Текст книги "О том, что сильнее нас"

Автор книги: Владимир Мальцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

– Да, Володь. Я долго думала про то, что ты насчёт гипноза сказал. Так и не поняла, что, на чём и почему я забываю. Зато вот знаешь, где и гипноз, и всё остальное на полную катушку?

– Где?

– Помнишь вторую Лену? Я её долго-долго не видела. А сегодня вдруг решила к ней съездить. Вот она – точно как будто под гипнозом. Вся другая, вся не такая. Совершенно неадекватная. Как будто во сне разговаривает. И знаешь – у меня сложилось впечатление, что это связано с Сашей, сыном твоего друга Георга.

– Тоже наркотики?

– Нет.

Георгу я позвонил немедленно, спросил прямо. Про наркотики – знает. Но ничего не может сделать. Про вторую Лену – нет, не знает. Спросил, если так вопрос встанет, Ленка может ему позвонить? Долго мялся, но потом согласился.

Вообще всё становилось всё более и более странно. Перетрясал в памяти тот разговор у меня дома. Раз, десять, двадцать… Крепло ощущение, что с психикой – совсем беда. Чуть ли не полностью отсутствует малейшее критическое восприятие действительности. Не усомнилась ни в одном моём слове. Не видит, и ведь правда не видит, ничего из ряда вон выходящего в абсолютно нечеловеческих вещах. Пожалуй, про маму в качестве убежища для отстоя она права… Без критического восприятия нельзя ей на нейтральную территорию, пропадёт она там. Придётся и вправду к маме, какой бы гадиной та не была. И – к психиатру. Обязательно.

А ещё – ну очень странно выглядели попытки Ленки быть честной. Три-четыре темы были на предмет правды довольно прочно блокированы, ещё несколько тем пробивались с большим трудом. Ленка действительно старалась не врать, действительно старалась быть честной. Но – господи боже мой, чего это ей подчас стоило. Например, на реплике о Мише, что да, мол, это именно такой человек, как ты думаешь, – её минуты три корёжило и ломало. Физически корёжило и ломало. Гримасы, как будто у неё в горле кость застряла. Реальная кость. Физически застряла, без аллегорий. Она её проталкивала всеми методами. Изо всех сил. Это было видно по мимике лица… По моторике шеи… По резко расширяющимся, как от сильной боли, глазам… И только протолкнув, проглотив – сказала. Жутковатое зрелище. То же самое возникало ещё на нескольких вопросах. А на самых тяжёлых, как, например, когда я её припирал к стенке про роль её матушки, – так и не смогла правду сказать. Пыталась. Опять её крутило и корёжило, опять была «кость в горле», опять были усилия… Но в некоторый момент вдруг успокаивалась – и произносила… ложь. Я не стал тогда ловить её на лжи, немного её было, этой лжи, да и усилия сказать правду – титанические, кстати, усилия – были налицо и на лице. Зря, наверное. Хотя, с другой стороны, попробуй я быть жёстче и дай понять, что каждую ложь увидел, наверное, развернулась бы и ушла, оставив непонятным и непонятым очень многое.

* * *

Назавтра – опять позвонил Ленке. Сказал про разговор с Георгом, про то, что там – тоже наркотики присутствуют. Тему не поддержала. Спросил, уверена ли, что гувернанткой хочет, тупиковая же работа-то? Сказала, что на неполную загрузку. Что это – первое, что пришло в голову. Но и другие варианты также рассматриваются. Найти легко. Опять спросил, если её там держит только поиск работы – то, может, помогу? Нет, поиск не держит, она может и потом найти, пять учеников есть, на первое время хватит. Про психиатра? Да, понимает. Нужно. Как только, так сразу. Слушай, может быть, Миша тебя не отпускает потому, что боится того, как родственникам объяснять будет? Может быть, самим им объяснить? Нет, не те отношения, он им вообще ничего теперь не объясняет. А если соберёшься, а Миша опять тебя уболтает до жалости? Нет, всё сказано, и на этот раз уйду так. Объяснений – не будет.

Чем ближе к вечеру – тем контрастнее прорисовывался центральный вопрос. Если держит не поиск работы – то ПОЧЕМУ ОНА ДО СИХ ПОР ТАМ? Вопрос не находил ответа. Он становился всё острее и острее. И параллельно начало крепнуть впечатление, что в последнем телефонном разговоре – опять была фальшь.

В прошлый раз ситуацию как-то пробило жёсткое письмо. Надо опять. Иначе – снова всё развалится. Рано утром написал письмо, кинув параллельно сэмээску, чтобы почту прочитала.

* * *

Извини, что письменно...

Но, по моему представлению, оно категорически не телефонное, а откладывать – не хочу. Не восприми за ультиматум, условий я никаких не ставлю. Так, ряд вопросов, на которые ты ответь сама себе. Но вопросов важных и срочных.

В среду я поверил, что ты действительно всерьёз попробовала во всём разобраться, что в тебе проснулось достаточное количество воли, чтобы выдраться, что, если тебе чего-то не хватит, ты обратишься за помощью. В четверг при созвоне у меня даже возникло ощущение, что решение ты уже приняла, но исполнение откладываешь, дабы решить ряд проблем (непонимание схемы объяснения, необходимость сначала найти новую работу, дабы матушку подкармливать, и так далее). Оно малопонятно, малоприятно, но свои резоны имеет.

Вчерашний же разговор – оказался иным. Я его неоднократно и дословно прокрутил в памяти, прежде чем написать это. Во-первых, в нём уже не чувствовалось той уверенности и той решимости. Во-вторых, то, как ты его прервала, начав объяснять, почему прерываешь, но повесила трубку, даже не закончив фразу, – означает, что он начал открывать дверь, а ты слишком сильно не хотела, чтобы ему стал известен даже сам факт звонка. Настолько сильно, что даже не успела проститься. Знаешь ли, это опять пахнет двойной игрой. А ведь договаривались, что не будет этого. Если не прав – с радостью извинюсь.

В-третьих. Основное. Идею, что все объяснения уже даны, прочие причины сняты и единственное, что тебя там держит – жалость, я таки не воспринимаю. Либо в этом опять есть фальшь и недомолвки, либо – а почему ты до сих пор там?

Извини, опять буду жёстким. Одна из первых отправных точек для чего угодно в мире совместима с моим пониманием этики – это такая вот вводная, что ЗАКОНЧЕННЫЕ ПОДОНКИ ДОСТОЙНЫ ЖАЛОСТИ В ТОМ И ТОЛЬКО В ТОМ СЛУЧАЕ, ЕСЛИ ОНИ ПУХНУТ С ГОЛОДУ. И что максимальный размер проявления этой жалости – тарелка супа и булка хлеба одноразово. Извини, я всё же не Христос. Жалость к человеку, сначала соблазнившему тебя ПОДЛОСТЬЮ И ТАЙНО ПОДЛИВАЕМЫМИ НАРКОТИКАМИ, а потом повторно захватившему тебя ПОДЛОСТЬЮ, ТРУСОСТЬЮ, ЛОЖЬЮ И ЧУЖОЙ СИЛОЙ, испоганившему немалый кусок твоей жизни и моей жизни, испоганившему вещи и места, которые я показывал ТЕБЕ, а ты отдала их ЕМУ НА ОСКВЕРНЕНИЕ, сломавшему тебе психику, – это полное отсутствие самоуважения, а заодно и личная пощёчина мне. В угоду этой ошибке природы – ты неоднократно и меня и себя по-крупному предавала. Я видел за этим дополнительные внешние причины, служащие тебе частичным оправданием, и – прощал. Но уже год назад их, судя по твоим словам, уже не было, как нет и сейчас. Год назад хотя бы существовал некий элемент внезапности, на это тоже что-то можно было списать. Сейчас же – ты полгода готовилась. И тем не менее – висишь в выборе. Выбираешь между жалостью и совестью. Если верить твоим собственным словам – освободившись от всех дополнительных влияющих соображений.

Опять извини, но если этот выбор требует более одной минуты, то это опять игры с совестью, которых я не понимаю и никогда не пойму. В общем, чувствую, что на подходе очередное предательство, а сидеть спокойно в ожидании не хочу. Надоело как бы. В этих терминах и категориях душеспасительных бесед больше не будет. Либо имеет место быть лживый выблядок, ни единому слову которого веры нет и никогда не будет, и любой спектакль, им устроенный, воспринимается именно как спектакль, исполняемый из соображений выгоды и только выгоды, – и который раз и навсегда перемещается на помойку, где ему и место. Либо – это таки твой любимый муж. Середины здесь нет. А с женщинами, любимые мужья которых – настолько рафинированная мразь, вести душещипательные и душеспасительные беседы как бы бессмысленно и как бы незачем. Вне зависимости от. Знаешь, я и в выборе друзей всегда руководствуюсь примерно этим принципом как одним из ведущих. Людям, даже хорошим и приятным, но водящим компанию с дерьмом, – в мою компанию ходу нет. На то и старинная русская пословица – скажи мне, кто твой друг, а я скажу тебе, кто ты.

Теперь следующая мысль, преследующая меня после этого разговора. Уже насчёт Пинеги. Сложилось устойчивое предчувствие, что ты собираешься со срывом тянуть до поездки, скорее всего – собираешься использовать поездку как непосредственный инструмент, он же предлог, срыва. Опять же если не прав, то извинюсь. Но если я вдруг прав, то этого не будет. Эта поездка особая. Использовать её для достижения мелких целей – никак нельзя.

Последняя мысль, непосредственно с этим разговором не особо связанная. По сумме всего. Кажется, ты не совсем правильно поняла ещё одну вводную. Решения должна принимать ты. Это верно. Исполнять их должна тоже ты. Это тоже верно. Но если я в этом участвую – то не в том режиме, как ты, кажется, полагаешь. Схема, при которой я долго сотрясаю воздух или колочу по кнопкам, а затем ты, вся такая самая умная и всезнающая, ещё месяцами и годами думаешь да перетасовываешь, а потом ставишь меня о принятом и даже исполненном решении в известность, не проходит. Это много раз было, и ничего, кроме очередного дерьма, из этого не выходило. Предвижу и сейчас, что получится, если допустить ту маловероятную возможность, что та программа, которую ты мне изложила, увенчается успехом. Примерно так. Вот ты, предположим, высказываешь ему ещё одну порцию претензий, мало отличающуюся от прежде высказывавшихся порций, собираешь манатки и перемещаешься к матери. Далее – он начинает тебя ежедневно караулить у подъезда, ныть и устраивать спектакли. Ты к нему возвращаешься, потом опять уходишь, опять возвращаешься... И так пятнадцать раз подряд. Параллельно – твоя матушка со всей присущей ей энергией в свою очередь начинает устраивать твою (а точнее, свою собственную) судьбу. Используя то же самое нытье, ту же самую ложь, ту же самую подлость, такие же спектакли. Впрочем – поэффективнее, так как в её арсенале есть ещё и виртуозная симуляция и хорошее умение спекулировать на святых чувствах. Дальнейшее проэкстраполируй сама. Как ты думаешь, мне очень хочется за всем этим наблюдать, периодически похлопывая тебя по головке и приговаривая – ай, маладца, опять сбежала, продолжай в том же духе? Ай, слушай матушку, она только о твоём будущем думает? У меня своих проблем нет? У меня своих нервов нет? Нафиг мне оно такое?

А схема взаимодействия, которую я имел и имею в виду, несколько другая. Решения обсуждаются совместно. Принимаются в итоге тобой. Пока всё в точности так же. Но – немедленно. Это первая поправка. Параллельно с решением – прорабатываются дополнительные действия, гарантирующие его необратимость. Это вторая поправка. Исполняется решение также немедленно. Это третья поправка. Так как немедленное исполнение многих решений имеет свои сложности – в исполнении принимается разумно необходимая помощь. Типа четвёртая поправка. Обсуждаются возможные дурные последствия и предпринимаются меры для их обхода. Не хочу я жечь нервы и силы заведомо впустую. Есть, конечно, ситуации, когда я что-то делаю, не зная твердо, что именно я делаю и что из этого выйдет, но это ситуации разовые, а не годами тянущиеся. Я не играю в игры, когда я твёрдо и точно знаю, что вижу полное решение, а кто-то из этого решения выдёргивает, не посоветовавшись со мной, кусочек, приспосабливает его к делу совершенно неправильным образом, а потом начинает сокрушаться, что опять, мол, нифига не получилось. Всё же я уважаю свой и чужой труд. Либо применяется моё решение целиком, либо чьё-то также целиком.

Такие вот вопросы. Понимаю – жёсткие. Понимаю – неприятные. Понимаю – некомфортные. Но необходимые.

Ответь на них сама себе, пожалуйста. А дальше увидим. Возможно, я через несколько дней позвоню и спрошу, есть ли смысл продолжать контакты. Но возможно, что и не позвоню, буду твоего звонка ждать. Надеюсь, впрочем, что ты всяко сама раньше позвонишь.

* * *

Через полчаса – бипкает мобильник. Сэмээска о том, чтобы читал ответ…

Володя, остановись! Письмо прочитала быстро и весьма поверхностно. Хватило начала, чтобы засесть срочно строчить ответ. Ты наделал кучу неправильных выводов. Прошу далее верить мне! И не делать неправильные выводы там, где они совсем ни к чему. По порядку, хоть и мелочь, но всё-таки: вчера разговор был прерван только потому, что у меня элементарно подох телефон, ты должен был слышать звуки его разрядки, по крайней мере мне они были слышны, но я не думала, что он совсем разрядится. Я была не дома, зарядиться было до вечера негде. Никакой двойной игры нет!!!! Решение моё окончательно и принято давно, исполнение я не собираюсь дотягивать ни до Пинеги, ни до Нового года и пр. Объяснений моему мужу я на этот раз решила не давать, потому как всё время на этом срубаюсь и остаюсь. Объяснений не будет. На этой неделе я решила, что меня здесь не держит ничего. С работой разберусь – проблема эта не так велика, как кажется. ЕДИНСТВЕННАЯ причина задержки здесь на сегодняшний день весьма банальна и проста: я жду отчима с машиной, который может меня со всем барахлом, нотами и крысой перевезти отсюда. Так как намерений уходить с одной «дамской сумочкой» у меня нет. Как только он сможет это сделать, я отсюда уеду. Так как решение принято – сколько его ждать, не имеет значения, ничего не изменится, поэтому просто спокойно жду момента, хотя думаю, что на неделе что-то получится. Обращаться к тебе с этим вопросом я не стала, незачем. Надеюсь, понятно объяснила, и ты не будешь искать здесь каких-то скрытых причин. Нету их, не ищи. Дальше, ни о каких возвращениях сюда речи в дальнейшем быть не может! Поверь ты мне, блин!!!!!!!!! Понимаю, что после всего случившегося это очень трудно, но… Много чего ещё надо прояснить, но это при личной встрече. Я ж тебе сказала, что врать тебе не собираюсь, смысла тогда в общении с тобой нет. Прошу, не трать нервы там, где не надо, я не хочу, чтобы Ника меня ненавидела, привет ей от меня.

* * *

Предчувствие плохого росло. Очевидно было, что никакому отчиму Ленка не звонила. Максимум – матушке. А та, вестимо, наобещала за него, а сама помаленьку динамит, надеется, что Ленку опять уболтают остаться. Сволочь.

Позвонил Ленке. В метро ехала. Про отчима уже на попятный. Он уже вообще не может, нашла вот три варианта друзей с машинами, кто-нибудь из них да отвезёт. В крайнем случае – и такси можно взять, поместится.

– А если через час машину подогнать?

– Нет, сегодня никак, гости из Питера со вчерашнего дома сидят, только поздно в ночь уедут. Завтра.

– А опять уболтает? Мы же не знаем, как он это делает? Опять наркоты подольёт?

– Нет. Уже всё. Вчера уже сказала, что ухожу. Он сказал – хорошо, уходи.

– И не попробовал остановить?

– У него не было возможности, при гостях был разговор.

Связь прервалась. Поезд в туннель въехал. Чорт побери. Ведь опять беда будет. И ведь фиг что сделаешь. Опять упёрлась как последняя дура, опять суёт голову в петлю… Ну почему, зачем, какого – лучшие женщины так часто похожи на противоестественный гибрид страуса с адмиралом Нельсоном? В смысле чуть что – суют голову в песок, а вытащив её оттуда, приставляют подзорную трубу к выбитому глазу, поднимают на мачте флаг «ясно вижу» и, врубив самый полный, несутся в случайном направлении…

* * *

День завтрашний. Звонок по телефону.

– Володь, ты дома?

– Дома.

– Можно я прямо сейчас приеду?

– Конечно.

– Только разговор будет неприятный.

– Приезжай, увидим.

* * *

В квартиру – её опять приходится заводить и помогать раздеваться. Опять жутковатое напряжение всех мышц. И – мой бог, что с глазами! Глаза – горят. Нет, не сверкают. Горят постоянно и ровно. Совсем незнакомым мне огнём. Страшным огнём.

Провожу на кухню, наливаю чай.

– Тебя сразу убивать или погодить?

– Чашку чаю выпей сперва, а там я отгадать попробую. Выпила? Наливай вторую… Итак. Ты вдруг опять обнаружила, что беременна? Тебя или твою мать шантажируют? Он опять тебя уболтал, и ты опять сдалась?

– Так. Во-первых, сразу предупрежу, что фиг вы меня отсюда выгоните. Пока всё не объясню. Не первое. Почти третье.

– М-да?

– Пойми. То, что было в письмах и разговорах, было правдой. До вчерашнего вечера. А вчера Миша стал другим человеком. Он теперь никогда не будет лжецом, никогда не будет трусом, никогда не будет подлецом. Я поняла, что не только я в дерьме. Он – тоже в дерьме. И я должна его оттуда вытащить.

– Он тебя наркотой накачал?

– Нет. Я последние дни ничего не ем, только чай пью. Завариваю сама.

– Ты что, не понимаешь, что он при гостях не стал ничего делать, ждал, пока уедут, а потом – сделал что-то с тобой?

– Нет, не понимаю. Он теперь другой человек, он в дерьме, я должна его вытащить.

– Ты не знаешь, что в таком возрасте подонок не может стать нормальным человеком? Не понимаешь, что это – в точности такой же спектакль, как и во все предыдущие разы?

– Нет, это не спектакль.

– Ты правда не понимаешь, что ни в каком он не в дерьме, что это всё постановка?

– Я знаю, что он там. Он уже полтора месяца как там.

– Постой, полтора месяца назад вы с ним как раз нормально уехали в Адыгею отдыхать и на раскопки, а когда вернулись – и было это две недели назад – он радостно заваливал весь Интернет своими «репортажами», последний за день до твоего прошлого визита сюда? Когда у него хоть что-то не так, он этого не делает…

– Я лучше тебя знаю. У него всё плохо. У него ничего не получается, он со всеми поссорился, раз он решил стать другим – его надо жалеть и ему помогать.

– Что за чорт!

– Пойми! Да поверь ты мне! Блин! Я должна! Ты не понимаешь, что я! Сейчас! Ставлю! На! Себе! Крест!

Любая тема – немедленно возвращается сюда же. Одни и те же ответы – по первому кругу, по второму, по третьему… Ленка уже орёт. Я тоже. Ника ушла в комнату. Фонтаны слёз, мольбы, чтобы я понял, чтобы я поверил… По пятому кругу то же самое…

Пожалуй, всё. Пора прекращать. Не выдержу иначе. Вышел из кухни, обнаружил, что забыл там сигареты, попросил Нику принести. Оделся. И – ушёл. Прогуляться. Если честно – в тайной надежде, что Ника за это время Ленку выгонит. Или та уйдёт сама.

* * *

Фигушки. Когда я через час вернулся – они сидели уже в комнате. Залитая слезами Ленка молотила кулаками по полу и орала во весь голос. Ника, воплощённое спокойствие, по эн плюс первому разу пыталась хоть что-то понять, хоть что-то сделать.

– Лен, ты его любишь?

– Нет!

– У тебя с ним есть общие интересы, общие цели в жизни?

– Нет!

– И ты с ним жить дальше собираешься? Зачем?

– Я должна его из дерьма вытащить!

– Лен, это даже не смешно. Он – сам себя наказал, подлецы должны нести наказание.

– Подлецы – тоже люди! Им тоже надо помогать!

– И ты – ради этого с ним живёшь и жить будешь?

– Да!

– Но ты же его не любишь?

– Если справится – может быть, когда-нибудь и смогу полюбить!

– И детей ему рожать будешь?

– Нет, я хорошо предохраняюсь…

– А когда он опять врать начнёт?

– Он! Этого! Не! Сделает! Он! Знает! Что! Разрушит! Этим! Всю! Мою жизнь! Он меня любит! Любит! Любит!

– Ну а если?

– Я буду изучать под микроскопом каждое его слово. Одна маленькая ложь – и я уйду в ту же секунду.

– Лен, а у тебя самой-то – какая цель в жизни?

– У меня! Сейчас! Одна! Цель! В жизни! Отучить! Мишу! Лгать! И! Подличать!

Ленка, оказывается, вообще не заметила моего ухода. Продолжала разговаривать с Никой как будто со мной. Только уже когда переместились в комнату, да и то сильно не сразу, она заметила, что меня и здесь нет. Спросила Нику, та сказала, что я ушёл. Ноль реакции.

* * *

Наверное, самым жутким зрелищем – была та валяющаяся на полу туристическая сидушка пенковая. Ленкина. Забытая здесь три года назад. В течение разговора Ленка ТРИЖДЫ зацеплялась за неё взглядом, и каждый раз, покрутив её перед глазами, произносила ДОСЛОВНО одну и ту же фразу: «Странно. Похоже, что моявещь. У меня была такая же. И цвет такой же. И швы – как будто я сама шила…»

На третий раз Ника не выдержала – принесла Ленкины болотные сапоги и рюкзак.

– Лен, заберёшь?

– А что это?

– Твои сапоги и рюкзак.

– Зачем? У меня есть…

– Затем, что они носят названия «Ленкины сапоги» и «Ленкин рюкзак». И никак больше не называются и не будут называться. А если к тебе нет уважения, этих названий в доме звучать не должно. Значит – уноси!

Молчание.

Пора было включаться мне. Успел немного обдумать. Логика не катит, мягкость не катит, придётся бить.

– Лена, значит, так. Я тебя поздравляю. Ты – хорошая ученица у хорошего учителя. Ты великолепно научилась лгать и подличать.

– Я не лгу и не лгала!

– Вот монитор. Вот моё письмо. Вот твоё письмо. Найди, где я оказался неправ. Найди, где ты написала хоть слово правды.

– Ещё вчера утром всё это было правдой.

– Правды «вчера» и правды «сегодня» – нет. Все твои слова, с первого до последнего, – ложь.

– Нет! Верь мне!

– Чорта с два. Ни единому слову больше верить не собираюсь.

– Ну! Поверь! Ты! Мне! Я! Пришла! К тебе! Как! К Богу!

– Врёшь.

– Нет! Я, наконец, поняла, зачем я пришла в прошлый раз. Я многократно пыталась смыться, не получалось. И я подумала, что если я дам слово тебе – это меня заставит.

– Дала. Нарушила. Опять предала и продала. Что дальше?

– Я не предавала!

– Разве? В каждой ведь мелочи… То письмо январское – ты много раз перечитывала?

– Да!

– Там было чёрным по белому написано, что сюда – только за ВЕЩЕСТВЕННОЙ помощью, но ни в коем случае не за моральной. Было?

– Наверное. Не обратила внимания.

– А было. То есть, ты сюда обманом попала, получается. Для того чтобы опять всех продать и предать.

– Я никогда тебя не предавала – и уж тем более не продавала!

– Лен, тысячу раз было.

– Да поверь ты мне! Ты для меня Бог, ты должен понять! Я всю ночь не спала, думала. Вот и придумала – приду, объясню, ты всё поймёшь. А потом я приведу Мишу, и вы станете друзьями!

Пипец, приехали. Не могу. Антракт. Не прошибается ничем и никак. Ленка в тотальной истерике, орёт опять, кулаками по полу молотит…

Ника пытается ей объяснить про комплекс вины… Про то, что если любишь – предавать нельзя… Про то, как она по всей стране ездила, искала себе мужчину, нашла меня и теперь фиг кому отдаст, так вот именно это, мол, и есть любовь. Про то, что в те места, которые наши с Ленкой, я её не повёз, как ни упрашивала, а то, что Ленка своего повезла, – уже предательство и продажа…

– Володь, ну что мне делать???

– Лен, повторяю. Вот телефон. Три звонка. Первый – матери, которой ты на этот раз объясняешь ВСЁ. Второй – отчиму. Он тоже обязан знать всё. В данный момент, после того что он сотворил, он, как говорят блатные, за пидара канает. Хочешь, чтобы его опять за человека считали – дай возможность исправить. Нет? Почему нет? Ты его пидаром сделала, ничего не объяснив, – тебе и исправлять… Третий звонок – Мише. Объясняешь, что он подонок и что ты не возвращаешься. Паспорт с собой? Остальное – беру на себя.

– Нет!

– Хорошо, буду звонить сам. Давай телефон отчима.

– Я его не знаю!

– Но ты же с ним договаривалась?

– Да, в этом я соврала. Но только в этом.

– Не беда, у мамы спросишь.

– Нет!!!

– Хорошо, спрошу сам.

– Нет!!!!!!! Не надо звонить!!!!!

Хлопает глазами, орёт, визжит, слёзы в три ручья, опять кулаками по полу молотит… Ничего не понимает и ничего не хочет понять. Полный и абсолютный переклин. Хорошо, прибавим…

– Лен, я ведь всё равно позвоню. Не сейчас, так потом.

– Не надо!!! Ну что мне делать?

– Так я ж сказал – вот трубка… Три звонка.

– Нет, я этого не сделаю!

– Как хочешь. Только если я это сделаю сам и потом – оно же хуже будет…

– Ты мне угрожаешь?

– Неа. Просто рассказываю, что я сделаю в любом случае и каковы будут последствия… Лен, последний раз: Миша – твой любимый муж?

– Нет у меня любимого мужа! И не будет!

– Извини, но тогда всё то, что ты делаешь, всё то, как он тебя с потрохами покупает на свои спектакли, да ещё и в придачу покупает всё то, что, по твоему утверждению, для тебя свято, – разве не обычная проституция?

– Володь! Считай! Меня! Кем! Угодно! Сволочью! Стервой! Лгуньей! Проституткой! Единственное прошу – не считай меня наркоманкой!

Опять пипец, опять приехали… Где там Ника-то? Ой, а она подружку, оказывается, вызвала, на кухне тусуются. Помощи теперь ждать неоткуда. Лечь на диван, закрыть глаза, перестать реагировать. Это – всё. Это – нельзя понять. Это – нельзя принять. Надо просто остаться в живых.

Минут через десять Ленка встаёт.

– Ну, я пошла?

– Прощай.

Одевается, уходит…

* * *

Иду на кухню. Меня шатает. Тут ещё и Ольга…

– Привет, Володь. А мне тут Ника сказала, что там Ленка была. Знаешь – три года вы с Никой, но три года, как ни зайду, каждый раз не могу отделаться от ощущения, что Ленка тоже здесь. А вот теперь – и живьём увидала. Из-за угла, правда.

– Уже не здесь, Оль. Уже конец. Всему конец.

* * *

Приятная дама Ольга. Очень мягкая, очень умная. Потрепались минут десять – и стали расплавленные мозги обратно кристаллизоваться. И вот здесь – как удар молнии. На этот раз я наконец понял всё. Кажется.

Правы были, стопроцентно правы были и отец, и Георг, и те психиатры… То, что мы видели сегодня, – много раз читано в книгах. Просто для того, чтобы вспомнить те книги, успокоиться надо было хотя бы чуть-чуть.

Маниакальный психоз. Бред сверхценной идеи. Крайняя степень острого приступа тяжёлой шизофрении… К сожалению, на этот раз ошибки быть не может. Все провалы в памяти – отсюда же… Все эти смены лексики, смены акцентировки и тембровки голоса – отсюда же… Вот такие, братцы, пироги с котятами. Больно. Очень больно.

Получается, что эта тварь Миша – сначала наркотиками, а теперь они уже не нужны, теперь слова достаточно – научился сознательно вызывать у Ленки подобные приступы? Бог ты мой, есть ли пределы подлости человеческой? Ведь это же… до такого и гитлеровские «врачи-экспериментаторы» в концлагерях не додумались!

И ведь на чём, сволочь, играет-то? У Ленки очень мощные материнские инстинкты… Как она тогда ребёнка хотела! Но двух подряд скинула, не смогла… Ведь эта мразь – провоцирует выброс нерастраченного материнского инстинкта на себя! Бьёт на жалость – а оно как чортик из табакерки и выскакивает. И все мозги набекрень.

А оно – прогрессирует. Со страшной скоростью прогрессирует. Ещё полгода-год-полтора – и может рухнуть Лена в психушку навечно. Если немедленно не выдрать её оттуда и не начать серьёзнейшие усилия по стабилизации состояния. А выдрать помимо её желания – никак. Законы на стороне этого мерзавца. Ни один психиатр не начнёт ни лечить, ни обследовать без согласия пациента или ближайших родственников. Ну или суда. А для суда – нужны куда как более веские основания, чем то, что у нас в руках… Тьфу, гадство какое!

* * *

Идиот! Ленка-то – до дому добралась? С ней же что угодно сейчас произойти может!

Мобильник – не отвечает. На сэмээски – нет реакции. Кто бы позвонил, проверил? Ага, Наталью попросить…

Ф-фух. Ленку к телефону позвали, ответила почти нормальным, хоть и очень усталым голосом. Отбой тревоги.

* * *

Так. Что можно сделать? Первое. Ленкина матушка. Сволочь такая. Без неё – никак. Ленку только к ней можно, так что нужна активнейшая матушкина помощь. Сама она наворотит чорт те чего. Только совместные усилия. Придётся налаживать диалог. Даже с подобной гадиной. Где телефон? Трубку, паскуда, не берёт –наверное, с тех пор ещё телефон в чёрном списке её определителя… С мобилки? Тоже не берёт. С Никиной мобилки? Ну, откуда же такие падлы берутся? Её собственная дочь на грани психушки, а ей собственные нервы, здоровые как стальные тросы, дороже… Ладно, отложим.

– Пап, вопрос тяжёлый можно?

– Можно.

– Пап, ты был прав, с Ленкой – совсем беда. То-то вот и то-то…

– Сочувствую. Но ты же понимаешь, что ничего сделать нельзя?

– Понимаю. Но если Ленка опять появится… У тебя есть выход на очень хороших психиатров… Можно надеяться?

– Если сама согласится – то любой из самых лучших в стране. Время доступа – два часа. Но если её согласия нет – не примет.

– Спасибо, договорились.

После лечения как такового – самое трудное. Ленке – придётся рожать. От кого угодно. Подобрать по генетике такого, чтобы вероятность дальнейшей передачи шизы по наследству была минимальной. С ребёнком стабилизируется. До конца не вылечится, но и ухудшение будет маловероятно. Перестанет клинить на этом инстинкте. Если не родит – бесконечные повторы неизбежны, а очень скоро психушка типа интернат. Из которой не выходят. А знает ли матушка, каких денег сейчас стоит держать человека в дурке? Там ведь – рынок, там койки в цене, там от армии за деньги отмазывают.

Теперь – с самой Ленкой. Письмо. Звонок, чтобы прочитала. Утром, конечно. Если трубку не возьмёт – сэмээской.

* * *

Лена, прочти, пожалуйста. Это очень важно.

Кое в чем я был неправ, подробности не здесь.

Ты исключительно правильно сделала, приехав в тот раз, чтобы показать, чем он тебя опять удержал. Дала возможность увидеть некоторые особенности твоей психики, которых я раньше не предполагал. Понял – не сразу, а лишь на следующий день. Теперь я уже абсолютно точно и в самых мелких деталях знаю:

– что с тобой происходило и происходит;

– в чём я был прав, а в чём нет;

– чем он тебя всякий раз удерживает – кстати, в разные периоды это было разное;

– как тебя вытащить;

– чем для тебя чревато, если тебя не вытащить;

– что с тобой нужно делать после вытаскивания обязательно – что делать можно, а что нельзя;

– чем объясняются те твои провалы в памяти;

– чем объясняется то, что ты всякий раз сдаёшься;

– как преодолеть последнее;

– как жить дальше;

– и так далее.

Не веришь мне – спроси у Ники, она тоже увидела и поняла. В чём-то даже больше, чем я. И она тебе друг.

Главное:

Как ни странно, твоей вины нет. За жестокие слова извиняюсь, но назад их как бы не беру. То есть, они были не по делу в том твоём состоянии, в котором ты приезжала. Ты их как бы и не слышала. А в другом – их как бы и не потребовалось бы. Впрочем, не уверен, что ты хорошо помнишь то, что именно тут говорилось.

Сейчас – просто помни, что мосты не сожжены. Дверь для тебя остаётся открытой. Она тебе понадобится. И, так как теперь я понимаю всё, объяснений не потребуется.

Более подробно напишу через какое-то время. Сейчас всё равно вряд ли читать будешь. Увидишь необходимость раньше – звони, приезжай, пиши. Если я буду в это время в Питере – приезжай к Нике.

Пожалуйста, дай знать, что это прочитано. Просто пустым письмом ответь хотя бы. Мне это важно.