Текст книги "Посты сменяются на рассвете"

Автор книги: Владимир Понизовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

– Ты не очень-то любезен! – разозлился Хосе. – Но я-то знаю тебя лучше, чем ты меня... – Он огляделся по сторонам: – Тут ничего подозрительного не было?

– Абсолютно.

– Оставайся здесь, – приказал Васкес. – Я пойду к ней. Если что – дам сигнал. Будь наготове! – Достал пистолет, направился к избе. Толчком ноги распахнул дверь, бросил взгляд по сторонам. Спрятал пистолет: – Привет этому дому!

Старик встал ему навстречу:

– Щедрый день на гостей! Проходите к столу! – Замахал на Бланку: – Хватит мучить, внучка! Легче десять арроб тростника срубить, чем столько языком намолоть... – И снова повернулся к гостю: – Что хорошего скажешь?

– Я еду в Гавану, – начал объяснять Васкес. – Забарахлил мотоцикл. Свечи, наверно... Вы отсюда не в Гавану, сеньорита?

– Да, сейчас едем.

Девушка встала, закрыла магнитофон, сложила стопкой пленки.

– Не подбросите? А мотоцикл я бы до завтра здесь оставил.

– Пожалуйста, места хватит. А вы кто?

Хосе достал документ:

– Уполномоченный по проведению аграрной реформы.

– Ага, уполномоченный! – оживился крестьянин. – Тогда ответь мне, уполномоченный, почему...

– Потом, старый, в другой раз! – отмахнулся Хосе. – Устал! С рассвета мотаюсь по всей провинции – как черт за грешницей, еле нашел ее.

– Меня? – удивилась Бланка.

– Это я в шутку.

– Люблю шутников! – резко ответила девушка.

– Такая премиленькая, а не понимает юмора, – подмигнул старику Васкес.

– До свидания, дедушка! – Бланка направилась к двери. – Думаю, передача получится интересной. – Она открыла дверь и крикнула в темноту: – Мануэль, помоги!

– Разрешите, я? – подскочил Васкес. Подхватил магнитофон, коробки с пленкой.

– Приезжай еще раз, внучка! – сказал напоследок старик. – Такая без разговора тоска!..

Они подошли к машине. Луна уже скрылась за горой. Лощина тонула в темени.

Мужчина сидел в кабине за рулем отвернувшись. Бланка открыла заднюю дверцу. Попросила:

– Не очень тряси, хорошо?

Не дождалась ответа.

– Обиделся? Не обижайся... Я подремлю.

Она поднялась в салон. От кабины шофера ее отделяло толстое стекло, задернутое занавеской. Бланка облокотилась на спинку дивана, устало вытянула ноги. Как хорошо!..

Хосе сел в кабину рядом с бородачом. Приказал:

– Поехали!

Колеса зашуршали по каменистой тропе. Горы обступали ее с обеих сторон. Частоколом стояли по их гребням пальмы. На обломанных стволах мертвыми изваяниями сидели нахохлившиеся марабу. Бланка чувствовала, как тяжелеют веки. Сколько она уже без сна?.. Глаза слипались. Качка и шелест колес убаюкивали. Она расшнуровала, сбросила тяжелые ботинки, поудобнее пристроилась на сиденье и провалилась в сон...

Машина выехала с тропы в поселок. Промчалась мимо безмолвных, с редкими огнями домов. И вот уже – матово мерцающее полотно шоссе Виа-Бланка. Сияет луна. Справа, у самой дороги, искрится море с проступающими на его фоне силуэтами пальм.

Васкес достал сигару, откусил конец ее, с удовольствием раскурил. Оглянулся на стекло, отделяющее кабину от кузова. Нарушил молчание:

– С виду такая тихонькая и премиленькая, а? Но я тебе скажу по секрету... – Он доверительно придвинулся к бородачу. – Контра! Из самого гнезда! Радио, всякие там магнитофоны – для прикрытия. Мы за ней давно присматриваем!..

Мужчина молчал. Казалось, и не слушал. Впереди по шоссе замелькали красные огоньки. Бородач прибавил скорость. Хосе вцепился в его руку:

– Стой! Это же контрольный пост!

Водитель продолжал жать на акселератор.

– Стой ты! С ними не шути – стреляют без промаха!

Автобус притормозил. Подошел патруль. Бородач сунул руки в карманы.

– Свои! – бодро крикнул Хосе, доставая удостоверение. – От капитана Обрагона! – Он высунулся из кабины: – Да это ты, Рамон?

– А, Хосе! – узнал боец. – Давай проезжай!

Машина тронулась. Васкес крикнул:

– Желаю удачи! – И снова придвинулся к водителю: – Ждем важного гуся... – Он опять покосился на стекло салона. – С того берега... Тому, кто поймает, повышение обеспечено. На фото – так, ничего особенного. И ростом – с тебя, не выше.

Он включил фонарик, посветил в лицо водителю:

– На тебя, Родригес, похож. И родинка на щеке. Только без бороды.

– Убери фонарь, слепит, – впервые за всю дорогу нарушил молчание мужчина. – Чудесный ты парень.

– Ты тоже мне нравишься, – отозвался Хосе. – Надо нам встретиться в теплой обстановке.

– Может, и встретимся, – проговорил водитель.

9

Они ехали в порт на рейсовом автобусе. Хоть и жара, а кондуктор – в темном форменном пиджаке, при галстуке, в золотых очках. Профессор, да и только!.. Выдал и прокомпостировал билетики, на оборотной стороне которых были отпечатаны политические карикатуры и революционные лозунги. У Лаптева: «¡Venceremos!». Он попросил билеты у своих спутниц. У Хозефы – «¡Patria o muerte!», а у Лены – «¡Ordene, comandante!». Это фамильярно-энергичное обращение: «Приказывай, команданте!» Андрей Петрович уже видел на плакатах, расклеенных по городу: Фидель изображен в полной солдатской выкладке стоящим на склоне горы и смотрящим вдаль.

Андрей Петрович еще утром, из кабинета Феликса, позвонил Эрерро. Росарио не оказалось – уже на работе, начинают в институте в семь. Идти в их дом Лаптеву почему-то не хотелось. Договорился с Леной, что встретит ее и дочь в холле «Гавана либре».

Ждал битых два часа. Бесцельно тратил такое дорогое время. Ругая женщин про себя на чем свет стоит, в нетерпении вышагивал по мраморным плитам холла. В продуманном беспорядке громоздились в холле обкатанные океаном валуны, из натуральной красной земли росли пальмы, бананы и кактусы. Вмонтированный в бронзовую позеленевшую абстрактную скульптуру, журчал фонтан. С потолка свешивались гирлянды бумажных цветов и станиолевого «дождя», зеркальные разноцветные и прочие традиционные украшения, а посреди тропических растений холла стояла «елка» – тропическая сосна с длинными неколючими иглами, припорошенная ватными хлопьями «снега», которого здесь никогда не видывали. Все это были приметы недавнего празднования Нового года. У дверей концертного зала собирались юноши и девушки в форменных блузах, с пистолетами на поясах и одинаковыми треугольными голубыми лоскутами, спадающими с погона на плечо. Транспарант над входом в зал приветствовал участников конгресса учителей-добровольцев. То там, то здесь – группки. Звучала чешская, польская, болгарская, немецкая речь. Лаптев увидел и соотечественников. Многие были одеты почему-то в яркие клетчатые ковбойки. Прислушался: «Надои... Искусственное осеменение... Страховые запасы силоса...» В одной из групп увидел и тех парней, которых привез сюда на «Хосе Ибаррури». Тут же прохаживались в расшитых золотом одеяниях служители отеля. Судя по повадке – ветераны. Да, многое они повидали в этих стенах.

Наконец, еще за стеклом двери, он увидел Лену и с нею – высокую девушку. Как ни в чем не бывало, болтая, они неторопливо поднимались по ступеням. Фотоэлемент предупредительно раздвинул перед ними створки.

– Ну, знаешь, набрались испано-кубинских привычек!.. – с досадой начал было Андрей Петрович, но, пораженный, замолк. Его буквально ослепила красота дочери Лены. Хозефа взяла все лучшее, что было у матери и отца – еще тогда, в молодости: чудесный овал лица Лены с выступающими скулами и ямочками на щеках, ее серые, с голубизной, большие глаза, четко очерченный рот, ее хрупкую, с девичьи угловатыми плечами и ключицами фигуру, пышную пшеничную гриву. А от Росарио ей достались темные брови, шафранная смуглость, мягкая улыбка и грация пикадора, легкая и полная изящества. Она была затянута в синюю униформу, с таким же треугольным лоскутом, свешивающимся с погона на плечо; на туго перехватившем талию ремне, украшенном латунными кнопками, висела кобура.

– Здра-авствуйте! – щедро улыбнулась она. – А я вас сразу узнала! Только вы казались мне гораздо выше и толще!

Он-то помнил ее неуклюжим подростком со сбитыми коленками и исцарапанными руками. А теперь ее собственная фотография в сравнении с реальной Хозефой не стоила ни гроша.

В автобусе Лаптев крутил головой, глазея на достопримечательности, а мать и дочь перебрасывались словами, намечая программу экскурсии для моряков его экипажа:

– Аквариум-океанарий с акулами...

– Часовню-усыпальницу Колумба...

– Тогда уж и фонтан «Индий»...

– Хотелось бы не столько древние достопримечательности, сколько нынешнюю жизнь, – попытался внести коррективы первый помощник капитана.

– Нет, – возразила Хозефа, – без этого они не почувствуют Кубу. К тому же все памятники – в старом городе, рядом с портом... Потом – Замок трех королей Морро...

Сейчас автобус как раз катил мимо крепости. Под дневным солнцем она выглядела совсем не грозной и не мрачной, а декоративно-картинной: оранжевая на фоне синего моря и неба. На открытом плацу перед крепостью занимались маршировкой солдаты. Над башней ветер полоскал красно-бело-синий флаг.

– Пираты, конкистадоры, флибустьеры! – махнула в сторону башен девушка. – А как переход к новой истории – при Батисте в каменных подвалах была тюрьма для революционеров.

– Хозефа у нас опытный гид, – заметила Лена, и Андрей Петрович сдался.

– А потом проедем на Пятую авениду Мирамара – это район самых красивых дворцов и вилл. Их бывшие хозяева сейчас в Штатах, а весь район стал зоной учебных заведений. Кстати, там и моя школа... А потом проедем в районы новостроек: в Гавана-дель-Эста и в «Радующий глаз»...

Программа была рассчитана, видимо, на месяц – и для бездельников-туристов. Но он уже не возражал. Вся эта поездка при ярком свете превратилась для него в цепь открытий.

По фотографиям кубинская столица представлялась ему скоплением небоскребов. Ничуть не бывало – город оказался одно– и двухэтажным: виллы, дворцы, коттеджи. Только на самых выигрышных местах, вдоль береговой линии и на гребнях холмов, группировались многоэтажные здания. Их и было-то всего десятка полтора, но, расположенные умело и эффектно, небоскребы создавали впечатление города, устремленного ввысь. Улицы террасами спускались к морю. Сколько Лаптев ни смотрел по сторонам – не увидел ни одного одинакового здания и ни одного забора. Если дома и были отгорожены от улицы, то лишь зеленым заслоном цветущих кустов, кактусов или приземистых пальм.

Одолев невидимый рубеж, они въехали из Новой Гаваны в Старую, и теперь их автобус катил вдоль великолепной Прадо – улицы, рассеченной бульваром из цветного инкрустированного мрамора. Мраморной была и ограда, и скамьи, и сама «мостовая». Из прорубленных в благородном камне отверстий вздымались стволы вековых деревьев, смыкавших над бульваром густейшие кроны. Меж прогуливающихся сновала детвора на роликовых коньках. От Прадо расходились улочки – такие узкие, что в них не протиснуться и автомобилю.

И наконец, показалась гавань – пакгаузы, нагромождения ящиков, мешков и бочек, колонны машин и тракторов, а за ними – краны и мачты.

Огромная бухта Гаваны была тесно заставлена судами. На флагштоках – все больше алые полотнища. На бортах: «Лениногорск», «Уссурийск», «Декабрист», «Балтика» – сухогрузы, танкеры, лесовозы, «пассажир»...

Лаптев и женщины оставили автобус и направились на пирс пешком. Бухта, когда смотришь на нее сверху, напоминала пузатый кувшин в разрезе, тонким горлышком пьющий синь океана. Она самой природой была предназначена для встречи мореплавателей – даже в жестокий шторм вода в ней будет лишь рябить. Подобные бухты так и называются: «бухты-бутылки».

– Вон, слева, – мой «Хосе»! – повел рукой на бело-черную громаду Андрей Петрович.

– Вы – у причала «Ле Кувр»? – Хозефа смотрела почему-то не на его судно, а на странное сооружение из кусков рваного железа, ржавых болтов и шестерен – мрачную конструкцию, которую Лаптев принял за модернистскую скульптуру в стиле поп-арт. – Раньше причал назывался «Панамерикен». После революции республика закупила у Бельгии боеприпасы, их доставили на судне «Ле Кувр». Американские диверсанты взорвали его у этого причала. Можете представить, что здесь было, когда рвались фугасы... Эта скульптура – из останков «Ле Кувра».

У трапа сухогруза их встретил измученный ожиданием комсорг.

– Свободная от вахты смена к экскурсии готова! – доложил он.

Хозефа первой оттарабанила ботинками по трапу, взбежала на борт.

И снова Лаптеву остро вспомнилось давнее-давнее: севастопольский пирс, такой же, только куда ниже, белый борт, трап и сбегающая по нему девушка с развевающимися золотыми волосами, перехваченными широкой голубой лентой.

Сейчас на середине трапа Лена остановилась, несколько раз судорожно заглотнула воздух и, вцепившись руками в поручень, виновато, прерывисто проговорила:

– Круто... Сердце...

10

Миновав еще один патрульный пост, «тонваген» въехал в Гавану.

– Остановить! – приказал Васкес водителю.

Спрыгнул. Открыл дверцу салона, посветил фонариком. Бланка спала, свернувшись комочком в углу дивана. Хосе потряс ее за колено:

– Эй, девочка, куда тебя везти?

– А?.. – замотала головой, просыпаясь, Бланка. – Уже? Я вздремнула? – Она сладко зевнула, потянулась, закинув руки за голову. – Пожалуйста, домой. Авенида Уна, тридцать семь...

Автобус покатил по городу. Светились огни баров и кинотеатров. Вспыхивали и гасли лозунги над домами. Из полуприкрытых век Бланка глядела на скользящие огни. Оцепенение сна еще не прошло.

«Тонваген» свернул на тихую темную улочку, остановился у двухэтажного дома на самой набережной. Неугомонно шумел прибой.

Бланка, не обуваясь, взяв в руку ботинки, вышла из автомобиля. Отряхнула куртку, похлопала ладонью по брюкам.

– До свиданья, девочка! – тоже спрыгнул на землю Хосе. – Надеюсь, до скорого!

Она уловила какую-то многозначительность в его голосе, насмешливо хмыкнула, но ничего не ответила. Попросила водителя:

– Мануэль, помоги, я еле держусь на ногах.

И стала подниматься по наружной лестнице на второй этаж, так и неся в руках ботинки и чувствуя ступнями прохладу камня.

– Спасибо! – протянул руку бородачу Васкес. – Отсюда мне пешком – два шага. Мы еще увидимся, приятель!

Тот молча кивнул. Взял магнитофон и направился вслед за Бланкой.

Хосе снизу видел, как девушка отперла дверь, вошла в квартиру. За нею вошел водитель.

Из темноты к Васкесу выступили несколько человек. Он оглянулся, узнал Хуанито.

– Ага, ты уже здесь! Ну как дела, бродяжка?

– Пока мертвая зыбь, командир, – отозвался мальчуган. – Только мне кажется, что в квартире сеньориты кто-то есть.

– Интересно. Теперь она в мышеловке. И будем надеяться, что заштормит. Главное – бдительность! – Он подошел к телефонной будке на углу улицы. Набрал номер: – От Виолетты. Да, капитан... Носился за ней по всей провинции, как черт за грешницей... Доставил... К ней сейчас поднялся шофер Мануэль... Не торопится выходить. Да, капитан... Слушаюсь, капитан!

Повесил трубку. Вернулся к дому. Посмотрел на светящиеся окна квартиры Бланки. По занавесям двигались нелепые тени.

«Хотел бы я знать, как они там веселятся», – подумал он.

Бланка вошла в комнату, сбросила куртку на кресло, уронила ботинки. «Дома!» Ее дом – маленькая и уютная квартирка с балконом и окном на море. У окна – письменный стол, на нем – пишущая машинка со сбитым шрифтом и западающей буквой «о», с которой она вечно воюет. По обе стороны стола, вдоль стен, – полки с книгами. На стенах – фотографии лагеря Сьерра-Маэстры, и она на этих фотографиях: боевая, веселая, ничем не отличающаяся от подруг-бригадисток. Цветы в вазочках привяли, обвисли. У дивана на полу книга с разворошенными страницами. Позапрошлой ночью читала, утром торопилась, не успела убрать.

Бланка подняла книгу. Дверь ванной скрипнула, открылась.

– Кто здесь?

Запахивая халат, в комнату вошла Мерильда.

– Ты?

– Ради бога, не так громко! – Мерильда неодобрительно оглядела ее. – Наконец-то...

– Ты же должна была...

– Но они пришли, – перебила ее подруга. – Хлыщ в ремнях, а за дверью – целая дюжина негров. Отобрал паспорт и приказал быть дома, ждать, пока вызовут. Он в одну дверь, а я – в другую. И теперь я... – Мерильда беспечно повертела рукой, – теперь я, моя дорогая, беглый государственный преступник.

Бланка сникла: «Значит, она не увидит Конрада...» Остановила себя: «С Мери беда, а ты – о своем...» Не оборачиваясь, позвала:

– Где ты там, Мануэль?

– Кого ты привела? – Мерильда испуганно отступила к ванной.

В комнату вошел бородач.

Бланка, не оборачиваясь, попросила:

– Поставь магнитофон на стол. Спасибо.

Подошла к балконной двери, подняла солнцезащитные жалюзи. За распахнутой балконной дверью расстилалось мерцающее море. От горизонта к набережной тянулась лунная дорога. Справа вспыхивал, скользил по воде и гас прожектор маяка Эль-Морро.

– Все молчишь? Обиделся? – Она повернулась. Отпрянула: – Как вы сюда попали? Мануэль!

Мужчина улыбнулся:

– Не узнаете?

Он вышел на середину комнаты, под лампу.

– Братец! – охнула от двери ванной Мерильда.

– Конрад? – недоверчиво, всматриваясь, проговорила Бланка и бросилась к нему. Отступила. Отвернулась. – Извините, сеньор...

– Доброе предзнаменование! – Конрад оглядел комнату. Обнял сестру. Поцеловал в лоб. Повернулся к Бланке: – Я рад, что вы вместе.

Девушка не верила своим глазам: «Он! Здесь! Боже, что делать?..»

– Что же это я! Вы, наверное, хотите есть? Я сейчас!..

Она бросилась на кухню, начала торопливо доставать все, что было в холодильнике. Заправила кофеварку. Бутылка с баккарди была пуста. «Мерильда выпила», – с досадой подумала она. Прислушалась. Мерильда говорила Конраду:

– Она ждала тебя, братец, как ненормальная – клянусь на распятии! Но я бы предпочла увидеть тебя не здесь.

– Я тоже однолюб, – отозвался Конрад. – Я люблю одну женщину, одну страну...

– Оба – психи. Кажется, я начинаю вам завидовать...

Бланка стиснула руки: «Неужели это правда? Неужели возможно такое счастье?.. Не надо подслушивать, не надо!..» Она плотнее прикрыла дверь.

– Но сейчас не время любить, – продолжал Конрад. – Время ненавидеть и действовать. Любыми средствами. За алтари и очаги.

Что-то неистовое было в выражении его лица. Мерильда никогда прежде не видела брата таким.

– Сейчас мы все проходим проверку, как металлы в мастерской ювелира. – Он начал тяжело вышагивать по комнате. – Огонь и кислоту выдержат только благородные металлы.

«Какой высокий стиль!» – насмешливо подумала Мерильда. Но сказала:

– Ну уж мы-то с тобой благородны от двенадцатого колена!

– Ты всегда была легкомысленна.

Конрад подошел к ней, посмотрел сверху вниз. Она подняла голову:

– Пока не поставили к стенке Луиса, не отобрали дом и не запретили уезжать. Теперь я готова грызть их живьем!

Она даже скрипнула зубами.

– Что ж, сестра... Ты твердо решила?

– Терять мне нечего. «За алтари и очаги! Аминь!»

Конрад помедлил, глядя на нее. Потом подошел к письменному столу, взял листок и карандаш. Быстро написал, протянул записку:

– Вот. Адрес запомнила? Пароль: «Аделанте». Отзыв: «Фиалка». Получишь записку или устный ответ – немедленно назад. Дорога́ каждая минута. – Он кивнул на дверь: – Иди.

Мерильда оторопела:

– Сейчас? Ведь скоро полночь!

Он протянул руку:

– Дай. Я сам. Она решилась:

– Переоденусь и пойду.

Выбежала в ванную. Конрад подошел к балконной двери. Ветер парусил занавеси.

Мерильда вернулась уже одетая:

– Иду. Можешь быть спокоен.

– Да поможет нам бог! – Он поднял руку. – Жду.

Она вышла. Хлопнула входная дверь. В комнату внесла поднос с бутербродами и кофе Бланка.

– Вот. Больше ничего нет. Вы же знаете – карточки... – Она виновато посмотрела на Конрада. Оглянулась: – А где же Мери?

– Я ее послал... Мне надо.

Конрад подошел, взял из ее рук поднос, поставил на стол:

– Я рад тебя видеть.

– Я ждала вас... Я знала...

– Мы не могли разминуться. Мы шли навстречу друг другу. – Он отступил. С улыбкой посмотрел на нее: – Как ты похорошела! А волосы – как червонное золото!

– Вы совсем не изменились. – Она достала из сумочки фотографию. – Только эта борода... Настоящий повстанец.

Конрад глянул на снимок. Разорвал:

– Это неосторожно.

– Что вы наделали!

Он улыбнулся:

– Зачем? Теперь здесь я. – За руки притянул девушку к себе.

Она послушно приникла к нему:

– Конрад?.. Помните?..

– У меня дурацкая память. Я никогда ничего не забываю.

– На мне было голубое платье... Мой первый бал!

Бланка счастливо рассмеялась. Он обнял ее:

– Ты – прелесть!

Она потрясла головой:

– Может быть, все это – сон? Поцелуйте меня! – Сама потянулась на носках, поцеловала. – Откуда вы взялись, Конрад?

– Оттуда... – Не отпуская Бланку, он снова подошел к балконной двери. Помолчал, прислушиваясь: – Шумит... Только в Гаване так шумит море. Только в Гаване так поет ветер... И все так же мигает маяк Эль-Морро, добрый старик мечтатель из моего детства...

Он задумался. Потом повернулся, обнял Бланку, обхватил обеими руками:

– Я научился ненавидеть... Но, оказывается, я не разучился любить!

– Чудно... Маяк Эль-Морро тоже был таинственным другом моего детства... А сейчас с его камней спиннингами ловят рыбу. Пойдемте завтра ловить?

– Ловить рыбу? – Он рассмеялся. – Ты просто прелесть, Бланка! Сколько у тебя хладнокровия и мужества! Я уже переставал верить. Я уже привык иметь дело с предательством и трусостью... – Разомкнул руки, отошел к балкону: – Может быть, и правда, никуда не надо идти, разве что со спиннингами на маяк Эль-Морро... А эти негодяи и трусы пусть копошатся, как в навозной куче, пусть себе играют в полководцев, премьеров и президентов... Они дрожат от страха, когда кто-нибудь хлопнет у них над ухом в ладоши. Единственное, на что они отважились, – это послать своих сынков на Плайя-Хирон. Да и то думали, что это будет увеселительная прогулка с пикником на берегу моря и с девочками из «Тропиканы»... Как я рад, что вырвался оттуда! Пусть это будет стоить мне жизни!

Бланка слушала, пытаясь вникнуть в смысл его слов, но ничего не могла понять: «Наверное, я схожу с ума от радости!..»

– Почему ты не ешь? Поешь же! Ты останешься здесь? – Она осмотрелась: где же устроить гостя?

– У меня только один диван... Но я смогу спать и в кресле...

– Глупая!.. – Он притянул девушку к себе: – Разве имеет значение что-нибудь, кроме нашей любви?

Она решилась. Достала из шкафа постель. Одну подушку, вторую. Руки ее сделались непослушными, ватными.

Конрад снял с пальца перстень. Подошел к ней. Надел перстень на ее холодный дрожащий палец:

– Перед богом и всем светом!..

Обнял и поцеловал в губы. Далеко за домом, в городе, куранты начали бить полночь.