Текст книги "Право на месть (Страх - 2)"

Автор книги: Владимир Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Вы здесь в командировке? – спросила Наталья Викторовна.

– Нет, – ответил. И неожиданно для самого себя ляпнул: – Я приехал убить человека.

Она рассмеялась.

– Ну и юмор у вас, Эдуард Васильевич... Какой-то уж очень черный.

– Но я и не думал шутить. И потом, я и шутить-то не умею. Вот вы представте, что перед вами Гитлер и вы прекрасно знаете, что ожидает мир, если его не остановить. Вы бы смогли его убить?

После небольшого раздумья, она твердо сказала:

– Да, смогла бы.

– Вот видите. Значит не все так однозначно. Иногда и убийство может быть благим делом.

– Не знаю, – ответила она задумчиво. – Странно как-то все это слышать. Особенно от вас.

– Почему?! – удивился я её словам. – Ведь вы меня совсем не знаете.

– Да так, – пожала она плечами. – Вы мне кажитесь очень добрым человеком, только много пережившим.

Когда я уже лежал в постеле, вспомнились эти её слова. И мне захотелось встретиться с ней в Новосибирске. Пусть не скоро, но встретиться. Интересно, замужем она или нет? Впрочем это не имело никакого значения.

Шестидесятилетний юбилей Платова отмечали на его загородней даче огромно деревянном двухэтажном особняке с открытой верандой и мансардой. Как пояснил сам художник эта дача ему была предоставлена Союзом художников, а в годы сплошной приватизации куплена по остаточной стоимости за мизерную по тем временам сумму.

– Она конечно уступает особнякам новых русских, но лично мне нравится. напоминает мне Тургеневскую Русь.

– В смысле – дворянскую Русь, – уточнил я.

– Кстати, я сам принадлежу к старинному дворянскому роду. Только учти, я тебе это сказал под большим секретом. Этого даже моя Людмила не знает. Потому как все эти – "голубая кровь", "белая кость", глупость несусветная. Кем кому быть закладывается не здесь, а там, – указал он пальцем в небо.

Народу на юбилей прибыло человек сорок, никак не меньше. Было много цветов, подарков, памятных адресов, красивых тостов. От всего этого я очень скоро устал и вышел на веранду, сел в плетеное кресло, закурил.

Вскоре на веранду вышел молодой человека лет двадцати пяти. Он был уже в изрядном подпитии. Это чувствовалось по его неуверенным движениям. Закурив, он принялся возмущаться:

– Бездари! Пустозвоны! Как только он их терпит?! Отчего не замечает их лживых улыбок, их фальши?!

Видя, что я никак не реагирую на его слова. он сам обратился ко мне:

– Как вам это нравится?

Похоже ему необходимо было "спустить пар", излить перед кем-то душу. Я решил ему помочь.

– Что вы имеете в виду?

– Весь этот балаган! Знаете почему все они сбежались?

– И почему же?

– Чтобы иметь возможность лягнуть мастера. – Смешно кого-то копируя. он проговорил: – "Был вчера на юбилее Платова. Мне кажется, что старик вконец выработался, потерял чувство формы и цвета". Они его все ненавидят. А знаете почему?

– Почему?

– Потому, что он талант, личность! Ему никто не нужен. Он сам по себе. Он самодостаточен! – с трудом выговорил молодой художник трудное слов заплетающимся языком. – А они бездари! Сами по себе они ничего не могут. Потому-то и сбиваются в стаи. Скопом легче выжить. Сейчас это называется тусовкой. В искусстве у нас сейчас сплошные тусовки. Если ты попал в тусовку, ты гарантирован от непрятностей. Если же ты талант, личность сожрут, не подавятся. Платов им конечно не по зубам, он уже застолбил свое место в истории. А вот молодого сожрут. Или будь как все, не высовывайся, или – пеняй на себя. Ненавижу! А-а! Что говорить! – Молодой человек махнул рукой и возвратился в дом.

А я ещё долго размышлял над его словами. По существу, он прав. Но только тусовки существуют не только в искусстве, но и политике, бизнесе, науке. Власть в стране захватили воинствующие бездари. И это в конечном итоге ни к чему хорошему не приведет.

На веранду вышла Людмила Сергеевна, спросила:

– Эдуард Васильевич, вы не видели Наташу?

– Нет.

– Куда же она запропастилась?! – не на шутку обеспокоилась Платова. Громко позвала: – Наташа!

– Да, – отозвалась та издалека.

– Ты что там делаешь?

– Гуляю. Здесь так чудесно!

– Эдуард Васильевич, сходите за ней. А то я боюсь, как бы что не случилось.

– Хорошо, – охотно согласился я, так как был откровенно рад этому предложению.

Наталью Викторовну я нашел сидящей на скамейке под огромной раскидистой березой. Отсюда действительно отрывался чудесный вид. Повсюду, насколько хватал взгляд. были видны холмы, поросшие сочной зеленью и плавно переходящие один в другой. Огромное оранжевое солнце тихо и незаметно скользило за горизон. Вдалеке излучина какой-то реки в его лучах отливала червонным золотом. Природа отдыхала. Во всем чувствовался покой и умиротворение.

– А меня послали за вами, Наталья Викторовна, – сказал я.

– Вот и напрасно. Я вовсе не собираюсь туда возвращаться. Не люблю я этих шумных застолий.

– Честно признаться, – я тоже. Можно мне здесь с вами посидеть.

– Буду только рада, – улыбнулась она.

Я сел рядом, сказал:

– Все хотел спросить вас, да стеснялся. Вы замужем?

– Нет. Мой муж умер два года назад.

– От чего?

– Совершенно нелепый случай. Муж прямо-таки патологически боялся зубного врача. У него заболел коренной зуб. Он заглушал боль таблетками, все откладывая визит к врачу. Это привело к тому, что на корне образовалась гнойная киста, которая прорвалась и гной пошел в кровь. Началось общее заражение крови. Когда мы вызвали скорую, то было уже поздно.

– Да, действительно нелепый случай, – согласился я.

– А вы?

– Что я?

– Вы женаты?

– Был до недавнего времени. Моя жена погибла.

– Что значит – погибла?

– Ее убили.

– Какое несчастье! – сочувственно проговорила Наталья Викторовна. Глаза её наполнились слезами. – За что?

И столько в ней было участие, что я поведал ей свою невероятную и страшную одиссею.

Она долго беззвучно плакала, затем едва слышно проговорила:

– Значит, вы тогда не шутили.

– Что? – не понял я.

– Когда говорили, что приехали убить человека.

– Не шутил.

– Я не могу вам сказать – как отношусь к вашему решению. Я просто не знаю. Все очень сложно. С одной стороны – евангелиевкое "Не убий" и, вообще, вправе ли человек решать судьбу другого человека? С другой – если Сосновский останется безнаказанным, то это будет в высшей степени несправедливо. Потому, если твердо для себя решили, могу лишь сказать: "Бог вам судья".

– Спасибо!

– Когда вы решили это сделать?

– Завтра.

– Я буду за вас молиться! – И не сдержавшись она вновь заплакала.

А я, глядя на нее, вдруг, с пронзительной ясностью понял, что люблю её. Но только слишком поздно это случилось. Не мудрено. Я всегда и везде безнадежно опаздывал. Глупо как-то прожита жизнь. Глупо, мелко, никчемно.

Глава восьмая: Говоров. Аудиенция.

Как сказал в свое время Гораций: "Квидквид агис, прудэнтэр агас эт рэспице финэм" – "Цари беснуются, а платятся ахияне". Воистину так. Неужели этот мерзкий гомункулюс и все его многочисленные сателлиты не понимают, что роют яму, в которую сами же неминуемо попадут? Затмение разума. Это и есть свобода по сосновскому. А по существу – надругательство над людьми и здравым смыслом. Скольких ещё жертв будет стоить такая свобода? Мракобес с высоким научным званием. Нонсенс! Абсурд! Да и вся наша жизнь становится все более и более абсурдна. Может быть правы экзистенциалисты? Нет, чушь конечно. Просто, Создатель решил довести ситуацию до критической точки. Зачем? Никто этого не знает. Приходится лишь надеяться на лучшее, другого нам не дано.

О содержании второй видеокассеты мне рассказал по телефону Сергей Иванович. После чего сказал:

– Две копии этой видеокассеты привезет сегодня Беркутов. Одну вручишь Викторову в "торжественной" обстановке и скажешь, что если ему понадобится – у меня ещё есть. А также передашь фотографии и аудиокассету с записью его разговора с Варданяном.

– Вы хотите, чтобы я с ним встретился?

– Обязательно и всенепременно.

– Да, но как это сделать?

– Скажешь, что у тебя есть копия видеокассеты очень любопытного содержания. Обязательно клюнет.

– Что я должен ещё ему сказать?

– Скажешь, что если он откажется сотрудничать с нами, то копия видеокассеты будет тут же направлена президенту, а фотографии Сосновскому.

– В чем должно заключаться это сотрудничество?

– У него наверняка есть компромат на Генерального прокурора. Его патриотический долг – поделиться им с нами.

– Лихо! – удивился я.

– А как же. Я давно об этом мечтал. Иначе о благополучном исходе нашего дела нечего и думать. Его обязательно затребует Генеральная и, как это было уже не раз, благополучно похоронит.

– Хорошо. Что я ещё должен делать?

– Беркутов привезет также постановление об аресте Крамаренко. Организацию его ареста поручишь Колесову. Однако, арестовывать его нужно непосредственно перед вылетом. Отпечатай фотографии и сними копию аудиокассеты для Беркутова. Пусть отдаст их Варданяну, "порадует" старика.

– Да вы садист, Сергей Иванович. Никогда прежде не замечал у вас подобных наклонностей.

– Будешь тут, когда они такое вытворяют.

– А что мне делать со второй копией видеокассеты?

– Отдашь Потаеву. Это для страховки. Ну, бывай, ковбой! Возникнут сложности, звони.

Этот разговор у нас был вчера. Ночью Колесов принес копии видеокассеты. Мы заперлись в кабинете нашего однокашника и тут же её просмотрели. От увиденного и услышанного долго не могли прийти в себя.

– Вот, суки, что вытворяют, так-перетак! – выдал в сердцах Рома.

И это, заметьте, сказал Шилов, от которого я никогда не только матерного, но ругательного слова не слышал. Уж если эти нелюди достали нашего "малыша", то уж что говорить о всех прочих. По моему телу забродили мощные флюиды. Я буквально распадался на молекулы, атомы и элементарные частицы. А что, унестись бы куда подальше, на задворки Вселенной, переждать там это лихолетье, а вернуться, когда людям будет жить тепло и уютно на родной планете, а их жизнь будет наполнена добротой и смыслом. Как сказал бы Дима Беркутов – мечты идиота. Факт. А пока, куда не кинешь взгляд, – все мерзость запустения. Как сказал поэт: "Для веселья планета наша малооборудована". Трещит она бедная по меридианам и параллелям от человеческой злобы, ненависти и отчаяния. Она давно отдана в заклан сатане, она – его вотчина. Он уже давно празднует тризну по нашим душам. Неужели же нет никакого выхода?! Неужели черная энергия так и сожрет разум и смысл? Во всяком случае, я не вижу выхода. Тогда для чего все это? На какие муки ещё должны пойти, чтобы получить искупление? Создатель, ты не прав! Нельзя доводить ситуацию до абсурда и так долго потакать князю тьмы и его многочисленным приспешникам – этим мракобесам, наделенными высокими должностями и званиями.

До утра я так и не уснул. В десять позвонил референту "ясновельможного" пани.

– Здравствуйте! Вас беспокоит следователь по особо важным делам прокуратуры (какой именно – уточнять не стал) Говоров Андрей Петрович. Мне необходимо срочно переговорить с Петром Анатольевичем.

– По какому вопросу? – строго и отстранено спросила она.

– Государственной важности, – придал я голосу соответствующее звучание.

– Одну минутку.

Вскоре трубка проговорила начальственным тоном – чуть лениво и слегка небрежно:

– Алло! Я слушаю?

– Здравствуйте, Петр Анатольевич! – радостно, даже восторженно проговорил я, будто всю жизнь мечтал услышать его голос. – Вам пламенный привет от Иванова Сергея Ивановича.

– Какого еще?... А... ну да... – сразу стушевался большой начальник. А почему, собственно?... Не понимаю.

– Он очень просил меня передать вам ну очень любопытную видиокассету и ряд фотографий о вашей незабываемой встрече с шефом службы безопасности олигарха Сосноского Варданяном. А потому прошу аудиенции.

Наступила долгая пауза. Я уж, грешным делом, стал подумывать, что у большого начальника пропал голос. Так иногда бывает при сильных стрессовых ситуациях. А сейчас, уверен, Викторов испытал одно из самых сильных потрясений в своей жизни.

– Хорошо, – наконец раздался его усталый, измотанный переживаниями голос. – Когда вас ждать?

– Через час, если это возможно.

– Я распоряжусь, чтобы вас пропустили.

И вот мы сидим напротив и молча внимательно изучаем друг друга. Наружный осмотр моего визави произвел на меня удручающее впечатление. Торчит в высоком начальственном кресле этакий серый, невзрячный и сверх всякой меры посредственный тип с длинным помятым лицом, большими ушами и большим вислым носом, и маленькими воспаленными глазками угрюмо и враждебно взирает на меня, из самой глубины которых за мной одновременно втихоря подсматривают страх и ненависть. Картина! Но это, так сказать, "гроб повапленный" в сравнении с тем, что твориться у него внутри. Ничтожнейшая личность. И вот такие нами управляют! Воистину: "Бывали хуже времена, но не было подлей".

Наконец, директор ФСБ, так и не прочтя на моем лице нужной для себя информации, решил нарушить молчание:

– Вы говорили, что у вас... Простите, запамятовал ваше имя, отчество.

– Андрей Петрович.

– Что у вас, Андрей Петрович, что-то для меня есть?

– Ах. да, извините! – "спохватился" я. Раскрыл дипломат и достал видеокассету. – Вот, как и обещал.

– Что это?

– Фильм ужасов. Заседание упырей и вурдалаков, строящих черные планы против Отечества нашего. Весьма любопытно. – Я встал, прошел к видеомагнитофону и телевизору, стоявших справа у стены. – Вы позволите?

– Да. пожалуйста. – В голосе Викторова было сильное напряжение. Вероятно, он уже догадывался о каком заседании идет речь.

Так и оказалась. Стоило ему лишь увидеть на экране длинный стол и всех участников той "тайной вечери", как он торопливо панически проговорил:

– Не надо! Выключите!

– Как прикажите, – ответил я, нехотя выключая магнитофон. – Только зря вы так, Петр Анатольевич. Уверяю, там есть что посмотреть. – Я вернулся м сел за стол.

– Что вы за неё хотите?

– В каком смысле?

– В смысле денег или ещё чего.

– Как вам не стыдно, Петр Анатальевич! – укоризненно покачал я головой. – Эта кассета – достояние страны, она бесценна и будет сдана в анналы истории на вечное хранение.

Но, похоже, что чувство юмора у Викторова напрочь отсутствовало, поэтому все мои слова он понимал буквально. Утомленные отвественной службой щеки его затряслись, прятавшийся внутри глаз страх выскочил наружу. Директора ФСБ обуяла жажда к перемене мест. Он выскочил из-за стола и побежал к окну. У меня даже мелькнула мысль: "Уж хочет ли он выброситься наружу". Это совсем не входило в мои планы и едва не бросился его останавливать или ловить за ноги, но он во-время повернул обратно. Остановился передо мной, развел руками и беспомощно пробормотал:

– Тогда почему вы ко мне?... Не понимаю.

Я решил, что пора заканчивать импровизации на заданную тему, он вполне созрел для сотрудничества с нами, а потому надо дать ему шанс.

– Успокойтесь, Петр Анатольевич. Я только сказал, что она не продается. А вот за определенные услуги с вашей стороны я готов вам уступить её даром.

Викторов сразу обрел твердую почву под ногами, приободрился. Предательство было для него обычным делом. Снова сел за стол, сказал:

– Я вас слушаю.

– Нас интересует генеральный прокурор. У вас есть что на него?

– Есть, – кивнул Викторов, совсем успокаиваясь. – Он, как и большинство высокопоставленных работников, человек Сосновского. Именно по его настоянию, был преведен в Москву и назначен генеральным. Знаю также, что квартиру, дачу и машину прокурору купил Сосновский через посредников.

– И вы можете это доказать?

– Да. У меня есть ксерокопии кое-каких документов.

– Нам они нужны.

– Хорошо. Приходите завтра в это же время, я их вам передам. Это все?

– Все.

– Да, но вы говорили о каких-то фотографиях?

– Простите великодушно! "Что-то с памятью моей стало". – Я достал из внутреннего кармана пиджака фотографии и аудиокассету, выложил их на стол перед Викторовым. – Вот, пожалуйста. Посмотрите и послушайте на досуге. Но за это вы должны будете информировать нас о всех планах Сосновского.

– Хорошо, – охотно согласился и с этим предложением директор ФСБ.

Я встал и стал прощаться. Часть задания Иванова мною выпролнена. И выполнена по моему твердому убеждению совсем даже неплохо. Факт. Осталось арестовать генерала Крамаренко и в целости и сохранности доставить его в Новосибирск. Создатель, помоги нам в этом праведном деле! Не для себя стараемся, а пользы дела для. Поэтому, с позволения сказать, генералу давно веревка плачет. Факт.

На следующий день в назначенное время я получил от Викторова обещанные документы.

Арест Крамаренко прошел без сучка и задоринки. Помогали нам двое рябят с Петровки. Арестовали генерала в тот момент, когда он направлялся к подъезду собственного дома. Он было дернулся, попытался звать на помощь, но Рома так ему наладил, что отбил охоту к сопротивлению на всю оставшуюся жизнь. В самолете он вел себя достаточно спокойно, много пил минеральной воды и обильно потел.

Глава девятая: Беркутов. "Мы странно встретились..."

По возращении в Москву я в тот же вечер встретился со своим лучшим корешем Сережей Колесовым и передал ему видеокассеты. Взамен он мне всучил фотографии и аудиокассету.

– Дядя Алик будет "в восторге", – сказал я, пряча фотографии и кассету в карман.

– Ты Лену мою видел? – спросил Колесов.

– Видел.

– И как она?

– Как всегда – цветет и пахнет. Просила передать тебе горячий и пламенный поцелуй. – Я обнял друга и поцеловал в крутой лоб.

– Да ну тебя, – отстранился он. – Что ты меня как покойника.

– Не могу же я тебя целовать так, как это делала она. Нас могут неправильно понять.

– Ты что это имеешь в виду?! – Колесов теперь смотрел на меня как бык – на тореадора. – Как она делала?!

– Ах, Сережа! – мечтательно вздохнул я. – Разве же это можно передать словами!

Наконец, Колесов понял, что опять попался на мой прикол, натянуто рассмеялся.

– Ну и тип же ты, Дима! Никак не можешь без балагана.

– Когда планируете возвращаться?

– Завтра ночью. Если, конечно, все получится.

– Получится, – убежденно проговорил я. – У меня примета такая.

– Какая?

– Если уж покатило, то это надолго.

– Хорошо бы. А ты когда думаешь отбывать?

– В зависимости от обстоятельств. Но долго здесь задерживаться не намерен. Ну, будь, Сережа, здоров и не кашляй. – Я крепко пожал другу руку и отправился в обратный путь.

Утром в офисе Мосел мне поведал приятную во всех отношениях новость в подъезде собственного дома выстрелами в голову был убит руководитель группы "Бета" Май Михайлович Кондратюк. Я видел его всего один раз и он мне откровенно не понравился. Красивый, гладкий, скользкий, противный, с манерами гомика или метрдотеля пятизвездочного борделя. Говорят, что он из бывших комсомольских вождей. А у меня на них всегда была аллергия. Определенно. Словом, день начался замечательно. Чем меньше этих клопов будет ползать по телу моей Родины, тем лучше.

И тут я вспомнил довольно странное поведение Артема, тогда ещё Павла Одинокова, перед нашим отъездом, как он куда-то спешил и с неохотой согласился обмыть мою квартиру. И понял – это его рук дело. Найдя его, напрямую спросил:

– Колись – это ты шлепнул этого "гомика"?

– О чем вы, Дмитрий Константинович?! – сделал он удивленные глаза.

– Только не надо мне тут, понимаешь ли, отрабатывать. Не надо! Ты убил Кондратюка?

– У вас богатая фантазия, господин Беркутов, – улыбнулся Артем. – Я уже давно такими вещами не балуюсь.

– Фиговый ты артист, Артем. Говоришь, а глаза насквозь лживые. И хотя я твоих методов не одобряю, но все равно доволен, что одним гаденышем на земле стало меньше... Ладно, пойду испорчу настроение нашему маразматику Варданяну, а то, наверное, совсем отвык старый хрен от общения со мной.

Дядя Алик встретил меня, как сына родного. Вышел из-за стола, обнял за плечи.

– Рад видеть вас в добром здравии, Дмитрий Константинович. Рассказывайте – как съездили?

– Петрова и его... – начал я, но Варданян меня перебил:

– Я в курсе. Одиноков мне уже доложил. Я о другом. Иванов принял мое предложение?

– Не только принял, но всецело одобрил и велел кланяться. Очень ему понравилась ваша готовность помочь следствию.

– Ну-ну, – усмехнулся генерал. – Все шутите, Дмитрий Константинович?

– Никак нет. Я совершенно серьезно. Не до шуток сейчас, Алик Иванович. Вот когда с вашей помощью мы покончим с этими уродами рода человеческого, тогда и будем шутить. Вы согласны со мной?

Варданян лишь кисло улыбнулся, вероятно вспомнив, что сам совсем недавно имел несчастье принадлежать к этим уродам.

Я раскрыл дипломат, достал видеокассеты и выложил перед ним на стол.

– А это маленький презент от Иванова.

– Но почему две?

– А вторая с иным содержанием. Но уверяю – сюжет не менее захватывающий и интригующий, чем на первой. Можете сами убедиться, – указал я на видеомагнитофон.

Варданян тут же решил удовлетворить сжигавшее его любопытство. Смотрел запись молча, сопя и покрякивая от увиденного. Не досмотрев до конца, выключил видик. По всему, он был очень доволен. Его несимпатичное лицо сияло будто золотой рубль царской чеканки. Еще бы! У него появился ещё один весомый аргумент в споре с боссом. Теперь тот станет хранить своего шефа службы безопасности, как заветный талисман, и оберегать, как любимую жену. А куда денешься, верно?

– Тут, Алик Иванович, вам ещё один "подарок". – Я достал фотографии и аудиокассету и передал их генералу. Но их просмотр не произвел на него должного впечатления. Он усмехнулся, покачал головой и даже позволил себе похвалить:

– Молодцы! И кто же это сделал?

– Патриоты, – ответил я уклончиво.

Варданян вновь усмехнулся.

– Ну-ну. А это, стало быть. запись нашего разговора? – указал он на кассету.

– Вы, как всегда, проницательны, шеф.

– И что я с ними должен делать?

– Можете оставить на память, можете уничтожить, а лучше – подарите "любимому" боссу на день рождения. Думаю, – он будет очень "доволен".

Мои слова отчего-то очень рассмешили дядю Алика. И вскоре его помятая жизнью и мелкими страстишками рожа до того от натуги раскалилась, что плюнь – зашипит.

– Ну и шутник же вы, Дмитрий Константинович, – наконец устало проговорил он, доставая носовой платок и вытирая порядком взопревший лоб.

– Только этим и спасаюсь от мерзости жизни. Вы со своим боссом и подобные вам до того её загадили, что без юмора стало просто невозможно жить.

– Опять вы за свое, – укоризненно покачал головой Варданян.

– Не нравится? А вы думали, что если вы сдали босса, то уже новый человек, да? Нет, Алик Иванович, процесс вашего нравственного возрождения долог и труден. И надо будет очень постараться, чтобы очистить душу от налипшей на неё грязи. Так что – терпите.

Сказал все это и сам собой возгордился. Ведь могу иногда выдать этакое. Молодец!

Мои слова и на дядю Алика подействовали. Лицо стало суше и строже, весь как-то разом подтянулся – мобилизовал свои нравственные ресурсы для возрождения.

– Я считаю, что моя миссия здесь окончена и пора отбывать на обетованную малую Родину. Надоел мне ваш Сосновский с его подлянками хуже горькой редьки. Определенно.

– А что я ему скажу? – озадачился Варданян.

– Скажите, что в Новосибирске я нужней, чем здесь.

– Верно, – согласился он со мной. – Это должно его убедить. У меня принципиальных возражений нет. Когда собираетесь отбыть?

– Да хоть завтра. – Я встал, протянул ему руку. – До свидания, Алик Иванович! Сотрудничество наше было сложным, но плодотворным.

– Рад был познакомиться, – искренне сказал генерал, пожимая мне руку. – Мне будет вас не хватать.

Мы странно встретились, но расстались вполне прилично. Каждый получил то, что хотел.

Глава десятая: Комаров. Подведение итогов.

После знакомства с Ивановым, Рокотовым и их замечательными парнями меня перестали мучить кошмары и я обрел свое Я. Даже не предполагал, что в нашей, казалось, беспросветной действительности ещё остались такие люди. Сергей Иванович сказал: "Решай сам". А что тут решать. Пора подводить итоги. А они у меня неутешительные. Нет. Я сам завел себя в тупик, из которого нет выхода. Нет, конечно можно пойти в прокуратуру и все рассказать. А потом получить пожизненное заключение. Но это не для меня. А жить с этим грузом в душе я больше не могу, нет. Лучше уж сразу. Я все досконально обдумал и все решил. Перед поездкой в Новсибирск рассчитался ещё с одним мерзавцем. Помню, как перекосилось лицо Кондратюка, когда он увидел меня в подъезде, Трус! Мелкий, ничтожный и жалкий трус! Я понимаю, что это не метод. Но в моем положении поздно менять привычки. Слишком мало у меня времени. Теперь осталось последнее – освободить людей от этого паука, опутавшего липкой паутиной всю страну. В конце-концов он сам же в этой паутине и запутался. И никто из него не будет делать героя, нет. Это я знаю точно. Слишком он всем надоел.

Рано утром проводил Беркутова. Он обнял меня на прощание, сказал:

– Спасибо тебе, Артем, за все! Но прошу – не делай глупости. Обещаешь?

– О чем это ты? – сделал я удивленное лицо.

– Вот только не надо тут мне. Не надо. Ты прекрасно знаешь – о чем. Мы с ним и без тебя разберемся.

– Там видно будет, – ответил уклоничиво.

– Нет, ты обещай, – настаивал Дмитрий.

– Хорошо. Обещаю, – сдался я.

Хороший он, Беркутов, парень. Чем-то похож на Мишу Чугунова. Если бы я его встретил после госпиталя, то все в моей жизни было бы иначе. Но увы. Знать у меня судьба такая. Устал. Как же я смертельно устал! Такое впечатление, что прожил не тридцать четыре, а все сто лет. Злоба и ненависть, бывшие долгие годы смыслом моего существования, уничтожили внутри все иные чувства. Осталась гнетущая пустота и эта вот усталость.

Жаль, что не увижу родителей, сестренку, брата. А так хочется хоть одним глазом взглянуть. Они у меня славные. Но я запретил себе даже думать об этом. Я исчез из их жизни тринадцать лет назад. Пусть так и будет. Не надо бередить былую рану.

Это я решил сделать сегодня ночью, когда Ссосновский будет спать. Войду в его спальню и пристрелю. А уж потом разбирусь с собой.

В два часа вместе со своими парнями заступил на дежурство. Раньше Сосновский довольно часто подходил ко мне, заговаривал, называя то Димой, то Толей, – разыгрывал из себя хозяина-демократа. Чем-то я ему нравился. Вернувшись с обеда, подошел и на этот раз. Похлопал по плечу и, заглядывая в глаза, спросил:

– Как дела, дружочек?

– Все хорошо, Виктор Ильич.

– Хорошо – это того... хорошо, ага... А то если чего... надо чего... говори?

– Спасибо.

– Спасибо – не того... Сыт не будешь... Ладно, дружок... Давай... Охраняй давай. – Он вновь похлопал меня по плечу и прошел в приемную.

Как всегда, ровно в семь к офису подъехали машины. Я с Лествянко и Поповым прошли к машине Сосновского. Владимир Вишняков и два Александра остались для сопровождения самого олигарха. Минуты через две в дверях появился Сосновский. И в этот самый момент я увидел седого мужчину в прокурорской форме, стремительно к нам приближающегося. Я слышал, что оперативники Варданяна ижут какого-то "прокурора". Наши взгляды встретились и я понял, что этот человек имеет гораздо большее право сделать то. что собирался сделать я. Не знаю – почему? – возможно из желания приободрить, но я ему подмигнул. Удачи тебе, прокурор!

Глава одиннадцатая: Страшно умирать.

А Людмила после того как... Шелковой, ага... Стала шелковой... Вот так-то вот... Будешь тут... А то права ему, ага... Права качать... Сама сегодня ночью... Пришла сегодня ночью... А он, как назло, ни того... ни чего... Это из-за Этого, ага... Не успел он еще... Лечь не успел... Увидел Этого... На привычном, ага... В кресле. Сидит и того... Зрачками. Но я уже... привык уже. Не старшно, ага... Только он сегодня не такой какой-то... Какой-то не такой... Не привычный... То больше мрачный... больше злой. А сегодня веселый какой-то... возбужденный. Почему? Странно.

Этот встал... Большой какой... Прошелся. Остановился перед этим... Перед ним остановился. Спросил насмешливо:

– Ну что, негодяй, готов ли ты к смерти?

– Это к какой еще?... Зачем? Извините, – пролепетал Сосновский помертвевшими губами. Ему, вдруг, так стало... страшно стало... Никогда ещё так, ага.

– У каждого своя. Твоя уже на пороге стоит.

Виктор Ильич невольно покосился на дверь, но ничего там не увидел.

– Зачем вы меня... пугаете, ага? Зачем?... Что я вам... сделал? Что? Сами ж говорили... Что служил вам – говорили... Прилежно, ага.

– Оттого-то я тебя и ненавижу больше других. От тебя, Витя, за весту сволочью несет.

– Странно от вас... Такие слова от вас... Странно.

– А ты считал, что я в любви тебе буду объясняться? Так что ли?

– Ну, зачем?... Но все-таки.

– Нет, не из любви я тебе, негодяй, помогал, а в наказание. Понял?

– Как это?

– А так это. Потому как сам был великим грешником, возомнил из себя черт знает что. Вот теперь и отдуваюсь, помогая таким ничтожествам, как ты.

– Зачем вы пришли?... Оскорблять – пришли?

– Больно надо, – проворчал дьявол. – Просто, хочу сказать – до чего ж ты мне надоел. Вот скажи, мерзавец, честно – ты хоть раз был счастлив?

– В каком смысле?... Не понимаю.

– Вот ограбил ты народ, денег миллиарды нахапал, подлостей совершил немеряно, реки крови пролил, а был ли ты от всего этого счастлив?

– Но ведь я ж это того... этого... Не для себя я... Для страны и все такое.

– Какая все же ты, Витя, дрянь! – возмутился дьявол. – Даже здесь не можешь, чтобы не врать. Так я тебе скажу – кроме самодовольства и распирающей тебя гордыни, у тебя ничего нет. По существу ты мелкий, ничтожный и глубоко несчастный человек. Скажи – у тебя есть какие-то желания?

– Я пирожки того... хочу, ага, – робко признался Виктор Ильич и даже оглянулся на дверь – не услышал ли кто его слова.

– Какие пирожки? – недоуменно спросил дьявол.

– С ливером, ага. Раньше их почему-то "котятами" того... Называли "котятами"... Это ещё когда студентом... По пять копеек... Напротив института эта была... Как ее? "Пирожковая". "Пирожковая" напротив, ага... Возьмешь три и стакан этого... бульона этого... Вкусно! Двадцать пять копеек и того... сыт по это... по горло, ага.

– Так купил бы. Иль денег жалко? – насмешничал дьявол.

– Как можно... Олигарх, ага, и того... пирожки.

– Вот я и говорю. Жалкий ты, Витя. "Денег куры не клюют", а не можешь сделать то, что хочется. Сидишь на своих деньгах, как собака – на сене, сам не ам и другим не дам. Выходит, что если ты и был когда счастлив, то лишь тогда, когда ничего не имел. Потому и вспоминаешь то время. Ну ладно, притомил ты меня своим ничтожеством. Пойду. А ты готовся.

– Как это?... К чему это?

– А ж уже говорил – к смерти. Смерть твоя вон уже в кресле сидит.

Сосновский посмотрел на кресло, но вновь никого не увидел. Спросил униженно и заискивающе:

– Шутите?

– Увы, Витя, – развел руками дьявол. – На этот раз для тебя все слишком серьезно.