Текст книги "Троянский конь"

Автор книги: Владимир Колышкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

   – Ну-ка, Терсит, иди сюда! – скомандовал Одиссей. – Повтори то, что я проделал. Сейчас мы проверим твою отвагу. О твоей болтливости мы наслышаны, хотелось бы посмотреть, какова твоя храбрость?

   Терсит наотрез отказался принимать участие в колдовстве, чем окончательно подорвал свой авторитет. Воины смеялись над ним, но сами тоже не спешили взойти на алтарь богов. Тогда Одиссей приказал своим соплеменника – кефалленцам – последовать его примеру. Он вновь совершил скачок в подпространстве, и воины его, поколебавшись самую малость, очертя голову кинулись за предводителем. Большую "кучу-малу" сотворили они из свои тел возле принимающей "машины". Гремя доспехами и поднимая тучи пыли, они валились друг на друга, хохоча и ругаясь.

   – Держитесь на ногах, сукины дети! – орал их царь и предводитель. – А ну давай снова – марш!

   Вскоре дело пошло как будто бы на лад. Задачу тут же усложнили. Вынесли специальные снаряды – деревянные стойки с подвешенными на цепях бревнами. Воины должны были сразу после переброски – сохранить равновесие, спрыгнуть на землю и поразить бревно копьем, потом – мечом. У других было задание проделать то же самое, но осыпая мишень стрелами. Постепенно всех участников состязаний охватил неподдельный азарт. Уже воины других племен выстраивались в очередь к "машине", нетерпеливо толкая друг друга. Учения окончились, когда все воины прошли испытание "машинами" богов и когда все спортивные снаряды были разнесены в щепки.

   Одиссей остался страшно доволен своей победой в народном собрании и тем, что события не вырвались из-под контроля. Но главным успехом этого утра он считал то, что сумел удивить и заинтересовать вождей "машинами" богов и перспективой их военного применения.

   Глава 9

   В полдень устроили заседание военного совета. На нем присутствовали: цари различных областей Греции, родоплеменные вожди, крупные и мелкие военачальники, служители культов и другие не учтенные официальным протоколом лица. В общем, изрядное количество народа собралось в громадном шатре предводителя всех войск Агамемнона.

   Вступительное слово взял главнокомандующий. Прежде всего, он попросил почтить память недавно павших самых могучих героев – Ахилла, Патрокла, Антилоха, сына Нестора (легкий поклон в сторону старца Нестора) и... (поколебавшись) Аякса Теламонида. Члены совета и приглашенные встали и молча склонили головы в знак скорби. Многие оценили жест доброй воли Верховного басилевса как мудрый и очень своевременный в эти тяжелые для греков дни. Сейчас все должны забыть старые распри и обиды, нанесенные друг другу вольно или невольно, так же, как забыл он, Агамемнон, обиды, нанесенные ему Ахиллом* (в порыве гнева обозвавшего Верховного собакой, пьяницей и трусом) и Аяксом Теламонидом**, покушавшегося на его жизнь (и которого он поначалу запрещал похоронить по обряду, ввиду самоубийства последнего).

   [*Ахилл – тот самый герой, у которого была уязвимая пята. Он поссорился с Верховным, обвиняя последнего в несправедливом дележе добычи.

   **Аякс Теламонид, огорченный неприступностью Трои, сошел с ума, набросился на стадо быков и стал их резать, думая, что убивает троянцев. Потом набросился на басилевса. В конце концов он покончил жизнь самоубийством. (прим. автора.)]

   Сразу после Агамемнона выступил с речью Менелай. Он напомнил еще раз о клятве, данной ему знатными героями Греции в отношении защиты чести и достоинства, как самого Менелая, так и прекраснокудрой его жены, все в таком роде.

   Третьим и основным докладчиком на Совете был вездесущий царь Итаки, благородный сын Лаэрта, доблестный отец Телемаха – Улисс-Одиссей.

   Все давно уже отметили, что эта тройка мужей как-то всегда держалась вместе, во многих вопросах они старались поддерживать друг друга, избегали ссор, как пустяковых, так и серьезных, и потому часто многого добивались в отличие от других. Четвертым в эту тройку частенько принимался старец Нестор, к мудрым советам которого они уважительно прислушивались и без помощи которого они бы не смогли одержать своих побед. И в этом триумвирате четырех не было ничего парадоксального (вспомним трех мушкетеров, коих было четверо). Однако с некоторых пор (а именно – со вчерашнего дня) появился пятый член этого тройственного союза. Лишь Одиссей знал о нем. Негласный, тайный стоял он за кулисами этой историко-героической драмы. Этот режиссер все придумал и теперь с холодной ясной головой воплощает в реальность свои тщеславные фантазии. Скромно стоял он в углу шатра, переодетый в одежду вестника.

   Сегодня утром он, вернее, она (ведь речь идет, конечно, о невозвращенке Елене Владимировне Смирновой, 30 лет от роду, авантюристке и преступнице мирового масштаба), так вот она, проводив своих главных марионеток, велела оставшимся в живых конюхам запрячь для нее четверку легконогих коней в неброскую на вид колесницу. Возничим она взяла старого, но еще крепкого воина Хира, вольноотпущенника из семитов.

   Они выехали из города не спеша и скрылись от любопытных глаз в ближайшей роще. Когда окольными путями выбрались они на ровное поле, возничий пустил коней в галоп. Для современного человека, привыкшего к мягкой магнитной подвеске своих прогулочных автомобилей, такая поездочка была бы убийственна. Всласть испытав все прелести безрессорной езды, его бедная, трясущаяся голова, тотчас подрастеряла бы весь свой рахитичный романтизм, с его дурацким лозунгом: "назад, к природе!" Но людям местного происхождения, неизбалованным комфортом, а так же хронодесантникам, прошедшим все круги ада спецподготовки, в том числе и испытания на вибростенде, – такая встряска лишь бодрила. Ну, если быть совсем честным, без излишнего хвастовства, скажем – была терпимой. А уж когда они на полном ходу внезапно чуть было не врезались в греческий разъезд, укрывавшийся в засаде, тогда и вовсе пустячные мысли о неудобстве езды были отброшены. Только высокое искусство возничего позволило избежать им жуткой, перемалывающей кости, мучительной смерти.

   На двух колесницах греки пустились в погоню, громко требуя от преследуемых остановиться. Хир ловко забросил деревянный, обитый медью щит себе за спину, чтобы закрыться от шальной вражеской стрелы. То же самое проделала и Елена, мельком пожалев, что нет на ней защитного костюма. Впрочем, для ответных действий ей нужны были считанные мгновения. Враги в основном целились в возничего, и вскоре его спасительный щит стремительно оброс торчащими стрелами. Хир пригибал голову и яростно погонял взмыленных лошадей. С этими стрелами за спиной он походил на дикобраза. Пока им везло, но долго так продолжаться не могло. Елена чувствовала не подводившим ее инстинктом на опасность, что через 5-6 секунд роковая стрела сразит одну из лошадей и тогда – кровавая каша. Держась левой рукой за трясущейся борт колесницы, она резко обернулась назад и, почти не целясь, послала в неприятеля огненный заряд из бластера. Плазменный шарик концентрированной энергии с треском разорвался в воздухе над лошадьми ближайшей колесницы преследователей, опалив и ослепив бедных животных. Кони дико заржали и шарахнулись в сторону, а тяжелая боевая колесница по инерции продолжала идти вперед, ломая дышло и разрывая постромки. Колеса наскочили на валун, и повозка стала разваливаться. Обломки полетели в разные стороны, люди посыпались как горох. И все это скрылось в пылевом вихре, вот уж и сам вихрь удалился. Нет больше преследователей. Убоялись, видимо, греки зевсова огня, подумали, очевидно, не иначе как сам бог войны Арес мчится на своей колеснице. Вступать с ним в единоборство для смертных – безрассудно и опасно. Смертельно опасно. Кровь стынет в жилах от одного его взгляда. Не найдется желающих стать жертвой этого отвратительного кровопийцы, наиболее ненавистного из богов.

   Но испугались не только греки, мужественное сердце Хира тоже сжалось от страха. Он покосился на свою хозяйку и быстро отвел глаза. Он-то знал точно, что сподобился чести быть возничим самой Афины-воительницы, принявшей облик смертной Елены, которая, в свою очередь, маскировалась под греческого воина.

   Грязные и запыленные подкатили они на взмыленных конях к месту стоянки пришельцев из будущего. Инфразвуковое охранное поле, ранее отключенное Еленой, позволило лошадям и возничему подойти к хроноджету. Елена отперла замаскированную массивную дверь, отключила Привратника и велела Хиру вместе с ней войти внутрь. Хир заупрямился поначалу, страшась таинственной пещеры, но уступил настойчивым требованиям своей госпожи.

   Запыленная Елена умылась, привела себя в порядок и вновь стала Прекрасной, вернее, прекрасным юношей, ведь она была в мужской одежде. Псевдоюноша отвязал профессора и дал указания Хиру, отвести его в санузел для отправления естественных нужд. Профессор был вял и послушен и вряд ли хоть что-нибудь понимал. Потом его заперли в медотсеке, где он забылся счастливым сном, получив питательную смесь и очередную инъекцию слабого наркотика. Елена и сама точно не могла ответить на вопрос: почему она возится с профессором, а не отправит его в лагерь к грекам. Просто шестое чувство подсказывало ей, что старик может пригодиться в качестве заложника, если придется столкнуться с патрульными из Охраны Времени. К тому же, разделяя силы противника, она ослабляла их сопротивление. Как говорится, разделяй и властвуй.

   Покончив с нуждами пленника и надев под одежду легкий, но эффективный бронежилет, новая хозяйка машины времени заперла ее и поспешила на своей колеснице в лагерь греков.

   Вскоре они подъехали к шатру Одиссея, где их с нетерпением ожидали. Мужественные, покрытые шрамами воины царя Итаки пленились красотой молодого коллеги и напропалую предлагали ему свою любовь и покровительство. И если бы не строгий приказ Одиссея, парню пришлось бы отдать кому-либо предпочтение, иначе имел бы он серьезные проблемы, отвергая сексуальные обычаи своего народа. Воины отступились, видя, каков покровитель у новичка.

   И вот, после успешно проведенных испытаний "машин" богов, смиренно стоял в уголке в одежде вестника новый друг Одиссея и внимательно слушал, о чем вещал его старший товарищ на военном совете. Тут-то впервые зародилось знаменитое словосочетание, ставшее в последствии синонимом военной хитрости, притчей во языцех – "Троянский конь". Правда, "троянским" его назовут позже, много позже, в эпоху Ренессанса, а пока речь шла о деревянном коне.

   Одиссей расстелил на полу – дабы все присутствующие могли видеть, – эскиз, выполненный художником Эпеем на большом куске выбеленного холста. Рисунок был выполнен в скупой цветовой гамме, присущей грекам, изображал коня. Для масштаба рядом виднелись фигурки людей. Исходя из взятого масштаба, конь был огромным. Докладчик назвал эти размеры. В переводе на понятную нам метрическую систему мер, высота коня спереди – от копыт до кончиков ушей – составляла шесть метров, в холке – более четырех; длина от хвоста до морды – семь с половиной. Грубо говоря: высота ног была два метра, толщина туловища – около двух с половиной метров, высота шеи с головой – тоже примерно метра два.

   Как выражаются учителя математики, легко видеть, что пропорции животного были в значительной степени искажены, что для греческого художника, приверженца строгого реализма, было равносильно удару ножом по сердцу. Он ведь не дикарь какой-нибудь – рисовать подобных уродов. Но красотой пришлось пренебречь ради военной задачи. А задача была такой: вместительный корпус, низкая посадка над землей и прочность всей конструкции, чтобы она, конструкция, не развалилась при транспортировке. Конь с длинными ногами таким требованиям не отвечал.

   Эпей ругался на чем свет стоит, изодрал несколько холстов с вариантами эскизов, пока заказчик не убедил его в целесообразности именно таких пропорций. "Но это же не конь, – в ярости кричал знаменитый художник, – это собака какая-то!" – "Сойдет, – добродушно убеждал практичный Одиссей, – не на выставку же... Стоять-то ему придется всего один вечер, а потом ты собственноручно можешь его сжечь".

   "О боги! – возопил Эпей, – что скажут мои ученики? Какой позор! Хорошо, что не видит этого мой учитель, не то побил бы он меня своей линейкой"

   Эпей все же выполнил заказ и ушел запивать свое ущемленное эстетическое чувство кислым вином. На совете он присутствовать категорически отказался.

   – Прошу обратить свои взоры сюда, – сказал Одиссей, указывая концом дротика на изображение все того же пресловутого коня, но уже выполненного как бы в разрезе. – В задней части туловища, в холке, мы расположим "машину" богов. Сойдя с "машины", воин продвигается к передним ногам, высота потолка позволяет делать это, почти не пригибаясь. В передней части коня предусмотрена лестница из поперечных реек. По ней можно будет попасть в голову и через глазные отверстия вести наблюдение, оценивая обстановку. Кроме того, на полу вдоль бортов будет заготовлены сходни, по котором воины спустятся из чрева коня на землю. Для выхода наружу предусмотрена дверь, расположена она между передними ногами. Мощная широкая грудь коня позволит сделать дверь достаточных размеров, чтобы воин в полном боевом снаряжении проскочил ее, не застряв, и не создал бы в момент высадки опасную пробку.

   Долго обсуждал совет фантастический план захвата города. Не обошлось и без дурацких вопросов, но вносились и дельные предложения по улучшению конструкции коня. Некоторые резонно высказывали свое не понимание нарочитой усложненностью плана операции, где самым слабым звеном оказывался именно конь. Зачем, говорили они, нужен этот конь, которого троянцы могут попросту игнорировать, не принять "подарок" греков, и вообще – сжечь его, когда можно просто перегнать повозку с "машиной" в город и таким образом обеспечить полную гарантию предприятия.

   Им не менее резонно отвечали, что повозку могут не пустить в город, ибо перемирие уже заканчивается и контроль за въезжающими и входящими ужесточается, или случайно обнаружить прибывающих воинов и перебить их по одиночке и взять под контроль "машину". Еще скептикам было заявлено, что расчет в основном строится на знании некоторых душевных склонностей человека. Конь является одним из священных животных, весьма почитаемым как для культурных народов Греции, так и для варваров. Троянцы, говорил докладчик, потерявшие свой священный палладий, постараются найти ему замену. Можно голову дать на отсечение, что таковой заменой может стать наш конь, если они захватят его в качестве трофея, в чем мы им с удовольствием поможем.

   – Наконец! – перекрикивая восторженные возгласы и язвительные замечания, повысил голос Одиссей, уставший приводить все новые и новые аргументы, выложил то, что его самого поразило в объяснениях Елены, он сказал:

   – Наконец, так ИНТЕРЕСНЕЕ. – И поспешил внести ясность. – Это очень красивый ход. Ведь просто побить противника сможет и Федр Афинский (все засмеялись, ибо сей воин им был известен как могучий дурак), а ты вот придумай красивый, хитроумный способ и навяжи противнику свой план действий. Без лишней скромности скажу, мы придумали такой ход, который никогда не забудут потомки. Взять город при помощи деревянного коня – гениально! Конгениально!

   Старец Нестор первым похвалил Одиссея за смекалку в весьма лестных выражениях и горячо поддержал безумный план во всех деталях. Даже сильный загар на лице Одиссея не мог скрыть его зардевшихся щек. Он покраснел как девственница и кинул косой взгляд на Елену. Та улыбкой подбодрила его. Царь Итаки готов был биться на мечах с кем угодно за то, что похвалы, ему расточаемые, – справедливы. У него давно, повторял он не раз про себя, зрел подобный план. Причем именно с помощью коня, правда, без применения "машин", конечно, о существовании которых он тогда не подозревал. Набить брюхо деревянного коня десятком смельчаков, завязать бой, открыть ворота... и держаться до подхода основных сил. Такой, на грани бреда план мелькнул как-то у него в уме в минуту отчаяния, но был отвергнут им ввиду его явной абсурдности. А вот теперь все стало на свои места. Риск сводился к минимуму, и в случае удачи, можно было надеяться на победу с большой вероятностью. Создавалось впечатление, что эта во многом странная женщина обладала даром предвосхищения самых тайных мыслей людей. Впрочем, имея такого папашу, как Зевс, подобные способности не должны вызывать удивление.

   Наконец все взоры устремились на Вещего Калхаса – поддержат ли боги греков или отдадут предпочтение троянцам. Вещий Калхас – с желчным, сухим и умным лицом, с брезгливыми складками вокруг тонких губ – встал с места, театральным жестом воздел руку к потолку и возвестил всем, хитро прищуривая глаза, что Зевс послал ему знамение и что он, Вещий Калхас, советует грекам прибегнуть к военной хитрости.

   Радостью наполнились сердца вождей, последние их сомнения были развеяны новым предсказанием знаменитого оракула, и они утвердили план большинством голосов.

   * * *

   И вот, от слов перешли к делу. Закипела в лагере работа. Бригада корабельных плотников, возглавляемая учениками художника Эпея, срочно приступила к воплощению конгениальной идеи в материал. Сооружение гигантского коня шло полным ходом. С большим энтузиазмом работали люди, радостно осознавая, что наконец-то найден выход из тупика, что скоро возьмут они ненавистную Трою и отправятся домой богатыми и осененные славой. Незанятые в работах и непосвященные в тайну воины, разинув рты от удивления, глазели на постепенно появляющееся над строительными лесами невиданное сооружение. Бойцы качали головами, цокали языками, дивясь хитрости царя Итаки. Но ротозеев разогнали, объявив через глашатаев о полной ликвидации лагеря и погрузке на корабли.

   Что тут началось! Всенародный праздник – да и только. Собирались вещи, сворачивались шатры и палатки; сжигались укреппостройки, с таким трудом возведенные.

   Встревоженные видимым оживлением неприятеля, троянцы срочно призвали население города вернуться за стены и закрыли ворота. С высоких стен Трои наблюдали жители города за странными действиями противника. Гадали, строили предположения и, на всякий случай, разогревали смоляные котлы – верное средство против любителей лазить по чужим стенам.

   Старик Приам, потерявший почти всех своих сыновей в этой затяжной войне, близоруко таращил слезящиеся глаза в сторону лагеря греков, силясь разобраться в происходящем. Однако густой дым застилал видимость, скрывал почти полностью позиции врага. Рядом с Приамом на стене стояли его жена Гекуба и сноха Андромаха, жена великого Гектора. На руках она держала своего сына Астианакса – это все, что осталось у нее от горячо любимого и безвременно потерянного мужа. Люто ненавидела она греков и пуще всех проклятого Ахилла, убившего ее героя-мужа и подло над ним надругавшегося. Андромаха очень надеялась, что когда Астианакс вырастит, то непременно отомстит за своего отца. Маленький Астианакс сучил ножками, пускал слюну и, замерзнув от порывов прохладного ветра, описался. Пришлось нести его к нянькам, менять пеленки.

   К Приаму подошел последний оставшийся в живых сын – Полит.

   – Я выслал лазутчиков, – сказал он, глядя из-под ладони на лагерь греков, – пусть разузнают, что там случилось.

   – Может быть, готовятся к штурму? – высказал предположение царь, не зная, что попал в точку.

   – Нет, что-то не похоже. Точно такая же суматоха была в день их высадки. По-моему, они жгут оборонительные укрепления. Либо их охватило безумие бунта, либо... Я страшусь произнести вслух свои домыслы, чтобы не спугнуть слабую надежду...

   – Ты хочешь сказать, что...

   – Не продолжай, отец. Подождем донесений разведчиков.

   Однако лазутчики не вернулись. Их перехватили бдительные посты греков. Одиссей, опасаясь предательства, еще с утра распорядился усилить охрану лагеря. Ничего не должны были узнать троянцы о "машинах" богов и о коварном замысле завоевателей.

   Лишь к вечеру удалось вернуться одному удачливому шпиону и доложить невероятную новость: греки уходят! Троянцы не могли поверить своему счастью. Но вскоре слова смельчака начали подтверждаться. Дым над лагерем греков рассеялся, и стало видно, что неприятель грузится на корабли и – о чудо! – отплывает в море. Целая флотилия унирем, распустив прямые паруса, пользуясь попутным ветром и начавшимся отливом, нехотя отходила от берегов Троады. Враг бежал, не добившись ничего. "Победа! Троянцы, великий день настал! Мы победили! Мы выстояли!" – кричали люди на стенах непокорившегося города.

   Глава 10

   Огненная колесница Гелиоса спускалась к горизонту. Тучи окрасились в кровавый цвет. Скоро мрак окутает землю Троады, но пока еще было довольно светло. Последний корабль греков побледнел в морской дымке и скрылся за островом Тенедосом. Только теперь окончательно уверовали жители многострадального города, что неприятель, столь долго их донимавший, который разорял близлежащие селения, уничтожал цвет троянского воинства, покорился-таки судьбе и воле богов – ушел навсегда.

   Медленно открылись громадные ворота Трои, и первые смельчаки осторожно направились к бывшему лагерю врага. Вскоре уже целая толпа горожан растеклась по берегу. Впереди всех бежали вездесущие и отчаянно смелые мальчишки. Они шныряли повсюду, выискивая в изрытой тысячами ног земле брошенное или утерянное врагом оружие.

   И тут люди обнаружили удивительный феномен. Ясное дело, что узрели они Коня. Да и как не увидеть было подобную громадину. Конь весьма искусно был сделан из дерева и покрыт черным лаком, еще слегка липнувший под рукой. Огромный, могучий, загадочный стоял он недвижно на берегу моря и внушал мистический ужас в сердца людей, копошащихся у его ног. Смотрели в изумлении троянцы на него и терялись в догадках, что за притча, что за изумительное сооружение?

   Подошел царь Приам в окружении приближенных и охраны. Все почтительно расступились. Приам оглядел Коня и спросил у народа совет, как поступить с находкой. "Как скажите, так и будет", – заверил царь сограждан. Одни осторожно предлагали избавиться от неожиданного подарка: "Сбросить его с обрыва в море – и дело с концом. А еще лучше – сжечь его". Другие уверяли сограждан, что поступать так – неразумно. По их мнению, Коня надо бы внести в город и водрузить на акрополе. Пусть будет он памятником в честь славной победы над греками. Разгорелся спор. Колебался Приам. Не мог решить, какому мнению отдать предпочтение.

   Тут отвлекла его шумная процессия. Обернулись все и увидели группу пастухов, ведущих связанного пленника. Впрочем, пойманный, казалось, вовсе не жалел о своем пленении: он шел охотно, радостно и заискивающе смотрел в глаза своим стражам. Подвели пастухи к Приаму пленного и бросили его на колени.

   – Вот, государь, – молвили волопасы, – мы тут недалече словили этого перебежчика. Уверяет, будто сбежал он от своих собратьев, спасаясь от смертельной опасности.

   Все стали смеяться над пленником, вид был у недавнего врага испуганный и жалкий. Сын Приама Полит подошел к перебежчику, упер острие копья в его грязную грудь и грозно потребовал:

   – А ну рассказывай всю правду, ахейская собака! Кто ты и как оказался здесь? И, главное, – куда ушли ваши корабли?

   Крупные слезы покатились по заросшей физиономии грека.

   – О могущественный и всемилостивейший царь непобедимого города! – возопил он, вздымая к небесам всклокоченную бороду и грязные руки. – Выслушай несчастного Синона – меня Синоном зовут, ваше царское величие... Защиты прошу! О боги! Как несчастна моя судьба! А все потому, что неоднократно я выступал против осады Трои. Призывал воинов вернуться домой к их женам и детям. За это был я бит принародно. Но я был тверд в своих убеждениях. И тогда, чтобы избавиться от бунтовщика, от меня то есть, проклятый Одиссей – самый вредный из них – решил сгубить меня подлым образом. Поскольку я к тому же сродственник Паламеда, которого он, ваше величество, Одиссей, значит, под смертный приговор подвел... С тех пор Одиссей и до меня добирается, боясь мести с моей стороны. Ну тут, значит, решили наконец домой возвращаться...

   – Погоди, – прервал Синона Полит, – выходит, что осада снята? Твои соплеменники убрались домой?

   – В точности так, – охотно подтвердил Синон, – как есть – все уехали... только вот я вынужден был бежа-а-ать... – вновь заныл он, вытирая хитрые свои глазки грязными кулаками (хлюп носом, шмыг-шмыг). – Перед отплытием Калхас, по наущению Одиссея, объявил, что для счастливого возвращения на родину требуют боги человеческой жертвы, как будто мало и без того мы принесли жертв... Все со страхом ожидали, на кого укажет перст судьбы. Калхас долго притворно колебался, потом сообщил, что боги выбрали меня, бедного Синона... (шмыг-шмыг, хлюп) что и следовало ожидать.

   Ну, связали меня, повели к алтарю. Но я, не будь дураком, веревку перегрыз да и бежал... Долго скрывался в тростниках, пока, наконец, не представился случай сдаться в руки пастухам вашего величества, да будьте вы живы, здоровы и счастливы.

   – Хорошо, – сказал Приам, выслушав пленного, – освободите его.

   Тут вмешался жрец бога Аполлона Лаокоон. Он несколько раз уже обошел Коня, со всех сторон внимательно его осмотрел, теребя бороду и шепча не то заклинания, не то проклятия.

   – Не верю я, чтобы ахейцы покинули Троаду навсегда!!! – горячился Лаокоон. – Не очень это похоже на них. Тут, наверняка, задумана какая-то военная хитрость.

   – В чем же тут хитрость? – спросили его.

   – В том, что в брюхе этого страшилища могут находиться десятка полтора воинов, и мы будем последними дураками, если своими руками поможем им войти в город.

   – Хе-хе... воины, – засомневались некоторые из толпы, – не больно-то много туда и войдет. Это он только с виду большой, а в нутре у него... эта... в нутре-то не шибко много места...

   – Ну, ты, деревенщина! – гневно вскричал Лаокоон. – Будешь учить меня?!

   Жрец схватил копье и метнул его со всей громадной своей силой в подозрительного Коня. Тяжелое копье с хрустом вонзилось в деревянный бок чудовища. Кое-кому почудилось, будто звякнуло и громыхнуло что-то внутри.

   – Слышали! – воскликнул Лаокоон. – Не доспехи ли неприятеля загремели сейчас?

   – Скажи нам, несчастный Синон, – обратился Приам к перебежчику, – что означает сей Конь?

   – О, Великий царь! – оживился грек, словно давно ожидал подобного вопроса. – Нет здесь никакой тайны или военной хитрости. Таково было требование Афины-Паллады. Богиня разгневалась на нас за то, что похитили Одиссей с Диомедом ее священное изображение – палладий, охранявший город. Теперь этот священный конь будет охранять Трою от нападения врагов. Потому и решили мы убираться отсюда, поскольку бесполезно ведь штурмовать город при таком-то защитнике...

   – А вот мы сейчас посмотрим, какие у него внутренности, – вскричал неугомонный Лаокоон. – Дайте мне топор!

   Синон обеспокоено вскочил с места и подбежал к Коню.

   – Успокойся, верный жрец Аполлона! – елейным голоском, льстиво улыбаясь, сказал перебежчик.– Нет надобности в топоре, коли дверь имеется. Внутри ничего нет, кроме алтаря Афины, уверяю тебя... Если бы кто-нибудь поднял меня...

   По знаку Приама два воина сцепили руки замком, Синон встал ногами на их грубые, покрытые шрамами ладони, и его подняли к широкой груди Коня. Оказавшись на уровне двери, створки которой открывались наружу и были весьма искусно пригнаны, что не разглядеть даже щели, Синон потянул створки за небольшие бронзовые скобки, распахнул вход и забрался в чрево Коня. Там он повозился недолго и выдвинул наружу деревянный трап. Сходни коснулись земли, и Синон хозяйским жестом пригласил гостей посетить необычное святилище Афины.

   Первым легко вбежал по пружинящим доскам Полит, держа наизготовку копье. За ним сразу последовал Лаокоон с двумя своими сыновьями. Помогли подняться и самому царю Приаму.

   Внутри было тесно и темно. Острия копий царапали низкий потолок, пахло свежеструганным кедровым деревом. Чтобы ненароком не спалить Коня, факелы не зажигали. Просто стали вдоль вогнутых стен, пропуская в дверь лучи заходящего солнца. Убранства в чудном храме не было никакого, только в задней части Коня стоял алтарь – и все. Он был единственным предметом обстановки. Все тупо смотрели на невиданной конструкции жертвенник. Придраться было не к чему. Намудрили, конечно, греки с алтарм, но мастер, ковавший его, был весьма искусен.

   Пауза затянулась, Синон ощутил сильное беспокойство и, чтобы разрядить обстановку, кашлянул и сказал севшим голосом:

   – Вот на этом-то жертвеннике меня и хотели зарезать... как овцу-у-у (хлюп-хлюп).

   – Я думаю так, – сказал наконец Приам. – Пусть этот Конь будет нашим защитником и хранителем города. Если сама Афина-Паллада потребовала, стало быть, мы должны выполнить ее волю. Нельзя быть неблагодарными к своей покровительнице.

   Высокая комиссия вышла из чрева, и было объявлено народу ее непререкаемое решение: перетащить Коня в город и водрузить его в акрополе. Народ возликовал, все свистели, кричали и подпрыгивали от радости. Странные люди: сказали бы им, что Коня надо спалить, так и сожгли бы, не моргнув глазом, и тоже бы кричали и веселились. Но вот сказали: ввезти Коня в город – и повезут. Кто же творит нашу судьбу – боги или мы сами?

   За дело взялись рьяно. Конь хотя и пустой, но все же был достаточно тяжелым. Пришлось покумекать, как транспортировать этакую громадину. Рычагами подняли передние ноги и подложили временные подпорки, пока колесничих дел мастера прикрепляли к огромным копытам мощные дубовые оси. На оси предполагалось надеть колеса. А дальше дело пойдет, была бы сила. А сил в городе сохранилось еще не мало. Волопасы пригнали быков, срочно готовили специальную усиленную упряжь.

   Оконфузившийся жрец бога Аполлона принципиально не принял участия в этой суете. Он имел свое мнение, основанное на каком-то мрачном предчувствии, и был непоколебим. "Бойтесь данайцев, дары приносящих", произнес он свою знаменитую фразу. Но его не стали слушать, и он в сердцах плюнул, отошел в сторону от знатных особ города. Огорченный, уселся он на камень. На беду жреца под камнем нашла убежище парочка ядовитых змей. Испугал их кругом толпящийся народ. Мирно нежились гады на теплом камне, греясь в последних лучах закатного солнца. Пришлось им срочно искать укрытие. Но пятка Лаокоона взметнула песок и слишком близко опустилась от головы одного из гадов.