Текст книги "Повести и Рассказы (сборник)"

Автор книги: Владимир Покровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)

– Вот мы с тобой одни, – сказал я. – Вот мы с тобой остались одни. И ведь это хорошо, правда?

– Правда? – эхом отозвалась Вера.

– Нам бы только не потеряться. Мы будем держаться за руки и глядеть друг другу будем в глаза. И никогда друг друга не потеряем. И черт с ними со всеми, со взрослыми дурацкими этими.

И она приняла игру, и кивнула в ответ почти счастливо. И мы притворились, что на душе никакой тяжести, что труп больше не витает над нами, что вонь из разбитых окон совсем нас не донимает, что не пугает нас шум уличных голосов, что никого мы не потеряли, и что засранный пол, убогая мебель и грязь везде вовсе нас не шокируют.

Держась за руки, не отрываясь взглядами друг от друга, мы подошли к дивану и стали приводить в порядок постель. Она тоже, как оказалось, воняла изрядно, однако то была вонь человеческая, для нас сейчас близкая и драгоценная, как самый парижский из ароматов.

Вот мы легли в постель, вот укрылись гнусненьким одеяльцем, узким даже для одного, вот обнялись, вот немножечко отогрелись. Вот начали было тихую-претихую, нежную-пренежную любовную игру… и я сорвался. Я как дитя малое, всхлипнул и застонал. У меня на глазах появились слезы. И тут же исчезли, потому что мешали видеть, и я испугался, что из-за слез не замечу исчезновения Веры. И тогда Вера мамашей ласковой голову мою нечесаную притянула к груди, начала гладить и приговаривать:

– Никуда, никуда я от тебя не исчезну. Ты сам лучше не исчезай.

Я всхлипывал и стонал, я шмыгал носом, я что-то ей объяснять брался, я цеплялся за нее, как пьяный Есенин за березку…

– Ну ты что, миленький, ну ты что? Ничего-ничего, все будет хорошо, шептала она. – Все будет хорошо, вот увидишь.

Хорошо. Как же!

И знал же я, знал прекрасно, что вовсе нам не хорошо будет, что никуда мне не деться от кретинской телефонной игры с ее мамашей, что все ушли, все ушло, что оничеговековивание, что Георгес умер, что Веры моей нет все больше и больше, но вот, прижимался к ней, вглядывался в огромное белое пятно ее лица с родинкой на носу, которая, конечно, давно истлела, в ее широко открытые, ничего не выражающие, детские такие глаза, прижимался и верил в ее волшебное, ритуальное «хорошо», и жизнь себе царскую воображал в темноте, и ничего мне другого не надо было, кроме чтобы вот так.

ГИТИКИ

ФЭЯ

У Ивана Глухоухова, пятидесятилетнего кандидата технических наук из лаборатории поднятия тяжестей ЛБИМАИСа, появилась фея.

Вообще-то Глухоухов не очень хорошо относился к женщинам. То есть хорошо относился, но не очень. Особенно резко это отношение обострилось после того, как он попал в ЛБИ-МАИС, в лабораторию поднятия тяжестей, где мужчин, кроме него, вообще не было. «Женщина в науке – это как женщина на корабле, – говорил он в минуты отчаяния бывшим сослуживцам по НИИ социальных потрясений и катастроф МЧС РФ. – Ее туда нельзя. От нее всякого можно ждать, но только не чистой науки».

Поэтому, когда однажды вечером в его двухкомнатную квартиру позвонила некая дама неумытого вида, чем-то похожая на Фаину Раневскую, он восторга не испытал, хотя актрису эту любил, несмотря на все свое отношение к женщинам. Дама прорвалась внутрь и с ходу заявила с отчетливым южным акцентом:

– Я теперь ваша фэя. Я буду решать все ваши проблемы, и вам теперь вообще не об чем беспокоиться. Могу, например, устроить контрамарку на новогодний бал в Кремлевский дворец имени Ленина.

– Но сейчас июль, – злобно заметил Глухоухов, все еще не испытывающий восторга и прописанный, между прочим, в Санкт-Петербурге.

– Самое время заняться, – сказала она. – А чтобы продемонстрировать свои возможности, я сейчас, на ваших глазах, превращу этот немытый, мутный граненый стакан в бокал чистейшего богемского хрусталя.

Она порылась в сумочке размером с дорожный чемодан, извлекла оттуда некий раскрашенный сучок и стукнула им по стакану. Стакан разбился, но осколки оказались хрустальными.

– Вот видите! – сказала она.

Выгнать «фэю» тут же Глухоухов по слабости характера не сумел. Прежде он вынужден был выслушать душещипательную историю о том, что бедную непонятую волшебницу из-за какой-то ерунды, а точнее, из-за интриг, собираются уволить за якобы несоответствие занимаемой должности, но на самом деле просто из зависти, и о том, что он, Иван Глухоухов, есть ее последняя надежда восстановить попранную интриганами репутацию. Потому что ее на него бросили и дали испытательный срок.

Голос у «фэи» оказался склочно-пронзительный, унять ее было нельзя никак, а когда голова окончательно разболелась, Иван, чуть не плача, согласился на все ее предложения, включая Кремлевский дворец имени Ленина, и выпроводил наконец даму, получив напоследок визитную карточку с телефоном, факсом и электронным адресом #mailto: [email protected]. Фею, оказывается, тоже звали Фаина.

Поглощенный научными изысканиями, он, как это у творцов водится, тут же о Фаине забыл и вспомнил только тогда, когда действительно появились проблемы.

Он, видите ли, заснул на работе. Как вам это понравится, человек уже не может поспать, если ему приспичило. Начальница, Жанна Эм-мануиловна, потомственная интеллигентка-шляпу-надела, причем немка, застукала его за этим занятием, уволокла в свой кабинет и от-трендюрила так, как никакой старшина-язвенник никогда не оттрен-дюривал после обеда провинившихся новобранцев (и что самое обидное, ни одного ненормативного слова). У них и прежде были взаимоострые отношения, потому что как Глухоухов не очень любил женщин, так и начальница не очень выносила мужчин. То есть выносила, но не очень. Временами даже очень не очень.

Предложила, кстати, по собственному, потому что, говорит, терпение кончилось.

У Ивана сделались корчи.

Всю ночь он не спал, и вовсе не потому, что заранее отоспался – он страдал. С одной стороны, он просто мечтал вырваться на свободу из этой женской богадельни, а с другой – ну где же еще ему удастся продолжить исследования по противоречивой теории «Веревки Ропе-Корде-Куэрдаса» (это по-научному, вам не понять, но в то время эти исследования Глухоухова захватили)?

А под утро, совершенно уже отчаявшись, он решил позвонить Фаине. Но та позвонила первой, он еще только визитку к глазам поднес.

– Все ваши проблемы я беру совершенно на себя, ведь я же ведь ваша фэя! – заявила она, даже не поздоровавшись. – Успокойтеся и ложитесь поспать, в вашем возрасте не спать всю ночь врэдно.

– В каком еще во…

– Ту-ту-ту-ту-ту…

На работе творилось черт знает что – ждали директора ЛБИМАИСа, все мыли плафоны, убирали бумаги в стол и срочно заполняли журнал прихода и ухода. Жанна Эммануиловна, промчавшись мимо Ивана в свой кабинет, рявкнула:

– Заявление! Сразу же после!

Иван вздохнул и стал писать заявление.

Потом наступила полная тишина, потому что пришел директор Сергей Сергеевич. Директор был низок и толст. Ну, не так чтобы совсем уже толст, а что называется «пышный мужчина». Борода его казалась приклеенной.

– Здрассь! – сказал он.

– Здрассь-здрассь-здрассь-здрассь!

Он величественно проследовал к кабинету Эммануиловны, остановился перед дверью, потому что вообще-то она обычно его встречала вне кабинета, и величественно прокашлялся. И тут дверь стремительно распахнулась.

Полная тишина превратилась в мертвую.

На пороге качалась пьяная в стельку начальница с бутылкой водки в руке.

Директор распахнул рот.

– Что это значит, Жанна Емельяновна?

– Аэт знач вотшт! – сказала Эммануиловна и со всего размаху ударила его кулаком в бороду.

От неожиданности директор упал.

– Ы-ой! – жутким басом сказала Эммануиловна и припала к своей бутылке. Потом поставила ногу на пышный живот Сергея Сергеевича, полила его остатками водки и ненавидяще прошипела: – Зайленне нстол. Ньмедль! Ннно!

Словом, случился непредставимый скандал, и ни одного открытия в тот день в лаборатории сделано не было. В тот же день был издан приказ, смещающий вед.н.с. Ж.Э.Приходько с поста заведующей лабораторией, переводящий ее в статус м.н.с.; а завлабом сделали И.О.Глухо-ухова. Иван удовлетворенно урчал.

Немного протрезвев, Эммануиловна пришла в ужас, откуда не выходила несколько рабочих дней подряд. Всем желающим она клялась, что вообще никогда ни капли, что в бутылке была простая вода, что бутылка была не бутылка, а самый обыкновенный простой графин, и все это мерзкие козни Глухни, которого она хотела уволить, а мерзавец ее подставил. И что все мужики – козлы. В чем с ней истово соглашались.

Вечером позвонила фея.

– Как я ее, а?

Она так пронзительно хохотала, что у Ивана чуть не лопнула голова.

Но сразу же пошли проблемы другого сорта. Да, он наконец получил собственный кабинет, зарплата существенно подросла и все сотрудницы его немедленно полюбили, но… Но, но, но! Иван патологически не умел руководить. Он сразу же завалил все, что мог, и все, что завалить практически невозможно. Это еще можно было терпеть, хотя Сергей Сергеевич мылил ему шею каждодневно и до нестерпимости, но времени на исследования «Веревки Ропе-Корде-Куэрдаса» катастрофически не хватало. Спустя два месяца Эммануиловна, хищно улыбаясь, налила ему в графин водки. Иван оттуда даже не пригубил, но директор учуял запах и, движимый раскаянием, произвел обратную рокировку. Жанна снова стала завлабом, коллеги снова разлюбили Ивана. Жить стало еще невозможнее, чем до того как он нечаянно заснул на работе.

Позвонила Фаина и сказала:

– Не беспокойтеся, все будет улажено в миг, ведь я же ведь ваша фэя!

– И когда кончится этот ваш испытательный срок? – поинтересовался Иван.

– А я знаю? Как помрете, тогда и кончится.

После чего Иван напрочь отключил телефон, перестал отвечать на звонки в дверь и приготовился к дальнейшим ужасам жизни.

СОСПИРАЛЬ

Иван Глухоухов, старший научный сотрудник лаборатории поднятия тяжестей ЛБИМАИСа, шел по улице академика Бабилова, куда приехал по своим командировочным надобностям, и удивлялся неприглядному строению мира вокруг, когда вдруг видит – идет навстречу сам президент Академии Всех Наук и, что интересно, очень приветственно ему улыбается:

– Здравствуйте, – говорит, – Александр Сергеевич! Какая дорогая для сердца встреча! Уж и не чаял!

– Здравствуйте, – растерянно отвечает Иван, – глубокоуважаемый Михаил Юрьевич. Я тоже… очень… Вот, все хотел насчет третьей соспирали с вами поговорить.

– Насчет соспирали – это можно, – ответил ему президент, все еще продолжая приветственно, но уже вымученно улыбаться, – однако я вовсе не Михаил Юрьевич.

– Так ведь и я, – решив почему-то проявить склочность, сказал на это Иван, – тоже не Александр Сергеевич. – Испугался и добавил по-подобострастнее: – Хе-хе!

Президент очень странно и совсем уже неприветливо посмотрел на Ивана, затем отвел глаза и буркнул себе в усы:

– Ошибочка, значит, вышла.

И скрылся, вздернув голову, в двенадцатидверном лимузине производства японской фабрики. Иван Глухоухов еще долго после этого стоял на улице академика Бабилова как громом поражен.

Дело в том, что у Ивана Глухоухова некоторое время назад вызрела очень продуктивная идея из области биологии и генетики, хотя и был он на самом деле специалистом по поднятию тяжестей. Как известно, в организме практически каждого человека можно найти молекулу ДНК, содержащую личное дело этого организма. Как утверждают знающие люди, состоит она из двух навитых друг на друга спиралей, вроде как косичка из двух волосиков. Размышляя над проблемами поднятия тяжестей, а заодно почитывая и другую научную литературу, Иван пришел однажды к неопровержимому выводу: у ДНК должна быть третья спираль для прочности, потому что кто же вьет косички из двух волосиков. То есть там не то чтобы совсем уж спираль, но все-таки как бы и спираль тоже – Глухоухов назвал ее «соспираль». Вот так на стыках иногда просто даже несостыкуемых дисциплин рождаются великие открытия.

Новое всегда с большим трудом пробивает себе дорогу, в этом Иван Глухоухов убедился на собственном опыте. На работе о своем открытии он даже заикнуться боялся, еще турнут. Генетики, с которыми разговаривал по знакомству, все как один оказались коррумпированными – они даже слушать не хотели о соспирали. Слушать, пусть даже и под бокал, соглашался разве что Владимыч из третьего подъезда, но и тот однажды сказал:

– Знаешь, Ваня, я в этих женских приспособлениях разбираюсь плохо. Меня Шумахер тревожит, вот что.

А надо сказать, у Ивана Глухоухова была фея Фаина. Так себе фея, приблудная, появилась внезапно, насильно навязала свои услуги по решению многочисленных глухоуховских проблем, больше портила, чем чинила, и Глухоухов ее всячески избегал, но все же, согласитесь, не у каждого такое приобретение, не у каждого такой тыл за спиной. Поэтому, постояв некоторое время как громом поражен на улице академика Бабилова, Иван проявил смекалку и догадался:

– Опять она!

Звонить с рекламацией, правда, не стал, потому что все равно бесполезно: Фаина – это судьба. Стал ждать дальнейшего, и дальнейшее не замедлило.

Когда он подходил к Институту травматологии и физпрактикума, Ивана обогнала президентская машина. Из последнего, двенадцатого, окошка донеслось униженным тоном:

– Ну, Ива-ан Александрович!

– Иван Оскарович меня зовут! – сердито поправил Иван, злясь, конечно, на Фаину, а не на президента, но тут же ощутил привычное подобострастие – которое уподоблю чувству вины и униженности, помноженному на стыд, ненависть и восторг – и остановился.

– Зайдите, пожалуйста, на секундочку. Очень нужно.

Он зашел и, предъявив проездной, уселся вежливо на самом краешке роскошного кожаного дивана напротив. Весь внимание.

Машина изнутри была ничего себе, но Иван уже наездился в автобусах, так что привык.

Вид у президента академии был несчастный, совсем никуда вид.

– Э-э-э, – сказал он, ставши еще несчастнее, – товарищ Плохо-умов… Я тут подумал насчет вашей сос… соспирали, – при этом слове он сморщился, будто съел какую-то гадость. – Я, конечно, на все готов, но нельзя ли как-нибудь обойтись без отдельного института и государственной мегапрограммы? Что угодно, какие угодно фонды!

Иван был человек злобный, но догадливый. Он тут же смекнул, что Фаина что-то такое сделала президенту…

– Это вы с Фаиной встречались? – уточнил он.

– С ней, – утопая в ужасе от одного этого имени, подтвердил президент. – С референтом вашей.

– Понятно, – веско сказал Иван, не понимая абсолютно ничего, кроме того, что надо ковать железо. – Насчет отдельного института, – он вспомнил свой недолгий, но очень печальный опыт руководительства и передернулся, – здесь вы правы, здесь мы, наверное, погорячились. Соспираль все-таки третья, а у первых двух соспиралей институтов пока что нет, могут не так понять. Но вот мегапрограмма, – это слово ему очень понравилось…

– Да-да? – сказал президент. Иван немножко подумал и ответил:

– Да-да!

– Ох! – сказал президент.

Насчет мегапрограммы они в конце концов договорились, здесь Иван проявил настойчивость. Дача, машина, двухъярусная квартира в центре Питера и еще такая же в Москве, это уж как водится, и по праздникам туристическая поездка по Золотому кольцу России, правда, за границу – ни-ни.

– Дело в том, товарищ Недогрузов, – искательно сказал президент, – что мегапрограмма, которой вы будете управлять, относится к разряду даже не двойных, а совсем уже тройных технологий, ведь сос… соспираль-то ваша, – тут президент снова сделал тошнотворное движение горлом, – все-таки третья. Словом, будет это государственная тайна высшей категории. Чтобы не то что посторонние шпионы, но и даже сами исследователи, которых вы привлечете, о предмете исследований не знали. Желательно, чтобы и вы тоже были не в курсе.

– Это как? – изумился Иван.

– А, обычное дело. Лучше быть не в курсе, и это, знаете, хорошо. Многая знания, знаете ли, многая лета, или как там… Словом, отдохните, поправьтесь, поуправляйте.

Иван, человек злобный, но импульсивный, уже собравшись было выходить из автобуса, не выдержал и спросил:

– Эта Фаина, референт моя. Она угрожала? Чем эта стерва грозила? Так просто, из любопытства.

Президент взрыднул:

– У… утюгом горячим грозила. Главное, что никакая охрана… и где вы ее взяли такую?

– Сама навязалась. Только вы не бойтесь ее. Это фея, добрая фея, как у Золушки. Утюги не по ее части, это она так. Просто дура.

– Фея?!

– Она самая. Как у Золушки. Добрая. Так что никаких утюгов, будьте уверены.

– Ага, – сказал президент и хитрющим образом скосил глаза в сторону.

Здесь Иван маху дал. Потому что ни на следующий день, ни на все последующие президентская секретарша к телу по телефону не подпускала – нет его и все. Зато появились некие цивильные люди с наручниками и объяснили, что его фирма «ЗАО Интерпродукткомплекс-энерго» (о которой Иван слышал впервые) является жульническим расхитителем госсобственности, а потому пройдемте.

Сидит теперь Иван Глухоухов в тюрьме, в совершенно дурной компании, всякую дрянь кушает, а иногда к нему приходит Фаина, и тут уж не отвертишься.

– Вы только не беспокойтеся, – говорит она на свиданиях, – я уже почти что все уладила, и со следователем тоже, и с прокурором. Я все ваши проблемы совершенно решу. А как же? Ведь я же ведь ваша фэя!

И Иван рыдает, вздрагивая, на ее широкой груди.

ЧЕЛОВЕК-ТЕЛЕФОН

Он вошел в купе, не отрывая от меня взгляда, поздоровался и сел напротив. Рожа та еще. Представьте – огромный рот, километровый подбородок, Пизанская башня вместо носа, почти квадратные проволочные брови, но взгляд глуповатый. Потом, так же пристально на меня глядя, он демонстративно снял шляпу – а?

Из головы его, в основаниях залысин, торчали тоненькие серые рожки.

Я обалдел, он гаденько захихикал:

– Уху-ху-ху-ху! Успокойтесь, никакой мистики. Я не сатана, это антенны. Я, видите ли, обыкновенный мобильный телефон для богатых, сейчас на отдыхе. Может быть, слышали про эту новую моду рублевских кланов – живые мобильники? Нет? Я промолчал.

– Причем никаких чудес! Немного трансплантации, немного ки-бероргхирургии, немного даже нанотехнологии для проращивания контактов, стволовые клетки, словом, высокие технологии, доступные каждому, у кого хватит на это денег. Сейчас это считается очень круто. Так что позвольте представиться – ВипФон-1681, другого имени даже не признаю, отечественная сборка со стандартным набором функций. Что?

Я промолчал.

– Ну, самые обычные функции, ничего суперсверх. Скажем, виброзвонок…

Он демонстративно нажал на пупок, вскочил с места, воздел руки кверху и стал исполнять что-то среднее между цыганочкой и джигой, страстно подергивая плечами и немузыкально подвывая. Одновременно откуда-то из его живота раздалось препротивнейшее гудение, отдаленно напоминающее вибросигнал мобильника, находящегося на гладкой поверхности. Потом поморщился, сел, поглаживая левую ляжку. Пожаловался:

– Вот в левой ляжке у меня при этом болезненные ощущения. Недодумали что-то. Отечественная сборка, что вы хотите? Есть еще игры, не при детях будь сказано, а еще WAP, GPS, GPRS, органайзер, радио, конвертер валют, калькулятор, синий зуб…

При этих словах он широко раскрыл рот и ткнул указательным пальцем в один из верхних резцов, который действительно был синим.

– Уот эсь… Еще видеокамера на 60 мегапикселов, – он продемонстрировал тот же указательный палец, его подушечка заканчивалась темной круглой стекляшкой. – Еще…

– А где же дисплей? – спросил я. ВипФон сокрушенно цокнул языком.

– Дисплей, к сожалению, накладной. Сейчас есть модели даже с двумя дисплеями – на лбу и на груди, есть варианты на любителей – с использованием интимных мест. А вот я… все-таки одна из первых моделей. Но знаете, у кого я работал первым мобильником? Ни за что не догадаетесь. А?

Я промолчал.

– Сам господин П, – мечтательно сказал ВипФон. – Сам господин П. Невероятная гадина.

Я опять промолчал. Я знал, что представляет собой господин П. Любой, кто смотрит телевизионные новости, знает о нем.

– Секретов его я, к счастью, не знаю, хотя мечтал. Но у него для таких вещей есть обыкновенная японская поделка за восемь тысяч долларов, он меня выгонял, когда по тому мобильнику говорил. Я-то у него шел по графе «представительские расходы» со спецтарифом 60 долларов за секунду. Он пользовался мной для трепа с домашними, обслугой, с цыпочками своими, ну и с прочей мелочью.

Уж с ними он оттягивался, будьте уверены. Видал я хамов, сам хам, но такое встретил впервые. Со всеми, буквально со всеми, кто зависел от него хоть самую малость, и с теми, кто от него вроде бы даже и не зависел, но сам не мог причинить ему никакого вреда, он разговаривал только матом, и поверьте слову, это был самый грязный, самый скабрезный и оскорбительный мат, который я только слышал – а ведь мне все это приходилось передавать.

Меня он звал Мипистопель, ну, вроде как юмористическая копия Сатаны – лицо у меня такое. Деньги платил очень хорошие, а за человека не принимал, я для него был вещь, телефон и только. Он меня бил.

В поисках сочувствия ВипФон обдал меня пронзительным страданием взгляда. И кивнул головой:

– Бил! С размаху, в морду. Бил, если абонент находился вне зоны действия сети, бил, если ему скажут что-нибудь неприятное, если в ответ на его мат ему не станут вылизывать задницу. Бил, если в моей памяти не оказывалось нужного телефона… А иногда просто так бил, для самочувствия, и всегда почему-то в морду. Пару раз, знаете ли, даже выбивал зубы, но в таких случаях отдавал меня своему личному стоматологу (единственный человек, который обращался со мной прилично, правда, садист) – он не мог себе позволить щербатый мобильник. Гримера из МХАТа переманил, чтоб фингалы мои закрашивал.

Он жалобно замотал головой, это было так смешно при его морде.

– Я бы вообще к этому всему и привык бы, деньги этот гадина платил очень хорошие, но вот что непереносимо – всегда быть при нем. Вы не представляете, что это такое. Всякие там якобы деловые переговоры, бизнес-ланчи, яхты, пьянки, этот дурацкий гольф, который он ненавидел почти так же, как я, – все это можно перенести, но вот ночь… Я, человек тонко чувствующий, можно сказать – нерв обнаженный по всему телу, и вот унижен отсутствием собственного угла, и даже не угла, а просто ночного лежбища, хоть какого! Обязательно чтобы при нем! Вот мы с вами сейчас одни в поезде, через несколько часов разбежимся, я вам сокровенно сейчас признаюсь: настал момент, когда я пришел к единственно правильному решению – убить господина П. Зарезать эту сволочь, удавить, отравить ядом! Вы против?

Я промолчал. Я просто подумал, что не встречал в новостях сообщения о смерти этого господина.

– Я, например, только «за». Таким не место в нашей жизни! Я даже план составил, очень хитроумный, из таких, что Агате Кристи ни за что б не додуматься… И в тот самый момент, когда все уже было готово, когда… В тот самый момент он взял да и выкинул меня. Представляете? А я уже и розеточку подготовил, а он говорит своим: «Этого – вон». И выкинули. Представляете, какой гадина?

Я промолчал.

– Ну узнал я потом, что да почему. У нас ведь прогресс не стоит на месте, особенно в смысле мобильной связи, я просто устарел, появились новые, продвинутые модели. Я, конечно, все понимаю, но вот так взять и выкинуть…

ВипФон чуть не всплакнул при этих словах. Но потом лукавство прорезалось. Завеселилось во взгляде.

– Ни за что не догадаетесь, кого он на мое место взял! – почти выкрикнул он. – Он жену свою себе своим телефоном сделал! Так ей, гадине, и надо, пусть теперь попробует то, что испытал я.

Я опять промолчал. Иначе мы не можем. Мы, семейные альбомы для богатых (появилась недавно такая мода в рублевских кланах), очень мало имеем возможностей для бесед – нас рассматривают, и то нечасто. А насчет разговоров всяких, так это просто запрещается, даже по контракту. Потому молчаливы.

СКРИПАЧ