Текст книги "Посты сменяются на рассвете"

Автор книги: Владимир Понизовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 28 страниц)

6

Рано утром восемнадцатого апреля члены высшего военного совета были подняты с постелей телефонными звонками своих адъютантов, как по тревоге:

– Министр вызывает на экстренное совещание!

Утро было солнечное, непривычно жаркое для апреля. Зелень уже разлилась по городу вовсю. В синем небе сверкали купола собора Александра Невского. На улицах люди были охвачены спешкой: детвора торопилась в школы, домохозяйки – в магазины. По тротуарам, расталкивая прохожих, неслись мальчишки-газетчики. Они пронзительно кричали:

– Налет на заводы «Шкода» в Чехословакии!.. Монтгомери готовит атаку на Роммеля!.. Секретные переговоры с англичанами в Анкаре!..

Генералы собирались в зале, ожидая министра. Образовались группки.

– Чем вызвано столь экстренное совещание? – строил предположения седоголовый генерал Марков, командующий второй армией. – Видимо, оно связано о ростом дезертирства.

– Возможно, дело в экспедиционном корпусе в Греции, – гадал командующий третьей армией генерал Стойчев. – Вчера я был у министра, когда он читал отчет штаба корпуса. Он весьма озабочен: греческие партизаны активизируются...

– Да нет же, господа! Царь возвратился из Берлина. Я слышал: Гитлер настаивает, чтобы мы послали дивизии на восточный фронт.

Министр вошел, как всегда, стремительно. Одновременно с ним из дверей кабинета появились генерал Стоянов и доктор Делиус.

Все члены совета поспешили к своим креслам. И каждый успел заметить, что Михов мрачен: не избежать разноса.

– Господа! – поторопил министр, не дожидаясь, когда перестанут скрипеть кресла. – Генерал Стоянов должен сообщить вам нечто чрезвычайное. Прошу!

Кочо встал, неторопливо оглядел присутствующих: «Кто из них?» – и без предисловий начал:

– В Софии с помощью немецкой военной разведки раскрыта советская радиофицированная резидентура. Ее руководитель – известный в столице адвокат Александр Пеев.

По залу прошел шум: многие знали адвоката или по крайней мере слышали о нем.

– Перехвачены радиограммы. Они свидетельствуют, что резидентура располагала широкой сетью информаторов. Возможно, Пеев как бывший офицер использовал свои знакомства и в военных кругах...

Стоянов зачитал некоторые радиограммы, однако ни словом не упомянул о донесении, раскрывающем замысел немецкого наступления. Докладывая, он продолжал разглядывать членов совета. «Кто? Этот белый, как круг сыра, генерал Марков? Нет. Генерал Доскалов? Начальник генерального штаба Лукаш? Начальник судебного отдела Никифоров?.. Невероятно. Хотя все может быть... Чувствуют, что у германских братьев дела не очень-то блестящи, особенно после Сталинграда, и хотят заручиться искуплением грехов на будущее. Опасная игра, господа!» Он закончил доклад, помедлил и, стараясь держать все лица под своим взглядом, сказал:

– Наиболее ценные сведения поставлял Пееву некто по кличке Журин.

Ни одно лицо за столом совета не дрогнуло, никто не заерзал в кресле. «Нет, не может быть, чтобы кто-то из этих генералов...»

– У нас есть все возможности, чтобы обнаружить эту личность в самое ближайшее время.

Стоянов сел. Министр повторил, что он чрезвычайно обеспокоен этим известием и в то же время глубоко благодарен немецким друзьям за сотрудничество. Он поклонился в сторону доктора Делиуса.

– Прошу каждого члена высшего совета проверить в своем управлении, штабе и отделе все возможные каналы утечки военной информации, – сказал Михов. – Враги трона и государства должны быть обезврежены!

На этом заседание закончилось.

7

Генерал Никифор Никифоров узнал об аресте адвоката Александра Пеева в тот же вечер, шестнадцатого апреля.

Познакомились они сорок лет назад, в стенах юнкерского училища.

В роду Никифоровых незыблемыми были две традиции – приверженность военному делу и любовь к России. Дед Никифора получил образование в Киеве. Дяди – в артиллерийской академии в Петербурге. Старший, Константин, после освобождения страны русской армией от оттоманского ига стал первым военным министром Болгарии.

Никифоровы были не одиноки в своих глубоких симпатиях к России. Большинство болгар питало такие же чувства. В них находили выражение и братские узы славянства, и благодарность за освобождение родины от многовекового чужеземного рабства. Поэтому все события, происходившие в Петербурге или Москве, тотчас находили отклик в Софии. Так произошло в 1905 году, когда Российскую империю сотрясла первая революция. В среде болгарской интеллигенции, и особенно у молодежи, вспыхнул интерес к марксизму, к идеям социал-демократии. Даже в стенах царского военного училища образовался тайный социалистический кружок. В него вошли одиннадцать юнкеров, в их числе Никифор Никифоров, будущий начальник генерального штаба Лукаш и даже будущий военный министр Михов. Руководителем кружка стал Александр Пеев, образованный, начитанный юноша, страстно увлеченный революционными идеями.

Собираясь в укромных уголках после занятий по строевой подготовке или тактике, передавали по кругу нелегальные брошюры. Впервые узнали имена Маркса, Энгельса, Плеханова, а затем и Ленина... При осмотре личных вещей то у одного участника кружка, то у другого надзиратели обнаруживали запрещенные книги. Виновников сажали в карцер. Это будоражило их воображение, вызывало сладостное чувство подвижничества. Но постепенно «социалистический» пыл у большинства юнкеров пропал. Энергию молодости они переключили на служебное рвение, приверженность монархии и стремление к блестящей карьере.

Это же отчасти можно было сказать и о Никифорове. С революционными идеями преобразования общества он расстался, однако и не разделял верноподданнических чувств других своих однокашников, без раздумий принявших новый курс в политике царского двора. На болгарский престол сел отпрыск австро-венгерской династии Фердинанд – немец по национальности. Он всячески обострял отношения с Россией и крепил дружбу с Германией. Никифор Никифоров, как и многие другие, этого принять не мог.

В Софии состоялось торжественное открытие Народного театра. Присутствовал Фердинанд. Толпа молодежи освистала царя. Среди студентов был и Никифор. Ему грозил военный суд. Спас высокопоставленный дядя: ограничились двадцатью сутками гауптвахты и двойкой по поведению в табеле.

В один год и Никифоров, и Пеев получили первый офицерский чин подпоручика, недолго прослужили взводными командирами и опять же почти одновременно были уволены из армии: женились без разрешения начальства, а их жены не имели приданого. Последнее условие было обязательно для супруг офицеров болгарского царя. Жена Пеева, Елисавета, была студенткой факультета филологии Софийского университета, жена Никифора, Елена, – народной учительницей, обе из малообеспеченных семей. В царском указе об отчислении молодых офицеров в запас так и говорилось:

«За то, что вступили в брак с неподходящими девушками, без одобрения».

Это происшествие сблизило молодые семьи. Общность интересов проявилась и в том, что оба, Никифор и Александр, поступили на юридический факультет. Никифоров начал к тому же работать репортером в газете «Камбана» («Колокол») – левом издании антимонархического направления. А Пеев много времени отдавал социалистическим кружкам, изучению марксистской литературы.

Но вот в 1912 году началась Балканская война, и офицеров призвали из запаса. Оба оказались на одном участке фронта. Оба были награждены крестами за храбрость и повышены в чинах. За Балканской последовала первая мировая война. И снова – бои, чины, награды. Волей своих правителей, вопреки чувствам народа, Болгария в первой мировой войне выступила на стороне Германии против России. Война окончилась для страны поражением и позором.

После войны, оставив службу, Никифоров и Пеев завершили юридическое образование. Александр стал адвокатом и профессионалом-революционером. Никифоров же вернулся в армию и начал быстро продвигаться по служебной лестнице: военный прокурор в Софии, председатель военного суда в Русе, председатель высшего военно-кассационного суда... Он оказался талантливым юристом, энергичным и исполнительным. За два года до начала второй мировой войны был произведен в звание генерала и назначен начальником судебного отдела военного министерства, членом высшего военного совета. Восхождение его было неуклонным. Он забыл о юношеском вольнодумстве. Только глубоко в душе, под панцирем расшитого золотом, украшенного орденами мундира, все еще жило в нем чувство привязанности к России. И жила тревога за судьбу Болгарии, все больше подпадавшей под влияние гитлеровской Германии. Он понимал: его родина превращается в фашистское государство.

С семейством Пеевых Никифоровы дружбу поддерживали. Правда, она стала менее пылкой, скорее традиционной: нечастые визиты, малосодержательные разговоры за столом. Почему бы генералу и не поддерживать отношения с известным столичным адвокатом? Второй же стороной его жизни, если она и существовала, Никифоров предпочитал не интересоваться.

Но вот наступил 1941 год. В январе премьер Болгарии Филов нанес визит Гитлеру в Зальцбурге. При встрече фюрер потребовал, чтобы Болгария как можно скорей присоединилась к пакту держав оси – Германии, Италии и Японии. Ни для кого в военных и политических кругах не было секретом, что это нужно Гитлеру для завоевания Балкан. Филов согласился. Однако, опасаясь гнева болгарского народа, поставил условие: правительство царя Бориса подпишет пакт, если на болгарской границе будут сконцентрированы германские войска. Гитлеру именно это и было нужно. Фашистские дивизии начали срочно перебрасываться к рубежам Болгарии. В конце февраля Филов отправился на новую встречу с Гитлером в Вену и первого марта подписал протокол о присоединении Болгарии к пакту держав оси. На следующий же день немецко-фашистские войска вступили на землю Болгарии. Одновременно в стране начались повальные аресты коммунистов, разгон прогрессивных организаций. Началось строительство концлагерей по гитлеровскому образцу.

Третьего марта 1941 года Никифоровы нанесли визит Пеевым. Женщины увлеклись в гостиной обсуждением весенних мод, а их мужья уединились в кабинете. Закурили. Молчали. О безделицах говорить не хотелось. А о главном, о том, что тревожило... Давненько они не открывали друг другу душу.

Первым прервал молчание Александр. Он подошел к полке, снял томик в сафьяновом переплете, перелистал.

– Слушай:

 
Россия! Свято нам оно,
То имя, милое, родное.
Оно, во мраке огневое,
Для нас надеждою полно...
 

– Наша юность... – после паузы задумчиво проговорил Никифор. – Юнкерское училище – и ты, наш трибун... А теперь у нас уже виски белые...

– Зато не только романтические мечтания, но и возможность помочь родине, – прервал его Александр. – Мы давно не говорили с тобой откровенно. Скажи: как ты относишься к тому, что войска Гитлера в Софии? Ты хочешь, чтобы Болгария вместе с Германией начала войну против России? Ответь честно, Никифор. Или ничего не говори.

Генерал задумался. Потом сказал:

– Я отвечу, Сашо... Присоединение Болгарии к фашистской оси – преступление против нашего народа, против всего славянства. Война же против России приведет Болгарию к третьей национальной катастрофе – более страшной, чем две пережитые.

– Я был уверен, что ты ответишь именно так, – кивнул Пеев. – И я уверен, что ты понимаешь: именно планами нападения на Советский Союз продиктована политика Гитлера на Балканах. Фюрер готовит себе выгодный плацдарм.

– Пожалуй, так.

– А теперь самое главное. – Александр пристально посмотрел на друга. – Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы расстроить планы Гитлера и царя Бориса.

– Мы? Ты и я? Разве это в наших силах, Сашо?

– По крайней мере, мы можем держать Советский Союз в курсе всех военно-политических событий, которые происходят в Болгарии, сообщать о происках фашистской Германии. Это, Никифор, в наших с тобой силах!..

Генерал Никифоров без колебаний согласился помогать Пееву. Словно бы разом вырвалось на поверхность то, что долго и насильственно сдерживал в самом себе: ведь он видел и сознавал, что в Болгарии попирается национальная гордость, что царь и профашистское правительство душат свободу. Он лучше многих понимал: страна неотвратимо приближается к краху... Да, от решения, которое он принял, зависят его положение в обществе, карьера, благополучие семьи, сама его жизнь. Но что значит все это по сравнению с судьбой Родины? Он – солдат. Не царя, а своего отечества...

Знание обстановки, участие в заседаниях высшего военного совета, обширные связи среди генералитета и во дворце помогали ему быстро находить ответы на вопросы, которые интересовали Пеева. Как развивается болгаро-немецкое военное сотрудничество? Где дислоцированы германские войска в Болгарии и на всем Балканском полуострове? В каких направлениях они передвигаются? В чем суть переговоров правительства с Берлином? Каковы планы царя в связи с присоединением Болгарии к пакту агрессивных держав?

Пеев и Никифоров встречались, как и прежде, нечасто: за столиком сладкарницы на углу у Городского сада или во время прогулок по Софии. Иногда адвокат являлся в служебный кабинет генерала в судебном отделе: мол, пришел по делам своих подопечных. В наиболее срочных случаях они использовали для передачи сведений связных – своих жен и жену радиста Попова.

Вскоре Пеев сказал Никифорову, что Центр утвердил его членом группы. Отныне его псевдоним – Журин.

Тринадцатого июня 1941 года генерал Никифоров явился на доклад к министру. В приемной его остановил адъютант:

– Вам придется подождать. У министра германский посланник.

Наконец дверь кабинета распахнулась. Михов проводил Бекерле до машины. Вернулся, пригласил Никифорова. Его доклад слушал рассеянно. Лицо его было озабоченным. Прервал на полуслове:

– Все это малозначительно. Приближаются куда более важные события.

– Какие события? – стараясь не проявлять чрезмерного интереса, спросил Никифоров.

– Только что Бекерле сообщил мне решение фюрера: Германия начнет войну против России в конце этого месяца. – Министр встал из-за стола, нервно заходил по кабинету. – Все приготовления завершены. Нападение произойдет по всей линии сухопутной границы, а также с воздуха и с морей. – Он перевел дыхание и бодро добавил: – Фюрер убежден, что это будет блицкриг. Война завершится полной победой за три недели. – Замолчал. И вдруг спохватился: – Вы понимаете, что это сугубо секретная информация. Но я так взволнован, что не мог не поделиться с вами!

Никифоров не стал продолжать доклад. Собрав бумаги в папку, он поспешил к выходу.

В тот же вечер станция на улице Царя Самуила вышла в эфир по запасному, аварийному каналу связи. На этом канале операторы в Центре дежурили круглосуточно.

«Журин сообщает: по сведениям, полученным непосредственно от военного министра, Германия в конце месяца совершит нападение на Советский Союз. Все приготовления завершены. Нападение произойдет...»

8

28 апреля 1943 года, поздно вечером, уже после того как генерал Никифоров вернулся со службы, он был снова срочно вызван в министерство.

В голосе дежурного офицера, хотя и звучал он с обычной почтительностью, Никифорову почудилось что-то недоброе. Предчувствие? Возможно. Но не только... Он понял, что кольцо сомкнулось, уже тогда, когда услышал в зале заседаний высшего военного совета произнесенное Стояновым имя: «Журин». До того момента псевдоним Никифорова был известен в Софии только двоим – ему самому и Пееву. Отныне он стал известен и врагам. Генерал не заблуждался относительно возможностей германского абвера и гестапо, болгарской военной контрразведки.

От дома Никифорова до военного министерства было недалеко. Обычно генерал проделывал этот путь пешком. На этот раз он вызвал свою машину. Приказал шоферу сделать большой круг по городу и не гнать. Черный «мерседес» неторопливо плыл по вечерним улицам Софии, Они были неярко освещены, заполнены народом. В толпе много военных. Много немцев. То и дело попадаются на костылях: раненые из госпиталей, занявших большинство школьных зданий. За окнами ресторанов, за столиками – тоже военные. Немцы...

Никифоров любил свой город. Пусть его София не в пример другим европейским городам не претендует на призовое место «второго Парижа», пусть она кажется чужеземцам провинциальной – ему она дорога, для него она прекрасна. Башни минаретов в гаснущем небе, мерцающие купола собора Александра Невского, ленты розариев вдоль тротуаров... Розы на улицах Софии цветут с ранней весны и до первых заморозков. Их веселая пестрота и сладковатый аромат – примета города. Такая же, как громоздящаяся над Софией гора Витоша... Генерал приказал шоферу повернуть к университету, проехать мимо парка. Справа выступил памятник – бронзовый всадник. Да, как Витоша, как розы – примета Софии, запечатленная в памятниках, в названиях улиц, в самом сердце города, – благодарная любовь к русским «братушкам», принесшим болгарам освобождение...

В зеркальце, прикрепленном над лобовым стеклом кабины, Никифоров увидел отражение машины. С притушенными фарами она следовала за его «мерседесом». Машина двигалась в некотором отдалении, тоже не быстро, но неотступно. «Следят? Может быть... – с фатальным спокойствием подумал он. – У всякого дела есть свое начало, есть и конец. Грех сетовать на судьбу. Сам сделал выбор. Да и успел не так уж и мало за эти полных два года...»

Он стал припоминать, что именно успел, как бы подводя итог.

Генерал перенесся мыслями к событиям двухлетней давности. Он восстанавливал их в хронологической последовательности.

Сразу же после нападения Германии на Советский Союз Центр поставил перед разведгруппой в Софии задачу: выяснить, намерено ли болгарское правительство вступить в войну на стороне фашистской Германии. Как получить ответ на этот вопрос? Газеты были заполнены барабанным боем, восторженной трескотней во славу немецких «братьев» и их побед на Востоке. Что это: психологическая подготовка населения накануне решения? Военный министр побывал в ставке Гитлера. Вернувшись, с восторгом рассказал об успехах доблестных армий фюрера, о том, что завершение похода ожидается в ближайшие недели. Что это: настроения в генштабе и царском дворе? Возможно.

Но затем темпы наступления немцев на восточном фронте замедлились. В газетах поубавилось ликования. Начал угасать боевой пыл и в генеральских кругах. Однако Никифорову стало известно, что германский посланник настойчиво потребовал, чтобы Болгария послала войска в Россию. Итак, нужен ответ: вступит Болгария в войну или нет? Генерал внимательно слушал, что говорят на заседаниях высшего военного совета. Наводил разговор на эту тему, беседуя с начальником генерального штаба, с военным министром. Он пытался не только выведать, но и определенным образом повлиять на это решение. Намекал членам совета, сообщал в докладах Михову, что, по многочисленным сведениям, стекающимся в судебный отдел, в армии чрезвычайно широко распространены антигерманские настроения, большинство солдат и офицеров – против войны с Россией. И если будет принято опрометчивое решение, не избежать массового дезертирства, перехода частей на сторону русских, даже бунта в армии. Никифоров не преувеличивал. Действительно, болгарские коммунисты пользовались большим влиянием в армии, и лозунг партии «Ни одного солдата на восточный фронт!» получил в полках и дивизиях самое решительное одобрение.

Но все же царь Борис мог, не посчитавшись ни с чем, ввергнуть страну в войну. Никифоров наведался к давнему своему знакомому, советнику царя Любомиру Лулчеву. Это была мрачная личность – мистик, астролог, хиромант. Лулчев напоминал Никифорову Распутина.

Он имел на царя Бориса такое же влияние, как в свое время Распутин – на русского царя Николая II. Борис прислушивался к его словам больше, чем к советам министров и генералов. Как бы между прочим Никифоров постарался внушить Лулчеву свои опасения за состояние в армии, если царь сделает необдуманный шаг... И так далее и тому подобное.

Вскоре Никифоров узнал, что Борис решил подождать со вступлением в войну, по крайней мере до того момента, когда немцы захватят Москву. Что решающим образом повлияло на царя: советы хироманта или реальная оценка обстановки? Как бы там ни было, но на заседании высшего военного совета была подтверждена «воля» монарха: в настоящий момент Болгария к войне с Россией не готова.

В тот же день Емил Попов передал об этом решении в Центр.

Новое задание: выяснить, не собирается ли Германия, используя свои войска в Болгарии, совершить нападение на Турцию, чтобы затем нанести удар во фланг Красной Армии – по Закавказью.

Как получить ответ? Никифоров решил, что прежде всего нужно узнать, не сосредоточиваются ли немецкие дивизии на болгаро-турецкой границе. Во время очередного доклада министру он сказал, что уже давно пора проинспектировать военные гарнизоны Пловдива, Сливена, Деда-Агача, Харманли. На турецкой границе не очень спокойно, а в тех гарнизонах члены высшего совета давно не бывали.

– Вот и поезжай сам, – ответил Михов.

Больше недели «мерседес» Никифорова колесил вдоль границы. Ни на одном из участков генерал не обнаружил ни малейших признаков концентрации германских частей. И группа Пеева смогла с полной уверенностью сообщить в Центр, что Германия, по крайней мере осенью сорок первого года, на Турцию не нападет. Москва снова горячо поблагодарила болгарских патриотов за особо ценное сообщение.

Из Центра поступали новые и новые запросы. Но Никифор Никифоров был так хорошо информирован о взаимоотношениях Германии и Болгарии, что на любой вопрос мог дать быстрый и точный ответ. Если же в чем-то сомневался, выезжал на место, чтобы удостовериться собственными глазами. Так было, когда Центр заинтересовался сосредоточением германских войск на Черноморском побережье. Никифоров несколько раз посетил Бургас и Варну, ставшие немецкими военно-морскими базами. Объехал все побережье. Даже совершил прогулку на катере в компании гитлеровских офицеров. Возвратился в Софию лишь после того, как с закрытыми глазами мог восстановить схему расположения всех стратегических пунктов и дислокацию фашистских частей.

В октябре сорок первого началось гитлеровское генеральное наступление на Москву. Казалось, грохот яростного сражения докатывается до Софии. Все – и друзья Советской страны, и ее враги – волновались за исход этой битвы. Понимали: от этого зависит судьба каждого. Болгарский генералитет, дворцовые круги были охвачены ознобом: не просчитались ли, не вступив в войну, не окажется ли пирог поделенным без них? Или, наоборот, слава богу, что не ввязались в единоборство гигантов?.. С первых же дней, хотя в официальных сообщениях с восточного фронта об этом не говорилось, для информированных кругов стало ясно, что темпы фашистского наступления на Москву замедляются. Затем в берлинских газетах и пронемецкой печати в Софии появились сетования на «обширность российских пространств», «ужасающие дороги», «злобный фанатизм» этих «нецивилизованных» красных, дерущихся до последнего патрона, до последней капли крови. С середины октября гитлеровское командование начало перебрасывать через Болгарию на восточный фронт свои войска, ранее находившиеся в Греции. Это тоже было характерным симптомом. Никифоров внимательно следил за передислокацией немецких частей. Центр своевременно получал исчерпывающую информацию. Однажды после очередного радиосеанса Пеев сказал товарищу:

– В Москве очень высоко оценивают твою работу, Никифор. Просят узнать: не согласишься ли ты стать моим заместителем?

– Вряд ли это целесообразно, Сашо, – подумав, ответил Никифоров. – Я и без того делаю все, что могу.

– Но тогда ты сможешь делать больше. Сможешь распределять общие усилия, наших товарищей. Твой опыт военного и политика очень пригодится. Для нашего общего дела.

– Разве не только мы двое работаем? – удивился генерал.

– Вояки-одиночки? – усмехнулся Александр. – Нет. Будешь моим заместителем – узнаешь.

Никифоров несколько дней обдумывал предложение. Колебался. В конце концов согласился. И, только став заместителем командира разведгруппы, он смог представить себе все масштабы тайной деятельности этой организации. Он познакомился с радистом Емилом Поповым, о существовании которого раньше лишь догадывался. Узнал о роли, которую играл в группе двоюродный брат Александра Янко Пеев, видный ученый и дипломат, бывший послом Болгарии в Албании, Румынии, затем в Египте, собиравший ценнейшую военно-политическую информацию о происках стран оси на Среднем и Ближнем Востоке. Янко Пеев поддерживал личные связи с министром иностранных дел Поповым, с самим премьер-министром Филовым. Из бесед с ними он многое узнавал о военных планах не только царского правительства Болгарии, но и правительств Италии, Германии.

Теперь Никифоров хорошо знал, как много ценного сообщает скромный писарь штаба округа Иван Владков, сын бедного крестьянина. Сведения Владкова дополнял железнодорожный рабочий Тодор Василев. Из Германии регулярно поступали письма от Александра Георгиева. Этот банковский чиновник был направлен министерством финансов в рейх на стажировку. Находясь в самом логове фашистов, он добывал информацию о мобилизации населения в вермахт, о формировании новых частей и передвижении их на Восток, о расположении военных заводов, баз и складов. Кроме того, в группу Пеева входили Борис Белински, ассистент физико-математического факультета Софийского университета, радиотехники братья Джаковы, Иван и Борис, и другие патриоты. Все они объединились в общей борьбе против фашизма, за освобождение своей родины. И объединило их одно – убеждение, что иного пути нет. Они были готовы пожертвовать жизнью в этой борьбе. Как-то Александр сказал Никифорову, что группа за два года передала в Центр почти четыреста радиограмм.

На службе к генералу поступали все «дела», которые заводились в военных судах на патриотов-антифашистов, на коммунистов. Царь Борис приказал, чтобы были внесены изменения в статью 681-ю военно-судебного закона. Отныне все смертные приговоры должны были приводиться в исполнение немедленно, подсудимые лишались права обжаловать их. Царские чиновники поняли этот приказ как сигнал к усилению репрессий против антифашистов. Смертные приговоры следовали один за другим. Никифоров был в смятении. Выполняя задания разведгруппы, он группы, он делал все возможное, чтобы приблизить час краха фашизма. На службе же, как начальник судебного отдела военного министерства, он должен был следить за выполнением фашистских законов со всей неукоснительностью. Что же делать?

Никифоров явился на доклад к министру.

– Господин генерал, вот многочисленные факты, прошу внимательно ознакомиться. – Он старался, чтобы его голос звучал как можно официальнее и суше. – На основании этих фактов я считаю, что массовое исполнение смертных приговоров создаст брожение среди населения и в армии.

Михов перелистал документы. В справках, докладных и прочих бумагах говорилось о распространении в народе антинемецких настроений.

– Обо всем этом я и без тебя знаю. – Министр поднял на Никифорова холодные глаза. – Что же ты предлагаешь?

– Необходимо контролировать деятельность военных судов и все смертные приговоры посылать предварительно на проверку и утверждение в наше министерство.

– Пожалуй, – согласился Михов. – Они там на местах не знают общей картины и могут наломать дров. Контролировать суды будешь ты. Пусть председатели судов заранее докладывают мне лично, сколько смертных приговоров они намерены вынести по каждому процессу. Я сам буду определять их число.

Никифоров не рассчитывал на мягкосердечие Михова, этого жестокого и рьяного царского сатрапа, убежденного фашиста. Но он надеялся на другое: среди каждодневных забот и дел, захлестывавших министерство, Михову некогда будет заниматься еще и судами. Так оно и получилось. Михов вскоре перепоручил это ему. Теперь все доклады председателей военных судов поступали непосредственно в кабинет Никифорова. Он задерживал их как можно дольше, а потом на свой страх и риск сообщал в суды, что министр требует сократить число осужденных на смерть.

В Варне была раскрыта группа патриотов, боровшихся против фашизма. Военный суд округа приговорил всех к казни. Никифоров выехал в Варну. В беседе с глазу на глаз он заявил председателю суда, что министр не утвердит ни одного приговора. Жизнь всех патриотов была сохранена. В Софии арестовали членов Центрального Комитета Болгарской коммунистической партии. Председатель суда полковник Младенов доложил, что он намерен вынести смертные приговоры четырнадцати коммунистам. Без министра тут решить ничего было нельзя: Михов сам заинтересовался процессом над членами Центрального Комитета.

– Младенов чересчур усердствует, – сказал Никифоров министру. – Такая массовая казнь лишь усилит ярость в народе.

– Хорошо. Сокращу список наполовину.

Семь членов ЦК спасены. Но остальные... Надо выиграть время, оттянуть исполнение приговора. Никифоров спрятал «дела» в сейф. На настойчивые звонки Младенова отвечал, что министр еще не принял окончательного решения. На что он рассчитывал?..

Об этой его деятельности не знали ни в Центре, ни даже Александр Пеев. Конечно, Никифоров рисковал. Но он не мог иначе...

И вот теперь его срочно вызвали в министерство. Зачем? Потребовать отчета, почему до сих пор не вынесены приговоры? Пришли новые «дела»? Или?..

«Мерседес» остановился у подъезда министерства. Шофер распахнул дверцу. Солдат у входа взял «на караул». Адъютант в вестибюле подхватил плащ.

В коридорах в этот поздний час было пусто и тихо. Только охрана и дежурные офицеры.

Никифоров неторопливо, чувствуя одышку, поднялся на второй этаж. Вот и кабинет Михова. Он открыл дверь. В кабинете – министр, генерал Стоянов и полковник Недев.

– Заждались, – мрачно проговорил Михов, поднимаясь из-за стола и сверля генерала холодными глазами.

А Кочо Стоянов артистическим жестом вскинул руку.

– Разрешите представить, господа! – Он показал на Никифорова. – Товарищ Журин!..