Текст книги "Потерянный экипаж"

Автор книги: Владимир Прибытков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– У нас девушки выбирают мужей сами…

– Нет! – сказала Нина. – Нет!

Генрих Грубер не ждал отказа. Он был удивлен и расстроен.

– Фрейлейн Нина! – сказал Генрих Грубер. – Разве у вас есть причины ненавидеть меня? Мне казалось, мы можем понять друг друга. Мои намерения с самого начала были честны…

Как могла Нина объяснить этому человеку, что его вежливость не в силах искупить злодеяний его армии?! Что он для нее – воплощение всех бед и несчастий, обрушившихся на русскую землю?!

– Нет! – повторила Нина. – Никогда!

Офицер нервничал.

– Хорошо! – выдавил он наконец. – Вы вынуждаете меня сказать то, что я не имею права говорить… В ближайшее время наши войска с целью сокращения линии фронта будут вынуждены временно отступить… Сюда придут большевики… Вы понимаете, Нина?

– Она ничего не сделала! – возразила мать.

– Фрейлейн служила на бирже, – сказал Генрих Грубер. – Фрейлейн, как выражаются большевики, сотрудничала с оккупантами. Ей нельзя оставаться в городе. Ей грозит казнь… Поймите, я люблю фрейлейн Нину и желаю ей счастья. Она должна уехать…

Грубер сам предложил способ спасения, и испуганные, смятенные женщины приняли его.

Наутро мать с братишкой сели в поезд и уехали в родной город. А Нину Грубер оформил через вербовочный пункт как выезжающую на работу в Германию. Теперь Нине оставалось добраться до Донбасса. Там она хотела скрыться от Грубера. Но в предэвакуационной суматохе Грубер где-то потерялся, Нину сунули в общий вагон с другими парнями и девушками, приставили к вагону часовых, и эшелон увез ее в Германию…

Там, в Германии, она поняла, что окончательно погибла. Теперь ей уже никто не поверит. Будут считать, что сотрудничала с фашистами и бежала, боясь справедливой кары… Сначала Нина хотела повеситься. «Все равно теперь ты не человек! Да и была ли человеком-то? Не сумела попасть в армию, не сумела связаться с партизанами, ничего не сумела! Только хотела, видите ли! А сплетен каких-то испугалась и суда народа испугалась! Тля! Незачем жить тле!»

Но разум подсказывал: еще не поздно. Если хочешь вернуть собственное уважение и уважение людей – борись! Мсти за свою землю. Мсти за свою искалеченную судьбу. За судьбу многих ровесниц…

Она работала у немецкого кулака. Через неделю бежала, рассчитывая добраться до партизан.

Ее поймали. Она говорила, что забыла, откуда бежит. Нину били, жестоко, беспощадно, а потом с партией других проштрафившихся рабочих увезли в Румынию, на демонтаж военных заводов. Здесь Нина стала подговаривать подруг бежать. Ее арестовало гестапо. Били, пытали током и, ничего не добившись, отправили в лагерь «Дора». Про лагерь шла недобрая слава. Заключенные знали: отсюда только два пути: один – в крематорий, другой – в лаборатории какой-то химической фирмы, где ставили опыты на людях. Нина не успела полностью одряхлеть и износиться на каторжных работах. Ее осмотрела врачебная комиссия, признала годной, и 24 октября вместе с тридцатью девятью другими девушками и женщинами Нина попала в эшелон «опытников».

Стало совсем темно. Ветер шуршал невидимыми в темноте кустами на верху оврага.

– В Наддетьхаза мы бежали, – закончила Нина. – Остальное вы знаете. Я не боюсь. Я знаю, что виновата перед людьми, но я отвечу… Только… Возьмите меня!

– Да ты что? – спросил Бунцев. – Да разве мы… Успокойся, Нина! Ты чиста теперь! Так я говорю?

Он обвел взглядом смутно белевшие лица товарищей.

– Так, – тихо сказал Телкин. – Ты, Нина, все искупила.

Кротова не ответила.

– Ольга! – окликнул ее капитан. – А ты что же?

– Бросить человека мы не имеем права, – сказала радистка.

– Ольга! – сказал Бунцев.

– Слушаю вас, товарищ капитан!

– Ладно, – сказал Бунцев. – Вопрос ясен. Нина Малькова зачисляется в отряд. Все поняли?

– Все, – сказал Телкин.

Бунцев поднялся.

– Собирайтесь. Пора. Двадцать часов.

Глава восьмая

1

Ночь густела. Ни луны, ни звезд. Только слабый шум скребущихся где-то в черной высоте, далеко от тебя, ночных бомбардировщиков, слабые огоньки плывущих по невидимым дорогам машин, внезапные искры из труб паровоза.

Бунцев вел маленький отряд к той железной дороге, что они заметили днем из оврага. По карте они установили, что дорога ведет к фронту, а Мате подтвердил: дорога используется немцами для подвоза войск и грузов.

Капитан и радистка шли впереди. За ними – Мате и Нина Малькова с мотком колючей проволоки. Сзади, замыкая группу, – штурман Телкин.

Проволоку они обнаружили случайно: наткнулись на изгородь, опутанную колючкой, и капитан, не желая упускать случая, приказал срубить и взять ее.

– Зачем? – спросил Телкин.

– Потом увидишь, – сказал Бунцев. – Руби!

В ход пошли ножи и прихваченные эсэсовские лопаты. Намотали килограммов пять. Теперь Мате и Нина тащили проволоку, а Телкин изредка подменял Нину, и тогда замыкающей шла она.

Все в маленьком отряде понимали: случившееся прошлой ночью должно было взбудоражить фашистов. Где-то нервничают, направляя автоматы в сторону каждого шороха, часовые и патрульные. Где-то у телефонов ждут первого сигнала дежурные тыловых подразделений, чтобы тотчас поднять по тревоге целые гарнизоны. Где-то в штабах планируют операции по немедленному уничтожению появившихся диверсионных групп.

Ни Бунцев, ни Кротова, ни другие даже не предполагали, что Раббе после получения шифровки Хеттля все же настоял на выделении двух батальонов резервного полка для охраны железных дорог, что в Наддетьхаза стоит в полной боевой готовности третий батальон полка, готовый ринуться на автомобилях для ликвидации роты парашютистов, если та нападет на какой-нибудь объект, что количество контрольно-пропускных пунктов на дорогах за минувшие сутки увеличено в полтора раза, а войска предупреждены о нежелательности поездок одиночных машин.

Этого в маленьком отряде и не могли знать, но то, что немцы всполошены, понимали, и сейчас двигались осторожно, далеко обходя населенные пункты, замирая при малейшем подозрительном звуке.

Около десяти часов Бунцев остановил людей перед шоссейной дорогой. Залегли. Кротова поползла вперед, пропадала минут пятнадцать и вернулась с сообщением, что патрулей поблизости не слышно. Однако отряду пришлось ждать, пока пройдет автомобильная колонна. Полтора десятка грузовиков медленно шли на запад. Лежащим на земле людям видно было, как дыбится брезент над тяжелым грузом.

– Не на фронт, а от фронта, – шепнул Бунцев.

– Наверняка наши наступают, – шепотом же ответила радистка. – А это «заблаговременный отход»…

Бунцев не забыл, как отнеслась Кротова к Нине Мальковой. Хорошо помнил. Только не время было думать и говорить об этом. И он был благодарен радистке уже за то, что она владеет собой.

Машины прошли.

– По одному, бегом! – скомандовал Бунцев. – Толя, подмени Малькову!

Первой перебежала шоссе Кротова. За ней – Нина. Потом – Мате и штурман с мотком проволоки. Бунцев поднялся для перебежки последним. Прыгнул через кювет. Сапоги оглушительно застучали по асфальту. Обочина. Еще прыжок и – поле, трава…

– Сюда! – тихо позвал Телкин. Бунцев подошел к отряду.

– Все тут?

– Все.

– Вперед!

Они медленно удалялись от шоссе, никем опять не замеченные, словно незримые.

– Все дороги не перекроешь, – отвечая на мысли Бунцева, сказала радистка. – Если все дороги перекрывать – воевать будет некому…

Еще через полчаса отряд добрался, наконец, до железной дороги. Здесь тоже не видно было ни часовых, ни патрульных. Тишина. Темень и тишина…

– Десять минут отдыхаем, – приказал Бунцев. – Не курить.

Сели под насыпью, на глинистом откосе придорожной канавы.

– Ну, жива, беглянка? – спросил Бунцев у Нины.

– Жива, – благодарно отозвалась девушка.

– Не устала?

– Нет, ничего…

Капитану было приятно слышать ее голос, он улыбнулся, радуясь, что никто в темноте не видит этой улыбки.

– Попить бы! – сказал Телкин.

– Пейте, – разрешил Бунцев и повернулся к радистке: – Если наши наступают – поторапливаться надо!

– Да, – согласилась Кротова.

– Восемьдесят пять километров, – сказал Бунцев. – Пустяк! На нашем «ишачке» за четверть часа бы среди своих оказались!

– Где тот «ишачок»? – откликнулся Телкин. – Нет у нас больше «ишачка»! Самим ишачить придется.

– Ну, ну! – усмехнулся Бунцев. – Ты кто теперь? Ты теперь партизан. Хочешь не хочешь, а показывай образцы доблести и геройства. Понял?

– А кто начал? – спросил Телкин.

– Я начал, – миролюбиво признал Бунцев. – А ты не радуйся, не пользуйся слабостью начальства.

– Ага! – сказал Телкин. – Начальству, значит, можно по машине тосковать, а экипажу – нет?

– Угнетаю я тебя, ага?

– Факт. Всю жизнь, – сказал штурман. – Диктатор вы. Вернемся – сразу рапорт подам, чтоб в другой экипаж… Швыряют тебя, понимаешь, в чужой город, спать по ночам не дают, какую-то проволоку таскать заставляют, и ко всему этому не тоскуй!.. Не согласен!

Бунцев тихо смеялся. Любил он своего штурмана, Тольку Телкина. Любил этого трепача!

Запихали бутылки с вином в мешки.

– Мате и Нина остаются на месте, – приказал Бунцев. – Толя и ты, Ольга, пойдете направо. Я – налево. Если ничего не обнаружим за четверть часа – собираемся тут.

Они разошлись в разные стороны. Бунцев долго шел по шпалам, но, сколько ни вглядывался в темноту, нужного не нашел. Он решил вернуться, дойдя до поворота дороги, откуда заметил красную точку – фонарь железнодорожного переезда.

Мате и Нина ждали его. Вскоре, вернулись штурман и радистка. Они тоже ничего не нашли.

– Может, поближе к переезду подойти? – вслух подумал Бунцев.

– Это самое верное, товарищ капитан, – сказала Кротова.

И они пошли к переезду.

Ночью дорожный гравий скрипит под ногами особенно громко. Но, дорожа временем, капитан Бунцев продолжал вести отряд по насыпи. Так они выиграли не менее двадцати минут.

– Смотрите! – сказала радистка.

Переезд был уже близко. К нему приближались машины. Подъехали, остановились. Замигал ручной фонарик.

– Тут пост! – сказала Кротова. – Проверяют документы!

– Отойдем? – прошептал штурман.

– Погоди! – оборвал Бунцев. – Может, под шумок еще лучше… Сойти с насыпи!

Отряд спустился к полю.

– Я пойду вперед, – сказал Бунцев. – Мате и Толя – со мной.

Оставив Кротову и Нину Малькову возле мотка с проволокой, капитан с товарищами тихо двинулись к переезду.

Шагов через тридцать Бунцев неожиданно споткнулся о что-то, едва не упал. Все трое застыли на месте. Не услышали ли там, на посту? Но на посту не услышали. Там занимались своими делами, проверяли машины и сопровождающих.

Бунцев нагнулся, пошарил по земле и натолкнулся на кусок рельса. Попробовал поднять – одному не удалось. Тихо-тихо позвал спутников Втроем они подняли длинный рельс, понесли назад, к своим. Теперь оставалось найти камень. И штурман, побродив в темноте, подходящий камень нашел. В нем было не меньше пуда весу. Телкин с трудом доволок находку до насыпи.

– Колонну пропускают! – предупредила Кротова.

– Подождем следующей, – решил Бунцев.

Отряд затаился в канаве, наблюдая за шоссе. Долго не везло. Большие колонны не появлялись, а начинать работу, заведомо зная, что постовые могут услышать лязг железа, не имело смысла.

Послышался гул поезда. Запели рельсы.

– Эх, обидно! – сказала Кротова.

– Не последний, – сдержанно ответил Бунцев. Эшелон, прогромыхал мимо – десять вагонов и одиннадцать платформ с танками и орудиями, стоявшими открыто.

Больших автоколонн все не было.

На часах Бунцева стрелки стояли под прямым углом – четверть двенадцатого.

Со стороны переезда донеслись голоса. Потом раздались шаги. Вскоре по насыпи прошли два солдата. Через десять минут солдаты вернулись. В нескольких шагах от места, где прятался отряд, один из солдат остановился и, сунув автомат под мышку, стал мочиться.

– Тебе бы в пожарной команде служить! – сказал второй солдат.

– Меня обязаны были демобилизовать! – мрачно ответил первый. – Я болен.

– Вот демобилизуют – и ступай в пожарную команду, – уныло острил первый. – Не пропадешь.

Второй пробормотал что-то неразборчивое, и солдаты вернулись на переезд.

А без двадцати пяти двенадцать, наконец, показалась большая автоколонна.

Едва первый грузовик притормозил возле поста и там захлопали дверцы, зазвучали голоса, Бунцев поднялся.

– Быстро!

Рельс несколько раз звякнул о камень, о другой рельс, но на посту не услышали.

Отирая пот, Бунцев соскользнул в канаву:

– Всё! Отходим!

На посту все еще переругивались, перекликались, размахивали фонариками.

– Вязко, черт… – шепотом выругался Телкин.

– Подожди, выйдем на шоссе, – бросил шепотом Бунцев. – Иди!

Теперь он шагал последним, то и дело оглядываясь, наблюдая за переездом.

Колонна тронулась с места. Машина за машиной переваливали через железную дорогу, скрывались за насыпью. Рокотали моторы.

– Передай Кротовой, пусть сворачивает к шоссе! – приказал Бунцев шагающему впереди штурману.

Радистка выполнила приказ. Через несколько минут отряд подобрался вплотную к шоссе, по которому недавно проследовала автомобильная колонна.

– Идти по обочине! – приказал Бунцев. – При появлении машин – в поле!

Идти обочиной стало гораздо легче. Отряду удалось удалиться от переезда на полкилометра, прежде чем впереди опять замелькали огоньки автомобильной колонны. Не дожидаясь команды, люди свернули с дороги…

Лежа на мокрой ночной траве, Бунцев следил за машинами, считал их. Одна, вторая, третья, четвертая, пятая, шестая… Колонна ползла и ползла. Капитан насчитал двадцать восемь машин. На такую махину не нападешь!..

– Вот что, – сказал Бунцев, пропустив колонну. – Надо все же проволоку рубить. Пора. Заодно подождем, может, увидим, как там, на железной дороге, будет… Толя, бери лопату.

Но разрубить весь моток до того, как на переезде пропустили колонну, не удалось.

– Ольга, посмотри! – позвал Бунцев. – Может быть, хватит?

Радистка приглядывалась к куче разрубленной проволоки.

– Пожалуй, хватит, товарищ капитан.

– Освободите один мешок, – приказал Бунцев.

– А снедь куда? – спросил штурман.

– Выбросить! Клади колючку!

Телкин вытряхнул на землю колбасу, консервы, сыр. Со звоном упала бутылка.

Бунцев молча погрозил штурману кулаком.

Запихали колючку, ободрав руки до крови, в опорожненный мешок.

– Сам понесу, – сказал Бунцев. – Вперед!

Им удалось пройти по обочине еще двести – триста метров. Очередная колонна опять заставила вернуться в поле.

Бунцев с облегчением опустил проклятый мешок, дерущий спину.

– Давайте я вас сменю, – предложила Нина.

– Что ты! – сказал Бунцев. – Не тяжело!..

– Поезд! – сказал Телкин. – Поезд! Слушайте!

Действительно, шел поезд. Еще далекий, еле слышный. И снова – к фронту.

– Вот и дождались! – сказал Бунцев.

Выпрямившись, стоял он на вязкой земле и, подняв голову, вслушивался в приближающийся гул. Мелькнули вдалеке искры из паровозной трубы. Огней не было. Значит, товарняк. Никто не произносил ни слова. Все слушали. Смотрели и слушали… Все четче проступает сквозь ровный гул перестук колес. Появились огни локомотива. Пятнышко света набегает слева на переезд. Все ближе, ближе, ближе…

Сначала Бунцев увидел, как пятнышко света неуклюже подпрыгнуло вверх. Потом до его слуха донесся удар и протяжный треск. Пятнышко света погасло. И тотчас на переезде, а потом вдоль полотна железной дороги застрекотали автоматы. Взвилась одна белая ракета, другая.

Бунцев строго смотрел туда, где гремела стрельба.

– Все, товарищ капитан, – сказала радистка.

Бунцев осторожно поднял мешок.

– Пошли. За мной.

И, уже не оглядываясь, повел отряд дальше.

На шоссе, ведущем к переезду, возникла пробка. Все больше машин останавливалось тут, растягиваясь по магистрали, сигналя, пытаясь объехать впереди стоящие машины и еще сильней, безнадежней забивая дорогу.

– Тут нам делать нечего, – сказал Бунцев людям. – Мате! Подойди-ка! Есть поблизости другое шоссе?

Нина перевела вопрос Бунцева венгру.

Тот не задумался:

– Километрах в четырех отсюда. – И показал направо.

– Веди! – сказал Бунцев. – Ольга, пойдешь с ним.

Сам он, пропустив Мате, зашагал рядом с Ниной.

– Дайте же мешок, – попросила девушка.

– Ладно, ладно, – сказал Бунцев. – Не велика тяжесть.

– Да не тяжесть… Больно же…

– Ничего. Донесу…

– Я не неженка, – сказала Нина. – Давайте же!

– Иди, иди, Ниночка, – тихо сказал Бунцев. – Иди.

Смущенная нежностью бунцевского голоса, Нина умолкла.

Ноги вязли в земле, проклятый мешок колол, и каждую минуту могло случиться что-нибудь, что помешало бы маленькому отряду добрести до шоссе, указанного Мате, что навсегда бы оставило их всех – и Кротову, и Мате, и Телкина, и Нину, и самого Бунцева – посреди этого чужого, незнакомого поля, но капитан испытывал ту странную пьянящую радость, какая, бывало, овладевала им за штурвалом бомбардировщика, когда, пробивая заградительный огонь, Бунцев упорно, наперекор всему выводил самолет на цель.

Это была радость вызова, бросаемого врагу. И если там, в кабине бомбардировщика, он цедил сквозь крепко сцепленные зубы: «Давай! Давай!» – потому, что страха уже не существовало, а существовало только желание заставить врага неистовствовать, обрушивать на тебя шквал огня – ведь ты был все равно неуязвим и бессмертен! – так и теперь капитан Бунцев цедил сквозь зубы свое неслышное другим: «Давай! Давай!» – и ему хотелось даже, чтобы земля налипала на сапоги, чтобы мешок рвал спину, а ремень автомата тер потную шею: он знал, что выдержит и не такое, опять верил, что он неуязвим и бессмертен.

Переезд, где еще взлетали ракеты, и шоссе с остановившимся транспортом были уже позади. Каждый шаг уводил маленький отряд все дальше и дальше от опасного места.

В час сорок отряд подошел к шоссе, указанному Мате.

Выползший на разведку Телкин сообщил, что контрольного пункта, по-видимому, вблизи нет, а дорога щебенчатая и по обочине растут кусты.

– Понаблюдаем, – решил Бунцев.

Они проследили несколько машин. Ни одна не замедлила хода. Значит, контрольно-пропускного пункта действительно рядом не существовало.

– Ольга, Анатолий! – позвал Бунцев. – Со мной. Втроем они выбрались на дорогу, разбросали по ней колючую проволоку.

– Хорошо, – сказала Кротова. – Хватит.

– Дирекция не жалеет затрат… – хрипловатым от волнения голосом откликнулся Телкин. – Давайте назад, братцы!

– Не спеши, – сказал Бунцев. и Кротова посмотрела на капитана: вот так однажды она станет окончательно не нужна ему.

– На любую нападаем? – спросил Бунцев у радистки.

– На любую, какая подойдет, – сказала Кротова.

– Пошли! – позвал Телкин.

– Идем, идем, – сказал Бунцев. – Держи хвост пистолетом, Толя!

– Хвост – он тоже отдыха требует, – сказал Телкин.

Они вернулись к Мате и Нине. Кусты надежно скрыли людей.

– Когда машина остановится, не бросаться, – сказал Бунцев. – Поглядим, кто едет. Если один шофер, я сам выйду. Если двое или трое – со мной пойдут Мате и Анатолий. Ясно?

– А мы? – спросила Нина.

– В случае чего – прикроете огнем.

– Товарищ капитан, разуться придется, – сказала Кротова. – В сапогах нашумите. А если без выстрелов кончать – шуметь нельзя.

– Постараемся без выстрелов, – сказал Бунцев. – Снимите сапоги, товарищи.

Он подал пример, первым стянув лаковые сапоги Гинц-лера. Портянки запихал в голенища. Распаренным ногам стало легко и прохладно.

– Духи «Темная ночь»! – пробормотал Телкин.

Он не мог без шуточек. Ему вообще трудно было молчать.

– Товарищ заместитель по диверсиям, – шепотом позвал он Кротову. – А, товарищ заместитель!..

– Что?

– Слушай, неужели мы весь этот эшелон гробанули?

– Ну, не весь… – сказала Кротова. – Паровоз и несколько вагонов упали, наверное, а остальное так… Столкнулись… Ну, два – три разбились… Главное – движение на несколько часов остановится, понимаешь?

– Не знает наше командование! – вздохнул Телкин. – Льет по нас горючие слезы, вместо того чтоб к орденам представлять!..

– Помолчи, – сказал Бунцев.

– Боитесь, когда при вас начальство критикуют? – спросил Телкин.

– Ага, боюсь, – сказал Бунцев. – Помолчи.

– Молчу, – сказал Телкин. – Раз такое отношение к критике – я молчу. Все, все! Умолк!

…Огни машины показались внезапно. Очевидно, она выскочила из-за поворота.

– Приготовьсь! – сказал Бунцев.

Автомобиль приближался к засаде.

– Легковая… – вздохнула Кротова.

– Вижу…

Машина пронеслась мимо кустов.

– Эх!.. – вырвалось у Телкина.

Красный стоп-сигнал покачивался, словно дразнил. Потом завизжали тормоза, и стоп-сигнал медленно передвинулся к обочине… Мотор смолк.

– Чисто, – еле выговорил штурман.

Бунцев прикидывал расстояние до машины. В темноте определить его было трудно.

– Метров двести, – быстро подсказала Кротова.

– Останешься с Ниной, – бросил Бунцев. – Остальные со мной.

Три тени заскользили по-за кустами, то стремительные, то замирающие, но неотвратимо приближающиеся к беспомощному автомобилю.

Бунцев боялся громко дышать, и от этого не хватало воздуха и сердце грохотало, как огромный бубен. Под ногой нет-нет да потрескивало, чуть чавкало. Он присел, переводя дух, приглядываясь, прислушиваясь. Водитель постучал сапогом по спущенному баллону, с досадой присвистнул. Выпрямился, хорошо видимый в свете подфарников, потер щеку, исчез в темноте, и несколько секунд спустя что-то стукнуло, заскрипело…

«Открывает багажник», – догадался Бунцев и сделал перебежку.

Хлопнула дверца. Из машины вышел второй немец.

– Шина?

– Так точно, господин полковник. Вероятно, попал гвоздь. Я ставил новые.

– Побыстрей.

До автомобиля оставалось метров пятьдесят. Водитель орудовал домкратом, поднимая передний мост. Взз, взз, взз – равномерно поскрипывал домкрат…

Сорок метров…

Немецкий полковник потянулся, зевнул, щелкнул портсигаром. Вспыхнула зажигалка. Прикрытый ладонями огонек на мгновенье выхватил из мрака острый нос, блестящий козырек фуражки, шитье воротника…

Двадцать метров…

Полковник подошел к радиатору, покуривая, смотрел за работой водителя.

– Ездить надо без аварий! – сказал полковник. – Я не люблю шоферов, которые попадают в аварии.

Взз, взз, взз – ответил домкрат.

Десять метров…..

Мате щелкнул предохранителем автомата. Полковник поднял голову, всмотрелся в кусты. У капитана Бунцева сводило челюсти. Он осторожно поводил рукой за спиной, предупреждая, чтобы без его команды не стреляли.

«Живьем возьму! – подумал Бунцев. – Врешь! Возьму!»

– Побыстрее! – сказал полковник.

Он медленно отошел от водителя, бросил сигарету, придавил ее сапогом, стоял в тени автомобиля и, видимо, прислушивался.

Бунцев не шевелился.

Ему казалось, что Мате и штурман дышат слишком громко.

Донесся шум мотора. Еще какая-то машина шла по шоссе. Полковник повернулся в сторону приближающейся машины. Подъехав, она осветила его: рослого, плечистого, в серебристой шинели.

– Что случилось? – высунулся из кабины шофер подъехавшего грузовика. – Виноват, господин полковник!.. Нужна помощь?

– Нет, – сказал полковник. – Можете ехать.

– Виноват, господин полковник…

Шофер грузовика включил скорость, прибавил газ, и вскоре грохот грузовика стал еле слышен.

Метра три. Шагов шесть…

Бунцев приготовился к броску.

Он подождал, пока водитель сходит за новым баллоном, присядет над шиной. Выждал, пока полковник опять вернется к радиатору…

Он кинулся к немецкому офицеру из темноты, когда тот повернулся, чтобы вновь прогуляться вдоль автомобиля.

Бунцев ударил немца в челюсть, разбив костяшки пальцев. Тот не успел крикнуть, откинулся назад, вяло осел на землю. Штурман и Мате опрокинули водителя.

– Я сдаюсь! – крикнул водитель.

Бунцев свистнул.

Вынимая из кобуры гитлеровца пистолет, он услышал топот радистки и Нины.

– Убит? – окликнула Кротова.

– Жив! Займись водителем!

Офицер пошевелился, открыл глаза, рванулся, чтобы сбросить Бунцева.

– Врешь, гад! – процедил Бунцев. – Врешь!

Они боролись на земле, стукаясь о подножку автомобиля. Вдруг немец вскрикнул и обмяк. Бунцев крепко притиснул гитлеровца к земле.

– Врешь, гад!

– Товарищ капитан… – раздался возле него звонкий голос Нины. – Он не встанет…

Бунцев покосился на голос. В руке Нины сверкнула тоненькая полоска ножа.

Капитан отпустил полковника:

– Зря… Я бы его так скрутил.

– Он же с финкой!

Бунцев опустил глаза, и только теперь заметил в откинутой руке скорчившегося гитлеровца неизвестно как очутившийся там нож.

– Ах, гад! – сказал Бунцев. – Вот ты как, гад!

Появилась Кротова.

– Водителя связали. Ликвидировать?

– Постой, – сказал Бунцев. – Давай этого в кювет.

– А водителя?

– Сунь в машину! Пусть Толька качает баллон!

– Есть!

Полковника сволокли в кювет. Капитан быстро обыскал офицера, потом с помощью Нины стянул с того шинель, китель, сапоги. Полковник стонал.

– Не буду рук марать, – сказал Бунцев. – Пошли!

Штурман яростно накачивал баллон.

– Все в машину, – приказал Бунцев, заметив огоньки. – Мате и Толя останутся… Нина, переведи Мате: пусть отказывается от помощи, если окликнут!

Трое забились в лимузин, приготовили оружие. Под ногами ворочался водитель.

– Скажешь слово – застрелю, – нагнувшись к немцу, пообещала радистка.

Встречная притормозила в трех шагах от Телкина, деловито возившегося с шиной.

Солдатская шинель штурмана не внушала подозрений.

– Прокол? – окликнули из машины.

Нельзя было различить, кто сидит в этом «опель-капитане».

– Прокол, – спокойно ответил Мате из-за лимузина.

– Помощь нужна?

– Нет. Можете ехать.

– Счастливо добраться!..

«Опель-капитан» с места взял третью скорость.

– Я помогу Тольке! – сказал Бунцев. – Надо быстрей!

Он выскочил из лимузина, на ходу обнял Мате, подбежал к штурману.

– Что возишься? Быстрей!

– Сейчас поставлю! – сказал штурман. – Ордена по нас плачут, Саша!

– Трепло! Дай помогу!

Вдвоем они сменили баллон, поставили колесо на место. Штурман натуго завинтил гайки.

– Дадите повести? – спросил он.

– Садись! Живо!

Из кювета донесся стон.

– Мест нету, – сказал Телкин в сторону кювета. – Спешим.

– Давай! – сказал Бунцев.

Мате забрался на заднее сиденье к девушкам, пилот и штурман уселись впереди.

– С ветерком? – спросил Телкин.

– Разворачивайся и езжай за «опель-капитаном», – приказал Бунцев.

– Долбануть? – деловито осведомился штурман, лихо разворачивая лимузин.

– Я тебе долбану!.. Догони и поезжай не торопясь следом.

– Есть ехать следом! – сказал Телкин.

Он осторожно проехал место, где могла быть колючка, и бросил лимузин вперед. Он любил быструю езду. Ему нравилось выжимать из машины все, что она могла дать. В душе штурман полагал, что его место в истребительной авиации…

«Опель-капитана» они не догнали, зато уже через семь минут повстречались с колонной грузовиков. Грузовики шли медленно. На них везли разбитую технику. Из кузовов торчали куски листового железа, стволы поврежденных легких орудий и минометов.

Неожиданно Телкин сбросил скорость, а разминувшись с колонной, окончательно притормозил машину.

Лимузин стоял перед железобетонным мостиком через ручей.

– Ты что? – спросил Бунцев.

– Подмени… Не могу… – выговорил Телкин, снимая руки с руля. – Плохо что-то…

Голос его звучал глухо.

Разбираться в самочувствии штурмана было некогда. Бунцев обежал автомобиль, оттиснул Телкина с водительского места, но, поставив ноги на педали, готовясь передвинуть рычаг скоростей, вдруг раздумал ехать.

На него самого внезапно навалилась такая усталость, что, казалось, вышел бы сейчас из машины, рухнул прямо на обочине и лежал бы, не двигаясь, не произнося ни слова…

«Утопить машину к чертовой матери в этом ручье, и точка, – бессильно подумал капитан. – И точка!»

Рядом, прижавшись лбом к ветровому стеклу, скорчился штурман. Сзади молча ждали Кротова, Мате и Нина.

– Посмотрите, что там в планшете, – сказал Бунцев.

Он выкраивал у бешено бегущего времени минуту отдыха. Он хотел обмануть время. Хотел обмануть усталость.

Кротова зашуршала планшетом.

– Карта, – сказала Кротова. – Расположение частей…

Бунцев услышал, как она спрашивает о чем-то пленного. Тот ответил сразу же. Испуганно, потерянно.

– Полковник Хаузер был офицером войск связи, – сказала Кротова. – На карте, очевидно, нанесена схема связи частей армии. Вот это трофей, товарищ капитан!

– Да, – вяло сказал Бунцев.

Все сейчас зависело от него. Жизнь четырех товарищей. Судьба этой важной карты. А он хотел обмануть… Что? Время? Усталость? Себя самого хотел обмануть!

«Сволочь ты! – сказал себе Бунцев. – Сволочь!»

Но он не хотел быть сволочью, не хотел уступить тому маленькому, думающему только о себе человечку, что внезапно ожил в Бунцеве и скулил об опасности.

И с ненавистью к этому маленькому человечку к капитану вернулись иссякшие силы.

Мотор зарокотал, рычаг скоростей послушно встал на свое место, педаль газа плавно пошла вниз, и лимузин пошел вперед. Через мостик. Мимо побеленных столбиков ограждения. Мимо кустов. Вперед.

Встречные огоньки то замирали и гасли, то загорались и снова приходили в движение.

– КПП, – сказала с заднего сиденья Кротова. – Поворот на сто восемьдесят градусов.

Бунцев затормозил, вгляделся. Да, мерцание огоньков было слишком подозрительно. Он развернул лимузин.

Столбы, кусты – все замелькало в обратном порядке.

– Веришь, не мог баранку удержать… – тихо признался Телкин.

– Знаю, – сказал Бунцев. – Сам еле удержал…

Он присматривал подходящий съезд с шоссе и не мог присмотреть. Лишь неподалеку от того мостика, где спрашивал о карте, он увидел справа проселочную дорогу, и осторожно свел лимузин с асфальта, проехал метров сто, заглушил мотор и выключил фары.

Открыв дверцу, он смотрел на шоссе, думая о том, что лимузин не мотоцикл и спрятаться с ним не так-то просто.

– Приготовить оружие! – приказал Бунцев.

Колонна, встреченная отрядом, неторопливо приближалась. Передовой грузовик миновал мостик. За ним остальные. Похоже, в грузовиках везли солдат.

«Перебрасывают войска», – подумал капитан.

Колонна так же неспешно продолжала катиться по шоссе. Прошла…

Бунцев посмотрел на часы. Три часа сорок восемь минут. До восхода солнца не больше трех часов. Надо расставаться с машиной, уходить подальше от дороги, искать место для дневки.

– Как поступим, Ольга? – спросил Бунцев. – Что вы с машинами делали?

– Разбивали о первый попавшийся столб, – сказала Кротова.

Бунцев подумал. Можно, конечно, было разбить лимузин. Но ведь разбитая машина вмиг наведет противника на след! А тут ни лесочка. Степь…

– Нет, – сказал Бунцев. – Попробуем лучше отъехать проселком подальше. В крайнем случае в степи разобьем где-нибудь.

– Слушай, я уже могу вести, – сказал Телкин.

– Ладно, отдыхай, – сказал Бунцев. – Я не устал.

Сначала Бунцев подумал, что подъезжает к лесу, но вскоре убедился – это не лес, а стоящая на холме деревня. Капитан остановил машину. Взял карту полковника Хаузера. Посвечивая фонариком, с помощью Мате и пленного водителя кое-как разобрались, где находятся. Судя по карте, возле деревни имелся большой пруд.

– Можно утопить лимузин, – сообразил Бунцев.