Текст книги "Методом исключения"

Автор книги: Владимир Турунтаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

5

– У меня, Веня, осталось только несколько неясных моментов, – он постарался придать своему голосу как можно больше теплоты. – Давай побыстрее закончим и будем отдыхать.

– Какие… моменты? – спросил Веня почти шепотом, не меняя позы нахохлившегося воробья.

В самом деле, пора заканчивать допрос, хватит мучить парня, решил Бородин.

– Да вот, скажем: кто второй-то к тебе в школу приходил? Аркадий, а еще кто? Ты мне так и не ответил.

Веня как не слышал – сидел не шелохнувшись и не поднимая глаз.

«Ну все, все!» – сказал себе Бородин и уже стал выравнивать листочки, на которых писал протокол, чтобы положить их в ящик стола. И тут…

– Фомич… – выдавил Веня через силу сдавленным плачущим голосом.

– Какой Фомич? – не сразу сообразил Бородин, однако насторожился.

– Через два дома от нас живут. Роман и Федька. Два брата…

Разговор приобретал новый неожиданный оборот: слишком хорошо он знал этих Фомичей. По обоим братцам давно уже плачет тюрьма. Младший только недавно попался на квартирной краже, но отделался легким испугом, поскольку ему еще не исполнилось четырнадцати лет.

– Мы их так зовем: Фомичи…

– Так это, значит, они тогда околачивались у тебя в подъезде?

– Они…

– Вон оно как!.. Понятно! Они что, уже до вас добрались, в свою компанию завлекают? Чего им от тебя-то надо было?

– Денег, чего…

– В карты, что ли, проиграл?

– Ничего я им не проигрывал! Вымогательство это. Самое настоящее!

Уже легче. Сергей отер ладонью лоб.

– Вымогательство, говоришь?

Веня поднял на него обиженные глаза:

– А что это еще может быть? – голос его окреп. – Пришел он в школу…

– Кто, Роман или Федор?

– Роман!.. Пришел и говорит: «Когда деньги отдавать будешь?» Я говорю: «Я тебе не должен!» Он: «Как не должен? Должен!» Якобы. Пошли, говорит, за угол! Урок, говорю, сейчас начнется, не отпустят меня! И вообще. Тогда он говорит: «Пошли в нашу школу!» Это рядом. Минут за пять, говорит, разберемся. Но я сказал: «Не пойду!» Договорились на полвторого у нас в подъезде встретиться и объясниться. Я в полвторого… Вернее, без десяти два пришел, а там их нет… Потом все вот так вот было в квартире! – для пущей убедительности Веня покрутил перед собою руками.

– Постой, ты уж больно торопишься! – осадил его Сергей. – Вошел в подъезд, а там их нет. Ты подождал их?

– А чего я должен их ждать? Не мне ведь надо было! – резонно возразил Веня. – Ну и я домой пошел. Сунул ключ в замок, стал поворачивать, а он не поворачивается…

– Но раньше ты говорил, что дверь была нараспашку?

– Нет, она не распахнута была, – Веня поглядел оперу прямо в глаза. – Дверь как дверь, я ключ поворачиваю, а он…

Бородин удрученно покрутил головой:

– Я ведь, брат ты мой, ровно ничего не понял!

– Я сказал все как было!

Бородин тяжело вздохнул и несильно постукал кулаком по настольному стеклу.

– Ты сказал, что Роман приходил вымогать деньги. Смотри, какой грозный вымогатель! Ты что, слабее его?

– Нет, не слабее!

– Тогда, может, они просто не решились прийти в подъезд?

Секунду-другую Веня смотрел на опера, как смотрит взрослый на ребенка, удивляясь его непонятливости.

– Нет, они приходили! – убежденно проговорил он.

– И ты думаешь, что?..

– Я думаю, что это они!

– Гм… Как же их собака-то пустила?

– Она их знает. Когда я выгуливал Альму, они с ней играли. И подачки она у них брала.

Артист!..

– Ну, предположим… – с видимой неохотой согласился Бородин и быстро спросил: – А ключи они где взяли?

Веня поежился.

– Вот именно, что не знаю, где они взяли ключи! – он, казалось, опять готов был заплакать от обиды и возмущения.

А у Сергея опять взмок от напряжения лоб.

– Ты вот что: успокойся, – миролюбиво посоветовал он Вене. – Давай вместе подумаем, как у Фомичей могли оказаться твои ключи.

– Вот именно, что не знаю! – еще раз повторил, но уже нормальным голосом Веня.

– Заладил одно! – с легкой досадой обронил Сергей. – Ну согласись, что не может быть такого, чтобы кто-то открыл без ключей дверь, запертую на два замка, и обворовал квартиру! Так где же у тебя правда?

– Вот это вот правда… – Веня швыркнул носом.

– Которая?

– Которую я сейчас сказал!

– А что ты сказал?

– Ну что мы договорились на полвторого… Что встретимся в подъезде…

– В твоем подъезде?

– Нет, в соседнем…

Чтобы не сбиться с темпа, Сергей решил пропустить мимо ушей эту новую поправку.

– …Я пришел, а там никого не было, и мне это показалось странным… А когда стал поворачивать ключ…

– Так, стоп! – вскинул Сергей ладонь. – Давай еще раз вернемся назад. Позавчера Фомичевы уже были у тебя в подъезде. Тогда-то они зачем приходили?

– Так денег требовали! – со всхлипом выдохнул Веня.

– Сколько?

Тогда еще сорок…

– Чего сорок?

Красных… Ну тыщ…

– Откуда у тебя такие долги? Говоришь, в карты не проигрывал.

– Не проигрывал!

– Так откуда же?

– Ну из-за сигарет… – обреченно вздохнул Веня. – Роман спросил: «Есть сигареты?» Я ответил, что нет у меня сигарет… Потом оказалось, что были…

– Что значит – оказалось? Ты что, не знал, были они у тебя или нет?

– Вот именно, что их у меня не было!

– А как потом они у тебя оказались?

– Подсунул кто-нибудь из пацанов, наверное…

– Сорок тысяч! – Сергей пораженно качнул головой. – По крупному споришь, братец! Но только я опять чего-то не пойму. Роман предложил поспорить на сорок тысяч, что у тебя есть сигареты, и ты согласился, так, что ли?

Веня замотал головой:

– Не поспорим, значит, я вруном оказался. Якобы. Ты, говорит, соврал нам! А я ему: ну и что? Тогда он: с врунов, говорит, полагается двадцать тысяч. По закону, говорит…

– Это по какому такому закону?

– У нас в компании такой закон. Чтобы никто не врал.

– И ты, конечно, не отдал им деньги?

– Я только десять им отдал, больше не мог.

– А десять где взял?

– Пацаны заняли.

– И когда это было?

– Еще на той неделе.

– И что дальше? Отдал десять тысяч…

– Ну, они стрелку на седьмое число поставили и сказали: седьмого будешь должен уже сорок тысяч. Минус десять, которые отдал. Если, говорят, не придешь седьмого, тогда счетчик поставим сразу на сто тысяч. А если придешь, но без денег, то только на пятьдесят.

– Как я догадываюсь, ты пришел без денег, и долг возрос до полста красных?

– До восьмидесяти, – уточнил Веня. – Полсотни на стрелке и еще тридцать, которые я должен был принести.

– И как же ты решил расплачиваться?

Как… Пошел к Аркашке. Говорю: «Посоветуй что-нибудь!» Он говорит: «Давай пока отдадим японскую магнитолу, ее тысяч за полтораста можно толкнуть. А то завтра они поставят стрелку на двести…» Я спросил: «Какую магнитолу?» Он говорит: «А которая у вас дома на телевизоре стоит!» Я говорю: «Нет, нельзя, отец заругается!» А сегодня…

– Вчера, вчера! – сердито поправил его Бородин. – Сегодня уже восьмое, черт побери! Именинник! Приготовил себе подарочек! Ну и дальше что? Вчера пришел к тебе Аркадий…

– Принес восемьдесят тысяч и говорит: «Завтра надо их вернуть с процентами. А эти пока отдай Фомичу, как придет!» Я спросил: «А как завтра-то долг возвращать будем? Где возьмем, да еще с процентами? Если вовремя не отдать, то Легостаев, у которого он занял, включит счетчик…» Аркашка тогда и предложил: «Как, как! Давай мы у тебя квадрат выкосим! А больше не знаю, че и делать…»

Вторая версия рассыпалась как пироженка из песка. Бородин так разволновался, что и за столом уже невмоготу было сидеть. Встал, походил. Склонился перед Веней, уперев руки в стол: – Иначе говоря, Аркадий предложил тебе свои услуги?

Веня кивнул.

– И ты передал ему ключи?

– Да…

Как по писанному разыграли, стервецы! Да он же, Сергей, как только вошел в квартиру, так сразу и разгадал весь этот их сценарий! Но какой артист!

– Кто с Аркадием в квартире был?

Веня подумал.

– Пашка Лавочкин мне ключи отдал, когда я из школы домой возвращался. Я думаю, что он…

– А что булавку-то с бриллиантом оставили? – спросил Сергей с усмешкой. – Сообразили, что засыпаться на ней легко?

Веня мотнул головой:

– Нет, я сказал Аркадию, чтобы не брал эту булавку.

– Почему?

– Мама обещала подарить мне ее на свадьбу…

Бородин зло расхохотался:

– А ты однако предусмотрительный! Ну ладно, вот тебе ручка и бумага, пиши чистосердечное признание. Потом попьешь чаю с бутербродом и вон там, на скамейке, ляжешь спать.

Веня глянул исподлобья на скамейку и помотал головой:

– Не хочу я спать! И есть не хочу!

– Молчать! – заорал на него Бородин. – Здесь покуда я распоряжаюсь! – и, сорвав телефонную трубку, набрал номер: – Равиль, ты чего там, уснул, что ли? Чайник-то верни!

Ну надо же: засчитанные часы раскрыть квартирную кражу, и чтобы после этого так было погано на душе!..

«СНИЛСЯ МНЕ САД…»

1

Восьмого января, в восьмом часу утра, когда суточное дежурство следователя Орехова подходило к концу, в милицию вдруг поступило сообщение, что на пустыре у начала улицы Ясной, между домом № 6 и улицей Чкалова, обнаружен труп мужчины с признаками насильственной смерти и ограбления.

А вскоре к Орехову заглянул дежурный оперативник Кожевников.

– Готов?

– Одеваюсь.

– Ночка-то как по заказу, а? Мало нам двух квартирных краж, так еще и мокруха на засыпку! Думал, хоть часок покемарю.

– А я только собрался препроводить одного друга в следственный изолятор, да вот не успел.

– Кого это?

– Долгорукого. Кстати, твоего крестника.

– А, тот… – вспомнил Кожевников, но интереса не проявил.

На первом этаже, в дежурной части их поджидали эксперты. Степенным шагом проследовал к своей машине работник прокуратуры. Милицейский УАЗ урчал заведенным двигателем.

Красно-коричневые пятна слабо просвечивали сквозь легкую порошу на пешеходной дорожке и неровным пунктиром тянулись от трупа к проезжей части улицы Ясной. На снегу валялся кем-то снятый с убитого серый окровавленный пиджак, а на трупе оставались только брюки, черная водолазка да обмотанный вокруг шеи вязаный шарф. И еще носки на ногах. Ни пальто, ни шапки, ни обуви. Денег, документов и ключей от квартиры также не оказалось, лишь немного мелочи в кармане брюк.

На трупе эксперты обнаружили две колото-резаные раны, однако ни ножа, ни какого-либо другого орудия, которым эти раны могли быть нанесены, на месте преступления найдено не было.

Убитый лежал кверху лицом, разбросав ноги в стороны и судорожно прижав кулаки к подбородку, словно в последней отчаянной попытке прикрыться от удара. На вид покойнику можно было дать лет тридцать восемь – сорок. У него был высокий чистый лоб, негустые светло-русые волосы и прямой тонкий нос.

Распоряжался следователь прокуратуры. Орехову и Кожевникову он поручил провести поквартирный опрос в доме № 6.

Морочное, неблагодарное дело этот поквартирный опрос. Необходимо переговорить по возможности с каждым из жильцов. Но ведь кто-то уже вышел из дому по своим делам. А кто-то просто не откроет двери своей квартиры из опасения, как бы его не ограбили переодевшиеся в милицейскую форму злоумышленники. А кто-то, может, и видел или слышал что-то, но не желает быть привлеченным к делу в качестве свидетеля.

Продолжавшийся около двух часов опрос ничего не прояснил. И только участковый уполномоченный, опросивший персонал кафе «Русская изба», которое расположено на первом этаже этого дома, в своем рапорте отметил, что работница кафе Юсупова Ольга Лаврентьевна опознала труп, заявив, что убитый заходил ранее в кафе, причем неоднократно, из чего следовало, что он проживал или работал где-то неподалеку.

– Не позавидуешь мужику, – Саша Кожевников кивнул на следователя прокуратуры, который давал последние наставления экспертам.

– Да уж, – согласился Орехов. Он тоже не горел желанием заниматься этим делом, раскрыть которое вряд ли удастся в скором времени, если оно вообще когда-нибудь будет раскрыто.

Впрочем, оба они, и Орехов и Кожевников, особо не беспокоились: раскрытие и расследование дел, связанных с убийствами – это прерогатива прокуратуры. Кроме случаев, когда убийцами оказываются несовершеннолетние. Но ведь для того, чтобы установить возраст убийцы, надо его еще поймать.

В половине одиннадцатого Владислав Орехов вернулся в отделение милиции – решил все-таки отправить Долгорукого в следственный изолятор, так как сегодня истекал срок его содержания в КПЗ.

В свои тридцать два года трижды судимый за квартирные кражи Долгорукий недавно, после очередной отсидки, вернулся в Екатеринбург и, казалось, взялся за ум: устроился на постоянную работу и даже решил жениться.

Но нет, позарился на новые фирменные джинсы в цеховой раздевалке! Уличенный, он сразу признался в содеянном, и Саша Кожевников, который им занимался, передал Долгорукого следователю в комплекте с теми джинсами.

Орехов еще раз по всей форме допросил вора, предъявив ему обвинение, подготовил дело для передачи в суд и сейчас спустился в помещение, где находились камеры предварительного заключения, имея на руках санкцию прокурора на арест.

Долгорукий как глянул в бумажку, так тут же и поник головой.

– Меня же опер обещал до суда отпустить домой!

Ну понятно: обещал в обмен на чистосердечное признание! Оперативнику только это и нужно было: «Ты только расскажи все без утайки, и я сделаю так, что тебя отпустят, разве что возьмут подписку о невыезде!» И ведь знал Кожевников, что нет у него такого права – отпускать или не отпускать подозреваемых. Пообещал и умыл руки.

– Лично я тебе ничего не обещал, – сказал Владислав Долгорукому. – Так что собирайся, поедем в тюрьму!

– Ну вот здорово! – заныл Долгорукий. – Я бы тогда молчал как рыба и ваш опер ничего бы не доказал. Мало ли зачем я заходил в раздевалку! Никто и не видел, как я выносил эти джинсы… Верь вашему слову!..

– Я могу отвечать только за свои слова, – сказал Орехов. – А у меня нет оснований отпускать тебя домой.

– Да лично-то к вам у меня нет претензий, – понятливо покивал Долгорукий. – Но, гражданин следователь, войдите в мое положение: вот так надо на пару дней домой! – он провел ладонью поперек шеи. – С Полиной договорились расписаться. Главное, она согласна! Христом Богом прошу!..

Короче говоря, Орехов отпустил его на два дня, строго-настрого предупредив:

– Чтоб послезавтра к семнадцати ноль-ноль был в милиции как штык!

– Какой разговор! Из тютельки в тютельку!

– Смотри, не подведи меня!

И Долгорукий побожился, что не подведет. Скорее умрет.

2

А послезавтрашний день весь сплелся из неожиданностей, от которых следователя Орехова кидало то в жар, то в холод.

Около полудня стали известны результаты патологоанатомической экспертизы обнаруженного на улице Ясной трупа. Оказывается, смерть этого человека наступила не от ран, а в результате последующего длительного охлаждения организма. И, согласно Уголовному кодексу, данный факт насилия над личностью следовало называть отныне не убийством, а всего лишь «нанесением тяжких телесных повреждений, повлекших за собою смерть».

Значит, раскрытием и расследованием этого преступления будет заниматься милиция.

И тут же вскоре Владислава пригласила к себе в кабинет начальница следственного отдела Ангелина Андреевна, женщина столь же яркая, сколь и крутая в обращении. На ее матово-смуглых щеках играли совсем не подходящие к ее должности и характеру ямочки. Характер ее, жесткий, несговорчивый, больше чувствовался в жгучих, черных, опушенных густыми ресницами миндалевидных глазах.

С самой что ни на есть благожелательной улыбкой она сообщила Орехову, что ему следует принять к производству то самое дело о нанесении тяжких телесных повреждений неизвестному гражданину неизвестными лицами. Орехов знал, что отказываться бесполезно, хотя в производстве у него и так находилось четырнадцать уголовных дел, из которых половина еще нераскрыто.

Поэтому он лишь пробормотал себе под нос:

– Уравнение с одними неизвестными…

Ангелина Андреевна услышала и, грозно нахмурив брови, махнула на него зажатой в пальцах дымящейся сигаретой:

– Не остри! Потом спасибо скажешь. Когда это уголовное дело станет украшением нашего музея. И вообще, надо тебе расти или нет? О тебе же забочусь.

– Куда денешься от ваших забот, – с улыбкой вздохнул Орехов.

Ангелина Андреевна поправила черную прядь, пыхнула сигаретой и спросила:

– Кстати, Слава, ты Долгорукого отправил в изолятор?

Это был с ее стороны неумышленный удар под дых.

– Нет, Ангелина Андреевна…

– Поч-чему?

– Я его отпустил.

– Как – отпустил?!

– Под честное слово. Ему вот так нужны были два дня, – Орехов провел ладонью поперек горла.

Ангелина Андреевна сделала несколько быстрых затяжек и, окутав себя густым облаком дыма, сердито засверкала оттуда, из-за дымовой завесы, своими яркими, жгучими глазами.

– Санкция на его арест у тебя есть?

– Да.

– Ты ему показывал ее?

– Показывал.

– И отпустил?

Владислав почувствовал, как внутри у него волной поднимается протест.

– Ну поверил я человеку! Считаю, что он не подведет меня.

– Когда он должен вернуться?

– Сегодня к семнадцати ноль-ноль.

Ангелина Андреевна взглянула на часики и швырнула окурок в пепельницу.

– А если не явится?

– Сяду вместо него! – в сердцах проговорил Орехов.

– Естественно! – удовлетворенно кивнула Ангелина Андреевна. – Свято место не должно пустовать.

Этак полушутя-полувзвинченно и завершили разговор. Однако Владислав понимал, что если Долгорукий и впрямь не явится в условленное время, то выговор ему начальница влепит, не моргнув глазом. А если не явится совсем…

Во время обеда ему кусок в горло не лез, все думал о Долгоруком: явится, не явится?..

А вернувшись с обеда, узнал сногсшибательную новость: явился с повинной человек, который два дня назад, в районе улицы Ясной, нанес неизвестному гражданину тяжкие телесные повреждения. И Кожевников уже работал с ним. Орехов тут же помчался в уголовный розыск.

Грузный меланхоличный оперативник расхаживал по тесному кабинету, руки в бока, а за его столом сидел худощавый темноволосый мужчина лет тридцати в потертом пальто из синего драпа с серым цигейковым воротником и, сердито выпятив тонкие губы, писал показания.

– Ты, что ли, будешь расследовать? – спросил Кожевников, кивком указав на мужчину. – Мы скоро закончим. Все в ажуре, можешь сразу предъявлять обвинение.

– Так и сделаю, – сказал Владислав и спросил: – Личность потерпевшего установлена?

Кожевников поглядел на него с легким укором:

– Ну, брат, ты сразу все хочешь!

И Владислав вернулся к себе, не переставая думать о Долгоруком.

3

– Фамилия?

– Шаров, – глуховатым то ли от волнения, то ли от природы голосом ответил подследственный.

– Имя?

– Эдик… Эдуард Васильевич.

Тридцать два года, холост. Живет с матерью и бабушкой на Уктусской. Работает слесарем по контрольно-измерительной аппаратуре на инструментальном заводе.

Эдуард Шаров спал тяжелым пьяным сном в подъезде одного из жилых домов на улице Шаумяна, когда прибывший по сигналу жильцов милицейский патруль разбудил его и препроводил в ближайшее отделение.

На его одежде и руках были коричневые пятна и мазки, а в кармане пальто при обыске был обнаружен складной нож-прыгунец, также с характерными пятнами коричневой окраски на лезвии.

Ни фамилии, ни адреса пострадавшего не знает, только имя – Павел. И название улицы, где тот проживал, – Гурзуфская. Вечером накануне случившегося встретились впервые. На трамвайной остановке у автовокзала.

Дело было так. После работы Эдик маленько выпил – в тумбочке со вчерашнего дня оставалось полчекушки – и решил проведать сестру с зятем, которые проживают в Юго-Западном районе. Павел тоже дожидался трамвая, тоже был поддатый, и ему тоже надо было в Юго-Западный район. Пока дожидались трамвая, озябли на холодном ветру, и Павел спросил: «Ты как насчет погреться?» – «Нормально», – ответил Эдик.

Павел купил в киоске бутылку водки. Отошли в сторонку и, значит, погрелись. А уже потом, в трамвае, Павел вспомнил, что у него сегодня день рождения и позвал Эдика к себе домой. Когда вышли из трамвая, возле универсама, Павел купил бутылку «Кремлевской». Однако жена Павла не пустила их в квартиру и даже не открыла дверь. Крикнула только: «Нечего тебе тут делать, катись к своей „стиральной доске“»!

– Номера дома и квартиры, куда заходили с Павлом, значит, не помните? – на всякий случай еще раз спросил Владислав.

– Нет, не помню, – подумав, ответил Эдик. – Не присматривался.

А когда опять вышли на улицу, продолжил он свой рассказ, то решили, что надо сразу погреться, не дожидаясь, когда холод проберет до костей. Тут же, во дворе дома, у гаражей, ополовинили «Кремлевскую», и Павел признался, что сильно виноват перед женой. Хотел попросить прощенья да не вышло. Теперь не знает, что и делать. С той женщиной, со «стиральной доской», у него тоже полный раздрай.

Тут Эдик вспомнил, что ехал к сестре, и спросил у Павла, далеко ли отсюда улица Серафимы Дерябиной. Тот сказал, что рукой подать. Тогда Эдик предложил Павлу вместе отправиться к его сестре: «Хоть в тепле поговорим». Прикупили колбасы и еще поллитровку в расчете на Серегу, сестриного мужа. За все платил Павел.

Однако сестра Эдика пустила их неохотно и то на кухню. А Серега и вовсе не показался на глаза. Потом уж Эдик узнал, что его не было в это время дома, оттого Галка и психовала. Только успели прикончить «Кремлевскую», как она велела им уматывать. Уходя, Эдик прихватил из ящика кухонного стола складной ножик на случай, если понадобится резать на улице колбасу.

Прошлись они, значит, в сторону кинотеатра «Буревестник» и дальше, к хозяйственному магазину. Чего-то там задержались…

– Ну и все… – медленно, тягуче продолжил свой рассказ Эдик, упорно не глядя на следователя. – Подошли к нам двое каких-то… Один помоложе, очень толстый, в лохматой шубе. Голос у него был писклявый, бабий, я сперва даже принял его за девку. Другой был постарше, худой и лицо стервозное, темное. Поговорили немного…

– О чем? – спросил Орехов.

– Да чепуховый какой-то разговор, – отмахнулся Эдик. – Или я уж так был пьян, что ничего не понимал…

– Не ссорились?

– В общем-то, нет. Ну и все… Потом пошли мы с Павлом дальше. Через дорогу был какой-то парк, не парк – в общем, что-то похожее. И мы зачем-то свернули туда. Помню, как шли по утоптанной дорожке, а потом сели на что-то. Вроде как на доску какую или бревнышко – не помню, что это было. Еще выпили и чего-то поели. Павел хотел еще купить водки, но я сказал, что мне домой надо. Ну и все… Заспорили чего-то, а потом и вовсе схватились. Оба упали в снег… Павел-то оказался сильнее, подмял меня, и мне показалось, что он начал меня душить. Кажется, в этот момент я и ударил его ножом. Но я не помню, как у меня в руке оказался нож… Ну и все… Я высвободился, встал на ноги, а он лежал на снегу и ругался. Сильно ругался, грозился меня прикончить. Я испугался и побежал…

– В какую сторону? – спросил Владислав.

– Не знаю. Сперва по снегу, через сугробы. Спотыкался, падал и опять бежал. Потом по улице. Как увидел дома, сразу опомнился и побежал обратно в парк. Опять бегал по снегу и звал Павла. Ну и все… Потом увидел его на снегу. Думал, он живой. Стал подымать его и понял, что он мертвый. Потом я совсем отключился. Так мне кажется, а на самом деле я что-то все-таки соображал, потому что пришел прямехонько к дому сестры. Открыл мне Серега. Я ему что-то говорю, а он ничего, видно, понять не может. Все переспрашивает и переспрашивает. Помню только, что я вдруг рассердился и стал кричать на него. Ну и все… Потом я опять шел куда-то по улице, а вокруг было темно и тихо… А дальше ничего не помню…

– Тот дом на Гурзуфской, куда Павел вас приводил… Там какой-нибудь магазин был рядом? – спросил Орехов. – Или что-нибудь еще приметное?

Эдик долго вспоминал.

– Кажется, был магазин. Такой двухэтажный, стекляшка…

– Через дом, через два?

– Не помню, – и спросил: – Много дадут мне за убийство?

– Тебя не за убийство будут судить, – сказал Владислав.

Глаза у Эдика округлились от удивления. Какое-то время он соображал, усиленно моргая, затем несмело спросил:

– Неужто живой?

– Нет, умер, но позднее. Когда ты пытался его поднимать, он, видимо, был еще жив.

– А я думал…

– Какая разница, что ты думал, – Орехов поморщился. – От тебя все равно было мало проку.

– Это верно, – вздохнул Эдик.

И в это время зазвонил телефон.

– Ну, явился твой Долгорукий-долгоногий?

– Пока еще нет, Ангелина Андреевна, – ответил Владислав, чувствуя неприятный холодок в животе. – Он же в пять должен явиться…

– А сейчас сколько?

– Без десяти.

– Ну-ну! – и повесила трубку.

«Тоже переживает», – подумал Орехов, но легче от этого не было.

– Как был одет Павел? – спросил он у Эдика.

– Кожан был на нем теплый, на меху, и шапка хорошая, ондатровая никак.

– А деньги он из кармана доставал?

– Нет, вынимал из бумажника. Бумажник у него был такой толстый и тугой…

Четверть шестого… «Обманул-таки ты меня, Долгорукий-долгоногий! Подвел, паршивец этакий!..»

Закончив допрос, он отвел Эдика в камеру и, возвращаясь через дежурное отделение, увидел в вестибюле за стеклом до боли знакомое улыбающееся лицо. Сердце так и подпрыгнуло от радости и внезапного облегчения.

Долгорукий, черт этакий, был под градусом, но чисто выбрит, и воротник рубашки был чист и хорошо отглажен. А рядом с ним, поддерживая его под руку, стояла женщина постарше его, с неприметным худощавым лицом.

– Вы уж его простите, – с виноватой улыбкой проговорила она певучим тихим голосом.

– Моя законная супруга Полина Ивановна Долгорукая! – громко и весело отрапортовал Долгорукий и провел по щеке женщины ладонью. – Теперь, гражданин следователь, можете показывать мне новую квартиру! – и, поправив на плече ремешок котомочки, хрипло пропел: – Нынче все дела закончены!..

– Вы уж не сердитесь на него! – опять с виноватым и смущенным видом попросила женщина. – Это я не доглядела…

– Ничего страшного, Полина Ивановна, – успокоил ее Орехов. – Вы тут обождите, а я сейчас…

Прокуратура располагалась неподалеку. Кстати и сам прокурор оказался на месте. Выслушав Владислава, он не стал возражать, чтобы по отношению к Долгорукому была изменена мера пресечения. Тюремная камера – на подписку о невыезде из города.

Когда он вернулся в милицию, глаза у Полины Ивановны были мокрые от слез. Она крепко ухватила мужа за руку.

Тут же, в дежурном отделении, Орехов взял у Долгорукого подписку о невыезде.