Текст книги "Найти и обезвредить"

Автор книги: Владимир Понизовский

Соавторы: Виктор Лебедев,Григорий Василенко,Павел Иншаков,Валентин Михайлов,Александр Дергачев,М. Трофимов,Алексей Бесчастнов,Б. Шамша,Василий Александров,Владимир Андрющенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

Еще издали он приметил размытое белое пятно на мосту. Попалась бы ему сейчас любая баба, под пистолетом заставил бы. Вот он, всегда за поясом, взведен и стоит на предохранителе. По мере приближения пятно на самом деле приобретало очертания стройной женской фигурки. Мишка прибавил шагу. Когда до молодки оставалось каких-то несколько шагов, та юркнула под перила и – вниз. Мишка огромным прыжком – следом.

Прыжок-то и спас его. Удар обрезком трубы пришелся по спине. Мишка метнул свое тело в сторону, на лету выхватил оружие и, падая, пульнул несколько раз куда глаза глядят. Послышался топот убегающих. Зато рядом… Рядом пыталась выбраться из юбки та самая молодка. Мишка нацелился сцапать ее за волосы, рванулся к цели, но сорвал один только платок, потому что… под ним ничего не оказалось. Лысая башка! От растерянности опустил руки, да тут еще кто-то за спиной пронзительно свистнул, просто как выстрелил. Пока оборачивался, из юбки выпрыгнул и сиганул в темноту мальчишка. Мишка разрядил ему вслед остаток обоймы. Но догонять не стал, замешкался, трясущиеся руки не сумели быстро перезарядить оружие. Да и кто знает, нет ли тут еще одной ловушки. Так и остался до рассвета дрожать под мостом, у холодной воды.

Мальчишка, попетляв по плавням, подходил к своему дому. Взялся уж за калитку, как тут его окликнул мужской голос:

– Парень, подожди!

Некуда деваться мальчишке, видно, кто-то его выследил.

– Не бойся. Узнаешь? – раздался тот же, только совсем тихий свист, что отвлек полицая под мостом и спас мальчишке жизнь.

– Чего надо?

– Зачем напали на полицая?

– А вам какое дело?

– Не ершись. Вы ждали полицая, а я шел за ним. Вы мне помешали, а я вам помочь не успел. А если бы мы заранее договорились…

– Кто вы такой?

– Трофим Иванович. Пастух. Заблудившийся пастух… Но это уже из следующего разговора. Приходи через четыре дня к старому причалу. Ровно в полночь. Там договорим. А сейчас – по домам… Кстати, кто вас надоумил с маскарадом?

– Сами… Мишку знаем. Он мимо бабы не пройдет.

– Ну артисты, – ухмыльнулся мужчина. – Зовут-то как?

– Серегой.

– Значит, Сергей. Мы еще повоюем, Сергей…

Комендант собрался вновь позвонить своему начальству и более решительно потребовать присылки подкрепления в гарнизон и карателей. В ответ на его позывные в телефонной трубке раздались непривычные щелчки и какой-то шорох. Люцу показалось, что кто-то, не желающий выдавать себя, слушает не только его крик, но и все его скрытые страхи. Коменданта сковал ужас.

– Савчука ко мне! Фукса! Немедленно!

«Господину коменданту Люцу от начальника полиции станицы Гривенской Савчука.

Докладываю, что возле самого кабеля в районе хутора Лебеди обнаружены свежие следы сапог. На самом кабеле найдены места зачистки. Кто-то, похоже, подслушивал разговоры… Предлагаем усилить патрулирование вдоль линии связи…

Продолжается расследование по делу о нападении на полицейского Остапенко. Арестован и посажен в тюрьму бывший комсомольский секретарь Мишка Породин. Но пока молчит, паразит.

Неизвестные подожгли рыбачьи лодки, из-за этого просим отсрочки со сдачей рыбы. Следствие продолжается…»

Черная бездна неба рассыпалась первым снегом. Какой человек не обрадуется ему, не помечтает…

Комендант Люц, глядя на снег, загадал самое сокровенное желание: вернуться домой, к жене и детям, живым и невредимым. Начальник полиции Савчук при виде снежного покрывала на земле, на крышах домов размечтался о том, чтобы из памяти станичников улетучилась Советская власть.

Александр Васильевич Галясов, подставляя ладони под залетавшие в подвал снежинки, думал о том, что суровые времена в жизни людей неизбежны, но легче они переносятся тогда, когда каждый выручает не себя, а товарища. Хотелось ему, чтобы это знал и помнил каждый, кого судьба определила ему в помощники в последнем сражении.

Сережка Овчаренко в это самое время живо представлял, какой можно было бы устроить фашистам «новогодний подарок», будь у них, шестерых друзей, оружие.

Его слушал новый знакомый – Трофим Иванович, с которым они встретились, как и условились, под старым причалом.

– Эх, если бы Ванька не смазал тогда под мостом… Из-за него полицая упустили. А так уже пистолет был бы. А с пистолетом автомат добыть – раз плюнуть. Потом пулемет, гранаты. Мы уже план составили, как освободить партизан. А теперь что? Эти гады по одному перестали ходить, поди подкарауль.

– А без пистолетов и пулеметов вы, значит, бессильны?

– Спрашиваете!

– А если бы я вам дал оружие?

– Всем сразу? Настоящее? – загорелся мальчишка.

– Настоящее, Сережа. Самое сильное. Бьет без промаха. И, главное, вас долго учили им пользоваться… Оружие это называется правдой. Фашисты брешут, что они Сталинград взяли, что казаки у Гитлера в особом почете, что твоих сверстников ждет райская житуха. И все это для того, чтобы казаки пошли против своих же. Кавалерийский корпус хотят собрать, обмундирование для предателей пошили. В Гривенскую сам Шкуро собирается поднимать станичников мстить Советской власти. Да, да, предводитель «черной сотни», что в гражданскую вырезала казаков семьями. Сейчас фашисты зовут казаков выступить против большевиков, а сами сгребают кубанский чернозем, грузят в вагоны и гонят в Германию. Цветочки на нем будут разводить. Скоро объявят мобилизацию населения, будто бы на строительство оборонных сооружений. А сами будут присматриваться к людям, самых сильных отбирать и увозить к себе домой. Как рабов.

– Откуда вы это знаете, Трофим Иванович?

– Пастухи, они все знают… Пока тут партизаны были в плавнях, люди были в курсе всех дел в округе. А сейчас наши, наверное, далеко ушли или не хотят выдавать себя. Не знаю. Вот кое-кто в станице от брехни и запутался… Хорошо бы, конечно, пленных вызволить, да сил у нас с тобой мало. Но помочь им все равно мы можем, когда будем делать то, что они делали – сообщать людям правду. Что такое листовка, знаешь?

Видно Трофиму Ивановичу, что хлопец разочарован: тут, мол, кровь проливается, а им писаниной предлагают заниматься. Парень с сожалением признался:

– Эх, не рванул я летом к партизанам. Мать пожалел. А теперь опоздал…

– Это пусть другие рассудят, опоздал ты или нет… А кто будет делать сегодня самые незаметные, но незаменимые дела? Тебя учили бороться за правду, так давай за нее бороться…

До большой дороги они шли друг за другом, след в след. Если бы кто-то заметил этот пунктир, проложенный по первому снегу, то решил бы, что здесь прошел один человек…

…Галясов проснулся от нового ощущения. Как-то по-новому гудит тело, не так, как обычно после побоев. Гул исходил из пола, из стен подвала, из самого, казалось, нутра земли. В окошко ворвался пучок света, метнулся по стене. Потом еще один, еще. Послышался гул моторов.

Проснулись другие узники, столпились под окном.

Галясов крикнул в окно:

– Эй, часовой!

Приблизились тяжелые шаги, в окне показались сапоги.

– Разговаривать запрещено. Ежели хочешь говорить, вызову офицера.

– Спросить хочу.

– А теперича и спрашивать поздно. Лучше марафет наведите. Гостей будете встречать. Скоро вас мно-о-о-го туточку будет. Вон какая сила идет. Все плавни вверх дном перевернем… А кто пить просит, вот вам. – И помочился в окно.

Всех пленников поразила не выходка полицая, их поразил вид чекиста. Галясов – улыбался! Будто не смерть грохотала рядом…

– Александр Васильевич! Вы что?! Александр Васильевич!

А ему бы сейчас ни о чем не думать, дать покой каждой клеточке своего тела. Но разве не стали неотделимыми частями его тела, его души люди, помогавшие ему осуществлять его план? Люди, которые о нем не знали, но верили своему командиру? Это их общая победа. Они должны о ней знать, они должны ее отпраздновать вместе.

– Успокойтесь, товарищи, сейчас я вам скажу. Нет в здешних плавнях партизанского отряда. Многие погибли. Мы схвачены. Тот, кто остался жив, тот, верю, выполнил приказ рассредоточиться, перейти на новую базу и оттуда бить фашистскую сволочь. Ваша стойкость и вера в существование отряда заставила и врагов поверить в то же самое. Мы били их в самое уязвимое место – по мозгам. Мы истребляли в них главное – уверенность в себе… Сейчас они здесь ищут отряд. Это тоже наша победа. На фронте у врага на вес золота каждый солдат. Значит, сегодня и нашим будет чуть-чуть легче. С победой, товарищи!

Часовой встрепенулся от донесшегося из-под земли «ура». Нервно рассмеялся.

– От психи! – И на всякий случай проверил затвор винтовки…

Пленных особенно зверски пытали эти несколько последних дней 1942 года. И комендант Люц, и полицейские, и офицеры карательной части каждый вечер вымещали на них зло от безуспешных поисков несуществующего отряда. Сам Люц отказывался что-либо понимать. Как докладывает Савчук, пленные партизаны поют в подвале свои песни, обнимаются, будто какой-то праздник. Нет, это не люди… Они не чувствуют боли.

«Коменданту станицы Гривенской господину Люцу от начальника жандармерии Фукса.

Обращаю ваше внимание на крайнюю разболтанность местной полиции. Каждое утро в станице и ее окрестностях появляются листовки, содержащие секретную информацию. Срывается набор местного населения в добровольческую армию, ранее записавшиеся под разными предлогами пытаются взять обратно свои заявления. В то же время полицейские устраивают ночные попойки, пьяными являются на службу, халатно относятся к своим обязанностям. Только низкой дисциплиной полиции можно объяснить инцидент во время захвата партизана, который подслушивал разговоры на линии телефонной связи. Полицейский М. Остапенко не выполнил приказ о взятии партизана живым, струсил, открыл огонь из автомата, когда злоумышленник пытался оказать сопротивление. При этом партизан был убит, двое полицейских и солдат СС ранены.

У партизана под подкладкой пальто найден билет члена ВКП(б). Документ сильно поврежден пулями и кровью, из-за этого не удалось восстановить истинную личность убитого. В комендатуре он зарегистрирован как пришлый пастух Трофим Королев. Как утверждает полицейский, прибывший на прочесывание плавней из хутора Прибрежного и увидевший выставленный для опознания труп, убитый был секретарем большевистской ячейки МТС.

Связи преступника установить не удалось…»

Карательная часть срочно погрузилась на машины и отбыла в распоряжение штаба дивизии. Операция по прочесыванию плавней, не давшая никаких результатов, была прервана в связи с резко ухудшившимся положением на фронте. Люц старался не выходить на улицы Гривенской. В каждом казаке он видел партизана. Так какой смысл допытываться у Галясова, где их места дислокации?

На последнем допросе он уже ничего от Галясова не требовал. Предупредив, что завтра все пленные будут расстреляны, предложил Александру Васильевичу высказать последнее желание. Последней уловкой он все-таки надеялся понять своего противника.

В эти секунды, как и в прошедшие дни, недели и месяцы, отдельно о своей участи Галясов не думал. Мысли – о товарищах, которым завтра предстоит последнее испытание. Что им нужно, чтобы принять роковую неизбежность с высоко поднятой головой, чтобы не они дрогнули, а палачи?

Взгляд Александра Васильевича остановился на плотно закрытой карте боевых действий.

– Открой ее.

– И это все, что тебе надо? – искренне удивился Люц. – Подумай хорошо.

– Я всегда хорошо думаю.

Пожав плечами, Люц раздвинул шторки. Галясов шагнул к карте. «Фашисты попятились! Фашисты отходят! Наши идут вперед!»

– Благодарю, комендант. Больше нам ничего не надо.

«Даже по-человечески с жизнью проститься не может», – заключил Люц.

«Из справки об обстоятельствах гибели партизана Великой Отечественной войны, майора госбезопасности Галясова Александра Васильевича.

Очевидец расстрела Дмитрий Иванович Ралка, допрошенный в качестве свидетеля по уголовному делу бывших полицейских станицы Гривенской, 20 декабря 1950 года показал:

На одной из улиц станицы я встретил группу партизан, которые шли под конвоем немцев и полицейских. Среди партизан находились три женщины. Все они несли на плечах лопаты, ломы и кирки. Немцы провели их в сторону кирпичного завода, расположенного в полутора-двух километрах от станицы и метрах в 20—25 от речки и камыша.

Когда я пришел к кирпичному заводу и спрятался в камышах, то увидел, что партизаны расчищали яму, которая была забросана известью.

Когда яма была очищена, то стоящие кольцом вооруженные немцы и полицейские собрались вместе и о чем-то тихо поговорили.

К яме подошли три женщины и стали лицом к немцам и полицейским. Немцы стали напротив них, а полицейские по двое с обеих сторон. Мужчины-партизаны также стояли в этом полукольце. Одна из партизанок попросила, чтобы ей разрешили сказать предсмертное слово. Говорила партизанка в красном платье. Я хорошо, навсегда запомнил этот момент, когда она сказала: «Мы умираем за то, что честно боролись за Родину, а когда наши вернутся, то вам, гадам, пощады не дадут и за нас отомстят».

Немцы что-то крикнули и, видимо, заставили повернуться к яме лицом. Когда они отвернулись, немцы дали залп из автоматов, и одна за другой партизанки падали в яму…

После расстрела женщин были подведены к яме 6 партизан. Немцы сделали залп из автоматов, и мужчины тоже попадали в яму… Затем таким же образом были расстреляны еще 7 партизан».

Утро следующего дня Люц начал, как обычно, с чтения рапорта начальника полиции Савчука. Тот сообщал, что настоящие друзья Германии с воодушевлением узнали о казни Галясова и его сообщников, что в Гривенской установилось наконец спокойствие.

Спокойствие… Его по-прежнему не хватало коменданту. После расстрела группы Галясова только было успокоился, как влетел начальник жандармерии Фукс. С порога выпалил:

– Партизаны в плавнях!!! В станице листовки! Испорчена линия связи!

– Уничтожить! Уничтожить на месте! – взорвался в истерике Люц. – Без допроса, без следствия! Я могу их видеть только мертвыми!

Вечером того же дня на окраине хутора Лебеди были расстреляны выловленные в плавнях местные мальчишки Заравка, Галай, Жванько, Лягайко, Назаренко, Овчаренко. Доказательство их вины было налицо – кусачки для проволоки. Они не просили пощады. На вопрос, сколько партизан еще осталось в плавнях, старший из них соврал, не моргнув глазом:

– Много!

* * *

В краевом управлении государственной безопасности есть уголок памяти о чекистах, погибших в годы Великой Отечественной войны. На мраморной плите золотом выбиты фамилии:

ГАЛЯСОВ А. В., ГЕРМАН А. А., КОВАЛЕВ Р. С, КОНСТАНТИНОВ И. Ф., КРАВЦОВ В. Д., КЦОЕВ Е. К., ЛАПИН М. Н., МИЛЮКОВ А. Д., РЯБИНИН Ф. И., ТИТОВ Н. И., ФАТЕЕВ И. Т., ШАПОВАЛОВ П. Д., ЗВЯГИН А. А.

Здесь, у этого небольшого мемориала, проводятся ритуалы торжественного посвящения в чекисты молодых сотрудников управления. Новичков напутствуют руководители управления, ветераны органов, наставники, представители партийной, комсомольской и других общественных организаций. В путь, полный всевозможных испытаний, их провожают и погибшие герои. Своими жизнями они учат беспредельно любить Родину, смело бросать вызов ее врагам и бороться с ними до последнего шанса.

А. Бесчастнов
ЧЕКИСТЫ ПРОТИВ «ЭДЕЛЬВЕЙСА»

Горячее дыхание фронта Краснодар ощутил в начале августа 1942 года. 24 июля немцы вторично взяли Ростов, и положение наших войск на южном направлении стало катастрофическим. Создавалась реальная угроза Северному Кавказу. Двумя мощными клиньями фашистские войска устремились в широкие задонские и кубанские степи, нацеливаясь одним из них на Грозный и Баку, вторым – на Краснодар, Новороссийск и Туапсе. Гитлеровское командование приступило к осуществлению своего плана под кодовым названием «Эдельвейс»…

В ту пору я возглавлял один из оперативных отделов краевого управления НКВД. Отдел занимался вопросами обеспечения безопасности промышленных предприятий края. Экономический потенциал Кубани уже тогда был довольно высок, и работы у нас хватало с лихвой.

Коллектив отдела был укомплектован опытными, знающими свое дело кадрами. До прибытия в Краснодарский край я работал в Москве, в центральном аппарате НКВД. Весной 1940 года меня перевели в Сочи. Через полгода назначили на новую должность в Краснодаре, и я засел здесь, как говорится, основательно и надолго.

Возглавив отдел, с головой ушел в работу. Забот хватало: в одном только Краснодаре насчитывалось свыше двадцати крупных промышленных предприятий, таких, как завод имени Седина, нефтеперегонный, измерительных приборов, сельскохозяйственных машин и т. д. Крупным промышленным центром был и Новороссийск с его цементными заводами и большим портовым хозяйством. Вторым Грозным считались районы нефтедобычи края – Майкопский, Нефтегорский, Хадыженский, эта отрасль занимала у нас ведущее место. Но еще до того как я вник во все тонкости нового дела, грянула война.

Часть предприятий подлежала эвакуации в глубинные районы страны, другим в срочном порядке предстояло перестроиться на выпуск военной продукции, третьим – резко увеличить производство. Теперь условия нашей работы диктовали обстановка военного времени и нужды фронта. Были у чекистов и другие заботы.

Однажды, через месяц или полтора после начала войны, меня вызвали в крайком партии к первому секретарю П. И. Селезневу. Мне неоднократно приходилось бывать у него и докладывать по тому или иному вопросу, и такой вызов был в порядке вещей. Усадив меня перед собой, Петр Ианнуарьевич совершенно неожиданно завел разговор не о промышленности, чего я ожидал, а о… зеленых.

– Вы человек, наверное, знающий, приехали к нам из центра, помогите мне прикинуть, что уже сейчас можно сделать для нашего будущего подполья и партизанской войны. Где нам лучше заложить партизанские базы и тайники с продовольствием, одеждой и, конечно же, оружием и взрывчаткой? И как осуществить это в строжайшей тайне, чтобы, как говорится, комар носу не подточил? Подумайте, может, нам стоит позаимствовать опыт зеленых? Они действовали здесь в гражданскую и против красных и против белых. Поезжайте в Новороссийск и там в архивах посмотрите, как укрывались и снабжались в горах их отряды, где базировались, какова была их численность. Иногда не грех поучиться и у врага.

К тому времени уже вышло постановление ЦК партии «Об организации борьбы в тылу германских войск», и хотя фронт был от нас далеко и казалось совершенно невероятным, что он может когда-нибудь сюда прийти, озабоченность секретаря крайкома была мне понятна. Побывал в Новороссийске в краеведческом музее, внимательно изучил архивные материалы о зеленых, съездил кое-куда на места и пришел к выводу, что партизанить на Кубани можно главным образом в лесистых предгорных районах края, есть где заложить и базы. Не следовало при этом пренебрегать и опытом зеленых.

Обо всем этом я и доложил Селезневу. Правда, лично мне заниматься этим делом не пришлось. Партизанские базы и тайники закладывали Петр Лукич Печерица, зампредседателя крайсполкома, и другие товарищи из партийного актива. Заранее подготовленные, эти базы выручали в критический момент не только партизан, но и регулярные части нашей армии, позиции которых располагались в труднодоступной гористой местности, где со снабжением продовольствием было туго.

Год войны многое переменил в облике Краснодара. И хотя бомбили его не часто – больше доставалось Новороссийску и Туапсе, – город обрел суровые черты военного времени и жил по его законам. Ежедневно десятки тысяч людей выходили на строительство оборонительных сооружений. На улицах и в скверах, на окраинах города появились противотанковые заграждения, окопы и щели. Титаническую работу проделала партийная организация края под руководством крайкома, создав десятки истребительных батальонов, сформировав ополчение, подполье, партизанские отряды. Комитет обороны занимался эвакуацией населения, промышленных предприятий, ценного имущества, скота. Все, что невозможно было вывезти, подлежало уничтожению. «Ни одного килограмма хлеба, ни одного литра бензина врагу!» – таким был приказ партии.

Решением крайкома партии был создан штаб по спецмероприятиям, возглавить который поручили мне. И Селезнев, и начальник краевого управления НКВД К. Г. Тимошенков не раз подчеркивали государственную важность стоящих перед штабом задач. Да я и сам понимал, что это дело не простое: многие предприятия Краснодара все еще продолжали давать свою продукцию фронту. Особенно хорошо был налажен выпуск боеприпасов – снарядов, мин, патронов.

Надо сказать, что к этому времени в наши ряды влилась большая группа чекистов Крыма, прикомандированная к краевому управлению после захвата врагом полуострова. Пополнился прибывшими товарищами и наш отдел.

Работа строилась таким образом. На каждый объект, подлежащий уничтожению, выделялась группа подрывников. Помимо чекистов, в нее входили представители администрации данного предприятия и партийные активисты. Определялись способы уничтожения объекта. Привлекались опытные специалисты. Рассчитывалась сила зарядов, определялись места их заложения и так далее. Словом, дел невпроворот. Ежедневно приходилось бывать на объектах, проверять, уточнять, корректировать. Голова шла кругом от цифр и схем. Товарищи стали называть меня не иначе как начальником по взрывам, а подтрунивая, еще и «ваше подрывательское степенство», но я не обижался. Это только говорят: ломать – не строить. Ломать тоже надо уметь. В этом я убедился на собственном опыте. Как, скажем, поджечь хранилище с сырой нефтью, никто из нас не знал. Бросишь спичку – не горит, тряпку зажженную – тоже не горит. Тут потребовалась целая технология поджога, и мы этим занимались.

В тесном контакте с нами работала в Краснодаре группа Николая Константиновича Байбакова, заместителя наркома нефтяной промышленности (ныне председатель Госплана СССР). Она разрабатывала технологию вывода из строя нефтепромыслов и методы долговременной консервации скважин. Проводились эксперименты, потом это воплощалось в реальных условиях. Забегая вперед, скажу, что немцам так и не удалось за время оккупации пустить в эксплуатацию ни одной нефтяной скважины, а стало быть, и получить для своих нужд ни литра кубанской нефти, хотя этим и занимались прибывшие из рейха специалисты по нефтедобыче.

Но не надо думать, что чекисты готовили только взрывы. Краснодар стал прифронтовым городом, и естественно, что на него была нацелена вражеская разведка. Необходимо было выявлять и обезвреживать ее агентуру. Кроме того, как это обычно бывает в трудные времена, на поверхность всплыла всякая нечисть – дезертиры и мародеры, любители погреть руки на человеческом горе. Всем им надлежало дать решительный отпор, не допустить хаоса и паники. Для оказания практической помощи из Москвы в Краснодар прибыла группа руководящих работников НКВД во главе с заместителем наркома.

Фронт неумолимо откатывался к югу. Обескровленные в непрерывных боях с численно превосходящим и хорошо оснащенным противником, наши армии не в силах были сдержать врага. Обстановка требовала решительных мер.

28 июля Ставка преобразовала Южный и Северо-Кавказский фронты в один – Северо-Кавказский. Командующим был назначен маршал С. М. Буденный. Фронту было приказано остановить врага любой ценой. 30 июля войскам зачитали приказ Сталина № 227, в котором прямо говорилось:

«Отступать дальше – значит, загубить себя и вместе с тем нашу Родину… Ни шагу назад без приказа высшего командования! Таков приказ нашей Родины!»

Начало августа выдалось для всех кубанских чекистов особенно напряженным. Мы вновь и вновь проверяли, все ли готово на объектах, как настроение у людей, уточняли с военным командованием вопросы взаимодействия и связи.

И все же в душе теплилась надежда: а может, все-таки остановят врага, может, не придется нам крутить свои адские машинки и сжигать народное добро. Хочу упомянуть здесь к слову и о моральной стороне нашего нелегкого задания. Разве легко было поднять руку на то, что создавалось кровью и потом твоего народа, ценой огромного напряжения сил? Разве легко уничтожить все то, что сам же ты ограждал от врага и сберегал пуще собственного ока? Конечно, мы все хорошо понимали вынужденную меру такого шага, но вновь и вновь приходилось внушать людям, что враг, если уж суждено ему сюда добраться, должен найти здесь груды развалин и кучи пепла.

В августе стало окончательно ясно, что город мы оставляем. В этот день в крайкоме партии состоялось совещание, в котором принял участие маршал С. М. Буденный. Командующий еще раз от имени партии в категорической форме потребовал принять все меры, чтобы враг не воспользовался ни кубанской нефтью, ни кубанским хлебом.

На руки мне выдали мандат, подписанный заместителем командующего фронтом, с широкими полномочиями по выполнению специального задания командования в зоне действия Северо-Кавказского фронта. Всем организациям и воинским частям вменялось в обязанность оказывать мне всяческое содействие и помощь. Этот документ был необходим по той причине, что я оставался со своими людьми в городе и покинуть его мог лишь в числе последних, при условии полного выполнения задания.

Штаб наш располагался на четвертом этаже в здании управления. Телефонная станция еще работала, и я поддерживал связь со всеми объектами, подлежащими уничтожению. Со мной было пять человек: мой помощник Володя Грошев, Старков и еще трое чекистов. Остальные располагались по своим объектам, разбросанным по всему городу. Мой заместитель Геннадий Зверев находился на нефтеперегонном заводе, Василий Клечкин – на нефтехранилище, Шишкин и Михеев отвечали за узел связи, Калмыков – за мясокомбинат. Словом, каждый на своем боевом посту.

Весь день нескончаемым потоком уходило за Кубань гражданское население. Уже слышна была канонада близкого сражения. Фашистская авиация начала регулярные бомбежки города. Причем бомбила в основном жилые кварталы и не трогала промышленные объекты. Видно, рассчитывала сохранить их целехонькими.

Запасы продовольствия, которые не успели вывезти, городские власти раздавали населению…

В два часа ночи раздался телефонный звонок. На проводе Селезнев:

– Товарищ Бесчастнов? Крайком партии и командование фронта покидают город. Остаешься со своими чекистами. Действуй по плану. Держи связь с командармом Рыжовым. Мы очень надеемся на вас. Устройте фашистам хороший фейерверк. Пусть надолго запомнят Краснодар…

С командующим 56-й армией генералом А. И. Рыжовым у нас давно уже все было оговорено. Решили взрывать объект в момент занятия их противником по сигналу военных или же самостоятельно, если враг окажется в непосредственной близости. Сигналом для уничтожения нефтеперегонного завода и нефтехранилища должен был стать взрыв военными саперами железнодорожного моста через Кубань.

Город не спал. В разных его частях зловещим багровым заревом полыхали пожары. Слышалась близкая канонада. И безостановочно стекались к переправам через реку нескончаемые потоки беженцев. Штаб наш бодрствовал. Я сидел у себя в кабинете и, пользуясь относительным затишьем, впервые за последнее время попытался осмыслить происходящее. Со всей трагической очевидностью приоткрылась для меня зловещая суть «Эдельвейса». Лирическое название гитлеровского плана никак не соответствовало его варварским устремлениям. Он был нацелен на жизненно важные районы страны, чтобы лишить ее нефти и хлеба, отрезать от морских коммуникаций и задушить в тисках голода. Все то, что, захлебываясь от хвастовства, трубила геббельсовская пропаганда и печатали фашистские газеты, в совокупности со сведениями, которые удалось добыть в последние дни моим коллегам-чекистам от арестованной агентуры врага, создавало довольно определенную картину. Ближайшая цель гитлеровцев – захват Кавказа с его нефтью и огромными продовольственными ресурсами, уничтожение нашего Черноморского флота, втягивание в войну Турции, а глобальная задача – выход к Ближнему Востоку и далее в Индию, завоевание мирового господства. Гитлеровцы не делали из этого большого секрета. Как только началось наступление на Ростов, Риббентроп публично заявил:

«Когда у русских запасы нефти истощатся, Россия будет поставлена на колени».

После взятия Ростова командующий 17-й немецкой армией генерал Руофф, тот самый Руофф, войска которого стояли в данный момент у ворот Краснодара, пообещал японскому военному атташе еще больше:

«Ворота Кавказа открыты. Близится час, когда германские войска и войска вашего императора Хирохито встретятся в Индии…»

Позже, оправдывая свой провал, немцы распишут, что в Краснодаре-де действовала группа коммунистов-фанатиков, которая взорвала вместе с собой заводы и фабрики.

Летние ночи коротки. Часа в три-четыре уже светает.

Утро началось с варварской бомбардировки города. А вскоре с завода измерительных приборов мне доложили, что видят немцев. Даю команду взрывать завод и отходить на переправы, что у станицы Пашковской и нефтеперегонного завода. Стали поступать сообщения и из других мест: немцы в городе, немцы уже на улице Красной. Выглянул в окно – никого. Преувеличивают. Да и телефон еще работает. В управлении мы остались одни. К. Г. Тимошенков находился в штабе фронта и периодически звонил мне, справлялся, как идут дела. Под конец поступило сообщение от Шишкина и Михеева из городского узла связи. Подтвердили: видят немцев, они уже во дворе здания. Приказываю им немедленно любой ценой взорвать объект и отходить за Кубань. Минут через пять телефонная связь оборвалась. Удалось ли спастись Шишкину и Михееву, оставалось только гадать. Спустя несколько часов мы подобрали Шишкина уже за Кубанью, на краю кукурузного поля, раненного в ногу. От него и узнали подробности взрыва узла связи. Заметив немецких автоматчиков во дворе объекта, он вместе с Михеевым и начальником узла Морозовым замкнули аккумуляторы и привели в негодность 25 тысяч радиоприемников, собранных в городе, потом повредили линейные кабели и подорвали само помещение. Во дворе под носом у немцев вскочили в автомашину и помчались по городу. За рулем Шишкин. В конце Октябрьской улицы неожиданно нарвались на немецкий танк. Он обстрелял их из пулемета. Шишкина ранило, но он успел-таки вывернуть машину на тротуар и выскочить на улицу Шаумяна. Кое-как они добрались к мосту и переехали на другой берег. У кукурузного поля остановились. Вести машину дальше с простреленной ногой Шишкин не мог. Я посадил его в свой старый «бьюик» и отправил в Горячий Ключ. Мы же с Трошевым снова переправились в город, на ту сторону Кубани, где все еще стояли невзорванными нефтеперегонный завод и хранилище с нефтью… Но все это случилось потом, спустя несколько часов. А пока мы все еще находились в управлении и ждали новых сообщений с объектов, где кое-кто из наших товарищей уже вступил в схватку с фашистами.