Текст книги "Право на месть (Страх - 2)"

Автор книги: Владимир Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

– Нет, здесь вы ошибаетесь. Причина их убийств совершенно иная.

– И какая же, позвольте полюбопытствовать?

– Они невольно стали обладателями информации, грозящей вашим оппонентам большими неприятностями.

– И что же это за информация?

– Я, Петр Осипович, сказал вам и так слишком много.

– Да-да, я понимаю. Извините... Так вот, я, Сергей Иванович, хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Я вовсе не герой, и давно бы бросил все к чертовой матери и сбежал куда глаза глядят. Но предавать и бросать Петра Эдуардовича, особенно в столь трудное для него время, считаю в высшей степени непорядочно. Вот потому-то терплю и, как могу, борюсь.

Проводив Самохвалова, я остался один на один со своими мрачными мыслями. Как же муторно на душе! Так муторно, что хоть волком вой. Ага. А Самохвалов оказался совсем не тем, кем представлялся мне до допроса. Ему не позавидуешь. Точно. Но до чего же мы дожили, господа, если правые цели приходится вершить черными методами. И главное – иначе нельзя, иначе ты ничего не добьешься. Ситуация, блин! Нарошно не придумаешь. Но это облегчает Сосновскому и всей его камарильи задачу борьбы с инакомыслящими. Ведь Самохвалова уже сейчас можно заковывать в наручники и сажать. Формально в его действиях, если очень постараться, можно найти целый букет преступлений от злоупотребления служебным положением до хищений. Собственно этим продажная власть уже пользуется, переодически натравливая послушную Генеральную прокуратуру на инакомыслящих и особенно строптивых. Формально это называется "борьбой с коррупцией", а фактически является натуральным издевательством. Уж кому, как не мне, это знать. Потому-то я оттуда и слинял.

Душно! Подошел к окну, распахнул створки. В лицо пахнул сухой, прокаленный воздух с примесью выхлопных газом, запахами асфальта, жженной резины, машинного масла, гари и ещё чего-то столь же неприятного. У бани напротив окруженные толпой зевак дрались два подвыпивших мужика. Разборки на местном уровне. Везде одно и то же. Начиная с этих мужиков и кончая высшими эшелонами власти – сплошные разборки. Никак не живется людям мирно. Чем все это кончится? То, что ничем хорошим – у меня нет и тени сомнения. Как сказал бы наш общий друг Дима Беркутом – "кругом сплошной атас". Как он там? Жив ли? От этой мысли стало совсем невмоготу. Разве мог кто из нас лет десять-двенадцать назад подумать, что наступит время, когда будут похищать сотрудников милиции? Что называется – дожили, довыступались?!

Выпить что ли? Надо хоть как-то погасить эту ноющую боль в груди. Правду говорят, что, порой, физическую боль гораздо легче перенести, чем душевную. Точно. А вот у господ сосновских, лебедевых, чубайсов никогда, ничего не болит, так как болеть нечему. Ага.

Подошел к сефу, открыл, но на положенном месте не обнаружил знакомой бутылки. Вспомнил, что остатки коньяка выпил с Андрюшей Говоровым. Почему он до сих пор не позвонил? Может что случилось? Тревога за парня всю душу изъела. Может быть нужно было послать Истомина – он более опытный? Нет, я поступил правильно. Говоров уже там был, У него остались связи. Но от осознания этого не легче.

Что же делать? Бежать за бутылкой? Даже не на ком выместить дурное натроение. И этот придурок Иванов как назло куда-то запропостился.

"Но, но, полегче на поворотах! – тут же возникает он. – Плохое настроение – ещё не повод оскоблять приличных людей".

"Это ты-то приличный?!"

"Да уж тебе не чета. Слушаю твой скулеж и, честно признаюсь, – стыдно становится. Не мужик, а так, недорозумение какое-то, хуже худой бабы. Не узнаю я тебя, никак не узнаю. Что случилось, Сережа? Где твой былой оптимизм, не раз тебя спасавший? Где он?".

"Как же, будешь тут оптимистом, – ворчу. – Ты что, сам не видишь, что вокруг делается?"

"А что делается?! – делано удивляется Иванов. – "Все по плану идет, все по плану. По какому-то черному плану". Все развивается по законам криминальной революции, о которой столько лет мечтали наши доморощенные дерьмократы. Будто раньше было легче."

"Раньше они не наглели до такой степени".

"Наглели. Еще как наглели. Ты просто забыл. Прошлое всегда вспоминается лучше, чем оно было на самом деле. Мог ты, к примеру, прищучить какого-нибудь обкомовского или даже райкомовского работника? Дохлый номер!"

"Это точно", – соглашаюсь.

"Это была своего рода каста неприкасаемых".

"Насколько я помню, "каста неприкасаемых" – это низшая каста в Индии".

"А я о какой? Прежде все дерьмо, как и положено, всплывало наверх. А кто стал идейными вдохновителями и руководителями новой революции? Они же. Они и сейчас все при деле. Только если раньше они прикрывали свою гнилую суть большевистскими лозунгами, то теперь – демократическими. Вот и все. Но их суть-то осталась прежней".

"Пожалуй ты прав, – вновь соглашаюсь. – Что же делать?"

"Ну, блин, ты даешь! Борьться, дорогой. Бо-роть-ся! Иной альтернативы у нас с тобой нет".

"А не попахивает ли это донкихотством?"

"Нет, не попахивает. У нас с тобой не воображаемые враги в виде ветряных мельниц, а конкретные в виде конкретных преступников. И наша с тобой задача посадить их на скамью подсудимых".

"Ха! Не будь до такой степени навным. Кто тебе даст посадить того же Сосновского? Мы с тобой уже однажды пробовали это сделать. Что из этого получилось – не тебе рассказывать".

"Не получилось раз, не получится сейчас, все равно когда-нибудь получится. Век сосновских не бесконечен. В конечном итоге его ждет Высший суд".

"С тобой, приятель, не соскучишься. Это точно! А кто меня убеждал прошлый раз, что ничего там нет и быть не может?"

"Я переменил свои взгляды. Имею право".

"Право имеешь – не спорю. Только частая смена взглядов – это уже клиника. Факт,"

"А впадать в панику и мотать сопли на кулак – это не клиника? Нет, прав Говоров, прав. Недаром Создатель посылает нам новые испытания. Недаром. По-моему, он к нам неровно дышит. Сколько выпало бед и несчастий России в одном только двадцатом веке. Иным хватило бы на тысячу лет. Мы прошли испытание революцией, гражданской войной, двумя разрушительными мировыми войнам, теперь на наши бедные головы обрушилась новая беда криминальная революция".

"Как же так, – любит, а посылает беды? Где же логика? Что же это за любовь такая?"

"А мне кажется, все нормально. Кого больше любишь, с того больше и спрашиваешь. Все будет путем. А потому, Сережа, вдохни в свою угрюмую сущность побольше оптимизма, все будет нормально. Впереди нас ждет великое будущее. Оно уже на подходе, Я это шкурой чувствую".

"Скажешь тоже, – рассмеялся я. – У тебя и шкуры-то нет".

"В данном случае, я пользуюсь твоей, – подмигнул Иванов. – Ну, дружище, будь здоров и не кашляй!"

"Буду", – едва успел я пообещать, как Иванов исчез.

А что, путевый разговор у нас получился, душевный. Улеглась щемящая боль в груди, посветлело в голове. Бум бороться. Бум. Как сказал этот зануда – иной альтернативы у нас нет. "Уж если взялся за гуж, то не говори, что не дюж". Ага.

Меня обуяла жажда деятельности. Я сел за стол. Итак, что необходимо сделать в первую очередь? В первую очередь необходимо связаться с Дроновым и выяснить все о майоре Карпинском. Интуиция мне подсказывает, что этот майор может многое нам поведать о полковнике ФСБ Петрове и его подручных.

Глава девятая: Дронов. Страшное известие.

О похищении Димы Беркутова мне сообщил по телефону Колесов. От услышанного я едва удержался на ногах. Было такое ощущение, будто меня шандаракнули чем-то тяжелым по голове и она напрочь перестала соображать. Лишь в ушах шумело, да в висках пульсировала тупая боль.

– А ты ничего не путаешь? – спросил я с робкой надеждой на то, что Колесов участвует в очередном розыгрыше моего лучшего друга, которые тот так любит.

– Нет, не путаю, – сердито ответил Сергей.

– Когда это случилось?

– Позавчера вечером.

– Так какого же ты до сих пор молчал?! – заорал я так, будто именно Колесов был во всем виновен. – Почему сразу не сообщил?!

– А почему ты на меня орешь как припадочный? – обиженно проговорил он.

– Извини, погорячился.

– Погорячился он, видите ли, – проворчал Сергей. – Тебе нервы лечить надо. Как тебя с такими нервами только держат на такой ответственной работе.

– А почему ты считаешь, что его похитили? – спросил я, пропуская мимо ушей его слова.

– Его в тот вечер видел в салоне самолета старший патрульного наряда милиции в компании трех типов.

– Он что, был в бессознательном состоянии?

– Нет. Он предствился и потребовал арестовать этих троих, как преступников.

– В таком случае почему же его не освободили? – недоуменно спросил я.

– А потому, что эти трое назвались твоими коллегами. Один из них предъявил удостоверение на имя подполковника ФСБ Петрова, сказал, что они задержали особо-опасного преступника, которого разыскивает Интепол и даже предъявил на Диму подложный паспорт.

– Да-а! Они основательно подготовились к похищению. Кто же за всем этим стоит?

– Спроси что-нибудь полегче. Этим вопросом я и так "все могзи разбил на части, все извилины заплел". Думаю, что без этого черта безрогого Сосновского здесь не обошлось. Помнишь, летом прошлого года Дима заставил его на себя вкалывать. Вот теперь олигарх и мстит ему за это.

– Если это так, то Диме не позавидуешь.

– Точно, – тяжело вздохнул Колесов.

– Что думаете предпринять?

– Пока трудно сказать. Я лично хочу напроситься на комангдировку в Москву. Пока, Валентин. Меня тут к шефу вызывают.

– До свидания, Сережа!

– До свидания! – Я положил трубку и обнаружил в левой руке жалкий обломок авторучки. Это я её во время разговора с Колесовым искромсал о столешницу. Но почему, почему это случилось именно с Димой? Такой парень! Впрочем, ему всегда везло на разного рода истории. Два года назад я сам попал в аховую ситуацию. И если бы ни Дима Беркутов, то давно бы уже взирал на происходящее на Земле откуда-нибудь сверху. Что же делать? Как ему помочь? Если он попал в лабы Сосновского, то шанс вырваться из них целым и невредимым минимальный, я бы даже сказал – ничтожный. Неужели к этому причастно ФСБ? Пополковник Петров. Может быть шеф что о нем знает?

Генерал разговаривал с кем-то по телефону.

– Разрешите, товарищ генерал, – тихо проговорил я.

Он, не отрывая трубки от уха, рукой указал мне не кресло за приставным столом. Я прошел, сел.

– Да-да, я понял суть вашей просьбы. Записал. Постараюсь помочь. Позвоните мне денька через два. Договорились?... Вот и хорошо. До свидания! – Шеф положил трубку, долго и несколько удивленно меня рассматривал, спросил: – А что это у тебя с лицом?

– А что у меня с лицом?

– Оно у тебя какое-то опрокинутое. Случилось что?

– У меня с другом беда.

– Кто такой?

– Подполковник милиции Дмитрий Беркутов. Вы должны его помнить. Мы вместе по делу Кудрявцева работали.

– Ну как же, как же, отлично помню. Кондовый мужик, весельчак. И что же с ним?

– Его похитили,

– Шутишь?! – не поверил шеф.

– Разве такими вещами шутят, товарищ генерал.

– Дожили! – в сердцах проговорил он. – Черт знает что творится! И кто же его?

– В аэропорту Толмачево наряду милиции похитившие Беркутова представились сотрудниками ФСБ из Москвы. Один даже предъявил удостоверение на имя подполковника Петрова. Вам эта фамилия ничего не говорит?

– Нет, ничего. Решительным образом – ничего, – категорически проговорил генерал. Но после небольшой паузы, что-то вспомнив, воскликнул: – Впрочем, вру. Было такое дело. Прошлой осенью, где-то к конце октября начале ноября мне позвонил наш куратор генерал-лейтенант Крамаренко Дмитрий Васильевич и сказал, что к нам со спецзаданием вылетает подполковник Петров. Если он обратиться за помощью к нам, то оказать ему всяческое содействие.

– Этот Петров с кем-нибудь из наших работников контактировал?

– Нет. Он даже не объявился. Но разговор с Крамаренко в отношении подполковника Петрова был, это точно. Слушай, неужели в этом замешаны наши органы?

– Не знаю, – пожал я плечами. – Но подозреваю, что они замешаны куда как в более серьезных вещах.

– Да-а! – протянул генерал, качая головой. – Пора, наверное, на пенсию, чтобы не видеть и не слышать весь этот дурдом.

– А в этом году Петров не объявлялся в нашем городе?

– Шут его знает, – пожал плечами генерал, – может быть и объявлялся. Но только мне об этом ничего не известно.

На следующий день Колесов сообщил, что решен вопрос о его командировке в Москву. Я откровенно ему позавидывал. Попробовал отпроситься у генерала поехать вместе с Сергеем, но тот не разрешил. А ещё через день Колесов вместе с Говоровым и Шиловым отбыли в Москву.

Сегодня в конце дня зазвонил телефон.

– Привет, Юрий Валентинович! – узнал я по голосу Иванова.

– Зравствуйте, Сергей Иванович!

– Как жизнь молодая?

– Спасибо! Ничего хорошего,

– Что так?

– А то вы не знаете, что Диму Беркутова?

– Да, здесь ты прав. Но ничего, мужик он удачливый, будем надеяться, что и на этот раз выберется. У тебя как со временем?

– А в чем дело?

– Сможешь сейчас ко мне подъехать? Есть серьезный разговор.

– Смогу.

– В таком случае, не прощаюсь. Жду.

Сергей Иванович выглядел энергичным, подтянутым, помолодевшим. Светло-коричневый костюм в едва заметную темную полоску очень ему шел. Женитьба на Светлане Козициной пошла ему явно на пользу, вернула, можно сказать, вторую молодость. Он вышел из-за стола, подошел, крепко пожал мне руку,

– Выглядишь молодцом, Юрий Валентинович! Никогда прежде не видел тебя в форме. Она тебе очень идет.

– Форма всем идет.

– Э-э, не скажи, на ином она сидит, как на корове – седло, а на тебе как влитая. Будто специально для тебя создавалась.

– Скажите тоже.

– Присаживася, есть разговор. – Когда я сел в кресло, Иванов продолжил: – Скажи, у вас в управлении работает майор Карпинский?

– Да. Карпинский Всеволод Илларионович.

– Кто он такой? Оперативник?

– Нет. Выполняет контрольные функции – курирует часть наших органов на местах. А что он натворил?

– Вот для этого я тебя собственно и пригласил.

– Но я его плохо знаю, чтобы что-то сказать о нем конкретно. А почему он вас заинтересовал?

И Иванов рассказал о визите Карпинского к директору Электродного завода.

– Я хочу, чтобы ты выяснил – получал ли он от кого из руководства вашего управления задание о посещении завода или действовал по чьей-то иной указке, – сказал Иванов в заключении.

– Это будет довольно трудно выяснить.

– Если было бы легко, то я бы к тебе не обращался, – весело подмигнул мне Сергей Иванович. – Понимаешь, с этим Карпинским я связываю надежды выйти на подполковника ФСБ из Москвы Петрова и как следует того прищучить. Кстати, тебе эта фамилия ничего не говорит?

– Мне о нем уже говорил Колесов. – И я рассказал содержание своего разговора с генералом.

– В конце октября – начале ноября, говоришь? – заинтересованно переспросил Иванов.

– Да.

– Как раз в это время были убиты журналист из Владивостока Вахрушев и работник Электродного завода Устинов. Уверен, без Петрова здесь не обошлось.

– За что же их убили?

– Лучше тебе этого не знать, будешь спокойнее спать.

– Извините. Я думал, что вы мне доверяете, – обиделся я.

– Зря, Юрий Валентинович, обижаешься. Я ведь вполне серьезно. Меня до сих пор, как обо всем вспомню. колотит. Но если ты непременно хочешь знать, изволь. К журналисту Вахрушеву каким-то образом попала видеокассета с записью беседы двух олигархов Сосновского и Лебедева. Так вот, там они рисовали сценарий будущего России. Но самое главное – часть того, что они там нарисовали уже произошло. Это и взрывы домов, и нападение на Дагестан, и приход к власти нового президента, и все остальное. Каково?

– Правда что ли?! – спросил я, буквально ошарашенный услышанным.

– Теперь представляешь, в какое дело нам угораздило вляпаться? Из-за этой кассеты уже наворочены горы трупов. Но я отчего-то уверен, что это не последние жертвы.

– Неужели же ими все контролируется?

– Похоже, что не только контролируется, но и все события развиываются по их сценарию.

– Что же делать?

– Бороться, – ответил Иванов, как мне показалось, слишком беспечно.

Шутит он или как? Ведь он не настолько наивен, чтобы не понимать – кто мы, и кто – они, какие силы за ними стоят? Поведение Сергея Ивановича вызвало глухое раздражение.

– Ну-ну, бодался теленок с дубом, – хмуро проговорил я, не глядя на Иванова.

– А ты что предлагаешь? Капитулировать? – спросил он насмешливо.

– Я ничего не предлагаю. В данной ситуации трудно предложить что-либо конструктивное.

– В твоем голосе слышаться панические нотки. Это ты зря. – Иванов встал, вышел из-за стола подошел ко мне сзади, положил руки на плечи, наклонился и очень доверительно сказал: – Не дрейфь, Юра. "Не так страшен черт, как его малюют". Временный успех господ сосновских, лебедевых, чубайсов и всей их камарильи ещё ничего не значит. Невозможно бесконечно обманывать людей. В конце-концов это для них очень плохо кончится. Многие уже сейчас начинают кое-что понимать. Время работает на нас. И потом, расклад сил явно не на их стороне. За нами с тобой вся Россия, а за ними лишь кучка продажных политиков.

Часть вторая: Сибирский десант.

Глава первая: Монаршие заботы.

Президент проснулся от завывания ветра. Посмотрел на часы. Всего пять. Попробовал было вновь уснуть, но ничего не получилось. За окном неистовствовала стихия. Что-то в последнее время явно разбалансировалось в природе. Да и не только в природе. Как там у Блока? "Ветер, ветер на всем Божьем свете". Вот именно. Прежде он любил поэзию. Прежде он много чего любил. Но свалившаяся на его плечи огромная ответственность убила все прежние чувства. Сейчас он только притворялся что любит поэзию, музыку, спорт, Родину. Внутри него, как говорят в народе, "будто Мамай прошел". Осталось лишь постоянное чувство страха, что все вот-вот кончится и он из короля в одночасье превратится в заурядную пешку. Думал ли он тогда, соглашаясь с предложением этого мерзкого сатира, что попадет в подобное двусмысленное, можно сказать, патовое положение? Увы. Он надеялся со временем изменить ситуацию в свою пользу. Но очень скоро надежды эти растаяли как дым. Формально в его руках сосредоточена огромная власть. Фактически же он ничего не может, даже назначить министра без согласия этого ублюдка. Любой его самостоятельный шаг может оказаться последним в его политической карьере. Это он понял после того, как Сосновский "любезно" предоставил ему копию видеокассеты с записью их беседы. Нетрудно предположить, что произойдет, если эта кассета будет прокручена по телевидению или попадет в Интернет. Из уважаемого и любимого народом президента он разом превратиться в кровавого палача, в последнее всеми презираемое ничтожество. Вряд ли кто когда простит ему взрывы домов и нападение на Дагестан. Такое не прощается. Олигарху что, тот лишь предложил. Принимал же решение он, он один. Он один за все и ответит.

От этой мысли президенту стало совсем нехорошо, разболелась голова, давило грудь. Неужто сердце? Не должно. Он всегда гордился отменным здоровьем. Впрочем, за последние два года столько всего произошло, что и железное здоровье даст трещину. Может быть выпить коньяку? Говорят, что он способствует расширению сосудов.

Президент встал, накинул халат, прошел в кабинет, достал из бара бутылку коньяка, налил рюмку, выпил. Сел в глубокое кресло. Вроде действительно полегчало. Утихла боль в груди, а из затылка ушла в виски и уже не была такой сильной. Терпимо. Итак, почему он всегда осторожный и сверхпредусмотрительный согласился с предложением олигарха? Завораживающее, почти гипнотическое действие произвело на него сладкое слово "Президент". Слишком велико было искушение, чтобы противиться ему. Сосновский все очень точно рассчитал. Униженные и оскорбленные первой военной кампанией в Чечне, люди давно ждали прихода героя, который бы отомстил за поруганную честь и достоинство. Великий народ, справившийся с фашисткой Германией, вдруг спасовал перед какой-то крохотной республикой, подписав с ней позорный, по существу капитуляционный мир. Такое не забывается. Это сидело занозой в сердце каждого руского. Взрывы домов и нападение на Дагестан должны были лишь усилить возмущение, довести его до критической отметки, до точки кипения. Каждый политик, объявивший "бескомпромиссную" борьбу с бандитами до победного конца, автоматически становился национальным героем. Он, всегда предпочитавший эмоциональным порывам аналитический ум и логику мышления, очень даже хорошо это понял. Но именно эмоции его и подвели. Это был реальный и может быть единственный шанс стать первым человеком в стране, сменить старого маразматика, от которого уже давным-давно все устали. Искушение было настолько велико, что он напрочь забыл с кем имеет дело. Олигарх был не тем человеком, чтобы не позаботиться о гарантиях. Встреча происходила в его загородном доме – дворце графа Воронцова, арендовавшимся Сосновским за смехотворную плату, а потому имел полную возможность достойно к ней подготовиться. Этот отъявленный прохвост, шулер и авантюрист сам раздавал карты, обеспечив себе сплошные козыри. Олигарх просто не мог поступить иначе. Подлость и коварство были его средой обитания. Именно благодаря им он стал самым богатым и могущественным человеком в государстве.

Президент почувствовал, что боль в груди возвращается. Это его серьезно обеспокоило. Налицо были все признаки ишемии. Только этого ему сейчас не хватало. Надо срочно показаться врачу, снять кардиограмму и все такое. Так вот почему его предшественник из здорового и бравого мужика за десять лет превратился в полную развалину, физического урода. Непросто находиться у руля власти, очень непросто. Особенно сейчас. Он встал, выпил ещё рюмку коньяка, вернулся в кресло. Попытался думать о приятном. Никак не получалось. Мысли вновь и вновь возвращались к наболевшему. В который раз он задавал себе вопрос: почему не отказался от предложения? Ведь смог же это сделать бывший премьер. Пусть это стоило тому премьерства. Зато ему сейчас не сняться по ночам "кровавые мальчики" и не мучит больная совесть, от которой не укрыться ни за какими стенами, ни за какими должностями. Кто же знал, что "шапка Мономаха" окажется такой тяжелой, такой непомерно тяжелой. Под её тяжестью клонится голова и прогибаются борцовские плечи. И почему политика стала таким грязным делом? И на "диком Севере", и на "цивилизованном Западе", везде одно и то же – откровенная беспардонная ложь, клевета, подкуп, грязные предвыборные технологии. Куда катится мир? Что станет с ним лет через десять-двадцать? Все будто с ума посходили бегут сломя голову, совершенно не видя, что происходит вокруг, заботясь лишь об одном – скорее добежать и застолбить свое место под солнцем. Какая-то гонка с гандикапом по замкнутому кругу. Так не может долго продолжаться. Не должно. Критическая масса отрицательной энергии столь велика, что вот-вот она взорвет мир. Это и будет обещанный Библией Армагедон. И поделом. Так как смотреть на все это и стыдно, и противно, тем более, в этом участвовать. А ведь в юности он мечтал "Отчизне посвятить души прекрасные порывы". И вот от этих порывов остались лишь жалкие ошметья. Вместо этого внутри пустота да холодный и липкий страх – вдруг все откроется. От этого не только сердце заболит. От этого можно сойти с ума.

Вчера утром Сосновский позвонил ему по телефону засекреченной связи и сказал, чтобы он срочно уехал из Москвы.

– Но я так не могу. У меня назначены встречи, – попробовал он возразить.

– А это не мои того... заботы, ага... Что б завтра... Из Москвы завтра, – не терпящим возражений тоном проговорил олигарх.

Президент едва сдержался, чтобы не взорваться, не накричать. Как же он ненавидел этого черта лысого, карикатуру на человека, который и говорить-то как следует не научился, а обрел такую власть.

– И куда же мне ехать? – холодно спросил он.

– А это сам того... У тебя много этих... Как их? Резиденций этих... Ты ж у нас первый... Где хочешь, ага.

– Что же случилось?

– Потом, ага... Узнаешь потом... Скоро.

Сосновский рассмеялся. Смех его походил скорее на козлинное блеяние. У президента даже скулы свело от омерзения к этому сатиру.

– Хорошо, – сказал он и положил трубку.

Через полчаса, когда он немного отошел от этого разговора и успокоился, сообщил главе администрации, что отбывает на краткосрочный отдых в Сочи вместе с супругой и попросил подготовить самолет к одиннадцати часам следующего дня.

И вот сегодня он летит в незапланированный отпуск. Какой же он после этого президент, когда даже собственным временем распорядиться не может? Впрочем, в таком же незавидном положении находятся все главы государств. Они лишь проводят в жизнь замыслы своих истинных хозяев – руководителей могущественных промышленных и финансовых корпораций, тайных политических пирамид и обществ. Именно они правят балом. Все правильно – кто платит, тот и заказывает музыку. Все верно. Мир уже давно живет по их сценарию. Сами же они предпочитают оставаться в тени. Президенты, парламенты, правительства, игра в демократию, свобода личности и прочее, и прочее нужны им для того, чтобы скрыть истинные цели. "Все по плану идет, все по плану, по какому-то страшному плану", – вспомнились президенту строчки из стихотворения поэта Кузнецова. И этим планом России уготована очень незавидная роль. Ему ли это не знать, когда сам участвует в дальнейшем разграблении страны. Можно ли изменить ситуацию и вырваться из капкана олигарха? Он давно об этом думал. С того самого момента, когда приступил к осуществлению замысла Сосновского, отрезав тем самым все пути к отступлению. О физическом устранении этого подонка не может быть и речи. Если бы это было возможно, то он бы давно и с удовольствием это сделал. Но в том-то и дело, что это невозможно. Как-то в разговоре тот предупредил, что его смерть независимо от причины станет началом конца и самого президента, так как будет предана огласке и сама видеокассета и все прочее. Поэтому он более чем кто бы то ни был, может быть больше самого Сосновского заинтересован, чтобы с тем ничего не случилось. Нет, действовать нужно совсем иначе. Необходимо раздобыть на олигарха такой материал, публикация которого сделает того политическим трупом. Но делать это нужно крайне осторожно, чтобы Сосновский, не дай Бог, ничего не заподозрил. Ситуация осложнялась тем, что у того везде были свои люди: и в правительстве, начиная с самого премьера, и в ФСБ, и в других структурах. Первые шаги в этом направлении уже сделаны. В окружении олигарха директором ФСБ внедрены свои люди. Через них получена информация, что вся система безопасности Сосновского ищет видеокассету с записью беседы их хозяина с олигархом Лебедевым. Сам Сосновский очень обеспокоен этим обстоятельством. По всему огласка содержания того разговора крайне тому нежелательна. Президент дал задание директору ФСБ во чтобы то ни стало раздобыть эту кассету. Вполне возможно, обладай он сейчас ею, то смог бы позволить себе спать спокойно.

Президент посмотрел на часы. Семь. Надо попытаться уснуть, а то он совсем расклеится. Он встал и медленно побрел в спальню.

Ровно в одиннадцать президент вместе с супругой вылетел в Сочи. И уже в самолете узнал, что в столице на станции метро взорвана бомба, пострадало много людей. Он сразу понял чьих рук это дело. Олигарх придумал очередную гнусность. Управы на него нет. Но зная повадки Сосновского, президент понял, что это лишь первый акт страшного сценария и стал готовиться к худшему.

Глава вторая: Беркутов. Проверка.

Ну, блин, воще! Не жизнь, а сплошной атас! Похоже на то, что отгулял свое в жизни весельчак и балагур, немного пижон, много баламут, но по большому счету совсем даже неплохой мужик Дима Беркутов. "И родные не узнают где могила моя", Светочка, любовь моя, святая женщина, прости за то, что не оправдал твоих надежд, что доставил тебе столько огорчений и тревог. Таким уж, видно, "горбатым" уродился. Я, как в том анекдоте, всегда во что-нибудь вляпаюсь – то в партию, то в дерьмо. А сейчас угодил в такую навозную кучу, что самостоятельно выбраться из неё нет никакой возможности. Определенно. Я ж не навозный жук, чтобы дерьмом питаться. Это сосновские и варданяны чувствуют себя в нем, как рыба – в воде. Прости меня, моя любимая! Прости и прощай! Жаль, что все так быстро кончилось. Но здесь кому как повезет. Мне не повезло. Бывает. И вообще, невезучесть – моя визитная карточка. Тартаю я её на себе по жизни, будто родимое пятно, и нет никакой возможности от неё избавиться. Козел отпущения, одним словом. Такая, видно, у меня судьба. Но ничего, моя родная, если верить Андрюше Говорову (а я ему верю), то мы обязательно там встретимся. Я лягу у их ворот будто строжевой пес и буду тебя ждать. Так что, если разобраться, не все так кисло складывается. Ведь впереди у нас с тобой вечнось.

Короче, как вы уже наверное поняли, я окончательно довыступался. Соглашаясь на "сотрудничество" я хотел убить сразу двух зайцев – и самому уцелеть, и постороить ба-альшую фигуру из трех пальцев гребанному олигарху и всей его кодле. Дурачина я, простофиля! Здесь такие тертые жучки работают, что их на мякине не проведешь. Они все заранее расчитывают. Однако все по порядку.

После того как подписал тот договор о сотрудничестве я был вновь доставлен на базу отдыха боевиков. Мастодонт Саша продолжал находиться при мне, как овчарка Мухтар при Юрии Никулине. Из этого сделал вывод, что в моей искренности здесь очень и очень сомневаются, а дядя Алик – в первую очередь. Кроме того, я прекрасно помнил двусмысленную ухмылку отставного генерала при нашем расставании, и понял что старый хрен уже давно вынашивает в своей сообразиловке очередную подлянку для меня. Я долго размышлял, что это может быть, пока не отбросил это неблагородное занятие. Что будет, то будет. Зачем гадать на кофейной гуще да ещё тратить на это умственную энергию, тем более, что в последнее время я и так ощущал в ней явный дефицит.

Три дня я откровенно бездельничал, отсыпался, ел на халяву за двоих, пил пиво да пытался вывести из себя мастодонта Сашу. Дохлый номер. Все мои приколы отскакивали от него словно семечки. Пока смысл сказанного доходил по длинной шее до его сознания, слова теряли всякую актуальность. Наконец, я оставил и это глупое занятие.

На третий день я лежал на кровати и предавался сладким мечтам. Они уносили меня меня в мою далекую родную Сибирь, где рядом была самая замечательная в мире женщина – моя жена, и дочурки. На "Мутанте" (Как он там без меня бедолага? Совсем, наверное, затосковал.) мы поехали в Горную Шорию, куда я столько раз обещал свозить Светлану, но так и не собрался. Там стояла такая тишина, какой не было со времени сотворения мира, нарушаемая лишь мерным журчанием горной речки по каменистому дну да веселым потрескиванием костра. Нас со всех сторон обступали величественные горы. А небо было голубым и праздничным, как мамина крепдешиновая кофта из моего детства, которую она надевала лишь по исключительным торжественным случаям. Мы ели наваристую уху из хариуса, пили со Светланой горькую водочку и пели: "Хазбулат молодой, бедна сакля твоя..." Хорошо!