Текст книги "Право на месть (Страх - 2)"

Автор книги: Владимир Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

После зарядки я побрился, принял душ и ощутил зверинный голод. Три дня моего самоунижения мне кусок в горло не лез. Теперь я решил наверстать упущенное. И надо сказать, здорово в этом преуспел, так как после завтрака встал из-за стола сильно потяжелевшим.

– Саша, хочу Варданяна, – сказал я.

– Чего?! – вновь не понял он и опасливо огляделся – не слышал ли кто моей крамольной фразы.

– Я не в том смысле, дубина. Удивляюсь я тебе – каким образом в столь могучем теле ты умудрился сохранить столь девственный ум? По телефону хочу говорить с твоим шефом. Понял?

– А-а, – равнодушно проговорил Саша и потопал на второй этаж. Я последовал за ним.

В кабинете он снял телефонную трубку, набрал номер.

– Здравствуйте! Я – Саша... Ну... Мне бы Алика Ивановича... Ну... Алик Иванович, здравствуйте!... Здесь Беркутов с вами... Говорить хочет. Ну. Саша протянул мне трубку.

Я взял трубку, сказал в неё бодро и жизнеутверждающе:

– Привет, Алик Иванович!

– Здравствуйте, Дмитрий Константинович! Рад вас слышать! – раздался приятный и вкрадчивый, но от этого не менее внушительный баритон отставного генерала госбезопасности, продавшего и холодную голову, и горячее сердце ( о руках я даже не говорю) за хрустящие тугрики козла-толстосума.

– Скажу откровенно, как заслуженный артист народному артисту, что после долгих и тяжелых раздумий я решил принять ваше предложение и поступить в вашу гребанную труппу. Об условиях работы, оплате и всем прочем я бы хотел поговорить лично с "директором театра".

– Скажу не менее откровенно, Дмитрий Константинович, – ответил Варданян с легким смешком, – я верил, что здравый смысл в вас возобладает. Рад, что нашел тому подтверждение. Сочту за честь с вами поработать. Вы подождите у телефона, я сейчас согласую вопрос с Виктором Ильичем.

Ждать пришлось минут десять.

– К сожалению, Дмитрий Константинович, Виктор Ильич вас принять не может. У него совещание. Он поручил мне составить с вами разговор и обсудить все интересующие вас вопросы. Вы согласны?

– Если бы у меня было право выбора, то я бы давно послал Вас, господин генерал, вместе с вашим боссом к чертовой матери, ибо там вам и место. Но у меня такого права нет, я потому говорю – я согласен.

– Вот и хорошо, – уже официально проговорил Варданян. – Через пару часов я к вам приеду. Ждите.

Я вернулся в свою комнату и лег на кровать, решил расслабиться перед встречей с этим хитрованом. Следом вошел Саша, сел на кровать напротив, жевал жвачку, пыхтя, будто паровоз под парами. Ему дана команда не оставлять меня одного ни на минуту, а то как бы что. Еще вчера это "как бы что" вполне могло случиться. Но сегодня я был оптимистом. Мир уже не казался мне серым и кислым, словно квашенная капуста, в нем было много времени и пространства для совершения ещё ни одного подвига. Определенно. Но присутствие этого пыхтящего плохиша утомляло.

– Эй ты, чучело, – не выдержал я, – шел бы ты куда подальше. От твоего сопения уже завял цветок на подоконнике, а скоро окончательно завянет и мое настроение.

Саша перевел взгляд на подоконник и, увидев увядший цветок, даже перестал жевать от удивления, издал какой-то нечленораздельный рыкающий звук, глаза округлились и стали совсем никакими. Этот дитя природы все сказанное воспринимал буквально, и ему было невдомек, что цветок мог завянуть от недостатка влаги. Саша затаил дыхание, вынул изо рта жвачку и прилепил её к спинке кровати, встал и, осторожно ступая, вышел из комнаты. Страх перед "необъяснимым явлением" оказался в данном случае больше страха перед возможным наказанием начальства. Вот придурок!

Оставшись один, я стал думать о предстоящей встрече с отставным генералом. То, что эти козлы потребуют от меня гарантий – это и к бабке ходить не надо. Не такие они дураки, чтобы поверить мне на слово. Но вот каких? Заставят подписать какие-то бумаги? Это мы завсегда пожалуйста. В своей не совсем праведной жизни я столько подписал всяких обязательств, что ими можно упоковать тот "замок Дракулы", куда меня возили на встречу с этим гребанным олигархом. Что еще? Здесь моя фантазия заканчивалась. Мои будущие "хозяева" настолько насабачились делать подлянки, что от них можно ждать любых неожиданностей. Ничего, скоро узнаю. Главное, надо создать у них полную уверенность, что я действительно решил на них горбатиться. И здесь придется очень и очень постараться. Дядя Алик не такой наивный, чтобы сразу поверить в искренность мента, тем более помня о печальном опыте общения со мной в прошлом году.

Потом мысли мои пошли вкривь и вкось о чем-то сугубо отвлеченном и я задремал. Мне приснилась моя несравненная Светлана. Она так на меня смотрела и так обалденно улыбалась, что у меня голова пошла кругом от переизбытка чувств. Были мы с ней на берегу Черного (если верить моим ощущениям) моря, куда вот уже несколько последних лет все собираемся съездить. Светлана стояла по щиколотку в воде, и, вдруг, с криком: "Догоняй!", стремительно побежала кромкой моря. Я бросился за ней. Визг. Писк. Смех. Фонтаны брызг. Крики чаек над головой. Белый пароход вдали. Ласковое солнце. Как здорово, как замечательно жить на белом свете! От полноты ощущений можно было натурально шизануться. Определенно. Но в это время передо мной вырос мастодонт Саша и так тряхонул за плечо, что я тут же всплыл на поверхность унылой и мрачной действительности.

Я вновь увидел дебильную рожу своего стражника Плохиша и чуть не рассплакался от обиды – до того она мне за последние дни обрыдла.

– "И зачем ты на свет появился? И зачем тебя мать родила?" – пропел я тоскливо и надрывно. – Не знаешь?

– Чего это ты?! – проговорил Саша, с сомнением вглядываясь мне в лицо.

– Так я тебе скажу – для чего. Для того, чтобы отравлять жизнь нормальным людям. Такой сон, дубина, порушил!

– Там шеф... Ну. Тебя требует.

– Как же вы мне надоели с вашим гребанным шефом! – сказал я, вставая и направлясь к двери. – До чертиков! До зубовного скрежета! Вот как надоели. Ты только, чучело, представь какою прекрасной могла быть жизнь без таких ублюдков, как вы с шефом.

– Эй, ты чего это?! – угрожающе прорычал Саша, вспомнив наконец о своих преимуществах в физическом развитии, и даже сделал шаг в моем направлении.

Это было хорошим знаком. Уж если я "пробил кожу" этому гиппопотаму, то значит вновь обретаю былую форму.

– Слушай, образина, – сказал я на прощание, – полей цветок.

– Чего? – не понял Саша, со свещенным трепетом косясь на подоконник.

– А того. Учишь дураков, учишь, а им все, что об стенку горох, проворчал я. – Цветы, как и люди, требуют заботы и внимания, их поливать надо. Понял?

– А-а! – наконец дошло до него по длинной шее. Он очень обрадовался, узнав, что причина увядания цветка оказалась столь банальной. – Ага. Я сейчас!

Отставной генерал госбезопасности дядя Алик был в отличном расположении. Представительное его лицо сияло ослепительной улыбкой, а глаза излучали прямо-таки сыновнюю любовь ко мне. По всему, с моим появлением дяде здорово покатило в жизни. Определенно. Но это пока. Думаю, что очень скоро настроение его будет совсем иным. Во всяком случая я для этого сделаю все возможное и даже невозможное.

Варданян выскочил из-за стола, сграбастал мою руку, долго тряс приговаривая:

– Очень рад вас видеть, Дмитрий Константинович! Очень! Вижу – вы совсем молодцом! Как себя чувствуете? Как настроение?

– Спасибо! Хреново. Чего и вам желаю!

Мои слова ещё больше развеселили благополучного дядю.

– А вы все такой же шутник! – воскликнул он и заливисто засмеялся. Насмеявшись вволю и отдышавшись, указал на кресло в углу кабинета. Присаживайтесь, пожалуйста.

Я прошел к креслу, сел, бесцеремонно сграбастал с журнального столика пачку сигарет "555" и зажигалку, закурил. Варданян сел в кресло напротив и любовно наблюдал за моими действиями. Может быть у дяди на старости лет появились новые сексуальные пристрастия? Уж слишком он сегодня какой-то сиропный. Это мне ни к чему, лишь только усложнит работу.

– Так вы, Дмитрий Константинович, решили принять наше предложение? после довольно продолжительной паузы, проговорил бывший генерал госбезопасности, а нынче верноподданничиский холуй олигарха. – Я правильно вас понял по телефону?

– Правильно, дядя Алик, правильно, – кивнул я, выпуская к потолку мощную струю дыма.

– И чем же продиктовано ваше решение? Ведь ещё в прошлом году вы доказали нам свою верность присяге, долгу и все такое. Или нам это показалось?

– Должен вас огорчить, гражданин начальник. Я это делаю не из любви к вашему гребанному олигарху. Если бы это было в моих силах, то я бы всем вам, волкам, устроил один большой Холохос – очистил бы Землю от паразитов, пьющих кровь порядочных людей.

Мои слова очень не понравились дяде Алику. Ну очень не понравились, если не сказать больше. А накал его лучистых глаз поубавился процентов этак на восемьдесят, никак не меньше. Если в них что и осталось, так это нехороший блеск. Лицо утратило былую упругость, стало дряблым и болезненным. И если он ещё по инерции улыбался, то улыбка его походила на оскал хищника, попавшего в капкан. Похоже, я очень его разочаровал, не оправдал надежд. Он-то рассчитывал на взаимную любовь, а тут такой конфуз получился. Наивняк! Дожил до такого возраста, а так, волчара, ничего и не понял. Приличный человек просто не может к нему и всей их кодле относиться иначе. Короче, я сильно подпортил настроение отставному генералу, с чем себя тут же и поздравил. Мне даже где-то по большому счету стало его жаль. Кроме шуток. Не все же он был подобным отморозком, сявкой, сторожевым псом Сосновского, этого черта лысого. Вполне возможно, что когда-то и в его душе было что-то светлое и доброе.

– Как вы нас не любите, – скривил он рожу, будто проглотил хину.

– А за что вас любить?! – очень удивился я самой постановки подобного вопроса. – За ваши опыты над живыми людьми? Ограбили народ, наплевали ему в душу, унизили, и ещё требуете любви. Нет, ненависть и презрение к вам самые здоровые чувства общества. Когда-нибудь они всех вас, волков, приведут к позорному столбу, а каждый порядочный человек сочтет за честь хоть раз плюнуть в ваши поганые рожи.

– Да как вы смеете! – гневливо вскричал Варданян и даже засучил в воздухе увесистыми кулаками, будто намеревался пустить их в ход. – Как смеете разговаривать со мной в подобном тоне?!

Ой, как страшно! Так страшно, что смеяться охота. Итак, задача минимум – окончательно испортить дяде настроение, выполнена на пять с плюсом. А то раскатал губу старый козел на взаимность. Этакий влюбленный крокодил, да? Теперь ему надолго расхочется не только смеяться, но и улыбаться. И это при его должности где-то по большому счету правильно. Определенно. Нет ничего отвратительнее улыбающегося крокодила.

– А что вы, как девица на выданье: любит, не любит, к сердцу прижмет, к черту пошлет? – проворчал я. – Вот и напросились.

Дядя Алик понял, что допустил непростительную несдержанность, взял себя в руки и бесцветным голосом спросил:

– В таком случае, я никак не пойму: почему вы согласились на сотрудничество?

– Потому, как очень хорошо знаю вашу шакалью породу. Если б дело касалось лично меня, то я бы давно послал вас к такой матери и дело с концом. Только вы ведь на этом не остановитесь, нет. Вы обязательно возметесь за мою семью. Потому я и вынужден согласиться на вас горбатиться. Не из любви, а по необходимости. Будут ещё вопросы, шеф?

Варданян в упор взглянул на меня. Левое его веко подергивалось. Раздумчиво проговорил:

– Спасибо за откровенность. Это многое объясняет. – Он встал, прошел к письменному столу, взял с него папку, вернулся. – Вам необходимо будет кое-что подписать. – Он раскрыл папку, достал лист бумаги и авторучку, протянул мне.

Это был стандартный договор. Я подписал его не глядя, вернул.

– Но вы ведь даже не прочли?! – очень он удивился.

– А зачем? И так все ясно. "За действия, причинившие существенный вред корпоративным интересам – смерть". Ведь так?

– Ну-у, в общем и целом. Вы были знакомы с текстом договора?

– Нет, слышал от ваших парней, – подмигнул я новому шефу.

– Как?! – даже подпрыгнул он в кресле. – От кого?!

Похоже, я настолько испортил ему настроение, что он совсем перестал понимать шуток.

– Шутка, шехер. Не берите в голову, берите в рот, – успокоил я его.

Варданян вновь поморщился, хмуро проговорил:

– Хорошо. Пока отдыхайте. Скоро мы вас задействуем.

– В каком смысле?

– Потом обо всем узнаете, – с мрачной ухмылкой двусмысленно проговорил он.

И я понял: этот старый хрен придумал очередную подлянку. Определенно.

Глава седьмая: Калюжный. Преследователи.

Утром я рассказал о своем плане Друганову. Олег Дмитриевич долго молчал, затем сказал несколько растерянно и удивленно:

– Ты это серьезно?

– Серьезней некуда.

– Но ты хоть представляешь с какими трудностями сталкнешься?

– Представляю. Но у меня нет выбора. Я обязан попытаться это сделать. Иначе... Иначе – лучше сразу пулю в лоб. Иной альтернативы я не вижу.

– Эка ты, брат, хватил, – не на шутку обеспокоился Друганов. Альтернатива всегда есть. Ничего, что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем.

Перед обедом он мне неожиданно сказал:

– Я решил ехать вместе с тобой.

– Нет-нет, дядя Олег, это исключено! – запротестовал я. – Я не могу, не имею права подвергать вас такому риску.

– А это уж, разреши, мне решать! – здорово осерчал Друганов. – Не могу я тебя отпустить одного на такое. И потом, я слово дал.

– Какое слово? Кому? – не понял я.

– Василию. Что буду тебе вместо отца.

– Как это?

– А так. Он перед последним испытанием "Сухого" будто предчувствовал, что это его последний полет, отвел меня в сторону и сказал: "Олег, если со мной что случиться, обещай быть Эдику вместо отца". Помню, я сильно тогда возмутился, накричал на него. А через полчаса... – Олег Дмитриевич тяжко вздохнул, махнул рукой. – А-а, да что говорить!

– Почему же вы раньше ничего об этом не рассказывали?

– А зачем? Да и разве это главное. Главное – я старался, как мог, выполнить последнюю волю друга. Вот потому я не могу отпустить тебя одного на столь опасное мероприятие.

И я смирился. Был даже рад, что у меня будет такой надежный помощник.

Мы стали собираться в дорогу. Олег Дмитриевич пропадал где-то весь следующий день и заявился уже под вечер чем-то очень довольный. Прошел на кухню, достал из хозяйственной сумки и выложил на стол небольшой изящный пистолет и две запасные обоймы к нему.

– Бери. Без него ты никакой опасности для них не представляешь. Он придаст тебе уверенности.

Я взял пистолет. Он плотно и удобно вошел в руку.

– Что это за марка? Никогда прежде такого не видывал.

– Это австрийский. Трофей Второй мировой войны. Но работает, как часы. Сам проверял. Калибр 9 миллиметров, самый распространенный.

– Спасибо, дядя Олег! А как же вы?

– Я обойдусь своим браунингом.

– Его вам вернули?

– Конечно. У меня на него все документы в полном порядке. Ты купил билеты?

– Да. На "Сибиряк". Завтра выезжаем.

– Вот и хорошо. Пойду домой, с женой попрощаюсь.

– Я вас подвезу.

– Не нужно. Сам доберусь.

– Мне все равно машину в гараж ставить.

Когда мы выехали со двора, то в зеркало заднего вида я увидел следовавший за нами знакомый джип. Его появление было для меня полной неожиданностью. Я-то думал, что они меня оставили в покое. Оказывается, нет, не оставили. Что же делать? Я до отказа выжал педаль газа. Увы, джип без видимых усилий тут же меня настиг. Оторваться от него на своей колымаге за счет скорости – не приходилось и мечтать. Но и петлять дворами с Другановым я тоже не мог. Он и так почувствовал неладное, спросил:

– Что с тобой, Эдик?

– Ничего. У меня в последнее время что-то мотор барахлил. Вот, решил проверить на скорости, – соврал.

Высадив Олега Дмитриевича и договорившись с ним встретиться завтра у поезда, я без особого труда избавился от "хвоста". Поставил машину в гараж. Когда уже подходил к дому, то издали на стоянке увидел джип. Сердце мое похолодело. Я понял, что в подъезде меня ждут киллеры. Один из них курил у подъезда, зыркая по сторонам. Как быть? Ведь билеты, деньги, пистолет, сумка с вещами остались в квартире. Решение пришло внезапно. Снял пиджак, перекинул его через плечо взлохматил волосы и, изображая пьяного, неуверенной походкой направился к соседнему подъезду. Маневр удался. Киллер не обратил на меня внимания. Я поднялся на третий и этаж и позвонил в смежную с моей квартиру. В ней жили молодые супруги с двумя детьми. Дверь мне открыл хозяин Андрей Андреевич, мужчина лет тридцати пяти. Однажды мы курили на лоджиях, разговорились, познакомились.

– Здравствуйте, Андрей Андреевич!

– Здравствуйте, Эдуард Васильевич!

– Извините! Разрешите воспользоваться вашей лоджией. Я где-то потерял ключи. В квартире у меня кажется есть запасной комплект.

– Конечно, конечно. Пожалуйста! – Андрей Андреевич пропустил меня в квартиру, посочувствовал: – Эдуард Васильевич, разрешите выразить вам искреннее соболезнование в связи с постигшем вас несчастьем!

– Спасибо! Вот такие вот дела.

– Когда все это прекратиться. Совсем недавно убили ваших соседей, а теперь вот у вас... Преступников нашли?

– Я не знаю. Мне об этом следователь не сообщил.

Я прошел на лоджию и через минуту был уже в своей квартире. Забрал сумку, документы, пистолет и вновь перелез на лоджию соседа, постучал.

– Извините, Андрей Андреевич, что вынужден снова побеспокоить. Я не нашел запасной комплект ключей, а оставлять квартиру открытой... Сами понимаете.

– Вы куда-то собрались? – спросил он, кивнув на сумку.

– Да, на несколько дней мне необходимо кое-куда съездить. До свидания!

– Счастливой вам дороги, Эдуард Васильеывич!

– Спасибо!

Выйдя на улицу, я пешком отправился к Друганову. И все-таки я оставил киллеров с носом! То, что мне удалось удачно выпутаться из щекотливой ситуации окрылило, придало уверенности. Пусть теперь ищут ветра в поле.

Олег Дмитриевич конечно же был удивлен моим появлением у него, но удивления никак не выказал, сказал:

– Это ты правильно решил. Вместе надежнее, больше шансов не потеряться. Проходи, сейчас будем пить чай.

Ночью я долго не мог заснуть. Думал над случившемся, над событиями последних дней. К Иванову на допрос я не пошел. Позвонил и попросил перенести встречу, сославшись на плохое самочувствие.

– Я понимаю, – сказал Сергей Иванович. – Через пару дней сможешь?

– Смогу, – ответил, зная, что в это время уже буду далеко от Новосибирска.

Почему побоялся втретиться с Ивановым? Я до сих пор толком не пойму. Мне казалось, что стоит только ему посмотреть мне в глаза и он обо всем догадается и сможет убедить меня отказаться от задуманного. Чушь конечно. Но иного объяснения у меня нет.

По телефону Сергей Иванович рассказал, что бандиты, захваченные на квартире у нашего прокурора, признались в совершении убийств моего соседа с женой, заместителя прокурора Татьяничевой, жены прокурора. Но мою жену и сына они не убивали. Скорее всего, их убили люди подполковника ФСБ из Москвы Петрова.

После этого я понял, какую сложную, почти немыслимую задачу перед собой поставил. Но и отказаться от задуманного я уже не мог, нет. Это то, единственное, что имело сейчас смысл, что хоть как-то поддерживало мое существование. Все остальное смысла не имело. А задумал я немного-немало, как отомстить за смерть жены и сына тому, кто за всем этим стоит, – самому олигарху Сосновскому, на которого, как выяснилось, работает уже и федеральная служба безопасности. И все же, не смотря ни на что, я обязан попытаться это сделать. Иначе... Нет и не может быть никакого иначе. Кто-то скажет, что он все равно не уйдет от Высшего суда. Я не знаю – есть он или нет, этот Суд, но только за все Сосновский должен ответить здесь, на Земле. Вот это я знаю точно.

Глава восьмая. Иванов. Допрос.

Передо мной сидел внешний управляющий Электродного завода Самохвалов Петр Осипович, довольно упитанный представительный господин сорока шести лет от роду. События последнего времени не прошли для него бесследно. Его благополучное, некогда самодовольное лицо потеряло былую упругость, уголки губ обвисли, а под глазами обозначились мешочки – первые вестники приближающейся старости. Карие навыкате глаза смотрели на мир затравленно и обреченно. Сейчас он походил на незаслужено обиженного хозяином сенбернара. Кому и чем он не угодил? Вроде бы новые хозяева страны должны быть им довольны – за сравнительно короткий срок Самохвалов умудрился полностью развалить некогда процветающее единственное в своем роде предприятие и оно вот-вот будет куплено за бесценок современными российскими ротшильдами и рокфелерами. Так в чем же дело? Почему люди Сосновского так упорно и настойчиво стремились его подставить, навесить ему организацию убийства воровского авторитета Степаненко со смешной кличкой Бублик? Вот это мне сейчас и предстоит выяснить.

Лет двенадцать назад я бы с великим удовольствием привлек этого сукиного сына за хищение в особо крупных размерах. Но те времена, увы, канули в лету. Кто бы и как к ним не относился, к тем временам, но подобные господа тогда чувствовали себя весьма и весьма неуютно и если и приворовывали, то так, по мелочи, с большой оглядкой, вздрагивая по ночами от любого стука в дверь – не за ним ли пришли? Но перестройка и последовавшая за ней криминальная революция предоставили им полный картбланш в тотальном ограблении страны и собственного народа. И что прежде именовалось хищением путем злоупотребления служебным положением стало называться предпреимчивостью, деловой хваткой и тэдэ, и тэпэ. Бывшие партийные и комсомольские вожди, амнистировав прежних хапуг и ворюг и объединившись с ними, стали скупать на корню и за бесценок все, что прежде именовали народным достоянием, действуя по принципу: грабь тут, на том свете не дадут. На том точно не дадут. И, если верить Андрюше Говорову, то там с них за все спросится. Но это мало утешает. Хотелось бы чтобы они ответили за все уже на этом свете. Это может случиться лишь в том случае, если нам удастся переломить ситуацию. Но надежды на это с каждым годом тают, как Бальзаковская шагреневая кожа. Да и события последнего времени не вселяют оптимизма. Нет, не вселяют. Мой оптимизм, которым я всегда гордился, на пределе, трещит по всем швам. Даже юмор не спасает. Да и какой тут юмор, когда что ни день, то "мордой об забор". Заколебали! Ага.

Однако, пора приступать к допросу. Давно пора. Затянувшаяся пауза начинает все больше нервировать Самохвалова. Стал все чаще оглядываться на дверь, словно надеялся, что именно оттуда придет к нему спасение. Долго шарил по карманам и, обнаружив там пачку сигарет, спросил:

– Вы разрешите закурить?

– Бога ради.

Самохвалов достал сигарету, чиркнул зажигалкой. Руки его ходили ходуном, будто кур воровал. Странно, чего же он так боится? Объективных причин к этому нет. Во всяком случае, мне о них пока ничего неизвестно. И вместе с тем трясется, как последний сукин сын. Странно.

Достаю бланк протокола допроса, заполняю титульный лист данными Самохвалова, предупреждаю об отвественности за дачу заведомо ложных показаний. Все формальности соблюдены, пора приступать к самому допросу. Давно пора.

– Петр Осипович, вы будете допрошены в качестве свидетеля, а потому я должен вас предупредить, что обязаны говорить правду и ничего кроме правды.

– Это я понимаю, – кивнул он, вильнув взглядом на дверь. – Но только, Сергей Иванович, я не совсем... Не совсем понимаю причин, так сказать. Это по поводу убийств работников нашего завода?

– Отчасти. Но не только. – Смотрю на него в упор и напрямую спрашиваю: – Петр Осипович, скажите – кого и чего вы боитесь?

Самохвалов вновь оглядывается на дверь, пожимает плечамии, в замешательстве говорит:

– Странно все как-то... Сама постановка вопроса и все такое... С чего вы взяли, что я кого-то боюсь?

– Это видно и невооруженным взлядом. Вы в курсе, что вас хотели подставить?

Самохвалов энергично втягивает воздух, пытаясь раскурить потухшую сигарету. Не добившись желаемого результата, кладет сигарету в пепельницу, спрашивает:

– В каком смысле?

– В самом прямом. На вас хотели повесить убийство воровского авторитета.

– Это действительно так?

– Обижаете, Петр Осипович. Чем же я заслужил подобное недоверие?

– Извините, Сергей Иванович! – смутился Самохвалов. – Но сейчас трудно порой понять – кому можно доверять. Извините!

– Я не могу ничего сказать про других, но мне доверять можно. Вот с этого и попробуем построить наши отношения. Но вы не ответили на вопрос.

– Нет не знал, но предполагал что-нибудь в этом роде. – Самохвалов в который уже раз оглядывается на дверь и, понизив голос до шопота, доверительно говорит: – Они способны на все.

– Кто – они?

Самохвалов с ответом не спешит. Вновь закуривает. Долго смотрит в дальний угол. Затем переводит взляд на меня и просяще и заискивающе, будто хочет одолжить у меня денег до получки, говорит:

– Сергей Иванович, скажите откровенно – вы меня по их заданию, да?

– Нет, я сам по себе. А что, у вас есть веские основания так думать?

– Иначе бы я не спрашивал. Недвано ко мне уже приходил один товарищ из ФСБ.

– Случайно не полковник Петров из Москвы?

– Нет. Он представился майором Карпинским из местного ФСБ.

– Вы видели его служебное удостоверение?

– Да, конечно.

– И что же ему было от вас нужно?

– Он меня предупредил, что если я в ближайшее время не подам в оставку, то меня ждут большие неприятности.

– Он говорил что-то конкретно?

– Нет. Но сказал, что был бы человек, а дело всегда найдется. Это он так своеобразно пошутил.

– Ну, ну... И все же, Петр Осипович, кто они такие и чем вы им не угодили?

– Это долгий разговор, – тяжело вздохнул Самохвалов.

– Я не спешу.

– Даже не знаю с чего начать, – в задучивости проговорил управляющий.

– В таком случае, начните с самого начала.

Самохвалов вновь надолго задумался. Затем пожал неопределено плечами.

– Начну, пожалуй, с предыстории всего этого... К концу семидесятых началу восьмидесятых годов экономика Советского Союза стала явно пробуксовывать, прирост национального дохода с восьми – десяти снизился до двух и восьми десятых процента, да и то обеспечивался исключительно экспортом нефти и газа. Машиностроение и приборостроение, которые бы обеспечивали в дальнейшем прорыв в промышленности, были в полнейшем загоне. Исключение из плановых показателей предприятий снижение себестоимости продукции привело к резкому сокращению производства и дефициту большинства товаров. Многие понимали, что нужно срочно что-то предпринимать. Тогда-то и появилась группа видных ученых экономистов и промышленников, выдвинувшая концепцию перехода экономики страны на рыночные отношения. Среди них был и Петр Эдуардович Потаев.

– Нынешний олигарх?

– Да. Концепция эта вовсе не отменяла плановость экономики, потому как рыночные отношения и планирование производства не исключают, а дополняют друг друга. В странах с развитой экономикой об этом знает каждый мало-мальски грамотный человек. По данной концепции коренным образом менялся лишь сам подход к оценке деятельности любого предприятия и организации. Предлагалось оценивать их деятельность по конечному результату. То-есть, сдал объект, продал продукцию – получай денежки. Чем быстрее ты это сделаешь, тем быстрее получишь прибыль. Чем ниже будет себестоимость продукции, тем больше будет эта прибыль. Это бы побуждало предприятия к здоровой конкуренции, а их руководжителей – искать пути повышения качества продукции и снижения её себестоимости. Все это неизбежно привело бы к созданию современных технологических линий, сверхточных станков и оборудования. Однако данная концепция вопреки логике и здравому смыслу у тогдашнего руководства страны не нашла поддержки. Оказывается уже тогда в партии и правительстве созрело мощное лобби, для которого чем хуже обстояли дела в экономике страны, тем было лучше. Именно они в конце шестидесятых убедили Косыгина оказаться от такого основополагающего показателя деятельности преприятий, как снижение плановой себестоимости продукции. Что привело в дельнейшем к непоправимым последствиям. Они стремились довести ситуацию до абсурда, вызвать недовольство людей, чтобы однажды прибрать все к своим рукам. С приходом к власти Горбачева и его команды они поняли, что их час настал. Ельцин же стал иструментом в их руках. Эконмика страны рухнула и тотальное разграбление страны и ограбление народа началось, причем в невиданных доселе масштабах...

Все, что говорил Самохвалов мне было отчасти уже известно. Поэтому я не выдержал и перебил его:

– Все это конечно интересно, но, Петр Осипович, нельзя ли ближе к делу.

– Да-да, – закивал он. – Я уже подошел к самой сути. Потаев и его сторонники быстро поняли, что в стране совершилась криминальная революция, к власти пришли так называемы "демократы" – люди алчные, беспринципные, превыше всего ставящие достижение своекорыстых интересов и прикрывающие свою суть дешевыми популистскими лозунгами о свободе слова, личности и тому подобное. Потаев понял, что если не принять срочных мер, то эти господа окончательно порушат экономику страны, вывезут все ценное на Запад, отведя России лишь роль сырьевого придатка. Бороться с ними честными и открытыми методами в начале девяностых было бы самоубийством. Потаев очень даже хорошо это понимал. Потому-то и было принято решение действовать теми же методами. Как говорится: "С волками жить – по волчьи выть". Верно?

– Каким образом вы попали во внешние управлющие Электродного завода?

– Дело в том, что в руки Потаева попал так называемый "список Чубайса" – перечень предпирятий, подлежащих приватизации в первую очередь. Предприятия эти составляли основу экономики страны. Потаев предпринял меры, чтобы во главе ряда этих предприятий стали его люди. Так я и оказался внешним управляющим Электродного завода.

– За время вашего правления вы привели завод к фактическому банкротству. Ведь так?

– Да, – согласился Самохвалов. – Я это делал по заданию Потаева.

– Для чего?

– С тем, чтобы Потаев мог купить завод и принять меры к его возрождению.

– Странная у вас логика – окончательно добить завод, чтобы потом его возродить.

– В нашей стране все странно, Сергей Иванович. Но у нас не было другого выхода. Попав в "список Чубайса" завод был приговорен к банкротству.

– Но, насколько я понимаю, в последнее время у Потаева в отношении завода повились серьезные оппоненты?

– Да, очень серьезные. Сосновский, Чубайс и компания кажется стали догадываться об истинных целях Потаева, Калинина, Говоркяна и других и повели на них наступление по всем фронтам, Им удалось привести к власти своего президента и посадить карманное правительство. Начался второй передел собственности, который ознаменуется тем, что ими будут прибрано к рукам все, что ещё остается в полной или частичной собственности государства. Электродный завод входит в зону их интересов. С того времени, когда верным псам Сосновского братьям Темным удалось усадить здесь своего губернатора, на меня стало оказыываться колоссальное давление. Ряд убийств работников завода, я думаю, преследует цель окончательно запугать меня, показать, что если я буду несговорчивым, то меня ждет та же участь.