Текст книги "Потерянный экипаж"

Автор книги: Владимир Прибытков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– На шоссе, товарищ капитан!

– И к первой колонне?

– К первой же колонне! Там поглядим!

Бунцев удержал вильнувший мотоцикл, выпрямил, стиснул зубы, прибавил газу, и машина, завывая, рванулась вперед, в ночь, к шоссе.

3

Нина Малькова сидела на шершавом полу наглухо закрытого кузова тряского грузовика, поддерживая голову обессилевшей от болезни и побоев Шуры.

Нина понимала, что смерть близка. Она поняла это еще в тюрьме по лицам вошедших в камеру гестаповцев, по их голосам, по их жестам, потому, что «такие» лица, «такие» голоса, «такие» жесты могли быть лишь у тех, кто ведет к виселице или яме… Ей пришлось помогать Шуре. Шура уже никого не узнавала, ноги у нее подкашивались, глаза не открывались. Нина вела Шуру по коридорам, потом по двору, к высокому черному фургону, где возле открытой задней двери стоял с карманным фонариком какой-то человек в высокой фуражке эсэсовца и недовольно кричал высоким тенором на солдат. Поднять Шуру в фургон Нина не сумела. Ее самое приподняли и толкнули в грузовик, а потом бросили туда же Шуру, и Нина оттащила подругу в угол, положила ее голову на колени и притихла, отдыхая.

Из своего угла она видела, как вталкивали в фургон трех мужчин. Один показался Нине похожим на крестьянина, приютившего беглянок. Двух других Нина не знала, но ей показалось, что один уже мертв: брошенное в грузовик тело ударилось о доски с тупым стуком.

– Готово! – недовольно сказал кто-то. – И подумать, что из-за пяти дохляков…

– Не рассуждать! – оборвал звонкий тенор. – Закрыть дверь.

– Слушаюсь, господин шарфюрер!

Дверь захлопнули, в кузове воцарился мрак, и доносившиеся снаружи звуки стали глухими, ватными. Кто-то ходил, кто-то о чем-то спрашивал, послышался шум подъехавшей машины, кто-то рассмеялся, потом грузовик слегка тряхнуло – видимо, садился шофер, – зарокотал мотор, и начало покачивать и трясти…

Нина очнулась, когда грузовик, завывая, брал подъем. Голова Шуры сползла с коленей, Нина сама съехала с места, ей пришлось кое-как вновь подбираться к углу кузова. Пока она подбиралась, фургон выехал на ровное, мотор загудел спокойно, и тряска улеглась. Нина с облегчением закрыла глаза. Ей послышалось, что рядом, в глухой темноте фургона, кто-то бормочет, и по интонациям бормотавшего она поняла, что неизвестный молится. Чему он молился? Зачем молился? Ведь тряска кончилась, дорога пошла гладкая, похоже было, она еще долго будет гладкой, ведь ехали быстро! И мотор гудел так ровно, так деловито, так надежно!..

Нина вновь погрузилась в тишину и оцепенение, инстинктивно приноравливаясь к колыханиям кузова, чтобы не разбередить боль и не потревожить Шуру, и не поняла, сколько времени прошло – мгновение или часы, потому что, открыв глаза, почувствовала: гладкая дорога не кончилась, мотор работает по-прежнему деловито и надежно…

Она прижала к животу голову Шуры.

Нагнулась, словно защищая больную.

Ведь мотор гудел о том, что все идет, как надо, что все предусмотрено, все само собой разумеется и ничего иного быть уже не может.

А она хотела жить!

Она не хотела признать, что ей и Шуре надо сейчас умереть.

Не хотела признать, что ничего иного быть не может.

Нет!..

Прерывисто дыша, облизывая пересохшие губы, Нина торопливо гладила жесткие, спутанные волосы подруги, ощупывала ее невидимое в темноте лицо.

Мотор по-прежнему успокаивающе гудел, что ничего не будет: ни мучений совести, ни побоев, ни издевательств, ни оскорблений и обид – ничего!

– Ничего?!!

Значит, у Нины с Шурой хотели отнять и землю, и небо, и тепло дружеских рук, и голоса людей, и поцелуи невстреченного любимого, и жаркую радость слияния с ним, и неизведанное счастье материнства, и смех и лепет нерожденных малышей?!!

– Нет!.. – закричала Нина, стискивая голову Шуры. – Нет!!

Невидимый сосед споткнулся на полуслове и тотчас забормотал еще быстрей и истовей.

– Нет… – шепотом повторила Нина, но тут же какая-то огромная сила опять всколыхнула ее. – Товарищи! – крикнула она. – Кто вы? Где вы? Товарищи!

Сосед опять споткнулся на полуслове, а из другого угла чей-то слабый голос отозвался:

– Товарищ!

Человек произнес это русское слово неуверенно, но, видимо, он знал это слово, и оно значило для него сейчас так же много, как для Нины.

– Товарищ! – повторила Нина ликуя: она не одна, рядом находился друг! Она вложила в слово «товарищ» всю свою тоску по жизни, всю веру в жизнь, всю волю к жизни.

Тот, что молился, умолк. Он вслушивался. Вслушивался в странное русское слово, звучавшее с такой непонятной силой и властью, что пробуждало надежду. Это слово отметало прочь мрак тряского фургона смерти, отметало прочь то, что ждало брошенных сюда, и вера, звучавшая в нем, была сильнее веры, звучавшей в молитвах.

– Товарищи! Товарищи! – звала Нина. – Надо же что-нибудь!.. Как-нибудь! Мы не должны так!..

Нина протянула во тьму руки, сжатые в кулаки.

– Не позволим убить себя! Не позволим! Товарищи! Не позволим!

Она выпростала ноги из-под тела Шуры, шатаясь, бросилась к запертой двери фургона, ударила в нее плечом, отшатнулась, еще ударила и, не удержавшись на ногах, рухнула…

Голова плавно закружилась, шум мотора отдалился, растаял в плотной, непроницаемой тишине.

В просвете между пилоткой шофера и фуражкой лейтенанта Миниха набегала на ветровое стекло «хорха» серая полоса слабо освещенного подфарниками шоссе.

Зажатый между двумя неизвестными ему офицерами (один в форме войск СС, другой в незнакомой, видимо венгерской), штурман Телкин напряженно ждал, чем кончится эта загадочная поездка.

– Будет небольшая прогулка! – сказал ему без обычной улыбки майор, который вел допросы. – Почти пикник…

«Расстрел?» – подумал Телкин.

Но по виду майора он понял: его ждет не расстрел, а что-то другое.

«Что же? Что? – мучительно думал штурман. – Чего они еще хотят?»

Его вывели во двор.

Лейтенант Миних ободряюще потрепал штурмана по плечу:

– Гут, гут!

Потом штурмана втолкнули в этот красивый, пахнущий кожей и дорогим табаком «хорх», повезли по городу. У высокой каменной стены на окраине города «хорх» остановился, лейтенант Миних и сидевший справа от Телкина эсэсовец вышли к часовым, предъявили какие-то документы, ворота раскрылись…

«Тюрьма! – подумал Телкин. – Привезли в тюрьму…»

Но ему не предложили выйти из машины, заставили остаться в «хорхе», а потом офицеры уселись на свои места.

Машина опять мчалась через затемненный город, мимо домов, лавок, садов, особняков, выбралась на шоссе и покатила по шоссе.

Еще в городе Телкин оглянулся и заметил, что вплотную за «хорхом», не больше, чем в десятке метров от него, едет высокий грузовик.

– Не глядеть! – рванул штурмана за плечо эсэсовец.

Телкин подчинился, не оборачивался больше, но все время прислушивался и знал: высокий грузовик не отстает, он здесь, прямо за «хорхом»…

Третья бессонная ночь начиналась для лейтенанта Телкина. Третья бессонная ночь после двух суток нечеловеческого напряжения игры с немецкой разведкой.

У Телкина почти не оставалось сил, чтобы разгадывать эти загадки. Он приказывал себе помнить лишь об одном: что бы немцы ни делали, они сделают это, чтобы еще раз проверить тебя. Надо быть начеку. Надо быть начеку!..

А ему хотелось спать. Глаза сами закрывались, голова сама падала на грудь, и вдруг штурману померещилось, что он не в машине, мчащейся куда-то, а в кабине своего бомбардировщика, на своем месте чуть позади и пониже капитана Бунцева, и где-то там, за спиной, съежилась возле пулеметной турели сержант Кротова, и они уже отбомбились, летят домой, и линия фронта уже позади, и скоро их аэродром…

Телкин расслабленно и счастливо улыбнулся. Ему странно было только, почему, если линия фронта позади, если все в порядке, почему его не покидает чувство какой-то опасности.

Бунцев неожиданно толкнул Телкина и почему-то по-немецки закричал в самое ухо:

– Нихт шлафен! – и голос у него был не бунцевский, а чужой, совсем чужой.

– Саш… – бормотнул Телкин. – Брось… Ну!..

Его снова встряхнули, на этот раз штурман пришел в себя и невольно привстал: самолет уже мчался по взлетной дорожке…

Кто-то рванул Телкина вниз, на сиденье, и он окончательно проснулся, и опять увидел пилотку шофера и фуражку лейтенанта Миниха, и понял, что впереди не взлетная дорожка, а проклятое, неизвестно куда ведущее шоссе.

Но спать хотелось неудержимо, спать хотелось сильней всего на свете, и спать даже надо было, так как немцы не хотели, чтобы штурман спал. Они почему-то этого не хотели, им надо было, чтобы он не спал, и Телкин поднял голову, широко раскрыв глаза, откинулся на кожаную мягкую спинку заднего сиденья «хорха» и все-таки заснул. Заснул, обманув гадов, заснул с открытыми, ничего не видящими глазами.

Немцы поглядывали на лейтенанта, ничего не подозревая. Так промчались пять, десять, пятнадцать минут. Лишь тогда, заподозрив неладное, эсэсовец грубо двинул Телкина плечом в грудь, и штурман, проснувшись, медленно повернул к офицеру хмурое лицо.

– Нихт шлафен! – сказал фашист.

Телкин только бровями повел. Несколько минут сна освежили. Голова стала ясней, шею уже не ломило, как прежде, и веки освободились от налитого в них свинца.

Машина замедлила ход. Лейтенант Миних вертел головой, словно приглядывался к местности. Он показал шоферу рукой направо. «Хорх» проехал еще метров двести, притормозил и свернул с шоссе на грунтовую дорогу.

Телкин слышал: высокий грузовик идет следом за ними.

«Хорх» переваливался в колеях, по левому борту царапнули ветки не то деревьев, не то кустарников. В тусклом свете подфарников перед машиной качалась глинистая, с травой на проезжей части дорога. Дорога свернула влево, словно огибая холм, потом опять вправо, огибая другой холм, пошла под уклон, на «хорх» наплывали, сближаясь, глинистые, поросшие кустами откосы оврага, потом дорога резко свернула налево, и откосы оврага раздвинулись, пропали, а лейтенант Миних поднял руку и четко приказал:

– Стоп!

«Хорх» остановился. Сидевший рядом с Телкиным эсэсовец выскочил из машины, что-то закричал шоферу грузовика. Грузовик медленно объехал легковую машину, протащился метров двадцать и тоже остановился.

– Можно выходить! – обернулся к Телкину, скаля лошадиные зубы, лейтенант Миних. – Пикник начинался! Пожалуйста!

Охранники, высыпавшие из высокого фургона, делали свое дело без лишней суеты и торопливости, как опытные и уверенные мастера.

Двое вытащили лопаты и кирки, отнесли шагов на пятнадцать от грузовика, прикинули на глаз расстояние, отнесли инструмент еще шагов на пять. Трое других тем временем, повозившись в фургоне, стали выводить оттуда людей. Какую-то рослую девушку и двух мужчин они вытолкали, а затем сбросили на землю два тела. Рослая девушка закричала. «Убийцы проклятые!» – услышал Телкин.

Мужчин прикладами автоматов заставили подойти к выкинутым из фургона телам. Выполняя приказ эсэсовца, они нагнулись, подняли одно – из тел, отнесли к тому месту, где лежали лопаты и кирки, потом вернулись за вторым.

– Мерзавцы! Подлые убийцы! Мерзавцы! – крикнула фашистам рослая девушка, разгибая спину. – Все равно не спасетесь! Все равно!

«Наша! Наша! – с отчаянием думал Телкин, глядя на девушку. – Их привезли на расстрел! Немцы хотят, чтобы я… Вот чего, гады, хотят! Вот зачем!.. Ух, гады, сволочи! Гады!»

Эсэсовец отдал новую команду, водитель грузовика залез в кабину, развернул фургон радиатором к привезенным на казнь, включил фары. Свет ослепил обреченных, они невольно подняли руки, заслоняясь от ярких потоков его.

– Зо! – крикнул Миних. – Вундершон!

Он все суетился где-то сбоку, забегал с разных сторон, словно выбирал место, откуда лучше будет смотреть.

Эсэсовец приказал водителю потушить фары. Фары погасли. Теперь у грузовика горели только подфарники. Но пока свет бил прямо в заключенных, Телкин успел разглядеть их: статную русоволосую девушку в рваном полосатом одеянии, сутулого седоволосого мужчину в рыжем пиджаке и невысокого, видимо, тоже пожилого человека с темными усами.

«Наши, наши! – думал Телкин. – Ведь наши!..»

Охранники приблизились к своим жертвам, сунули им в руки лопаты, указали, где копать. Какое-то замешательство возникло там, но спины охранников загораживали место казни, и штурман не мог разобрать, что произошло. Громкая немецкая брань заглушила протестующие голоса, потом все смолкло, и Телкин различил стук лопат, вынимавших землю.

«Копают… Сами себе… – с ужасом и тоской понял Телкин. – Сами себе…»

Можно было, конечно, броситься на эсэсовца, распоряжавшегося казнью, сбить его.

«Они же хотят, чтобы я стрелял! – лихорадочно думал Телкин. – Они дадут мне оружие!.. Надо ждать, пока дадут оружие!.. Только бы дали оружие!..»

К штурману приблизился Миних, потрепал лейтенанта по плечу, засмеялся.

– Пикник! На пикнике можно пить! Хотишь?

Он протягивал штурману флягу. От самого Миниха уже попахивало.

Телкин брезгливо отдернул голову. Пить после такого дерьма!..

Миних опять расхохотался:

– Не бойсь! Коньяк! Пей!

Он все тыкал и тыкал флягу, и Телкин с трудом удерживался от искушения трахнуть лейтенанта.

– Не пью коньяк! – сообразил, наконец, что сказать, Телкин.

– Нихт?! – удивился Миних. – А! Ты любишь водка? Верно? Руссиш водка! О! Да! Это продукт колоссаль!

«Погоди, продукт!» – подумал Телкин.

Эсэсовцу, видимо, не нравилось, как идет работа. Он поглядел на часы, покачал головой и отдал какой-то новый приказ. Тотчас двое охранников взяли лопаты, стали помогать рыть могилу.

Эсэсовец и Миних о чем-то посовещались, подозвали водителя грузовика, тот козырнул, подбежал к фургону, снова включил фары. С помощью охранников обреченные на казнь уже углубились в землю по колено. Миних помахал копавшим эсэсовцам, попросил отойти, присел на корточки, и Телкин увидел: Миних снимает сцену рытья могилы.

«Ублюдок! Подонок! – клокотало в душе у Телкина. – Тварь!»

«Его – первого, – решил Телкин. – Как дадут оружие. Первого…»

Бунцев остановил мотоцикл перед выездом на шоссе и стоял с выключенной фарой, прислушиваясь и приглядываясь. Машины проходили редко, все одиночные.

– Нам нужна колонна, – шепотом повторяла радистка. – За одиночной машиной не наездишься. Остановят ее – и нас остановят. Не успеешь развернуться. А в хвосте колонны или хотя бы двух машин мы хозяева положения. Пока у головной документы проверяют, мы за несколько километров окажемся…

Но колонны пилоты пока не видели. Бунцев нет-нет да оглядывался назад, на щебенку: нет ли погони? Оглядывалась и Кротова. Автомат она держала наготове.

Показались огоньки, послышался шум мотора. Бунцев насторожился, с нетерпением ждал, пока станет понятно: одиночная машина показалась или их несколько идет…

Машина была опять одиночная и легковая.

– Черт! – сказал Бунцев. – Сговорились они, что ли?

– Ничего. Будет колонна или грузовик, – сказала Кротова. – Должны быть.

– Ага! – сказал Бунцев. – А куда пойдут?

– Все равно, – сказала радистка. – Нам бы километров на двадцать отъехать… Нам же все равно, товарищ капитан!

Бунцев, однако, не считал, что им все равно, куда ехать. Его так и тянуло оказаться поближе к линии фронта. А чтобы оказаться поближе к линии фронта, следовало двигаться, как думал капитан, направо по шоссе, на северо-восток. И ему страстно хотелось, чтобы первая колонна машин показалась слева.

Он понимал, что ехать придется за любой колонной, откуда бы она ни появилась, так как от щебенки надо уезжать немедленно, но ему очень хотелось, чтобы колонна появилась слева.

Он и смотрел больше влево, словно силой взгляда мог вызвать из ночной тьмы желанные огоньки.

Азарт первой удачи постепенно остывал, и, хотя нервы были напряжены по-прежнему, капитан снова начинал рассуждать трезво. Его вовсе не манили ночные приключения, подобные нынешнему. Его место, как ни крути, было не здесь, а за штурвалом бомбардировщика. В конце концов он был летчиком, и он имел право быть летчиком, и должен был поскорее вернуться в полк, вместо того чтобы шарахаться по немецкому тылу с сомнительными надеждами на то, что удастся прикончить еще двух – трех гитлеровцев.

Он все поглядывал влево, и огоньки небольшой колонны первой заметила Кротова.

– Товарищ капитан! – тронула она Бунцева за рукав.

Бунцев повернул голову и даже крякнул с досады. Колонна шла справа…

– Пропустите машины и выезжайте! – сказала Кротова. – Держитесь на расстоянии сотни метров от задней. Чтобы затормозить или свернуть можно было…

– Ладно! – бросил Бунцев.

Приходилось подчиняться обстоятельствам, и он был достаточно умен, чтобы подчиниться им.

Колонна приближалась. Она двигалась с потушенными фарами, и только рассеянный свет подфарников выдавал ее.

– Авиации-то боятся! – с быстрой усмешкой сказал Бунцев.

Головная машина поравнялась с пилотами: громоздкий, укрытый брезентом грузовик. Под брезентом угадывались ящики.

– Боеприпасы, наверное, – сказала Кротова. – Ах, ты… Одну бы миночку сюда! Хоть одну бы миночку!

– Ладно тебе! – бросил Бунцев, не отрывая взгляда от проходящих машин. – Скажи спасибо, что не видят нас! Миночка!

Он насчитал пятнадцать машин.

– Пора! – сказала Кротова. – Пора, товарищ капитан!

Волнуясь, Бунцев стронул мотоцикл, выехал на шоссе поехал за колонной. Красный стоп-сигнал замыкающего грузовика маячил перед глазами в каких-нибудь сорока шагах Капитан отлично видел, что у заднего борта грузовика, укрывшись брезентом, сидят солдаты. Несколько солдат. Наверное, из охраны колонны. Один даже приподнял брезент, поглядел на приставших к колонне мотоциклистов, но почти тотчас же отвалился к товарищам. Брезент опустился…

– Не разглядел, – сквозь зубы, взволнованно сказал Бунцев.

– И не разглядит, – спокойно ответила радистка.

Бунцев покосился на нее. Кротова сидела в люльке, держа автомат на коленях, откинувшись на спинку сиденья, и только щурилась. Бунцев покачал головой.

Сам он отнюдь не испытывал ни облегчения, ни покоя. От одной опасности они с Кротовой уходили, верно. Но только для того, чтобы втравиться в десятки новых. Бунцев просто предчувствовал, что добром такое наглое вторжение на немецкое шоссе не кончится.

У него заломило в висках, когда послышался шум встречной машины.

– Порядок, порядок! – тут же сказала Кротова. – Только не сворачивайте!..

Встречный грузовик промчался мимо, на миг посветив подфарниками. Его шум постепенно затихал. У Бунцева отлегло от сердца, виски отпустило.

– Привыкнете, – сказала Кротова. – Видите, как просто…

Попалась еще одна встречная машина, потом еще одна, а потом целая колонна машин, где на трех задник, сутулясь, сидели солдаты с автоматами, и ни одна из этих машин не остановилась, никто даже не окликнул мотоциклистов, хотя кое-кто из солдат и смотрел на них.

Видимо, никому не приходило в голову, что по шоссе, вплотную за колонной с боеприпасами, не таясь, едут советские воины.

– Ты скажи!.. – проговорил Бунцев. – Нет, ты скажи!..

Ощущение постоянной опасности, сознание дерзости собственных поступков опять горячило, опять вызывало прилив сил, пробуждало желание действовать еще отчаяннее.

– Близко подъехали! – предупредила Кротова. – Отставайте, отставайте, товарищ капитан! Нас не должны разглядеть!

Она, видимо, все время была настороже, ее не опьяняла эта поездка, не будоражил дьявольский риск. Она все взвешивала и учитывала.

«Ну черт! – в который раз подумал Бунцев. – Ну и ну!» – Он поубавил газу и немного отстал от грузовика.

– Довольно? – спросил он.

– Порядок, – отозвалась радистка, перевешиваясь через борт люльки и пытаясь рассмотреть шоссе впереди колонны. – Возьмите чуть левее, товарищ капитан, а?

Бунцев взял левее.

– Что там?

– Да как будто все спокойно… – сказала радистка. – Я смотрю, нет ли контрольно-пропускного впереди… Вроде нет…

Бунцев вернул мотоцикл на правую сторону шоссе.

– Километров пять отмахали, – сказал он. – Интересно, много у них бензина в бачке?

– А на указателе?

– Испорчен. Мотоцикл-то старый… Тоже мне раса господ!

– Обтрепались они, – с усмешкой сказала Кротова. – Не подрассчитали прогулку, вот и результат…

Некоторое время ехали молча.

Тускло светил стоп-сигнал идущего перед мотоциклом грузовика.

Под брезентом ворочались солдаты.

Проносились встречные машины.

– Слушай, – сказал Бунцев. – А если нагонять будут?

Кротова оглянулась:

– Вряд ли… А нагонят – посмотрим… Километров восемь есть?

– Есть.

– Еще бы столько… Если нагонять будут – присматривайте съезд с шоссе, товарищ капитан. Свернем.

– Лады. Промелькнула встречная.

– Если бы гады знали, кто тут едет… – сказал Бунцев. – Никогда бы не поверил, что так можно. Как во сне.

– Ничего, – сказала радистка. – Это сначала всегда так, товарищ капитан. Я тоже не верила первый раз.

– Это где было? – спросил Бунцев.

Кротова подождала, пока стихнет шум очередной встречной.

– Под Брянском, – сказала она. – Первый раз там. Под Брянском.

– Тоже на мотоцикле?

– Нет. На легковой. На трофейном, «фиате».

– Чего раньше не рассказывала?

– Так, ни к чему было, товарищ капитан, – сказала радистка.

Разговаривая, приходилось кричать, чтобы слова могли пробиться сквозь гул автомобильной колонны и грохот мотоцикла. Бунцев умолк. Умолкла и радистка.

В рассеянном свете проносились по бокам шоссе силуэты редких деревьев, побеленные столбики над водоотводными трубами и мостиками, телеграфные столбы со стайками фарфоровых изоляторов, по-птичьи присевших на деревянные перекладины, словно в поисках ночлега.

Километр. Второй. Третий…

– Машина! – тронула Бунцева за руку радистка.

Бунцев оглянулся. Их кто-то нагонял. Машина была еще далеко, но чувствовалось – она приближается, с каждой минутой «съедая» расстояние.

Капитан стиснул ручки мотоцикла, высматривая какой-нибудь пологий съезд. Но съезда пока не было. Вдоль шоссе все тянулся и тянулся глубокий кювет.

– Близко? – не оборачиваясь, не сводя глаз с обочины, бросил Бунцев.

– Еще можно… – отрывисто сказала Кротова.

Промелькнула минута.

– В крайнем случае останавливайте… – начала Кротова, но в этот самый миг Бунцев увидел съезд. Полевая дорога круто сползала вправо. Капитан сбросил скорость, отстал от колонны, медленно свел мотоцикл с шоссе.

– Быстрей! – сказала Кротова. – Гасите фару.

Они вслепую проскочили десяток метров, впоролись в откос, в кусты, и капитан остановил мотоцикл.

Кротова выскочила из люльки, вдвоем они быстро вытащили машину на ровное место.

Прислушивались. Догонявшая их машина промчалась мимо.

– Пронесло, – сказал Бунцев, вытирая пот. – Что теперь?

– Сколько мы дали? – спросила Кротова.

– Километров пятнадцать…

– Тогда хватит. Поехали в сторону.

Мотоцикл затрещал. Фара выхватила из тьмы поросшую травой дорогу. Бунцев дал газ. Дорога свернула влево, огибая холм, потом направо, огибая другой холм, пошла под уклон, на мотоцикл наплывали, сближаясь, глинистые откосы оврага, потом дорога круто бросилась вправо, и тут же перед летчиками вспыхнул яркий свет, и они увидели прижавшуюся к обочине легковую машину, какой-то высокий грузовик, и в ослепительном свете фар грузовика каких-то людей с оружием и других людей – связанных, стоящих на куче глины…

Бунцев, не выключая мотора, сорвал с шеи автомат и ударил, не раздумывая, по вооруженным людям.

Над ухом капитана резко и беспощадно бил автомат Кротовой…