355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Клипель » Испытание на верность (Роман) » Текст книги (страница 32)
Испытание на верность (Роман)
  • Текст добавлен: 18 марта 2018, 11:30

Текст книги "Испытание на верность (Роман)"


Автор книги: Владимир Клипель


Жанр:

   

Военная проза


сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 33 страниц)

Глава пятнадцатая

Полк уже неделю стоял в обороне. Выпал небольшой снег, речку Шостку заковало ледком, и ночами разведчики ходили на другую сторону в тыл противника. Искали Исакова. Постреливали пулеметы, высветляли белое покрывало земли ракеты. Вражеский берег был ниже, лесистый, и гитлеровцы не держали на нем сплошной обороны. Они стояли по деревням, а у речки находились только посты для наблюдения, их боевые охранения, заставы.

О судьбе Исакова стало известно после того как в штадив пришел ночью его адъютант. Он и рассказал, что подполковника взяли в плен, что его предупреждали, в том числе и он – адъютант, чтоб не ехал…

Лейтенанта выслушали. Комиссар дивизии переглянулся с Гореловым и сказал:

– Мы вам верим. Однако учтите, всем об этом знать незачем. Не на пользу дела. Поэтому давайте договоримся, чтоб больше ни одной душе ни слова…

Лейтенанта не стали корить, что он проблуждал до ночи, вместо того чтобы принять меры к выручке командира. Поздно об этом говорить.

– Струсил, сбежал, – сказал комиссар, когда дверь за лейтенантом закрылась. – Надо сказать Матвееву, чтобы поставил его на стрелковый взвод. Пусть проявит себя, тогда посмотрим:

– Не возражаю, – ответил Горелов. – Ты помнишь, что нам рассказывал Селиванов? Мне кажется, что Исаков капитулировал перед врагом много раньше, а мы этого не заметили. Этот его шаг – естественный конец пути… Надо попытаться разведать, где он, может, удастся выручить. А вообще – не у каждого достанет силы воли с достоинством выйти из положения, оказавшись под дулом автомата. И адъютанта винить особо не приходится – Исакова погубила самонадеянность…

Он в задумчивости минут пять мерил шагами горницу, потом сказал:

– Плохо, что мы потеряли много людей. Борьба лишь разгорается, народ только сейчас осознал в полной мере, что за враг перед нами.

– Мы воевали, сделали все, что в наших силах.

– Сделали. А так ли сделали, как это требовалось? Ты задумывался над этим, Дмитрий Иванович? С гитлеровцами нельзя воевать вполсилы, вполумения. Я знаю немцев еще по первой мировой войне…

* * *

С того дня, как пропал без вести Исаков, Матвеев продолжал исполнять обязанности командира полка, недоумевая, сколько его могут держать на этой должности. Он несколько раз порывался говорить с Гореловым, но тот осаживал его спокойным: «Мы знаем, помним. Потерпите».

Наконец, уже накануне праздника Октября, Горелов сам позвонил Матвееву. Тот как раз сел за конспект речи, которую он намеревался произнести перед активом полка по случаю праздника, приказал, чтобы его не тревожили, и вдруг звонок.

– Матвеев слушает. В чем дело? – недовольно спросил он.

– Как обстановка?

– Нормально, товарищ генерал! – Матвеев узнал его по голосу и сразу сменил тон: комдив зря звонить не станет. – Противник активности не проявляет…

– Ты особо на это не полагайся. Не проявляет у нас, потому что все силы бросил на Москву, – ворчливо заметил Горелов. – Распорядись, чтоб на время праздников организовали как следует охранение, предупредительную разведку, командирское наблюдение на твоих «глазах» – (так именовали фронтовым клером наблюдательные пункты). – Смотреть и смотреть надо.

– Все будет сделано!

– Ладно, я не затем тебя вызывал. Сейчас к тебе выйдут товарищи, так организуй встречу, кормежку, баню, все там прочее. Всех, кого можно, – собери, представь новых товарищей, расскажи о традициях полка. Постарайся, чтоб люди себя дома почувствовали, что их с душой принимают, понял? Между прочим, среди них и твой новый «хозяин». Введешь его в курс дела, пусть пока осматривается. Учти, на время праздника за оборону ответственный ты. Как бы там обстановка ни сложилась, за полк спрошу с тебя.

Матвееву хотелось спросить, кто пришел на полк, из своих, дивизионных, или, может, прислали какого-нибудь выпускника академии? Сейчас, в связи с войной, курс обучения сократили, многих выпускают досрочно. Тогда бы знал, как держать себя с новым «хозяином». Но по телефону говорить об этом не стоило. Все же он поинтересовался, много ли будет пополнения? Конечно, опять же не прямо спросил:

– Закладывать полный котел или больше?

– Ишь, размахнулся! Столько мы всего не имеем. Тебе если отдадим, а другим что? Четверти котла хватит. За глаза, – сказал Горелов. – Сейчас все забирает Москва, там решается судьба Родины, а для нас лишь то, что сумели сами «подремонтировать». Придут – увидишь…

Больше Матвеев не мог думать о своей речи перед активом, теперь его заботило, как у него наладятся отношения с командиром полка, сработается ли. Нельзя допустить, чтобы повторилась история их взаимоотношений с Исаковым. Разлад между командиром и комиссаром снижает боеспособность полка.

Ждали пополнение к обеду, и Матвеев распорядился, чтобы в одной кухне заложили борщ, в другой картофель с мясом – такая возможность пошиковать была, снабженцы успели закупить у населения и в колхозах овощей и живности. Ну, и чай, само собой. Бойцы комендантского взвода топили деревенские баньки. Хоть и по-черному, а будет где помыться с дороги.

Матвеев пошел по деревне проверить, как выполняются его приказания, заодно хотел увидеть, прибрано ли здание школы – самый большой дом деревни, где он намеревался собрать и свой командный состав и пополнение для знакомства.

Бани топились, это было видно с дороги по дымкам, подымавшимся над этими крохотными сооружениями. В деревне не было общей бани, каждый житель держал свою, маленькую, располагавшуюся, как правило, на отшибе, в конце усадьбы.

Возвращаясь с обхода, Матвеев еще издали, по скоплению людей перед штабом, догадался, что пополнение прибыло. Он быстро прошел к своему дому, взбежал на крыльцо, досадуя, что маленько не рассчитал с обходом и вместо того чтобы встретить командира полка, заставил его ждать.

Писарь-красноармеец поднялся навстречу (Матвеев имел право держать лейтенанта на должности адъютанта, но поскольку командовал полком временно, знал об этом, то и не хотел никого брать. Придет хозяин, пусть и выбирает, кого захочет).

– Товарищ батальонный комиссар, у вас подполковник…

– Знаю… – Если бы Матвеев не так торопился, он бы обратил внимание на странное выражение лица своего писаря, что-то хотевшего еще добавить и не решавшегося, на его приглушенный голос. Но он и так задержался, заставляет себя ждать, и новый человек может обидеться. Взмахом откинув одеяло, завешивавшее дверной проем в горницу, он шагнул туда.

– Извините, что заставил вас ждать. Решил лично проверить, как там с ба…

Среднего роста коренастый подполковник, стоявший в его кабинете у окна и смотревший на улицу, обернулся на голос, и Матвеев, как шел к нему с протянутой рукой, так и застыл на месте, не досказав фразы. Перед ним стоял Сидорчук, тот самый, что был взят летом прошлого года.

Правда, позднее Матвеев слышал, что его должны были якобы освободить, но не придал этим разговорам значения. А теперь, выходит, он не только должен передать ему полк, но и работать с ним. Нет, это положительно невозможно…

– Я вижу, что вы несколько удивлены, но что поделаешь, я не мог иначе, – первым заговорил Сидорчук. – Мне вернули отнятые права честного человека, вернули звание, должность, принадлежность к нашей Коммунистической партии. Оставалось вернуть себе доброе имя среди тех, с кем работал, жил…

– Да-да, я рад… – сказал Матвеев первое, что пришло на ум, но Сидорчук жестом призвал его не перебивать.

– Без этого я не мыслил дальнейшего существования. Вы не можете себе представить, как это тяжело – ходить, дышать и думать, что есть еще люди, которые продолжают считать тебя врагом. От одной этой мысли можно сойти с ума…

Только сейчас Матвеева осенило: вот почему Горелов напомнил ему о гостеприимстве, о радушии, с которым следовало принять пополнение! Он имел в виду и встречу Сидорчука. Поэтому и предупредил заранее. Возможно, что даже заинтересован в их прежних деловых отношениях. А что? Разве Горелов не сидел на парткомиссии, когда речь шла об исключении из партии Сидорчука, разве не голосовал вместе со всеми? Разве в том, что его взяли, есть хоть капля его, Матвеева, вины? Может, другие выступали в защиту Сидорчука, а он промолчал один и не поддержал? Промолчали все, потому что не принято было лезть в дела следствия, спрашивать, как да что. Зайнего заявлял не от себя, он тоже доверенное лицо партии. Так почему он должен считать себя виноватым, почему им нельзя снова вместе работать?

– Мне нелегко было попасть в свой прежний полк, – продолжал Сидорчук, – люди не понимали, почему я стремлюсь именно сюда, ведь по логике вещей я должен был делать обратное – ехать подальше оттуда, где меня обидели. Иные рассматривали мое желание как каприз, прихоть, неуместные в столь суровое время. Если они и правы в чем-то, так лишь отчасти. В любое время честь для человека дороже всего. Так я понимал этот вопрос, и я своего добился.

Сидорчук на мгновение умолк, чтоб собраться с мыслями. Ему нелегко было вести разговор с Матвеевым, хотя он давно к нему готовился, и, как знать, может, именно потребность доказать правоту человеку, который, вопреки закону дружбы, усомнился в нем, заставляла его в течение долгих месяцев искать свою дивизию, свой полк. Он волновался, поэтому до сих пор держал руки за спиной, чтобы не выдать невольной дрожи в пальцах, пробегавшей волнами. Куда проще было явиться в незнакомую часть, где никому нет дела до его прежней жизни. Но это был бы легкий путь, а Сидорчук не привык к легкой жизни. Пусть уж он еще раз перемучится, но зато в последний раз.

Матвеев рывком повернулся, откинул одеяло, завешивавшее прихожую, где помещался его писарь.

– Побудьте в штабе, пока я вас не позову, – приказал он ему и проследил, чтобы тот не мешкал. Когда дверь за ним закрылась, он прошагал к своему столу, крепко сцепил пальцы худых рук с набрякшими, резко обозначившимися венами. Жестом пригласил сесть Сидорчука. – Я должен с вами объясниться…

– Не надо, Вася…

Эти слова больно резанули Матвеева по сердцу, столь больно, что он закрыл глаза рукой. Так, по именам, они называли себя в молодости, когда были дружны, когда ничто не омрачало их жизни. Или, в минуту особого расположения, – Васыль. Но зачем это сейчас, если даже два года назад, когда их еще ничто не разделяло, – будь она проклята, эта минута слабости, когда он вслед за другими поднял руку, вместо того чтобы протестовать, сказать «нет», – Сидорчук не позволял себе называть его иначе, чем по имени-отчеству или просто «комиссар».

– Не надо, Вася, – повторил Сидорчук. – Я все знаю, и у меня было достаточно времени, чтобы разобраться во всем не спеша. Меня обвиняли в работе на японскую разведку, но следствием эти обвинения сняты. В свое время мы о многом с тобой говорили, пытались предугадать будущие события. Это в порядке вещей: жизнь требует всегда, чтобы мы смотрели немного дальше. Ты, конечно, помнишь о наших спорах.

– Но ведь ты пострадал. Значит…

– Ничего это не значит, – резко оборвал его Сидорчук, и в голосе его прозвучали так хорошо знакомые Матвееву непреклонные нотки. – Разве пострадал только я, а ты не страдал вчера, позавчера, месяц назад? Жизнь всегда чему-нибудь учит, и пусть этот урок пойдет нам обоим на пользу.

Резким движением он отнял руку с глаз Матвеева:

– Глянь мне в глаза прямо. Разве мы перестали быть друзьями, сообщниками в деле партии? Так зачем понапрасну изводить себя?..

Сидорчук устало опустился на стул.

– Знаешь, давай побережем нервы, они еще нам пригодятся. Неужели ты меня так плохо знаешь, что можешь допустить мысль, будто я только затем и явился, затем и добирался до своего полка, чтоб сводить с кем-то счеты или доказывать свою правоту! Есть дела поважнее, надо думать о том, как спасать Родину.

– Без доверия не может быть и речи о хорошей совместной работе, – сказал Матвеев. – Иначе лучше разойтись сразу, чем наживать конфликт. Я еще не очухался после Исакова…

– Думаю, мы достаточно знаем друг друга, и у нас хватит ума не копаться в прошлом, – ответил Сидорчук. – Я требую одного: правды, прямоты во всем, в большом и малом. Вот и решай сам, способен ты на это или нет!

Матвеев молчал, и Сидорчук опять сказал:

– Что ж ты не спросишь, какая погода в Аяре, как там живут? Или тебе неинтересно, как живет твоя Варя?

– Интересно, но это сейчас не главное.

– Что ж, ты прав, всему свое время. Ты знаешь, пока тебя не было, я стоял у окна, все смотрел, не покажется ли кто из старых служивых, и так никого и не увидел.

– Мало осталось старослужащих, – ответил Матвеев. – Полк прошел через большие бои.

– Горелов мне говорил…

– Говорил – это мало. Вот увидишь сам, тогда поймешь. Скажи, что ты намерен сейчас делать?

– Прежде всего хочу увидеть полк. Можешь ты мне дать бойца или командира, который провел бы меня по всей обороне так, чтоб я случайно не забрел к немцам в лапы?

– Найдем. Но сначала надо помыться, пообедать.

– Вот это как раз и успеется. Я слышал, что ты должен выступить перед пополнением, вот и давай, а то мы и так засиделись.

Матвеев крутнул ручку телефона:

– Штаб. Лузгина. Товарищ Лузгин? Найдите человека, которой мог бы провести нового командира полка по всей обороне. Рядовой? А он знает? А, это тот! Можно. Пришлите его ко мне и заодно моего писаря. Жду.

Через несколько минут дверь в избе хлопнула, кто-то вошел, спросил зычно:

– Можно?

– Да. Заходи! – пригласил Матвеев.

В кабинет вошел высокого роста боец, опрятно одетый, подтянутый. Глянув на петлицы незнакомого подполковника, он обратился к Матвееву:

– Товарищ батальонный комиссар, по приказанию начальника штаба прибыл в ваше распоряжение. Рядовой Крутов.

– Вот что, Крутов, поведешь этого подполковника куда он скажет. Понял?

– Все понятно. – Крутов достал из сумки свернутый лист карты с нанесенной за полк обстановкой. – С возвращением вас, товарищ подполковник!

Сидорчук вскинул на него удивленный взгляд:

– А ты откуда меня знаешь?

– Вы у нас выступали на снайперских сборах. Помните, еще ползать нас по-пластунски учили? А потом вас взяли… Только мы не верили, что вы враг…

– Кто это – мы?

– Ну, мы, бойцы. Если б вы были враг, зачем бы вам надо было учить нас? Наоборот… Так куда прикажете вас вести?

– Да, логика, – покачал головой польщенный Сидорчук. Всмотревшись в карту, сказал: – Думаю, что удобней всего начать с правого фланга. Здесь ближе, к тому же дорога. Пройдем?

– Пройти можно, только… – Крутов замялся, но подполковник требовательно смотрел ему в глаза. – Если прижмет и придется выбираться ползком, прошу не обижаться. Место тут открытое, бывает, что обстреливают дорогу.

– Ну, это ничего, это не страшно, – сказал Сидорчук. Ему было приятно, что его узнал вот этот простой боец, который сумел схватить самую суть всей его, Сидорчука, деятельности: «А зачем бы вам надо было учить нас? Наоборот…» Этой короткой фразой сказано все. Радостное волнение перед первым выходом на передний край охватило его. Как долго он ждал этого момента, сколько раз пытался мысленно представить, как это произойдет, рисовал в своем воображении самые невероятные картины, а выходит все проще, но куда значительнее для него именно из-за этой простоты и душевности. Теплая волна подкатила к сердцу. Боясь, что не сдержится, покажется сентиментальным с этими переживаниями, он рывком натянул на плечи шинель, нахлобучил на глаза шапку, сказал глухо, обращаясь к Матвееву:

– Так я не прощаюсь. Часам к одиннадцати вечера вернусь, тогда и поговорим о деле! – И кивком пригласил Крутова следовать за собой.

Глава шестнадцатая

Удивительной чистотой и покоем веяло от земли, накрытой белой пеленой снегов. Каждый кустик, каждая былинка, не приникшая к земле, были одеты в снеговую шубку. Ветки казались ручонками в белых варежках. Чисто и бело, и, может, поэтому дышится глубоко, вкусно, как бывает вкусна ключевая водица. Только вдали чернеют леса: те, что поближе, кажутся выше, словно островки, а дальние сливаются в темную однообразную полоску. Деревни заметны по белым пятнам крыш и по дымкам из труб, подымающимся свечками в сизое небо.

Сидорчук давно уже не бывал вот так наедине с белым безмолвием, радовался ему, чувствуя, как постепенно гаснет напряжение, охватившее его при разговоре с Матвеевым. Ничего, теперь он призадумается, поймет, что одна лишь исполнительность еще не украшает человека. Жизнь такова, что нельзя сказать, это меня касается, а это, мол, нет. Всему надо уметь дать оценку и, если чувствуешь, что делается не так, отстаивать правоту. На то ты и человек. Впрочем, к черту, хватит! Надо смотреть вперед, а не жить вчерашним…

Идти по укатанной санями дороге – одно удовольствие. Снежок приятно поскрипывает под сапогами. Ведущий останавливается, поджидает.

– Куда пойдем, в штаб батальона или сначала на передний край? Если в штаб, так нам в лесок, налево.

Сидорчук раздумывал недолго: о чем говорить в штабе? Знакомиться? Но это успеется. Лучше сначала посмотреть, что за оборона, а уж потом говорить о деле, сразу. Комбата можно будет вызвать прямо в роту, если потребуется.

Передний край. На жидких колышках подвешен провод – линия связи с ротой. Наезженная дорога свернула в лес, и теперь под ногами лишь пешеходная тропка. В старой покосившейся рубленой пуне, словно бы осевшей под тяжестью крыши, из-под стрехи пробивался дымок. За пуней, в которой раньше сушили хлеба, виднелись снежные окопчики.

Бойцы и командир роты сидели и лежали возле небольшого костерка, разложенного в яме, чтобы не загорелась солома, прямо снопами настланная на земле. На соломе спали ночами, зарывались в нее, чтоб было теплее, но, видно, она мало спасала от холодов, потому что руки, лица у всех были черные, знать, больше приходилось отсиживаться ночами у костра, чем спать.

– Так и живете? – спросил Сидорчук командира роты.

– Так, – ответил тот. – Ночью выставляем посты, дежурим у пулемета.

Сидорчук прошелся вдоль окопов, насыпанных из снега, едва прикрывавших бойцов по пояс. Хорошее настроение, с которым шел, гасло, он помрачнел, покусывал губы, но молчал, не выговаривал командиру, хотя был страшно недоволен. И это называется оборона! Сидят у костра, а при первом же артиллерийском или минометном налете брызнут в стороны, кто куда! Разве снежный окопчик защита?

– Сколько у вас лопат? – спросил он.

– Малые шанцевые почти у каждого.

– Что малые! – оборвал лейтенанта Сидорчук. – Много вы малыми сейчас нароете! Вас учили в школе обороне? Что полагается делать ротному, если он поставлен в оборону?

– Полагается строить окопы, заграждения, минировать. Много чего полагается, товарищ подполковник, – раздражаясь в свою очередь, ответил лейтенант. – Земля промерзла, нужны большие лопаты, ломы, а где я их возьму?

– На сколько промерзла?

– Может, на штык или больше…

– Такие вещи надо знать точно, – смягчаясь, сказал Сидорчук. – Будем считать так: обороны пока нет!

– Дело ваше, – пожал плечами лейтенант. Он не знал, как держать себя с этим незнакомым подполковником. Крутова он видел не раз, работает в штабе, чужого не приведет. Проверять легко, а вот посади сюда любого, другое запоет…

«Нет, не так надо строить оборону», – размышлял Сидорчук. Пришла на память война, конец которой он прихватил еще будучи молодым человеком. Разве такие были окопы! Идешь по траншее, и только небо над головой. Чтобы выглянуть из окопа, надо было встать на ящик или на специальную ступеньку. По ступенькам выбирались, когда поднимались в атаку. А блиндажи, проволока? При самых сильных обстрелах сидели, ведь не каждый снаряд попадает именно в окоп.

Тут же все на честном слове. Пока враг не лезет – оборона, а вздумает полезть – и бойцу зацепиться не за что. Разве в снегу усидишь, если начнет садить из орудий? Так кого обманываем, себя, что ли? Кому это нужно? Придется всерьез браться за оборону, строить блиндажи, рыть окопы, минировать.

Между ротами разрывы на полкилометра и больше. Чистое поле, и все. Только зайцы наследили да лисы, а человечьего следа нет. Правда, видно всю местность хорошо, как собственную ладонь. Так что зримая связь есть, друг друга видят. С увала видна и речка, за которой укрывается враг.

Чтоб сократить расстояние, шли по снежной целине, от роты к роте, напрямик. Сидорчук сначала нет-нет да посматривал в сторону противника. Хоть и далеко, метров восемьсот, а все на виду. Вдруг придет какому фрицу блажь поупражняться в стрельбе? Потом успокоился: враг упоен победами…

Впереди показалась деревня Новинки. Так назвал ее Крутов, и Сидорчук кивнул: мол, хорошо, принято к сведению.

– Кто там у нас?

– Второй батальон, полковая батарея минометов, санрота.

К деревне близко примыкал лесок. Когда шли опушкой, Сидорчук обратил внимание на странные бугорки. Копнул один ногой, а под снегом убитый: наш, в серой шинели.

– Это еще в октябре, – пояснил Крутов. – В Новинках какая-то часть стояла, не нашей дивизии. И вдруг танки, штук двадцать. Наших врасплох застали, по улице до сих пор лошади битые прямо в упряжках валяются, рядом с передками. Тут в лесу, если поискать, еще убитые есть. Бежали кто куда, потому что не ждали нападения. Средь бела дня…

– Вот и плохо, на войне всегда надо ждать нападения, – сказал Сидорчук. – А трупы надо захоронить. Хоть и не нашей дивизии, да все равно, советские люди, свои. Ты мне напомни потом, когда вернемся.

Деревня вытянулась по увалу вдоль речки. Тем, кто здесь обороняется, легче, живут в домах, в тепле, да и на случай боя можно укрыться за постройками. Это не в поле…

Возле крайнего сарая работали бойцы, что-то копали, потому что над снегом взметывались лопаты и летели комья земли. «Окопы роют, – догадался Сидорчук. – Смотри-ка, на полный профиль гонят».

– А ну, подойдем, – сказал он Крутову.

Боец, копавший землю, увидел их, когда они стали рядом.

– Где командир? – спросил Сидорчук.

– Эвон, в сарае! – И завопил, что было духу: – Товарищ командир, к выходу!

Из сарая выскочил размашисто боец без шинели с ремнем через плечо и, увидев подполковника, вытянулся:

– Товарищ подполковник, пулеметное отделение четвертой роты занято на оборонительных работах. Докладывает боец Лихачев. Извините, что не по форме одет, работал…

– Здравствуйте, товарищ Лихачев, – протянул ему руку Сидорчук. – Кто же это вас надоумил рыть окопы?

– Здравия желаю! Положено, вот и делаем.

– Молодцы. Где инструмент брали?

– Тут же деревня, в любом дворе лопаты есть. Вот и собрали. Мерзлая корочка на четверть, долбанул ее раза два – и готово, а дальше хоть до центра земли рой – талый грунт.

– А другие тоже роют окопы или только вы?

– И другие роют. А я решил сделать сплошной окоп, чтоб в бою от ячейки до ячейки на пузе не ползать. Да и обороняться веселей, когда вместе. С фрицем надо воевать всерьез, иначе сам битый будешь. Мы в сарае дзот устроили в три наката…

Лихачев повел за собой подполковника. Улучив минуту, Крутов пожал ему руку.

– Кого это ты привел? – шепнул Лихачев. – Что-то лицо знакомое, а не припомню.

– Это же наш старый командир полка, Сидорчук!

Лихачев присвистнул.

Сидорчуку понравилась оборона пулеметного отделения. Надо, чтоб так было во всем полку. Хочешь остановить врага, зарывайся поглубже в землю. Пехота этим и сильна.

Он так и сказал бойцам, когда Лихачев выстроил их по его приказанию.

– Я ваш новый командир полка…

– Почему новый – старый! – раздалась реплика. Это Сумароков не утерпел, высказался. – Мы вас знаем…

– Не все меня знают, – поправил его Сидорчук. – Я тут вижу среди вас людей постарше, они пришли, когда меня уже не было. Так вот, от лица службы объявляю вам всем благодарность…

Он рассказал им, как должно вести себя в обороне, что делать, когда противник обрушивает на них огонь артиллерии. При этом он ссылался на свое участие в первой мировой войне, ведь тогда тоже было достаточно артиллерии и пулеметов, на бои с японцами у Халхин-Гола.

И еще он сказал, что Сибирь работает на свою Красную Армию и скоро будет всего достаточно: и оружия и боеприпасов.

Прощаясь, Сидорчук сообщил, что на днях пулеметов подошлют из дивизии и тогда Лихачеву придется принять взвод.

– Справитесь? – спросил он. – Себе подмену найдете?

– Постараюсь, товарищ подполковник, – просто ответил польщенный Лихачев. – У меня любой из бойцов хоть сейчас готов командовать отделением. Машинку знают назубок.

В деревне еще повсюду видны следы недавнего налета танков противника. Валяются под снегом конские трупы в артиллерийских упряжках, зарядные ящики, разбитые повозки. В окнах домов почти нет стекол, завешаны чем придется. Но дымки из труб струятся, значит, живут люди.

За дальним лесом в стороне противника тоже видны белые дымки какой-то деревни. Сейчас все – и противник и наши – по избам.

– Там стоит крупный штаб, – пояснил Крутов. – Так говорят наши разведчики. Это деревня Сухой Ручей.

Сидорчук кивает, а в уме роятся мысли о том, что неплохо бы разгромить этот штаб. Это был бы славный подарок Октябрю. Надо поговорить с генералом, может, выкроит гаубичных снарядов.

Крутов вел подполковника к штабу батальона, и вдруг его окликнули:

– Павлик!

Он оглянулся и увидел, как со двора к нему бежит девушка в военной форме. Оля! Он сразу ее узнал и растерянно остановился: как быть, ведь он ведет подполковника?

– Ну чего стал, – ворчливо сказал Сидорчук, – тебя же зовут, не меня. Иди поговори, потом меня догонишь.

– Павлик! – Оля остановилась, перевела дух. – Смотрю, ты – не ты, потом узнала…

– Здравствуй, Оля, – сказал Крутов, бережно пожимая руку девушки. Ладошка была теплая, но твердая, знать, немало приходилось этим ручкам работать. – Как ты живешь тут?

– Ой, да разве все расскажешь! Нас даже в плен захватывали, а потом кавалеристы отбили… Да, знаешь, кого я встречала? Танцуру. Он был ранен и лежал в моей палате…

– А где он сейчас? – живо спросил Крутов. – У вас?

– Нет, что ты! У него тяжелое ранение, эвакуировали. – И вдруг покраснела: – Я все думала, вдруг привезут тебя, так ждала и боялась… Ты торопишься?

– Да. Меня ждет подполковник, нам еще много ходить…

– А я думала…

– Что?

– Так… Завтра праздник. Приходи к нам. Придешь?

– Постараюсь.

– Смотри не забудь, я буду ждать! – Она подтолкнула его в плечо: – Беги, догоняй своего подполковника. Завтра обо всем поговорим…

Крутов пожал руку девушки и припустил бегом. Отбежав, оглянулся, помахал рукой. Оля приветливо подняла руку, продолжая стоять посреди улицы, в защитной гимнастерке и такой же юбке, простоволосая.

– Сибирячка? – спросил Сидорчук, когда Крутов поравнялся с ним.

– Нет, местная, ржевская. В укрепрайоне работала, а потом, когда через Ржев отходили, к нашему полку прибилась. Теперь в санроте…

* * *

Мысль о дальнем огневом налете на Сухой Ручей не оставляла Сидорчука. Утром он переговорил с Гореловым. Тот подумал и согласился.

– Буду у тебя после обеда, – сказал он через полчаса. – Никуда не отлучайся. У нас тут приняли речь Главнокомандующего, сейчас размножают, чтобы послать по полкам. Скажи там комиссару своему, пусть кого-нибудь пришлет.

– Значит, состоялось торжественное заседание?

– Не только заседание, но и парад на Красной площади. Москва стояла, стоит и стоять будет…

Горелов появился в полку в назначенное им время. Следом за его машиной шли еще три: две с вооруженной охраной и третья с каким-то странной формы кузовом, накрытым брезентом. Эта машина остановилась на окраине деревни, и возле нее сразу был поставлен караул с ручными пулеметами.

Вместе с Гореловым в штаб пришел капитан с черными артиллерийскими петлицами.

– Ну, где у тебя карта, давай сюда, – сказал Горелов Сидорчуку. – Сейчас этот товарищ подбросит фрицам огонька…

Капитан быстро сделал подсчет данных, сунул линейку и карандаш в сумку, выпрямился перед генералом:

– Я готов. Разрешите приступать?

– Давай, действуй, – сказал Горелов. – А мы с подполковником посмотрим отсюда. Ведь близко нас не подпустишь?

– По инструкции не положено, товарищ генерал.

– Инструкции… Ладно, поживем – еще не раз увидим.

Взяв бинокли, они вышли на улицу, поднялись на чердак дома. Слуховое окно смотрело на восток, и они могли наблюдать за деревней Сухой Ручей.

Протяжный вой, скрежет, какое-то непонятное шипение раздались со стороны, где остановилась странная машина. Сидорчуку показалось, будто распарывают какую-то огромную холстину, и он живо обернулся, забыв, что находится на чердаке. Теперь над головами шелестело, будто тысячи птиц враз взмыли в небо и проносятся мимо со страшной скоростью. Непонятно.

– Ты сюда смотри, – сказал генерал, приглашая к окну.

Над деревней Сухой Ручей взмыли языки пламени выше леса. Свиваясь в тугую черную тучу, поднимались к небу космы дыма. Горело так, будто на деревню плеснули бензином.

– Вот и все, нет штаба, – сказал Горелов. – Новая техника, брат, классно работает. Под Ельней ее впервые опробовали, может слышал, «Катюшей» эту машину бойцы окрестили? Споет фрицам песню, и нет их. Будет, всего у нас скоро будет достаточно, и «катюш»…

Спускаясь по лестнице, спросил:

– Ну, как Матвеев? Сработаетесь? Ты, если что, говори прямо, не стесняйся. Надо для пользы дела, так переместим его, не посмотрим. Важно, чтобы полк был в твердых руках, и я на тебя в этом вопросе полагаюсь, потому что при Исакове полк держался на старой закваске. А она была, да вся вышла…

– Вы меня знаете, товарищ генерал, я человек прямой и вам честно признаюсь, что в душе таил на него обиду. Кто-кто, а он знал меня столько лет, как мог подумать, что я враг. Но вчера поговорили, и я решил: все, на старом надо ставить крест! Есть дела поважнее, оборону надо строить по-настоящему, работы непочатый край, и если оглядываться на старое, далеко не уйдешь. Поэтому твердо заявляю: сработаемся!

– Ну, смотри, я тебе верю.

– Надо укомплектовывать подразделения командирами, вот я смотрел вчера и думаю кое-кого из младших командиров двинуть в средние.

– Что ж, представляй списки, рассмотрим. Если достойны, возражать не будем. На школы да на академии рассчитывать пока не приходится, своих двигать надо вверх. А теперь пойдем, собирай, кого можешь, и я объявлю вам новость.

Собрались через полчаса в штабе полка. Народу порядочно, кто сидит, кто стоит у степ. За столом, накрытым красной скатеркой, генерал, Сидорчук, Матвеев.

– Я приехал к вам, – сказал Горелов, – чтобы порадовать вас хорошей новостью. Командование нашей и соседней с нами армий объявляют дивизии благодарность за успешно проведенные бои под Калинином. Мы выполнили с вами задачу огромной важности…

Дружные аплодисменты заглушили на миг голос Горелова. Он переждал их спокойно, как заслуженное, и продолжал:

– Командование ходатайствует перед фронтом о присвоении дивизии звания гвардейской. Фронт ходатайство поддержал…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю