Текст книги "Повести и Рассказы (сборник)"

Автор книги: Владимир Покровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц)

В культе творилось невообразимое. Я чуть не умер от боли. Яма была глубокой, и выбраться из нее я не мог. Когда боль немного притихла, я перевалился на спину и минут через пять потерял сознание. Или заснул – я не знаю.

Говорят, они меня долго искали.

Потом началась совсем невообразимая жизнь. Дурацкая игра во взаимное благородство.

Сейчас они на Земле, в Австралии. У них двое детей, девочка и мальчик. Девочка – старшая. Зовут Майя. Маечка. Девять лет. Моя копия. Борис все так же пропадает в разведке, хотя возраст и подпирает. Зофья увлеклась музыкальной критикой.

Время от времени они собираются вместе, и тогда я наношу им визит. Я приезжаю обычно утром, вываливаю в прихожей подарки и, обласканный, направляюсь в комнату, где ждет стол, заставленный экзотическими яствами, нашим с Борисом маленьким пунктиком. Я приезжаю не слишком часто – зачем волновать людей, – да и здоровье мое со временем не становится лучше. Я играю с детьми, болтаю со взрослыми и, в общем, мне хорошо.

Вечером они провожают меня до катера, хозяин которого, мой старый знакомый Анджей Брак, по обыкновению ворчит и демонстративно смотрит на часы. Потом я сбрасываю протез и долго лежу в кресле с закрытыми глазами. В катере грязно и холодно. Брак что-то чинит в пультовой. Скрипы, стук, металлический запах, ругань, гулкий кашель нездорового человека и привычная боль, от которой уже не спасают никакие лекарства. А если вдруг посетит меня мысль из прежних, из сумасшедших, то я сжимаю кулаки и говорю себе:

– Мужчина ты или нет? Хватит.

На Куулу я иду не домой, а к Жозефу. Мы пьем с ним чай и долго говорим одними и теми же словами об одних и тех же вещах. Он до сих пор говорит мне «вы». Наверное, он тоже постарел, но по лицу это, естественно, незаметно.

А Бориса я с тех пор не слышу совсем.

ЛОХНЕСС НА КОНКЕ

Посвящается Алле Корниенко

На Украине, в самой дельте Днепра, есть такая незначительная речушка под названием Конка. Ничего особенного в ней нет, даже и не просите, так себе – камыши, маленькие песчаные пляжики, деревянные лодочные причальчики, разве что иногда где ива заплачет, но вообще-то, если так поглядеть, речка относительно широкая и красивая, потому что все-таки это часть Днепра с его редкими птицами, хуже которых летают только люди и страусы. Никогда и никто не ожидал от этой речки ничего такого сенсационного, но как-то летом Винченцо Степанович Махно, ничего себе человек, промышляющий рыбной ловлей и на ондатр, выловил своей сеткой настоящее чудище.

Ростом оно было примерно так с полвесла, имело хвост рыбий и плавники, только вместо чешуи все тело у него заросло черно-бурой слипшейся шерстью, а морду имело гнусную, хищную и изогнутую, ни на что не похожую, кроме как на вопросительный знак. Только выглядела эта морда жуть какой измученной и несчастной.

Винченцо сидел на банке, кисло смотрел на чудище и задавался себе вопросом, счастье ему привалило или новые неприятности. В счастье он как-то не очень верил, учитывая собственный многолетний опыт. Он подумал про себя, что это сокровище явно сбежало с биостанции, там какая только гадость не водится.

– Ох, блин! – сказало чудище, выпрастываясь из сетки.

Точнее, оно не сказало «ох, блин!», оно выразилось покрепче, об этом заставляет нас заявить необходимость следовать исторической правде, даже если история, как это с историей подозрительно часто случается, полностью вымышлена. Добавим – особенно, если вымышлена.

– Порка Мадонна! – воскликнул в ответ Винченцо, потому что он все-таки был Винченцо, хоть и Махно. Он иногда использовал это выражение взамен повсеместно используемого выражения «Тю!», равно как и вместо других, сходных по смыслу.

Продолжая выпрастываться, чудище с сомнением покосилось на рыбака. А Винченцо, в свою очередь, с сомнением покосился на чудище и еще раз повторил:

– Тю! Та ты шо, и правда говорить можешь?

– Угу, – ответило чудище, все еще выпрастываясь. – Так ты чьто, так и будешь миня в этих путах держать? Или все-таки паможешь ат них избавиться?

«Эге, по-русски. С Москвы или с этой, как ее – мы твярския, – подумал себе Винченцо. – Точно с биостанции».

Тут пришел ему в голову великий поэт Пушкин, поскольку Винченцо как человек начитанный имел к Александру Сергеевичу пристрастие. Пусть там не про Бориса Годунова, но «Рыбака и рыбку» читал. Тогда он посмотрел на чудище с кровожадностью.

– Я зараз тебя съем, гадина ты морская, – сказал он торжественно. – И на базаре продам. За три гривны. Не. За семьдесят копеек.

Чудище скучно вздохнуло:

– Во-первых, речная. А во-вторых, у меня имя есть. Инесса. Для друзей Несси. Только нет у меня друзей.

– А если хочешь, шоб я тебя выпустил, порка Мадонна, зараз мне три желания исполняй, а потом, пожалуйста, сразу в речку!

Несси вздохнула еще скучнее.

– Вообще-то я тебе не рыбка золотая, сам видишь, желаний исполнять не могу. Мне б кто мои исполнил. А какие у тебя желания?

Винченцо задумался. Желание было у него одно – грошей.

– Гроши, – ответил он.

– Этого не могу. У самой нет.

Тогда Винченцо подумал про вечный самогонный аппарат, но с этим делом у него проблем как раз не было, а самогон был. Не было у него также старухи, и даже корыто разбитое отсутствовало. Свои вещи он стирал такой ультразвуковой штучкой под названием «Пчелка», которую ему однажды уже подержанной втюхнули аж за 150 гривен, очень удобно, он так считал. А то, что у него болела от этого голова, так она всегда у него побаливала. Старуху хотел попросить, но опять вспомнил Александра Сергеевича Пушкина. Никакой старухи, никакого разбитого корыта, на фиг ему.

– А тебе самой шо надо? – спросил Винченцо.

Мечтательно и в то же время уныло Несси возвела глаза к небу.

– Печенья. У нас там в Конке с этим очень большие сложности. Я людей ем и печенье. А рыбу не ем, не приучена. А без печенья у меня большое страдание развивается.

И всхлипнула.

Подумал Винченцо и взял ее к себе заместо собаки, собака-то у него сдохла. Печеньем стал кормить, а больше ничем.

И все бы ничего, но тут случилось непредвиденное. Это такая тавтология, ведь случается только непредвиденное, остальное просто происходит. Словом, пришли в хату к Винченцо его любимые детки, черт бы их побрал, – Антон и Никита, деньги им, видите ли, понадобились. А Инесса им вдруг говорит:

– Здравствуйте!

– Тю, – говорит Никита, – Это шо такое?

И Антон ему вторит:

– Та шоб я так жил! Усякую дрянь, папаша мой сраный, тянешь к себе, а об детях не заботишься.

Инесса как-то нехорошо прищурилась и ответила, но уже обращаясь к своему другу, рыбаку Винченцо:

– Вот не надо мне больше печенья, я не только печенье ем.

Ног, в смысле конечностей, у нее, конечно, не было, но при помощи плавников она по суше умела довольно быстро передвигаться. Правда, не настолько быстро – детки убежали, так и не добыв средств на существование, да еще и разнесли по всей Голой Пристани (это рядом было местечко такое под названием Гопри) весть о том, что папаша их совсем с глузду съехал и завел себе чудовище, опасное для проживающих рядом. Милиционер пришел и спрашивает:

– А шо это у тебя такое странное имя?

– Врут они все, – ответил ему Винченцо. – Один живу.

Инесса в это время лежала на кресле, и Винченцо ее расчесывал.

– А это шо такое? – спросил милиционер.

– Гав! – сказала Инесса, и милиционер тут же ушел.

Вот ну все, ну, понимаете, абсолютно все в тот момент возненавидели Винченцо и его тварь. Так-то особенно не говорили ему, не принято это в Гопри, всяких там куклускланов у них не водится, но между собой прямо-таки ненавидели, это что ж он такой, гадин всяких приваживает, а те людей кушают, да еще при этом здравствуйте говорят, ну и все в том же духе.

То есть спокойный народ, без всяких этих. Но накушамшись, как и все украинские люди, они себя соблюдают трудно.

Поэтому подгадали момент, когда Инесса в речке плескалась и ондатр для Винченцо выискивала, вина попили, пришли и говорят:

– Здравствуйте. Шо ж это вы, а? Нехорошо. Так что немедленно!

Винченцо ответил им грубо, и возникла у них дискуссия.

Но Винченцо был один, а их много, поэтому побили его очень сильно, даже перестарались, вино у них такое, что выпьешь и даже курить забудешь, так что Винченцо перестал быть.

Получилось это случайно, никто такого результата даже и не желал, просто хотели насчет морду набить, а оно вон как вышло. Милиционер пришел, вздохнул, сказал:

– Шо ж это он так? А еще Винченценко.

И принялся составлять протокол.

Тут выплывает из речки Инесса с двумя ондатрами дохлыми в авоське, смотрит на такое дело и говорит:

– Ох, блин!

Никто к ней даже и близко не подходит, сторонятся гадины. А она к нему подползла и повторяет:

– Ой, блин!

И умерла, не поверите, прямо на груди его умерла. Легла мордой своей гнусной на грудь его, немножко подышала, а потом перестала. Авоська с ондатрами так и осталась на пороге.

Голопристанцы, конечно, засовестились, а куда ж им еще? И вот что они придумали – они одному самому великому в Голой Пристани скульптору заказали скульптуру. Чтоб была эта скульптура как две капли воды похожа на Инессу. Тот подумал и сваял совсем непохожую – что-то типа вроде Русалочки. С грудями типа как херсонский кавун. Но все посмотрели и согласились. С тех пор стоит.

ЛЮДИ СНА

Ампер плыл вдоль тротуара и думал о Зене. Длинные кисти его худощавых, аскетических рук жили как бы отдельно от туловища – все тело было спокойно, а они то нервно перебирали коралловые четки, то, напрягаясь страшно, пиками втыкались в пролетающих птиц, черных, косматых и каких-то расплывчатых. Эти птицы принадлежали к клану вещей и существ, к которым нельзя приглядеться внимательно – они тут же стремительно удалялись, защищаясь броней мертвой тишины.

Ампер плыл в бесконечно протянутом времени, и когда, наконец, бесконечность кончилась, появился дом Зены, бревенчатая двенадцатиэтажная башня с лоджиями и единственным окном наверху. Первый этаж пустовал – там жил сон старика, серый потолок с пятном сырости в центре. Через каждые восемь секунд от пятна отрывалась мутная капля и гулко падала в жестяной таз.

Он вошел в лифт, захлопнул дверь и очутился в квартире Зены. Посреди огромной прихожей стоял пес и, злобно ощетинившись, смотрел на Ампера.

– Здесь грибы собирать нельзя. Убирайся – сказал пес.

Ампер как можно приветливее улыбнулся ему и ответил:

– А я не по грибы. Я к тебе телевизор смотреть.

– Убирайся, – сказал пес, припадая к земле, – телевизора нет.

– Как нет? – это было полной неожиданностью.

– Так. Лопнул телевизор, – пес гадко захохотал. – Смотри.

Ампер быстро вбежал в гостиную. Посреди обеденного стола стоял телевизор, а в телевизоре была Зена. То есть, Ампер знал, что там была Зена, а на самом деле кто-то, стараясь не дышать, прятался за диванной подушкой.

Ампер подошел к телевизору и включил его. Телевизор начал пухнуть. Он надувался как воздушный шар и Ампер едва успел закрыть глаза, как телевизор лопнул, осыпая его осколками стекла и зелеными кусочками сопротивлений.

– Ну, – мрачно сказал пес. – Что я говорил.

– Ты говорил, что он лопнул, а он лопнул только сейчас.

– Я сказал, что он лопнул, и он лопнул.

– Но ты должен был сказать не «он лопнул», а «он лопнет».

– Но он же больше не лопнет, он уже лопнул, а я так и сказал, что он лопнул.

– Я не знаю, может он еще раз лопнет, – Ампер с сомненьем посмотрел на телевизор, – но тогда он еще не лопнул.

– Когда «тогда»? – спросил пес.

«На редкость глупый пес», – подумал Ампер, а вслух ответил:

– «Тогда» – это в то время, когда я пришел.

– А что такое «то время»?

– А что такое время вообще? – Ампер сел в кресло и глубоко задумался.

– Время – это «сейчас», – необычно гулко сказал пес и Ампер подумал: «Как это мудро!»

Кто-то высунулся из-за диванной подушки и раздраженно зашептал псу:

– Кончай!

– Сейчас, – сказал пес, виляя хвостом. – Я только его зациклю. А? Как ты думаешь?

– Кончай, я тебе говорю!

Пес бросился на Ампера и прокусил ему горло. Ампер убил пса и встревоженно потрогал кадык – тот висел на одной коже. Придерживая кадык, Ампер спросил:

– А где Зена?

Кто-то из-за диванной подушки ответил:

– Зены дома нету. Вы куда звоните?

Ампер не поверил и решил схитрить.

– Скажите, что Ампер заходил. До свидания.

– Его тоже дома нету. Это учреждение.

– До свидания.

– Ничего, – нетерпеливо сказал кто-то из-за диванной подушки и положил трубку.

Ампер притаился в кресле.

– Ушел? – осторожно спросил голос из-за диванной подушки.

– Не знаю, – сказал пес. – Меня убили. Я, наверное, скоро умру.

– Скажите пожалуйста, он умрет? – спросила Зена, которая конечно же была здесь, только в соседней комнате. – Смотрите на него все. Ему себя жалко!

На пса действительно было жалко смотреть. Он положил морду на вытянутые лапы и плакал, дрожа всем телом.

– Как не стыдно! – сказала Зена.

Пес всхлипнул и отвернулся.

Ампер сделал глубокий вздох и сказал:

– Зена!

Зена повернулась к нему, удивленно вскинув брови, спросила:

– А ты как здесь оказался?

– Я к тебе пришел.

– Я ему говорил-говорил, – сказал кто-то из-за диванной подушки, а он все не слушает. Спрятался вот. Шарика нашего кокнул.

Ампер потрогал кадык. Тот совсем не держался, и чтобы он вовсе не потерялся, Ампер просто оторвал его с порядочным куском кожи, которая полосой потянулась за кадыком и еще неизвестно, сколько бы она так тянулась, если бы Ампер не придержал бы ее пальцем на груди и не дернул бы посильнее. Он намотал кожу на кадык и спрятал его в пустую пачку из-под сигарет.

– Я к тебе, Зена, – сказал просительно Ампер. – Все по тому же вопросу.

– Тогда пошли. – Зена взяла его за руку и потянула из кресла.

– Нет, Зена, ты меня не поняла. Я…

– Пошли, пошли…

– И ничего тут… – сказал голос из-за диванной подушки.

Они очутились на улице, которая теперь представляла собой спуск к морю. Вдоль берега по песчаному пляжу проходила телефонная линия. На проводах, сколько хватало глаз, сушилось белье – простыни, полотенца, ночные рубашки, комбинации. Ветер яростно их трепал, но это был какой-то чужой ветер, так как воздух был неподвижен. Огромный бюстгальтер, размером со штору, вдруг оторвался и быстро уменьшаясь, помчался к горизонту. Они подошли к самой воде и ступили на мост, очень похожий на Крымский, только несоизмеримо длиннее – Ампер знал, что он тянется почти до противоположного берега.

Они долго шли одни, не разговаривая и не глядя друг на друга, а потом их стали обгонять люди. Люди встревоженно переговаривались и вдруг Ампер услышал крик:

– Кто-то украл министерский бюстгальтер!

Люди стали переговариваться громче, но совершенно нечленораздельно, они жестикулировали отчаянно и страстно. Ампер подумал: «Как итальянцы» – и сразу понял, что да, это действительно итальянцы.

– Куэль джорно, – услышал он, – ла мья рагадза эс партитура! – подумал Ампер, как все остановились и посмотрели на него. Как всегда, когда он становился центром внимания, он вдруг почувствовал, что кроме пижамной куртки на нем ничего нет, и ощутил некоторую неловкость.

– Какая ерунда! – сказала вдруг Зена. – Пошли дальше. Он, видите ли, голый, вот чепуха какая!

– Но подумай, Зена! – сказал Ампер. – Это ведь неудобно. На меня все смотрят.

– Смотрят на него, – зло прошипела Зена. – тоже мне, цац!

– Смотрите, смотрите! – раздались крики. – Это он украл министерский бюстгальтер!

Ампер хотел сказать, что бюстгальтер унесло ветром, что он здесь не при чем, но не мог выговорить не слова. Он хотел бежать, но Зена крепко его держала и тащила за собой, хотя на самом деле они находились на одном месте.

– Он и голый к тому же. Какая наглость!

– Сейчас тебя убьют, – шепнул ему на ухо внезапно появившийся пес, – это я их привел.

Ампер потрогал карманы куртки и с ужасом понял, что кадыка нет.

– Зена! – крикнул он, но вместо Зены уже кто-то другой тащил его за руку, упрямо отворачивая лицо.

– Эй, – сказал Ампер, – что же ты? Меня же убьют сейчас!

– Угу-м, – сказал кто его держал голосом из-за диванной подушки.

– А где Зена?

– Нету Зены. Я же говорил – проснулась она.

Толпа надвигалась на Ампера, а он подумал: «как жаль, что Зена проснулась, каждый раз, когда она просыпается, у меня возникает чувство, будто я теряю ее навсегда, и мы никогда не сможем с ней сделать то, что давно уже решили сделать. Но каждый раз она, как чудо, появляется снова, и вместе с ней появляется надежда.»

Николай Сергеич вышел из толпы, подошел к Амперу и постучал его согнутым пальцем по груди.

– Ампер, так значит это вы украли министерский бюстгальтер? – спросил он на чистом итальянском языке, но Ампер его прекрасно понял.

– Нет, Николай Сергеич, – сказал Ампер, удивляясь про себя, что он делает (хорошо хоть Зена проснулась). – Представляете, ветер взял и унес.

– Шутки шутим? – спросил Николай Сергеич, и внезапно приблизил свое лицо к Амперу так, что оно заполнило все его поле зрения, хотя казалось, что оно далеко-далеко, что оно просто такое огромное.

– Пошли скорее, – потянул его кто-то с голосом из-за диванной подушки. – Опоздаем.

– Знаете, Ампер, что за такие штучки бывает, – дышал ему в лицо страшный Николай Сергеич. – Лучше сразу отдайте.

Мост качался, как веревочный, итальянцы кричали и требовали министерский бюстгальтер. У Ампера отнялись от страха ноги, потом он вдруг понял, что никакой это не Николай Сергеич, откуда ему здесь взяться, что это просто пес, которого он убил.

Ампер схватил пса за лацканы и зарычал, пытаясь перекричать шум толпы:

– Отдай кадык, сволочь!

– Но-но! – сказал пес. – Только без рук! Ишь ты, кадык ему подавай. Верни бюстгальтер, убийца!

При этом слове толпа замолчала и подалась назад.

– Люди добрые! – надсадно заорал пес. – Что это делается? Убийца, политический преступник, секс-маньяк, можно сказать, ходит тут, понимаете, среди нас и хоть бы хны! Судить его!

– Судить! Судить его! – заворочалось в толпе. Ампера схватили и понесли. Он еще хотел что-то объяснить, оправдаться, но его не слушали и скоро он замолчал. Небо было синим до боли, до восторга, а посредине медленно плыла маленькая черная точка.

Наконец, толпа остановилась, Ампера грубо бросили на землю и едва он успел взглянуть на окружающее его нескончаемое поле, как его втащили в маленький сарай.

Ампер сидел в сарае и ждал смерти. Кроме того, в сарае находилось еще человек десять и их тоже должны были сейчас расстрелять.

– Кто последний? – спросил Ампер.

– Я, – ответил высокий человек с конической лысиной и пушистой эспаньолкой.

– Я за вами.

Минут пять все молчали. Одни нервно прохаживались, другие сидели на полу, покрытым соломой из-за которой проглядывал паркет, а один человек стоял, согнувшись у двери и покачивался, закрывая лицо острыми локтями.

Потом дверь открылась и в сарай заглянул человек в эсэсовской форме.

– Следующий! – резко сказал он.

Человек, стоявший у двери, вздрогнул и быстро вышел. Эсэсовец просунул голову в сарай, внимательно оглядел всех и, увидев Ампера, понимающе улыбнулся. Дверь захлопнулась с земляным стуком. Через минуту до них донеслась отрывистая немецкая речь, а потом голос из-за диванной подушки крикнул:

– Именем короля! Пли!

Раздался винтовочный залп.

– Почему «короля»? Почему «короля»? – засуетился Ампер.

– Ах, да не все ли теперь равно? – поморщился человек с эспаньолкой.

– Э, нет, позвольте, – прицепился к нему маленький толстячок с испуганными глазами. – Как это все равно? Нет, отнюдь не все равно. Здесь заключается такая, я бы сказал, методологическая оплошность, здесь попахивает экзистенциалистической пропагандой, а это уже подсудно. Я сам бывший адвокат, я этого так не оставлю. Они у меня попляшут.

Снова открылась дверь и эсэсовец, глядя на толстячка в упор, сказал:

– Следующий!

Толстячок помертвел, оглянулся на эсэсовца и прошептал:

– Я сейчас. Сейчас. Минуточку. Это, знаете ли, уголовно наказуемое дело, – продолжал он с истерическим азартом. – Сколько их горело из-за таких вот словечек…

– Ну? – поторопил эсэсовец.

– Ах, да погодите же вы! – заторопился толстячок. – Не видите, я занят. Так я говорю, что таких случаев…

– Пошивеливайся, жирьрест! – в голосе немца послышалась угроза. – Прром-со-сиська!

И уже на бегу толстячок обернулся, махнул Амперу рукой и крикнул:

– Я писать буду! Прокурору!

И опять все смолкло, и опять послышалась немецкая речь и опять голос из-за диванной подушки крикнул:

– Именем короля!

– Я буду жа… – всхлипнул было толстячок в паузу и тут раздалось: «Пли!» и залп заглушил его крики.

– Следующий!

Еще кто-то покорно вышел в распахнутую дверь.

– Следующий!

Человек, сидевший рядом с Ампером, вздрогнул, жалобно взглянул на эсэсовца и рванулся к выходу, как к избавлению.

По мере того, как подходила его очередь, Ампера все больше и больше охватывал ужас. «Даже здесь никто за мной не занимает, вот досада какая» – и в этот момент увели лысого с эспаньолкой. Оставшись один, Ампер побежал к двери и сквозь широкую щель попытался увидеть процедуру расстрела. Но ничего не было видно, кроме куска желтого поля.

Вот и все. И никого передо мной. И никто не загораживает меня от смерти. И не убежишь, и не пожалуешься, и не выпросишь ничего.

Кончилась речь. Голос из-за диванной подушки устало прогудел:

– Именем короля! Давай, в общем…

Лысый истошно закричал, раздался одиночный выстрел и все стихло.

– Теперь меня. Господи! – сказал вслух Ампер. – И прятаться некуда. Господи! Сейчас же меня убивать будут!!!

Дверь отворилась. Эсэсовец посмотрел на него и спросил:

– Все? Больше никого?

– Тут передо мною занимал один гражданин в зеленом плаще. Он куда-то вышел. Обещал подойти, – залебезил Ампер.

– А, – протянул эсэсовец, – ну, значит, подойдет.

– Так я подожду? – с истерической надеждой спросил Ампер.

Эсэсовец хитро прищурился:

– Не придуривайся, парень. Давай, давай, шнелле!

Они вышли в поле. Ампера поставили перед шеренгой немецких солдат, он еще успел заметить, что ни одного трупа вокруг не видно, а потом эсэсовец начал речь, которую Ампер знал наизусть, но не понимал.

«Я потому знаю эту речь, что много раз слышал ее раньше, – думал он, – ничего страшного, новое – это старое».

Но речь, к отчаянию Ампера, тоже кончилась. Кто-то, стоявший рядом с ним, набрал в грудь воздуху и все пропало.

– Надо же, – сказал эсэсовец, – проснулся!

– Жалко, – протянул Эльменгенайло. – Я все равно до него доберусь. Он пса нашего кокнул. И чего это Зена с ним миндальничает?

– Чего? А это видел? – сказала Зена. – Брысь под подушку!

– У них любовь. – сказал пес.

– Молчи, скот, она только меня любит, правда, Зена? Ладно, ладно, и пошутить нельзя, – сказал Эльменгенайло, прячась под подушку. Немного погодя, он снова оттуда вылез. – Сыро здесь. И клопы.

– Сам ты клоп, – сказала Зена. – Я пошла. Сидите здесь и никуда не выходите.

– А вдруг еще кто-нибудь придет и меня убьет! – захныкал пес. – Я этого не переживу.

– Не сахарный, не растаешь. – Зена хлопнула дверью, села в трамвай и поехала на работу. В трамвае была давка и минуты через две к ней прижался какой-то носатый парень. Он жадно ее обшарил и запустил руку под блузку.

– Ну-ка! – Сказала Зена.

– А чего такое? – парень торопливо отстегивал бюстгальтер.

– Говорят тебе, отстань!

– Не могу, – сказал парень, сжимая ей левую грудь. – Людей много. Давка.

Рука была потная и противная. Зена схватила ее и дернула вниз, но рука тут же возвратилась на место.

– Пойдем, – шепнул парень.

– Ну, черт с тобой! Только быстро.

– Я мигом, – обрадовался он и потащил ее на сиденье. Несмотря на давку, сиденье пустовало.

– Отвернись! – сказала Зена, и когда парень послушно отвернулся, сняла блузку и легла на сиденье, которое оказалось широким и длинным, как двухспальная кровать.

– Можно! – парень с трудом держался на месте, его настойчиво отталкивали к передней двери и ругали со всех сторон, что он загораживает проход.

– Что стоишь как пень! Давно уже можно.

Парень медленно повернулся, и когда увидел грудь Зены, то лицо его расплылось в предельно идиотскую гримасу блаженства. Он осторожно протянул к ней руку.

– Ну, чего ты тянешь?! Мне сходить скоро! – Зена начала злиться.

– Сейчас, сейчас, – парень целомудренно зажмурился и указательным пальцем коснулся ее соска. По всему его телу прошла судорога, глаза широко раскрылись, и… он проснулся.

– Вот идиот, – сказала Зена, пододвигаясь и давая место толстой женщине с сумками. – В самый такой момент взял и проснулся.

– Только что здесь стоял человек! – сказал старик на весь вагон. На рукаве у старика чернела повязка. – Я сам лично видел его, и все его видели.

Никто не ответил. Старик взбудораженно повертелся на месте.

– Товарищ, – дернул он за рукав соседа, длинного нескладного человека лет сорока, углубившегося в газету. – То-ва-рищ! Я к вам обращаюсь.

Человек дернул плечом, но ничего не ответил.

– Да что ж это такое! – занервничал старик. – Товарищ! Товарищ! Вы меня слышите или вы меня не слышите?!

– Ну что пристал к человеку, – сказала женщина с сумками. – Видишь, читает. Может, он деньги выиграл.

– А может быть, он шпион? А? – наклонившись к ней, быстро зашептал старик. – Может быть, он по-русски не понимает Вот здесь юноша только что стоял. Тоже иностранец. Еврей, наверное. Стоял, стоял, а потом пропал. Неспроста все это. Я здесь с утра стою, а он все газету читает, и все на одной странице. Неспроста, ох, неспроста это, милая девушка.

– Да какая я тебе девушка, охальник! – заблажила женщина. – Я уже второго мужа схоронила. Девушка! Я тебе ряху-то умою за слова за такие!

Старик плюнул в сердцах и отвернулся к человеку с газетой.

– Да ты чего плюешься-то, ты чего рожей-то своей паскудной плюешься! Я тебе не урна, чтоб на меня плеваться. Слышь ты, с газетой, ты ему скажи, дружку своему, что в трамваях нельзя плеваться, а то я ему так плюну, забудет, где сидеть! Моду взял плеваться!

Человек сложил газету, сунул ее в карман и сказал:

– Билетики попрошу, граждане!

В трамвае сразу стало пусто.

Женщина с сумками ойкнула и замерла с выпученными глазами. После минуты томительной тишины, она как-то опала, скривилась и проскрипела:

– Говорили шпион, а он «билетики».

– Билетик ваш попрошу, гражданка. – Контролер вытянул длинную шею и повис над женщиной с сумками.

– Ты понимаешь, что он говорит? – обратилась та к Зене.

Зена вдруг вспомнила, что она тоже не взяла билета, и полезла в сумочку за рублем. Но там было пусто.

– Гражданка! – терпеливо повторил контролер. – Люди ждут.

– А я вот сейчас милицию позову, – взорвалась тетка. – Я всем расскажу какой ты есть контролер и что это ты за газеты в трамваях читаешь и к девушкам чего пристаешь. Глядите все, – заорала она, – он женщину оскорбляет! Он у нее блузку снял и под лифчиком билеты свои ищет! Фулиган!

Контролер коротко размахнулся и ударил тетку в висок.

– Эп! – сказала она, падая на пол.

– Так! Теперь у вас попрошу билетик.

У контролера было страшное синее лицо, напоминающее маску Фантомаса.

– У меня нет билетика, – сказала Зена.

– Чудесненько. Придется рубль…

– Рубля тоже нет.

Тогда пройдемте. Сюда, пожалуйста, – он уступил Зене дорогу и пошел за ней, волоча тетку за ногу.

Трамвай был на удивление длинным. Они прошли мимо буфета, повернули за угол, миновали парикмахерскую с зеркальными окнами и остановились перед огромным парадным входом с колоннами, на которых висел длинный красный транспарант «Милиция».

– Сюда проходите, – сказал страшный контролер, вытирая пот с лица. – Уф, какая тетя тяжелая.

Внезапно Зена прыгнула в сторону и побежала.

– Сто-о-ой! – закричал контролер. – Стой, тебе говорят!

А Зена бежала, не останавливаясь. В ушах свистел ветер, мелькали рекламы, люди, магазины, кровати… Она выбежала на сонную набережную и только тут обернулась. Метрах в трехстах позади, гулко топая, бежал контролер. От напряжения он увеличился в размере, стал просто огромным. Он бежал гигантскими шагами, и, конечно, уже давно бы нагнал Зену, если бы не тетка, которую он тащил за ногу. Тетка визжала и рукой, свободной от сумок, хваталась за столбы.

Зена заметалась по набережной и вдруг услышала призывно-свистящее:

– Сюда!

«Ампер!» – мелькнуло у нее.

Но это был не Ампер. Это старик с повязкой на рукаве выглядывал из небольшой дверцы в красной кирпичной стене и манил ее длинным узловатым пальцем. Над дверцей горела синяя лампочка и освещала надпись «Запасный выход».

Зена кинулась к двери, и они на полном ходу выскочили из трамвая. Но и здесь была точно такая же набережная, и точно так же на нее бежал контролер, держа за ногу женщину с сумками.

– В воду! Скорее! – крикнул старик, и они бросились в воду.

– Ныряй за мной! – приказал старик и, зажав пальцами нос, глаза и уши, погрузился в воду. Зена нырнула за ним. В каменной кладке берега она увидела расплывчатую черную дыру, в которую медленно втягивались ноги ее спутника. Зена вплыла в эту трубу, и сразу стало абсолютно темно. Натыкаясь на каменные стены, она поняла, что попала в длинный коридор, и поплыла по нему. Потом вода стала светлеть, и Зена смогла разглядеть, куда попала. То, что она считала прямым коридором, оказалось запутанным лабиринтом со множеством ответвлений. «Надо плыть по правилу правой руки» – подумала Зена, и тут же почувствовала, что задыхается. Тогда она рванулась в первую попавшуюся дыру, и, отталкиваясь от стенок, быстро поплыла вперед. В глазах темнело, страшно хотелось глотнуть воздуха, сильно и тревожно колотилось сердце. А когда она поняла, что сейчас захлебнется, вдруг увидела руку, свисавшую сверху. Зена вцепилась в нее м в следующую секунду уже лежала на земле и никак не могла надышаться. Она лежала в маленькой комнате без дверей и окон, а около нее на корточках сидел старик с черной повязкой на рукаве.

– Ну вот, – говорил он, – ну вот. Вот и все, милая. Вот и все, дорогуша. Теперь поговорим.

И тон его был чрезвычайно зловещим.

Ампер плыл вдоль тротуара и думал о Зене. Длинные кисти его худощавых, аскетических рук жили как бы отдельно от туловища – все тело было спокойно, а они то нервно перебирали коралловые четки, то, напрягаясь страшно, пиками втыкались в пролетающих птиц, черных, косматых и каких-то расплывчатых. Эти птицы принадлежали к клану вещей и существ, боящихся пристального взгляда.

Как только Ампер подумал, что пора бы уже появиться и дому Зены, как тут же он появился на повороте, покосившийся особняк, обросший тиной и ракушками.

Ампер взлетел на крыльцо и позвонил. Дверь открыл пес.

– Слушай, ты не знаешь, где Зена? – спросил пес жалобным тоном.

– Нет, сказал Ампер, – я просто пришел телевизор починить.

– Телевизор, телевизор, – проворчал пес. – Тут Зена пропала, а он «телевизор».

– Но ты же сам говорил, что у вас телевизор лопнул…