Текст книги "Север Северище"

Автор книги: Владимир Фомичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

 Слетают листья при каждом порыве ветра, они же, упавшие, усеяли землю, превратив ее в пестрый ковер. Кострище на берегу. Тайга – на горизонте – зеленая лента между куполом небес и водой. Окрытый простор водоема.

 Природа не жеманничает, не модничает, она само естество, и поэтому умиротворяет. Способны только укреплять, обновлять сердце первые лучи восходящего солнца, оно же за тучами или когда бывает еще низко, уже высоко, а также – пылающий закат, пение птичек, ходьба по росистой траве, широкий луг, огромный лес, прохлада, ночная птица, даже знойный день с полдневным пеклом, домик густой кроны дерева, укрывающего от ливня.

 УДИВИТЕЛЬНЫЙ ПОКОЙ.

………………………………………………………………………….

 Почему затворился в дебрях? Я решительно не в состоянии был вынести демагогически нравственных, но исполненных сплошного лицемерия людей, заставляющих нас, как дураков, жить им на потеху. В душе бушевал гнев не только за истребление извергами моих родителей, но и за судьбы тысяч так же невинно репрессированных во второй половине 40-х и начале пятидесятых годов партийно-советских, профсоюзно-комсомольских, хозяйственных работников, офицеров, генералов и адмиралов, ученых, специалистов, деятелей и творцов культуры, искусства, литературы – фактически лучших людей во всех сферах государственно-общественного бытия, членов их семей, родственников и близких. Все мое существо оскорбляют инспирированные исключения из партии, бесовские аресты безвинных, беспрепятственные расправы обезумевших выродков с необоснованно преследуемыми узурпированным ими «правосудием». Считай, минула четверть века с последнего беснования банды Усатого на Русской земле; я, тогдашний десятилетний мальчик, «дорос» почти до сорокалетнего мужчины; но нанесенное тогда оскорбление гражданского достоинства не уменьшилось. Что помешало полному изучению происшедшего, коль тиран давно придавлен тяжелой могильной плитой, не страшен, а тотальные его имя и изображения, как было в моем детстве и отрочестве, обратились в ничто? Лишь освободили оставшихся в живых жертв серии «дел», составивших так называемое «ленингралдское дело», реабилитировали не за что отсидевших, казненных. Все это сильно успокоило общество? Гнев перешел в нежность к родной власти? Или она помешанная, на которую не сердятся? Простила, видите ли, жестоко уничтоженных и покалеченных во время костоломных пыток невинных; целуйте ей руки, рыдайте от счастья.

 Неведомовы – вот кто мы сегодня. Даже на исторических факультетах вузов обучавшиеся ничего не слышали о крике боли державообразующего племени в 1949-1953 гг., диком насилии над ним. Не прошло и четырех лет, как был отменен «по вновь открывшимся обстоятельствам» приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 30 сентября 1950 года в отношении Кузнецова А. А., Капустина Я. Ф,, Попкова П. С., Вознесенского Н. А., Лазутина П. Г., Родионова М. И., Турко И. М., Закржевской Т. В., Михеева Ф. Е. – «за отсутствием в их действиях состава преступления». Эти девять незаурядных личностей были реабилитированы, шесть из них – посмертно. И на том, как говорят, «адью»: О ПОДЛИННЫХ ПРИЧИНАХ ЗВЕРСТВ НАД НИМИ – ЗАТЯЖНОЕ МОЛЧАНИЕ. Не таится ли здесь продолжающаяся скрытая ненависть к нам русофобских фашистов одного и того же типа, более полувека безраздельно властвующих на исконной земле потомков восточных славян? Не есть ли это лицемерно-поддельная правовая справедливость тех же клановских малют скуратовых, практически несменяемых? Ничего не знает общественность и об убитых по той же фальсификации уголовниками при законе: Бадаеве Г. Ф., Харитонове И. С., Левине П. И., Вознесенских А. А. и М. А. ( всего по «ленинградскому-русскому делу» репрессировали двадцать одного члена этой удивительной семьи ), Басове М. В., Соловьеве Н. В., Вербицком А. Д., Бубнове А. А. , десятках других

совестливых, знающих, трудолюбивых и улыбчивых личностей, полный список которых даже не известен. Вместо них подбирали наиболее невежественных и трусливых.

 Преступники, авантюристы, карьеристы, буржуазные перерожденцы, враги народа, изменники Родины Берия, Меркулов, Абакумов и их сообщники грубо нарушали социалистическую законность, ложно обвиняли невиновных, арестовывали их, применяли физическое и моральное воздействие, угрожали и избивали преданных Советской власти и Коммунистической партии людей – очень ловко заявили преемники Сталина-Джугашвили после его смерти. Но они, реабилитаторы, сами или являлись ближайшим окружением Усатого, или составляли верхи власти в стране на следующей ступени управленческой пирамиды, не уклонялись от надругательств над тысячами порядочных коммунистов, от жуткого уничтожения многих из них.

 Если бы не стали бескрайней трагедией, то курьезны обвинения в создании анипартийной группы, противогосударственных действиях, антисоветском заговоре, отрыве от народа ленинградского руководства из-за того, что при подсчете голосов, отданных вновь избранным на руководящие должности партийцам, комиссия скрыла два, четыре, пятнадцать голосов “против” при более чем тысячи “за”, о чем не знали сами избранные; что на российскую оптовую ярмарку в Ленинграде приехали некоторые союзные республики, якобы тем самым “незаконно” повысив ее статус до “всесоюзной”; что лидеры города и области иногда обращались не официально в ЦК ВКП ( б ), а напрямую, например, к Кузнецову А. А., с которым долгие годы вместе работали, заходили к нему, когда бывали в Москве. Что во всем этом потрясало основы? Любому непредвзятому человеку видно: никакой вины питерских лидеров изначально не было, естественно, никто из них не мог ее чувствовать. Разве Политбюро Центрального Комитета во главе с “другом и отцом народа”, “гением” Сталиным, рассматривавшее эти факты 15 февраля 1949 года на основе доклада Маленкова Г. М., начавшее тем самым злодейское истребление лучших русских кадров, уважаемых всеми людей,– не беспрецедентный провокатор, не бесчеловечно по своей сути, не проявило забвение элементарных заповедей людского общежития? Выглядит это более чем странно, совершеннейшей чепухой и бессмыслицей, пока скрыта от общества главная подоплека, сущность и первичная причина происшедшего.

 Сверхпоспешно, не прошло и недели, 21 февраля 1949 года в город юности, заслуженного гражданского роста моих родителей прибыл специальный поезд с членом Политбюро, секретарем ЦК ВКП ( б ), заместителем Председателя Совета Министром СССР Маленковым Г. М., этакой рыхлой и, как оказалось, презлобной жабой. Он привез с собой члена Оргбюро ЦК ВКП ( б ) Андрианова В. М., цекистов из отделов и аппаратчиков, сотрудников МГБ. Цель десанта для ленинградцев, не имевших ни малейшего представления о замышляемом злодействе, была terra incognita. Великий актер отказался от обычного поселения в предложенной резиденции, остался в служебном вагоне. В этот же день назначил созыв объединенного заседания членов бюро Лениградских городского и областного партийных комитетов. А на следующий – состоялся внеочередной объединенный пленум этих организаций. Крупняк партийной банды доложил фантазию Политбюро “Об антипартийных действиях члена ЦК ВКП ( б ) товарища Кузнецова А. А. и кандидатов в члены ЦК ВКП ( б ) тт. Родионова М. И. и Попкова П. С.” Нет стенограмм девятичасового заседания бюро и выступления Маленкова на пленуме, хотя оно-то точно было записано со всеми деталями. Потом некоторые репрессированные по “лениградскому делу” вспомнили публично на собрании, которое проводили после реабилитации, этот факт. Уже одного его достаточно, чтобы утверждать: документы уничтожались. И также знала кошка, чье сало съела. Кремлевский жирняк продуманно и хладнокровно творил преступление, борясь за упрочение собственных и всей секты позиций во власти, которой, по их криминальным понятиям, могло угрожать равноправное, то есть уставное и справедливое, положение со всеми остальными русских коммунистов. Именно здесь собака зарыта. Не случайно в деле одни противоречия, которые никто не пытался и не пытается снять. Иначе сразу станут видны наши захребетники, в результате хитроумной механики обращающиеся с основным населением как с рабами. И больше огня боятся, что оно же будет иметь свою столицу, например, Ленинград, как имеют свои главные центры другие народы Советского Союза. Их превосходительствам идеологического образца плевать на то, что анирусская партийно-советская суть рано или поздно, но обязательно приведет к гибели державы. Они, недалекие, патологически подозритльные к самостоятельности исконных хозяев и многовековых хранителей земли, исповедуют принцип: “После нас хоть потоп”.

 Вослед гибельному пленуму, снявшему с ключевых постов основных ленинградских лидеров, осудившему их деятельность и избравшему первым секретарем обкома и горкома “варяга” Андрианова, была начата им и его “командой” большая чистка. В массовом порядке снимали с постов и исключали из ВКП ( б ), а в дальнейшем арестовывали, приговаривали к высшей мере наказания, длительным срокам тюремного заключения всех сильных работников горкома и обкома, районов, первичных парторганизаций, советских, профсоюзных, комсомольских, хозяйственных органов, самых разных специалистов высокого уровня. 31 человек был выведен из состава горкома партии уже в начале октября 1949 года. Среди необоснованно обвиняемых – заметные в прошлом комсомольские активисты, боевые офицеры, генералы, адмиралы, комиссары, герои Ленинградской битвы, имевшие ранения и награжденные боевыми орденами, много сделавшие для организации народного ополчения во время Великой Отечественной войны, восстановления после нее разрушенного города.

 Свирепствовала объединенная партийная комиссия Ленинграда и области. Так, в 1950 году она, грубейшим образом минуя уставное требование о рассмотрении персональных дел в первичках, почти сто человек исключила из партии и такому же количеству коммунистов объявила всевозможные взыскания. Изгоняли из ВКП ( б ) обкомовцев и горкомовцев, секретарей райкомов, председателей райисполкомов, начальников трестов и директоров заводов, работников высшей школы. Наравне с подписанными заявлениями, где содержалась критика чего-либо, рассматривались и анонимки. Более того, они инспирировались созданием ситуации общей подозрительности, направлялись для расследования в областное управление Министерства государственной безопасности. За два года заменили более двух тысяч ответственных лиц Ленинграда и области. Июньская 1950 года партийная конференция оставила в Ленгоркоме и ревкомиссии из 109 лишь троих, избиравшихся в состав этих органов полтора года назад. Страшное и безобразное репрессирование породило кадровый голод, обком принимал решения о недопустимости ситуации, когда оказались незамещенными около тридцати должностей. На уровне города и его райкомов не хватало 89 ответственных работников.

 В других очагах “русской заразы”, уже названных мной, картина была та же самая – “Апофеоз разгрома”. Так, на Псковской земле областные кадры заменили на шесьдесят с лишним процентов, вычистили около тысячи человек, а на уровне районов – примерно наполовину, только за пятидесятый год – более двух тысяч. Бюро обкома создало небывалую комиссию: проверять председателей правлений, ревизионных комиссий, бригадиров и счетоводов колхозов. Отстранили от работы в школе 500 с лишним учителей.

 В Ленинграде закрывали музеи, выставки, хранившие память о героическом блокадном периоде. “Крамолой” стали изданные о том периоде газеты, журналы, книги, фото– и киноматериалы, произведения искусств, где так или иначе присутствовали личности, обманно обвиненные монстром Маленковым и его подручными в преступлениях, о которых их творцы, как все нормальные люди, и подумать не могли. Печатную продукцию изымали из библиотек общественного пользования и книготорговой сети, как в свое время произведения гениального поэта Сергея Есенина. Разгромили Институт истории. Из ленинградских вузов за два года вышибли 18 ректоров и 29 заведующих кафедрами социологических и экономических наук. Не щадили и других вузовцев, лишь из университета уволили примерно 300 преподавателей со степенями и без. Да что там говорить, коль были даже выброшены на улицу, “как несправившиеся со своими обязанностями, 22 ответственных работника Дворца пионеров”.

 Эти и другие подобные сведения я собирал по крупицам, фактически в течение четверти века. Добывал примерно так, как Александр Солженицын, когда писал книгу “Архипелаг ГУЛАГ”, за которую удостоился изгнания из Отечества, звания Нобелевского лауреата и мирового признания. Они абсолютно достоверны, но фактически не известны гражданам до сих пор. Я иногда, раздумавшись, просто обмираю от ужаса за такую безгласность своего племени, совсем недавно – величайшего народа на земле. Впору упасть лицом в траву, закрыть глаза и заткнуть уши, чтобы не видеть уголовных харь и не слышать каннибальского скрежета зубов идеологических злодеев и варваров!!!

………………………………………………………………………..

 Невозможно не остановиться еще на некоторых личных судьбах с убийственным равнодушием мошенниками и плутами оклеветанных и казненных в результате спланированной широкомасштабной “операции” откровенного геноцида. Нельзя забывать, что произволу и беззаконию в невероятных степенях, катившимся волнами по Советскому Союзу, подвергались лучшие из лучших. Абакумов, первым арестовав Якова Федоровича Капустина, приказал его избивать, добиваясь через застращивание ложных показаний, что якобы тот английский шпион. Истязания подтвердил бывший следователь Сорокин. Что же такое делалось? Как же горько и обидно было пытаемому! Горше и обиднее может ли быть оскорбление? Верный идеалам социализма и коммунизма, Ленину и Сталину, отдавший все силы исполнению их предначертаний, конечно, Капустин ничего не мог понять. После очередного допроса, не похожий на себя, безмерно тосковал, катились по щекам слезы. И в камере не оставляли его мучителей ожесточенный смех, припадки гнева, раздраженные голоса, тяжелое дыхание. Стонал, терзался, рвалось сердце…

 Николай Васильевич Соловьев родился в бедной крестьянской семье в Поволжье. С ранних лет где только ни трудился, начиная с села, служил в Красной Армии. Затем заочные рабфак, комвуз в Ленинграде, женитьба на сельской учительнице, у семьи росли две дочери. Соловьеву довелось быть увлеченным активистом комсомола, затем – на партийной работе. Молодой, инициативный, чудесный организатор, он с 1938 года – председатель Леноблисполкома, дважды его избирали депутатом Верховного Совета СССР, делегатом ХУ111 съезда ВКП ( б ). В годы Великой Отечественной войны оборонял Ленинград, участвовал в разгроме гитлеровских фашистов под ним, являлся членом Военных Советов Красногвардейского укрепрайона, 42-й армии, сражавшейся на подступах к городу на Неве, и Ленинградского фронта. Отвечал за Ладожскую трассу и переправу через Ладогу, строительство нефтепровода по дну этой реки под артобстрелами и бомбежками.

В осажденном Ленинграде находился все дни блокады. Был награжден двумя орденами Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденом Кутузова второй степени, Отечественной войны первой степени. В июле 1946 года Н. В. Соловьева избрали первым секретарем Крымского обкома партии для улучшения здесь положения дел, которые заметно с его появлением на полуострове пошли в гору. А 5 августа 1949 лидера крымских коммунистов срочно вызвали в Центральный Комитет, сняли с поста, предъявив страшно необоснованные обвинения, прямо в кабинете Абакумова арестовали. Долгое время о нем не было ни слуху ни духу. Лишь в средине пятидесятых стало известно, как его на допросе тюремные зверюги до смерти забили, растоптали сапогами в присутствии Берии и Маленкова за то, что не только не признал себя в чем-либо виновным, но возмутился незаконными способами допроса. Вскоре после злодейского убийства лидера крымских коммунистов приговорили к расстрелу секретарей обкома Чурсина П. А. и Петровского М. И., к длительным срокам заключения большинство партийно-советского и хозяйственного актива, которым руководил. Я представляю их беспрестанные тревоги, мучения, обмирания от страха, какую-то совершенно неожиданную боль, ворвавшуюся в сердца, – в течение целых недель, месяцев. «Не лишились ли рассудка маленковы, берии, абакумовы? – приходило им в головы. – Неужели некому воспрепятствовать безумию? Ужасные злодеи! Так мучить людей!» Приехавшие в Крым из Центрального Комитета проводить «оздоровительную кампанию» проявляли суровость, желчную раздражительность, самодовольство, особенную важность, имели беспокойно-отупевшие глаза, отравные улыбки, говорили строгими голосами, сердито. Прибывшим везде мерещились враги, бесполезно было злых духов идеологического управления о чем-либо умолять. При общении с ними, всегда находящимися в дурном расположении, замирали сердца, становилось грустно и печально. Лишь от вида одного из них, с уголовной тупой рожей, глазами навыкате, уродливого коротышки, просто тошнило. Самолюбивейшй, он страшно вспылил и безумно закричал на обратившуюся к нему за разъяснением о судьбе сына старушку. После чего ее морщинистое лицо – и щеки, и губы – задрожало, из серых глаз ручьем хлынули слезы, она нервно разрыдалась. Как забыть такое прошлое, ранних покойников мирного времени, безвинных арестантов, страдания их матерей, жен и детей, овладевший русским обществом ужас? Длительные годы тревожат мои сны тяжелые думы. Правильно ли догадываюсь, в чем было дело?..

 Мне довелось прочитать и законспектировать некоторые воспоминания ( машинописный вариант ) Геннадия Николаевича Куприянова, оставшегося в живых свидетеля мрачных 1949-1953 годов, ярко рисующего характерные черты итстребительной провокации грандиозного масштаба против самого многочисленного племени страны. Кроме того, я слушал его рассказы об унизительном тяжелейшем уголовном преследовании в записи на магнитофонной ленте, которую мне однажды предоставили всего на ночь, но я все же с голоса зафиксировал какие-то события и факты. Куприянов на два года старше моих отца и матери. Его дотюремная биография, как у них, у Кузнецова А. А., Соловьева Н. В., практически у всех главных пострадавших по «лениградскому делу», – стремительный взлет из глубин народной жизни к руководящим вершинам. Начав трудовой путь преподавателем обществоведения в Солигаличе, он с июня 1938 года – первый секретарь Карельского ОК ВКП ( б ) ( после образования Карело-Финской ССР – ЦК Компартии республики ). Накануне войны – кандидат в члены ЦК ВКП ( б ), депутат Верховного Совета СССР.

 В годы Великой Отечественной Геннадий Николаевич Куприянов, генерал-майор, являлся членом Военного совета 7-й армии, затем – Карельского фронта. Автор известных книг «От Баренцева моря до Ладоги» и «За линией Карельского фронта». Его арестовали по «ленинградскому делу» в марте пятидесятого, а в июле пятьдесят седьмого с заслуженного человека сняли надуманные обвинения и реабилитировали. Ветеран войны и труда,слава Богу, сегодня жив-здоров. Продли, Создатель, его дни!

 Кажется, от сотворения мира не было ни у кого таких недугов тела, наболевшей души, свинцовых воспоминаний, как у него. Можно совсем опешить от его слов: «Сколько раз бывал в этом карцере и знал многих мастеров заплечных дел Лефортовской тюрьмы, специалистов по вышибанию зубов и ломке ребер, следователей Мотовкина, Дворного, Герасимова… Дежурный тюрьмы, майор, которому дал кличку Алешка Костолом, был свиреп и невежествен… В октябре-декабре 1950 года я сидел в камере смертников. Особое совещание заочно приговорило меня к смертной казни. Я знал это! И ждал, когда меня поведут на расстрел. Огромная безысходная тоска давила меня в течение нескольких месяцев пребывания здесь, тупая ноющая боль в сердце и тревожные до головокружения мысли. Очень часто в те ночи ко мне врывался Алешка Костолом с группой лейтенантов, старшин и сержантов. Он подбегал к койке и срывал одеяло: «Дрыхнешь, вражина проклятая!» Если я садился на койку, он давал мне зуботычину, пускал в мой адрес тираду отборных ругательств. Первая мысль – они пришли за тем, чтобы вести меня на расстрел. Но вот они уходили, и я осознавал: значит, меня сегодня не будут расстреливать, значит, я еще какое-то время буду жить. Как тогда мне хотелось жить! Наверно, жизнь никогда не бывает так дорога, как в те дни, часы и минуты, когда ее у тебя хотят отнять.

 Наступало утро. Снова хожу по камере. А шум, искусственно создаваемый тюремщиками, никогда не умолкает. Или прямо в окно несется гул какого-то очень мощного мотора, или это лязг железа о железо у самых дверей камеры.

 Через каждые одну-две минуты надзиратель смотрит в «глазок» и обязательно ударяет большим ключом о железную дверь камеры ( делают это они и днем, и ночью ). Весь этот дикий шум ( с применением техники и звукозаписи ) специально создается для того, чтобы действовать на психику заключенных и доводить их до нервного потрясения. Это одна из «невинных» пыток, которую применяли лефортовские тюремщики ко всем заключенным сразу, так сказать, пытка общего характера. А были еще индивидуальные, назначавшиееся следователем и начальником тюрьмы.

 Я перенес до этого много разных пыток в кабинете у следователя, и в карцере, и в особой камере, где имелись все орудия пыток, от средневековых клещей до современных электроприборов. Так что шум был для меня «невинной шуткой» господ тюремщиков. Когда этот шум становился особенно громким и интенсивным, я обычно вспоминал «бараний рог» – пытку, которую ко мне применяли в ходе следствия довольно часто. Меня сгибали в полукруг, прикручивая веревками пятки к затылку. Туда же назад прикручивали руки, и получался «бараний рог». Я лежал на животе, а свора надзирателей и следователей пинали меня ногами то в голову, то в ноги, и я качался на животе то в одну, то в другую сторону, как пресс-папье. После этого страшно болели руки. Правая рука шесть месяцев не действовала совсем, я не мог ею ни писать, ни держать ложку. Учился расписываться левой рукой и ложку держал тоже левой. ( Болит эта рука и сейчас, она очень быстро устает, даже когда пишу ).

 У меня уже не было тогда половины зубов, их выбили еще в апреле 1950 года.

 Следователи, изрядно подвыпившие, играли мною в мяч, практикуясь давать удар одновременно и рукой, и ногой. Когда я вспоминал карцер и эти пытки, а также многие ночи без сна, то даже адский шум казался игрушкой.

 И сейчас, когда при мне кто-либо произносит слова «согнуть в бараний рог», я представляю это не только в переносном, но и в самом прямом смысле…»

 Однажды в камеру смертника Г. Н. Куприянова вбежал около двух часов ночи Алешка Костолом с десятком тюремных офицеров и надзирателей. Эти мерзавцы подло, цинично, скрывая зверское намерение за словами о необходимости хорошего отношения друг к другу, начали провоцировать заключенного на драку и «тем дать повод для убийства» его. Геннадий Николаевич «ясно и отчетливо, до мельчайших деталей» запомнил свое тогдашнее состояние: «И тут я понял, чего от меня хотят! Понял и ужаснулся! И, наверное, именно в этот момент у меня поседели волосы! Мне до сих пор кажется, что я даже чувствовал, как они седеют». Ужаснли его, как поведал далее, не страх смерти, к мысли о которой он уже привык, и не страх боли, которую тогда изверги могли причинить, а гнуность и низость ночных гостей-негодяев.

 Я вижу обезумевшие глаза подонков, представляю их злобную радость от предвкушения того, что садистская расправа над чистым измученным человеком близка, за это будет хвалить очень довольное начальство, и вновь задаюсь вопросами: откуда берется информационное небытие родного народа? кто, говоря не всю правду о величайшей трагедии, полушепотом, отрывочно, фактически замалчивая ее, покрывает извергов? почему об общественной селекции наоборот, сравнимой с диверсионной работой вражеских лазутчиков, можно лишь догадываться, а не говорить определенно и во весь голос? не хотят явленное зло изживать или боятся разгневать его творцов, их последователей? если так, то что тогда ждет нас впереди: лишь безрадостные труды на благо поработителей, скорби, нужды, заботы? или, как при большевиках в 1921 и 1933 годах, скоро опять есть будет нечего?

………………………………………………………………………….

 Бесчувственные твари не пощадили жизни своих нерядовых товарищей по партии. Чем эти коммунисты были худы, что им не дали долгого веку, что они не своей смертью померли, ужасно кончили жизнь свою? Так бесноваться из чего-то же было? Цековские начальники и понаехавшие на места «заразы» соколики, люди чужие в тех краях, врали с пеной у рта. Каковы мотивы лганья? Потеряли рассудок? Думали одно, говорили другое? Знали истинную правду, только не сказывали? От них никакой заступы не было. С полупрезрительной миной командовали, наказывали как хотели, вгоняли в гроб; психологически надламывая, ссорили и разводили людей, чего не ожидал никто. Все чванство Маленкова в политбюрошной должности? Кажется неправдоподобным то, что происходило. Становишься в тупик, знакомясь с фактами антирусской вакханалии и смехотворными официально названными причинами ее.

 Логическую непротиворечивость вызывает лишь одна версия; к послевоеным злодействам постоянно возвращаясь, я укрепился в ней окончательно. Замахнулись на исконную Родину великого народа, к тому же только что одержавшего одну из самых знаменитых побед в истории человечества. Усатый, использовав русский народ как главную составляющую в борьбе по отстаиванию историчской России, предательски забирал ее у исконного хозяина. Древняя Россия-Русь вновь, как после госпереворота 1917 года, становилась собственностью «тех же жуликов, тех же воров», «законом революции всех взявщих в плен», по своевременному и всеобъемлющему определению Сергея Есенина. Риторика Джугашвили о непобедимом русском патриотизме и величии – маскировка до срока прихода догматиков-интернационалистов новейшего времени к мировому господству под его руководством, в чем состоял гипертрофированный комплекс власти этого двуногого. Назначение врагами победителей, на первый взгляд, да, это нереальность. Реально Джугашвили действовал в отношении нашего племени очевидно по-другому. Потому и не можем мы, добросердечные, понять мерзких убийц и насильников, направлявшихся им. Не пора ли, кровные мои, перестать быть наивными, а наоборот, постигнуть глубину проклятых клановиков, за бесчеловечность которых не можем не нести ответственности?

 Может быть, порой приходит в голову мысль, внутренние враги СССР организовали убийство Серени Пророка прокурором?