Текст книги "Повести и Рассказы (сборник)"

Автор книги: Владимир Покровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц)

– Не твоего ума дело, – сказал пес понуро. – У нас Зена куда-то пропала.

– Так он лопнул или не лопнул? – теряя терпение, спросил Ампер.

– А ну, тебя к черту! Нет у нас никакого телевизора.

– А ну-ка, пусти!

Ампер отодвинул пса в сторону и прошел в гостиную.

Посреди обеденного стола стоял телевизор.

– И не стыдно, – сказал Ампер, – как только разговор о телевизоре, так ты сразу начинаешь врать. Вот же он!

Пес посмотрел на телевизор.

– Телевизор здесь, а Зены нет, – устало проговорил он.

– Нету Зены, – грустно сказал Эльменгенайло, ворочаясь под диванной подушкой, – и не звонила и не заходила…

– Погоди, – сказал Ампер, – сначала телевизор.

Он подошел и нажал на кнопку включения. Телевизор дернулся, погудел и затих.

– Не заводится он, – сказал Эльменгенайло. – У нас теперь света тоже нету. Выключили.

– Та-ак. Ну-ну. – Ампер выразительно завел глаза. – Порядочки! Что делать дальше будем?

– Пошли искать, – безнадежно сказал пес.

– Ничего не знаю, – сказал Эльменгенайло. – Мне за подушкой сидеть приказано.

– Ну и сиди, клоп тараканный! – рявкнул пес. – А мы пойдем. Правда, Ампер Лександрыч?

– Пошли. – Ампер с грустью взглянул на свое любимое кресло и направился к двери.

Они спустились к морю, только теперь моря не было, а была река, и куда-то пропали телеграфные столбы. Между двух хилых березок была натянута веревка и на ней уныло полоскались два полотенца.

Покричали Зену, но никто не ответил.

Повернули обратно. Прошли мимо пивной.

– Зайдем? – предложил пес. – Я угощаю. Может быть Зену встретим.

Они вошли в пивную и первое, что увидел Ампер, была Зена. Она стояла за прилавком в белой шапочке и протирала граненные стаканы.

– Смотри, – сказал Ампер псу. – Зена.

– Это не та Зена.

– Ну как же не та? – растерялся Ампер. – Да не может этого быть. Что я Зену не знаю, что ли?

Он подошел к прилавку.

– Зена, здравствуй!

– Привет! – сказала Зена.

– Это ты?

– А кто? Тетя из Маршанска? – заворчала Зена. – Спрашивает еще? Собаку привел. Что надо?

– Я ж тебе говорил, – сказал пес, – это Зена от первого мужа.

– Зена, ты меня помнишь? – спросил Ампер.

– Брать что будете или как? Некогда мне вас всех тут помнить7

– Два пива.

– Мелочь давайте, – сказала Зена, – у меня сдачи нет.

Они отошли к столику и торопливо выпили пресную теплую жидкость. Когда они уже собирались выходить, какой-то мужчина взял Ампера за плечо.

– Ты чего тут? – задышал он перегаром.

Ампер посмотрел на мужчину.

– Не понял.

– Я говорю, чего к моей жене пристаешь?

– Ты дай ему, дай как следует, – закричала Зена через весь зал.

– Вот что парень, – сказал мужчина, – вали-ка ты отсюда, и чтоб я тебя здесь больше не видел.

– Интер-ресно, – сказал пес, оттирая Ампера, – дядя ты собак боишься?

– Пса убери, я тебя сейчас бить буду, – сказал мужчина Амперу.

– И бешеных собак тоже не боишься? – спросил пес.

Шерсть на загривке у него стала дыбом, в глазах появилось багровое пламя, с морды капали клочья пены.

– Убери пса, гад! – заорал мужчина, отскакивая.

Пес встал на задние лапы и сгорбился. В передней лапе у него появился нож с голубым лезвием.

– Может ты еще ментов позовешь, фраер? – мужчина прилип к стене, завороженно глядя на нож.

Пес наступал, мелко пританцовывая.

– И как же, дядя, я люблю эти мелкие удовольствия, – смачно приговаривал он. – Прям, как выпью кружку, как залудят чего-нибудь покрепче, нет мне в жизни большего счастья, как перышком щекотать. Хищник я.

– Друг мой, – умильно сказал мужчина дрожащим голосом, – уберите вашу собачку.

– Во как мы заговорили, – сказал пес, – не любим острых ощущений. Хлипкие мы.

– Слушай, – сказал Ампер псу, – как тебя там? Хватит. Пошли уже. Ну его.

– Эй, вы там! – крикнула Зена. – Давайте отсюда. Мне еще здесь драк не хватало.

– Погоди, – сказал пес Амперу. – Я его сейчас. – Он уже подошел вплотную к мужчине. – Ну-ка, ты, рубашку на пузе расстегни. Попорчу.

– Не на… Не надо! Ну, я вас прошу, – бормотал мужчина, вжимаясь в стену, – я все скажу. Только не надо!

– Скажешь? – пес расстегнул пуговицу на рубашке мужчины и приставил нож острием к пупку.

– В-в-все скажу, – заторопился тот.

– Где Зена?

– Ка-ка-кая Зена?

– Ах, не знаешь…

– Знаю! – взвизгнул мужчина.

– Ну?

– Она на территории.

Пес недоверчиво хмыкнул, но нож опустил.

– Точно?

– Ну, я же вам говорю, – забожился мужчина. – Там она. Там!

– А если врешь?

– Так вы с ней сами поговорить можете. По телевизору.

– Ну, гляди, фраер, – сказал пес, – если врешь…

– Ой, ну да что вы! – сказал мужчина. – Чтоб я вам…

– Ладно, – оборвал его пес и повернулся к Амперу, – пошли домой. Телевизор смотреть.

Зена вышла из-за прилавка, вытерла руки о передник, подошла к мужчине и звонко хлопнула его по щеке.

– Зеночка, я тебе все объясню…

Ампер и пес вышли на улицу. Там царило всеобщее оживление. Какие-то люди, одетые на манер средневековых принцев таскали огромные камни и укладывали их поперек мостовой.

– Что творим, мужики? – спросил Ампер.

– Баррикаду строим, не видишь. – Сказал запыхавшийся принц, похожий на Юрку Зверева из типографии.

– А зачем? Революция что-ли какая?

– «Ре-во-лю-ция», – протянул принц, – Тут важное дело. Видал, как Время бежит?

– Видал, – сказал пес.

– А ты не встревай. Тебе вообще тут не положено, – сказал принц, похожий на Юрку, – псы до шестнадцати лет не допускаются. Ты лучше не гавкай.

Пес обиделся, но из любопытства решил сдержаться.

– Я говорю, – продолжал принц, – Время бежит. А вот мы хотим, чтобы оно постояло. Пусть отдохнет, правда?

– Интересно, – сказал Ампер, – а мне можно?

– А чего ж? Давай!

– Эй, товарищ, – сказал пес, – вы тут Зену случайно не видели? Не пробегала?

– Нет, это точно, как говорящий пес, так болтун. Это что ж закон такой? – сказал принц, похожий на Юрку, поправил пыльное жабо и побежал за новым камнем.

Баррикада получилась добротная, высотой в человеческий рост и толщиной в метр.

– Все. Шабаш, ребята, – сказал другой принц, на Юрку совсем не похожий, а похожий на Александру Петровну из первого отдела. – Теперь будем сидеть и ждать когда придет Время.

Время не заставило себя ждать. Сначала раздалось отдаленное громыхание, потом из-за угла появилась клешня, потом еще, и, наконец, они увидели все Время. Целиком. Зрелище было не столько страшное, сколько противное.

– То-овсь! – раздалась команда.

Ампер пошарил глазами в поисках оружия, но ничего не нашел и схватил булыжник. Пес возбужденно отирался возле него и спрашивал, дергая за рукав:

– Это Время такое, да?

– Пли!!!

Ампер оттолкнул пса и бросил булыжник в морду приближающегося чудовища. Время, осыпанное градом стрел, остановилось, мотая безглазой мордой.

– Пли!!!

– Именем короля! – добавил Эльменгенайло, появляясь откуда-то сзади.

Качая впившимися стрелами, Время медленно поползло вперед.

– Нет, ребята, так не пойдет, – сказал пес, и перепрыгнув через баррикаду бросился на чудовище.

Пес вцепился в горло Времени и после первого же укуса из раны чудовища хлынула черная жидкость и Время остановилось и закричало. Из-за баррикады снова полетели стрелы. Одна из них попала в пса, он кувыркаясь полетел на мостовую и сдох.

– Ну, как ты? – спросил Ампер, наклоняясь к нему.

– Я так и знал, так и знал! – сказал пес. – В общем, все. я умер. Увидишь Зену, передай ей привет. Скажи… – глаза его остекленели, он вытянулся и сдох еще раз.

Один из принцев радостно хлопнул Ампера по спине:

– Нет, ты понял? Уже двадцать минут, а оно не с места.

– Двадцать минут, – сказал Ампер. – Целых двадцать минут! Значит, Время все-таки идет. А чего же мы тогда остановили?

Чудовище стояло, покачиваясь на кончиках клешней, потом тело его подогнулось и со страшным грохотом оно рухнуло на мостовую. Затем подняло вверх окровавленное рыло и прошептало:

– Нас много. Всех не переостанавливаешь…

Ампер оглянулся. По парку, по соседним улицам, по площадям, медленно колыхались, брели сотни чудовищ. Принцы замерли в растерянности, а потом, тот, что был похож на Александру Петровну, сказал:

– Ребята, чье же это мы Время убили?

– Н-да, – сказал Эльменгенайло. – И песика загубили. Жалко собачку. Ну, я пошел.

И когда они подошли к тому углу, из-за которого вышло Время, сзади послышался голос пса:

– Меня подождите.

Пес брел за ними понуро и все время вздыхал.

– Эль! – сказал он. – Слыхал новость?

– Нет, а что такое?

– Меня снова убили. Я же им помог, а меня же и убили. А какой я был молодой и красивый! Можно бы жить да жить.

– Сквозь годы мчась… – сказал Эльменгенайло.

– Шутишь, – спросил пес. – Поглядел бы я на тебя когда бы тебя убили.

– Ну и что, подумаешь, делов-то! – бросил Эльменгенайло.

– Я бы на тебя бы посмотрел, как бы ты тогда шутил, – ныл пес.

Они вошли в дом. Эльменгенайло долго возился с ключами, открыл, наконец дверь и пропустил Ампера вперед.

– Ну, я включаю, – сказал Ампер.

– Гляди не лопни его, – простонал пес, укладываясь в кресло.

– Не каркай. – Ампер зажмурился и решительным жестом нажал на кнопку включения.

Телевизор мягко включился. На экране средневековые принцы строили баррикаду.

– Эй, вы, что тут делаете? – спросил Ампер.

Принц, очень похожий неизвестно на кого, положив камень на мостовую, вытер пот со лба и повернулся к Амперу.

– Время хотим остановить. Чем спрашивать, помог бы. Сейчас оно придет.

– Вы что-то перепутали, – сказал Ампер. – Это уже было.

– Брось, – сказал принц, – давай к нам. Сейчас начнется.

– Вот что, парни, – сказал Эльменгенайло, – шли бы вы куда-нибудь в другой телевизор. Нам с Зеной поговорить нужно.

– Выключи! Выключи его сейчас же! – заорал пес с кресла. – Сейчас меня опять убивать будут!

– Как хотите. – принц махнул рукой и отвернулся.

– Идет, идет! – закричали все.

И действительно, Ампер услышал уже знакомый грохот приближающегося Времени.

– Хоть звук уберите! – взвизгнул пес. – Как людей прошу!

Ампер выключил звук и наступила мертвая тишина, но в этой тишине еще громче, еще отчетливее слышалось громыхание приближающегося Времени. Пес разевал рот в крике, Эльменгенайло что-то доказывал, но ничего не было слышно, кроме этого громыхания.

Принцы замерли, припав к баррикаде. Грохот стих, и из-за угла осторожно выглянула Зена.

– Вот оно, настоящее Время, – сказал кто-то из принцев.

– Зена! – закричал Ампер, но звук был выключен и никто не услышал крика. Он снова включил громкость.

– Зена! Стой! Не ходи! Эй, вы там не стреляйте! Это не Время!

– Много ты понимаешь! – сказал принц, похожий непонятно на кого. – То-овсь!

Пес молнией влетел в телевизор и вцепился в шею принца. Тот закричал тонким голосом и началась свалка. В это время из-за угла вышла Зена. За ней, нагнувшись в полупоклоне, семенил старичок с черной повязкой на рукаве.

Брезгливо приподняв юбку кончиками пальцев, Зена вскочила на баррикаду, спрыгнула вниз, и не обращая внимания на своего спутника, который замешкался по другую сторону, приблизилась к Амперу.

– Где ты шлялся? – спросила она.

– Это я-то шлялся. – Обиделся Ампер. – Мы тебя искали-искали, а ты тут хаханьки с посторонними мужчинами.

– Это он про меня, – с удовольствием вставил старик с черной повязкой на рукаве. Он уже вскарабкался на баррикаду и теперь пытался с нее слезть. – Это он меня посторонним мужчиной называет. Хамло.

– Помолчите, пожалуйста, я не с вами разговариваю, – сказал Ампер. – Зена, как ты могла? Мы все тебя ищем-ищем…

– Ты тоже искал? – строго спросила Зена Эльменгенайло.

– Что ты, что ты? – испугался тот. – Я под подушкой сидел.

– Врешь.

– Ну совсем немножко, – сказал Эльменгенайло. – Всем можно, а мне нельзя, да?

– И он искал, все мы искали, а ты… – Ампер укоризненно вздохнул. – Меня даже убили один раз.

– Кого это убили? – вскрикнул пес, выбираясь из свалки (принцы молчаливо и ожесточенно мутузили друг друга) – Кого это убили? Что же ты врешь? Его убили! Ха-ха! Это меня убили, я тебе еще привет передавал, Зеночка.

– Ну, какая разница, – сказал Ампер.

– Ничего себе «какая разница»!

– Все правильно, – сказал Ампер, – ты – это я, и Эльменгенайло – тоже я. Значит, меня тоже убили.

– Это все, конечно, так, – с язвительной миной сказал пес, – только убили все-таки меня, а не кого другого. Эль, ты помнишь как тебя убивали?

– Вообще-то нет. – Честно признался Эльменгенайло, – Но раз он говорит…

– Он тебе наговорит, а ты слушай, – сказала Зена. – Ты зачем меня искал? Выкладывай, да поскорее, у меня времени нет.

Ампер замялся.

– Да, я… Если ты помнишь, нам с тобой один вопросик надо решить.

– Помню я твой вопросик, – сказала Зена, – ладно, пошли7

– Э, нет, так дела не пойдут, – сказал старик с черной повязкой на рукаве, подходя к Зене. – А как же я?

– А ты с ними вот разбирайся, – сказала зена, кивнув на дерущихся принцев.

– Вот как? – сказал старик. – Ну, уж нет. Вы, товарищ, – обратился он к Амперу, решайте свои вопросики в другом месте и с другой Зеной, а мы пошли. До свидания. – Он высунул руку из экрана и выключил телевизор. Телевизор стал пухнуть.

– Сейчас лопнет! – закричал Эльменгенайло. – Спасайся, кто может!

Но телевизор не лопнул. Он надулся до размеров автомобиля и стал медленно подниматься к потолку. Потолок треснул, в проломе показалось небо. Ампер схватил за сетевой шнур и его потянуло вверх.

– Выключи его! Выключи! – надрывался Эльменгенайло где-то далеко внизу.

Телевизор летел теперь на большой высоте, шнур раскачивался, и Ампер никак не мог подобраться к кнопке выключения. Он лез по шнуру уже бесконечно долгое время, и за это время с ним произошло такое множество самых разнообразных событий, что он уже не помнил ни этих событий, ни того, зачем он так упорно взбирается наверх. Однако, все кончается. Кончилась и бесконечность, а когда она кончилась, Ампер все-таки добрался до кнопки и нажал на нее. Тут же открылась дверь и из нее с криком ужаса вылетела Зена. Ампер едва успел втащить ее в гондолу.

Они летели на высоте семь тысяч метро и температура за бортом равнялась минус двадцати пяти градусов по Цельсию, но этого не чувствовалось.

Зена обнимала Ампера и что-то ему рассказывала. Она нежно целовала его в лицо и говорила, что всегда любит только его, и Ампер с радостью чувствовал, что это так и есть, а Зена жаловалась, жалела его, потом снова принималась что-то рассказывать.

Они летели над морем. Море было синим до боли, до восторга, а поперек моря протянулась длинная-длинная ниточка моста. По мосту медленно плыла маленькая белая точка.

ПЛАНЕТА, ГДЕ ВСЕ МОЖНО

Многие говорят, что у Тима Камеррера с Аккумуляторной Станции золотые руки, что в смысле мастеровитости он вылитый бог, но это неправда. Тим просто надувает людей, когда хвастает, будто все может.

Тоже мне, бог выискался. Ничего он не может. Никто и никогда не видел, чтобы из рук Тима вышло что-нибудь путное. Он великий лентяй. Но все почему-то верят, когда Тим хвастает, что у него золотые руки.

Он живет с одной дамочкой в том самом доме, где склад. Дамочку зовут Мария и большей стервы, чем она, поверьте честному слову, не упомнят и старожилы. У нее самый визгливый голос и самые бешеные глаза. Никто не понимает, что в ней Тим нашел такого прекрасного и как он может с ней уживаться. У них что ни день, то скандал. Иногда, под настроение, Тим колотит Марию, а иногда и она сама задает ему взбучку. Руки-то у нее слабенькие, так что она не дерется, а царапается словно кошка. Пожалуй, даже лучше, чем кошка. Определенно, лучше.

И все-таки Тим живет именно у нее.

Еще у Тима есть отец, Анатоль Максимович Камеррер, внук одного крутого комконовца, но совсем не такой кровожадный. Никто и не припоминает ему, что он внук комконовца, и даже особенно не сторонятся. Мало ли кто чей внук. Это если так вспоминать…

Тем более, что Тим давно уже от него ушел. Когда его спрашивают, почему это ты, Тим, не живешь со своим отцом, а делишь койку с самой отпетой стервой Поселка, он (при желании) объясняет все очень просто. Он говорит:

– Я очень не люблю его бить. Он слабый и вечно лезет на меня с кулаками. Кровь у меня тогда закипает и я его бью. Он, причем, на меня всегда только замахивается. Он за всю жизнь ни разу меня не ударил. Но стоит ему замахнуться, кровь у меня тут же закипает и я его бью. Мне потом его очень жалко. Да и вообще не годится собственного отца за каждый замах мордовать. А поделать с собой я ничего не могу – уж очень не люблю, когда на меня замахиваются. Вот поэтому я от него и ушел.

Тим никогда не связывает эти два понятия – отец и Комкон. Вообще никто даже и не знает, что он думает о Комконе. Когда заходит речь о Комконе, он отмалчивается. Не то, чтобы боится чего-то, – просто на Комкон ему глубоко начхать. А ругать не любит – наверное, какое-то у него атавистическое уважение к комконовцам. Так бывает.

Про отца своего Тим всегда говорит то же самое, что и отец про себя – что в прошлом тот был отличным пилотом-межзвездником. Что даже есть на свете звезда, названная в его честь – Анатолия. И еще говорит он иногда про какую-то тайную планету, открытую то ли отцом, то ли другом отца. Планету, Где Все Можно.

Тиму говорят:

– Ты что, сдурел, старый? Как можно о таком говорить серьезно? У каждого дальнего пердуна есть байка про тайную планету, они же все свихнулись на этом. Мифы у них такие, это у них чисто профессиональное. И потом, что значит – все можно? Что здесь такого особенного? У нас тоже все можно – в разумных, конечно, пределах.

На что Тим с презрением отвечает:

– Чихать я хотел на ваши разумные пределы.

Отец его живет, вообще говоря, плоховато. Однажды, лет двадцать-тридцать назад, случилась с вегикелом, где он работал, большая неприятность, и вроде бы по его вине. Во всяком случае, его отстранили и лицензию на полеты окончательно отобрали. Тогда он так запил, что пришлось его отправить на пенсию в неполных тридцать четыре года. Раньше-то он жил будто бы на Земле, а потом до того докатился, что осел здесь.

А здесь он ничего не делает, только пьет. И вообще он считается самым пропащим во всем Поселке. Но его уважают. Хотя в целом довольно странно относятся.

Иногда Тима спрашивают, мол, как же это так получилось, Тим, что ты здесь с ним, а матери с вами нету? Он тогда надувается как индюк и говорит, что это семейная тайна.

* * *

Однажды Тим сказал Марии:

– Пойдем, Мария, проведаем моего отца. Что-то я давно к нему не ходил.

На что Мария сразу взъярилась и ответила ему так:

– Знать твоего папашу, этого алкоголика вонючего, я не желаю. Я уж скорей утоплюсь, чем в его сарай говенный, паршивый, гадостный, грязный, жирный, сальный, омерзительно липкий, хоть ногой ступлю. Меня там сразу стошнит.

После чего они подрались и Тим победил.

Мария никогда не плачет, если Тим изукрасит ей физиономию. В таких случаях она забирается с ногами в свое любимое кресло и смотрит оттуда прямо перед собой. И глаза у нее косеют от бешенства.

Тогда Тим уходит от нее на всю ночь. Потому что оставаться с Марией в такой ситуации равносильно самоубийству. Вы не знаете, что это за стерва. А Тим знает. Однажды он остался по недомыслию, потому что чувствовал себя виноватым и хотел помириться. Он потом с неделю ходил до невозможности изумленный. А лицо долго закрывал маской из пластыря. Ребята изо всех сил старались не хохотать. Он потому что на них зыркал.

А в тот раз, когда он захотел с Марией навестить своего отца, он победил и потому ушел от Марии с намерением дома не ночевать. В ближайшем магазинчике он взял две бутылки «Забористого» и направился к Анатоль Максимовичу. Во-первых, потому что так и так собирался туда идти, а во-вторых, куда ему еще было податься на ночь глядя, да еще с расцарапанной физиономией. Он с расцарапанной физиономией на людях показываться не так чтоб очень любил. Не то что при отце.

Он пришел к отцу, и тот долго открывал ему двери, потому что был поздний вечер, а вечером Анатоль Максимович становился очень медлителен.

Отец спросил:

– Что тебе надо, сынок?

На что Тим ответил без утайки:

– Я пришел в гости. У меня две бутылки вина.

Тогда отец сказал:

– Заходи. Только есть у меня нет.

– Это ничего. Я поужинал, – ответил Тим.

И они сели за стол, и чокнулись, и сморщившись, сделали по маленькому глоточку. Но стоило им разговориться, как оказалось, что бутылки уже пустые.

Но это ничего, сказал отец, я сейчас сбегаю, и сбегал, а потом еще, и только после третьей очереди начался у них разговор, из тех, по которым так тосковал Тим, ругаясь со своей стервой или бешено перебирая ногами короткие улочки Поселка в поисках смысла жизни.

Если конкретнее, это был не разговор, а монолог отца, куда Тим изредка вкраплял сочувственные замечания. Отец рассказывал истории из своей прошлой жизни.

И хотя вся эта прошлая жизнь была втиснута в девять неполных лет странствий по Дальнему Космосу (в основном, по Крайнему Югу), историй у отца было невероятное множество. Тим с детства знал их все чуть ли не наизусть, но как ребенок любил слушать снова и снова. Отец тоже никогда не уставал их рассказывать. Он рассказывал их помногу, иногда с вариантами, а заканчивал Планетой Где Все Можно. То есть он нечасто добирался до рассказов об этой планете, но если уж добирался, то ничего другого уже не вспоминал.

– Ну что, теперь про ту парочку, что встретил на Экапамире?

– Нет. Вот ты давно не рассказывал про ту женщину, что упала.

Отец ласково улыбался и говорил:

– А-а-а.

Минуты на три он замолкал, заново переживая давно не существующие в жизни события. Затем поднимал удивленные глаза и начинал рассказывать.

Рассказ «Про Ту Женщину, Что Упала» Тим знал почти наизусть. Он даже все варианты рассказа хорошо знал. Война всегда привлекала его, казалась чем-то очень далеким и для условий Аккумуляторного Поселка просто немыслимым. Тиму всегда казалось, что рассказ этот объясняет не только сущность войны, но и сущность жизни, хотя в чем она, эта сущность, никогда точно сказать не мог – вроде как бы и точно объясняет, но не для него, не для Тима.

Отец был там в составе комконовского экспедиционного звена, которое официально в экапамирские конфликты не вмешивалось, а только вроде как пыталось проверить слухи о неопознанных летающих насекомых, которые могли оказаться Странниками. Неофициально Комкон помогал «рыжим» – совершенно непонятно почему. Хотя, если бы он помогал «семиконечникам», ясности бы это тоже не принесло – причины экапамирской войны со сроком давности уже около столетия, представляли собой невероятно запутанную смесь из вендетт, родовых разногласий, битв за власть, а также и битв против власти Метрополии, и выбрать из двух сторон ту, которую Метрополии следует поддержать, было невозможно.

Но все равно Комкон помогал «рыжим». В тот раз экспедиционное звено нанесло «семиконечникам» решающий удар, разогнало их войска по самым дальним закоулкам гиперпространства и последние несколько дней занималось чисткой территории.

Рассказ был очень простой. Отряд Анатоль Максимовича заблудился в снегах, потерял технику и выбирался к своим на подвернувшемся снегоходе (здесь отец каждый раз по-разному рассказывал о том, кому именно, как и какой ценой этот снегоход подвернулся). Утром они нарвались на засаду семиконечников. Те вышли перед снегоходом и – не иначе как с ума сошли – принялись стрелять в них из обыкновенных охотничьих автоматов. Отряд отца открыл по семиконечникам огонь из уставных скварков и семиконечники разбежались. Несколько человек побежали вправо, к зарослям змеиного дерева, а двое – влево, но тоже к зарослям змеиного дерева, потому что в тех краях Экапамира никаких других пейзажей, кроме снега и зарослей змеиного дерева, в наличии просто нет.

И они бы все убежали, потому что люди Анатоль Максимовича стреляли неохотно, да и потом из той парочки, что побежала влево, один семиконечник был женщиной. Это странно, что среди семиконечников оказалась женщина, но такая уж у Анатоль Максимовича была история, и теперь уже никак не узнать, почему это женщина в компанию семиконечников затесалась.

Люди Анатоль Максимовича не привыкли стрелять по женщинам, но именно ее они и подстрелили. Подстрелили нечаянно и не насмерть – пожгли ногу. Женщина упала и тогда тот, кто с ней убегал к змеиным зарослям, тоже остановился и даже подбежал к ней и склонившись, над ней стоял. И тогда все остальные семиконечники тоже остановились.

Они могли бы сто раз убежать, никто в них и стрелять бы не стал после того, как их женщине пожгли ногу, но они остановились и пошли к женщине. Там их и взяли.

– Мы подошли к ним, – рассказывал отец, – построили и быстренько расстреляли, потому что нам некогда было с ними возиться – нас ждали.

– Вот эта вот ваша простота расстрела! – говорил обычно Тим, если отец в своем рассказе благополучно до конца добирался.

Анатоль Максимович в этом месте всегда задумывался и с большим протестом возражал Тиму.

– У нас на них просто никакого времени не было, – говорил он.

На этот раз Анатоль Максимович добрался только до змеиных зарослей, стал рассказывать про них, а потом вообще перешел к другой истории – «Как Мой Помощник Отдавал Честь». Сбившись в середине и здесь – а это всегда бывало с Анатоль Максимовичем, он перескочил еще куда-то. После пяти-шести историй, так и не добравшись до Планеты, Где Все Можно, он стал меняться. У него сильно покраснела физиономия и это был первый признак того, что скоро начнется драка. Тогда Тим сказал:

– Пап, а, пап?

– Не перебивай, щенок! – ответил Анатоль Максимович голосом, очень от злобы запыханным. – Не видишь, я говорю!

– Ты послушай, пап, важно.

– Н-ну?

Анатоль Максимович поднял на него на него пару глаз, уже мутных и мало соображающих, посмотрел, словно прицелился, и рот при том перекособочил.

– Ты, пап, только, пожалуйста, не перебивай, – начал Тим голосом, напротив, до невозможности рассудительным. – Ты, пап, когда пьешь, под конец звереешь и никому от этого ничего приятного нет.

– А мне плевать на твои приятности, щенок! – веско возразил Анатоль Максимович.

– Пап, – сказал Тим, – Я вот что тебе предлагаю. Видишь таблетку?

Он протянул к нему ладонь, на которой лежала желтая такая горошина, очень похожая на подвыдохшийся аккумуляторный кристалл, которые вот уже пятьдесят, если не все сто, лет выпускает наша энергетическая промышленность. Но это, конечно, был не кристалл. Тим не позволил бы себе так подло шутить с собственным отцом.

Анатоль Максимович ударил Тима по ладони и таблетка покатилась по полу, пока не застряла в огромной щели.

– Ничего, – ответил на это Тим, – у меня еще есть.

– У него еще есть, – с угрозой в голосе сказал отец.

– Да ты послушай, я давно хочу тебе предложить. А то каждый раз обязательно нехорошо получается – мы так здорово всегда начинаем, а под конец обязательно деремся. Ну прямо закон природы. А таблетка эта – ты слушай, слушай, пожалуйста! – она не то чтобы там снотворная или успокоительная, она умиротворяющая. Она бешеного ханурга в ласкового котенка превратить может.

Тяга к непознанному всегда была свойственна Анатоль Максимовичу. Услышав предложение Тима, он на время позабыл гнев, потому что в нем проснулся исследователь.

Он тяжело наклонился над щелью и с интересом, на вид скептическим, стал таблетку разглядывать. Потом с сожалением вздохнул.

– Нет, ничего не получится, – сказал он, вздохнувши. – На меня таблетки не действуют. Чего только в жизни не перепробовал – все зря. Не берут они меня. Маленькие какие-то.

– Эта возьмет, – убеждал Тим. – Она еще сильней забирает, если человек выпил. Я знаю. Это в лечебницах на самых буйных испытывали. Креопаксин, слышал?

– Нет, не слышал, – признался Анатоль Максимович сыну. – И что? Что дальше-то будет?

– А дальше, – сказал Тим, – ты такую таблеточку принимаешь, как только злобу в себе почувствуешь. Даже для верности две возьми. Ты их глотаешь и мы мирно продолжаем нашу с тобой беседу. И тебе хорошо, и мне.

– Ну-ка? – сказал Анатоль Максимович. – Дай-ка попробовать.

Он уже совсем забыл о том, что в нынешнем своем состоянии должен злиться. В глазах, сквозь пьяную бычью тупость, просверкнул интерес. Ребенку показали игрушку, подумал Тим злобно, потому что он тоже опьянел и потому что он был сын своего отца.

Анатоль Максимович подержал таблетки на громадной красной ладони, слизнул их и задумчиво проглотил.

– Не горько, – сказал он и запил стаканом вина.

Снова потянулся мирный, такой любимый Тимом, треп.

Через полчаса они подрались, потому что Тим уж слишком назойливо приставал к отцу с одним и тем же идиотским вопросом: «Ну, как? Что чувствуешь?».

Они подрались и Тим ушел, безобразно ругаясь. А отец его еще долго бродил по темной квартире, заросшей волокнами грязи. Он непрерывно что-то шептал себе под нос, и жестикулировал, и утыкался лбом в холодное стекло, за которым тянулись однообразные серые постройки жилого квартала.

Потом, ближе к утру, он позвонил Тиму, а тот чертыхался спросонья и слышно было, как шипит его стерва.

И разговор дурацкий вышел какой-то, нескладный. Анатоль Максимович так и не понял, зачем звонил. У него жутко болела голова и во всем теле чувствовалась непроходящая мерзость. Он просто позвонил и все. Потому что снял трубку. А Тим расчувствовался.

– Я чего звоню, – придумал наконец Анатоль Максимович. – Ты третьего придешь? День рождения все-таки.

– Конечно, пап, – сказал Тим и подумал, что раньше после драки они по неделе не разговаривали.

Он лег в постель к своей стерве и стерва прижалась к нему доверчиво, и моментально уснула, и неудобно было лежать, и минут через пять он сказал, выпрастывая из-под нее руку:

– Сдай назад. Спокойной ночи.

– Идиот, – пробормотала она, не раскрывая глаз. – Какая ночь? Утро!

* * *

– Боб! – сказал Тим Бобу Исаковичу, когда они встретились на задах Аккумуляторной Батареи для ежедневного дружеского времяпрепровождения. – Ты не знаешь, где вегикел хороший достать?

– А чего его доставать? – невпопад хохоча, ответил ему Боб Исакович. – Ты его сделай. Вон же мастерские у нас, и инструмент всякий, и материалу навалом. Если у кого золотые руки, за день смастерить можно.

При словах «золотые руки» он захохотал особенно неприятным хохотом.

– Я чувствую, – обиженно сказал Тим, – что ты давно по морде не получал. И очень об том тоскуешь. Я так чувствую, Боб.

– Нет, – возразил ему Боб Исакович. – Ты ошибаешься, Тим. Я по морде получал только позавчера. Причем от тебя. Мне не кажется, что это было давно.

И добавил, чтобы переменить тему на менее неприятную:

– А зачем тебе вегикел, Тим?

– Понимаешь, третьего у отца день рождения. Мне ему подарок хочется подарить. И я вот что придумал. Он все время вспоминает то время, когда был дальним пердуном. Он тоскует, понимаешь? Ностальгия у него.

– Что ж не понять? Ностальгия, она…