Текст книги "Право на месть (Страх - 2)"

Автор книги: Владимир Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

– Но я никого... ничего, извините.

– Это потому, что она в шестом измерении, а ты дальше четвертого ничего не видишь.

– Как это?... Шутите, ага?

– Ты ж ученый, а задаешь подобные дурацкие вопросы.

– А я этот... Узкий этот... Специалист этот...

– Впрочем, какой ты ученый. Так – недоразумение. Купил себе ученые звания.

– А нельзя ли того?... Прогнать эту... смерть, ага?

– Она мне не подчиняется. А если бы и подчинялась, то не стал бы этого делать, потому как ты, Витя, упырь и последняя сволочь. И чем люди быстрее от тебя избавятся, тем будет лучше. Вон, Лукреция твоя стучит. Встречай. Герой любовник! – презрительно рассмеялся дьявол и исчез.

Действительно, ага... Виктор Ильич явственно услышал... стук в дверь услышал. Это была эта... жена, Людмила – жена. Но он, раастроенный Этим никого... ничего. Какая там... если эта в кресле... Если правда, эта в кресле... Жутко! Даже мурашки, ага, по этой... по коже по этой.

Утром, едва Сосновский появился на работе, как позвонил Варданян и напросился на прием.

По возбужденному этому Виктор Ильич сразу того... понял, ага, что у генерала что-то есть... Серьезное что-то есть.

Стоило ему лишь взглянуть на Варданяна, как сразу понял, ага...что ничего хорошего... От встречи ничего хорошего... Слишком вид того... Как это?... Независимый. Слишком независимый вид, ага... Никогда раньше... Раньше – никогда... А сейчас... Почему?

Шеф службы безопасности олигарха держал в руках две видеокассеты. Вид у него был действительно необычный – грудь колесом, глаза блестят, будто разом помолодел на добрый десяток лет. Алик Иванович прекрасно осознавал, что сейчас произойдет возможно самый главный разговор в его жизни, и был к нему готов. Сейчас у него было больше козырей, чем у этого уродца. И этим надо воспользоваться.

Молодцеватой походкой он прошел к столу Ссосновского и выложил перед ним одну из кассет.

– Вот, Виктор Ильич, это копия той самой кассеты. Беркутов выкрал её из сейфа Иванова.

– Ну да, это конечно... Молодец, ага... А эта? – Виктор Ильич указал на вторую кассету. – Что это?

– А это копия другой кассеты, оказавшаяся в том же сейфе. Разрешите? Варданян указал на видеомагнитофон.

– Давай, ага... Конечно давай.

Генерал подошел к видеомагнитофону, включил его, вставил кассету, нажал на кнопку воспроизведения записи.

Первые же увиденные кадры буквально ошеломили Виктора Ильича. Он на мгновенье представил, что эта запись попадет на телеэкран и ему стало страшно. Стремительно выскочил из-за стола, подбежал к видеомагнитофону и выключил его. Повернулся к Варданяну и засучил перед его лицом кулаками, гневливо закричал:

– Это почему такое?!... Зачем?!... Кто?!

– Вы имеете в виду – кто сделал запись? – спокойно ответил тот, с удовольствием наблюдая за реакцией босса.

– Да!... Кто?!

– Очевидно тот же источник, кто сделал первую запись. – ответил Варданян и помимо своей воли ухмыльнулся.

Даже не сами слова шефа службы безопасности, а эта вот ухмылка ещё более взбесили Сосновского. Он не сдержался и дважды ударил его в грудь.

– Какой еще!... Дурак!!... Что б духу твоего, дурак!... Сегодня же!... Скотина!!... Я тебе покажу этот... истояник этот!

Варданян неспешал прошел к столу, сел с таким видом, будто намеревался здесь остаться навсегда и, с вызовом глядя на Сосновского, сказал:

– Ничего у вас не выйдет, Виктор Ильич. Меня моя работа вполне устраивает и увольняться, во всяком случае, в ближайшее время я не намерен.

Виктор Ильич ошарашено смотрел на своего подчиненного и никак не мог понять – что же происходит?

Это он почему так... наглец!... Ведет себя почему?... Уверенно почему?... Может, кто стоит, ага?... За ним кто?... Может, этот... Как его... Президент... Может, президент?... Может, одна того... шайка, ага?... Это же бунт на этом... На корабле на этом... Бунт?!... Но ничего, они ещё того... Они ещё пожалеют!... Очень, ага.

– Это ты почему такое, дурак?!... Забыл с кем, ага?!... Обнаглел!

– Да вы садитесь, Виктор Ильич, – спокойно посоветовал Варданян и даже улыбнулся при этом. – А то мне неудобно говорить, когда вы стоите.

Сосновский окончательно растерялся. В подобной нелепой ситуации он оказался впервые. Голова кружилась. А пол кабинета, будто палуба корабля в восьмибальный шторм, уходил из-под ног. Поэтому он счел за лучшее воспользоваться советом генерала и вернулся на место. Тот продолжал:

– Вам, Виктор Ильич, придется с этим смириться. И знаете – почему?

– Ну-ну... Интересно, ага?

– А потому, что зная ваши методы, я решил себя обезопасить и снял шесть копий с обеих кассет, которые отдел надежным людям. Искать этих людей не советую. Вы все равно их не найдете. Увольняясь из КГБ, я уничтожил все свои архивы. А теперь представьте, что будет с вами, если что-то случиться со мной. Так что, Виктор Ильич, мы теперь с вами обречены на сотрудничество. И потом, более опытного, знающего свое дело работника вам все равно не найти.

Сосновский вдруг ощутил, как внутри у него что-то клокочет, рушится, распадается и он уже не в силах это остановить. И от этого ощутил такую усталость, Так стало жалко себя, что захотелось убежать от всего этого куда подальше.

Как же так?... Ни на кого... ничего... Сволочи!... Сколько сил, чтобы все это... А они?... Он их того... В люди, можно сказать... А они?... Самые надежные, ага... А что уж эти... Другие?... Что?... За что?... Что он им того... сделал, ага?

И от бессилия что-либо изменить в данной ситуации и беспомощности, он проговорил так, будто жаловался самому себе:

– Как же тебе не того... не стыдно? Как?!... Ты мне... Я тебя... Шантажист!

– Ну зачем же вы так! – укоризненно проговорил Варданян. – Работа у вас явилась для меня хорошей школой. Я многому у вас научился, Виктор Ильич.

– А-а! – лишь махнул рукой олигарх. – А где эту... кассету? Где?

– У того же Иванова в сейфе.

Сосновский долго смотрел перед собой невидящим взглядом, что-то обдумывая, затем перевел его на Варданяна.

– А не ты ли, Алик Иванович, все это... организовал все это?... Очень уж того... похоже, ага.

– Как вам, Виктор Ильич, не совестно такое говорить! – обиделся генерал. – За все мои годы меня ещё никто не смел упрекнуть в нечестности.

– Да ладно... Чего уж тут... Передо мной тут? Чего?... Такой же того... Как все, ага... Ты вот что... Устал я... Ты ступай давай.

Варданян встал и спокойно покинул кабинет босса. Он торжествовал. Теперь этот уродец не посмеет его и пальцем тронуть, так как в сущности своей он трус. Трус и ничтожество!

После того, как за шефом службы безопасности закрылась дверь Виктор Ильич дал волю обуревавшим его эмоциям и заплакал.

Никто его того... не любит, ага... Никто... Вот она – смерть, о которой Этот... говорил Этот... Это есть его смерть... Стоит только одному... как все здание того... Рухнет все здание... Сколько сил... Неужели все этому... псу этому... под хвост, ага?!... Зачем тогда все... все это? Зачем? Он – зачем?... Страшно!

Ровно в семь Виктор Ильич в сопровождении трех телохранителей вышел из офиса и направился к своей машине. Расстояние до неё было метров пятнадцать, не больше. И тут он заметил незнакомого седого мужчину в прокурорской форме, направлявшегося прямо к нему, и сразу понял о какой смерти говорил Этот. Почувствовал себя таким маленьким и несчастным, захотелось поскорее преодолеть эти десять метров и юркнуть в спасительную бронированную машину. Но от непомерного страха ноги будто свинцом налились, и он с трудом ими передвигал. Во рту пересохло. В сознании промелькнула глупая, нелепая мысль о том, что вот сейчас он умрет, но так и не поест любимых когда-то им пирожков с ливером. Расстояние между ним и "прокурором" стремительно сокращалось. И вот за спиной того он увидел Этого, огромного, черного, страшного. Он презрительно смотрел на Сосновского и злорадно смеялся. "Поделом тебе, мерзавец! Поделом! – громко проговорил Этот. Много ты, вурдалак, попил людской кровушки. Настало время ответ держать. Скоро все там будем".

– Не хо-о-очу-у! – истошно завопил Виктор Ильич. – Умирать не хочу-у!

Крик отнял последние силы и он потерял сознание. Потому не мог видеть, что случилось уже в следующий миг. А жаль!

Глава двенадцатая: Калюжный. Поступок.

Я решил это сделать вечером, когда Сосновский выйдет из офиса. В это время на улицах больше народа.

Утром я сходил на вокзал и забрал из камеры хранения сумку. Вернувшись, достал из него мундир и долго, тщательно гладил. Принял ванну, побрился, внимательно осмотрел себя в зеркало. Порядок. Следов побоев почти не было видно. Вот только взгляд какой-то странный, холодный и блестящий, как у наркомана. Он будто мне не принадлежал и рассматривал меня уже с обратной стороны жизни, из другого мира, Глупость. Мистика! Нервы. Надо взять себя в руки. Внешне я был спокоен, но внутри шумело и звенело от напряжения. И это скверно. Нервы могут подвести в самый критический момент. Я понимал, что надо успокоится и взять себя в руки. Не знал только как это сделать.

В четыре тридцать я надел форму, положил револьвер во внутренний карман кителя, а запасной барабан – в боковой, и пошел в мастерскую попрощаться с Платовым. Я нашел его с кистью в руке, работающим над очередной картиной. Увидев меня в мундире, он отложил кисть, серьезно глянул на меня, слегка побледнел.

– Уже идешь? – спросил.

– Да, – кивнул я. – Вот, пришел попрощаться и поблагодарить за все. Спасибо вам, Андрей Андреевич! Если бы не вы... Словом, огромное спасибо!

– А мы что, снова перешли на "вы"?

– Извини. Это от волнения.

– А вот с волнением надо кончать. Оно тебе сейчас ни к чему.

– Ничего. Все будет хорошо, – пообещал я.

– Дай-то Бог. – Он подошел, крепко обнял меня и трижды расцеловал. Удачи тебе, Эдуард! Жаль с тобой расставаться. Хороший ты человек.

– Прощай, Андрей! Мне тоже очень жаль! Если бы таких людей, как ты, было побольше, то у нас все было бы хорошо.

– Нас много. Просто, мы разобщены. Этим они и пользуются.

– Может быть.

– Ступай. Если, вдруг, появится такая возможность, позвони.

– Хорошо, – пообещал я и спустился вниз. Натальи Викторовны нигде не было видно. Может, это и к лучшему.

Покинув квартиру Платовых, вышел из подъезда и направился к станции метро. Вдруг услышал за спиной знакомый звонкий голос:

– Эдуард Васильевич!

Я остановился, повернулся. Она подбежала. Лицо растерянное, несчастное.

– Что же вы так?... Даже не попрощались, – сказала она укоризненно.

– Я посчитал, что вас нет. Извините!

– Эдуард Васильевич, может быть все же передумаете?! – жалобно и просительно проговорила она.

– Нет, Наталья Викторовна, все уже окончательно решено. Я должен это сделать. Иначе... Иначе я окончательно потеряю к себе всякое уважение.

– Я так и думала, – совсем упадшим голосом произнесла она.

– Что вы думали?

– Что вы так ответите. Я сегодня всю ночь не спала, все думала, думала... Не знаю, возможно я и ошибаюсь, но только во всем этом есть что-то неправильное, нездоровое. Нельзя так. Нельзя до такой степени ожесточаться.

– Не знаю, возможно вы и правы, но только у меня обратной дороги нет. Извините!

– И потом... Я очень за вас боюсь, Эдуард Васильевич. Очень!

– Прощайте, Наталья Викторовна! Желаю вам всего хорошего. Даст Бог, ещё увидемся. – Я повернулся и зашагал прочь, будучи уверенным, что уже никогда её не увижу.

На место я прибыл без пятнадцати шесть. Обычно Сосновский заканчивает работу в семь. Но я не мог сегодня рисковать. Моя встреча с ним должна обязательно состояться.

Купил в киоске пару свежих газет, зашел в летнее кафе, которое наметил заранее, сел за столик. Всоре ко мне подошел официант и с уважением взглянув на форму, спросил:

– Что желаете?

– Черный кофе и бутерброд с сыром.

После того как официант ушел, развернул одну из газет. стал просматривать. Журналисты по-прежнему муссировали трагедию с атомной подводной лодкой. Но я, по опыту прежних провокаций, был уверен, что это лишь начало чего-то ещё более страшного и грандиозного. Господи! Как устали люди от всей этой крови, грязи, лжи, унижений. А сосновским все неймется, все мало. Знаю, что мой поступок, если все получится, вызовет неоднозначную реакцию, большинство меня осудит. Очень даже осудит. Но будут и такие, кто поймет. Ведь понял же меня такой замечательный человек, как Андрей Андреевич Платов. Не только понял, но и помог. Я много над этим думал. Были и у меня сомнения. Как им не быть, когда идешь на такое. Но интуитивно, каким-то шестым чувством я понимал, что поступаю правильно. Для меня это даже больше, чем вопрос жизни и смерти. Гораздо больше.

Официант принес заказ. Я стал пить кофе. зорко следя за происходящим около офиса. Я собой был недоволен, так как никак не мог побороть волнения. Когда же минутная стрела перевалила цифру "6", мое волнение усилилось. Стала колотить нервная дрожь. Сколько не уговаривал взять себя в руки, ничего не помогало. Нет, так не пойдет. В таком состоянии я только все провалю. Что же делать?! Может быть выпить для храбрости. Говорят помогает.

Я подозвал официанта и заказал сто грамм коньяку. Но выпить не успел. Увидел, как к офису подкатило два лимузина: "мерседес" Сосновского и машина сопровождения. Пора. Я достал пистолет из внутреннего кармана и переложил его в боковой, оставил на столе все деньги, которые были у меня в наличии, встал и медленно направился к офису. Удивительно, но волнение прошло. Была лишь одна решимость. Прокурорский мундир вызывал доверие и на меня поначалу никто не обратил внимания. Однако, когда до машин оставалось метров двадцать, меня заметил один из телохранителей Сосновского. Наши взгляды встретились. Не знаю, к каким он пришел выводам, увидев меня, но только, как мне показалось, он мне подмигнул. В это время из офиса вышел Сосновский и направился к машинам. Расстояние между нами стремительно сокращалось. Я уже ничего и никого вокруг не видел, кроме этого уродливого, нелепого и страшного человека.

Он обратил на меня внимание, когда нас раделяло не более десяти метров. Вероятно, он сразу все понял, так как его лицо исказила гримаса панического страха. Он что-то закричал. Но я ничего не слышал, выхватил из кармана револьвер и принялся стрелять в Сосновского. Кажется, я разрядил в него весь барабан, прежде чем был сбит его телоханителями. Они принялись с ожесточением меня пинать. Но мне это уже было глубоко безразлично. Я даже не чувствовал боли. Главное – я это сделал! Сделал! Я видел поверженным своего злейшего врага, его стеклянные глаза. И это сделал я. Я впервые совершил по-настоящему мужской поступок. Это и есть мое покаяние. Теперь мне не стыдно будет посмотреть в глаза Анатолию. Все остальное не имеет никакого значения.

2002 год г.Новосибирск