Текст книги "Методом исключения"

Автор книги: Владимир Турунтаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

5

– Надо ехать в Верхнюю Пышму, – сказал Савельев. – Ты как?

– Поехали, – кивнул Орехов.

Со стороны начальства возражений не последовало, и за ними на весь оставшийся день закрепили служебную машину.

В 14:40 они припарковались у Верхнепышминского горотдела милиции. В тамошней уголовке у Савельева были знакомые ребята.

– Братцы, кровь из носу – нужен парень лет двадцати с хвостиком! Кличка Суслик. Возможно, судимый. Пользуется отверткой.

Верхняя Пышма – городок небольшой, здешних рецидивистов в уголовном розыске знают как облупленных. Екатеринбуржцам предложили на выбор сразу двух Сусликов.

Один сразу отпал: усатый-бородатый цыган тридцати двух лет.

Зато другой Суслик, Евгений Александрович Рябов, годился по всем статьям: 22 года, был судим за нанесение тяжких телесных повреждений. Правда, отвертка в уголовном деле не фигурировала, имело место жестокое избиение без применения каких-либо орудий, но долго ли в зоне переквалифицироваться!

6

Дом, в котором проживал Суслик-Рябов, имел несколько подъездов. Машину поставили возле первого, сами направились в пятый. Поднялись на нужный этаж, позвонили. Савельев держал наготове пистолет.

Дверь открыла дородная дама лет пятидесяти, в чалме из полотенца, под которым топорщились бигуди. На груди у нее уютно пристроился лохматый щенок.

– Здравствуйте! – беззаботно поприветствовал ее Орехов. – Женька дома?

– Нету, – ответила дама, пристально вглядываясь в лица незнакомцев и ласково поглаживая щенка.

– Скоро придет?

– Ничего не сказал. А вы откуда?

– Из Екатеринбурга, – честно ответил Орехов. – Мы кооператив создаем, так нам еще один партнер нужен. Женька говорил, что знает подходящего человека.

– Не знаю, когда придет, – и Орехову показалось, что в глазах у нее мелькнуло беспокойство. Что-то, видать, заподозрила.

– Вы его мать?

Дама молча кивнула.

– Ну ладно, мы попозже заглянем, – пообещал Савельев. – Нам еще в одно место заскочить надо.

– Заходите. Может, он к этому времени придет, – торопливо проговорила дама и захлопнула дверь. Последний взгляд, брошенный ею на детективов, не вызывал сомнений: она заподозрила неладное.

Орехов с Савельевым спустились вниз, сели в машину и отъехали от дома, но так, чтобы можно было видеть подъезд.

Прошел час, другой. Снова въехали во двор дома. Поднялись наверх и позвонили в квартиру. На этот раз дама ответила, не открывая двери:

– Еще не приходил!

Вернулись в машину и продолжили наблюдение. В подъезд изредка заходили люди. Мужчины и женщины. Однако Суслик не показывался. На дворе было уже совсем темно, поэтому подъехали ближе. У них были обыкновенные «Жигули», без мигалки и опознавательных знаков. Все же поставили машину так, чтобы на нее не падал свет из окон.

– Он может и вовсе не прийти домой, – высказал предположение Савельев. – Заночует у какой-нибудь молодки. Я бы на его месте вообще бы эти дни не показывался дома.

– Интересная мысль, – в тон ему проговорил Орехов. – А может, он со вчерашнего дня прячется дома и слышал все, что мы плели его мамаше?

– Может, и так, – легко согласился Савельев.

– И что тогда делать?

– Подождем еще немного и тогда решим, – рассудил Савельев.

На исходе был четвертый час ожидания, когда из-за угла дома показалась еще одна мужская фигура. Она приближалась спокойным размеренным шагом. Под ногами идущего человека поскрипывал снег.

– Опять мимо!.. – ворчливо обронил Орехов.

Но вот человек прошел через полосу падавшего из окна света, и сыщики увидели на нем коричневую дубленку и норковую шапку.

Орехов вопросительно поглядел на Савельева. Тот кивнул.

Они одновременно выскочили из машины и скорым шагом двинулись навстречу человеку в дубленке. Тот остановился.

– Чего надо?

Савельев раскинул руки, словно собрался заключить старого приятеля в объятия:

– Ба, Суслик?

– Ну допустим… – Суслик внимательно всмотрелся в одного, в другого. – А вы кто такие? Вроде не встречались…

Савельев достал из кармана удостоверение.

– Оперуполномоченный уголовного розыска, – и кивком указал на Орехова. – Это следователь, – сунув удостоверение в карман, он предложил Суслику пройти к машине. – Есть вопросы.

– Нет, а что случилось? – заупрямился Суслик. – Я уже исправился.

– Не шуми! – строго прикрикнул на него Савельев и ухватил за рукав. – Если исправился, то скоро будешь дома.

– А чего тянешь в машину? – продолжал упираться Суслик.

– Тебе русским языком сказано: есть вопросы!

– Ну так спрашивай!

Орехов только собрался ухватить его с другой стороны, как Суслик, ловко извернувшись, побежал через двор к темневшим неподалеку гаражам. Но у Савельева реакция мгновенная, и бегал он превосходно. Догнав Суслика, он подножкой повалил его в снег.

– Говоришь, исправился, а сам в бега!

– А чего лапы распускаешь? – огрызнулся Суслик.

Его впихнули в машину.

– И куда ж это вы меня волокете, мужики? – с надрывом в голосе спросил он.

– Потерпи, скоро все узнаешь, – пообещал ему Орехов.

На выезде из Верхней Пышмы он опять зашебутился:

– А где ордер на арест? Прошу предъявить!

– А мы тебя не арестовывали, Рябов! – разъяснил ему Орехов.

– Так дайте мне выйти! – потребовал Суслик и сделал попытку дотянуться до дверцы. – Если я не арестован!

Савельев отвел его руку.

– Побеседуем, а тогда и определимся, – сказал Орехов.

Суслик нервно всхохотнул.

– С каких это пор на беседу волокут под конвоем? Или я чего-то не понимаю. Хоть бы объяснили, чего я такого сделал.

– Ну, Рябов, ты ж не новичок!

– Старое вспомнили? – взорвался Суслик. – Так я давно исправился!

– …И должен знать, – продолжил Орехов, – что каждое сказанное тобою слово должно вноситься в протокол. А в машине писать протокол несподручно.

– На хрен мне ваш протокол, если я не виноват! – заорал Суслик. – Имею я право знать, за что вы меня замели?

– Не прикидывайся девочкой! – бросил ему Савельев.

– Только без намеков!

– Ведь прекрасно знаешь, что вчера натворил!

– Ну, гражданин начальник, это уже выходит за рамки! – Суслик чуть не задохнулся от возмущения. – Надо же: все-то они про меня знают! Да сколько ж вам надо повторять, что я давно не ссорюсь с Уголовным кодексом! Чту его, как папу своего покойничка. Честно, мужики: кодекс у нас замечательный, и если б не вы, работнички-уголовнички, то у меня к нему и претензий бы не было… Вы из него делаете пугало…

– Помолчал бы лучше, – цыкнул на него Савельев.

Но Суслика неожиданно поддержал Орехов:

– Ты, Рябов, интересно рассуждаешь, но однобоко. Я, со своей стороны, могу сказать, что не такой уж он замечательный, этот наш Уголовный кодекс. Если бы он соответствовал всем необходимым нормам, то ты, Рябов, все еще вкалывал бы на лесоповале. Тебе какой срок давали?

– Три года.

– А домой вернулся через год. Неправильно это.

– Вот здорово: ментам кодекс не нравиться! – с наигранным удивлением воскликнул Суслик. Похоже на провокацию, а?

– Ну вот тебе конкретный пример, – продолжал Орехов. – Предположим, ты поразил человека отточенной отверткой в самое сердце…

– А! Кажись, соображаю, что вы мне шьете! – яростно вскинулся Суслик. – Потому, значит, и пригласили побеседовать!

– Это же только пример! – сказал Орехов.

– Ладно! – энергично кивнул Суслик. – Тогда так: к примеру, кто-то из вас двоих шлепнул меня выстрелом в сердце. Отвертка вам ни к чему, у вас под мышкой по «макарову»…

– И если твоя жертва…

– Вон его жертва! – кивнул Суслик на Савельева.

– …скончалась на месте, мгновенно и безболезненно, то, согласно нашему замечательному Уголовному кодексу…

– Статья сто вторая! – мгновенно подсказал Суслик.

– Точно: если убийство умышленное: то вплоть до высшей меры, – кивнул Орехов. – А если ты ткнул человеку отверткой, предположим, в печень…

– Предположим, он мне ее продырявил! – опять показал Суслик на Савельева. – Плохо прицелился из своей пушки, мазила!

– …и жертва скончалась в страшных мучениях на второй или на третий день, то это, согласно нашему кодексу, уже не убийство, а всего только нанесение тяжких телесных повреждений, повлекших за собою смерть. Даже если это сделано умышленно, больше двенадцати лет не получишь. Считаешь, это справедливо?

– Да, есть над чем поразмыслить, – согласился Суслик и поглядел в окошко. – Только зря вы на меня время тратите: я ни разу в жизни на «мокрое» не ходил!

Миновали железнодорожный вокзал и дальше покатили по улице Челюскинцев.

– Уже скоро, – сказал Орехов.

– А обратно тоже на «Жигулях»? – спросил Суслик. – Я ж не обязан тратить свои кровные на ваши тяпы-ляпы!

– Дай тебе Бог, чтоб мы ошиблись, – с усмешкой пожелал Суслику Савельев.

На протяжении всего этого разговора Орехов внимательно наблюдал за выражением лица задержанного, вслушивался в интонации его голоса и только поражался выдержке парня: ему прямым текстом обрисовали характер совершенного им преступления и даже назвали орудие, которым он воспользовался, – даже не вздрогнул. Еще и ерничает!

7

Когда прибыли в милицию, там лишь в дежурном отделении, за большим аквариумным окном, чувствовалось оживление. Две броско одетые пьяные девицы в окружении постовых милиционеров и дежурных что-то громко доказывали прокуренными голосами, а слушатели хохотали.

На третьем этаже, где находились кабинеты следователей, было пусто и тихо. Суслика усадили на стул, и Орехов устроил ему короткий допрос:

– Вам знакомо женское общежитие на улице Ясной?

– Ну допустим. Захаживал.

– Кто там у вас?

– Была одна.

– Кто именно?

– Ну, допустим, Лена. Пономарёва. А что такое?

– В какой комнате проживает?

Суслик наморщил брови.

– Кажись, в сто восьмой, – и опять спросил: А что такое?

Орехов и Савельев многозначительно переглянулись.

– Кого еще вы знаете в этом общежитии?

– Да больше никого!

– Может, кого-нибудь из подруг Пономарёвой или ее соседок по комнате?

Суслик потряс головой.

– Была там одна белобрысая кобыла… А что такое?

– Вы знаете Михаила Студенова?

Суслик удивленно вскинул брови:

– Кто такой?

– Короткая же у тебя, братец, память, – попенял ему Савельев.

– Не скажите! – обиделся Суслик. – Память у меня что надо! Только если я этого вашего Студнева…

– Студенова, – поправил его Орехов.

– Один хрен! – отмахнулся Суслик. – Только если я его отродясь в глаза не видел, то как, скажите, мне его помнить?

– Ох, Рябов, Рябов!.. – огорченно проговорил Орехов, подвигая на край стола листы с записью его показаний. – Прочитайте внимательно и напишите внизу: – С моих слов записано верно. И распишитесь.

Суслик сделал, как ему было сказано, и поднял на Орехова вопросительно-выжидательный взгляд живых, близко поставленных маленьких глаз, пошевелил остреньким, несколько вытянутым вместе с верхней губой носом.

– А дальше куда?

– Вперед, в кутузку! – сказал Савельев.

Суслик подпрыгнул со стула.

– За что?!

– Сам знаешь.

Суслик посмотрел на Орехова.

– Не надо загадок, гражданин следователь! Говори прямо: кого я убил?

– К счастью для него и для вас, не убили, а тяжело ранили Михаила Студенова, – ответил Орехов.

– Да вы что? – завопил Суслик. – Я ж вам… Я ж в глаза его не видал!..

– Вот завтра и разберемся, – сказал Орехов. – Если не виноваты, отпустим на все четыре стороны.

– Завтра! Вам хорошо говорить, а там мать всю ночь будет ждать меня! У нее сердце больное, может не выдержать…

– Дома есть телефон?

– У соседей, – Суслик сказал номер.

– Сообщим матери, – пообещал Орехов.

– Э!.. – встрепенулся Суслик. – Небось, скажите ей, что я арестован?

– Задержаны, – уточнил Орехов.

– Тогда уж не звоните совсем! – убито проговорил Суслик. – Лучше уж пускай думает, что я у Верки остался. А завтра вы меня так и так отпустите, я ж правда ни в чем не виноват!..

8

Утром следующего дня к Орехову явилась вызванная повесткой Таня Судакова. Узнав, что ей предстоит опознавать парня, который на ее глазах тяжело ранил Михаила, девчонка вся сжалась в комочек.

– Я его плохо… я не смотрела… – залопотала она тихим голосом. – Я… Я не смогу его узнать!..

– Но ведь он стоял рядом с тобой, и он к тебе обратился с просьбой! – уговаривал ее Савельев, который пришел сообщить, что для проведения процедуры опознания все готово, и нужно лишь пройти в соседний кабинет.

– Я… Я не видела его… Я на Мишу смотрела! – едва слышно лепетала Таня.

– Да ты вспомни: когда он попросил тебя позвать Пономарёву, в этот момент ты наверняка взглянула на него! – продолжал давить на нее Савельев.

– Не знаю!.. – Таня вскинула на него испуганные глаза. – Я же на Мишу только смотрела, и опять опустила голову, так что густая челка совсем закрыла глаза.

– А может, все же взглянешь на парней? – спросил Савельев. Ну не опознаешь и не опознаешь…

Однако девчонка была уже в слезах.

– Не надо! Я боюсь! Отпустите меня!.. – тихо подвывала она, некрасиво кривя рот.

Орехов шепнул оперу:

– Ладно, все, – сделал в повестке отметку и отпустил Таню с миром.

Когда она выходила из кабинета, он увидел мелькнувшие в коридоре белокурые патлы Режиковой и, подскочив к двери, не дав девчатам перемолвиться словом, позвал Нину в кабинет.

Она и глазом не моргнула, когда перед нею предстала троица разномастных обитателей кутузки: один, худой верзила с помятым лицом, угрюмо глядел поверх ее головы; другой, круглоголовый крепыш, криво улыбаясь и посверкивая золотой фиксой, мерил ее нагловатым раздевающим взглядом водянистых глаз. А третий…

Третьего Нина опознала без колебаний.

– Он и приходил тогда к Ленке, – пояснила она, когда парней увели. – С час дожидался ее в комнате.

– Не вспомните точно, когда это было?

Нина поглядела в потолок.

– Так… В середине июля я вышла из отпуска. Ну, где-то через неделю или две после этого.

– И потом еще видели его?

– Не помню уж… Нет, кажется, больше он не приходил.

Савельев несколько раз звонил на квартиру таксисту Шмелеву, который уже отработал ночную смену и ему давно полагалось быть дома. Но всякий раз трубку снимала его жена и неизменно сердитым голосом отвечала, что мужа нет.

– Он часто задерживается после смены? – решил поинтересоваться Савельев.

– Бывает, – коротко ответила жена.

Потом квартира Шмелевых перестала вообще отвечать. На квартире у сменщика телефона не было, а диспетчер таксопарка ничего не могла сказать о его местонахождении: где-то на линии.

В середине дня с разрешения главврача провели опознание в больнице. Перед койкой пострадавшего рядком посадили Суслика и еще двоих. Тяжелый взгляд Михаила Студенова прогулялся взад-вперед по лицам и мстительно уперся в Суслика:

– Этот!..

9

– В воскресенье семнадцатого января, около семнадцати часов, вы вошли в тамбур женского общежития на улице Ясной и после короткой перепалки со Студеновым ударили его в область печени острым предметом, причинив ему тяжкое телесное повреждение. После чего скрылись с места преступления…

– Мужики! – патетически воскликнул Суслик, нетерпеливо перебив Орехова. – Одно из двух: либо у меня, либо у вас крыша поехала!

– Тебе еще не надоело выламываться? – осадил его Савельев. – Тебя потерпевший опознал, соседка Пономарёвой опознала – чего еще надо?

– Не берите меня на понт! – пронзительно заорал Суслик. – Семнадцатого января я и близко не подходил ни к какому общежитию! Ни к женскому, ни к мужскому. А самый острый предмет, бывший тогда при мне, – это ключи от квартиры, которые вы у меня отобрали!

– В таком случае повторите еще раз, где вы находились семнадцатого числа после шестнадцати сорока пяти, – попросил его Орехов.

– В Екатеринбурге! Ходил по «комкам» и «толчкам», искал себе башмаки. Подходящих не нашел и часов в шесть вечера поехал на троллейбусе к железнодорожному вокзалу…

– А не на такси вы туда приехали?

– Нет! На троллейбусе.

– Жаль, что никто этого не может подтвердить, – сказал Орехов.

– С алиби скверно, это факт, – заметил Савельев.

Суслик весь ощетинился, глаза его засверкали.

– Факт, что у вас нет против меня фактов! Где тот острый предмет, которым я будто бы кому-то проткнул брюхо? А кровь на мне вы нашли? Ну понятно: если я признаюсь, то вы и без вещдоков обойдетесь! Уж хрен, тут я вам не помощник!

– Ошибаетесь, Рябов, – возразил Орехов. – Мы и без вашего признания обойдемся. Ведь мы только начали расследование. Появятся новые свидетели. И следы крови будут обнаружены, и «острый предмет», и другие вещественные доказательства, которые помогут установить истину.

– Да не подкалывал я того козла, честно вам говорю! Вы хоть понимаете?.. Если человек не виноват, то он в гробу видал все ваши доказательства! Вещественные или хрен знает какие еще… Не докажете вы мою вину! Нет ее на мне! И крови на мне чужой не найдете, даже не старайтесь! Я этого козла вонючего… Сколько раз надо говорить?.. Ну не видел я его, не видел, не видел до сегодняшнего дня! И ему было хорошо, и мне!.. – подпрыгивая на стуле, Суслик свирепо рубил воздух ладонями.

– Может, и с Ниной Режиковой вы незнакомы? – спросил Орехов.

– Про эту кобылу ничего не скажу, – мотнул головой Суслик, – встречались. Так это когда было!

– Когда же?

– В прошлом году, чуть не летом!

– Судимость-то у тебя по какой статье? По этой же самой, по сто восьмой, – напомнил Савельев.

– Ну так и что? Тогда за дело били.

– За какое?

– Тот гад сестренку моего друга изнасиловал! Этого мало?

– И вы решили устроить над ним самосуд?

– Девчонке-то дальше жить, зачем ей клеймо!

– А наказать парня надо, так?

– А что, спустить ему?

– Но огласка все-таки вышла. И вас примерно наказали.

Суслик передернул плечами:

– Ну наказали и наказали. Что теперь? А фамилия девчонки на суде не называлась. И мы держали язык за зубами, и тому гаду невыгодно было говорить правду.

– А вам не кажется, что мотивы последнего преступления и того давнего очень схожи?

Орехов давно приготовил этот вопрос и только ждал подходящего момента, чтобы его задать.

Суслик нервно тряхнул головой.

– Ё-мое! Ну откуда ж мне знать про это ваше последнее, если я его не совершал? Сами подумайте!

– Лена Пономарёва красивая девушка?

Суслик пожал плечами.

– Дело вкуса. Ну, допустим. И что дальше?

– Вам она нравилась?

– Ну допустим!

– Да нравилась, чего уж там! И вдруг предпочла вам другого парня…

– Мне?! Этого козла? А наоборот не хотите? Может, это я ей отставку дал! Может, другую получше ее нашел!

Орехов не сдержал улыбки.

– Красивее Лены Пономарёвой? И где же такие проживают, интересно знать?

– А не скажу вам! – с шутовской гримасой отрезал Суслик. – Еще отобьёте, глазом не успею моргнуть. Вы ведь такой народ…

– Нет, Рябов, как это ни печально, – с серьезным видом заговорил Орехов, – как это ни печально, а все-таки не вы Пономарёвой дали отставку. Все-таки она предпочла вам Студенова.

Суслик дурашливо всхохотнул.

– А дальше что? Интересно послушать, я-то ведь ничего не знаю!

– Может, вначале вы и смирились со своей судьбой, решили, что насильно мил не будешь, – продолжал рассуждать Орехов. – Как говориться, ушли с дороги. Но затем каким-то образом вам стало известно, что Студенов оставил Пономарёву в интересном положении… Знаете, на вашем месте я тоже, наверное, захотел бы отомстить…

– Вы побудьте на моем месте, – Суслик ткнул пальцем вниз, – а потом я бы вас послушал…

– И когда вы узнали о смерти Пономарёвой?.. – спокойно продолжал Орехов.

– Вы не шутите? – вскинулся Суслик. – Она что, в самом деле?.. Да нет, вы…

– Не прикидывайтесь, Рябов, будто вам ничего не известно! – сказал Орехов.

– Если хотите знать, последний раз мы с ней встретились где-то в сентябре прошлого года. Поговорили по-хорошему и решили поставить точку. Не было у нас никакой любви! – и опять задергался, замахал руками: – Мужики, одумайтесь!

– Это все, что вы можете пока нам сообщить? – спросил у него Орехов.

Суслик как отрезал:

– Всё!

– Тогда вам придется еще одну ночь провести в кутузке. Подумайте хорошенько еще раз обо всем и примите правильное решение, – спокойно напутствовал его Орехов.

А когда Суслика увели, закинул сцепленные руки за голову, откинулся на спинку стула и устало проговорил в потолок:

– До чего упрямый парень!

– До утра образумится, – пообещал Савельев. – Он же выдал себя с головой.

– Каким образом?

– А назвал Студенова «козлом вонючим»! Это ж у зеков самое непереносимое ругательство. И тот тип в дубленке…

– Ну да, тоже обругал Студенова «вонючим козлом», – оживился Орехов. – Ты это здорово подметил, Паша. А то я уже начал сомневаться…

– С чего вдруг? – удивился Савельев. – Все нормально. Утром этот артист расколется, я тебе говорю!

10

Однако следующее утро началось с плохих новостей.

Обыск, произведенный накануне вечером на квартире у Рябовых, не дал ожидаемых результатов: не было обнаружено ни отвертки со следами крови, ни следов крови на одежде Суслика. Тщательное обследование дубленки, в которой задержали Суслика, тоже ничего не дало.

Поэтому рассчитывать на то, что прокурор даст санкцию на арест, сейчас и думать было нечего. По закону, подозреваемый может быть задержан в интересах следствия не более чем на трое суток. Затем он либо освобождается из-под стражи, если нет достаточных оснований для его ареста, либо арестовывается с санкции прокурора на более длительный срок, если в результате предварительного расследования такие основания возникают.

Когда Орехов зашел к Савельеву обменяться соображениями на этот счет, Паша говорил по телефону. Заказывал билет на самолет. До Томска.

Орехов сразу почувствовал неладное: он знал, что в Томске проживают родители Савельева, и что его отец болен раком.

– Худо? – спросил Орехов, когда Паша положил трубку.

Вместо ответа Савельев молча протянул телеграмму:

«Вылетай. Отец…»

– Прими соболезнования…

Савельев промолчал, скорбно кривя губы.

– Как я без тебя буду? – спросил немного погодя Орехов.

– Да уж немного осталось, – сказал Савельев.

– Вся надежда на таксиста, – Орехов тяжело вздохнул. – Ты не звонил ему?

– Нет еще. Позвони сам.

– Ладно.

Скупо простились. От Савельева Орехов зашел к своему шефу, начальнице следственного отдела, и поплакался в жилетку.

Ангелина Андреевна согласилась с ним, что при сложившейся ситуации без помощи опытного опера не обойтись. Тут же созвонилась с начальником уголовного розыска Феоктистовым, и тот пообещал подумать.

Видимо, думал он на этот раз недолго, потому что уже через каких-нибудь полчаса к Орехову зашел старший оперативный уполномоченный Бородин и попросил для ознакомления все имеющиеся в наличии материалы по делу.

– Посмотрю, потом поговорим, – и снова ушел.

В связке с Сергеем Бородиным Орехову работать еще не приходилось, однако он знал, что это классный оперативник, у которого самый высокий процент раскрываемости. Но и по всякого рода взысканиям он также шел с большим отрывом от остальных сотрудников уголовного розыска: методы его работы не всегда согласовывались со статьями уголовно-процессуального кодекса. Ко всему прочему, он не любил заниматься писаниной. Но это, последнее, Орехов заранее решил целиком взять на себя.

Пока Бородин отсутствовал, Орехов созвонился с таксопарком, и водителю Шмелеву было передано по рации уведомление о том, что ему следует к такому-то часу явиться в милицию.

Таксист подъехал, а к этому времени и Бородин ознакомился с материалами по делу, так что следователь и опер вместе провели процедуру опознания.

Когда Суслика вместе с двумя другими задержанными ввели в кабинет и усадили на стулья, он продолжал качать права. И даже после того, как Бородин рявкнул на него, возмущение отчетливо читалось на бледном худощавом лице Суслика.

Шмелев показал на него, но без особой уверенности, оговорившись, что более всего запомнились ему дубленка и норковая шапка, которая была надвинута на самые глаза. А полосатый шарф закрывал низ лица, почти до носа. Во время же процедуры опознания Суслик сидел в одном пиджаке, без шапки и шарфа.

– Так он или не он? – нетерпеливо допытывался Орехов у Шмелева, когда Суслика и статистов увели.

– Точно не могу сказать, – честно признался Шмелев. – Если б его одели, как он тогда был…

С тем таксист и вернулся к своей баранке.

А Бородин спросил у вконец расстроенного Орехова, не поинтересовались ли они с Савельевым, что сейчас поделывают приятели Суслика, проходившие вместе с ним потому старому делу.

Нет, не успели поинтересоваться, не до того было.

– А как сейчас у Суслика по части женского пола? С кем-нибудь встречается?

– Упоминал он какую-то Верку, – вспомнил Орехов. – Я понял так, что его мать не одобряет эту связь…

– Где живет Верка?

– Бог ее знает, об этом речи не было.

– Ну ладно… – Бородин потер ладонью лоб. – Давай тогда вот что сделаем: узнай сейчас, приехала ли из деревни бывшая соседка Пономарёвой… Как ее?

– Брагина.

– Вот узнай про нее. А я пока позвоню в Верхнюю Пышму.

– Зачем?

– Попрошу кое о чем ребят. На всякий случай, – и ушел к себе.

Он попросил к телефону дежурного опера верхнепышминской милиции и наказал ему принести из архива городского суда уголовное дело Рябова Е.А. Опер ответил, что он не может никуда отлучаться.

– Ну кто-нибудь из следователей пускай принесет и отдаст тебе! – резко прокричал в трубку Бородин. – Расследуется тяжкое преступление, понял!

– И куда мне с ним? – спросил опер.

– Держи пока у себя, я вечером подъеду – полистаю!

Брагина этим утром вышла на работу.

– Позвони еще раз в аптеку, – сказал Бородин Орехову. – Пускай Брагина сейчас же едет в общежитие, там с ней и потолкуем.

– И Суслика туда повезем для опознания?

– Думаю, обойдемся фотографиями, – сказал Бородин.

В тамбуре общежития он задержался, оглядел стены, потолок, двери. Спросил у Орехова, на каком месте стояли Студенов и его подружка. Этого Орехов не мог сказать.

Затем они поднялись в сто восьмую комнату. Аля Брагина уже была там.

Опознание провели по всем правилам: выложили на стол перед девушкой три фотографии похожих друг на друга парней в возрасте от двадцати до двадцати пяти лет.

– Можешь узнать кого-нибудь из них?

Аля ткнула пальчиком:

– Вот этого.

– Как его звать, знаешь?

– Ленка его Сусликом звала.

– Когда она с ним встречалась?

Аля задумалась.

– Чуть ли не летом познакомились, – вспомнила наконец. – Не то в июле, не то в августе.

– А потом?

– Потом они перестали встречаться… Какое-то время не встречались…

Орехов с Бородиным переглянулись.

– Из-за Мишки Студенова. Ленка с ним стала гулять.

– А потом?

– Потом Ленка аборт сделала. Потом…

– Нет, ты сказала, что с Сусликом она какое-то время не встречалась, – перебил ее Бородин. – Я так понял, что затем они снова стали встречаться.

– Не то чтобы стали встречаться, – пошла Аля на попятный. – Ленка крепко за Студенова держалась и больше ни на кого не хотела смотреть. А этот, – Аля ткнула пальчиком в фотографию, – приезжал из Верхней Пышмы и околачивался под окнами, вызывал ее через девчонок, а она не выходила к нему.

– Вы сами видели, как он под окнами стоял? – спросил Орехов.

– Нет, не видела. Ленка рассказывала.

– А девчат, которых за ней Суслик посылал, можешь назвать? – спросил Бородин.

– Их я тоже не видела. И еще вот что… Это уж зимой, последний месяц она гуляла со Студеновым. Вроде как Суслик за ними следил на улице…

– Только следил? В разговор не вступал?

– Как будто нет. По ее словам, Толик всегда на расстоянии держался. Ну Мишка же вон какой здоровый, он бы такой разговор устроил…

– Я что-то не улавливаю, строго посмотрел на Алю Бородин. – Ты нам про какого Толика толкуешь?

– Ой, и правда! – засмущалась, засмеялась Аля. – Толя другой парнишка. Ленка с ним прошлым летом встречалась, как и с Сусликом. Но серьезно она к нему не относилась, к этому Толику. Он моложе ее был.

– А Лене сколько было лет?

– В декабре двадцать один исполнился.

– Ты этого Толика видела?

– Нет, не пришлось.