Текст книги "Никола Тесла. Портрет среди масок"

Автор книги: Владимир Пиштало

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

42. Из сопливого дневника

Пятое мая стало необычным днем. А что же, спрошу я вас, случилось такого серьезного в этот день?

Как что?

Антал Сигети прибыл в Нью-Йорк!

«Он стиснул меня так, что у меня перехватило дыхание. Он необыкновенен в этом окружении. Он безумен, как электроток. Он встал на руки в моей полупустой лаборатории. Огляделся, задыхаясь от радости, как мальчишка, который только что нарисовал петушиный хвост. Лаборатория пахла краской и свежим деревом. Столы, стулья, никелевые лампы – все было новым.

– Чья это лаборатория? – возвысил голос Антал. – Твоя, Никола?

– Да, – удивился я и рассказал, как Пек угостил нас сигарами и как мы поделили патент пополам.

– Привет тебе передают Боженовы и наши старые друзья – Кулишич, Тангейзер и госпожа Варнаи… – запнулся он. – И братья Пушкаш, и мой отец, и твой дядя Пая… И все твои.

Я сказал ему, что все еще не научился быть по-настоящему любезным. Целого года мне не хватило на то, чтобы научиться подзывать официанта или играть с собакой. Днями напролет я учился произносить только „спасибо“ и „прошу вас“.

Глаза мои наполнились слезами».

Услышав это, Сигети прослезился.

Чтобы скрыть волнение, он спросил:

– Какой сегодня день?

– Ну и какой? – спросил Тесла с улыбкой.

– Сегодня мне исполняется тридцать один год.

Тесла подпрыгнул:

– Ну, тогда шампанское! Обязательно! Я приглашаю тебя в венгерский ресторан!

Сигети ухмыльнулся русым усом:

– Ты все-таки ненормальный!

– А у них и цимбалы есть!

– Ты думаешь, я пересек океан только для того, чтобы вкусить гуляша? – возмутился новоиспеченный житель Нью-Йорка.

Все это закончилось походом румяного венгра и бледного серба в сад на крыше под названием «Сон в летнюю ночь», где они съели по стейку.

В продолжение дневника Тесла записал:

«Привычное поведение Сигети дохнуло на меня прежним миром. Быстрый успех пахнет одиночеством. Его приезд согрел меня. Я почувствовал, как моя душа оттаивает.

– Нас ждет большая работа, – сказал я, и голос мой дрогнул. – Ты должен помочь мне. Кто знает, сколько времени я потерял. Не всех людей унесло ветром. После третьей бутылки мы стали делиться приступами беспричинного смеха… „Прекрасные души, орошенные вином, не скрыть вам больше наших страстей…“»

В саду на крыше «Сна в летнюю ночь» язык Антала стал заплетаться.

– Что ты делал в Париже? – спросил его Никола.

Словно ожидая этого вопроса, Сигети продемонстрировал свои белоснежные зубы. Оказалось, что в Париже он посещал бордели, где улыбки были лукавыми и только разжигали эрос. Там, уверял он, рыжая и брюнетка терлись пышными грудями одна о другую.

– Я не для тебя это говорю, – бормотал Сигети. – Я для людей про это рассказываю! Почувствуй то, что я чувствую, – почувствуй! Ты! Ты! Почувствуй, что я чувствую!

– Неужели? – подыгрывал ему Тесла, приподняв бровь.

– Представь себе мужика и бабу в шикарном борделе, где шампанское стоит дороже нынешних двадцати долларов, – пел Сигети. – Их соединяет поцелуй сухих губ, идеально припадающих одни к другим. Она словно олениха в момент страсти. Он своими пальцами скользит по ее шелковистым бедрам… И она смотрит ему в глаза: «Я – твоя…»

Сигети уставился в Николины длинные монашеские пальцы. Улыбка разыгравшегося Эроса вьется на его губах.

– Он горит. Его лихорадит. Огонь уносит его. Пламя воздымает его… Он растворяется в смехе, как сахар в воде, – продолжил он рисовать бешеные, невероятные картины любви.

– Какая любовь?! – прервал его Тесла. – Продажные жены разыгрывают перед тобой невероятные страсти…

– Она ужасна, она в шоке, она впадает в бешенство, – сообщил ему поэт. – И она щурится от удовольствия…

Улыбка сатира блуждала на лице Сигети.

– Хватит, Сигети! В самом деле, хватит!

– …она щурится от удовольствия, – продолжил тот, пуская слюни, как идиот. – Она вспотела, она скользит вперед и назад по его мокрому животу! Ее целуют в груди… Любовь…

– Любовь прекрасна, но труд величествен, – обрывает его Тесла. – Спать! Завтра нас ждут великие дела.

43. Успех

Зная, что открытие сулит сотни тысяч долларов, адвокаты из патентного бюро «Пейдж, Кертис и Дункан» договаривались с инвестором из Сан-Франциско и Джорджем Вестингаузом из Питсбурга.

– Дела идут! – сообщал хмурый Чарльз Пек.

Тесла трудился устрашающими темпами. Общую идею индуктивного мотора он превратил в целый ряд патентов. Он думал с такой скоростью, что механики едва поспевали за ним. С насмешливым, но неутомимым Сигети он делал катушки и макеты, и недели работы превращались в месяцы.

Однажды ветреным апрельским утром в дверях у него появился молодой человек с теплыми глазами. Казалось, все его волосы, исчезающие с темени, перебрались в усы. Лысеющий молодой человек представился как Томас Камингфорд Мартин, вице-президент Американского общества электроинженеров.

– Теологи полагают, что Бог может пересчитать каждый волосок на голове. В моем случае Ему будет нетрудно, – пошутил он на свой счет.

Мартин пришел, чтобы спросить:

– Вы не могли бы прочитать лекцию в нашем клубе?

Тесла отшатнулся:

– Не могу поверить!

Он годами хватал равнодушных людей за пуговицы и рукава, пытаясь рассказать им о своем моторе, а тут – люди хотят услышать все, что он не смог поведать глухому Эдисону.

*

– Я слишком нервничаю и потому не пойду с тобой, – извинился Сигети. – Ты мне расскажешь как было.

Когда 15 мая 1888 года элегантное ландо с двумя мудрыми гнедыми в упряжке остановилось перед лабораторией на Либерти-стрит, Сигети все-таки выбежал:

– Подвинься. Я еду.

Уместившись рядом с Теслой, он повернулся к нему, сморщив нос. Его спутник благоухал фиалкой.

– Но! – гаркнул кучер.

Сигети нервничал больше Теслы. Он глотнул из серебряной фляжки.

– Антал!

– Каждый любит, чтобы ему хоть что-то прощали, – извинился Сигети.

Не прошло и двадцати минут, как кони с подрезанными хвостами замерли перед входом в Американское общество электроинженеров. Вход был украшен монументальным кирпичным орнаментом. Бронзовые прутья прижимали ковер к ступеням. Из атриума расходились гулкие коридоры.

– Сюда, – направили Теслу.

– Счастливо! – шепнул Сигети, растворяясь в публике.

Шаги по коридору привели на шахматные поля.

– Сюда! – шепнул Мартин на ухо Тесле.

В зале, обшитом деревом, стоял застоявшийся, но приятный запах.

Тесла вышел к публике, высокий, словно на ходулях. Его лицо от широкого лба сужалось к острому подбородку. Волосы на голове распадались на два черных крыла. Под бровями горели раненые загадочные глаза.

«Чего они ждут от меня? – вдруг со злостью подумал он. – Что я чечетку стану отбивать? Факелами жонглировать?»

Он так нервничал, что желал выскочить из собственного тела.

В детстве он часто прыгал с высокого берега в холодную Корану. Так и сейчас – просто прыгнул и начал.

Объяснил, что электричество ведет себя как неукротимая жидкость. Оно – фундаментальный организующий принцип связующей его материи. Оно практически никогда не бывает в свободном состоянии. Если бы в напряжении электричества не существовало равновесия, то его сила овладела бы Вселенной, поскольку оно намного сильнее гравитации.

Лицо Теслы приняло вдохновенно-мученическое выражение. С поднятым подбородком и трепещущими ресницами он походил на слепого.

Он сказал, что электричество – чистая сущность грязного мира, или, по крайней мере, так его поняли слушатели.

Его невозможно ни произвести, ни уничтожить, его количество в мире постоянно. Про электричество, как и про Аллаха, можно сказать: ни запаха, ни облика, ни звука, но, когда оно появляется, ничто не может устоять перед ним. Стрела молнии – горячий воздух, а не электричество, которое остается невидимым.

Лектор открыл раненые глаза. В них сияло растущее осознание.

Он рассказывал о феноменах притяжения и отторжения, а слушателям казалось, что он повествует о любви и презрении. Он продолжил рассказ о загадочном очаровании электричества и магнетизма, с их на первый взгляд двойственным характером, исключительным в среде сил природы. Главный вопрос, с которым мы сталкиваемся: найдут ли эти силы практическое применение?

В этом нет никакого сомнения!

В публике серб Пупин из Колумбийского университета и еще несколько слушателей свистели и отпускали реплики.

– Тсс! – послышалось со всех сторон.

Люди утихомирили их.

Оказалось, что все вдруг были готовы выслушать то, о чем не хотел слушать глухой Эдисон. Теплая эктоплазма, изливавшаяся из ректора, окутала публику. Тесла подумал: «Они мои!»

С этого момента он не помнил, о чем говорил.

Он захлебывался, говоря о предстоящем переносе электричества на большие расстояния и о дне, когда Ниагара зальет светом Нью-Йорк.

Лектор не любил вдаваться в вещи, каждая из которых (если коснешься ее) превращается в омут. Он любил парить над ситуацией, легко улыбаясь, совсем как Аполлон.

– Зачем городу две тысячи электростанций, если хватит одной? – спрашивал он.

Золотой клубок опять бодро катился перед ним. Заходясь в скороговорке, он забывал дышать. Люди слушали его с удивлением, похожим на раздражение. Многих слушателей знобило от восхищения. Многим казалось, что у них снесло темя. Наконец потолок сотрясся от овации.

Это был его час.

Это был его мир.

Голенастый, как журавль, изобретатель купался в аплодисментах. Лысоватый круглоглазый Мартин отнял у него доклад, чтобы напечатать его в «Электрикал уорлд».

«Это пробуждение! – мелькнуло в голове Николы. – Только чье? Их или мое?»

Публика окружила его как единое существо со множеством глаз и благородных усов. Многоокое создание спрашивало:

– Вы уверены, что система достаточно безопасна?

– На какое расстояние можно передать электричество без потерь? – выкрикивало существо множеством ртов.

– Поздравляю. Ты расшевелил муравейник, – дохнул на него парами алкоголя Антал.

Тот самый Пупин довольно улыбнулся и самым сердечным образом потряс ему руку.

– Смею ли я зайти к вам? – спросил преобразившийся человек.

Тесла следил над головами толпы за своей рукописью, которая, так сказать, улетала прямо в типографию. Он еще плохо слышал из-за оглушительных аплодисментов, в которых он парил над сценой и человеческой расой. И тогда за его спиной таинственным образом материализовался Чарльз Пек. Его деревянные пальцы сжали локоть Теслы:

– Я должен вас кое с кем познакомить.

44. Питсбург

– Джордж Вестингауз, – архиепископским голосом произнес Пек.

Огромный седой мужчина распахнул руки, и – а-а-ах! – день превратился в праздник. Его моржовые усы засверкали. Его взгляд был чистым. Все, что он хотел сказать, уместилось в три предложения:

– Я слушал вашу лекцию. Вы меня убедили. Я покупаю ваши патенты.

Солнце замерло.

– Не знаю, что и сказать… – пробормотал Тесла.

– Ничего говорить не надо, – предложил Вестингауз. – Приезжайте в Питсбург.

Это была прекрасная поездка.

На вокзале Теслу встретил кучер с золотыми пуговицами и в цилиндре, который отвез его на виллу «Одиночество», впрочем, ее следовало бы называть дворцом. В саду цвели магнолии. У дорожки расположились солнечные часы из позеленевшей бронзы. Близ этого символа Хроноса дрались две зарянки. Даже сравнивая дворец дядюшки Паи под Пештом и особняки в Эльзасе, Тесла был вынужден признать, что это самый богатый дом из тех, что он видел. Окна, стены и контуры крыши неожиданно закруглялись. В стеклянном саду журчал фонтан, зажатый пальмами.

Мощенная кирпичом дорожка вела сквозь зелень к строению, где над конюшней жил кучер. В конюшне обитали восемь лошадей Вестингауза; компанию им составляла белая коза.

Черный слуга, с седой как лунь головой, был на редкость красивым стариком.

Гость радостно хватался за сверкающие стеклянные ручки и улыбался зеркалам. Пространство между двумя окнами контролировал мраморный бюст Маргарет Вестингауз в образе римской матроны. Солнце лилось во французские окна от пола до потолка. Паркет сиял золотом не хуже волос Брунгильды.

Телефоны для вызова прислуги располагались в стенных нишах. Центральный холл с круглой оттоманкой был так искусно расписан серебристо-белой краской, что было похоже, будто он инкрустирован перламутром. В своей комнате он обнаружил распорядок дня и обеденное меню, исполненные прекрасным почерком.

В «Одиночество» они прибыли в два пополудни. Ужин назначен на семь. Оставалось достаточно времени для отдыха.

И Джордж, и Маргарет Вестингауз отличались исключительно высоким ростом. Кровати были сделаны по их мерке.

Как только Тесла улегся, его внутренний циклон воспарил, как бумажный змей. В огромной кровати он испытал несколько вспышек. В груди расстегнулась какая-то застежка, и началось нечто похожее на духовный оргазм. Это был почти эпилептический припадок, ускоренный, ритмичный.

О вдохновение! О свет!

Его позвали, когда под веками у него еще полыхало. Под шорох кринолина Маргарет Вестингауз он вошел в столовую. Мощь Божьих ангелов незаметно разливалась по стенам. В люстре спокойно блистали хрустальные тюльпаны. Фраки и декольте нашли за столом свои места. Теслу все еще пугал вид импозантной прислуги. Слуга в униформе стоял за спинкой каждого стула, чтобы ловко отодвинуть его и тут же подставить гостю. Молчаливые белые официанты подавали:

Устрицы

Суп-пюре из артишоков

Томатное желе с майонезом

Голубя с горошком

Глазированную ветчину с мадерой

Турнедо а-ля Пьер

Клубнику с мараскином

Груши в бренди

Шарлотку с мороженым.

Как только гости приканчивали блюдо, тарелки убирались. Есть следовало быстро. У инженеров Вестингауза не было аппетита. Как это бывает при обсуждении всех логичных открытий, они, едва им показали решение Теслы, дружно воскликнули:

– Так мы это знали!

Говорили они мало. Они жевали сухими губами. Мстили новому любимцу Вестингауза быстрыми пакостными взглядами. С нескрываемым подозрением произносили слово «коллега». Думали, что сэкономленные на нем похвалы достанутся им. Пакости чаще всего появляются в обществе, обрядившись в платья трогательной заботы. Инженеры Вестингауза были исключительно светскими людьми.

– Что случилось с семьями людей, застигнутых страшной мартовской метелью? – поинтересовался инженер Стилвелл у Маргарет Вестингауз.

Инженер Шаленберг прокаркал колючим горлом о Всемирной выставке, которая в будущем году откроется в Париже:

– Башню будет строить тот самый Эйфель, который сконструировал опоры и каркас статуи Свободы.

– Вам хотелось бы увидеть ее в ярком освещении? – неосторожно спросил Тесла.

– Но кто-то и работать должен, – тоном судьи из Салема отозвался Стилвелл.

Тесла, у которого под веками постепенно накапливался свет, ответил ему иронической улыбкой.

Ряды стройных бокалов подрагивали у каждой тарелки. Бокалы наполнялись сначала белым, потом красным вином. Опустевшие убирались невидимыми руками. Тесла едва пригубил мускатель позднего урожая, как в бокалах зазолотился коньяк. Спинки кресел в салоне крякнули под тяжестью сытых хозяев. Зажженная сигара дала возможность перевести дух.

Вестингауз не без юмора припомнил, как он начал добывать природный газ, обнаруженный под городом.

– Его газ привел в Питсбург промышленность, – ловко вставил подхалим Шаленберг.

Вестингауз благосклонно пропустил реплику мимо ушей.

– Это не человек. Это цунами, – похвалил Стилвелл своего хозяина.

– Он неутомимый борец! – радостно воскликнул Шаленберг.

Стилвелл уже не мог остановиться. Он театрально указал Тесле на своего шефа:

– Этот человек отнял веселье у американских поездов, прибывающих на станцию!

Тихий смех Вестингауза перешел в громкий хохот.

– Когда-то в каждом вагоне был свой тормоз, – объяснил он Тесле. – Когда состав приближался к вокзалу, все кондукторы одновременно начинали тормозить по свистку. И поезд иногда останавливался слишком рано, иногда проскакивал вперед, и ему приходилось возвращаться. В обоих случаях пассажирам приходилось бежать за составом.

– Когда этот господин запатентовал свои тормоза, – Шаленберг опустил бокал с коньяком на стол, – веселью пришел конец.

– Ха-ха-ха! – засмеялись все гости веселой виллы «Одиночество».

Прежде чем купить билет в Питсбург, Тесла расспросил о Вестингаузе хмурого Пека. Он услышал, что питсбургская фирма в прошлом году учетверила доходы и что родители Вестингауза были прибалтийскими аристократами из России.

– Ничего не возникает без личности. – Вестингауз поднял перед гостями указательный палец. – Ничего не существует без организации.

Хозяин за весь вечер не произнес ни единого лишнего слова. Жестом он приказал официанту поставить на столик еще одну бутылку коньяка. Разлив по бокалам, он доверительно сказал Тесле:

– Вся моя жизнь связана с железной дорогой. В поезде я познакомился с женой. В поезде у меня возникла идея первого изобретения.

Он вспомнил времена, когда железные дороги связывали страну после Гражданской войны. Люди из поездов стреляли по бизонам. Бизоньими шкурами обивали стены. Хозяева железных дорог запросто покупали сенаторов, совсем как мешки с картошкой. Только подкупленный сенатор мог пользоваться уважением. Поэты восхваляли гудки паровозов, пересекающих самые грандиозные в мире пространства.

Серебро на висках Вестингауза подчеркивало багровость лица.

– Практический человек всегда наделен воображением, – объяснил он. – Без воображения человек не практичен, но примитивен.

Его энтузиазм походил на детский. Он любил схватку. Он подвинул свое кресло ближе к Тесле:

– В школе меня считали хулиганом. В колледже я пробыл недолго. Я не профессор. Я хорош в деле: засучить рукава и убедить людей. Точно так я хотел бы поступить с вашим мотором.

Широкогрудый, аристократический джинн с ясным взглядом понравился Тесле. Когда он на минуту покидал комнату, свет тускнел, а когда возвращался – все становилось ярче.

– Я всегда считал, что это возможно, – сказал он Тесле к концу вечера. – Предлагаю вам доказать это вместе.

После встречи с Вестингаузом молодого изобретателя охватило мучительное и восхитительное предчувствие. В огромной кровати виллы «Одиночество» он боролся с наступающим успехом, как Иаков с ангелом. Успех был живым существом, невидимкой огромного размера, который ночью спал в его комнате, а днем дышал в затылок. Успех пахнул февральским ветром и страшным одиночеством.

45. Инженеры

Добродетель злые люди преследуют с большей страстью, нежели ее ценят добрые.

Сервантес. Дон Кихот

Знаменитый электрик венгерского происхождения отражался в Питсбурге по зеркалам светом. Живой и взволнованный, он понравился всем.

– Круглыми щечками и светлыми глазами вы напоминаете мне рысь, – усмехнулся Вестингауз.

Он назвал его Энтони и велел, поскольку тот был свидетелем, описать открытие в будапештском парке.

Сигети очень понравилась миссис Вестингауз.

– Нет, ты заглядывал в ее декольте? – шепнул он в большое ухо Теслы. – Я готов свить там гнездышко и провести всю зиму!

Тесла отвел взгляд и представил ему инженеров Вестингауза.

– Они не любят тебя, приятель! – сообщил ему Антал сразу после встречи.

– Почему? – вскинулся Тесла.

– Больше всего они завидуют тому, чему никто не завидует, – произнес мудрый Сигети. – И я думаю, что ты причинишь им ровно столько зла, сколько они от тебя ожидают.

Тесла повторял слова своего отца: «Человеку умному и почтенному истина никогда не бывает неприятной». Пребывая в трансе жестокой наивности, он предвкушал радость оттого, что люди придут в восторг, узнав, как он был прав, а они были не правы, и тяжкий груз заблуждения рухнет с их душ. Короткими паузами в беседах инженеры ставили Теслу «на свое место».

Хуже прочих были тот самый Оливер Шаленберг, изобретатель измерителя тока, и его помощник Оливер Стилвелл, изобретатель усилителя, похожего на трансформатор Теслы.

– Я с ними расправлюсь вместо тебя, – пообещал ему Сигети.

Улыбка Шаленберга демонстрировала его сладостное презрение.

Дома жена внимательно следила за тем, чтобы ребенку не достался кусок курицы получше, чем отцу. Шаленберг мелко нарезал и тщательно пережевывал белое мясо. Потом он ласкал дочку, поднимал к потолку глаза, полные слез, и вздыхал:

– Боже, за что?

Себялюбивый инженер считал, что судьба горько пошутила с ним. В его груди сменяли друг друга вулканическое раздражение, бешеное бессилие, агрессивный страх. Когда-то он был вундеркиндом. Он годами работал над мотором переменного тока. Почему же репортеры не расспрашивают его о положении в Китае, почему его дочь, обглодав куриные крылышки, не гордится им?

Оливер Стилвелл редко утомлял себя ответами на вопросы. Нос у него был правильный, глаза – смесь стали и шампанского. Симпатичный холодный мужчина не страдал по славе. Вечером, когда вторая тапка готовилась упасть на пол, он корчил болезненную гримасу: «Этот иностранец понятия не имеет, что делать с деньгами. Я на них построил бы дом над Гудзоном. Второй выстроил бы для матери и церковь бы поднял и конюшню. У меня были бы лучшие в Саратога-Спрингс кони».

И тогда люди поняли бы, кто таков Стилвелл.

Инженеры прослышали, что Вестингауз предложил иностранцу нечто вроде партнерства. Иностранец вроде бы, сглупив, отказался.

– Я останусь в Питсбурге и без вознаграждения, – обещал Тесла. – И буду работать над приспособлением моих моторов к вашим системам.

– Тогда поступим так, – предложил ему Вестингауз на секретной встрече. – Я даю вам пять тысяч наличными за работу в течение шестидесяти дней, десять тысяч в конце этого срока, если куплю патенты, три раза по двадцать тысяч каждые два месяца, два с половиной доллара за каждый ватт мощности и двести акций компании.

– Мать его перетак! – выругался Шаленберг.

– Не может этого быть! – простонал Стилвелл.

Сразу по подписании договора началась война.

Мотор невозможно было приспособить к высоким частотам систем Вестингауза, и Тесла предложил инженерам понизить их. Стилвеллу и Шаленбергу помогало сопротивляться долгое рационализирование. Они регулярно повторяли такие слова, как «интеграция организации», «технологическая рационализация» и «экономический фактор».

В Питсбурге у Теслы начались частые вспышки под веками. Сквозь блеск он видел решения, над которыми прежде долго размышлял. В жидкой платине блуждали формулы и формы. Он отказывался делать то, что может сделать каждый. Он хотел делать то, что может делать только он. Сигети днями напролет по его поручению ругался с инженерами.

Когда приятели садились ужинать, Тесла начинал философствовать:

– Чтобы заметить некоторые оригинальные вещи, следует игнорировать правила. Обязательные действия выполняют организации. Желательные изобретения оплачиваются деньгами и похлопыванием по плечу. Организации учат тебя никогда не обращать внимания на то, за что никогда не будет назначено вознаграждение, чтобы ты никогда не взялся за то, что лично тебе не принесет выгоды.

Сигети просто чесался от бессилия, его просто убивали формальности, но он держался. Его объяснения со Стилвеллом и его шефом светились чудесным вдохновением. Сила Шаленберга состояла в том, что он все время долдонил одно и то же. Каждый вечер Мистер с Адриатики в отеле «Андерсон» открывал бутылку вина. Поднимая бокал, Сигети хлопал себя по лбу и восклицал:

– Ну и идиоты!

Тесла печально отвечал:

– Чтобы общество признало заслуги человека, ему следует отказаться понимать что-либо.

– О да, организации! – поднимал Сигети пророческий голос. – Вы служите ослеплению, служите поводырями слепцов. Вы хвастаетесь своими знаниями, как будто в них присутствует элемент загадки. Вы выставляете напоказ ожившую мертвечину. Вы используете тягловых лошадей по имени Стилвелл и Шаленберг, влачащих груз вашего псевдоавторитета!

Второй бокал вдохновил Антала на заявление:

– Они ненавидят оригинальность и считают ее заразной болезнью. Они хотят, чтобы утренние новости состояли только из известных им событий!

После третьего он верещал:

– Я не знаю, как они живут. Эти люди навсегда погрязли в суете. Если бы Шаленбергу предложили выбрать между собственной простудой и чьей-нибудь смертью, он наверняка не простудился бы.

– А Стилвелл? – забавлялся Тесла.

– Этот и слепому позавидовал бы, что у того есть пёс-поводырь.