Текст книги "Найти и обезвредить"

Автор книги: Владимир Понизовский

Соавторы: Виктор Лебедев,Григорий Василенко,Павел Иншаков,Валентин Михайлов,Александр Дергачев,М. Трофимов,Алексей Бесчастнов,Б. Шамша,Василий Александров,Владимир Андрющенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)

14

В каюте французского теплохода, с визой в кармане на въезд во Францию Гуляев перевел дух, но не мог освободиться от напряжения последних дней.

…Капитан Жоссе, резидент французской разведки в Константинополе, первый раз принял его настороженно. С трудом разобравшись, кто к нему пришел, прекратил прием посетителей и, беседуя с Гуляевым, не сразу поверил, что перед ним посланец из России.

– Очень рад, мсье, вашему приезду. Рассказывайте, что вы привезли, – сразу перешел к делу резидент.

– Ничего, кроме привета от мсье Бабича. Важные обстоятельства вынудили не упускать подвернувшегося случая. И вот я здесь.

– Вы уже были у кого-нибудь?

– Да, у полковника Кретова, но Николай Петрович в отъезде, и мы договорились встретиться, когда он вернется. Полковник предложил мне посетить вас.

– Где вы остановились?

– В Галлате, отель Османа.

Жоссе порекомендовал переехать в «Континенталь», где номер в сутки стоит две лиры, а хозяин гостиницы француз. Гуляев согласился.

Его приезд для Жоссе был неожиданным. Тот не знал Гуляева и поэтому предложил встретиться после того, как обсудит свои дела с Погорским и Кретовым. Видимо, капитан надеялся получить у них информацию о посетителе, прежде чем вести с ним деловой разговор…

Вспоминая чаепитие у Василия Васильевича Смиренина, Гуляев невольно улыбнулся и подумал, что, как только вернется домой, начнет свой доклад с обеда у Жоссе. На этот раз капитан, радушно принимая его у себя дома, не пожалел ничего, чтобы завоевать гостя на свою сторону. А как сервирован был стол и какая черноглазая турчанка в легком воздушном одеянии, напоминающая былых невольниц гарема, подавала блюда! Она, как в сказке, молчаливо появлялась с подносом и, украдкой посмотрев на хозяина, тут же исчезала, не смея поднять глаза на гостя. Наверное, таков был наказ Жоссе, а может, хозяин рассчитывал заинтриговать гостя этой обстановкой.

Капитан предложил выпить по случаю приезда по рюмке «Мартеля». Потом они пили кофе по-турецки, курили пахучие турецкие сигары и вели неторопливую беседу, восседая на турецком, разумеется, диване.

Жоссе говорил о том, что приезжавший в Константинополь мсье Бабич не совсем сговорчивый человек, больше имел дело с монархистами, чем с ним.

– Это вполне понятно, так как мы являемся представителями политической организации, поддерживающей связь с монархическим центром, – сказал Гуляев.

Жоссе, видимо, согласился с этим разъяснением, однако сказал, что монархисты обязались снабжать его разведывательной информацией из России, но он хотел бы ее получать сам, а не из рук Погорского. Об этом был разговор и с Бабичем. Гуляев теперь догадывался, почему Кретов настойчиво предлагал ему обязательно побывать у Жоссе.

– Эмигранты – народ особый, – сказал Гуляев. – Когда мне приходится с ними встречаться, я никак не могу понять, где я нахожусь. Как на другой планете. Они сами этого не замечают, а со стороны особенно видно, насколько они далеки от понимания действительности в Советской России. Чувство реальности покинуло их, вероятно, в тот момент, когда берега Крыма и Кавказа скрылись за бортом парохода, на котором они прибыли сюда. Мне уже не раз тут приходилось слышать, извините, бесконечно нудные споры о восстании против большевиков. Видимо, сам разговор на эту тему доставляет им удовольствие.

– У кого что болит, тот о том и говорит, вы что, не знаете? – улыбнулся Жоссе, довольный самим собой и своим знанием русского языка.

– Знаю. Ждать восстания – это же, по меньшей мере, несерьезно, даже наивно. Кто будет свергать сейчас большевиков в России? Рабочие? Нет. Крестьяне? Тоже нет. Они получили землю. Начинают объединяться в кооперативы. Белое движение разгромлено. А его последние представители бежали из России. Они здесь, – взглядом обвел богато убранную комнату Гуляев. – Кто же возглавит восстание в России? Вот я и приехал, чтобы разобраться в этом вопросе. Своими глазами увидеть и своими ушами услышать эмиграцию, чтобы рассказать об этом дома.

– Ваши рассуждения тоже однобоки, – заметил Жоссе.

– Думаю, что мне нужно быть с вами предельно объективным. Если я буду подстраиваться под чьи-то пожелания видеть все в розовом свете, то вы не получите объективной информации.

– Продолжайте, пожалуйста.

– Я позволю себе в двух словах остановиться на таком излюбленном коньке эмиграции, как рассуждения о любви к Родине, к России. Но Россию в России любят не меньше, чем в эмиграции. Почему-то эмиграции хотелось бы изобразить дело так, что только они, эмигранты, питают высокие чувства патриотизма. Это надуманное. Народ России остался в России. Народ – контроль патриотизма. Эмиграция за границей по сравнению с народом ничтожно мала. Ноль, ноль, ноль процента. Эмигранты любят повторять, что большевики все разрушают. Это слишком примитивное суждение. Большевики создают новое на месте старого, разрушенного. Другое дело, что их новое не всем нравится. Это большевики тоже знают. И они учитывают это в своей политике. Эмигранты, и прежде всего рядовые казаки, здесь ждут «чуда». И живут этим чудом. Оно заключается в двух словах: «домой поедем». Но проходит время, а никто никуда не едет. Вот что самое страшное для эмиграции. И просвета не видно.

– Вы должны понять эмигрантов. Они все время в воображаемом бою, – сказал Жоссе.

– Из-за обреченности своего положения?

– Не только. Среди казачества появились тенденции к политическому самовыражению. Это проявляется в создании разного рода союзов и организаций.

– Сомневаюсь. Может, среди бежавших офицеров, чиновников, купцов, представителей политических партий и возникают политические дискуссии, но среди казачества – вряд ли. Казачество осталось дома, в России – на Дону, на Кубани, на Тереке. То, что здесь, сами понимаете, горсточка, капля в море. У казака ведь всегда конь и шашка на уме, – решил смягчить разговор Гуляев. – Его уклад потревожила революция. Не все довольны ломкой. Вот мы и пытаемся воспользоваться этим.

Памятуя инструктаж Смиренина, Гуляев смело вступал в беседы с эмигрантами и с капитаном, чтобы и при выполнении своей трудной миссии защищать дело Советской Республики.

– Мне кажется, что все, что здесь пишется, бьет по самой же эмиграции и по тем, кто об этом пишет, – продолжал Гуляев, не давая опомниться Жоссе.

– Например?

– Бросилась в глаза статья «Большевики накануне краха», о том, что уже наступила катастрофа, что все скоро рухнет. Это крайности. А чем ближе к краю, тем дальше от истины.

Жоссе тем не менее нравились независимые суждения Гуляева. До них, как он отметил про себя, сам не додумался бы. Капитан хотел установить с Гуляевым деловой контакт, но не решался сразу предложить сотрудничество с французской разведкой.

Смиренин и Крикун наказывали Гуляеву быть начеку как с представителями монархического центра в Константинополе – Погорским и Кретовым, так и с капитаном Жоссе, предупреждая об осложнениях и тем самым о расшифровке.

– Погорский и Кретов занимают солидное положение в монархическом центре, с ними считается наша организация, поскольку она того же направления, – на всякий случай подчеркнул их авторитет Гуляев. – Через них мы связаны с вами.

Жоссе признавал, что это так, но опять вернулся к тому, что материалы получает не из первых рук, а это его не устраивает. Капитана, видимо, сильно задевало то, что монархисты не все ему показывают. Он твердил Гуляеву, чтобы все материалы поступали прямо к нему. Гуляев тактично отсылал его решать эти вопросы с монархистами.

– Мне поручено договориться с Погорским по политической линии. Если не договоримся, то придется искать непосредственные связи с парижским центром, а может, с атаманами Улагаем и Вдовенко.

– Рвать с Погорским я вам не советую. Имейте в виду, что он человек с авантюристической натурой. Если увидит, что вы против него, то он может устроить вам пакость. Спровоцирует перед большевиками – заявит в Советское посольство: что на Северном Кавказе, мол, есть подпольная организация, и вас всех арестуют.

Гуляев возмутился и высказал недоумение – кому же можно верить в этом мире, если люди, к которым он приехал, рискуя жизнью, способны на такое…

– Мсье Гуляев, успокойтесь. Верьте мне. Я ваш друг.

Успокаивая собеседника, Жоссе все же говорил, что Погорский обязательно донесет, если с ним порвать связь.

– Вашей организацией он щеголяет перед парижским центром, и с ее потерей он потеряет свое положение, которое дает ему материальную обеспеченность. Господин Погорский… Я его хорошо знаю! Авантюрист, не остановится ни перед чем.

– Как тогда быть? – спросил Гуляев. – Организация поручила мне окончательно с ним договориться по всем пунктам. Он сам должен побывать у нас. Люди ведь начинают роптать, с недоверием относиться к зарубежному руководству, которое много говорит, но мало делает.

Жоссе не на шутку был озабочен тем, что если он лишится информации по Северному Кавказу, то Париж поставит это ему в персональную вину, и всячески пытался удержать Гуляева от разрыва с Погорским.

– Я сделаю для вас все через генеральный штаб, – сказал Жоссе, – вплоть до представления великому князю, который, безусловно, вас примет после нашей аттестации. Договоритесь с Погорским и Кретовым, и я с вами поеду в Париж. – Ему было выгодно показать в Париже живого посланца подпольной организации из России.

– Договориться можно, если они действительно идейные монархисты и поймут нужды политической организации.

Жоссе заметил, что Погорский защищает только свои интересы, в чем он уже убедился на ряде примеров. Тот не давал ему тех сведений, которые имел. Возможно, это так и было, но Гуляев не стал вмешиваться в их взаимоотношения, заявив, что, видимо, эти сведения были не разведывательного характера.

– Скажите, мсье Гуляев, если вам Погорский предложит больше денег, чем я, за материалы, которые вы даете, вы будете со мной работать? – вдруг спросил Жоссе собеседника.

Гуляев поспешил заверить капитана, что этот вопрос ничем не обоснованный и не должен его беспокоить.

– Мы не думаем разводить торговлю материалами. Даем их вам как дружественной державе.

Довольный, Жоссе улыбнулся и предложил выпить. Смакуя коньяк, он сказал, что рад был лично познакомиться, договориться о совместной работе.

Видя такую заинтересованность Жоссе в получении информации, Гуляев напомнил от «имени организации», что зарубежный монархический центр не имеет денег, а французы все же очень скудно оплачивают материалы. Жоссе сказал, что об этом он уже слышал от Бабича, но сейчас у них урезаны средства в связи с падением франка, а кроме того, он считает, что люди подпольной организации в России работают ради идеи, и поэтому надеется иногда материалы получать бесплатно. Гуляев с ним не соглашался, поскольку лица, у которых они достают материалы, ничего общего с организацией не имеют, работают за деньги, а совсем не ради идеи. Жоссе подумал, загадочно посмотрел на собеседника и высказал пожелание получить мобилизационный план любого военкомата.

– Это дело очень сложное, капитан, но возможное при затрате больших средств. Такой документ можно только купить. Нужны наличные…

Жоссе сожалел, что вперед денег дать не может. Сначала он должен в руках держать мобплан, потом пошлет его в Париж, а оттуда получит деньги.

– Извините, капитан, но это фантастично, Вы знаете: нужно в кармане иметь деньги, перед тем как идти покупать вещь.

Жоссе стал уговаривать Гуляева приобрести документ на средства организации, обещая план держать у себя, а в Париж сообщить, что документ есть и что за него просят такую-то сумму. Он уверял, что за такой ценный документ, несмотря на падение курса франка, заплатят хорошо. Гуляев серьезно не воспринимал этот разговор, но для вида стоял на своем:

– Крупной суммой организация не располагает, и оплата не гарантирована. Да и потом, мобплан будет отослан в Париж, возвратят подлинник и скажут, что план не нужен. Как все это будет выглядеть?

Жоссе засмеялся и сказал:

– Из вас вышел бы хороший разведчик. Я с удовольствием буду с вами работать, но все-таки имейте в виду, что мы, французы, занимающие высшие посты в политических сферах, очень честны по отношению к тем, с кем мы связаны, а в особенности к находящимся в России. Привозите мобплан, и пусть он будет у вас, а я напишу в Париж, оттуда вышлют деньги, после чего я и вручу их вам в обмен на план.

Гуляев обещал подумать, но ничего заранее не гарантировал.

Жоссе намекнул, что он мог бы давать каждый месяц по сто лир, даже прибавлять в зависимости от ценности материалов, и по двести пятьдесят лир каждые шесть месяцев на поездки, если их не будет оплачивать Погорский. Когда же материальное положение Франции улучшится, обещал увеличить названные суммы.

…В своем отчете о командировке Гуляев писал, что

«Жоссе все же не удержался и заявил, что он хотел бы видеть меня в числе своих сотрудников, и просил ни с кем из французов не связываться, но рекомендовал в случае необходимости обратиться в Марселе от его имени к начальнику полиции Борели. А на обратном пути просил связаться с ним. В этом не было необходимости, и я больше с ним не встречался».

…Предстояла встреча с Улагаем, и перед ней надо было основательно продумать все до мельчайших подробностей, хотя поездка и подкреплялась заботами самого капитана Жоссе. Гуляев не знал, что, пока он добирается до Марселя, Кретов послал Улагаю на него характеристику:

«С Н. В. Гуляевым советую войти в контакт. Это человек серьезный и дельный. В душе – монархист. Благодаря вдовенкам он ведет и казачью линию. Во всяком случае, постарайтесь ввести своего человека в организацию, которую он представляет, чтобы быть всегда в курсе работы казаков. В том, что он прибыл от Сеоева, сомнений нет. Представляется необходимым объединить усилия терцев и кубанцев, а возможно, и объединить их на пользу делу».

15

Улагай прозябал в Марселе. Он все еще никак не мог смириться со своим положением безработного, бежавшего на чужбину. Генерал, так привыкший повелевать, оказался без войска. Оставалось размышлять на досуге о том, как провалился десант на Кубани.

То были тяжкие воспоминания, они преследовали его, как кошмарные видения. Улагай не хотел признаться даже самому себе, что затея с десантом была заранее обреченной на провал авантюрой, стоившей многих жертв тем, кто в ней участвовал.

В своем далеком от России пристанище генерал слабо представлял положение дел на Северном Кавказе. Казачество, захваченное бурными переменами, ломавшими вековые устои, начинало строить новую жизнь, а он даже мысли не допускал, что станичники и горцы от него отвернулись навсегда.

Правда, в Марсель долетали слухи, что на Дону и Кубани есть еще сотники, есаулы и всякого рода хорунжии, которым не по душе Советы, и они рыскают по станицам и хуторам с обрезами, убивают активистов, но как до них дотянуться, организовать их и поднять на восстание – генерал ломал голову. Ему льстила иллюзия своей занятости, мысленно он разрабатывал планы похода на Северный Кавказ, подыскивал верных ему людей, назначал и смещал, формировал части. Прогуливаясь вечерами по городу, тоскливо вспоминал близких людей, оставшихся на Северном Кавказе, которым он верил до сего дня. Недалеко от Анапы проживала его родственница Меретукова Гошсох, другие родственники разбросаны по всей Черкесии. Улагай не исключал использования своей многочисленной родни, когда в этом возникнет необходимость. Правда, Гошсох уже старая, но у нее в Турции братья, на которых, как он считал, можно положиться. Один из них служил в армии, возглавляя русский сектор турецкой разведки в Константинополе. В своих планах Улагай отводил ему важное место. Но главная, конечно, надежда на казачество, с которым нужна связь.

…И вдруг к нему, как с того света, явился молодой человек с рекомендациями от Жоссе и Погорского и с донесением на измятой, потертой бумаге, написанным Малогутием карандашом и не по форме.

Надо бы радоваться такой оказии, а Улагай встретил посланца из России крайне настороженно, хотя перед ним спокойно стоял чернобровый и смугловатый человек с определенно кавказскими чертами лица, которые для Улагая значили многое. Кроме того, внушали доверие и подробные ссылки пришельца на его константинопольские связи с французами и монархистами, которые были хорошо известны генералу. Молодой человек долго рассказывал о положении на Северном Кавказе, о настроениях среди казаков, о том, что на Дону и Кубани остались еще казаки, которые не забыли генерала и вот послали к нему за советами и инструкциями…

Генерал с удивлением слушал необычного собеседника, назвавшегося Гуляевым Николаем Васильевичем. Потом стал допытываться: каким образом оказалось у него донесение Малогутия и как ему удалось выехать в Константинополь, кто его послал к нему?

– Имейте в виду, господин Гуляев, что вы находитесь во Франции, и если вздумаете морочить мне голову, то России вам не видать как своих ушей, – пригрозил ему сразу Улагай.

Такая ситуация была предусмотрена планом чекистской операции, а Гуляевым отработана не раз взвешенная линия поведения в беседах с генералом. Каких только каверзных вопросов не задавал ему Крикун на тот случай, если его кто-то заподозрит и начнет подобный разговор. Учитывалось и нетерпение Улагая, с которым тот ждал донесений с родного Кавказа от заброшенных на Кубань полковников. Правда, почти никто из них не возвращался и редко доносил о положении дел. Прибытие Гуляева с донесением Малогутия обрадовало Улагая и насторожило.

– Господин генерал, я к вам прибыл, рискуя жизнью, и только за советом, – твердо сказал Гуляев. – Меня послали к вам и к Вдовенко, а не к кому-то другому. Нам от вас ничего не нужно, кроме руководства теми силами, которыми мы располагаем среди казачества.

– Кому это «нам»? – резко оборвал его генерал.

– Организации, которую я имею честь представлять.

– Организация?.. Может, соизволите назвать эту организацию?

– Нелегальная казачья организация, господин генерал. В ней соединяются подполье в городах и станицах и вооруженные люди в горах. У истоков ее возникновения стоят ваши люди. Доказательством этому – отчет, который я вам привез. Филиалы организации имеются в Ростове-на-Дону, Екатеринодаре, Пятигорске, станице Славянской и в других местах. Это небольшие законспирированные ячейки по три – пять человек. Нам приказано ждать сигнала. Мы ждем. Живем в неведении. Мы хотели бы знать: сколько ждать и что нам дальше делать? Нам нужны и материальные средства. Добывать оружие и боеприпасы становится все труднее. Думаю, вы согласитесь, что подпольная организация должна иметь более четкие инструкции. В противном случае само слово «организация» теряет свой смысл, не говоря уже о ее деятельности.

Гуляев еще раз повторил, что в горах действуют разрозненные группы белого движения, которые совершают набеги на близлежащие станицы.

– Я понимаю, что добывание продовольствия – явление неизбежнее, так как в лесу есть нечего. Но надо же что-то делать. Нельзя же допускать, чтобы наше движение, с таким трудом созданное, выглядело в глазах населения бандитским.

– Что вы предлагаете?

– Я полагал бы установить связь с группами, призвать к порядку чинов, которые их возглавляют.

– Призывайте, кто вам мешает?

– Господин генерал, я на это не имею никаких полномочий. Кто я? Нужен авторитет, которым являетесь вы. Я недавно оттуда и знаю, что говорю.

Гуляев, выполняя данные ему инструкции, стремился уточнить, имеет ли Улагай связь с бандитскими группами, и, если имеет, заручиться его полномочиями для связи с ними. Но Улагай не торопился раскрыть карты Гуляеву. Николай Васильевич не опасался разговора на эту тему. Больше его беспокоил возможный вопрос: как ему, курьеру из России, удалось отлучиться из Константинополя во Францию? Это было довольно уязвимым местом в легенде. Приготовленные Гуляевым и Крикуном ответы вряд ли могли убедить Улагая. К счастью, таких вопросов пока не последовало. Возможно, потому, что Гуляев в беседах не оставлял генералу пауз для размышлений. Судя по выражению лица, Улагай с доверием принял сообщение о твердом намерении Сеоева бороться с большевиками на Тереке. К тому же подробности бандитской жизни и пароль были неопровержимым доказательством, что Гуляев является доверенным человеком Сеоева. И Улагай вынужден был с этим считаться.

– Так что же вы хотите? – спросил Улагай так, как будто он ничего и не слышал от Гуляева.

– Почему я?

– А кто?

– Организация верных вам людей.

Улагай уставился на Гуляева и долго в упор смотрел на него немигающими жестокими глазами. Гуляев чувствовал на себе леденящий взгляд, словно перед его глазами поблескивал острый клинок. Надолго запомнилась ему эта немая сцена. Генерал так больше ничего и не сказал ему, оборвав разговор на полуслове, и покинул номер гостиницы, где они встретились. Оставаясь под пристальным наблюдением верных Улагаю людей два долгих дня, Гуляев жил в неведении, не зная чем заняться в незнакомом городе и как поступить, если к нему вообще больше не придут. Воспользовавшись рекомендациями Жоссе, он решил посетить адресата, показывал видимость полного разочарования и порывался к отъезду. Произносил везде на французском:

– И зачем только приехал?

На третий день, как только до генерала дошли настроения Гуляева, он начал действовать, но на этот раз состоялась уже не простая беседа, был настоящий допрос в присутствии неизвестного Гуляеву полковника, фамилию которого Улагай назвал не сразу. Гуляев, однако, удачно разыграл оскорбленное самолюбие и сослался на капитана Жоссе, который понял его лучше, чем соотечественники. И стал корить себя безбожно: зачем только приезжал?!

– Познакомьтесь, господа, – наконец сказал Улагай.

Николай Васильевич облегченно вздохнул. Эти два слова и были переломными в напряженной перепалке между ним и Улагаем.

– Гуляев.

– Полковник Урумов.

– Полковник поедет с вами, чтобы на месте проинструктировать вашу организацию – отряды Сеоева и Малогутия. На этот счет он получил от меня необходимые инструкции. Урумову я верю, как себе. Передайте Малогутию мои поздравления по случаю присвоения ему чина войскового старшины. Минуя чин есаула. Он достоин.

Урумов, пожилой, болезненного вида кавалерист, молчал, а Улагай много говорил. Ему хотелось охватить все.

– На Кубани работают мои люди, – под конец сказал генерал, – вы будете с ними соприкасаться через краевой фланг. Полковники Орлов и Козликин должны действовать сообща, а также поддерживать связь с Сеоевым. Сеоеву передайте, чтобы и он не уклонялся от связи с Орловым и Козликиным. Каждая группа должна действовать на определенной ей территории. Орлов и Козликин в Баталпашинском отделе, а Сеоев в Осетии и на Тереке. Они должны закрепиться на этих местах, а потом уже приступить к подготовке восстания. Таково мнение Терского правительства.

Прощаясь с Гуляевым и напутствуя его, Улагай не удержался и от поучений:

– Казак – это чисто российское явление, и с ним надо уметь ладить, как это с успехом делал совсем недавно я. И не беда, если казак посчитает ребра комиссару или отберет у него все до иголки. В такой свалке, как в России, мы казакам можем многое простить. Казаки – народ особый. Вот в Турции мне пришлось слышать, как француз спросил одного казака: «Ах, как ты сильно намазал дегтем сапоги, прямо дышать нечем. Зачем ты это сделал?» – «Запах дегтя для меня, – отвечал ему казак, – шо тоби пахучий турецький табак».

Гуляев молча слушал. Он убедился, что Улагай не терпел даже самых малых возражений. Свою миссию Гуляев считал выполненной. С ним ехал в Россию эмиссар Улагая. Об этом думал Гуляев, стоя перед Улагаем, а тот все рассуждал:

– Перед пасхой думаем собрать в Марселе казаков-эмигрантов на вечеринку и организовать их в станицу. Назовем ее Марсельской.

* * *

Накануне Улагай встретился с комендантом эмигрантского лагеря в Марселе Беком и попросил его организовать отправку в Россию на пароходе двух человек, минуя официальные оформления документов. Бека учить этому не приходилось. Он уже не раз занимался подобными операциями и был целиком в курсе дел, так как совмещал должность коменданта лагеря и, по старой привычке, контрразведывательные функции среди русской эмиграции. Бек связался с французской полицией, где его хорошо знали не только как коменданта, но и как человека, занимающегося переправкой нужных людей в Советскую Россию. У него всегда был на примете какой-нибудь хорунжий, есаул или подъесаул, который мог согласиться на любую работу.

Урумов и Гуляев без всяких осложнений прошли на пароход.

– Ни пуха ни пера, – сказал им тихо у трапа Бек.

– К черту, – ответил Гуляев.

Бек стоял на пристани и ждал, пока от причальной стенки отошел пароход. Глядя на него, Гуляеву пришли на ум слова Смиренина, сказанные им в Новороссийске, при прощании: «Россия без них обойдется, а они без России нет. Не забывайте этого изречения великого писателя. Оно вам пригодится там».

Гуляев часто выходил на палубу и всматривался в морскую даль. Родные берега были еще далеко. Урумов в каюте заметно нервничал, ворчал и удивлялся спокойствию своего спутника, которого он называл не иначе как молодым человеком. В то время Гуляеву еще не было и тридцати. Собираясь в командировку, он намечал осмотреть достопримечательности Константинополя, древнего города на берегах Босфора. Но, пожалуй, кроме храма святой Софии, султанских дворцов и мечетей, больше ничего не видел. С тяжелыми думами он ходил по лабиринту константинопольских улиц, насмотрелся вдоволь на бедность и нищету простого люда, соблюдавшего законы шариата и мусульманский месячный пост рамазан. Нередко ему приходилось обходить турка, молящегося на коврике там, где его застало время намаза.

Урумов, поджидавший Гуляева в каюте, поинтересовался, что тот видел на палубе.

– Ничего, кроме бесконечного моря. Кругом – вода, как говорится. Но скоро уже покажутся берега.

– Море можно наблюдать и в иллюминатор, – сказал Урумов кисло.

– В иллюминаторе совсем не то море, какое оно с палубы. Какая ширь, какая сила, какая стихия! Помните у Пушкина?..

– На палубе сквозняк. А у меня ишиас, молодой человек, – не стал слушать рассуждения Гуляева полковник.

– Сквозняки охватили и Турцию. Вы не задумывались, господин полковник, над тем, что и в Турции революция выбросила Антанту? Казалось бы, Антанта защищает турок, а турки попросили ее убраться. Россия дала пример и туркам, не правда ли?

– Молодой человек, когда я слышу такие рассуждения, я всегда вспоминаю, что у нас своих забот предостаточно, и мне нет никакого дела до турок, – с некоторым раздражением отвечал Урумов.

– Господин полковник, извините. Мне хотелось только услышать от вас мудрое слово. Я, пожалуй, пойду все же на палубу. Ужасно хочется не пропустить появление на горизонте берегов Кавказа.

Подставляя лицо свежему морскому ветру, Гуляев подолгу оставался на палубе, радуясь ни с чем не сравнимому чувству – возвращению домой.