Текст книги "Север Северище"

Автор книги: Владимир Фомичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

 За стеной устроила сходняк настоящая преступная органи -зация. Они ставят права выше обязанностей. Представляют не наше общество, а всепланетную фининсово-промышленную олигархию, то есть фактически мировое правительство, являются его “пятой колонной”, убийцами родины. Действуют по стратегии тайной войны. Это можно назвать, пришла Павлу Афанасьевичу в голову мысль, фашистским вторжением русофобов с тыла. И он вспомнил совсем недавно поразившие его слова Израэли: “Мир управляется совсем иными людьми, чем воображают те, кто не бывал за кулисами”. Вот блестящее подтверждение верности этого высказывания!

 Не трудно предположить такие тайные сходбища при проведении всех общественно значимых форумов: пленумов и съездов КПСС, ВЦСПС, ВЛКСМ, всех творческих организаций, сессий Советов разных уровней, начиная с Верховного, Всесоюзных ведомственных совещаний. И на каждом, в высшей степени несправедливом, присутствуют лицедеи-диверсанты, вражеская агентура, беспринципная сволочь, превозносятся безнаказанные преступления, провокаторская деятельность, переоцениваются общепринятые нормы. Очень тяжко думать!

 …В столице жизнь бежит быстрее, чем в провинции, и потоком мощнейшим. За сутки с небольшим Павел соприкоснулся со столькими разнородными реалиями. С любимыми, близкими, знакомыми и вовсе чужими людьми! Пока, стоя у входа в Центральный дом литераторов, ждал Ивана Калугина перед поездкой с ним на “вечернее чаепитие” рядом с Кремлем, произошла одна радостная встреча. Из писательского дома вышел вместе со знаменитым композитором Денисом Архиповичем Спиридоновым сосед Павла по деревушке Дебре патриарх родной литературы Игнатий Сидорович Смирнов-Кузьмов. Они не однажды встречались, задушевно беседовали в родном селении, куда Игнатий Сидорович приезжал в конце пятидесятых-начале шестидесятых годов. Оба земляка сразу заметили друг друга и, радушно улыбаясь, сердечно обнялись. Однако никакого времени для немедленной беседы ни у молодого, ни у старинушки не было. Лишь успели, что называется, на ходу обменяться самой необходимой информацией. Игнатий Сидорович приехал в Москву вместе с женой Марией Федоровной, живут сейчас в Калинине, буквально через полчаса возвращаются на машине туда. Павел, сияющий от неожиданного счастья, что удалось свидеться, чуть ли не возопил:

 – Игнатий Сидорович, дайте слово, что во время Дней литературы на Тюменщине, в крайнем случае – через лето, всречаемся в ханты-мансийской тайге! После общения с читателями в областном центре все писатели отправляются по пяти маршрутам. Один из них – в лесной Советский район, где стоит моя избушка на курьих ножках. Вы же охотник из охотников, известный каждому школьнику и взрослым, выросшим на ваших великолепных рассказах, певец природы. В “моих” зауральских краях она, можно сказать, еще в таком виде, как в ваших произведениях о временах своего детства. Вот листок с моими координатами, возьмите.

 – Хорошо бы, хорошо бы… – улыбался в усы и окладистую бороду дедушка, дебревский уроженец. И, обратившись к своему старинному другу Денису Архиповичу Спиридонову, рекомендовал ему доверительно пообщаться с Павлом, как выразился, “с нашим молодым современником, моим брянско-сельским по рождению порядочным другом, посудачьте с ним вместо меня”. Вы, мол, в своей Жуковке “такого свежего ветра нынешней действительности” не встретите и в течение ряда лет. Узнав, что Котов до Нового года будет в столице, композитор пригласил его к себе на послезавтра, чем тоже несказанно обрадовал Павла.

 Тут пришла черная “Волга” с Иваном Калугиным, и Павел расстался с бесценным однодеревенцем и его другом, сказав обоим: “До скорого свидания!”

 В служебном авто он не решился рассказать институтскому однокашнику о случайно подслушанном среди бела дня жутком разговоре врагов рода человеческого, на шабаше которых председательствовал демон – их сотоварищ по предстоящей трапезе. Она, предположительно по тому, как богато был сервирован стол, в том числе и редкими алкогольными напитками, могла закономерно превратиться в кампанейский кутеж. Но лжезаместитель заведующего книжной редакцией издательства “Правда” включил желание и волю, чтобы не поддаться бесовскому обольщению. Наоборот, Павел Афанасьевич с глубоким вниманием наблюдал вблизи предателя по своей натуре, врага Родины, тайно разваливающего государственные структуры, разрушающего СССР изнутри, действующего в этом плане умышленно, а не в результате просчетов и ошибок. В голове проскочила мысль, не “каменщики”, а – разрушители. Элементарной стены никто не сложил, не то, что печки, камина или дворца.

 СОН О ВОНЮЧЕМ БОЛОТЕ

 …И приснился в эту ночь собкорру ханты-мансийской газеты “Ленинская правда” удивительный сон. Будто он остался один в спецресторане с видом на Кремль, а уже глубокая ночь, дверь закрыта. Бессмысленно пытаться выйти отсюда, надо ждать утра. Видно, он вздремнул. Все ушли, решив ему не мешать и, пожалуй, предупредив официантку, чтобы до начала дня его никто не беспокоил. Когда рассветет, кто-то объявится и выпустит.

 Стал смотреть на Кремль, как все глядели во время недавнего застолья. Красота да и какая! Тем более, что освещение – лучше не надо. Перед очами все двадцать башен, от Боровицкой до Оружейной. Особенно хорошо видны те, что ближе к нему: Спасская, Царская, Набатная, Константино-Еленская, Беклемишевская. Здания и соборы внутри тоже как на картинке: Большой Кремлевский дворец, Благовещенский, Архангельский и Успенский соборы, Колокольня Ивана Великого, церковь Ризположения, бывший Сенат, Арсенал, Грановитая палата… Наверно, я сейчас единственный человек в мире, который такое наблюдает, решает Павел Афанасьевич. Никого из лиц высшей власти за красной кирпичной стеной с зубцами в это время нет, во всех помещениях царит безмолвие, как где-нибудь в верховьях Тапсуя.

 У Котова пробудилась историческая память. Видит, как наяву, интересное и поучительное прошлое предков. И в средине последних ее восьми столетий – Москва-сердце, серединный город Державы. Складывается русская государственность. И нашествия завоевателей, и праздничные торжества побед, салюты, и казни злодеев-воров, мятежных Пугачевых-Разиных, и потрясения беснующихся, названные революционными. Появившиеся здесь первые русские печатная книга и университет. Неповторимые церкви, пышные дворцы знати и купеческие дома.

 Еще до открытия Америки ( 1492 ) развернулось в Кремле и Большом посаде ( Китай-городе ) каменное строительство, начатое Иваном Калитой. Первая каменная церковь в Москве – кафедральный Успенский собор, усыпальница митрополитов, 1326 год. Собор Михаила Архангела ( Архангельский ) стал княжеской усыпальницей. Близко по времени возведение Благовещенского собора и церкви Ризположения. Первое каменное гражданское сооружение – Грановитая палата, чтобы вести торжественные церемонии, приемы гостей, 1491 год. В ХУ1 веке вознесся в честь взятия Казани собор Покрова, что на Рву, – девятицерковный, с восьмигранным столпом посредине, увенчанном шатром. Это храм Василия Блаженного, символ Москвы и России.

 И вдруг с главным архитектурным ансамблем Родины на глазах Павла Котова произошла поражающая сознание метаморфоза. Он оказался посредине Вонючего болота, нестерпимо шибанувшего в нос сероводородом. Хотя гостиница “Россия”, храм Василия Блаженного, памятник Минину и Пожарскому, Лобное место, ГУМ, Исторический музей, вся Красная площадь, кроме мавзолея Ленина, стоят, как и стояли, – с этой стороны. А с других – тоже все осталось, как и было, лишь отделилось от Кремля гадостной топью, наподобие рва. На юге Вонючим болотом стала часть Москвы-реки.

 Начав задыхаться в жестоком угаре, Павел Афанасьевич вылетел из тела в форме своей энергетической сути и оказался в Грановитой палате, где собралась нечисть. Присторился около ярко сияющей люстры. Он все видел и слышал, но не имел обоняния, как и прибывшие на важный шабаш окаянные существа. Не зря, мелькнуло у него в голове, чертяки во все времена проводят свои сборища на сильно пахнущих трясинах: никто из людей не может к ним приблизиться. Любой или утонет, или умрет в чаду.

 Все анчутки были одеты в черно-белые одежды, что, вероятно, было их формой.

 От привычной росписи стен Грановитой палаты, как их помнил Павел Афанасьевич, ничего не осталось. Теперь на них повсюду были изображены портреты деятелей так называемой русской революции и периода утверждения ее основ, подписанные подлинными фамилиями: Ульянов Владимир, Иешуа Соломон, Бронштейн Лейба, Дзержинский Феликс, Радомысльский Овсей-Герш, Розенфельд Лев, Урицкий Моисей, Голощекин Шая, Вайнер Пинхус, Губельман Миней, Дауман Ян, Пешков Алексей, Гоц Абрам, Гурвич Федор, Джугашвили Иосиф, Дейч Лев, Цедербаум Юлий, Цедербаум Сергей, Коган Осип, Ланде Арон, Иманов Амангельды, Исув Иосиф, Иоффе Адольф, Кац Борис, Коллонтай Александра, Крыленко Николай, Лацис Мартин, Гольдман Михаил, Луначарский Анатолий, Пикер Александр, Вячеслав Менжинский, Минор Осип, Скрябин Вячеслав, Орджоникидзе Георгий, Пинкевич Альберт, Прошьян Прош, Таршис Иосиф ( Осип ), Собельзон Карл, Расулзаде Мамед, Смилга Ивар, Бриллиант Григорий, Гиммер Николай, Ходжаев Убайдулла, Хан-Хойский Фатали, Цалыккаты Ахмед, Цепляк Ян, Челебиев Челеби, Липкин Федор, Шаумян Степан, Шарафиев Галимджан, Шкапский Орест…

 Художественные композиции рассказывали о жесточайшей деятельности, прославляя ее, некоторых из этих фигур. Как, например, Иешуа-Свердлов, имея за плечами всего два десятка лет, уже занимался убийствами повседневно, со смуты тясяча девятьсот пятого – тысяча девятьсот седьмого годов. Создавал так называемые боевые отряды Урала, а на самом деле секты душегубов. Переодевшись в форму жандармов, его подельники Голощекин, Сосновский, Ермаков, Юровский арестовывали любого человека, пытали его и расстреливали. По ложным доносам вызывали граждан на допросы и тоже уничтожали.

 После Октябрьского государственного переворота семнадцатого года, став вторым человеком в стране, председателем ВЦИКа, лишь за полгода перед этим впервые в жизни встретившийся с Лысым-Ульяновым, организовал конвейер массовых убийств ни в чем не повинных людей. Бросался на всех из одной злости. Как свирепая собака кидается на любого, в том числе на ребенка. Иной незапятнанный читатель, которому лишь добродетель угодна, захочет задать автору вопрос: разве может так поступать человек? Я же в свою очередь спрошу тебя, дорогой мой друг: а чем провинился Авель перед братом Каином, убившем его? До болезненного состояния жаждавшие власти и золота ( в сейфе названного людоеда после его смерти нашли этого металла более ста килограммов ) большевики избрали принцип уголовщины для управления огромной страной. Изувер в кожанке изобрел для своих жутких целей механизмы “красного террора”, поголовного истребления казачества, самосуда над законным Императором, его женой, детьми, родными и близкими.

 …Верховодили в Грановитой палате три демона: Меченый, Хромой и Беспалый. Первый очень холеный, второй вроде пятисотлетней желтой мумии, а третий синий, как болотный резиновый сапог.

 Меченый поднял фигурку сатаны – наступила гробовая тишина. И он рек:

– Моя давняя и заветная цель – уничтожение коммунизма, сделать на него ка-ка. Все свои козни строю вместе с супругой Свистопляской, находящейся среди вас. Она поняла необходимость этого даже раньше, чем я, и все время меня подталкивает к тому, чтобы я последовательно занимал все более и более высокое положение в стране. Прошу ей поапплодировать.

 После бурных оваций блямбистый оратор продолжил:

– Я дал слово Чистокровному, когда он недавно приезжал с президентом Америки, что, получив высший пост, заменю все руководство КПСС и СССР. А потом и совсем грохну руководящую и Совдепию с помощью Хромого, Беспалого и, конечно же, при активной поддержке всех вас. Ибо, как говорят копытные теоретики, историю творят массы. Чистокровный мне гарантировал продвижение на верхотуру. Итак, лягнем по-настоящему, чтобы окачурились. Как выражается бесподобная Свистопляска: таки да!

 Котов услышал чье-то суждение: “Этот явится главным виновником, если устанавливать персональную ответственность, всего, что произойдет с нами и нашей страной”.

 Со скучнейшей физией чертову народу предстал Хромой:

– У нас есть единственный путь – подорвать тоталитарный режим изнутри при помощи дисциплины тоталитарной партии. Мы сделаем свое дело. Все запутаем в печати, поднимем бурю в умах. На реальные оценки установим табу, разрешим лишь мифологические.

 Запад, опираясь на нас – партийно-советских граждан мира, разработал план взрыва с помощью подготовленных исполнителей в верхних эшелонах власти Советского Союза. Станемте все прорабами перестройки!

 О Хромом хорошо знающий кто-то, а кто именно, Павел не понял, сказал рядом: “Я никогда не слышал от него ни одного доброго слова о русском народе".

 – Я готов к многоходовой операции, – продолжил эстафету на трибуне ритуала Беспалый-синемордый. – Очерним русскую историю, коммунистическую идеологию, советскую армию, обострим национальные конфликты и противоречия, перепутаем святых и грешников, подтолкнем республики к сепаратизму и выходу из СССР, и он спляшет под нашу дудочку. Мы – международная организация – превратим человечество в планетарную нацию.

 Внутренний голос сказал Котову: “При отсутствии в РСФСР своей коммунистической партии, на сегодня самой главной власти, как есть в других республиках, и при бесстыдном предательстве иуд Меченого, Беспалого, Хромого судьба СССР предрешена заранее. Надо полагать лидеры национальных компартий тоже сдадут Советский Союз, они подготовлены. Защитить Державу некому, потому что русской “руководящей и направляющей” нет”.

 Вдруг раздались крики: “Новобранцы! Новобранцы!” И в Грановитую палату набежали нечистые в основном комсомольского возраста, но были из старших тоже. Рядом с астралом Павла присоседилось такое же тело провидца Достоевского, и он, дав им общую характеристику как “свежей силы против исторической России”, кое-кого из них назвал Котову:

– Сифилатов, Чурбанец, Гайдареныш, Киндерсюрприз, Гавен, Двусовокупулис, Новомикробская, Старолесбиянская, Шизомада, Гомолинский, Пидорейко, Незалупунич, Склифасовскейч.

 Разглядывая нечистую силу нового призыва, Павел Афанасьевич отвлекся от собеседника. “Кто предупрежден, тот вооружен”, – после этих слов Федора Михайловича не стало. И Котову сделалось так горько: не успел поговорить с ним и даже попрощаться. Боль в сердце была настолько сильной, что от нее даже проснулся.

 “К чему бы все это мне привиделось?” – не в силах успокоиться, долго размышлял он.

 МАМА

 Брат Виктор и его жена Дуся, у которых в Мытищах жила Полина Захаровна, ушли на работу, и навестивший их Павел остался с мамой вдвоем.

– …Почему, говоришь, все плачу и плачу? Всю жизнь вспоминаю, и слезы текут, текут. Глаза уже покраснели от них. Деда убили на японской войне, отца на первой германской, двух братьев, Антона и Пармена, на гражданской, твоего отца Фанасю на второй германской. Тебя в войну потеряла. Нинку грудную немец выхватил из рук и в колодец бросил. Они брали, что хотели. Петушок понравится фрицу – шпокнет. Спалили всю Дебрю. На том конце расстреляли полностью и старых, и малых – за то, что собака их офицера покусала.

 За войнищей – голод в сорок шестом-сорок седьмом годах. Как выжили только?! И блохи, и клопы, и вши, и глисты, и тиф, и малярия – навидались всякого. Бабы упирались день и ночь. Столько работы – по-человечески поесть не было времени: хвать! хвать! Все спешишь, кусок в горле застревает. И вам, ребятишам, тоже доставалось. Штанов не носили до школы, в нее ходили в лаптях. Тетрадки и книжки в холщовых сумках носили. Девять километров туда да девять обратно: и в дождь, и в снег. Делали, почитай, то же, что и взрослые: и на полях, и на лугах, и на усадьбе, и на огороде. Пахали, косили, пололи… Лен молотили, головки клевера собирали, корье драли. Кур берегли, чтоб коршун не утащил. Коров, лошадей, свиней, овец, коз пасли. Дня белого не видели. Поиграть некогда было…

 Потом Никита Кукуруза уродовал – ты уже в институте учился, сам помнишь. Выдумали, что овцы корни трав подъедают. Нельзя водить больше четырех, за каждую сверх – двадцать пять рублей штраф. Косить вволю не разрешали. Девяносто процентов для колхоза, десять себе. Такими силами отучали нас держать скот. Разве это мыслимо!

 Теперь вон совсем не косят, не пашут, не сеют, не водят ни коров, ни овец, ни лошадей, и никто там не живет. Тайга! Ни одной избы не осталось. Никого людей нет. Последние пять хатенок сгорели, наша тоже с ними вместе, прошлой весной. Кто-то поджег траву недалеко, огонь дошел до них, а там ни одного человека не было, чтобы потушить, все и сгорели.

 Почему в деревнях никого не осталось? Потому что почти все объявили неперспективными и нашу Дебрю тоже. Переезжайте, мол, в Фирсановку. А зачем туда ехать, если тут все под руками? Мы из разных ближних деревень ходили гулять туда, когда молодыми были. Межой называли место, где все собирались. Так было удобно молодым сбегаться на игрища. От каждого населенного пункта, считай, одинаковое расстояние. А жить-то всем вместе какая надобность? Зачем эту толкотню устраивать? На наши же поля и луга будем из Фирсановки ходить работать? Это только дураки могли такое придумать…

 Наши места рядом, отсюда меньше дня ехать, они пустуют, а тут жмутся в очередях. Столько народу – магазин шевелится…

 Вас всех разметало по свету. Занесло тебя незнамо куда. Может быть, на мои похороны не получится приехать…

 А коллективизация? Все помню, мне было больше двадцати лет, я же с седьмого года. Лошадь Милку, коров Дочку да Буренку поотнимали. Постоянно в снах вижу ранешнюю жизнь.

 Не приведи, Господь, детям испытать столько, сколько досталось на нашу долю. Исусе Христе, спаси и помилуй!

 РУССКИЙ ГЕНИЙ

 Спиридонов Денис Архипович потряс Павла целостной концепцией диаметрально противоположного взгляда по сравнению с остальным обществом на все происходящее вокруг. “Восстал он против мнений света один”, цитировал стихотворение Лермонтова о Пушкине Котов, но, продолжал дальше, перефразируя, “слава Богу, не убит”. А узнал от гениального композитора его молодой гость примерно следующее.

 Советское общество глубоко враждебно основному этносу страны. Десятилетия ее правителями являются те, кто не умеет правильно говорить по-русски, что порождает неимоверную усталость.

 Искусственные мерки узкой группы лиц, сосредоточивших в своих в руках абсолютную власть, не соответствуют сущности явлений Родины, ее судеб. Политическая мафия держит народ в рабстве, террором и репрессиями введя его в эту роль, с которой он свыкся.

 Русофобия понижает культуру, опошляет ценности, унижает великое, плодит наглоость и самонадеянность. Глупые, мелкие, ничтожные, непомерно злобные и честолюбивые унижают предшественников, не понимают исканий русской души, национальной идеи, нашего сокровенного и религиозного. “Эти господа”, составляя круг людей около подлинного искусства, служат развлечению, забаве, безбожному бездушию, советской буржуазии, стилю модерн.

 Лишенные творческой силы, они не способны постичь духовное сознание народа, его неподкупную совесть, сокровенность, творящих добро, жизненную глубину. В журнале “Советская музыка” встречаешь только мелковатые мысли и чувства, его сотрудники и авторы – лавочники с плохим вкусом. Они не могут взглянуть на явления и события культуры с позиций традиционного христианского гуманизма. Чепуха, неорганичность, бездушность, скучная музыка, делание, пустые грохотуны, честолюбцы, лгуны – в поле зрения этого издания. “И сказать нельзя”.

 Нигде, кроме как у Дениса Архиповича Спиридонова, не мог бы Павел Котов узнать о том, что Дмитрий Шостакович называл композиторов типа Стравинского, писавшего сочинения по заказу Израиля, “гениальными холуями”. Или услышать, что так любимый Кипой и вообще многими в стране современный бард Хрипяцкий, а также дутые-передутые певцы недавнего прошлого Уркасов и Бондс – всего лишь “песенные мошенники”. Денис Архипович дал убийственные характеристики гремящим по всей стране, как пустые телеги, поэтам, лауреатам Государственной премии СССР, Либерзонову, Гнусенко, Безуменскому. О первом сказал, что он пишет на “чудовищном абракадабрском языке”. Хотя его именем названа одна из главных библиотек в столице. Котову невольно вспомнилось, что любители несуразных метаморфоз саму-то матушку Москву хотели переименовать в Троцк.

 Павел Афанасьевич почувствовал глубокую поэтичность души Дениса Спиридонова, его доскональное знание отечественной и мировой культуры, особенно музыкального, живописного, поэтического искусств всех времен и народов, преклонение перед подлинными их творцами: Мусоргским, Чайковским, Корсаковым, Лядовым, Шуманом, Ван Гогом, Рембрандтом, Есениным, Блоком, Твардовским, Рубцовым.

 Он предстал перед Котовым отменно умным человеком, захваченным событиями настоящего и минувшего. И, как бы вскользь, вроде не персонально для молодого собеседника, дал ему, когда тот поделился сложностями исполнения публицистического долга, проникновенный совет:

– Каждому необходимо быть на высоте своего дела.

А, развивая сказаное, добавил:

– Некоторые уступают, сдают позиции врагам древнего Отечества из-за собственного неразумия. Не видят возникшей опасности, что лишились своего государства на нашей исконной наследственной земле. Иных честолюбивых и бездарных оскорбляет правда. Нельзя на них полагаться.

 Патриарх музыки, отметил про себя Павел, славен вдвойне за то, что объединил лучших, фактически воссоздал Россию-Русь в миниатюре. Может быть, в немалой степени потому, что обезопасил свой гений от советско-коммунистической аристократии. Высшие госчиновники не могли обмануть его крупнейший ум, нейтрализовать исключительную проницательность, умение распознать добро и зло, дурные и хорошие поступки. Он, как никто другой, предохраняет Родину от бедствия – дурной гражданской жизни, крушения культуры. Свободно говорит обо всем, твердо стоит на своем. Увлекает национально мыслящих.

 Великий композитор, обязанный могущественной власти над слушателями благодаря своему гению, собственной музыкальной силе, безгранично почитаемый Павлом Афанасьевичем и внушивший такое же чувство миллионам современников, явил редкий пример человека, отдающегося всеми мыслями судьбе России, повернутой не к лучшему, с посетителем, которого раньше не знал, да и годящимся ему в свыновья. Как он безошибочно распознавал дарования, существующий порядок вещей, так, видно, сразу постиг мудрую и незамутненную душу Котова, без всяких оговорок приняв его в собственный круг наравне с рядом находящимися людьми, которым безоговорочно доверял. Удивительный пример общения творческой личности с высоким именем, прославленной, создавшей великие произведения, во всех смыслах необыкновенной, с рядовым человеком из народа! Пожалуй, из-за такой спаянности с почвой Денис Архипович Спиридонов и стал первым в ряду музыкальных русских творцов двадцатого столетия. Отсюда не только преклонение перед ним чистых душ, умнейших людей, предавнных Учителю им замеченных и поддержанных молодых талантов, но и возбуждаемая его спокойной мощью ненависть чиновного кодло со всегдашним умалением заслуг титана, противодействия ему, сеяние неудобств и зерен скверного.

 Перед уходом Павел Котов спросил у хозяина, почему тот не пишет о главных своих взглядах на современность. И гений ответил:

 – Я пишу, но в стол. А если что-либо в этом плане опубликовать, то навсегда придется распроститься с сочинением музыки, по судам затаскают.