платочек.

Ильич развернулся и пошел прочь по улице. На углу он остановился и вытащил продолговатый ребристый предмет. Он дернул за прикрепленное к предмету кольцо, широко размахнулся, метнул и улица 75 лет со дня рождения лошади Маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного засияла светом оранжевой световой вспышки, при свете которой он смог увидеть толстого хомячка, скользнувшего за угол на другом конце улицы. На пороге дома ╧ 4 еле-еле виднелся грязный маленький сверток.

– Удачи тебе, Гагик, – пробормотал Ильич, развернулся на каблуках – и исчез.

Легкий ветерок пошевелил аккуратно подстриженные кустики улицы 75 лет со дня рождения лошади Маршала Советского Союза Семена Михайловича Буденного, молчаливой и опрятной под чернильными небесами. В любом другом месте, но только не здесь можно было ожидать загадочных и удивительных событий. Гарик Потный повернулся в одеяле, но не проснулся. Маленькой ладошкой он сжимал крошечную пипиську, и спал крепко, не зная, что он особенный; не подозревая, что он знаменитый; не ведая, что через несколько часов ему предстоит проснуться под вопли госпожи Разумовской, которая выйдет на крыльцо с молочными бутылками, запнется об него и нехило навернется с крыльца... Он не знал, что в это самое время люди, собравшиеся по всей стране на масштабные пьянки, поднимают бокалы и произносят восторженными голосами: «За Гарика Потного – мальчика, рожденного жить!»