Текст книги "Троянский конь"

Автор книги: Владимир Колышкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

   А у начальства не плохо с чувством юмора. Да, это, безусловно, в большей степени наказание, чем повышение по службе. Что ж, Илар не прочь испытать себя на прочность. Он молод, трудностей не боится. Вперед!

   Текстовой блок он мельком пробежал глазами: размер, масса, дата открытия, данные, полученные с помощью беспилотных аппаратов, экспедиции посещения и тд. Ладно. Все материалы он прочтет на месте, в долгие часы и дни, свободные от работы...

   Надо было собираться. Но два денька в запасе еще есть. Сегодня еще только десятое число. К друзьям что-то не тянет. Сейчас как-то не до них. Вместо этого можно съездить в загородный дом отца, подышать напоследок свежим воздухом, побродить по окрестным ностальгическим дорожкам и лесным тропкам, по которым в детстве ездил на велосипеде...

   Да! Хорошо бы попрощаться с профессором.

   Илар достал из кармана уник, выбрал из меню номер профессора Хейца. Через некоторое время на экранчике появилось мрачная физиономия профессора. Увидев входящего абонента, лицо ученого просветлело, словно на него упал луч солнца.

   – Добрый день, док. Как поживаете?

   – "Привет, парень! А я думаю, кто это меня домогается, не хотел отвечать, но потом вспомнил, что это твой код. Все-таки я еще не окончательно выжил из ума... Но все равно дела мои швах. Друзья-коллеги окончательно выперли меня из ЦИТИ и лишили права преподавать. С почетом отправили на пенсию. Но нет худа без добра. Не придется тратить время на оболтусов. Всего себя посвящу научной работе. Уж этого-то они запретить не смогут. Ученых, как и писателей, не называют – бывшими... А как дела у тебя, юноша?"

   – Меня напротив, повысили в должности, и теперь я отправляюсь на новое место назначение. Вот решил попрощаться.

   – "Прими мои искренние поздравления. Куда, если не секрет?"

   – На точку, в самую чертову даль. В систему Нептуна. Не понимаю, зачем там содержат Опорный Пункт. Или там что-то открыли интересное? Я имею в виду спутник Нептуна Тритон. Вы не в курсе?

   – "Понятия не имею. Внеземные цивилизации – не мой профиль. Я ведь, ты знаешь, по эллинистическому периоду специализируюсь. А греки на Тритон не заплывали... хе-хе... Н-да... тебе, я вижу, не до смеха... Прими мои искренние соболезнования... Бедная девочка... Ты, кажется, любил её..."

   – Кажется... Ну, ладно, дорогой профессор, не буду отнимать ваше драгоценное время. Вернусь с вахты, обязательно поделюсь впечатлениями. Интересной вам работы. До свидания, док!

   – "И тебе интересной работы! Auf Wiedersehen, мой мальчик!"

   Сборы были недолгие. Положив в рюкзак аудиодинамические портреты Елены и отца с матерью, еще кое-какие личные мелочи, Илар, провожаемый грустным Чарли, поднялся на поверхность и направился к ближайшим кабинам виджл-туннельного транспорта (ВТТ).

   В архаичные, докваковские времена путешественник, имея намерение попасть, условно говоря, из точки "А" в точку "В", трясся в карете или трамвае, ехал поездом, а позже – самолетом и даже в ракете летел, теперь преодолевает расстояния почти мгновенно. Если совсем уж далеко, на край обитаемой вселенной собрался наш путешественник, то все равно такой вояж у него отнимет времени крайне мало, не больше нескольких минут, которые он потратит только на пересадки с линии на линию.

   Хорошо это или плохо? Как всегда, что-то приобретая, мы что-то и теряем. Так уж устроен мир. Обретя возможность мгновенно перемещаться в пространстве, мы напрочь лишили себя так называемых дорожных впечатлений. Порой очень ярких впечатлений, запоминаемых на всю жизнь. Например, поездка с родителями в поезде к морю, на Лазурный берег. Илар помнит, хотя и был тогда совсем маленьким, как постепенно менялся ландшафт, проплывающий за окном, сменялись климатические пояса, а с ними и температура воздуха. Мягкое покачивание вагона, свист ветра за окном купе, далекие, манящие огни неизвестных поселков и городов. Суетливый гомон дневных посадок и мертвое безмолвие ночных платформ... А сколько связано впечатлений от знакомства с попутчиками. Даже запахи и тактильные ощущения: мягкая кожа диванов, ворсистая поверхность покрывала, холодный пластик стола – словом, вся атмосфера поезда остались в памяти навсегда. Видимо, не случайно тогда отец выбрал именно этот, архаичный вид транспорта, а не самолет.

   Есть, однако, люди, которым вся эта романтика дорог, до лампочки. Они холодные прагматики. Для таких, чем меньше пройдет времени от старта до финиша, тем лучше. Таковой была мать Илара...

   Ряд оранжевых кабин ВТТ. Во все кабины очередь, но небольшая и быстро текучая. Через минуту Илар уже набирал код штата Северная Каролина, потом – код графства и, наконец, код поселка Оранко. Опустив руку, он ждал, когда рубиновый огонек на пульте переметнется на желтый, а потом и на зеленый. Принцип светофора. А чего мудрить. Привычное лучше.

   Ну вот, линия настроилась, загорелся желтый свет. Илар внутренне собрался. Поехали! И все равно это случается неожиданно. Словно внезапно у вас под ногами проваливается пол. Только что вы твердо стояли на прочной ребристой платформе (правда, когда ступаешь на нее, она слегка проседает под тяжестью тела: в это время определяется масса объекта), и вот вы проваливаетесь в преисподнюю. Чувство виджл-полета для большинства людей неприятное. Многие старики (пока еще не отправленные в "Иллюзорий") всякий раз хватались за сердце. Ошеломляет также и внезапная перемена дня на ночь, если вы перемещаетесь в другое полушарие, или с ночи – на ослепительный полдень. Поэтому рекомендуется при желтом сигнале закрывать глаза.

   Илар вышел из кабины ВТТ. Станция "Оранко". Зной и безлюдье. Захлопнув дверцу, он ностальгически осмотрелся. Перед ним расстилался типичный ландшафт Северной Каролины: пологие холмы, несколько пиков взметнувшихся в небо одиноких скал и Целое море буйной ярко-зеленой растительности. Осень здесь была сухой и жаркой, и, несмотря на то, что уже стоял октябрь, листья еще даже не начали желтеть. На нежно-голубом небе ни облачка. Солнце почти в зените. Казалось, сама природа располагает провести этот день в спокойном отдыхе и благодушии. Илар еще раз вобрал в себя этот волшебный воздух.

   Поблизости располагался небольшой торговый павильон-автомат, где можно было приобрести все, что душе угодно. Павильон тоже был абсолютно пуст. Двигаясь сквозь пестрые прилавки, прибывший взял кое-каких продуктов на ужин и завтрак, потому что в доме было шаром покати. Бросил пакеты на ленту транспортера, которые, проехав метра два, упали в металлическую корзину. По дороге пакеты были сосчитаны сканером, и на табло высветился результат. Оставалось сунуть в щель автомата-продавца личную социальную карточку, со счета которой снимется потраченная вами сумма.

   Держа под мышкой пакет, холодивший руку в том месте, где лежал замороженный стейк, Илар с удовольствием зашагал по пыльной дороге к цепочке домов, выстроенных вдоль берега озера. Вокруг все было знакомо с детства – шелковые зеленые холмы, редко стоящие сосновые подростки, старый лес вдали, текучее серебро воды...

   Открывая калитку, Илар всполошил соседского пса, который с той стороны стал бросаться на сетку забора и злобно лаять. Над кустами роз появилась голова в широкополой шляпе. Это был малознакомый сосед, снявший загородный дом, рядом с домом отца года три назад, после того, как прежние хозяева переселились в "Иллюзорий". Довольно замкнутый тип, кажется, живописец. Что вполне устраивало Илара, любившего уединенный отдых. Сосед держал в руках садовые ножницы какого-то жуткого вида, похожие на средневековое орудие пытки. Может, он пытал цветы? Говорят, они тоже чувствуют боль и испытывают страх.

   – Добрый день, – осторожно поздоровался старший техник-пилот.

   – Закрой пасть! – сказал живописец своему псу, а потом уж, когда тот униженно ретировался, ответил человеку: – Наше вам с кисточкой.

   И опять скрылся за розовыми кустами и там хрястко защелкал кривыми лезвиями.

   Бросив рюкзак на одинокий стул, стоявший на открытой веранде, Илар обошел участок. Каменные плитки дорожек заросли травой забвения. И весь участок зарос, как вдруг лишенный ухода немощный человек. Черно-красные кляксы опавших ягод усеяли землю под вишневым деревом. Зелено-красные плоды в изобилии валялись под яблонями. Жестокий сорняк совершенно задушил цветочные ряды. Сад качал спутавшимися ветками, молил о спасении. Работы здесь требовалось много. Только никому это не нужно, вот что печально.

   Илар вернулся к дому, сложенному из белого камня, увитому листьями дикого винограда, об эту пору ставшими пунцово-красными. Прикосновение знакомой ладони оживило дремавшую дактилоскопическую память Привратника, – и дверь поддалась. Дверь в беззаботную юность отворилась. Но это был обман чувств. Нельзя в одну воду ступить дважды.

   В доме было сумрачно, прохладно и пахло слежавшейся пылью, как в склепе. Мебель в чехлах, расставленная вдоль стен, походила на старых слуг, уснувших, оцепеневших, почти умерших, но верно ждущих своих хозяев, которые их забыли при отъезде в вечность. Звук скрипнувшей половицы под ногой показался кощунственным по отношению к тишине и неподвижности времени, царившим здесь.

   Если хочешь понять, что такое вечность, зайди в старый загородный дом и несколько минут неподвижно постой там среди безмолвия. Только ничего не трогай. Тогда, может быть, и поймешь.

   Не сразу Илар решился нарушить благоговейный покой. Потом отдернул старомодные занавески на окнах и поднял ставни. Нестриженные ветки кустов сейчас же вломились внутрь. Солнечные зайчики задрожали по дальним углам. Теплый живительный воздух хлынул в комнату, а вместе с ним земляные и травяные запахи. Пчела залетела с улицы и с ворчливым гулом принялась инспектировать новую территорию.

   И время сразу двинулось, как секундная стрелка часов, когда подтянули гири и толкнули маятник старых часов.

   Илар включил старенький терминал, который подключался к Сети через спутниковую связь. Набрал код Луны, потом код «Иллюзория» и, наконец, – номер ячейки отца. Предок отозвался не сразу, еще дольше не подходил, чем профессор. Наконец фирменная заставка «Иллюзория» пропала и на экране допотопного плоского монитора появилась панорама усадьбы, почти в точности похожая, на загородную усадьбу отца. Отец оставался верен себе. На заднем плане виднелся скелет недостроенной яхты с торчащими ребрами шпангоутов. Пока Илар обозревал хозяйство отца, его счастливая физиономия появилась на переднем плане. Отец, усыпанный с ног до головы деревянной стружкой, снимал фартук. Сын поздоровался.

   – О! Сэр Саграмор Желанный! – воскликнул отец. – Салям!

   Почему-то он любил приветствовать людей на исламский манер.

   – Как жизнь? Что делаешь? – спросил Илар, стараясь, чтобы голос звучал натурально, а вопросы не были идиотскими.

   – Доски на пилораме распускаю, – весело отозвался отец. – Заходи... или ты торопишься?

   – Да нет. Сейчас зайду... Я тут сижу у тебя на даче...

   – А-а-а, наконец-то ты изволил посетить родительские "шпинаты", – обрадовался отец.

   – Слушай, а где у тебя виртуальные очки?

   – Посмотри... – отец пощелкал пальцами, сморщился, вспоминая, – э-э-э... в правом нижнем ящичке бюро.

   Илар сдвинул пыльный саван чехла, укрывавший темного дерева бюро, поднял, тотчас укатившую куда-то в другие измерения полукруглую реечную крышку. Открылись ящички, где покоились личные вещи отца, знакомые с детства, как то: курительные трубки, дневники, исписанные листы россыпью, коробки с медовой акварелью и графитовыми карандашами. Были здесь еще коллекции старинных электронных часов, значки какие-то и прочие предметы, теперь совершенно никому не нужные. В дальнем углу лежали виртуальные очки фирмы "Лора" и к ним вдобавок пара тактильных перчаток. Все устаревшей конструкции, но лучше, чем ничего.

   Сын подключил древние оптико-волоконные шнуры к разъемам терминала, натянул перчатки, надел очки и оказался в гостях у отца.

   – Привет, сэр Ланселот Озерный, – еще раз поздоровался Илар.

   Отец улыбнулся, похлопал сына по плечу – он любил такие церемонии. На вид ему было лет сорок, очевидно, любимый его возраст, в котором теперь он, наверное, и застынет на века.

   Они пошли мимо ухоженных кустов (наверняка, мать руку приложила) к строительной площадке отца. Здесь царил милый его сердцу беспорядок. Кругом валялись плотницкие и столярные инструменты, кучерявилась свежая белая и старая, намокшая под дождем янтарного цвета стружка. Стояли доски, прислоненные к сараю.

   Илар провел ладонью по почти уже обтянутой скуле яхты, ощутил гладкое теплое дерево и запах смолы.

   – Как назовешь?

   – По дедовской классификации – "гамма", эта ведь у меня третья...

   Отец подражал деду. Дед был заядлым строителям яхт. За свою долгую жизнь построил их несколько, разных размеров, разных конструкций, написал книгу "От альфы до омеги", где описал историю их строительства и свои путешествия в духе Хейердала. Илару эти семейные увлечения были чужды, хотя он любил прокатиться на яхте с отцом. Но не более. Этот род фанатизма не для него.

   – Назови её именем бабушки.

   – Подумаю... – уклончиво ответил отец, не любивший почему-то вспоминать свою родительницу. – Ты мне лучше посоветуй насчет киля. Не хотелось бы его делать большим. К берегу не подойти. А при коротком киле яхту будет уводить... Как мою "бету".

   – Как это?

   – Ну, её все время разворачивало носом против ветра. Только крутым бейдевиндом и могла ходить... Вот поэтому на "гамме" хочу поставить два бортовых.

   – А шверт?

   – Со швертовым колодцем возни много, да и в каюте будет мешать.

   – Ой, даже не знаю, я не специалист. Сделай три киля. Небольшой центральный и два по бокам.

   – Сопротивление будет большим... Хотя... Ладно, посмотрим... Пошли на пилораму.

   Примерно час они распускали доски. Отец клал на блестящую станину доски и пускал их под циркулярную пилу. Илар принимал распущенные концы и поддерживал их, пока доска, медленно двигаясь, полностью не распиливалась, пока пальцы отца не подходили почти к самым зубьям дисковой пилы. Один палец у предка был уже забинтован и виднелась запекшаяся кровь.

   – А где мама? – спросил Илар в перерыве между истошными визгами циркулярки.

   – Они ушли на озеро. Скоро придут. Будешь с нами пить чай?

   "Они" – значит, мать и Илар. Оба с приставкой "псевдо". Виртуальные двойники – идеальные представления отца о своей жене и сыне. Дубль жены никогда не обидит грубым словом, а дубль сына будет смотреть в рот отцу, во всем ему помогать и полностью разделять его взгляды. Идеальная семья, если вдуматься. Этакий платоновский эйдос семьи.

   – Нет. Я, пожалуй, пойду. Мне на вахту пора.

   Илар вкратце посвятил отца в свои дела. Для подробностей не было времени – уже слышался голос "матери" и веселый смех "Илара", которые возвращались с озера. Они подходили со стороны дальней калитки. Пока их скрывали деревья, но они должным были вот-вот появиться.

   – Вернусь на Землю, – торопливо сказал настоящий Илар, – покатаемся на твоей новой яхте. Надеюсь, она будет готова к тому времени. Ну, давай...

   Илар хотел сказать "до свидания" и исчезнуть, но калитка уже открылась, и мать сразу увидела его, заулыбалась и помахала рукой. Уйти сейчас означало бы совершить подлость. Пришлось остаться и разыгрывать комедию теплой встречи. Но комедия длилась не долго, потому что подошедший с матерью парень оказался, во-первых, вовсе не Иларом, а во-вторых, – подростком лет пятнадцати. Но он по-мужски подал руку и довольно крепко стиснул ладонь Илара. Родители на минуту смутились. Потом мать представила юношей друг другу.

   – Илар, познакомься, это твой старший брат Эдгар. Эдгар, это Илар – твой младший братишка.

   Илар недоуменно посмотрел на салажонка, которого представили как СТАРШЕГО брата. Эдгар же ничуть не удивился такому парадоксу. Впрочем, способен ли цифровой аналог удивляться?

   – Пойдемте пить чай, – сказал отец: он был заядлым чаёвником.

   За чаем-то все и выяснилось.

   Только сейчас Илар догадался, что Эдгар и есть тот самый полумифический старший брат, которого он никогда в глаза не видел и который умер еще до его рождения. Туманные легенды, ходившие в семье о таинственном старшем брате, Иларом, по молодости лет, всегда воспринимались не всерьез. Даже фотографии и видеозаписи играющего Эдгара Илару казались какой-то подделкой, компьютерной анимацией. Эдгар для него был не боле чем назидательный элемент, персонаж из сказки о неком до тошноты послушном мальчике, занудно положительном, но никогда не существовавшем в природе. Он не писал в постельку, всегда много ел, не привередничал, почитал отца с матерью, и вообще был воплощением всех добродетелей. Илар иногда мечтал встретить его в каком-нибудь темном углу и начистить рыло этому маменькиному сынку.

   На самом деле, конечно, все было проще и страшнее. Оказалось, что Эдгар действительно существовал. И был первенцем. Восьми лет от роду он погиб – свалился с крыши дома, который строил отец там, в Дании. Сынок ему помогал, но неловко ступил, сорвался и...

   Безусловно, это был несчастный случай. Но жена во всем обвинила мужа. Это была первая трещина, расколовшая их семейные узы, трещина не окончательная, но очень глубокая, так и не затянувшаяся. Возможно, этот трагический случай и был главной побудительной причиной для родителей, решивших эмигрировать в Новый Свет. Наверное, это была идея отца. Он надеялся, что пространственная даль, а потом и время помогут матери... Что? Забыть? Нет, но хотя бы как-то смягчить боль потери. Наивная надежда.

   Потом родился Илар, и мать прожила с его отцом еще пятнадцать лет. Но вопреки надеждам с каждым годом жена все дальше отдалялась от мужа-убийцы, как она считала. Пока, наконец, не разошлась с ним, когда второй сын стал более или менее самостоятельным. Так вот, значит, в чем причина всегдашней её ненависти к отцу, думал Илар. И в первую очередь – ненависти ко всему, что касается загородного дома, так похожего на прежний, роковой. А ему ничего не рассказывали, а может, и рассказывали, да он не придал этому значения. Дети не менее жестоки, чем взрослые. Но при всем том, Илар никогда не забывал отца, навещал предка до самой его кончины.

   После чаепития мать ушла на кухню мыть посуду, сынок увязался за ней – помогать. Илар с отцом остался наедине.

   – Пап, скажи, почему я раньше не встречал Эдгара? Ведь не впервой же я прихожу к тебе...

   – Просто так совпадало – то он уедет на велосипеде, то с ребятами соседскими бегает где-нибудь... Иногда я сам отсылал его... Почему-то я думал, что эта встреча тебе будет не особенно приятна. Но сегодня решил, что ты должен знать все.

   – Ладно, отец, я ухожу по-английски. Передай им от меня привет, с наилучшими пожеланиями. До скорого!

   – Будь здоров...

   Илар снял очки виртуальной реальности и долго задумчиво сидел.

   Наконец решился. Чтобы быть последовательным, надо встретиться с матерью. Не с её цифровым фантомом, который обитает в виртуальном доме отца, а с настоящей матерью, хотя и не совсем живой. Скорее мертвой, чем живой...

   Разговор с матерью оказался полной противоположностью встречи с отцом. Она вежливо не пустила его в свое пространство, говорила только с экрана и то старалась загородить собой задний план, который к тому же был не в фокусе. Там мелькали какие-то неясные тени, слышалась музыка (времен её молодости), звон бокалов и взрывы смеха. Внешность матери смущала Илара. Она выглядела молодой, лет двадцати, с неправдоподобно тонкой талией, вызывающе высокой грудью и толстой верхней губой по последней моде. Особенно раздражала эта губа. Казалось, мать нацепила нелепую маску. В сущности, так оно и было.

   Мамины вопросы были сугубо делового характера. Ответы она почти не воспринимала, больше прислушивалась, что творится у нее за спиной. И это еще сильнее раздражало Илара.

   – Мам, ты по-прежнему любишь меня? – спросил он неожиданно для самого себя.

   – Что за вопрос, Ил, конечно...

   – А как поживает Эдгар?

   – Кто?!

   – Мой старший брат.

   Мать перестала оглядываться, пристально посмотрела в глаза Илару.

   – Хорошо живет... Он женат, у него ребенок, девочка... Сейчас Эдгар работает командиром пассажирского космического лайнера. Мне только не нравится, что он подолгу находится в рейсах. Но он обожает все эти круизы на планеты и разные солнца, и для меня это главное...

   Илар знал, что мать ничего не понимает в астрономии и даже не знает, что сейчас нет никаких космических пассажирских кораблей. Но она устроила свой мир согласно своим представлениям, как ей нравится. И, по-видимому, счастлива в нем. Ну и хорошо.

   Сквозь музыкальный шум и веселую разноголосицу стали прорываться капризные выкрики, призывающие хозяйку дома не отвлекаться по пустякам и как можно скорее присоединиться к гостям. Мама оборачивалась и кричала: "Сейчас, сейчас...".

   Нелепость их свидания нарастала, заставляя Илара болезненно ёжиться и поджимать пальцы ног. Наконец мать стала торопливо прощаться. Илар с облегчением вырубил связь.

   Глава 2

   Часа в три он приготовил себе обед из принесенных продуктов. Съел его в одиночестве, сидя на веранде в кресле из неказистого белого пластика и глядя на перламутровый залив. Потом проулком между соседними домами прошел к берегу озера. Открыл заднюю входную дверь обитого железом старого отцова гаража. В огромном помещении стояла ужасающая жара, пахло заплесневелыми парусами, и все было захламлено. Под воротами плескалась вода. Илар со скрежетом раскрыл обе створки. Свежий бриз ворвался с озера, и открылась голубая водная даль.

   Илар разделся до плавок, решив искупаться и поплавать на лодке. С яхтой одному ему не справиться. Слишком долго ставить убранные мачты и поднимать паруса. Да и не разбирается он в них. Без подсказки отца ничего не получится. Краска на бортах и каюте облупилась, и вообще весь корпус высох, и, наверное, течет. Медные буква названия подернулись зеленой патиной. Старушка "Бета" потихоньку умирала.

   Оставив в покое "Бету", Илар взялся за лодку. Взгромоздил её на тележку, которая стояла на рельсах, толкнул, упираясь ногами в песчаный пол гаража; толстые ржавые колеса со скрипом стронулись с места, покатили по рельсам. Толкать под горку, в общем, было не трудно. А вот обратно придется задействовать лебедку.

   Лодка на воде шла ходко, и веслами он почти правильно работал. Берег с цепочкой домов быстро удалялся. Вода озера была темной, глубина пугающей. На середине залива Илар поднял весла, поставив лопасти на носовую банку, лег на дно лодки. Горячие лучи ласкали тело, было приятно; он закрыл глаза и слушал тихий плеск волны о борт. В сущности, жизнь не имеет никакого смысла, думал он. И если сейчас перевалиться за борт и пойти ко дну, то это будет не более нелепый поступок, чем ежедневные телодвижения: ходьба, бег, сидение на унитазе... Вообще, какая жизнь настоящая – виртуальное бытие отца или его, Илара, жизнь? И не следовало бы понятие "настоящая" взять в кавычки? Если отец подставит свой виртуальный палец под виртуальную пилу, он испытает НАСТОЯЩУЮ боль. Так же как и Илар здесь, если порежется. Конечно, отец может командой в компьютер, убрать ощущение боли. Станет ли от этого его жизнь менее реальной? Ведь Илар тоже может ввести себе обезболивающее. Так в чем же разница? Разница в том, что отец счастлив, а он нет. Выходит, что жизнь в "Иллюзории" предпочтительнее. Если критерий жизни есть счастье, то да. Но в счастье ли смысл жизни? А может, смысл в любимой, осмысленной работе? Но разве отец ведет – для себя – не менее осмысленную жизнь?

   Вот так человек попадает в ловушку, которую сам же и создал.

   В ближнем городке зажглись огни, их можно было собрать в пригоршню. Исчезли расстояния: он мог бы потрогать рукой дальние холмы. Ему приходили на память такие же вечера. Они ходили с Линдой гулять – через поле, через лес, на дальний берег. Потом, возвратясь, вот так же как сейчас он, сидели на деревянном крыльце, обросшем зеленой муравой. Мир постепенно погружался в теплые синие глубины июльской ночи. На небе уже играл острыми гранями крупнейший звездный алмаз – Венера. Они вели умные разговоры, которые любила Линда, но к главной теме подступиться не знали как.

   Он смотрел на её тонкие загорелые руки с белыми полосками заживших шрамов. Однажды он спросил о них Линду, но она замкнулась, не ответила. Тогда он спросил об этом своего отца, тот гораздо лучше знал семью девушки, чем Илар. Отец, почему-то недолюбливавший Линду, раздраженно ответил, что она просто дура, мазохистка несчастная... Почему именно мазохистка, насупился Илар. Просто она очень... правильная... а люди такие сволочи...

   С тех пор он часто отгонял кошмарное видение: Линда, в безумном одиночестве, режет бритвой свои хрупкие мягкие руки и, утирая слезы, слизывает кровь, как побитая собака...

   Ведь она в сущности красивая, думал Илар, и глаза у нее голубые... но чего-то в её красоте не хватало. Слишком она тихая, вульгарности ей немного не достает, уверенности в себе. Этакого магнита, что притягивает железные мужские сердца...

   Стало совсем темно. И тут на нижнюю губу Линды сел комар. Она смахнула его, быстро глянув на Илара. Они засмеялись. Оба подумали одно и то же. Сама Природа дает прозрачный намек нерешительному ухажеру – займись её губами. Но он так и не осмелился сделать решающий шаг – связать свою жизнь с домашним цветком.

   На следующий вечер, он по привычке ждал её, чтобы опять отправиться на ежевечернюю прогулку. Но Линда не пришла. Её искали всем поселком, и нашли на берегу озера, в каком-то тайном уголку, заросшим камышом. Она там сидела почти в болоте и плакала.

   Поначалу он недоумевал: что случилось? Ведь вчера она была такая веселая. В чем же причина столь внезапной перемены? Потом он понял, что она загадала, прошлая ночь была решающей. Но все сорвалось. Из-за него.

   Он чувствовал себя подлецом, терпеливо сносил острые уколы совести, но покорное и близкое не вдохновляло его. Он любил далекое и недоступное. Таковой была Елена.

   Ночью молодое тело Илара потребовало женщину. Вот тоже важный аспект жизни – «настоящей» и виртуальной. Он подумал, что неплохо бы сейчас посетить какой-нибудь молодежный клуб. Все равно не уснуть в этом доме, где бродят призраки отца с матерью и малолетнего их первенца. Где плачет Линда, которая вот уже десять лет мучается неизвестной хворью, и врачи никак не могут идентифицировать болезнь, проявляющуюся каждый раз по-новому – то в крови, то в печени, то в психической неадекватности...

   Он встал, взял рюкзак и вышел в ночь. На сиявшую Луну он старался не смотреть. Попрощавшись с домом, вернулся на станцию.

   Он крепко выпил в компании с незнакомым полуночником, который, судя по всему, заблудился. Выпил, чтобы все качалось, и все было по фиг. Набрав наугад междугородний код, он оказался в каком-то шумном авангардистском городе, где под ярким желтым солнцем бурлили толпы народа. Все здесь были узкоглазыми, с малоподвижными лицами и говорили по-японски, вернее, они молчали по-японски и отвечали лишь, когда к ним приставал Илар. Выяснилось, что это Токио.

   Громадные, сверкающие гранями, антисейсмические дома-кристаллы, висели в воздухе. Раса Ямато успешно боролась с землетрясениями. Пьяно покачиваясь, погруженный в мысли, которыми не желал делиться, Илар пошел, куда глаза глядят: мимо отеля "Хайот", мимо какого-то госучреждения с золотой хризантемой на фасаде, мимо Императорских садов, по мосту через реку Сумидагава* [*река, протекающая в Токио], где с бегущего внизу пароходика доносилась европейская танцевальная музыка.

   Ночные клубы, которые он искал, были закрыты по случаю раннего времени. Тогда он зашел в какое-то кафе на улице Гиндза, в центре Токио. Под странные мелодии песенок нанивабуси** [**жанр популярных песенок], он попробовал бобов мицумамэ – лакомство из гороха с имбирем и познакомился с пожилым мужчиной, "предиллюзорного" возраста, которого надо было называть Авано-сан. От него паломник узнал, что приставка "сан" имеет уважительное значение. А приставка "кун" означает фамильярное, дружеское обращение. Все равно как – "вы" и "ты". За это надо было выпить. Потом пили за силу японского духа – "яматодамасий". Какую-то ужасную водку, кажется, саке, вдобавок подогретую, а не ледяную, как было бы для него привычнее. Но скандинав выдержал. Чего не скажешь о его сочашнике. Сила водки одолела силу японского духа, и Авано-кун куда-то потерялся.

   Потом Илар еще с кем-то пил в другом кафе. После чего у него случилось кратковременное выпадение памяти.

   Очнулся он на пустынной улице, где дул пыльный ветер. Удрученный, одиноко стоял Илар возле простенького двухэтажного домика со светящимися иероглифами на коньке крыши, с каменными приступками для снятия обуви при входе.

   С одним типом, которому не понравился его американский акцент, он чуть не подрался. Потом он удирал от полицейских, пробираясь через какие-то садики с круглыми камнями, ехал куда-то на экспресс-полосе, пока не наткнулся на то, что искал.

   В одном зале пели караоке, в другом – танцевали. За компанию он покурил "марсианку" и попробовал "сквок". Оттуда его увела женщина-биоморф (впрочем, для биоморфа понятие пола – вещь относительная, но она была женщиной). "Ты не думай, я не глупая, – с ужасным акцентом говорила она на джапан-инглиш. – У меня АЙ КЬЮ пости как у селовека". – "У меня сейчас и того ниже, – успокоил её Илар. – Ты где живешь?"

   Незнакомка походила на девочку-подростка. У нее были такие же узкие глаза, как у всех здешних обитателей.

   – На старых вокзалях, – ответила она. – Близайсий отсюдава – "Сэтунзай".

   – Банзай?

   – Ага, делзись за меня, не падай. Мы уже пости приходили...

   Рослому Илару она головой доставала едва ли до подмышки, но руки у ней были сильные.

   Вечерний вокзал их встретил буйством неона и толпами людей, снующих, казалось, без всякой цели и смысла.

   Гостиничный комплекс при вокзале "Сэтунзай" был построен еще в позапрошлом веке, когда от вокзала уходили поезда. (Здесь даже сотню метров рельсов оставили для экзотики.) Теперь это просто крупный узел ВТТ. Внутри гостиница напоминала пчелиные соты, или зал камеры хранения, только спальные ячейки были побольше багажных. Одни соты были темны, другие янтарно, голубовато, зеленовато светились. Некоторые были распахнуты и там, на верхотуре, свесив ноги, сидели, мучимые бессонницей, или уже выспавшиеся, взъерошенные японцы. Сидели, бесстрастно уставившись перед собой, или равнодушно наблюдая за происходящим внизу.