Текст книги "Методом исключения"

Автор книги: Владимир Турунтаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

13

Домой Бородин пришел часов в десять. Отдал жене получку, поужинал и подсел к телевизору, а Чарли устроился у его ног.

Спросил у старшего про отметки в школе. Тот отмахнулся, по-взрослому морщась:

– Не мешай!

Показывали паршивый американский боевик.

– По русскому, небось, пару схватил?

– Да нет! – не сводя глаз с экрана, снова сердито отмахнулся сын.

– А по математике?

– Не спрашивай сейчас ни по чему! – уже по-ребячьи завопил тот.

Бородин почел за лучшее оставить его в покое и отправился в спальню. Там жена, сидя бочком на застеленной кровати, с задумчивым видом разглядывала разложенные по достоинству купюры.

– Дама бубен сварила бульон? – подначил жену Бородин.

В ответ последовал тяжкий вздох.

– Изжарила десять котлет?..

– Тут котлеты тебе!.. – горестно проговорила жена. – Сливочное масло уже по двадцать тысяч кило.

– Будем лапу сосать, – сказал Бородин.

– А парни как? – с укором посмотрела на него жена. – Они-то как расти будут?

– Вырастут, – пообещал Бородин.

И подумал: если Ольга Морозова жива, чем она кормится, не работая? При таких-то ценах…

Около пяти утра он открыл глаза с острым чувством недовольства собой. Соскочив с кровати, в одних трусах пошел на кухню, спустил из крана холодную воду, наполнил эмалированный ковшик и поставил на огонь.

Пил кофе небольшими торопливыми глотками, и по мере того, как мысли прояснялись, недовольство собой теряло остроту. Всегдашний спасительный аргумент: если б всегда и все делалось без ошибок и просчетов, то раскрываемость преступлений была бы близка к ста процентам. А так даже думать неохота: по тяжким – около сорока…

Ну ладно, в чем же состоят его собственные ошибки по этому делу? Возможно, более опытный оперативник не клюнул бы на «Ираиду Софийскую». И еще при первом знакомстве с Петряковым вытряс бы из него настоящие координаты Латушенковой. Можно допустить теоретически, что при осмотре квартиры Петрякова Бородин проглядел какую-то существенную мелочь, которая… При условии, что Ольга от подруги направилась не домой, а к Петрякову. Но если домой, то уже не теоретически, а сугубо практически необходимо провести повторный осмотр квартиры Морозовых. Ведь тогда Иван оказывается последним, кто видел Ольгу. При этом был нетрезв, а следовательно, мог находиться в состоянии невменяемости. Допустим, Ольга является домой, и пьяный муж набрасывается на нее с ножом. Вот и короткий вскрик…

…Но легко сказать: произвести вторичный осмотр квартиры! Это значит снова вторгаться в жилище и без того убитого горем человека. Не так легко будет объяснить Морозову, почему понадобилось второй раз все тщательно осмотреть. Опять придется кидать снег с балкона. Да… Снег с балкона… Хотя ведь Юра в тот раз…

Было без пяти шесть, когда Бородин пружинисто вскочил и подбежал к телефону. Торопливо набрал номер. Длинные, томительные гудки. Телефон на вахте общежития не отвечал. Общежития, где в непредсказуемо долгом ожидании ордера на отдельную комнату в обычной квартире временно проживал Юра Ковалевский.

Нет, все-таки трубку сняли. Дежурная безропотно отправилась на четвертый этаж будить Юру. Ходила-ходила и вернулась ни с чем: не смогла достучаться.

Значит, нет его в комнате, а то проснулся бы.

Бородин подошел к вешалке и порылся в карманах пальто. Нашел бумажку с номером телефона Лены Смирновой и обрадовался, что сразу не выбросил! Развернул и сперва решил, что не та бумажка: «Сережа, ты мне нравишься!» Тьфу ты! А вот пониже и номер телефона!

Снова бесконечные гудки. Долгое, томительное ожидание. Чтоб их там!.. Наконец в трубке щелкнуло, и сонный голос хрипло отозвался:

– Алле…

– Старший лейтенант милиции Бородин. Юрий у вас?

Молчание.

– Лена, вы меня слышите?

– Что случилось, Сережа?

– Пусть он возьмет трубку.

– Он спит.

– Ну так разбудите!

– Но ведь еще…

– Вы меня поняли?

– Но он только-только уснул!

Бородин сердито бросил в трубку:

– Рад за вас обоих. И все-таки…

– Хоть полчасика еще дайте ему поспать! – взмолилась Лена. – Ну, Сережа! Не будь…

– Завтра отоспится!.. Алле!..

– А если не разбужу?

– А вот приеду и молотком по вашей стальной двери!

– Какой ты бандит, Сережа, вот не думала! – в трубке прошуршало-стукнуло, и воцарилась тишина.

Немного погодя снова в трубке зашуршало, и сквозь шорох прорезался сиплый голос Ковалевского:

– Ну чего?

– Слушай, ты когда квартиру Морозовых осматривал, балкон хорошо проверил?

– Ну проверил! Я ж в рапорте все написал!

– Что там было, на балконе?

– Снег.

– Много его было?

– Порядком. Там у него над балконом крыша порвалась. Она из пленки была. Ее, видать, продавило снегом, и весь балкон завалило…

– Ты снег-то с балкона скидывал?

Молчание.

– Скидывал или нет?

– Нет…

– А как?

– Лыжной палкой потыкал.

– До пола?

– Ну там у него пиломатериалы. Как у Латушенковой.

– Ты смотрел их?

– Я ж снег не скидывал.

– Зря.

– Так что теперь?

– Надо исключить балкон, – сказал Бородин.

– Ты что, думаешь?..

– …чтоб больше о нем не думать, – докончил фразу Бородин. – Приезжай в контору, я сейчас там буду!

– И че?

– …через плечо! – рявкнул Бородин и бросил трубку.

14

В начале восьмого они с Ковалевским подъехали к дому на Заводской. Пригласили понятых и поднялись на четвертый этаж.

В двери квартиры Морозовых светился глазок.

Бородин нажал на кнопку звонка. Прошло не меньше минуты, прежде чем донесся из-за двери скрип половиц.

Глазок погас и снова засветился.

– Кто? – спросил знакомый голос.

– Милиция! – громко сказал Бородин. – Открывайте, Морозов!

Со смачным хрустом провернулся механизм замка.

Морозов был в домашней застиранной рубахе неопределенного зеленовато-серого цвета и синих тренировочных брюках. – На ногах – стоптанные шлепанцы.

– Вам когда на работу? – спросил у него Бородин и, не раздеваясь, в пальто и шапке прошел в комнату.

Морозов нерешительно последовал за ним.

– Я в отпуске… А что… что такое?

Он на глазах осунулся и побледнел. Руки дрожали и не находили места.

Бородин круто развернулся, посмотрел на него в упор и раздельно проговорил:

– Вы скрыли правду, Морозов! Полагаю, что сейчас мы от вас наконец-то ее услышим! Но прежде мы должны произвести повторный осмотр вашей квартиры. Придется сбросить с балкона снег, для этого потребуются лопата и…

Не успел Бородин договорить, как Морозов со сдавленным ревом опустился на корточки:

– Не могу!.. Не могу-у-у!..

Бородин посмотрел на понятого – мужчину:

– У вас найдется лопата?

Морозов, повалившись на пол, громко рыдал и бился головой.

– А ну встаньте, Морозов! – зычно прикрикнул на него оперативник.

Тот приутих, но с пола не поднимался.

– Встать! – рявкнул Бородин.

Морозов медленно поднялся, закрывая лицо руками. Неверными шагами приблизился к дивану, осел на него мешком и снова завсхлипывал, закашлялся.

Понятой принес ржавую лопату. Юра Ковалевский без особого усилия распахнул обе балконные двери, выглянул наружу и тут же обернул к Бородину удивленное лицо:

– Снег-то!..

Снега на балконе было совсем мало. Видно, Морозов только что сбрасывал его. Кое-где проглядывали доски.

Но когда Юра убрал с балкона весь снег, то увидел, что длинные доски лежали только внизу, в два ряда, образуя площадку, на которую были поставлены перевернутые кверху дном тарные ящики. Юра приподнял один и увидел, что у ящиков нет торцевых стенок. Они образовывали что-то вроде короба, которым было накрыто…

Когда Юра разглядел в тусклом, падавшем из окна свете то, что было внутри, он попятился в комнату. Обернувшись, глянул на Бородина шалыми глазами, словно не узнавая товарища:

– Тут…

Морозов, издав утробный возглас, снова рухнул на пол и на четвереньках пополз к балкону, причитая сквозь рыдания:

– Олюшка!.. Прости, не хотел!.. Не хоте-е-ел!.. Ох, не могу, не могу-у!..

Бородин преградил ему дорогу к балкону.

– Поздно, Морозов, поздно! Иди сядь и успокойся!

Ольга лежала на спине со сложенными на груди руками. В зимнем пальто и меховой шапке. С раскрытыми незрячими глазами.

– Вызывай бригаду, – велел Бородин Юре Ковалевскому…

Вот что рассказал Морозов, размазывая по лицу слезы, пока не подъехала дежурная бригада:

– Входит, улыбается… Не ждал?.. Рука сама… Хотел только… Извелся весь, а ей смешно… Зло взяло… Рука сама… Не знаю, в которое место угодил… Один только раз и… Голову вскинула… Куда-то в шею кулаком попал… Без звука…

– Что, даже не вскрикнула? – спросил Бородин.

– Сперва подумал, что без сознания она… Думал, отойдет…

– Почему в милицию сразу не сообщили?

– Не знаю! – затряс головой Морозов. – Два дня провалялся в жару, – и тихо завыл. – Потом…

– Что потом?

Уставившись в одну точку, Морозов тихо поскуливал и временами бормотал скороговоркой себе под нос что-то невразумительное.

15

После того, как прибывшие на место происшествия дежурный следователь с экспертами закончили свою работу, а Морозов был отконвоирован в изолятор, Бородин с Ковалевским вернулись в райотдел. Юра уселся писать покаянное объяснение по поводу необнаружения трупа Морозовой при первоначальном осмотре квартиры, а Бородин – рапорт об его обнаружении.

– Сам-то что-нибудь понимаешь? – спросил Юра, оторвавшись от неприятной писанины.

– Что я должен понимать – не понимать? – спросил Бородин.

– Для чего он труп-то на балконе держал? Зима скоро кончится, а дальше? Неужели решился бы расчленить?

– Похоже, что готовился: видишь, снег разгреб! Только вот как дальше он жить-то стал бы… – И тут Бородин подпустил Юре шпильку: – Считай, что ты вовремя подоспел!

Юра покраснел:

– Издеваешься? Лучше скажи, как ты догадался, что труп у него на балконе?

– Ты ведь знаешь: я мужик дотошный! – усмехнулся Бородин. – Еще утром, когда проснулся, голова прямо пухла от версий. А потом вспомнилось, как мы с тобой скидывали снег с балкона у Латушенковой. Когда докопались до первых досок, ты – помнишь? – сказал: да ладно, дескать, там уже дальше ничего нет! И у меня в мозгу засвербило: может, и у Морозова ты так же вот… Ну пришлось тебя разбудить и спросить. А когда так и оказалось, тут уж другого решения быть не могло: надо было исключить балкон. Ты знаешь, преступления ведь часто раскрываются методом исключения…

Бородин только-только закончил писать рапорт, когда в кабинет, робко постучавшись, вошли родители Ольги Морозовой. Благообразная чета сельских учителей пенсионного возраста. Мать вынула из кошелька листок синей бумаги с напечатанным на машинке текстом и протянула Бородину:

– Вот, экстрасенс дал нам, – у нее был приятный грудной голос. – Здесь все расписано и указано место, где, по всей видимости, находится Олечка…

Бородин несколько раз пробежал глазами по строчкам. Смысл хитроумных фраз не доходил до сознания. В голове только одна мысль: сейчас на этих славных людей обрушится безмерное горе…

И он, сколько мог, тянул время, безуспешно стараясь понять, какое отношение к Ольге Морозовой может иметь двухэтажный бревенчатый дом с мезонином, зелеными наличниками на окнах и с высоким крыльцом…

УПРЯМЕЦ

1

На дворе сгущались ранние зимние сумерки. После ночного снегопада слегка подморозило. Вдоль улицы, как в аэродинамической трубе, дул резкий, пронизывающий ветер. Прохожие убыстряли шаги и прятали лица в воротники.

Слегка подвыпивший парень в куртке-дутыше и черной вязаной шапочке и девица в мохнатой шубке нашли прибежище в тесном темном тамбуре одного из женских общежитий на улице Ясной. Девица проживала в этом же общежитии и, как впоследствии призналась, была у нее договоренность с соседками по комнате, что они на пару часов исчезнут, но, как назло, именно в этот вечер к одной из них приехали родичи из деревни. Поэтому и пришлось влюбленным довольствоваться тамбуром.

Впрочем, парень и тут времени не терял. Как выяснилось во время следствия, в момент появления в тамбуре третьего лишнего, некоего типа в дубленке и норковой шапке, с цветным мохеровым шарфом на шее, куртка на парне была распахнута.

Тип этот, войдя в тамбур, остановился, прикрыл за собою входную дверь и, не удостоив парня своим вниманием, небрежно кинул девице:

– Сходи-ка позови Пономарёву из сто восьмой!

Девица растерянно посмотрела на кавалера. А у того и так не было настроения. Он еще шире распахнул куртку, выпятил могучую грудь и зарычал:

– Ты, бля, вали-ка отсюда! Ф-фраер! Она тебе кто, бля, рассыльная?

Пока парень раздувал меха, тип в дубленке прицеливался к нему тяжелым насупленным взглядом.

– Козел вонючий! – с гадливым видом бросил он в лицо парню и неожиданно сделал стремительный выпад, после чего резко отдернул руку, круто развернулся и вышел на улицу.

Удивленно взревев, парень схватился руками за живот и неуклюже двинулся вслед за типом. Однако не удержался на ногах, рухнул на колени, затем упал на руки. При этом он толкнул дверь, и голова его оказалась на крыльце. Он увидел, как этот тип усаживается в такси. И даже успел заметить номер машины.

2

Утром следующего дня молодому следователю Владиславу Орехову были переданы материалы происшествия. Пока что они состояли всего лишь из трех сцепленных канцелярской скрепкой разноформатных листков.

Из медицинского заключения, где было сказано, что «у потерпевшего, наладчика с завода электроаппаратуры М. И. Студенова, 1972 г.р., имеет место тяжелое проникающее ранение длинным, узким и плоским, похожим на отвертку, предметом. Задета печень. Состояние тяжелое».

Из рапорта дежурного оперуполномоченного, который успел перемолвиться несколькими словами с потерпевшим, и тот сообщил номер такси, а также имя и фамилию своей подружки, находившейся с ним в тамбуре общежития, и фамилию девушки, которую просил позвать тип в дубленке.

Из подписанного дежурным следователем постановления о возбуждении уголовного дела по факту нанесения тяжкого телесного повреждения гражданину М. И. Студенову неустановленным лицом. Не так уж и мало информации: номер такси известен, и подружка потерпевшего, надо полагать, опознает преступника.

В общем, зацепок хватало.

Орехов еще раз проглядел рапорт дежурного опера:

«…Знакомая потерпевшего, Татьяна Судакова, скрылась с места преступления. Разыскать ее к настоящему времени не удалось…»

Найдется, куда денется!

«…Знакомая лица, совершившего нападение на Студенова, Т. В. Пономарёва, месяц назад уволилась с завода и уехала к родителям в Курск, где вскоре скончалась от перитонита!..»

Да, эту уже не пригласишь в качестве свидетельницы.

3

По линии уголовного розыска этим делом занимался Паша Савельев. К тому времени, когда Орехов зашел к нему перемолвиться словом о дальнейших совместных действиях, Паша уже знал номер квартирного телефона таксиста – надо же, какая удача, телефон у мужика дома оказался! Даже успел переговорить с ним и составил словесный портрет подозреваемого: лет двадцати – двадцати двух, худощавый, нервный. Ну еще бы он выглядел спокойным! Роста выше среднего. Одет был в коричневую дубленку, норковую шапку и цветной мохеровый шарф. Цвета глаз и волос водитель, конечно, не запомнил, а скорее, и не видел даже, потому что шапка у парня была надвинута на самые глаза, а в машине было уже темно.

– Считай, что этот субчик у нас в кармане, – сказал Савельев Орехову, грузно вылезая из-за стола. – Значит, так: машину парень велел остановить у входа в общежитие и сказал водителю, что сейчас же поедет дальше. Почти тут же вернулся и велел ехать к железнодорожному вокзалу. Савельев снял с плечиков в шкафу меховую куртку и продел одну руку в рукав. Никаких криков в тамбуре общежития водитель не слышал, потому что как только парень показался в дверях, сразу включил скорость. Пассажир в мгновение ока оказался на сиденье, и они поехали. На привокзальной площади парень расплатился и вышел, с размаху хлопнув дверцей. Куда он пошел, таксист не обратил внимания: вокзал же, народу тьма… Савельев уже застегивал куртку.

– Куда собрался? – спросил Орехов.

– На завод, – ответил Савельев. – Пообщаюсь с Танюшей Судаковой.

– Что, объявилась?

– Сутра на работе.

– Ты звонил в цех?

Савельев скромно кивнул.

Оперуполномоченным он стал не так давно, с полгода назад, а до этого работал младшим инспектором в группе по розыску пропавших без вести. Обычно медлительный, меланхоличный, насколько знал его Орехов, на этот раз Паша проявлял похвальную прыть.

– Ну а я тогда проеду в общежитие, – решил Орехов. – Поспрашиваю соседок Пономарёвой, с кем она встречалась последнее время.

– Лады, – кивнул опер.

4

Сто восьмая комната, в которой до отъезда проживала Лена Пономарёва, оказалась запертой. Комендант общежития могла назвать лишь фамилии и места работы девушек, проживавших сейчас в этой комнате. Две из них работали на том же заводе, что и пострадавший, а третья в аптеке на Шаумяна. Тут же неподалеку.

В аптеку и направился первым делом Орехов. Однако интересовавшей его девушки, Али Брагиной, на рабочем месте не оказалось: накануне она взяла несколько дней за свой счет. Решила навестить в деревне больную сестру.

Из аптеки Орехов пошагал на завод. Из двух оставшихся девушек только одна, Нина Режикова, знала Лену Пономарёву лично. Белокурая, крупнотелая, с красным потным лицом, она, по всему видать, радешенька была такому неожиданному перерыву в работе и словоохотливо отвечала на вопросы следователя. Однако в ее зеленых глазах и тоне скрипучего голоса сквозила явная неприязнь к бывшей соседке, хоть теперь и покойнице, царство ей небесное… Причем Режикова не стеснялась в выражениях:

– Мишку-то она, ясно, пыталась окрутить. Совсем было уж собралась за него замуж, для того поди и подставилась. Ну а Мишка тоже не дурак: что надо получил, и до свидания. Да какая из Ленки жена? Ни готовить не умела ничего, только хвостом вертеть. Зачем такая, он ведь парень простой, и жена ему не для гулянок нужна, а чтоб дом вести. Мало ли что спали, и теперь вроде как рожать ей понадобилось. Если не убереглась, то сама и виновата, я так считаю. Не надо быть дурой, ведь не из деревни приехала. Я тоже не монашенка, а в интересном положении еще ни разу не была. А сколько слез-то, сколько слез было! Только она больше, я считаю, от злости ревела. А когда Мишка окончательно отказался на ней жениться, тут же и аборт сделала, быстро сообразила!..

– Почему же она уехала? – спросил Орехов.

– А из-за аборта! Что-то не так ей сделали, боли какие-то начались. Тут уж мы все ее жалеть стали. А родители ее в Курске получили новую квартиру. Позвали дочечку. Моментом собралась. Без отработки, без трудовой книжки уехала. Может, чувствовала, что никакая трудовая книжка ей больше не понадобится…

– Не вспомните: она до Михаила с кем-нибудь из ребят встречалась?

Нина подперла подбородок кулачком, задумчиво вытянула губы трубочкой и, подумав, принялась вспоминать:

– Были у нее парни. Она ж и так-то девка смазливая, так еще и глазки строить умеет. Был у нее Дима с Уралмаша. Черненький такой. Еще Сережа сюда похаживал. Этот блондинчик. Голубоглазенький. А который перед самым Мишкой был… Постойте, как же его она звала? Совсем чудно. И встречались они… Постойте, не Суслик ли? Правильно, Суслик!..

– Лена встречалась с этим Сусликом после того, как Студенов ее бросил?

Нина опять подперла подбородок кулачком и задумчиво вытянула губы трубочкой.

– Вроде как ошивался он тут под окнами, – вспомнила она. – Сама я не видела, а девчата говорили. Да вы лучше с Алькой поговорите, она больше знает!

– Да вот нет ее в городе, – посожалел Орехов.

– Может, завтра к вечеру вернется, – обнадежила его Нина. – Да, еще вспомнила: нездешний он, кажется, этот Суслик. Ага, из Верхней Пышмы! Поэтому они больше по выходным встречались. А я на выходные редко когда остаюсь в общаге, в Дегтярск уезжаю к матери, я ведь оттуда, там у нас дом свой. Поэтому я этого Суслика, можно сказать, и не видела.

– Но все-таки приходилось встречаться?

– Может, раз или два за все время, – с минуту покопавшись в памяти, ответила Нина. – Как-то, еще осенью, заявился он к Ленке, а ее что-то не было. Сидел вот тут, дожидался. Зубы мне заговаривал. Пройдоха, сразу видать. Мне такие не больно нравятся…

– Сколько ему лет?

– Ну, может, года так двадцать два… Или двадцать.

– Внешность его можете описать?

– Ой, да где теперь!.. – слабо отмахнулась Нина Режикова. – Глаза как будто карие. Но не очень темные, а как бы коричневые с рыжиной. Нос обыкновенный. Зубы ровные, красивые, белые… Ничего, симпатичный. А больше не знаю, что сказать.

– Волосы?

– Кажется, шатен. Помню, одеколоном от него разило, только что, видать, из парикмахерской.

– Роста какого?

– Повыше среднего, – и опять губы трубочкой. – Уж не знаю, что там у них вышло. Может, Ленку не устраивало, что только по выходным могли встречаться, потому к Мишке и прильнула. А может, что другое, не скажу…

– Значит, он из Верхней Пышмы? – переспросил Орехов.

– По-моему, оттуда…

Тем временем Паша Савельев пообщался с Таней Судаковой, последней подружкой Михаила Студенова.

– Сбежала-то почему? – спросил у нее Паша.

Таня уронила голову и часто-часто заморгала густыми от туши ресницами.

– Сбежишь, пожалуй… – швыркнула носом, будто всхлипнула. – Кровища как брызнула, как брызнула! А я крови ужас как боюсь!..

Все-таки крикнула на бегу вахтерше: «Мишку убили!» – а уж затем, опрометью выскочив черным ходом из общежития, поехала к тетке на Посадскую. Там заночевала, а утром, не заходя в общежитие, сразу явилась на работу.

Как и Михаил, она раньше никогда не видела этого парня в дубленке, а Пономарёву знала только так: Пономарёва и Пономарёва. Ленка. Ну знала, конечно, что они с Мишкой встречались, так ведь и у нее самой, у Тани, в то время был парень. И Мишку она у Пономарёвой не отнимала. Потому что встречаться они, Таня с Мишкой, стали, когда Пономарёвой уже и след простыл.

А какая кошка между ними пробежала, она тоже не знает.