Текст книги "Методом исключения"

Автор книги: Владимир Турунтаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

10

С четверть часа ему пришлось идти вдоль железнодорожных путей, пряча лицо от жгучего встречного ветра. Нос и щеки ломило так, что временами приходилось к ветру поворачиваться спиной.

Потом отогревался большой кружкой горячего жидкого чая, и одна из товарок Ольги, Вера Михайловна, сидя у телетайпа, рассказывала, какая Ольга веселая, общительная и отзывчивая, как добросовестно относится к работе. Даже по уважительной причине редко когда не выйдет на смену. Бывало, что и с температурой прибежит (Морозов правду сказал), а один раз, тут Вера Михайловна слегка замялась, пришла с «фонарем» под глазом.

Потому-то ее невыход на работу после праздников не на шутку их встревожил, и они решили съездить к ней домой. А узнав, что Ольги уже пять суток нет дома и муж не знает, куда она подевалась, устроили Морозову разгон: другой давно бы заявил в милицию, а этот знай посиживает дома и утирает слезы платком.

– Отругали вы его, а он что? – спросил Бородин.

– Обещался на другой же день подать в розыск. Седьмого мы опять у него были, сказал, что отнес заявление. Ну раз вы пришли – значит, не соврал.

– А про какой «фонарь» вы тут толковали?

– Да это так, бытовая травма, – отмахнулась Вера Михайловна. – Мыла полы у себя дома и поскользнулась на мокром. Уж не знаю, как ее угораздило. Об стул, говорит, щекой стукнулась.

– Может, муж поцеловал? Она не жаловалась на него?

– Нет, не жаловалась, – ответила Вера Михайловна. – Не в ее характере это, жаловаться. Бывала, конечно, и сердитая, а когда и слезки прольет. Спросишь, что случилось, тут же тебе и улыбнется, и шутить начнет. А то озорную частушку споет, голос-то хороший.

– И как часто она плакала?

– Не сказать, чтоб уж так часто. В последнее время только, – и, словно открывая ему служебную тайну, шепотом сообщила о выкидыше. – После этого она сильно переменилась, глаза стали какие-то чужие, и часто в задумчивость впадала…

– А это когда случилось? – Бородин поводил пальцем у себя под глазом.

– Постойте, когда у Сомовой был день рождения?.. – задумалась Вера Михайловна и тут же вспомнила: – Восьмого!

– В каком месяце?

– В декабре! Оля работала с утра. Пришла вот с таким синяком, а про подарок имениннице не забыла, даже в стихах поздравление написала!..

Когда он возвращался к трамвайной остановке, ветер дул также свирепо, но теперь уже в спину, а потому не мешал думать.

Ситуация все более запутывалась. Неужели Морозов мог дойти до рукоприкладства? Что же тогда получается? Выходит, что и сам Бородин, проговорив с человеком целый час, не сумел разгадать его характер, и Смелякова, прекрасно знавшая Морозова, ввела опера в заблуждение. Из того, что она рассказала о нем Бородину, никак нельзя сделать вывод, что у Морозова драчливый нрав.

Однако Морозова пришла на работу с синяком приблизительно в то же время, когда призналась мужу в своей связи с Петряковым. Совпадение? Конечно, в жизни всякое бывает: допустим, что Морозов в состоянии сильного возбуждения все же ударил свою жену. Знала об этом Смелякова или нет? Если знала… Так, так… А почему испугалась, когда он, Бородин, спрашивал ее о последней встрече с Морозовым. Испугалась, а потом в слезы. И невнятные ответы на простой, настойчивый вопрос: приходила ли к ней в ту ночь Ольга? И эти ждущие чего-то, нетерпеливые поглядывания на спасительную дверь…

Так, еще раз: куда Морозова могла пойти от Латушенковой? К Петрякову – навряд ли. После всего, что случилось. По крайней мере, маловероятно. Да и квартиру Петрякова Бородин осмотрел очень тщательно. Подозревать Петрякова в сокрытии сожительницы, а тем более в убийстве, покуда нет оснований.

Остаются еще два известных адреса. Морозова могла пойти либо домой, либо к подруге, которая проживает на той же улице, что и Морозовы, всего в двух кварталах. К закадычной подруге Ольга могла заявиться и среди ночи, тем более в праздник. Пробыть у нее день, остаться на следующую ночь и на воскресенье, до утра понедельника, словом, до того часа, когда надо идти на работу. Но с того понедельника минуло уже много дней, и только гипотетически можно допустить, что Морозова до сих пор скрывается у подруги, не имея при себе необходимых вещей и сколько-нибудь значительных средств к существованию. А главное, так вот легко и просто, никого не предупредив, бросить работу! Даже если допустить, что Смелякова при ее откровенно неодобрительном отношении к поступкам Ольги предоставила ей убежище в своем доме на столь длительное время. Исключено! Если б такое и случилось, то Смелякова как-нибудь да выдала б себя в разговоре с опером. Испуг в глазах? Нет, тут что-то другое, связанное с ее последней встречей с Морозовым. Что-то ей стало известно во время этой встречи. Что-то, испугавшее ее…

В чем мог признаться ей Морозов?

Так, еще раз: допустим, от Латушенковой Ольга пошла домой, куда она и до этого бесстрашно возвращалась со свиданий. И муж знал, откуда и от кого она возвращается. И все это терпеливо сносил. Как явствует из его собственных слов. Но когда-то его терпение могло кончиться. И новогодняя ночь – самое подходящее для этого время. Когда особенно невыносимо одиночество, и ты знаешь, что твоя жена в это самое время…

Она заявляется домой около трех часов утра с размазанной по лицу краской, с растрепанными, выбившимися из-под шапки волосами, в мокром от снега пальто, слегка под градусом. Да и он сам, Морозов, по собственному его признанию, успел к этому времени высосать поллитровку. Это по его словам, а на самом деле, может, и больше. И если он уже однажды не выдержал и посадил любимой жене под глазом фонарь, то мог и теперь сорваться. А Ольга, и без того взвинченная, да с ее строптивым характером, навряд ли согласилась бы подставить под его кулак второй глаз. Скорее всего, повернулась бы и убежала из дому. Но куда? М-м… да…

…А если Смелякова неравнодушна к Морозову? А если влюблена? А может, у них сложились близкие отношения? Все может быть, все может быть… Возможно, что и после пятого января они встречались. Не исключено, что и каждый день.

Если так, то Морозов мог и признаться Смеляковой в том, что Ольга приходила домой ночью первого января. Приходила и опять ушла. Куда? К Смеляковой? К своей лучшей подруге, которая влюблена в ее мужа и потому завидует Ольге черной завистью?

И что из этого следует?.. Если развивать эту версию дальше, то можно черт-те куда зайти. Например, предположить, что оба они – и Морозов, и Смелякова – прекрасно знают местонахождение Ольги…

А если Ольга все-таки решила вернуться к Петрякову? В это почти невозможно поверить. Однако Бородин достаточно долго прослужил в уголовном розыске и по собственному опыту знает, какие невероятные, немыслимые, невозможные вещи случаются порой в повседневной жизни. Из тех, которые нарочно не придумаешь.

Поэтому он мог допустить и версию с возвращением Ольги к Петрякову. Как одну из многих версий. Ну допустил. А дальше-то что?

Дальше – ничего. Тупиковая ситуация.

11

На другое утро, вскоре после оперативки, Бородин заглянул к начальнику уголовного розыска Феоктистову. В кабинете у него бочком к приставному столу сидела следователь Домбровская и со свойственной ей экспрессией делилась с хозяином кабинета впечатлениями от ночного дежурства. Зная разговорчивый характер Домбровской, Бородин хотел было вернуться к себе, но Феоктистов кивком пригласил его войти.

Домбровская ввела его в суть того, что уже успела рассказать начальнику уголовного розыска.

Где-то около полуночи в милицию пришла женщина. По паспорту ей было двадцать восемь, а по виду можно было дать и все сорок. Одета была не по сезону легко: в какое-то замызганное пальтишко на рыбьем меху, фетровый берет и разбитые полусапожки. Все лицо в кровоподтеках. Захлебываясь слезами, стала бессвязно жаловаться на каких-то мужчин, которые систематически ее насилуют и бьют. Сперва ничего нельзя было понять. Домбровская провела ее в кабинет, напоила чаем и попросила не торопясь рассказать все с самого начала.

Года два назад эта женщина приехала с двумя детьми в Екатеринбург из Таборинского района. Здесь, в городе, у нее не было ни прописки, ни родни, ни видов на работу. Познакомилась с мужчиной лет на пятнадцать старше ее и стала с ним жить в его трехкомнатной квартире на улице Токарей. Первое время все было нормально. Сожитель даже обещал прописать ее у себя вместе с детьми, а сама она присматривала себе работу.

Но вот с полгода назад вернулись из заключения двое взрослых сыновей мужчины и поселились в этой же квартире. Тут-то и начался для бедной женщины кромешный ад. В отсутствие отца, а он часто выезжал из города по служебным делам, «сынки» стали принуждать женщину к совершению половых актов да еще со всякими извращениями. А она все это терпела, потому что некуда было ей деться.

Однажды за пьянкой они проговорились отцу, и тот пришел в неописуемую ярость. Сыновей-то трогать побоялся, а сожительницу избил до полусмерти. С тех пор отец только за порог, как они набрасываются на свою жертву и насилуют как им вздумается. А после похваляются перед отцом. Он же вместо того, чтобы приструнить насильников, каждый раз отыгрывается на ней.

– Вчера днем опять ее поколотил и уехал, а вечером «сынки» набросились на нее, как голодные псы, при детях, – продолжала рассказ Домбровская. – Я поинтересовалась, где они работают. «Нигде, – ответила женщина, – хотя деньги у них водятся: пируют почти каждый день». – «Откуда же у них деньги?» – «Промышляют». – «Каким образом?» И тут женщина придвинулась поближе и шепотком сообщила, что эти «сынки» – настоящие бандиты. И рассказала, как недели за две до Нового года они привели поздно вечером с улицы хорошо одетого, с перепоя ничего не соображавшего мужчину лет пятидесяти пяти. В квартире они его зверски измолотили, сняли дубленку, шапку, меховые сапоги, вытащили бумажник, а затем выволокли на лестничную площадку. Что было дальше, женщина не знает, потому что…

– Заявление от пострадавшего не поступало? – поинтересовался Феоктистов.

– …потому что! – с нажимом повторила Домбровская, словно опасаясь, что не успеет досказать самое главное. – Потому что, когда она высунула нос из двери на лестничную площадку, один из них огрел ее чем-то по голове, и очнулась она уже под утро, на полу в ванной комнате. Дубленка того мужчины, по словам женщины, до сих пор находится в квартире ее сожителя, шапку продали на другой же день, а сапоги носит младший: они ему пришлись впору. Заявления от потерпевшего не поступало. По крайней мере, в нашу дежурную часть. А я вот что думаю… – с этими словами Домбровская привстала и ткнула указательным пальцем в фото под стеклом у Феоктистова на столе, – уж не он ли это?..

С интересом поглядев на фото, словно только сейчас увидел его на своем столе (Бородин тоже вытянул шею и тоже словно впервые взглянул на знакомое фото), Феоктистов спросил у Домбровской:

– Той женщине показывала?

– Нет, ночью у меня не было под рукой этого фото, – ответила Домбровская. – Но женщина должна скоро подойти, тогда и проведем опознание. По ее описанию, приметы совпадают: у того тоже были длинные, до плеч, седые волосы, крупные черты лица и приблизительно тот же возраст…

– Милая ты моя! – Феоктистов снисходительно усмехнулся. – Если бы так просто раскрывались убийства…

– Ну где же мне знать! – в тон ему бросила реплику Домбровская, обиженно сверкнув глазами.

– Не забывай, что я пятнадцать лет работаю в уголовном розыске…

– Но ведь и время совпадает! – продолжала доказывать свое Домбровская. – И сарай, в котором нашли голову, – она кивнула на фото под стеклом, – сарай ведь тоже на Токарей, более того, в том же квартале!..

Задумавшись, Феоктистов некоторое время смотрел на фото. Затем протянул руку к телефонному аппарату.

– Ну, Марина, ты меня совсем заколебала! – проворчал он, набирая номер. – Иннокентий? Зайди сейчас к Марине, она тебя проинформирует и даст адрес. Пошли туда ребят. И сам туда поезжай. Без промедления, – и посмотрел на Бородина, наклоном головы указывая на Домбровскую: видал, какие у нас пинкертоны растут! – и Домбровской: – Ты прямо как тот астроном, который на кончике пера открыл неизвестную планету, – прищелкнул пальцами: – Забыл вот только какую…

– Кажется, Нептун, – без особой уверенности подсказала Домбровская. С этими словами она поднялась и быстро направилась к двери, высокая, фигуристая, с копной наспех зашпиленных темно-русых волос.

Проводив ее задумчивым взглядом, Феоктистов обратился к Бородину:

– Что там у тебя с Морозовой? Вчера в твое отсутствие ее муж ко мне заходил. Интересовался, как долго ты собираешься разыскивать его жену. И мне тоже интересно это знать.

Бородин обрисовал ситуацию и высказал предположение, что Морозова могла прийти в ту новогоднюю ночь домой.

– А муж врезал ей.

– Ты думаешь? – усомнился Феоктистов. – Не похоже на него.

– И я так считал, – покивал Бородин. – Но был прецедент, а ведь лиха беда начало.

– Есть зацепки?

– Ольгина подруга Смелякова что-то знает, но пока молчит. На этот раз вызвал ее повесткой. – Бородин поглядел на часы. – Скоро должна подойти. Побеседуем…

12

На другой день с утра Юра Ковалевский собирался на завод. По делу о розыске сварщика, который три дня назад ушел в ночную смену и домой с завода не вернулся. Как в воду канул. Как испарился.

– На обратном пути заверни на Заводскую, – напутствовал его Бородин. – Поговори с соседями Морозовых. Может, кто из них что слышал под утро первого января. А то и видел Ольгу, чем черт не шутит…

– Заметано, – бросил на ходу безотказный Юра.

Ровно в два часа в дверь кабинета тихонько постучали.

Вошла Смелякова. Поздоровалась и неслышно опустилась на стул. После этого Бородин еще некоторое время молча, ни разу не взглянув на свидетельницу, перебирал на столе бумаги. Давая понять, что разговор предстоит долгий.

Посидев, Смелякова расстегнула дрожащими руками верхние пуговицы беличьей шубки, ослабила белый пушистый шарфик на шее, а затем долго пристраивала на коленях руки, не находя для них удобного положения.

Наконец Бородин резко вскинул голову – женщина даже слегка вздрогнула – и, хмуро глядя Смеляковой в глаза, спросил:

– Ну так что, Нина Семеновна, может, расскажете сразу, как все было на самом деле? Я ведь в тот раз… – и примолк, увидев, как Смелякова разлепила губы, собираясь что-то сказать.

Вслед за тем услышал тихий глуховатый ее голос:

– Была Ольга у меня.

– В котором часу? – спросил Бородин.

– В начале четвертого.

– Как объяснила свой приход?

– Она была в ужасном состоянии. Я поняла, что с Петряковым у нее все кончено: даже говорить о нем не хотела. Когда я спросила, что же он такого сделал, ответила: «Он дерьмо». И все. Никогда раньше я не видела ее в такой растерянности и злобе…

– И что было дальше?

– Разговор у нас не получался. Был какой-то сумбурный. Оля даже не стала раздеваться: так в пальто и сидела на диване. Только шапку сняла, и у нее все валилась из рук на пол…

– Но что-то она говорила?

– Почти ничего. В основном, что все мужчины – скоты… Извините… И что ей никто не нужен. Я сказала: «А Иван? Он ведь любит тебя!» Оля никак не прореагировала. Обхватила голову руками и стала раскачиваться вперед-назад. Потом остановилась и стала смотреть на меня так, словно хотела понять, что я ей сказала. Я посоветовала ей пойти домой. Она горько так усмехнулась: «Ничего и слушать не хотел!» Я сказала: «Теперь выслушает. Он сильно переживает!» Она спросила: «Ты когда его видела?» «Недавно», – ответила я. «Когда недавно?» – «Ну неделю назад». Она: «Ты не говорила, что видела Ивана!» И больше ничего не стала спрашивать. Смотрела на меня как на пустое место и что-то прикидывала про себя. Я предложила ей раздеться и выпить по рюмочке за Новый год. Правда, я уже спала, когда она пришла, и вид у меня был, наверное… Короче говоря, Ольга поднялась и стала застегивать пальто. «Куда ты?» – спросила я. «Пойду». И ушла. Не знаю, что и думать…

– Морозов сказал вам, приходила она домой, нет?

– Нет, не приходила.

– Как вы думаете, могла она пойти к Петрякову?

– Просто не знаю, что и думать…

– Вы только что сказали, что виделись с Морозовым приблизительно за неделю до Нового года…

Смелякова потупилась.

– Он зашел ко мне домой вечером после работы. Говорили об Ольге. Он спрашивал совета, как ему дальше быть, – Смелякова хрустнула сцепленными пальцами.

– И что вы посоветовали?

– Постараться вызвать Ольгу на откровенный разговор. Если не получится, то набраться терпения и ждать, пока у Ольги не закончится этот роман. А что еще я могла?

– Морозов чувствовал вину перед женой?

Смелякова удивленно округлила глаза. Но тут же снова потупила взгляд и какое-то время сидела не шелохнувшись.

– Вы ведь не все мне сказали, Нина Семеновна!

– Чего же я вам не сказала? – не подымая глаз, спросила она. – Кажется, все уж…

– А если подумать?

– Не знаю, чего вы от меня хотите… – Смелякова чуть заметно передернула плечами. – Может, думаете, что-то было между нами? С Иваном… – она набрала в легкие побольше воздуха. Прозрачные крылышки ее носа затрепетали. – Так не было ж ничего! – в отчаянии выкрикнула она и вдруг сникла, глухо пояснила: – Он других женщин, кроме Ольги, в упор не видел!

– А вы к нему, похоже, неравнодушны?

– Это никого не касается! – сердито отрезала Смелякова и, помолчав, дрожащим от негодования голосом добавила: – И вас тоже!

Исчерпывающий ответ.

– Я только хочу понять, что заставляет вас скрывать очевидные факты, которые могут представлять интерес для уголовного розыска, – спокойно пояснил Бородин.

– Ну что я скрываю, что? – всплеснула руками Смелякова.

– Кое-какие неприятные подробности во взаимоотношениях супругов Морозовых. В частности, в начале декабря прошлого года, а точнее, восьмого числа, когда Ольга вернулась домой от Петрякова и заявила мужу, что отныне порывает с ним супружеские отношения…

– Не знаю, что там было у них… – едва слышно бормотала Смелякова.

– Ох, знаете, Нина Семеновна! – возразил Бородин.

– Ну, предположим, знаю…

– Вот и расскажите!

– Чего уж там рассказывать! – с досадой отмахнулась Смелякова. – Ну ударил он ее! Сердце-то поди живое. И что, думаете, переживала она из-за этого? По-моему, даже рада была: решила, что теперь ей все можно. Я считаю, сама она во всем виновата! Видела, что Иван выпивши был, могла бы и не выступать! Он ведь непьющий, до этого, пока они с Ольгой жили, капли в рот не брал. Ему нельзя вообще пить…

– Вам приходилось видеть его пьяным?

– С какой стати? Я ж говорю: до того раза Иван вовсе не пил! А рассказываю это с его и ее слов.

– А почему у него с первой женой не сложилось?

Смелякова удрученно покивала:

– Вот из-за этого и разошлись. Тогда он часто выпивал, ну и…

– Поколачивал жену?

Смелякова не ответила. Помолчав, продолжила:

– Потом, после развода уж, взял себя в руки. Что тут говорить: если б Ольга не повела себя так, никогда бы Иван не поднял на нее руку! И не искали б вы ее теперь. Сама она виновата, сама!

– Значит, Ольга сказала вам, что пошла домой?

– Так и сказала! – энергично подтвердила Смелякова. – А куда потом свернула, этого я не знаю!

– Ну что ж… – Бородин на секунду задумался. – У меня еще только один вопрос к вам, Нина Семеновна. Хотелось бы, чтоб он оказался последним.

Смелякова заметно насторожилась.

– Какой?

– А вот какой: почему вы сразу-то не сказали, что Морозова была у вас? И муж ее тоже скрыл этот факт.

– Он ничего не скрывал, – вступилась Смелякова за Морозова. – Он и сам ничего до сих пор не знает.

– Как так? – удивился Бородин. – Вы разве не сказали ему?

– Нет.

– Почему?

– Сперва растерялась. Когда он пришел и сказал, что Ольга дома не появлялась. Ну а потом я подумала, что, может, она по дороге изменила решение и опять подалась к этому, извините, засранцу. Жалко стало Ивана, так жалко…

– Вы только что говорили, что к Петрякову она вряд ли могла пойти, – напомнил Бородин.

– Это я сейчас так думаю, – сказала Смелякова. – А тогда сразу в голову стукнуло: к Петрякову опять пошла! Куда ж еще, если дома нет? Как тут ему скажешь, что Ольга собиралась домой пойти? Он и так сидит передо мной и плачет. Не стала я ничего говорить. А раз ему не сказала, то и вам…

– Интересная у вас логика! – усмехнулся Бородин.

– А что, теперь вам легче будет ее найти?

Бородин не стал отвечать. Молча подписал повестку и, протягивая ее Смеляковой, сухо попрощался.

В восьмом часу вечера в кабинет ввалился Юра Ковалевский.

– Без сенсаций, – лаконично отчитался он.

Бородин поморщился:

– Ты знай рассказывай, а насчет сенсаций я сам решу!

– В ночь на 1 января и позднее никто из жильцов Ольгу Морозову не видел. Что касается шума, то его хватало, поскольку во многих квартирах всю ночь работали телевизоры, а где-то пели и плясали. В одной квартире, этажом выше Морозовых, случилась пьяная драка: отец пытался учить уму-разуму взрослого сына, а тот, защищаясь, расквасил отцу нос. Милицию не вызывали, – подчеркнул Юра.

– Дальше!

– Пожилая женщина, проживающая в квартире этажом ниже Морозовых, рассказала, как после упомянутой драки, задремав, внезапно проснулась, услышав короткий вскрик, который больше не повторился. Женщина не могла сказать с уверенностью, вскрикнул ли кто-то на самом деле и чей был голос, мужчины или женщины. Супруг ее, спавший в той же комнате, ничего не слышал и убежден, что его жене этот вскрик привиделся во сне. Так уже было не раз. Однажды проснулась оттого, что будто бы кто-то ее поцеловал…

– В какое время она проснулась? – спросил Бородин.

– На часы она не поглядела. Где-то, говорит, в четыре или начале пятого.

– Вот почитай-ка! – Бородин перебросил ему на стол объяснение Смеляковой.

Прочитав его, Юра заключил:

– Мне кажется, она все-таки пошла к Петрякову.

– Не заходя домой?

– Может, и зашла.

– А потом куда девалась?

Юра пожал плечами.

– Надо точно установить, заходила она домой или нет, – сказал Бородин. – Завтра снова поговорю с Морозовым, – и ворчливо добавил: – Вешают, понимаешь, лапшу…

– Если она была дома, то почему он Смеляковой-то об этом не сказал? – спросил Юра.

– Видно, совестно было признаться, что опять навесил любимой женушке «фонарь», – рассудил Бородин и поглядел на Юру с шутливым осуждением. – А тебе, друг мой ситный, жениться надо, тогда не будешь задавать детских вопросов! С Леной-то уже познакомился?

Юра улыбнулся:

– И даже кофе попили!

Он хотел еще что-то добавить, но в это время дверь распахнулась, и в кабинет ворвался Иннокентий, старший оперуполномоченный из группы по тяжким преступлениям.

– Серега, у тебя есть?.. – и он завершил фразу щелчком по горлу.

– По какому случаю? – поинтересовался Бородин, догадываясь, впрочем, что речь пойдет о «сынках». Выдвинув нижний ящик стола, он извлек из него опорожненную на две трети бутылку с загадочным напитком «Империал».

– Расслабляйся, Кеша. Что там было-то?

– Много чего, – сказал Иннокентий, доставая с сейфа стаканы.

Бородин вылил в один стакан все содержимое бутылки и пододвинул Иннокентию. Тот опорожнил стакан единым духом, крякнул и повел рассказ:

– Чтоб вам понятно было: ночью к Марине во время дежурства пришла женщина…

– Это мы знаем, – прервал его Бородин. – Домбровская при мне докладывала Феоктистову. Вы туда, к «сынкам», приехали, и что дальше было?

– Произвели, значит, обыск. Нашли дубленку и сапоги. Те в отказ: купили, дескать, на свои кровные, заработанные в зоне. Но женщина уже опознала голову…

– Ты смотри! – поразился Бородин. – Ну Марина! Тут ходишь, ходишь, никакого просвета не видишь, а она – раз! Не сходя с места. Как тот астроном.

– Слушай дальше! – потребовал Иннокентий. – Запросили мы экспертов. Они облазили всю квартиру и лестничную площадку. Улик вот так! – он полоснул себя пальцем по горлу. – На топоре само собой. А что на лестничной площадке было, ты себе представить не можешь!

– Ну да, я только и видел, как курицу режут! – обиделся Бородин.

– Какая тебе курица! Там будто быка резали! По всей лестничной площадке кровь, кровь, кровь!.. В щелях так прямо сгустками…

– Признались?

– Куда ж им деваться было? – Иннокентий сокрушенно помотал головой. – Просто, знаешь, оторопь берет: на лестничной площадке рубили человека топором на куски, и хоть бы кто из жильцов выглянул…