Текст книги "Методом исключения"

Автор книги: Владимир Турунтаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

11

Когда спустились в вестибюль, Бородин подошел к вахтерше и спросил у нее, горела ли в тамбуре лампочка в то время, когда случилось происшествие.

– Откуда ей было гореть, когда она вывернута была! – ответила вахтерша. – Я уж потом, когда Студенова на «скорой» увезли, под батареей ее нашла и опять ввернула.

Бородин посмотрел на часы. Было без двадцати пять. Спросил у Орехова:

– Будем проводить следственный эксперимент?

– Что ты хочешь делать? – не понял Орехов.

Ни слова не говоря, Бородин вошел в тамбур, вывернул лампочку и сунул к себе в карман.

– Становись в этот угол! – велел он Орехову.

– Что ты хочешь? – снова спросил Орехов.

– Потом все растолкую. Стой пока и смотри, что будет.

С этими словами Бородин вышел на улицу. На углу стояли два рослых парня в одинаковых черных вязанных шапочках.

Бородин подошел к ним, представился и попросил одного парня зайти в тамбур и спросить у человека, который там стоит, который час.

– И больше ничего? – недоуменно спросил парень.

– Больше ничего.

Парень дурашливо ухмыльнулся, но пошел.

Было без десяти пять. Начинало смеркаться. С поправкой на прибавление дня за минувшие трое суток это было как раз то время, когда тип в дубленке вошел в тамбур и подколол Студенова.

Не прошло и полминуты, как парень с хохотом выскочил из тамбура.

– Ну и че? – спросил он у Бородина.

– Пока оба постойте тут, не уходите, – и подозвал Орехова, который выглядывал из дверей тамбура, а когда тот подошел, спросил, указывая на парней: – Который с тобой общался?

Оба парня, глядя на сыщиков, весело скалились, как перед фотоаппаратом.

– Ты понимаешь, только по цвету куртки могу его опознать, – сказал Орехов, растерянно глядя на парней. – И то только потому, что она белая…

– Прямо скажем, темновато в тамбуре без лампочки, – подытожил Бородин. – Погоди, надо ее ввернуть, – и, достав лампочку из кармана, направился в тамбур.

– Студенов, выходит, тоже не мог видеть лица Суслика? – размышлял Орехов, когда они уже шли к автобусной остановке. – Но тогда что получается? Наугад он, что ли, ткнул в Суслика пальцем?

– Зачем наугад? – возразил Бородин. – Как и таксист, поди сразу определил, который из троих сам просится, чтоб его опознали. Перед таксистом Суслик вон как дергался и рожу кривил, будто задницу ему скипидаром смазали, а те-то двое спокойно сидели. И там, в больнице, поди так же было?

– Ну, примерно так, – признался Орехов. – И что теперь у нас в активе? Только показания Режиковой и Брагиной?

– Не знаю…

– Чего ты не знаешь?

– Ехать или нет мне сегодня в Верхнюю Пышму? Хотел полистать уголовное дело Суслика. Думал, может, там что-нибудь выплывет.

– А если нет?

– Ну, тогда не знаю…

– А что там может выплыть?

– Не знаю…

– В общем, дела как сажа бела, – убито заключил Орехов.

В автобусе не разговаривали. Бородин смотрел в окно и о чем-то думал. То есть все о том же: ехать или не ехать. Не было у него уверенности, что это вконец запутанное дело удастся раскрыть. Но какие-то моменты остались не проработанными, и раз уж взялся, надо бы до конца все прояснить. Например, встретиться с Веркой. Вряд ли она много скажет, но поговорить с ней надо. И полистать дело. А уж тогда, если ничего не выплывет, можно и точку ставить.

Когда вышли из автобуса, он сказал Орехову:

– Пожалуй, смотаюсь в Пышму.

– Когда, сегодня?

– Завтра уже никакого смысла не будет туда ехать: надо успевать, пока птичка в клетке. Завтра ведь Суслика придется отпустить на все четыре стороны?

– Боюсь, что придется, – тяжело вздохнул Орехов. – А ты на чем хочешь ехать?

– Рейсовым.

– А обратно как?

– Там видно будет.

– С Сусликом поговорить не хочешь?

– А ну его к…

Из своего кабинета Бородин позвонил жене:

– …Ты как-нибудь там объясни гостям… Ну что, что! Надо смотаться в одно место… Часа на три… Все, все! – и бросил верещащую трубку.

12

В уголовном деле фигурировали четверо сверстников Суслика – свидетели и обвиняемые. Трое из них выбыли из города, четвертый заканчивал здесь десятилетку. Анатолий Свиридов. 18 лет. Он был свидетелем обвинения и к тому же, как видно из материалов дела, был связан дружбой с потерпевшим, который изнасиловал девчонку. Вряд ли у этого Анатолия может быть что-то общее с Сусликом. О девчонке в деле не было ни единого упоминания.

Ничего пока не всплыло.

Оставалась Верка. Однако по одному имени адресный стол справок не выдает. Значит, сперва надо было повидаться с матерью Суслика.

Было около десяти вечера, когда Бородин переступил порог квартиры Рябовых.

Вопреки его ожиданию, мать Суслика, Александра Сергеевна, встретила его спокойно. Поглядев в служебное удостоверение, пригласила на кухню.

С немым укором, нежно поглаживая собачку, она смотрела на него и на протяжении всего дальнейшего их разговора. И лишь когда речь зашла о Верке, не удержалась от площадной брани в ее адрес. Смысл ее тирады свелся к тому, что пока она, Александра Сергеевна, жива, духу этой… то есть Верки, в ее доме не будет. Потому что Верка из тех тварей, которые только одним известным способом и могут лишать разума слабохарактерных мальчиков.

И еще понял Бородин, что Верка и есть та самая девчонка, которую изнасиловал парень, проходивший по тому уголовному делу в качестве пострадавшего. Из-за которой Суслик и получил срок.

Адрес Верки Бородину все же удалось вытянуть из Александры Сергеевны.

Дверь ему открыл парень хипповатого обличия, длинноволосый, в закатанных до колен дырявых джинсах. Из комнаты в прихожую низвергались и били по ушам децибелы немыслимой силы.

Парень с готовностью, даже не спросив у Бородина, кто он такой, выкрикнул Верку из комнаты.

Она вышла, высокая, статная, с полуторагодовалым младенцем на руках. Простое лицо с голубыми, широко расставленными глазами и несколько великоватым припухлым ртом. Густые волнистые, коротко остриженные, белокурые, как и у хипповатого парня, волосы.

Разговаривать и тут пришлось на кухне.

Младенец вел себя спокойно, пока Верка, узнав, где находится ее милый, не взвыла по-бабьи в голос и с причитаниями. Пришлось ей заголосившего в унисон с матерью сынишку унести обратно в шумную комнату и сдать кому-то на руки. А самой умыть лицо холодной водой. И пока она умывалась, здесь же, на кухне, Бородин постарался ее успокоить, сообщив, что завтра к вечеру Евгений Рябов вернется к ней в целости и сохранности. Так что на все вопросы опера она отвечала предельно коротко, но исчерпывающе:

– Когда вы познакомились с Евгением?

– Мы с детства знакомы.

– Ребенок от него?

– Нет.

– От Жерланова?

– Да.

Жерланов – тот самый парень, из-за которого Суслик отмотал срок.

– Когда Евгений стал за тобой всерьез ухаживать?

– В августе прошлого года.

– До этого у него была девушка?

– Да.

– Ты с ней была знакома?

– Нет.

– А как ее звать – знаешь?

– Леной.

– Евгений продолжал с ней встречаться после того, как стал за тобой ухаживать?

– Нет.

– На чем основана такая уверенность?

– Я бы почувствовала.

– Такая любовь?

«Да» – ответила глазами.

– У Евгения много друзей?

– Есть.

– Твой брат в их числе?

– Да.

– А Толя Свиридов?

– Тоже.

– Но ведь он на суде выступал свидетелем обвинения!

– Нет.

– Что значит нет? Я не улавливаю…

– Он там ничего плохого про Женю не сказал. Наоборот…

Бородин пожалел, что толком не прочитал показания Свиридова – слишком спешил.

– Свиридов знаком с Леной?

Кивок.

– Встречался с ней?

– Да.

– До самого последнего времени?

– Нет. Осенью Лена с другим парнем ходила. Женя говорил, что тот недавно ее бросил, и она куда-то уехала насовсем.

– Как Евгений об этом узнал?

– От Толика.

– Свиридов переживает из-за всего этого?

– Конечно!

– Как это у него выражается?

– Я не знаю. Но Женя за него боится.

– Чего именно боится?

– Как бы, говорит, глупостей Толик не наделал.

– Так и сказал: глупостей?

– Нет, он по-другому сказал.

– Как?

– Ну не буду повторять! А смысл такой.

– Ну хорошо. И как же насчет глупостей? Уже поди наделал?

– Я не знаю.

– Ты на этих днях видела его?

– Вчера ходила.

– И что он сказал тебе про Евгения?

– Не знает он ничего.

– А с матерью Евгения ты разговаривала?

– Нет. Не ходила я к ней.

– Почему?

– Не могла.

– Почему она тебя не любит?

– Считает, что я во всем виновата. И ребенок.

– А Свиридов с ней говорил?

– Обещался сходить сегодня.

– Ждешь его?

Кивок.

– Он в чем ходит зимой?

– Когда в пуховике, а когда в дубленке. У них с Женей одинаковые дубленки и шапки.

– У вас тут что, в Верхней Пышме, фабрика дубленок и норковых шапок? Полгорода, смотрю, в них ходит.

Первый раз за все время разговора Вера улыбнулась:

– Нет, это фабрика детской игрушки по бартеру их так много получила…

Около полуночи Бородин вернулся в здешнюю милицию и оттуда позвонил Орехову домой.

– Слава, сейчас дуй в райотдел, хватай дежурную машину и…

– Кто мне ее даст сейчас?

– Это твои проблемы, а машина чтоб была! Подъедешь сюда, прямо к милиции.

– Да что там случилось, хоть скажи!

– Брать будем.

– Кого?

– Кстати, прихвати с собой Суслика, он нам больше не нужен.

13

Когда они втроем – Бородин, Орехов и опер из местной уголовки поднимались по лестнице в квартиру Свиридовых, Бородин на всякий случай переложил пистолет из кобуры в карман куртки и снял с предохранителя.

Позвонили.

За дверью тихо. На лестничной площадке темно, свет вырублен.

Стояли почти не дыша, напряженно прислушиваясь.

Но вот за дверью скрипнула половица. Что-то тихонько звякнуло.

– Кто?..

– Толик, это я, открывай! – скороговоркой выпалил Бородин, имитируя суматошный говорок Суслика.

И опять все тихо. Но вот из-за двери послышался глуховатый голос:

– Чего тебе?

– Чего-чего!.. – продолжал играть Бородин под рассерженного Суслика. – Верка прислала сказать… Да открывай, короче, бля!..

Суетливо защелкали замки. Дверь приотворилась. Бородин выбросил на порожек ногу, а Орехов, ухватившись за край двери, отворил ее настежь.

Крупный парень с модной стрижкой и золотым крестиком поверх белой майки побледнел на глазах и молча попятился вглубь прихожей.

– Лицом к стене и руки на стену! – громко скомандовал Бородин.

Анатолий беспрекословно исполнил команду, прижавшись к стене еще и лбом.

Орехов прошел в комнаты, в то время как Бородин прощупывал на парне одежду, а местный опер отправился за понятыми.

Осмотрев комнаты, Орехов заглянул на кухню и затем надолго застрял в ванной, занявшись переборкой нестиранного белья.

– Ну что, брат, натворил дел? Придется отвечать! – сказал Анатолию Бородин.

Тот не проронил ни звука. Видать, он все эти дни провел в изнурительном ожидании. И уже не осталось ни душевных, ни физических сил для того, чтобы хоть для проформы прикинуться непонимающим.

– Кстати, где родители?

– В гости ушли, – пробубнил Анатолий в стену.

«Повезло, – подумал Бородин. – При родителях не так-то просто было бы его забрать».

Орехов вынес из ванной комнаты измятые вельветовые брюки, показал Бородину и подошедшим к этому времени понятым. Возле правого кармана и в самом кармане отчетливо вырисовывались бурые пятна.

Орехов свернул брюки и вложил их в полиэтиленовый пакет. А спустя некоторое время, порывшись в ящике с инструментом, который стоял под ванной, выудил три разнокалиберных отвертки и укороченный шампур с плоским, косо срезанным и остро заточенным концом.

– Чем подколол парня? – спросил Бородин Анатолия.

Тот тупо поглядел на инструмент. Кивком показал на шампур:

– Этим…

– Из-за Лены Пономарёвой? – спросил Орехов.

Парень кивнул.

– И надо было?

Анатолий молча отвернул голову.

Бородин велел ему одеваться. Анатолий подошел к вешалке и трясущейся рукой стал снимать с крючка пуховик.

– Ты вот что, – сказал ему Бородин. – Надень-ка дубленочку! Уж будь при всем параде, как в тот день.

Дубленка висела тут же, в прихожей, и Анатолий, не говоря ни слова, надел и ее, и норковую шапку.

– Шарфик тоже не забудь, – подсказал Орехов.

ДЕЛО РАССЕРЖЕННОЙ ДАМЫ

1

В кабинет решительно вошла дама в сером пальто с воротником из голубой норки и в круглой шапочке из того же меха. На вид ей было лет около тридцати пяти. Вызывающий взгляд ярких темно-карих глаз, упрямо поджатые губы и агрессивно вздернутый нос ничего хорошего не сулил от встречи.

Бородин внутренне собрался, приготовился к отражению атаки.

– Вы – специалист по раскрытию квартирных краж? – спросила дама.

– В самую точку попали, – улыбнулся Бородин.

Дама не оценила милицейского юмора.

– И когда же вы намерены заняться моим делом? – взяла она с места в карьер, утверждаясь на стуле с таким видом, словно собралась провести здесь многодневную сидячую забастовку.

– Может, вы для начала представитесь?

– Да, разумеется. Зверева. Раиса Алексеевна. Старший референт в Уралтрансбанке. Но вы мне все-таки ответьте…

Бородин вытянул из груды папок тощий скоросшиватель, заглянул в него и спросил:

– Кража совершена семнадцатого ноября?

– Вот именно! И сегодня уже восемнадцатый день, как…

– Вы заявили о краже девятнадцатого, – перебил ее Бородин. – Почему так поздно?

– Потому что меня не было в городе! Я ездила за мамой в Талицу, – и вновь перешла на патетический тон: – Восемнадцатый день! У меня уже иссякло всякое терпение!..

– Это плохо, что оно иссякло, – посочувствовал ей Бородин, но только подлил масла в огонь.

– Нет, сколько можно! – дама бросила на оперативника испепеляющий взгляд. – Вчера я поговорила с вашим непосредственным начальником, но это еще не все. Прямо от вас я намерена пойти к прокурору! Расскажу ему, как бездействует наша славная милиция. А не поможет прокурор – подам в суд. Я на вас…

– Одну минуту! – остановил ее Бородин. – На кого вы хотите подать в суд?

– А на того, кто бездействует! Кто пальцем не пошевелил, чтобы найти вора. Почему-то я на своем рабочем месте…

– Вы тоже занимаетесь ловлей воров? – спросил Бородин.

Дама захлопала глазами:

– Как вас надо понимать?

В глубине души Бородин считал, что дама по-своему права. Квартирная кража – дело такое: если сразу, по горячим следам, ее не раскрыл, то вся дальнейшая работа может пойти впустую. Восемнадцать дней – слишком большой срок, чтобы сейчас можно было всерьез на что-то рассчитывать.

Конечно, не ему судить Кожевникова, который тогда дежурил и выезжал по сигналу на место кражи. Бородин помнит, сколько сигналов было в те дни, только успевай поворачиваться. Весь личный состав уголовного розыска занимался убийствами да изнасилованиями, а до квартирных краж часто руки не доходили.

Бородина тоже тогда подключили к группе по тяжким преступлениям, и дело, которым он занимался полторы недели, лишь вчера было передано следователю. А сегодня утром Феоктистов, начальник уголовки, вызвал его к себе и обратился совсем не начальственным тоном, а каким обращаются с глубоко личной просьбой:

– Уж ты, Сережа, постарайся, – только что «голубчиком» не назвал. – Уверен, ты справишься…

Бородин даже кивком не подтвердил этой уверенности начальника. Молча забрал с его стола скоросшиватель с материалами по делу и отправился к себе, изучать их содержимое.

Прочитав рапорт Кожевникова, мысленно пожелал, чтобы того приподняло да хорошенько шлепнуло.

– Ты что, красавчик, со свидетелями-то не говорил? У тебя тут одни только фамилии записаны. А где объяснения?

– Скажи еще спасибо, что фамилии успел записать! – обиженным тоном отозвался Кожевников. – Только провел поквартирный опрос, а мне уже новую директиву дают: на Викулова надо ехать, старуху там пристукнули. Это которую дочь…

Как выяснилось, убийство матери заказала родная дочь. Опять же из-за квартиры…

Между тем гражданка Зверева продолжала наступать на Сергея Бородина. Со всей категоричностью она потребовала от него немедленно предпринять поиски некоего Агаркова Ростислава Антоновича, не имеющего в городе Екатеринбурге постоянного места жительства и работы. А потому в любой момент могущего скрыться от органов правосудия. Если уже не скрылся.

Бородин внимательно посмотрел на даму и спросил:

– У вас серьезные основания подозревать этого Агаркова в краже?

– А вы что думаете! – Зверева ожгла Сергея взглядом. – Более чем серьезные, к вашему сведению! Лично у меня нет ни малейших сомнений.

– Расскажите об Агаркове подробнее. Сколько ему лет?

– Тридцать.

– Где работает?

– Я уже сказала: нигде!

– Но ведь на что-то он живет?

– Так называемый свободный художник. Так он сам себя именует. Но я не сподобилась видеть ни одной серьезной его работы. Хотя рисует он, надо отдать ему должное, весьма недурно. При случае покажу вам свой портрет, который он буквально за полчаса набросал карандашом и, могу сказать, очень удачно поймал момент. У меня лицо не очень фотогеничное, я совершенно не нравлюсь себе на фотографиях, а этот портрет одно время даже висел у меня на стене в рамочке. Потом я, конечно, сняла его и убрала подальше…

– В каких отношениях вы находились с этим Агарковым?

Зверева, слегка покраснев, сардонически усмехнулась:

– Некоторое, впрочем, весьма не продолжительное время мы с ним… Как это у вас называется? Сожительствовали! – Всем своим видом и тоном она давала понять, что к этому прискорбному факту ни в коем случае нельзя относиться серьезно. – Нет, лучше напишите так: мы с Агарковым находились в близких отношениях! Не знаю, как он, а мои чувства…

– Как вы познакомились, если не секрет?

– Да уж какие от вас могут быть секреты! История наиглупейшая. Сперва-то он клеился к моей подруге. Но у Татьяны были другие виды. А чтобы он отвязался от нее, она и дала ему мой телефон. Так мне его расписала! Ну я по своей доверчивости и попалась на удочку! Позвонил он пятого октября, а уже девятого мы встретились. Вроде приглянулся: высокий, морда смазливая, и вообще держался интеллигентно. Сожитель, прости Господи!.. – Зверева состроила брезгливую гримасу. – Всего-то раз пять и виделись. А потом, грубо говоря, слинял… Нет, вы ничего такого не думайте, я женщина далеко не легкомысленная, ведь он был не разведен, я своими глазами видела штамп в его паспорте. Поэтому полагала, что знакомился он с самыми серьезными намерениями. Ну первый-то раз… Я понимаю, мужику нелегко бывает сразу решить, подходит ему женщина или нет. Но во второй-то свой визит, шестнадцатого октября, уж такой был восторженный и нежный, так хвалил мою стряпню… Предложил полки на кухне сделать. Тут же помчался к какому-то приятелю, притащил досок и целый чемодан инструментов. Не поверите: весь субботний день и все воскресенье пилил, строгал, колотил. Ну мастер он, скажу вам, оказался замечательный. Полочки получились – хоть в лучшем мебельном магазине на продажу выставляй, оторвут с руками и ногами! В следующий раз, с двадцать третьего по двадцать шестое октября, обои мне выбрал и наклеил. Потом, с тридцатого, за три дня, сделал на кухне под окном ларь для картошки. Знаете, такой снаружи красивый, из полированных досок, а внутри вместительный. Дырки в стене на улицу продолбил, чтобы нужная температура поддерживалась, два термометра вмонтировал… А на пятый раз все, сник. Напилился, настрогался. Днем шестого ноября объявился, а уже к вечеру куда-то заспешил, заторопился. Надо думать, к этому времени у него уже все было готово…

– И тем не менее, на чем основываются ваши подозрения, Раиса Алексеевна? – спросил Бородин.

– Так я ж вам говорю: он великий мастер! И по дереву режет всякие там маски, и лепкой занимается. Ему слепки с ключей сделать раз плюнуть. А ключи у меня, когда я дома, всегда торчат в дверях изнутри. Долго ли ему, пока я в ванной под душем плещусь или еще где уединяюсь, долго ли ему, я вас спрашиваю, подойти к двери и сделать слепок?

– Но это пока только ваши предположения!

Зверева снова ожгла его взглядом.

– Да вы меня выслушайте до конца!

– Я вас слушаю, – смиренно обронил Бородин.

– Уже восемнадцать дней прошло! От вас что требуется? Я предлагаю вам версию, а вы уж, будьте добры, проверьте ее, если у вас других нет. Только ради Бога не сидите сложа руки! Кстати, у меня, к вашему сведению, не только предположения, потому что… Сколько там у меня вещей взято – лишь он мог знать, где некоторые из них лежали. Ведь до него у меня вообще года два никто в квартире не бывал, кроме моей подруги. Ну, чтобы кто-то без надзора хоть на минуту оставался…

– Ваша квартира на каком этаже?

– На восьмом.

– Я так понимаю, что ни взлома, ничего такого не было?

– Абсолютно ничего! В чем и дело: у меня две входные двери, металлическая и простая. Все замки целы, двери тоже.

– Вы их закрыли когда уезжали?

– Замки в металлической двери я закрыла на два оборота, а когда вернулась, обе двери были просто захлопнуты.

– Что из вещей было взято?

Зверева возмущенно вскинулась:

– Вы, смотрю, даже не заглядывали в эту папочку! А там все должно быть перечислено.

– Протокол я читал, – сказал Бородин. – Но уж коли я взялся за ваше дело, то хотел бы услышать из первых уст.

– Ну пожалуйста, мне не трудно, – Зверева отходчиво улыбнулась. – Японский цветной телевизор, видеомагнитофон, тоже японский… Дальше, мутоновая шуба, совсем новая. Все золото. Три пары обуви – двое сапог и туфли. Ну там кофточки, французские духи «Шанель». Ковер тоже потащил было, но мой сосед по подъезду заподозрил неладное, погнался. Тогда Агарков бросил ковер и удрал.

– Ваш сосед узнал Агаркова?

Зверева досадливо отмахнулась платочком, который был у нее в руке.

– Как он мог его узнать, скажите на милость, если до этого ни разу не видел! Но приметы совпадают…

– Кстати, из материалов дела следует, что вор был не один, – сказал Бородин.

– Ну разумеется! – тут же согласилась Зверева. – Как же обойтись без сообщника: одному ведь не под силу столько всего уволочь! Но вы разыщите Агаркова, а тогда и приятель его отыщется.

– Договорились: будем разыскивать вора, – улыбнулся Бородин.

Зверева была явно разочарована.

– Но все-таки я хотела бы знать, с чего вы начнете розыск. Мне кажется…

– Раиса Алексеевна, давайте уж не будем подменять друг друга. Как сказал Наполеон: один плохой полководец лучше, чем два хороших. Такие вот дела.

– Ну пожалуйста! – с кислой миной согласилась Зверева, поднимаясь со стула. – А когда мне ждать результатов?

– Спросите что-нибудь полегче, – Бородин тоже поднялся, извлек из кармана связку ключей и подбросил на ладони. Извините…

– Я вас не держу! – бросила Зверева с оскорбленным видом и вышла, не попрощавшись.

Как только в коридоре смолкли ее шаги, Бородин опять уселся за стол и начал обзванивать свидетелей.