Текст книги "Танцы на минном поле"

Автор книги: Владимир Свержин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

– Вы уверены в этом? – переспросил Крутый, боясь еще верить в свою догадку.

– Так точно, товарищ полковник.

Глава 5

Капитан Войтовский сидел на поваленном бревне и, печально глядя на лопочущего нигерийца, курил любимые «Родопи».

– Ну что, совсем не понимаешь? – прочувствованно спросил он, стряхивая пепел в пустой спичечный коробок.

Мабуно издал ряд гортанно чирикающих звуков, весьма мало напоминающих осмысленную речь, но зато вполне выражавших мнение торговца о «незаконном задержании».

– Понятно, – кивнул его мрачноватый собеседник, затягиваясь сигаретой. – А все же, лучше бы тебе выучить один из многих языков межнационального общения.

– Что будем делать? – обратился к нему ожидавший распоряжений Ривейрас.

– Да что делать? Будем избавляться от лишних свидетелей, – капитан загасил окурок и, потянувшись, задумчиво посмотрел на Владимира. – Знаешь что, отволоки опера подальше. Не подыхать же ему за компанию.

Произнеся это, он подошел к автомобилю и, открыв дверь, начал опускать переднее, затем заднее окно. Воспользовавшись открытой дверью, Мабуно попытался, было, выскочить из салона, но, получив удар основанием ладони в нос, отлетел на сидение.

– Ну, куда ты рвешься? – вздохнул Войтовский, примериваясь, достаточно ли опущены стекла. Удовлетворившись результатами проделанной работы, он достал из кармана ключ от наручников, которыми был скован наркоторговец, и, ухватив его за запястье, разомкнул браслет. – Сам посуди. Языка ты не знаешь. Разговаривать, считаем, не умеешь. Ответить на наши наболевшие вопросы не можешь. На кой ляд ты нам такой сдался? Придется тебя порешить, – он протиснул левую руку задержанного через щель в окне передней дверцы, правую – сквозь окно в задней и, произнеся традиционное: «М-да», тут же сковал их наручниками.

– Что ты собираешься делать? – поспешно осведомился Ривейрас, только что вернувшийся к машине после транспортировки опера в безопасное место.

– Объясняю, – равнодушно отозвался Войтовский, окидывая взглядом торчащие из машины кулаки. – Сейчас я возьму канистрочку и полью здесь все бензинчиком, а потом окуну в бензин вот этот платочек, суну его в руку Мабуно и подожгу. У нас как раз будет время, чтобы отойти в сторону и полюбоваться фейерверком.

– Мы не можем этого сделать, – заметно бледнея, произнес Владимир, порою приходивший в состояние шока от методов начальника.

– Почему? – искренне удивился тот, доставая из багажника описывавшуюся уже канистру и откручивая крышку. – Сам посуди, нам он уже не нужен. Обратно его с извинениями везти – глупо. Так что – все правильно.

– Без суда и следствия… – начал было Ривейрас, несмотря на все старания «педагогов» Центра, сохранивший все еще остатки почтения к закону.

– При чем здесь это? – Войтовский недоумевающе поглядел на своего напарника. – Ты что, всерьез полагаешь, что какой-либо человеческий суд имеет больше прав отнять жизнь у человека, чем ты, я, да и любой из встреченных тобою сегодня прохожих?

– Но…

– Этот человек вполне уже нагрешил, чтобы предстать перед Судом Господним, так что моя роль тут невелика, – доставить подсудимого по назначению.

– И все равно, – не унимался Ривейрас.

– Я буду говорить, – раздался из салона сдавленный страхом вопль Мабуно.

– О! Ты смотри-ка, – Войтовский остановился и прислушался. – Великий немой заговорил. Вернемся домой, – обратился он к Владимиру, – напомни мне запатентовать этот метод обучения иностранцев русскому языку. Куда там Илоне Давыдовой! Ну что, дружочек, побеседуем, – с ласковостью удава Каа, беседующего с бандерлогами, спросил он у пленника, – вот только кровушку твою сейчас утрем, а то ты ментам всю их колымагу извозил, – капитан опустил окно и промокнул разбитый нос нигерийца платком, еще минуту назад предназначавшимся для пиротехнических работ. – Расскажи-ка, мой черный друг Мабуно, откуда это у тебя вдруг взялся товар? – Михаил кивнул на изъятый у допрашиваемого пакетик с героином.

– Купил, – с сильным акцентом выдохнул Мабуно, так, что слово звучало у него вроде: «Кпьел».

– Ну-у-у, – протянул Войтовский, вытаскивая из нового коробка спичку и чиркая ей перед самой переносицей нигерийца. – Знаешь, в войсках утверждают, что она горит сорок пять секунд. Я как-то проверял – значительно меньше. И вся жизнь вот так, – он задумчиво посмотрел, как огонек доедает белую щепочку, превращая ее в черный обугленный остов. – Да, так о чем это я? – словно опомнившись, кинул он, – ты утверждаешь, что, гуляя у Кремля, нашел пакетик под голубой елью, а в ночной клуб зашел, чтобы уточнить, где находится ближайшее отделение милиции? – Капитан как-то нехорошо ухмыльнулся и потрепал пленника по щеке. – Мабуно, дурилка ты картонная, уж лучше бы ты молчал. Эй, – Войтовский щелкнул пальцами, подзывая ждущего чуть поодаль Владимира, – давай сюда канистру.

– Это Тахонга! – с глазами, полными ужаса, завопил негр. Нарбук Тахонга!

– О! Так бы и сразу. А то, купил-нашел, еле ушел. Хотел расплатиться – не смог остановиться. Слушать тошно! – подытожил Михаил. – Где найти?

– Улица Малая Никитская…

– Откуда он получает товар?

– Не знаю!

– Точнее, – капитан вновь чиркает спичкой, поднося ее к самым глазам Мабуно. – Мне почему-то кажется, что ты меня обманываешь.

– Я слышал, что героин идет через Украину, – оправдывается нигериец.

– Это уже что-то, – кивает Войтовский. – Может быть, ты тогда уточнишь, что вообще творится с товаром.

– Не знаю, – вновь повторяет Мабуно, – Полный погром.

– М-да, – его собеседник тоже вздыхает, – вот в этом ты, видимо, не врешь. Ладно, давай вернемся к твоему другу Тахонге. Кроме него в квартире еще кто-нибудь есть?

– Два охранника.

– С пушками?

– Да.

– Превосходно, – расплывается в недоброй ухмылке капитан Войтовский. Веское основание для позднего визита. – Да, вот еще что, ты, видимо, знаешь, на чем ездит твой приятель?

– Зеленый «Рено-Сафран», – честно признается Мабуно.

– Где стоит?

– Возле дома.

– Просто прелестно, Михаил хлопает своего собеседника по плечу. – Видишь, как славно владеть иностранными языками. Спасибо, дружище, ты нам очень помог. А теперь, если не возражаешь, мы вернемся в город. Считай, что для тебя уже все позади. М-м-м, точнее почти все. Эй! – он подзывает Ривейраса.

– Тащи-ка обратно своего опера.

Через полчаса синий «Опель» был оставлен во дворе дома возле одного из московских управлений милиции. После «легкой уборки» опер занял подобающее ему место за рулем, а полу-оглушенный Мабуно с руками, вновь выставленными наружу и скованными наручниками, отдыхал позади.

– А теперь, дружок Мабуно, – напутствовал его Войтовский, протирая платком ручку двери – тебе бы лучше вновь забыть русский язык. Все остальное, впрочем, тоже.

То, что его начальник походит на гладко выбритого фокстерьера, полковник Коновалец подметил еще с первого дня совместной работы с Банниковым. Да и хватка… Вцепившись в какое-нибудь дело, он мог висеть на нем до полного изнеможения жертвы.

Поэтому, раскладывая перед генералом материалы, добытые майором Лукиным, он понимал, что ввязывается в нешуточную подковерную грызню. Ни славы, ни толку…

Листок содержал распоряжение об организации оперативно-следственных бригад Главной военной прокуратуры для проведения ревизии на военных объектах. Бумага была подписана лично Президентом, что настораживало само по себе. Но красный маркер полковника Коновальца подчеркнул в тексте другие особенности. Первой из них была база ракетно-артиллеристского довольствия в Энске-7, где, по распоряжению Президента, надлежало работать одной из комиссий. Второй была дата, недвусмысленно указывавшая на то, что документ был подписан буквально на следующий день после подачи доклада о состоянии ядерного арсенала.

– Почему ты думаешь, что именно Энск? – , хмуро спросил Банников.

– В списке среди прочих объектов только три подходят нам по тематике, но на первых двух комиссии работают по факту взрыва и связанного с этим хищения, а вот в Энске ничего подобного не обнаружилось. Опять же дата.

– Хорошо, – кивнул генерал, задумчиво постукивая пальцами по столешнице. – Что ты по этому поводу думаешь предпринять?

– Я с вашего позволения, Тимофей Прокофьевич, уже кое-что предпринял… Я уточнил, чем именно занимается группа, работающая в Энске.

– И чем же?

– А вот тут-то начинаются странности. По идее, работа следственной группы уже должна подойти к концу. Причина начала разработки, я имею в виду, конечно, официальную причину, по нашим временам, довольно тривиальная: хищение боеприпасов со складов. Но с самого начала группа, ни с того, ни с сего, была выведена из подчинения Военной прокуратуры. Курирует ее непосредственно сам Президент.

– Вот даже как! – Банников хлопает ладонями об стол и откидывается в кресле. – Кто руководит группой?

– Подполковник Крутый Николай Емельянович, год рождения тысяча девятьсот пятьдесят девятый…

– Ладно, об этом потом. Пришлешь мне его дело, я почитаю, – прервал своего помощника генерал-лейтенант. – От Лукина, я так понимаю, ничего?

– Ничего, – отрицательно покачал головой Коновалец.

– Ладно, – кивнул Тимофей Прокофьевич. – А у тебя с группой что?

– Готова к работе.

– Вот и отлично! – Банников нажал на кнопку вызова адъютанта. – Через час я пришлю к тебе Зинчука с бумагами. Твои ребята должны выехать как можно скорее. Передай Грише все данные по группе. Обозначь, что может от нас потребоваться. В общем, что я тебя буду учить, ты сам все знаешь. Главное – мы должны их опередить.

Появившийся в дверях старший лейтенант, терпеливо дожидался окончания речи своего начальника и негромко доложил.

– К вам Нефедов, майор внутренней безопасности.

– По какому вопросу? – поморщился генерал.

– Он говорит, по личному.

– Пусть придет позже, сейчас я занят, – отрезал он. – Отошли его, и возвращайся, ты мне нужен.

С начала октября у капитана Савельева, работающего в Службе Безопасности Президента, было новое задание. Несмотря на внешнюю простоту его, оно было окутано пеленой секретности не менее, чем любая из тайн кремлевского двора. Впрочем, к подобной обстановке капитан привык, и где-то в глубине души гордился своей причастностью к высоким интригам государственной механики. Задание же, которое ему выпало, было до обидного простым и, как ему казалось, незначительным. Каждый божий день ему надлежало подменять консьержа в одном из подъездов мидовского дома на 1– й Дубровской, следя за тем, кто подходит к почтовым ящикам, и что он в них опускает. Вечером его сменял другой офицер из Службы Безопасности, а он, очистив от корреспонденции один из порученных его заботам ящиков, маршировал к Самому, докладывая о пришедших письмах, газетах и журналах. Следующим утром он вновь заступал на пост, и так изо дня в день.

Единственное, что радовало его во всей этой ситуации, – частые встречи с Президентом, заканчивавшиеся временами краткой беседой с непременным уверением, что все будет хорошо. Заявлениям этим Савельев и верил, и не верил. Особого улучшения всего и вся он не ожидал, как не ожидал с пионерских лет, что будет жить при коммунизме, но подобная, пусть и служебная, близость, его все-таки обнадеживала. Ведь вступился же за него Сам, когда он, проявив неумеренную бдительность, скрутил подвыпившего молодчика, тыкавшего в почтовый ящик явно неподходящим ключом. А парень возьми, и окажись сотрудником МИДа, да еще и сыном самого Мухановского, живущего, как позже выяснилось, в соседнем подъезде. Думал, после этого скандал будет, ан ничего, Сам работу его одобрил, а кто же против него слово-то скажет?

Капитан Савельев усмехнулся, посмотрел на часы и направился к почтовому ящику. Смена караула намечалась через полчаса, значит, пора было производить выемку. Во время первого инструктажа ему было объявлено, что содержимое объекта наблюдения следует брать незаметно, без лишних свидетелей. В чем заключается смысл подобной операции, капитан мог только догадываться, однако, разумно предположив, что все, о чем надлежит знать, он узнает из инструктажа, он исполнял свой долг со всяческим рвением и тщанием. Однако, как ни мало интересовался капитан этим делом, кое-какие наблюдения на сей счет у него были. Ну, во-первых, хозяев квартиры, которой принадлежал почтовый ящик, в России не было. Как удалось ему узнать из разговоров дипломатических бабушек, глава семейства работал послом где-то в Латинской Америке, и проживал, естественно, там же, вместе с женой и подрастающей дочерью. Во-вторых, если отбросить мысль о том, что Президента интересовали газеты и журналы, приходившие на адрес посла, то, вероятнее всего, речь шла о письмах. Однако, как мог он неоднократно убедиться, все конверты возвращались ему на утро не поврежденными, либо же это были точные копии поданных им пакетов. Как-то раз, для эксперимента, он поставил точку шариковой ручкой под едва отклеившимся уголком конверта. Как и ожидалось, на следующий день точка была на месте.

Сегодняшний улов был не велик. В ящике одиноко, как лермонтовский парус, белело письмо, судя по зайцу с букетом на конверте, поздравительного содержания. Не обольщаясь мнимой цивильностью послания, Савельев ощупал его со всех сторон на предмет посторонних вложений, но, убедившись в полном наличии отсутствия присутствия, кивнул и собрался, было, прятать послание в карман, когда натренированный взгляд опытного охранника отфиксировал странность – судя по штемпелю, письмо было направлено сюда из Вязьмы в конце августа, в Москву же оно пришло только сегодня утром. «Где же оно шлялось все это время?» – усмехнулся он, но, поругав в мыслях работу почты, спрятал пакет и стал дожидаться смены.

Это был час, когда в доме на Малой Никитской в один миг умерли все радиотелефоны. И, если бы не стрелки старых будильников, показывавшие глубоко за полночь, жители воочию могли бы убедиться, что не поздоровилось и другим теле– и радио – приборам. Однако, мало кому из них пришла бы в голову мысль связать это странное поветрие со стоящим во дворе микроавтобусом «Хонда» из которого, собственно говоря, и шло мощное электромагнитное излучение, блокировавшее работу электроники.

– М-да, – задумчиво произнес капитан Войтовский, разглядывая привезенное напарником снаряжение, – и все равно, не доверяю я этому 38-му калибру, вот, что хочешь делай, не доверяю! – с этими словами он навернул глушитель на «Беретту-92» и внимательно посмотрел на Ривейраса. – Ну что, пошли?

Вложив ствол в объемистый карман плаща, он прихватил с собой небольшой пластиковый ящичек и направился к стоящему чуть поодаль «Рено-Сафран». Издали ящичек, который нес в своей огромной лапище Войтовский, можно было принять за футляр для ремнабора. Однако это было не так. Совсем не так.

Присев у автомобиля, Михаил расстегнул два миниатюрных замочка на футляре и извлек на свет божий некий предмет, чуть толще пачки польских вафель. Произведя какие-то манипуляции с предметом, он засунул руку под днище, раздался чуть слышный щелчок… и мина была готова к работе.

– Надеюсь, землетрясения в ноябре для Москвы не характерны, – пробормотал он, подымаясь во весь свой двухметровый рост. Действительно, зная принцип действия установленной им адской машины, приходилось уповать на отдаленность российской столицы от сейсмоопасных зон. Ибо ничто так не выводит вибрационный взрыватель из состояния равновесия, как равномерное подрагивание и легкие толчки.

Разобравшись, таким образом, с автомобилем, Войтовский забросил в микроавтобус опустевший футляр и, дождавшись, когда Ривейрас выберется из машины, зашагал к подъезду.

– Послушай, Миша, – догоняя командира, прошептал Владимир. – А дура твоя, часом, не долбанет кого лишнего?

– Может, – согласно кивнул головой капитан. – Если кто решит эту реношку угнать. У нее же пластида – днище пробить, остальное зажигательный заряд. Ладно, приготовься. Сейчас заваруха будет.

Нарбук Тахонга, бедный нигерийский беженец, изможденный политическими преследованиями, занимал убогую пятикомнатную квартиру в доме на Малой Никитской. По бедности он, как уже было известно, делил этот угол с парой охранников, но тут уж, как говорится, нужда заставит. По все той же нищете он не мог себе позволить нормальную дверь из древесноволокнистой плиты, а так и ютился за бронированной дверью с сейфовым замком.

– Дурдом! – оценивающе прошептал Войтовский, глядя на закрытую дверь. – Приступай, я пока отрежу телефон, – он кивнул Ривейрасу, доставшему из кармана универсальную отмычку с подвижными штифтами. – Только смотри же, три минуты. Надо дать им время проснуться.

Владимир вставил отмычку в замочную скважину и начал усердно подбирать нужную комбинацию.

– Готово, – прошептал Ривейрас, поворачивая отполированную до золотого блеска ручку и подавая дверь на себя. – Теперь звони.

За первой дверью, как и ожидалось, была вторая, дубовая. Как только отворилась первая дверь, охранник, чтобы посмотреть в глазок, тут же любезно отворил вторую, что тоже ожидалось.

Ствол «Беретты» нацеленный ему чуть выше переносицы, был последним, что видел он в своей жизни, последним же, что он слышал, был тихий хлопок. В ту самую секунду, когда первый охранник падал мертвым, а второй, страховавший его в конце коридора, приходил в себя от неожиданности, раздался второй хлопок. На этот раз стрелял Ривейрас, перекатом через плечо вошедший в квартиру.

– Ну вот, – вздохнул Войтовский, переступая через труп охранника и прикрывая за собой дверь. – Всегда так!

Следующим в списке клиентов числился сам хозяин бедной пятикомнатной лачуги. Услышав хлопки и шум, он выскочил из постели, куда, по-видимому, лег незадолго до того, и даже пытался схватить револьвер, лежавший в ящике стола, но пуля из «Беретты» капитана Войтовского, вошедшая между большим и указательным пальцем его правой руки, поставила крест на этой бесплодной попытке.

– Что у тебя тут? – Михаил подошел к столу, не обращая внимания на скривившегося от боли Тахонгу. Извлек из ящика оружие. – «Кольт-Мастерпис»? Одобряю, неплохой выбор. Ладно, – он похлопал раненого собеседника по плечу. – Эту штуковину я у тебя изыму, все равно она у тебя незаконно, но ты не огорчайся. Если будешь прямо отвечать на поставленные вопросы, у тебя появится шанс приобрести новую пушку. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Тахонга молча кивнул. Бог не наградил его смелостью, и сам Тахонга знал об этом лучше кого-либо другого. Зато до сегодняшнего дня он точно знал, каким-то звериным чутьем чуял, когда следует бежать. И вот, поди ж ты! Вид этого двухметрового мужика, от которого веяло какой-то первобытной свирепостью, навевал на него грустные мысли. Он понимал, что его феерический взлет от нищего поденщика до всеми уважаемого бизнесмена сегодня прерван раз и навсегда. Сейчас его больше волновало другое, – ему страстно хотелось жить Мысль о том, что этот верзила с всклокоченной бородой держит его на мушке его же собственного револьвера, сводила Нарбука с ума.

– Расскажи мне, кудрявый ты мой, – начал Войтовский, – что за бардак творится на рынке?

– Всех вяжут, – заматывая запястье шелковой простыней, выпалил Тахонга, отлично понимая, о каком рынке идет речь.

– Неправда, – покачал головой капитан. – То есть, на улице, конечно, вяжут всех, но по клубам химии выше крыши, а с порошком выставляют под зад коленом. Кстати, Мабуно сегодня прихватили с порошком в «Фугасе». Если тебе, конечно, это интересно.

Глаза нигерийца расширились. Мабуно должен был сегодня договариваться о сбыте крупной партии героина, и его арест сулил массу неприятностей, и не только одному Тахонге.

– Командир, – Ривейрас вошел в комнату, неся с собой пару запаянных полиэтиленовых пакетов, набитых подозрительно белым порошком.

– Угу, оставь здесь, – отозвался Войтовский. – Как там твой клиент?

– Помирает, – констатировал Владимир. – Уже почти мертв.

– Хорошо. – Капитан протянул ему «Беретту». – Вложи ему в руку. Его пушку прихватишь с собой, а свою, – он поманил Ривейраса к себе и прошептал по-заговорщицки на ухо, – кинь в унитаз. Братья по разуму понаедут, – пусть разбираются, кто тут с кем перестреливался.

– Так ты мне не ответил, – задушевно продолжал он, вспарывая один из пакетов, и высыпая его содержимое на пол, – что же все-таки творится на рынке?

И тут Тахонгу прорвало. Насколько мог, внятно, он поведал о тяжелой и полной опасностей жизни наркоавантюриста, о том, что за последнее время на всем пути поставки опиума и продуктов его переработки творится что-то ужасающее, о том, что жить стало невозможно, в Москве творится всеобщий опиумный погром, а кому это выгодно…

Войтовский не спускал глаз с нигерийца, согласно кивал головой, слушая его вдохновенную речь, и лишь однажды прервал оратора, чтобы спросить, не завалялся ли у него вдруг клей «Момент»? Клей завалялся, и, поблагодарив хозяина за любезность, капитан начал поливать янтарной густо пахнущей массой рассыпанный по полу порошок. По комнате моментально распространился концентрированный запах столярной мастерской.

– Ладно, дружочек, – Войтовский улыбнулся в усы и вновь похлопал Тахонгу по плечу. – Ты нам очень помог. Извини за причиненные неудобства. Все, счастливо оставаться.

– Ты знаешь, – Ривейрас повернул ключ зажигания «Хонды» и начал тихонько трогаться с места. – Что бы ты там ни говорил, но все же, две таких глупых смерти…

– Знаешь, как называется должность убитых на английском, – словно и не отвечая на вопрос, произнес Михаил, закуривая сигарету. – Триггермен. Человек-курок. У курков родных и близких не бывает. А кроме того, радуйся, что быстро стреляешь.

Позади отъезжающей машины раздался негромкий, но вполне отчетливый взрыв, звон разбитого стекла, вопль и треск огня, облизывающего металл.

– Вот так-то, – вздохнул Войтовский. – А если бы не спешил с докладом наверх, глядишь, остался бы жив. – М-да. Бог не фраер – правду видит. Ну, да ладно, теперь концы в воду. Пусть ищут.