Текст книги "Посты сменяются на рассвете"

Автор книги: Владимир Понизовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

2

Она бежала по Малекону. Волны бились о камень набережной; зеленые космы повисали над парапетом, норовили накрыть с головой. Воздух был наполнен грохотом и солон. Над заливом шарили лучи прожекторов.

Навстречу из темноты выплыло белое пятно. Девушка в белом платье шла, прижимаясь к солдату. Одна рука парня покоилась на ее плече, другая – на ложе пистолета-пулемета. Прибой осыпал их брызгами, как дождем, но они не обращали на это внимания.

Цокая подковами тяжелых ботинок, прошел патруль.

Скорей! Только бы застать! Ее ботинки стучали по камню. Она поскользнулась на покрытой водорослями плите, упала, проехалась по зеленой склизи. Поднялась. Брюки промокли, и саднило бедро. Синяк уж наверняка... Захромала. Снова побежала.

Вдоль набережной по влажному асфальту мчались автомобили. Они настигали и с шелестом уносились, мигая красными стон-огнями. Набережная широким полукольцом охватывала залив. Сейчас, ночью, это было полукольцо живого, мчащегося, рычащего огня – белого и красного.

Ей надо было перебежать автомобильную магистраль. Она остановилась. Когда-то, нет, еще совсем недавно город со стороны залива, даже далеко из океана, казался полыхающим костром, рассыпающим в ночном небе разноцветные искры. Это было великолепно!.. А сейчас – только лучи фар. Да вспыхивают и гаснут над домами, выходящими на набережную, письмена. Над зданием, еще не сбросившим крылатое колесо рекламы «Форда», загоралось красным огнем: «Родина или смерть!» Гас этот лозунг, и на его месте белым вспыхивало: «Мы победим!» Дальше, вдоль залива, светились слова: «Куба – первая свободная территория Америки», «Куба – территория Америки, свободная от неграмотности»... Она сощурила глаза. Буквы расплылись и превратились в снопы искр. Но все равно это не было тем вызывавшим восторг костром, который она столько раз видела прежде, когда подплывала ночью к городу.

Она подождала – и бросилась наперерез потоку машин. Заскрежетали тормоза, послышались ругательства. Она, не оборачиваясь, помахала рукой.

Теперь – прямо по набережной вверх. Улочка обступила густой зеленью, неярко мерцающими сквозь листву окнами. Океан приглушенно грохотал внизу. А здесь воздух был недвижим, не солон, а сладковат, настоян на сложном букете, как дорогие духи.

Вот и нужный дом. Давно не стрижены шпалеры лавра. Разрослись, потеряли строгую квадратную форму. Суставчатые кактусы предостерегающе подняли пальцы. Дом стоит на бетонных сваях. Внизу – гараж. Белые асимметричные плиты ступеней ведут к двери.

Она остановилась, прижала руки к гулко бьющемуся сердцу. Потом позвонила. Тишина... Она подождала, позвонила снова.

Дверь распахнулась рывком. Будто кто-то стоял за ней – ждал. В просвете появилось бледное лицо. «Застала!..»

– А, это ты, Бланка! Входи. Я так и думала, что ты придешь.

Следом за женщиной Бланка прошла через прихожую и несколько комнат в гардеробную. С удивлением огляделась:

– Поле битвы!

В гардеробной были распахнуты дверцы всех шкафов, выдвинуты ящики, по креслам, по столам разбросаны вещи.

– Ты так стучишь ботинками... Я решила: пришли. Впрочем, теперь все стучат ботинками. Чтобы заглушить страх.

Бланка смотрела на женщину, двигавшуюся среди нагромождения вещей, перебиравшую их, небрежно, даже как-то брезгливо, бросавшую их в чемоданы. Мерильда. Давняя-давняя ее подруга – с тех лет, как помнила себя. Сколько связано с ней!.. Все, что связывает с прошлым... Нет, и с будущим...

– Значит, уезжаешь?

– Наконец-то вырвала паспорт. Садись. Можешь сбросить это тряпье на пол.

Бланка присела на край стола. Бедро ныло. Брючина была еще влажной. Девушка закурила.

– Все-таки уезжаешь...

– С меня хватит. Хочешь баккарди? Кофе на кухне. А когда ты?

Бланка прислушалась. Даже сюда доносился через распахнутые окна шум океана. Защемило сердце: «Почему, почему я тоже должна вот так?..» Она глубоко затянулась. Выпустила дым:

– Наверное, никогда.

Мерильда с насмешкой посмотрела на нее:

– Конечно, гамаки под соснами, палатки в горах! Каждый день показывают по телевизору.

Она вспомнила: тропа уходит вверх. Трудно дышать. Камни сыплются из-под ботинок. Камни нужно поймать, чтобы они не поранили кого-то, идущего сзади. Она ловит камни из-под ног Хозефы. Ее камни ловит кто-то за ней.

– И как это выглядит со стороны?

– До зевоты скучно. Неужели ты тоже все это делала: вдалбливала в гуахиро [16]16
  Крестьянин (исп.).


[Закрыть]азбуку, стирала, лазала на пик Туркино?

– Да. – Бланка, прихрамывая, прошлась по комнате, остановилась у зеркальной створки шкафа, оглядела себя: высокие солдатские ботинки, широкие зеленые штаны с накладными карманами. Солдатский брезентовый пояс. Голубая блузка. Рыжие, коротко стриженные волосы. Чем не настоящий бригадист, рабочая девчонка из Реглы? Только глаза выдают... Нет в них неистовости и решимости. И уж очень много грусти... Она попыталась улыбнуться глазами. Получилась гримаса: глаза все равно смотрели устало и грустно.

– Да, – отозвалась она. – И даже строила уборные в крестьянских домах.

– Восхитительно! – всплеснула руками Мерильда. – А разве у гуахиро их раньше не было? Как же они обходились без туалет ля фамм?

Она тоже подошла к зеркалу, приложила к талии костюм джерси, тем же тоном спросила:

– Как ты думаешь, взять?

Бланка резко обернулась:

– Не паясничай, Мери! У них часто не было и миски маланги. У детишек вот такие животы, набитые глистами.

– И тебя это растрогало до слез? Нет, не возьму – т а м  уже не моден.

– Представь себе, да!

– Конечно, ведь у тебя тонкая поэтическая душа.

А это платье?

Мерильда сбросила халат и оказалась совсем нагой. Начала примерять платье. «Как хороша! – с привычной завистью разглядывая ее, подумала Бланка. – Чудо как хороша!» Мерильда была длинноногая, высокогрудая, пышноволосая. В сутулости ее спины, в шее, горбинке носа, в каждом небрежном повороте головы и движении тела чувствовалась порода!.. И даже ранняя полнота лишь прибавила упругости ее плечам, груди и бедрам, придала движениям истому. Великолепна!.. Бланка по сравнению с ней простушка, хотя на улице редко кто из мужчин не проводит ее взглядом, да и род ее не менее знатен, чем род Мерильды... Одного поля... Поля, поросшего теперь бурьяном... Все рушится. Рвутся связи, и Мерильда, хотя пока она еще рядом, отдаляется от нее, словно бы она смотрит в перевернутую подзорную трубу...

– Я ухлопала на него уйму денег, – продолжала Мерильда, застегивая платье. – Поэтесса стирает солдатские кальсоны – как тут не родиться вдохновению?

– Ты права.

– Уверена, ты сотворишь великолепную поэму. Каждая строка будет благоухать.

– Ты стала очень злой.

– О, что ты! Я ангел доброты. – Мерильда начала стягивать платье через голову. – Не лезет, старею... Да и оно тоже там уже не модно... Какие-то два-три года – и весь гардероб на половые тряпки.. А какие женщины в горах? Какие у них купальные костюмы в новом сезоне?

– Неужели ты так ненавидишь?

– Бог с тобой! Я сама всю жизнь готова стирать подштанники этим гуахиро! – Она замолчала, подошла вплотную к Бланке, понизила голос: – Но мне ты можешь не запудривать мозги: ты ведь сама карабкалась в горы по заданию «Белой розы», так? Разве можешь ты быть не с ними?

– А ты?

– Я? – Она деланно рассмеялась. – Я не так глупа, как все вы. Ах, вот мой любимый! – Она увидела массивный браслет, застегнула его на запястье. – Память. Мы купили его на аэродроме Орли в Париже во время свадебного путешествия с Луисом... – Она снова понизила голос. – Но мне нет нужды до твоей конспирации. Все равно кончится тем, что всех вас поставят к стенке, как моего Луиса, а тебя перед тем еще изнасилуют в тюрьме. Меня такая перспектива почему-то не устраивает.

– Врешь: они не насилуют.

– Прежде, в «Ла Кабанья», насиловали, я знаю. Луис рассказывал. Думаю, и он не был святошей... Какая разница?

Бланка прислушалась к тембру ее голоса. Сколько в нем оттенков и глубины. Голос бывает умнее человека, которому принадлежит. И не соответствует словам, которые он наполняет.

– И ты тоже считаешь, что обязательно: или – или?..

С улицы донеслись крики. Мальчишеский дискант нараспев провозглашал:

– Вечерний выпуск! «Нотисиас де Ой», «Революсьон», «Эль Мундо»!.. Новые подробности нападения банды гусанос на дом крестьянина Вальдивиа! «Красные батальоны» идут на сафру! Мэрилин Монро отравилась!..

Голос приближался. Мерильда набросила халат, высунулась в окно:

– Хуанито! Хуанито! Дай газету.

– С удовольствием, сеньора!

В окне появилась наголо остриженная круглая голова. Смуглая кожа. Оттопыренные уши. Круглые и веселые черные глаза.

– Але-гоп! – Мальчишка перемахнул через подоконник и замер.

– Мери, запахнись, – с досадой сказала Бланка.

– Пусть полюбуется. Он ведь уже почти мужчина, – с ленивой издевкой отозвалась она, но все же послушалась. Развернула газету: – А где же – про Мэрилин?

– Разве нет? – притворно удивился Хуанито. – Значит, уже было... Или завтра будет.

«Обманул, негодник!» – догадалась Бланка и строго спросила:

– Зачем же ты тогда кричишь на весь город?

Мальчишка растянул в улыбке рот до ушей, обнажил великолепные зубы:

– Реклама, сеньорита. Кто на что клюнет. Гоните пятьдесят сентаво за доставку на дом!

– Лови! – Мерильда бросила ему монетку.

Он ловко поймал, заложил за щеку и одобрительно цокнул языком. Уходить он не спешил – с интересом оглядывал заваленную вещами комнату.

– Хочешь кофе? – спросила у мальчугана Бланка.

– Факт. Не откажусь и от глотка баккарди.

– Ишь ты... Для рома мал еще.

– Вы так полагаете, сеньорита? – ухмыльнулся он.

Без стеснения прошелся по комнате. Равнодушно поворошил дорогие вещи. «Как у себя дома», – подумала Бланка. Мерильда уже не обращала на мальчишку внимания. Откинулась на кушетке, разглядывала газеты.

– А когда-то через всю первую страницу: «Вчера на балу во дворце президента блистала Мерильда де ла...» – и фотография на пол-листа. Теперь же – производительность и успехи. И о смерти Мэрилин Монро напечатают мелким шрифтом на последней странице... Смешно. Какие новости, кроме всенародных успехов, Хуанито?

Мальчуган состроил рожицу:

– Завтра вы драпанете в Штаты.

– Молодец. Ты все знаешь. А что будет со мной послезавтра?

– Послезавтра?.. Вы... – Он сделал грустную мину. – Не хочу огорчать вас, сеньора.

– Противный мальчишка! – Она встала. – Окно открыто! – Бросила газеты на пол.

– Если не возражаете. – Он поднял газеты, разгладил, присоединил к остальной пачке. – Бизнес. – Поклонился: – Вы очень любезны, сеньориты. Прием прошел в дружеской и сердечной обстановке.

Он был забавен. Мальчишка-бродяжка большого города. В нем все перемешалось: улица, обрывки кинофильмов, впечатления от образа жизни множества людей. Что может получиться из такой мешанины? Бланка остановила его:

– Подожди, Хуанито, выпей еще чашку. Может, ты голоден? Перекуси. Вот сандвичи.

– Если вы так настаиваете, сеньорита.

Он начал уплетать за обе щеки. Он был голоден, но, наверное, только сейчас, когда предложили еду, почувствовал это. Легкость в животе – привычное состояние его желудка. Бланка вспомнила его ровесников в горных селениях. Не такие разбитные, не так легки на язык. Но очень похожи...

– Тебе сколько лет?

– Семь, помноженное на четыре и разделенное на два.

– А кто твои родители?

– В данный исторический момент... – Мальчуган погрустнел. – Но они были, сеньорита. Мой отец сражался в Сьерра-Маэстре и пал смертью храбрых. А маму я не знаю... Она трагическая жертва рухнувшего ненавистного режима.

– Бедный мальчик. – Бланка провела ладонью по его наголо остриженной голове. Волосы уже отросли коротким ежиком. Блестящие, густые, они переливались, как черный плющ, но были жесткими, колючими. – Где же ты живешь?

– Законопатили в шикарный детский дом, но мне там не понравилось. Сейчас я живу на прекрасных проспектах нашей столицы. Днем мотаюсь по городу, а ночью дрыхну в вестибюлях редакций. Во всех редакциях я – свой человек!

Мерильда захлопнула крышку доверху набитого чемодана:

– А чем живешь? Пятью минутами страха?

– Не оскорбляйте честного труженика, сеньора! – встал он в позу. – Я – общественно полезный гражданин республики. И даже перевыполняю норму!

– А о чем ты мечтаешь? – спросила Бланка. – Кем хочешь стать, когда вырастешь?

– Вы – журналистка? – оглядел ее Хуанито. – Я сразу засек. И вы, факт, берете интервью? Тогда – деньги на бочку. Я не привык сорить словами.

– Сеньорита Бланка – поэтесса, – сказала Мерильда. – Она напишет о тебе стихи.

– И это подходит, – благосклонно согласился он. – Только чтобы там было и обо мне, и о Кубе, и о революции.

– Ах вот как? Тогда помоги-ка мне застегнуть чемодан.

Он сел на крышку, попрыгал на ней, утрамбовывая вещи, застегнул замки, натянул ремни. Попытался поднять:

– Ого! Держу пари, он набит золотом.

– Ошибаешься, бриллиантами.

– Как жаль, что я честный гражданин республики: не успели бы и моргнуть...

«Гражданин республики...» – подумала Бланка. Повторила:

– Ты так и не ответил: кем же ты хочешь быть?

– Уже совсем скоро меня возьмут в славную революционную армию: дядя Феликс сказал, что мне еще осталось подрасти вот на столько. – Он раздвинул большой и указательный пальцы. – Я уже приготовился: сбацал кольт – вот такой, калибр девять миллиметров!

– Как-как?

– Ну, сбондил, – небрежно пояснил Хуанито. – Реквизировал у революционно ненадежного элемента. Вот только патронов к нему нет.

Мерильда покачала головой и принялась за второй чемодан:

– О, этот гражданин еще станет у них генералом! А читать ты хоть умеешь?

Мальчик изобразил на физиономии многозначительность:

– Будьте спокойненьки, сеньора! «Куба – территория Америки, свободная от неграмотности». Я выучился читать по заголовкам газет. А уж складываю – хоть до миллиона. А в настоящий ответственный момент долблю таблицу умножения. – Он на мгновение сосредоточился. – Сто пятьдесят три на тридцать семь – пять тысяч шестьсот шестьдесят один. Ну как? Классно?

Мерильда недоверчиво посмотрела на него:

– Можешь представить: он уже  д о л б и т  таблицу умножения!

– А семь тысяч двести сорок пять на тысячу сто двадцать восемь...

– Ну, ты – электронно-счетная машина... – остановила Бланка. Пододвинула ему еще бутерброды: – Можешь подчищать до крошки, гражданин республики.

– Вы начинаете мне нравиться, сеньорита, – поклонился мальчуган и снова набил рот.

Она сняла с полки альбом фотографий. Начала листать. Замерла. Почувствовала, как холодеют кончики пальцев. Ради этого она и пришла сюда, если быть честной перед самой собой.

– Отдай мне это фото.

– Батисты? – заглянула в альбом Мерильда. – Этот выскочка только под конец научился целовать дамам руки.

– Зато он всегда умел пытать детей! – Бланка вырвала фотографию Батисты и швырнула в камин. Плотная бумага вспыхнула.

– Я не сентиментальна, – сказала Мерильда.

– Кровавый диктатор – ваш родственник? – изумился мальчик.

– Не беспокойся, – усмехнулась женщина. – Мулатов в нашем роду не было. – Снова посмотрела в альбом: – Чье же фото ты хочешь, Бланка?

– Это... – Девушка вынула снимок.

Хуанито тоже посмотрел. Скривился:

– Красавчик. Чистюля.

– Можешь забирать, – разрешила Мерильда. – И вместе с ним – всю мою родословную. Мне ни к чему. Пожалуй, эти туфли я все же возьму.

– Не в моем вкусе, – продолжал разглядывать и комментировать снимок Хуанито. – Факт, контрик. А вы его любите, сеньорита?

– Проваливай! – разозлилась Бланка.

Он не обиделся. Вытер ладонью рот, снисходительно улыбнулся.

– Странные произведения природы эти женщины! – Подошел к открытому окну, поклонился: – Премного благодарен! Если нужна могучая физическая сила, можете рассчитывать на меня! И чемоданы будут целы. Доброй ночи!

Выпрыгнул в окно. Через минуту его пронзительный дискант уже доносился из темноты.

Бланка подошла к окну. Ветер колыхал тяжелые шторы, как волны. Шумел океан. Сквозь листву, дробясь, сочились огни. Скользнул луч прожектора. Далеко внизу, справа, где глухо урчал океан, вспыхивал и гас сигнальный огонь маяка Эль-Морро. Вечный огонь... Сколько кораблей шли на него? Каравеллы, фрегаты, крейсеры, белые дизель-электроходы и яхты... Когда-то Эль-Морро, крепость-форт, боялись флибустьеры, рыскавшие у Антильских островов. Сейчас грозный бастион превратился в кроткий светильник. Но все так же вспыхивает его огонь. Огонь добра или зла? Все относительно. Солнечный свет – добро или зло? Революция – добро или зло? Смотря для кого...

Девушка прислушалась. Высокий голос Хуанито затихал где-то на дальней улице.

– Милый мальчишка... – задумчиво сказала она. – Я смотрю на таких, как он, и мне начинает казаться, что новый переворот для них – благо... Раньше бы они никогда не постигли таблицу умножения.

– Ты уверена, что ему это очень нужно? – отозвалась Мерильда.

– Да. Ведь он станет генералом.

– А тебе нужно, чтобы он умел умножать и стал генералом?

– Не знаю... – Бланка замолчала. Потом с болью проговорила: – Но я хочу понять: зачем все это? Ради чего они все ломают и пытаются строить заново?

– Наивное дитя! – рассмеялась Мерильда. – Они уже разъезжают в наших «кадиллаках» и купаются на наших пляжах. Обычная история.

– А вдруг на этот раз все по-другому?..

Мерильда удивленно посмотрела на подругу:

– Познавай суть. Анализируй. Пей пирамидон... – И вдруг взорвалась: – А с меня хватит! Революция, контрреволюция! Фиделисты! Империалисты! Зверинец! Кутерьма! – Она отбросила кофту, которую держала в руках, быстро заходила по комнате – резко, но увертливо, как тигрица. – Мне не по вкусу ни то ни другое! При Батисте я была первой дамой. Но Луис спал со мной по две ночи в месяц, в остальное время он наслаждался в «Ла Кабанья» – пытал повстанцев и насиловал их невест. Его совершенно не интересовало, что же должна делать я. Потом этот милый Батиста дал деру. Все переменилось. Я стала последней. – Она остановилась. Потом продолжила с тем же напором: – Луис где-то скрывался, но, как и тогда, приползал два раза в месяц, на рассвете. Он скребся под дверью, как собака, провонявший и заросший. – Она брезгливо передернула плечами. – Ему хотелось только сменить белье и нажраться. И так – целых два года! Невыносимо! Я сама была готова задушить его или выдать. Потом его все-таки схватили. Там, в спальне, в постели. Я не жалела. Он был бесполезен...

Халат сполз и обнажил ее плечи. Покатые, полные, мраморно-розовые. «Дурак дураком был этот Луис», – подумала Бланка. Он приходился ей каким-то очень дальним родственником по отцовской линии. Но видела она его редко и почти не помнила в лицо. Что-то белобрысое, редковолосое, долговязое. Фиделисты расстреляли Луиса за контрреволюционную деятельность. Сейчас она тоже вспомнила его без сожаления. Подумала: «Дурак дураком...»

– Я не понимаю, но я хочу понять! Хочу! Дело не в «кадиллаках» и не в пляжах... Перевороты были в нашей бедной стране не один раз. Но теперь все совсем по-другому... Нет ни одного человека на Кубе, кого бы не коснулась революция. От этого мальчишки – до меня...

Бланка отвернулась к окну. Мерильда не слушала ее. Насторожилась: по улице к дому приближались шаги нескольких человек. Их ботинки ступали тяжело и гулко.

– С тех пор как схватили Луиса, такие шаги под окном бросают меня в дрожь.

Шаги смолкли. В дверях раздался резкий звонок. Мерильда побледнела. Запахнула халат. Усмехнулась:

– Вот видишь... И за мной.

– Подожди, – остановила ее Бланка. – Я открою.

Вышла из комнаты. Отворила парадную дверь. В прихожую вошли трое мужчин. Двое – вооруженные, в форме революционной армии, третий же – старичок в старомодном сюртуке и в шляпе. Переступив порог, он тут же виновато стащил шляпу с плешивой головы.

– Хозяйка? – спросил один из военных.

– Нет. Но что...

– Хозяйка – я, – вышла навстречу Мерильда.

– Сеньора Мерильда Перес?

– Де ла Перес.

Она уже взяла себя в руки. Вскинула голову, смотрела на вошедших высокомерно и презрительно.

Военный – тот, что спросил, пожилой, бородатый, – протянул ей бумагу с гербом:

– Именем революции...

– Как торжественно! – перебила она. – Мне с собой можно что-нибудь взять? – Голос ее предательски дрогнул. – Или уже ничего не...

– Именем революции, – продолжил бородач, – с завтрашнего дня, после вашего отъезда, эта вилла переходит в собственность республики. Здесь будет размещена школа политпросвещения. Вам надлежит оставить все в полной целости и сохранности, а также передать нам ключи от дома и автомобилей.

– Только-то и всего? – Мерильда облегченно вздохнула, но тут же снова вскинула голову: – А сколько шума!

Старичок в сюртуке суетливо смял шляпу и с робостью сказал:

– Виноват, госпожа де ла Перес, я от министерства образования, нам нужно осмотреть будущие учебные классы. Извините, мы послезавтра вынуждены уже будем начать занятия: педагогический процесс...

Она близоруко сощурила глаза:

– О, господин учитель, мы с вами знакомы! «Педагогический процесс»?.. С удовольствием! – И нарочито громко бросила Бланке: – Присмотри, чтобы тут что-нибудь не улетучилось.

Третий, скуластый и совсем юный негр-солдат подмигнул:

– Не беспокойся, тетя. У нас не улетучится. Я уполномоченный управления по конфискации имущества слизняков.

Когда Мерильда и двое мужчин вышли, он по-приятельски огрел Бланку по спине:

– А ты что тут делаешь, компаньера? Твоя бывшая хозяйка?

– Нет. Я пришла проститься...

– Ты перед ней не дрейфь! Ее песенка спета. Пусть уматывает, а мы тут такую школу отгрохаем! – Он огляделся. – Прилично жила бабеха! Барахла – как на ярмарке. Если хочешь, возьми что нравится, я зажмурю глаза.

Он скомкал огромными черными руками кружевное белье, брошенное на стол, потом расправил, начал удивленно разглядывать:

– Скажи ты! Совсем-совсем прозрачное!

– Как не стыдно!

– А что я? Это ей такое не стыдно было носить-то? – Он приложил к себе и, вихляя бедрами, прошелся по комнате. Захохотал.

«Не надо связываться, – остановила себя девушка. – Какой смысл?..»

Мерильда, учитель и пожилой военный возвратились в гардеробную.

– Ну как, вас устраивает? – Мерильда говорила любезно. Но Бланка почувствовала, что голос ее натянут как струна. – Может быть, вас шокируют росписи в гостиной или зеркала в туалетах?

– С эстетической точки зрения, госпожа де ла Перес, с учетом изменения педагогического процесса... – начал учитель.

Но солдат-негр перебил:

– Плевать. Картинки замажем, зеркала перетащим в класс танцев.

– Тогда все в порядке. Я несказанно благодарна, что вам в этом доме понравилось.

– Ключи, сеньора, – напомнил пожилой военный.

– Ах да, как это культурно!

Она принесла ключи. Перебрала их. Потрясла. Они глухо звякнули. Небрежно швырнула на стол. Солдат-негр сгреб их, сунул в карман, хлопнул по нему ладонью. Они опять звякнули.

– Порядок.

Старичок приподнял мятую шляпу:

– Счастливого вам пути, госпожа де ла Перес!

– Благодарю, господин учитель. Я этого никогда не забуду. Ни вам, ни вашим... товарищам.

– Что вы! Позвольте вам!.. – смутился, засуетился старик, но побоялся продолжить и выскользнул вслед за солдатами.

Дверь хлопнула.

– Вот так... – Мерильда без сил опустилась в кресло, закрыла лицо руками. – Ни дома, ни машины, ни даже ключей... – Она подняла лицо. В глазах ее были слезы. Усмехнулась: – А послезавтра в моем доме они откроют школу политпросвещения для певичек из «Тропиканы». И в спальне, где пылал страстями Хорхе, – помнишь моего шофера, черного, с такими лапами? – в этой спальне будет класс коммунистической морали. Ха-ха-ха! Недурно?

– Страшно.

– Не бойся. – Глаза ее уже просохли. Она встала, выдвинула ящики секретера, начала перебирать бумаги. – Письма от Луиса – еще до свадьбы. Неоплаченные счета. Письма от любовников... – Скомкала их. – Думаю, им это не подойдет в качестве учебных пособий.

Бросила бумаги в огонь. Бумаги вспыхнули. Отсветы огня заметались по стенам и потолку, по ее лицу. Она не отрываясь смотрела на огонь, на превращавшуюся в пепел бумагу. Потом подняла голову. Глаза ее были красны и жестоки.

– Пусть горит! Пусть сгорит дотла!

– Как ты можешь вот так все сжечь? – Бланка отстранилась.

– Все сожгу! Все! Как бы я хотела, чтобы сгорел весь этот дом, этот город, вся эта проклятая страна! – В голосе ее было исступление.

– Замолчи! – схватила ее за плечи и оттянула от камина Бланка. – Замолчи! Что бы ни было, мы же с тобой кубинки!

Мерильда сбросила ее руки.

– Кубинки!.. – Она зачерпнула из камина горсть пепла. – Нет, сейчас я сеньора Никто. Я сгорела. Я пепел.

Она дунула на ладонь – и черные хлопья разлетелись по комнате.

– Но завтра, даст бог, я поднимусь из пепла и стану мисс Американка. Птица, возрожденная из пепла! Тебе должен понравиться этот оригинальный поэтический образ.

– Прошу тебя, не паясничай, – остановила ее Бланка. Она подошла к окну. Глубоко вдохнула ночной воздух. Покачала головой: – Нет... Я не могу так легко относиться к жизни. Я не могу сегодня все сжечь, чтобы завтра стать другой. – Она резко обернулась: – Я должна верить! Мне нужна вера! Я должна найти свое место!

– Не морочь мне голову! – резко оборвала ее Мерильда. – Какое тебе дело до всей этой свистопляски? Выбирайся-ка и ты в Штаты. Так будет лучше.

– Не имею права.

– Понимаю. Нет приказа твоего Центра?

Бланка грустно усмехнулась:

– Да. Нет приказа моего Центра...

– Смотри, как бы он ни пришел слишком поздно. Уж будь уверена: когда запахнет жареным, они удерут первыми.

Подошла к подруге, мягко обняла ее. На Бланку пахнуло духами и теплом, и впервые за весь вечер она почувствовала Мерильду такой, какой знала всю жизнь. «Боже мой! Закрыть бы глаза и представить, что ничего не случилось... Ни с Кубой, ни со мной, ни с Конрадом...»

– Ты так ничего и не рассказала о себе, – мягко проговорила Мерильда. – Где ты сейчас живешь? Как? С кем?

«Как меняется ее голос...» – снова подумала Бланка. Прижалась к ней. Начала рассказывать: она снимает комнатку у самого залива, на авениде Уна. Когда конфисковали их дом, по ошибке конфисковали и все ее вещи. Она как раз была тогда в Сьерре. Вернулась – ни дома, ничего...

– Бедняжка! Хочешь, возьми что-нибудь из моего барахла. Бери все, пригодится. Мне уже... – Мерильда вздохнула.

– Нет, ничего не нужно. Все необходимое у меня уже есть.

– У солдата все имущество в ранце?

– Вот именно...

Мерильда, не опуская рук, равнодушно и даже как-то неприязненно оглядела комнату:

– Ну что ж, пусть остается управлению по конфискации...

Бланка уткнулась носом в ее плечо:

– Мне очень жаль, что ты уезжаешь. У нас была с тобой странная дружба. Ты всегда была такая красивая, такая элегантная! Я во всем хотела походить на тебя и... и даже завидовала до слез!

Мерильда вздрогнула:

– Ты говоришь как на моей панихиде.

– Нет. Просто рвется последняя ниточка с прошлым. А я – как форточка в пустой квартире... – Бланка почувствовала, что она сейчас заплачет. Замолкла. Осилила комок в горле: – Когда твой самолет?

– На рассвете.

– Тебе помочь?

– Не надо. Кажется, все. Больше не разрешат. Придется положиться на Конрада.

Она отошла от окна, плеснула в бокал баккарди, залпом, не разбавляя, выпила.

Бланка взяла из груды платьев одно, голубое с кружевами, приложила к талии. Вспомнила: на ней тогда было такое же – голубое с кружевами. Ей исполнилось шестнадцать. Ее первый бал. И он танцевал с ней... Помнит ли он тот бал? Помнит ли он все, что было у них потом?.. Они уже хотели обручиться. И вдруг все оборвалось. Где он? Что он?.. Неужели он все забыл? Не может быть! Но тогда почему же за все это время – ни слова, ни строки, никакого известия? Боже, она так давно ничего не знает о нем!..

– Что ты знаешь о Конраде? – спросила она.

– За него не беспокойся. Он стал в Штатах крупным боссом. Хоть магистр искусств, а не дурак. Не то что покойный муж его сестры и ваш родственничек.

– Босс...

В приложении к Конраду это слово Бланке не понравилось. Конрад – босс... Наверное, это очень глупо и старомодно, но она все так же самозабвенно и пылко любит его, как в тот первый день, в шестнадцать лет. Она держится за эту любовь, как тонущий в море за борт шлюпки. Но может быть, в этом ревущем, взбунтовавшемся море только любовь и верность имеют смысл. Уляжется буря, утихнут страсти – и они увидят солнечные и прекрасные берега. Они приглядятся – и окажется, что это все та же Куба, очищенная новыми ветрами, промытая новыми дождями. Что-то подобное говорил ей Конрад. Сейчас она представила его лицо и почувствовала, что ей стало легче. И наконец сказала то, ради чего пришла сюда:

– Передай Конраду: я все так же люблю его. Передай! И я верю в него...

– Для этого ты и пришла?

– Нет.

– Не ври. Смешно! Среди этой крови и грязи ты еще можешь любить и верить... Хорошо, я передам.

Бланка достала ключ, протянула:

– И вот... От моей комнаты. Авенида Уна, тридцать семь. Если он вернется... Когда бы он ни вернулся...

Мерильда взяла ключ, спрятала:

– Уна, тридцать семь. Хорошо. Ты останешься ночевать?

Бланка заторопилась, одернула блузу:

– Не могу. В полночь заступать на дежурство. Боюсь, не смогу и проводить – меня сменят на посту только на рассвете, и я сейчас же уеду.

– Какое дежурство? Какие посты? Что ты вообще сейчас делаешь?

Мерильда отступила на несколько шагов и впервые внимательно оглядела подругу. На Бланке была голубая блуза, зеленые брюки с накладными карманами, высокие ботинки на толстой подошве – форма милисиано.

– Что это за маскарад?

– Я работаю на радиостанции «Патриа».

– Поешь?

– Пишу репортажи.

– Кому это нужно?

– Прежде всего мне.

– За это платят деньги?

– Немного... Дело не в деньгах.

– А-а, понимаю...

– Я работаю целые дни, а иногда и ночи. Сейчас пойду на пост, а утром уезжаю в Лас-Вильяс. Я устаю как мул, никогда в жизни так не уставала. Но мне это нужно!

Мерильда покачала головой:

– Ох, Бланка, не кончится это добром! Ты суешь свою глупую романтическую башку в самую пасть.

– Что же мне еще остается? Я должна».

– «Должна, должна»!.. Как хорошо не быть никому ничего должным! И себе – в том числе! – перебила Мерильда. – Как я рада, что уезжаю!

– Счастливого тебе пути.

Они обнялись, поцеловались.

– Жду тебя в Штатах. Братцу все передам. А ты береги себя.

Бланка отошла к дверям, в последний раз обвела взглядом комнату:

– Адиос, Мери...

Вышла.

– Ох как стучат твои ботинки! – бросила ей вдогонку Мерильда и снова склонилась над чемоданами.

Гулко хлопнула дверь. Бланка с минуту постояла в палисаднике. Воздух был густой и душистый. Горьковатый. Она поймала на циферблат часов отсвет из окна. На посту ей надо быть через полчаса. Нога уже ныла меньше, и штанина высохла.

Пора!..

Девушка пошла вниз по улице, к черному до горизонта, неугомонно грохочущему океану. «Да, как гулко стучат мои ботинки!..»