Текст книги "Танцы на минном поле"

Автор книги: Владимир Свержин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

Глава 10

Этот день в военном городке Энск-7 отличался от других серых осенних дней повышенной сейсмоопасностью. Громы и молнии, обрушиваемые на голову начальника тыловой комиссии со стороны представителя военной прокуратуры, могли сравниться только с глухим рычанием командира группы антитеррора. Однако, несмотря на такую вулканическую активность, подполковник Татарчук, шеф тыловиков, остался непоколебим и уверен в себе. Да, два его офицера, посланные в Москву с секретным донесением, заметили за собой наблюдение каких-то темных личностей. Исходя из поставленной перед ними боевой задачи, они предприняли попытку уйти от неизвестных злоумышленников, на тех ведь не написано, что они борцы с террором. И если все обстояло так, как говорит уважаемый полковник, то моим тыловикам на редкость успешно удалось обвести вокруг пальца товарищей «волкодавов». Что ж, в поддавки играть здесь никто не собирается. Честь и хвала Российской Армии, если в ней остались подобные офицеры. А то, что машину брали в Нальчик, так это еще не означает, что они и впрямь туда собирались. Возможно, это очередной отвлекающий маневр. Так что об измене и дезертирстве говорить пока преждевременно. Вот ежели в положенный срок они не объявятся в Москве с вверенными им документами, тогда и поговорим. И не только об этом поговорим, но и о продаже боеприпасов налево, о которой он сообщил в Москву, и которую товарищи из Главной Военной прокуратуры почему-то пытаются скрыть.

Когда же на Энск, утомленный многочасовой разборкой, пала ночь, в кабинете начальника складов собралось тесная мужская компания, чтобы, не смущаясь посторонними взглядами, перекинуться в картишки и выкушать по пол-жбана водки на сон грядущий. Первым в этой компании по званию и по возрасту был хозяин кабинета, полковник Михненко. Следом за ним шел несокрушимый подполковник Татарчук. Последним же был крепкий майор, привезший в Энскую учебку молодое пополнение и теперь в состоянии легкой расслабленности ждавший завтрашнего паровоза, чтобы тронуться в обратный путь.

Приехавшие вместе с ним сержанты-контрактники, как на подбор, разбитные хлопцы из породы гармонистов и первых парней на деревне, бесцельно тынялись по территории части в ожидании распоряжений командования, да балагурили с дежурным по штабу срочником, старавшимся в их присутствии казаться видавшим виды ветераном.

Время было глубоко за полночь, срочник успел уже поведать о своих проделках все, что когда либо слышал на эту тему, когда один из контрактников, до того с заметным восхищением слушавший байки дежурного по штабу, бросил задумчивый взор на горевшую у входа лампочку, и произнес, мечтательно глядя на стенд с фотографиями высшего командного состава страны:

– Слушай, Славик, а как тут у вас, на тему, слегка оттянуться?

– В каком смысле? – переспросил сержант-срочник, подозрительно глядя на нового приятеля.

– Ну, этак, примерно, в пол-литровом, – подытожил свои размышления тот.

– Ха, – усмехнулся дежурный, – дело, конечно, хорошее, да где ж его взять? Степь, да степь кругом…

– Прямь таки, – небрежно отмахнулся его собеседник. – Как говорят в славном городе Одессе: не делайте мне смешно, или шоб это было твое последнее несчастье. Ты лучше скажи, ты какой-никакой закуской раздобыться можешь?

– А то!

– Ну, так за чем дело стало? Тащи, устроим именины сердца.

– А-а, – срочник обвел рукой свое подведомственное хозяйство.

– Ты че, боишься, телефон похитят? Ты не боись, мы его тут поохраняем. Как думаешь, нас тут хватит, чтоб тебя подменить?

– Ладно, ребята, я мухой. Вдруг привалит дежурный по части, грузите ему, что я полетел в роту охраны по приказу полковника.

– Заметано, – обнадежил его контрактник. – Давай, ждем. И дежурный, легкокрылой птицей слетев со штабного крыльца, растаял в ночной тьме.

Через пятнадцать секунд за дверью кабинета, где отдыхали господа офицеры, раздался тихий кашель. Еще спустя пару секунд майор внезапно положил карты рубашками вверх и, уныло покачав головой, обречено выдохнул:

– Блин ядреный! Из какой трухи начали водку делать? Мужики, не играйте пока без меня, я сейчас вернусь, – произнеся это, он вышел в коридор, где его уже ждал тот самый разбитной сверхсрочник, менее всего сейчас похожий на рубаху-парня.

– Ключ от кабинета? – тихо поинтересовался майор.

– На месте, – так же тихо выдохнул тот.

– Действуем. На все – пять минут.

Двигаясь бесшумно, контрразведчики добрались до кабинета, занимаемого следователем, и быстро, не делая лишних движений, открыли замок. Следующей их задачей был сейф, стоящий у стандартного двухтумбового стола, украшенного лишь карандашницей из обрезанной гильзы. Собственно говоря, это был даже не сейф, а массивный несгораемый шкаф, рассчитанный, очевидно, на то, что утащить такую махину ни одному прапорщику не под силу, а стратегические секреты следует искать в более высоких инстанциях. Он надежно защищал бумаги от дождя, ветра, песчаных бурь и зубов тропических хищников. Но для специалистов по изъятию информации представлял проблему, едва ли большую, чем чтение надписей на обложках лежавших в нем папок.

– Свети, – прошептал майор, и его напарник направил на замочную скважину тонкий луч фонаря.

Хитроумная отмычка, заранее заготовленная для беседы с несгораемым шкафом, мягко вошла в замочную скважину. Для того, чтобы открыть это хранилище бесценных бумаг, понадобилось примерно столько же времени, сколько уходит на фразу «Сезам, отворись!» Еще три минуты потребовалось на то, чтобы заснять на микропленку плоды раздумий подполковника Крутыя и материалы, которые он накопил.

– Хорошо, – кивнул майор Повитухин. – Запомнил, как лежало? Клади на место и закрывай. Я должен вернуться. На, уничтожь, – он стянул с рук перчатки из тонкой лайки.

Ровно через четыре минуты тридцать две секунды, поправляя на ходу мундир, майор возвратился к своим собутыльникам и, подняв карты, вновь принялся за прерванную игру. Второй взломщик в это время благополучно распивал спиртные напитки с дежурным по штабу. Под утро они расстались, вполне довольные импровизированным застольем. Кроме утренних болей в печени у полковника Михненко, никаких других заметных последствий для обитателей Энска ночная акция не имела.

Пришедший утром в свой кабинет подполковник Крутый, как обычно, скомандовал сейфу «равняйсь-смирно» и, достав из него бумаги, углубился в чтение. Ожидавшееся через полчаса появление главного в этих степях борца с терроризмом полковника Данича требовало от него взвесить еще раз все имевшиеся в распоряжении факты.

Зревшее в последние дни желание вновь, сантиметр за сантиметром, проверить весь маршрут движения группы Дунаева с появлением лихого полковника и его орлов становилось выполнимым. Однако, движимый клановой ревностью, он страстно желал заполучить себе всю инициативу в предстоящей операции, оставив пришедшим на все готовое «террористам» роль бронированного кулака под его чутким руководством.

Встреча с конкурентом не совсем оправдывала его чаянья, но, тем не менее, памятуя о суровом президентском наказе, вожди соперничающих кланов пришли к соломонову решению, создав некий компромиссный симбиоз о двух головах, отдаленно напоминающий российский герб. Шифрограмма, полученная генералом Банниковым через шпионский спутник, запущенный еще в годы прежнего режима, гласила: «По последним сведеньям, объект намеревается проследовать по изначальному маршруту группы Дунаева. Прошу разрешения сопровождать объект. Майор Повитухин». Разрешение было получено немедленно.

Полковник Данич вошел в кабинет следователя, как входит трехмачтовый фрегат в тихую рыбацкую гавань, порождая в невольном зрителе суеверный страх и восхищение. После неудачи с «тыловиками» романтический ореол, окружавший его, несколько развеялся, оставляя, все же, ощущение несгибаемой мощи.

– Добрый день, – протянул Данич широкую, твердую, словно мраморная плита, руку. – Есть какие-нибудь новости?

С момента прибытия сюда полковника не оставляло чувство, что сработаться до уровня единой команды с представителем прокуратуры ему навряд ли удастся. В этом невысоком, плотном, словно хомяк, человеке его раздражало все: манера двигаться, по-штатски носить военную форму, говорить почти шепотом, не спуская с собеседника острых и прозрачных, как медицинские шприцы, глаз. Но сейчас его больше занимало другое. В отличие от следователя, он знал о существовании третьей группы, посланной в Энск. Группы генерала Банникова. Отрешившись от воплей следователя о злоумышленниках и заговорщиках, Данич склонен был отнести ловкость обхитривших его «тыловиков» на счет принадлежности их к контрразведке. Любительством здесь и не пахло. Понятное дело, ставить в известность представителя военной прокуратуры о тайной войне конкурирующих спецслужб не входило в его планы, и, предоставив тому ловить призрачных заговорщиков, сам полковник искал следы близкого присутствия конкурентов.

– Добрый день, – следователь пожал протянутую ему руку. – Новостей особых у нас нет, и, между нами говоря, это скверно.

– Вы не пробовали еще раз разговаривать с начальником тыловой комиссии?

– Пробовал, – пожал плечами Данич.

– И что? – живо поинтересовался его собеседник, – Необходимо срочно установить все, что возможно, об этих офицерах, сбежавших от ваших людей.

Полковник скривил губы в недоброй улыбке. Лишнее напоминание о проколе его группы он воспринимал, как бестактность, тем более, что его люди, как ни крути, действовали по ошибочной установке лично товарища следователя.

– С офицерами все в порядке, – внутренне радуясь произведенному эффекту, ответил Данич. – Я получил шифрограмму. В Москве, в штате управления, служат недавно. Оба переведены из каких-то дальних гарнизонов, по службе аттестуются хорошо …

Удовлетворенно глядя, как судорожно работает мысль под выпуклым лбом подполковника Крутыя, он умалчивал лишь об одном, что, если они имели дело с питомцами такого известного мастера дезинформации, как полковник Коновалец, ставшего с недавних пор правой рукой Банникова, то никаких зацепок и несоответствий со стороны документированности легенды просто не могло существовать.

– Хорошо, – пробормотал следователь, вытаскивая из сейфа папку с делом, – надеюсь, вас не затруднит предоставить текст этой шифровки, чтобы я мог приобщить его к материалам следствия.

– Да нет, пожалуйста. – Он достал из кармана кителя сложенный вчетверо листок.

– Благодарю вас, – Крутый открыл скоросшиватель и начал медленно перелистывать страницы дела, ища место для нового документа.

– Вот здесь – он аккуратно снял планку, удерживающую бумаги.

– Простите, Николай Емельянович, – полковник Данич, дотоле спокойно наблюдавший сцену любовного слияния человека и бумаги, протянул руку к папке. – Можно посмотреть?

– Скажите, Николай Емельянович, – медленно проговорил полковник, перелистав несколько страниц, и, похоже, не читая запечатленный на них текст, – вы передавали кому-нибудь дело?

– Нет, – настороженно глядя на бойца с терроризмом, тихо произнес тот.

– Угу, – Данич перевернул еще пару страниц, – И вы всегда так аккуратно обращаетесь с бумагами!

Это было верное наблюдение. Подполковник Крутый высоко чтил закон, его дух, букву, и, в том числе, те белые листы, на которых запечатлевались плоды его раздумий и наблюдений, поэтому страницы дел он перелистывл, как уникальную рукопись 15 века. – Да,– с недоумением ответил следователь.

– Тогда вот что, любезный Николай Валерьянович, должен вам сообщить кое-что, что вас вряд ли обрадует. Меня, впрочем, тоже. Видите эти надрывы, там, где бумага соприкасается с креплением скоросшивателя?

Крутый ухватился за папку и уставился на материалы дела. Полковник не обманывал. Дырочки, аккуратно пробитые им при помощи дырокола, на большинстве бумаг были слегка надорваны.

– Так бывает, – продолжал Данич, – когда бумаги дергают. А дергают их, когда переворачивают быстро, но, в то же время, не перелистывают, а разворачивают до конца, как, скажем, при перефотографировании, – завершил он.

– Это… – Крутый поднял руку, указывая пальцем куда-то в пространство. Голос у него пресекся, и он стал судорожно хватать руками воздух.

– Вот так-то! – подытожил Данич и, сняв трубку внутреннего телефона, прикрикнул: – Дежурный! А ну-ка, бегом в санчасть! Волоки сюда лекаря с валидолом, тут следователю плохо!

Михаил Войтовский умолк, допев последнюю фразу, призывающую пропеть славу его женщины. Все молчали, и только за окном, громыхая о подножье мыса, дробились на мириады брызг тяжелые штормовые волны Черного моря.

– И понесло же вас в море в такую-то погоду, – вздохнула Пушистая, вслушиваясь в шум ветра за окном.

– Это уж точно, – хмыкнул штурман. – Небо тучится, море пучится. Да и шторм здесь от осени до весны. Тут ничего не поделаешь, приказ есть приказ, – продолжал он, разомлев от тепла и уюта. После пережитых волнений старлея заметно тянуло на откровенность. – Не знаю, кому там, в верхах, что доказывают, а мы, почитай, месяц с боевых не вылезаем.

– Послушай, Сережа, – так звали штурмана, – вот я человек глубоко невоенный, – начал капитан Войтовский, – объясни мне, что значит «боевое» по такой вот погоде? Ну, я понимаю, спасатели, или, там, пограничники. Одни вылавливают тех, кто додумался по такому морю плавать, другие– тех, что при этом еще получают выгоду. Но вас-то, за каким лешим туда понесло?

– Ну, это ты зря, – протянул мореман. – У пограничников, у тех работа всегда есть, а спасатели в этот сезон по большей части сидят без работы.

– Что так? – вставил свою фразу Ривейрас, удобно расположившийся на кушетке близ камина. – Повальная непотопляемость?

– Что-то вроде этого, – кивнул Сергей. – Знаешь, сколько надо всего пройти, что бы выйти в море?

– Сколько?

– Ну, вот сейчас начнешь, как раз, к весне закончишь. Разве что анализ мочи покойной прабабушки не требуют.

– Вот как? – Войтовский отложил в сторону гитару. – С чего вдруг такие строгости?

– А Бог его знает, – пожал плечами моряк. – Денег, наверно, хотят. Сказать по чести, я уже устал удивляться местным заворотам. То здесь начинают бродить слухи о каком-то экологическом бедствии, тут же бегают, создают фонд, организуются какие-то экспедиции, у флота отбирают чуть ли не всех водолазов и подводную лодку. То, вдруг, про катастрофу забывают, и устраивают совместные морские учения. Только мы успели вернуться – вперед, на траление квадрата «Х».

– Много наловили? – интересуется Женечка.

– Ага, четыре самодельных радиобуя и дулю с маслом. Чего поймали, хрен поймешь, – скривился мореман. – А тут, на тебе! Вернулся, – жену отослали. Дурдом.

– Это уж точно, – согласилась хозяйка. – Ладно, мальчики, – сладко зевнув, продолжала она, – время позднее, спать хочется. А то вы тут сейчас языками зацепитесь, до утра просидите, а вам, – она кивнула своим спутникам, – завтра еще производить впечатление приличных людей.

– Это точно, – подтвердил Ривейрас, – к отбою, вольно, разойдись!

– Приятных вам сновидений, – мило улыбнувшись, пожелала хозяйка.

– Сорок пять секунд – время пошло, лениво поднимаясь из глубокого кожаного кресла, завершил старлей.

Ривейрасу не спалось. Он вообще плохо засыпал на новом месте. Сказывалась приобретенная в Афгане привычка тщательно изучить окрестность до того, как заснешь, чтобы при случае знать, где проснешься. И, хотя все в этом доме, насколько успел изучить Владимир, свидетельствовало о надежности, хотя не ожидался внезапный налет «духов» и подъем по боевой тревоге – многолетняя привычка давала о себе знать. Полчаса он ворочался в непривычно мягкой постели, стараясь найти наиболее жесткий угол, потом, вздохнув, вылез из-под одеяла и, открыв жалюзи на окне, задумчиво уставился в ночь, туда, где на оконечности мыса негаснущей сигаретой мерцал маяк. Шум шагов в коридоре заставил его насторожиться, рука сама собой скользнула под подушку, обхватывая рукоять пистолета. «Нет, все в порядке – прислушавшись, подумал он – это Войтовский. Что, ему тоже не спится?» В дверь негромко постучали.

– Заходи, Миша. Что-то произошло?

– Да, нет, – покачал головой командир, – посоветоваться нужно.

– Прямо посреди ночи?

– А что? – удивился Михаил. – У меня тут кое-какие мыслишки появились на тему происходящего.

– Давай, выкладывай, – по ходу дела натягивая джинсы, кивнул Владимир.

– Как ты думаешь, весь этот шорох на побережье – это нормально?

– Что ты имеешь в виду? Продажу дач, усиление паспортного режима, или же что-то еще?

– И то, и другое, и третье, и четвертое, и пятое …

– В смысле?

– В смысле зоны экологического бедствия, в смысле поздних учений, в смысле усиления политической активности, о котором нам рассказывал Леша, и которое, как мы помним, странным образом совпадает с усилением кампании по борьбе с наркотиками.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался Ривейрас, – что ты там накопал, признавайся.

– Да, пока ничего конкретного, – пожал печами Войтовский. – Но я тут посмотрел по карте, где находится район работы международной экологической экспедиции, где проходят эти самые маневры, и куда посылался на траление наш штурман Сережа, и вот, что получается: все вышеупомянутые действия происходят в одном, достаточно четко очерченном, районе Черного моря.

– В каком же?

– В том самом, где, по утверждениям океанологов, со дна происходит глобальный выброс сероводорода.

– Прости, – смущенно произнес Ривейрас, – не совсем понял, как это все может быть связано?

– Как-то связано, – задумчиво глядя на проблески маяка, произнес Михаил. – Ну, хотя бы тем, что поголовно всех, кто толокся в последнее время в этих местах, интересовало то, что находится под водой в этой части моря.

– Ну, с экологами тут более или менее ясно, – задумчиво начал Владимир.

– С остальными тоже, – обнадежил его командир. – Тебе в детстве сказочку дедушки Корнея Чуковского читали? «А лисички взяли спички, к морю синему пошли, море синее зажгли…»

– Ну? – не совсем понимая, о чем речь, заинтересовался Володя.

– С тех пор синее море горело неоднократно, и каждый раз – в этом районе.

– Шутишь?!

– Отнюдь. Вода, понятное дело, гореть не может, а вот сероводород – за милую душу.

От не реалистичности всего происходящего его зябко передернуло.

– Ты хочешь сказать, что ожидается большой пожар? – настороженно спросил он.

– Вполне возможно, – все так же, не отрывая взгляда от маяка, кивнул Войтовский. – Но тут есть сразу две странности: первая – кто-то наверху, с поистине глобальными возможностями, не желает подпускать кого бы то ни было к морю, и второе – те странные радиобуи, которые были выловлены во время траления.

– Да, мало ли, – пожал плечами Ривейрас, все еще пытаясь не верить в появившуюся у него догадку. – То, что к морю не пускают, так побережье действительно загажено донельзя, когда-то и порядок наводить надо, а буи – их по морю носится не меряно, одни для изучения течений, другие от спас средств, третьи – навигационные …

– Верно, – покачал головой Войтовский, – только те все заводские, а эти, как утверждает Сережа, самодельные. Как ты думаешь, для чего могут служить самодельные радиобуи в этом районе, исходя из всего того, что мы знаем о происходящем на Черноморском побережье?

– Ты хочешь сказать, что там бомба? – запинаясь, тихо произнес Ривейрас.

– Скажем так, я не исключаю такой возможности. Причем, заметь, если это бомба, то это не просто рогатая мина, и даже не затонувшая баржа с боеприпасами, это должно быть что– то настолько мощное, чтобы заставить первых лиц государства действовать с сумасшедшей скоростью.

– То есть, ядерная бомба, – прошептал младший компаньон агентства «Кордон».

– Скорее всего, Володя, скорее всего!

Глава 11

В отличие от вождя мирового пролетариата, лишенные возможности идти другим путем, следственная бригада прокуратуры в купе с группой Департамента ФСБ по борьбе с терроризмом шаг за шагом следовала по местам боевой славы пропавшей без вести команды подполковника Дунаева. Пребывание на железнодорожной станции, где состоялась перегрузка контейнеров с боеголовками в спецвагон для дальнейшей транспортировки в Энск-7, обогатила совместную команду новым жизненным опытом, но не прибавило к материалам следствия ни одной мало-мальски значимой детали. Тот же результат ожидал подполковника Крутыя, едва оправившегося от нервного потрясения, и на взлетно-посадочной площадке, куда три года тому назад приземлился армейский вертолет, доставивший поближе к железной дороге демонтированные боеголовки и группу сопровождения.

– Тут-то самое место, чтобы их перехватить, – бормотал себе под нос подполковник Данич, вышагивая полукилометровую дистанцию от железнодорожной платформы до взлетно-посадочной полосы. Предположения его были вполне правдоподобны, но каких-либо фактов, подтверждающих версию «волкодава», не было и в помине.

Последние месяцы полевой аэродром, использовавшийся для этой перевозки, находился в состоянии консервации. Никого, кроме четырех обтрепанного вида солдат и прапорщика, усиленно изображавших охрану объекта, в округе не было. Не осталось ни здесь, ни в архиве округа бумаг, которые могли бы пролить свет на то, каким образом боеголовки и сопровождающие их офицеры попали отсюда к ожидавшему их спецвагону. Еще хуже дело обстояло с ракетной позицией, на которой до высочайшего распоряжения базировались списанные ракеты. Полуразвалившиеся бараки – вот все, что осталось от этой клеточки ядерного монстра. Следующим в коротком списке перемещений пропавшей группы был вертолетный полк, дислоцированный на плато в горах Дагестана. Понятное дело, ни о каких боеголовках здесь речь и не шла. Прокуратура и ФСБ искали сгинувшую без следа группу офицеров, которая три года назад пользовалась вертолетом полка для выполнения специального задания.

Свидетелей и участников событий трехлетней давности нашлось не много. Те же, что отыскались, мало что могли прибавить к тем небогатым сведениям, которыми располагало следствие. – Будьте добры, тщательно вспомните, все, что было в день приезда группы, – в который раз повторял подполковник Крутый своим собеседникам. – Все мелочи, детали, мельчайшие несоответствия.

Сидевший перед ним мужчина, краснолицый майор лет сорока, обреченно глядел на следователя, пытаясь выудить из памяти детали заурядного рабочего дня трехлетней давности. Вот уже около года он исполнял обязанности начальника штаба полка, тогда же служил командиром одной из его эскадрилий. В этот день ему было приказано приготовить вертолет для специального полета, что он и сделал. В преддверии «полицейской акции» в Чечне «специальные» полеты не были чем-то из ряда вон выходящим, а потому припомнить один из них было, пожалуй, выше его сил…

– Ну-у, – тянул майор, глядя в окно, – с утра у нас было довольно туманно, потом понемногу развеялось…

Это была абсолютная правда. Зимой в здешних горах по большей части туманно и облачно, но раз уж вертолет взлетел, то можно с полным основанием предполагать, что погода все-таки установилась.

– Кому-нибудь в полку было известно, как выглядит подполковник Дунаев?

– Конечно, – кивнул начштаб. – В таком случае всегда принимают пакет с фотографией командира группы. Он хранится в штабе полка…

Крутый встрепенулся.

– …Но после операции его следует уничтожить.

– Черт побери, – передернул губами следователь. – Ладно, опустим. Вы могли бы узнать этого офицера по фотографии?

– Не знаю, – нерешительно пожал плечами майор. – Может быть, и мог бы. Я и видел-то его пару минут.

– Посмотрите, – представитель военной прокуратуры выложил на стол несколько снимков. – Есть ли он среди них?

Вертолетчик безнадежно уставился на снимки:

– По моему, вот этот, – он постучал пальцем по одному из снимков. – Родинка, точно помню, была.

– Понятно, – кивнул Крутый, поворачивая к себе фотографию из досье подполковника Дунаева.

– А вообще-то, – припоминая, обрадовался майор, – у нас тут есть прапорщик Голушко, на ГСМ сидит. Он у нас художник. Ну, в основном, здешние горы рисует, – пояснил он, – но иногда с фото портреты переснимает. Может быть, он вашего офицера получше запомнил. Он тогда вертолет заправлял, так что минут десять рядом с ним находился.

– Группа располагалась на взлетно-посадочной полосе рядом с заправляющимся вертолетом? – Несколько удивленно поинтересовался следователь.

– Ну, да, – неохотно признался начальник штаба, поняв свой прокол. – Понимаете, какое дело, пока с погодой не ладилось, никто заправленный вертолет на полосе держать бы не разрешил. Ну а так, чуть прояснилось, этот подполковник шум поднял, мол, ни одной лишней минуты у него нету. Ну, а, спешка, – развел он руками, – сами знаете, что такое.

– Так он куда-то спешил? – чуя след, торопливо задал вопрос Крутый.

– Ну, конечно. Я же так понимаю, что спецполеты не один день планируются, все чуть ли не по минутам выверено. А кроме того, это было где-то между девятью и десятью часами утра, а в одиннадцать полеты уже прекращаются.

– Да? – поинтересовался следователь. – Почему?

– С одиннадцати до четырех с гор в небо восходящие потоки струячат, – пояснил майор. – Так что, чуть зазевался, запросто могут вертолет перевернуть.

– Вот даже как, – понимающе кивнул следователь, делая пометку в своем блокноте. – А скажите, когда эта команда прилетела в Кизляр, командование полка каким-нибудь образом в известность ставили?

– Вообще-то, положено, – задумчиво протянул вертолетчик, – наверняка поставили.

– Положено, – повторил за ним Крутый. – Ладно, благодарю вас, вы свободны.

Дождавшись, когда за спиною майора закроется дверь, он достал авторучку и открыл папку, чтобы приобщить к материалам следствия объяснительную записку начальника штаба вертолетного полка. Папка набухала с каждым днем все сильнее, как почки по весне, но дело от этого яснее не казалось. Он еще раз кинул ненавидящий взгляд на проклятые надрывы возле аккуратно пробитых им дырочек на подшитых к делу бумагах, и резко закрыл папку. «Ничего еще не потеряно», – он вышел из-за стола и прошелся по кабинету. «В конце концов, если я не могу здесь отличить зерна от плевел, неужели же заговорщикам это удастся?» «Удастся», – злорадным эхом ответил его внутренний голос.

Чтобы хоть немного успокоиться, он подошел к окну и приоткрыл форточку. Морозный горный воздух ворвался в комнату, наполненную затхлым архивным духом. «Спокойнее», – убеждал себя Крутый. «Мне надо успокоиться, во что бы то ни стало! Надо успокоиться». С недавних пор, с того момента, когда его, словно слепого щенка, ткнули в кучу дерьма там, где он мнил видеть плоды своих многодневных трудов, во всех, с кем его сталкивала работа, он видел шпионов – заговорщиков, услужливо восполняя домыслами отсутствие здравых аргументов.

«Не может быть, что бы начштаба знал так мало», – со скрытой неприязнью думал он, вспоминая простецкое обветренное лицо вертолетчика. «Какие основания у него скрывать то, что ему известно? Он что, тоже в заговоре? Не может быть, что бы он хоть что-нибудь не знал». «Очень даже может», – отвечал ему голос рассудка. «Не веришь, подойди в Москве к любому таксисту и попроси его описать клиента, вызвавшего машину к себе на дом три года назад».

Дверь приоткрылась и в нее просунулась широкоплечая фигура полковника Данича.

– Не помешаю? – улыбнулся он в густые черные усы. – Гостей принимаете?

– Да-да, Виктор Юрьевич.

– Хорошо вы тут устроились. У вас на плато тихо, ветра нет. У этих авиаторов вообще ветрюган, умереть, – не встать! Со всех сторон дует, в лицо несет, не понять – то ли дождь, то ли снег. Казалось бы, сколько там тех километров, а такое ощущение, что совсем другая климатическая зона. Вы не возражаете, если я у вас немного обогреюсь, – все так же улыбаясь и растирая раскрасневшиеся на морозе уши, спросил полковник. – Да, кстати, я тут распорядился, чтобы с камбуза сюда подогнали горячего чая, по возможности, с лимоном. Надеюсь, вы ко мне присоединитесь?

– Спасибо большое. Конечно, присоединюсь, – Крутый благодарно посмотрел на своего соратника. Со времени их знаменательной беседы в Энске он проникся к нему почтительным уважением, и, если кому и доверял, то только ему. Со школьных лет у мальчика Коли Крутыя, слывшего в классе отпетым умником, жила мечта о сильном друге, способном раз и навсегда положить конец приставаниям районных хулиганов. Спустя годы желание это поугасло, однако, сейчас, сам того не сознавая, подполковник юстиции Н.Е. Крутый достиг желанной цели и в душе был по-детски рад этому. – Что там, у авиаторов? – придавая лицу деловую озабоченность, спросил он.

– Да так все, – пожимая плечами, начал Данич, – ничего из ряда вон выходящего. Рассказываю вкратце, возникнут вопросы, – перебивай.

– Идет, – кивнул следователь.

– Самолет с группой Дунаева прибыл в семь сорок две специальным рейсом из Чкаловского…

– Фотография Дунаева у начальника отряда была?

– Была, конечно, – кивнул Данич, – с документами все в порядке, опознание прошло. Тут вопросов нет. По прибытии группы начальник аэродрома пытался вызвать вертолетный полк по радио, но эфир был хреновый и расслышать толком ничего не удалось.

– Ну-ну… – заинтересовано повторил следователь.

– А что «ну»? – Данич сделал неопределенный жест рукой, словно ввинчивая лампочку, – Начальник аэродрома позвонил по телефону …

– Это против инструкции.

– Ага, против, – усмехнулся борец с терроризмом. – Знаешь, у нас в Афгане анекдот ходил: едет себе Хасан на ишаке по горной дороге, а перед ним жена марширует. Навстречу им сосед Абдула: «Вах! – говорит, – Как же ты можешь женщину впереди себя пускать?! В Коране же совсем по-другому написано».

– И что?

– А тот в ответ: «Когда Коран писали, – дороги не минировали. Иди, Зульфия, иди». Посуди сам – положение у мужика с аэродрома патовое. Позвонишь, – инструкцию нарушишь, не позвонишь, – московские гости тебя съедят, и пуговицы от кителя не выплюнут. Ты бы что выбрал?

– Ну… – нерешительно вздохнул представитель прокуратуры.

– То-то же, что «ну». А Дунаев с компанией, судя по рассказу этого самого начальника, на него насели капитально. Их тоже понять можно. Операция чуть ли не по минутам продумана, самодеятельность в таком деле запрещена. Чуть где опоздал, – связывайся с Москвой, вноси коррективы, а не то, неровен час, на подлете к базе «Иглу» в брюхо схлопочешь, и поминай, как звали.

– Ладно, предположим, убедил. Дальше что?

– Дальше? Как я уже сказал, с аэродрома связались по телефону с вертолетным полком и оттуда, в смысле отсюда, выдали следующее: у них там, в смысле – тут, обложная облачность, но метеорологи обещают, что часам где-то к девяти-десяти развиднеется. Поэтому варианта три: либо ждать этих самых девяти-десяти, тогда они пришлют вертолет прямо сюда, либо вертолетчики снаряжают пару «Газиков» и присылают их за командой, ну, а лучше всего, если на аэродроме есть свои свободные колеса, то пусть, мол, группа Дунаева садится и катит в полк своим ходом. – Данич замолчал, повернул стул и протянул ноги к самодельному обогревателю, сооруженному местным умельцем из трех огнеупорных кирпичей и куска нихромовой проволоки. – Брр, холодина у них тут. Я, пока на «Бобике» доехал, думал, пальцы отморожу. Как они по здешним ущельям на «Урале» катили, ума не приложу.