Текст книги "Камбрийская сноровка"
Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
Ллойд вытянулся. Кланяться не стал. К виску взлетел сжатый кулак. Еще недавно посмеивался: мол, только для сиволапых ополченцев нужно напоминание… «Мы вместе!» Оказывается, иногда жесты куда выразительней слов.
– Эйра! Прости, сестра, что работу наваливаю и от учебы отвлекаю. Принимай дружину – все, что сэр Ллойд оставит. Ты моя и его ученица – вот тебе практика.
Еще одна – навытяжку. Еще один кулак к виску. Все–таки прялка, ткацкий станок и вышивка сутулят женщин. Самые красивые изгибы прячутся! Зато кольчуга и шлем – выпрямляют. Окта решил непременно поделиться наблюдением с женой.
– Мы вместе, сестра!
И Луковка свой котеночий вскинула. И тут… Глаза на лоб лезут, а не повторить за собственным королем и наследником никак нельзя: вставай, граф Роксетерский, поднимай кулак в обещании борьбы и мести. Что ж, радуйся, богиня. Ты получишь помощь! Пенда кулак не разжимает… Значит, говорить послу.
– Мы можем помочь. Когда–то мы дружили с Уэссексом… обратного не было, но мы не замечали. Получили удар в спину, зато теперь у нас довольно людей, неплохо знающих страну врага. Мы дадим проводников. Поможем проникнуть на чужие земли с наших. По границе устроим шум – громы Тора тихими покажутся!
Краем глаза видно – король опустил руку. Значит, наобещал достаточно. Пора отрезать проданную холстину.
– Это все, что мы можем, но это мы сделаем.
И это – немало. Интересно, как скоро Пенда опустил бы кулак, если бы ушастая сделала иной выбор? Могла приказать лесное святилище вырубить, но долго это, да и кара за осквернение места пала бы на людей. Вряд ли хоть один человек вернулся бы из рейда. Корчевать еще дольше, да и неурожаем рисковать не стала. Весь удар – на себя. Да, это не удар топором. Это просто прижигание каленым железом.
Просто…
– Спасибо, друзья! И простите, что смогу уделить мало внимания. Видите – военная необходимость. Впрочем, я полагаю, король мерсийский пожелает ознакомиться с городом. Потому советую присмотреть наиболее интересные для него места. Укрепления, здания, мастерские, верфи. Все, что пожелаете! Доступ друзьям Республики открыт всюду, кроме опасных для жизни мест. Туда тоже можно, но после того, как вам расскажут, в чем опасность и приставят опытного человека в сопровождение.
На прощание – не кланяется. Не за что пока! Немайн – «некоролева», от нее не нужно пятиться задом, как от иных властителей.
– Тоже символично, – говорит король, – Зад задом… «Ко мне можно повернуться спиной». Хочу такие порядки в Мерсии!
Раз хочет – значит будут. Пенда доволен. Ну и что, что затея – приехать заранее под чужим именем – не сработала на ушастой особе? Та поддержала шутку. Выбирать интересное – все и посмотреть, да не наряженное! Щуку бросили в реку. Король улыбается в бороду.
А еще он, оказывается, заглянул в записки ригдамны. Сын не исхитрился, теперь должен угадывать: почему та скребла перышком не тогда, когда Немайн говорила главное…
– Не успевала?
– Тогда она писала бы все время. А то и подождать бы попросила… Нет, времени ей хватало.
Отскрипели лифты. Под сапогами уже не брусчатка – пол доброго трактира. Не посольского, не купеческого – строителей собора и резчиков по камню. Вряд ли сюда насовали соглядатаев! Запахи аппетитные, а простая пища для человека, проведшего жизнь в походах – не беда. Король смакует «почетное блюдо» заведения. Называется: «закат на болоте». Злые языки так сиду называют, за цвет лица и волос. Исходит жаром противень, на нем – яичница. Всем бы хороша, только в белок будто чернил накапали, желтки словно ржавчиной приправлены. Но Пенда доволен.
– Уже не зря приехали! Граф, у тебя же теперь есть кусочек берега? Озаботься: пусть твою жену побалуют. А то с восточного побережья до тебя довезут разве тухлые… Хорошие яйца кайры несут. Гораздо вкусней гусиных. Правда, птичек жалко…
Птиц, действительно, жалко. В Мерсии положен строгий закон: брать яйца дважды. Кайры так устроены: если забрать первое яйцо и второе, они успевают снести третье и вывести птенцов. И люди сыты, и птицы род продолжают! Увы, крики кайр иногда мешают Ушастой спать. Потому по всему берегу маленькой республики никаких ограничений на разорение гнездовий морских птиц отныне нет. И будут годы жирные… и годы пустые – на птичьи яйца.
Придется оттенять пиво устрицами. Или гренками с сыром! Что–то их долго не несут друзьям республики… Может, только кажется? А то на допрос, который Пенда учинил отпрыску, уже смотреть больно. Особенно, когда понимаешь, что выдал бы поменьше версий, чем принц Пеада. А ведь на всякую – один ответ:
– Нет, элдерсмен!
Нарочно именует меньшим титулом. Не обидно – это личина. Но и намек: пока, сын, ты и на вверенное тебе графство версий не надумал, а когда–нибудь придется принять на голову венец всей Мерсии.
Так что Пеада обходится введенным сидой варевом, хотя рядом стоит прихлопнутая крышкой кружка с «темным угольным». Пиво ему нравится больше кофе, но туманит разум. А кофейную гущу – и откуда поверье взялось! – сколько ни рассматривай, свежих идей не появится.
– Последняя версия, – вздыхает принц инкогнито, – если неверна, придется надеяться, что хоть младшие братья вырастут умней меня, дурака…
– Случись что со мной, – замечает король, – растить их все равно тебе. Так что не смей сдаваться. Ну?
– Учебное задание.
– А говорил, дурак. На графа точно тянешь.
Пеада и есть сейчас – граф. Владение не велико, не мало – точно как у Окты. Наверное, в десятую часть всей державы. Как раз – шишки набивать! И люди… Раньше Окта думал – выделил король сыну кого не жалко. Для опытов и учебы камбрийцы сойдут! Город Кер–Магнис, по–мерсийски Кенчестер, некогда сам выбрал мерсийское подданство, как и Роксетер, он же, по–камбрийски, Кер–Гурикон. Ополчение, то есть три четверти способных носить оружие мужчин и добрая четверть женщин – полегло в битве с войском Нортумбрии. Пришлось маленьким королевствам выбирать: делать последнюю ставку, после проигрыша которой рожать будет некому, или проситься к союзнику под крыло. Выбрали не по родству, а по силе и благородству. Не прогадали. Ни те, ни другие! Всей разницы было: в Кер–Гуриконе из королевской фамилии выжила наследница, которой приглянулся Окта, а Кер–Магнис остался совсем без правителей. Пенда и отдал город с округой сыну. И жителям спокойно – наследника Мерсиец в беде не бросит, и отпрыску практика в государственных делах.
– Ты узнал больше?
– Да. Попросту подсмотрел. Запомни: хорошая разведка – вторая голова! То, что я увидел, мне понравилось. Задание Эйры было напрямую связано с нашим разговором. Она училась править: записывала решения, которые приняла бы на месте сводной сестры. Разумеется, до того, как Немайн сама отдавала приказ. Наверняка сейчас обсуждают… Отличная идея. Мы с тобой тоже попробуем.
Пеада отхлебнул пива. Теперь можно. Не выдохлось! Вот почему люди сами додумались до крышек на пивные кружки, а очищать напиток через кокс – нет? Надо было ждать, пока сида рецепт подскажет. Ленив человек! То–то отец детей думать учит. Кстати об ответах…
– У ригдамны сходилось?
– Нет.
Почти приятно. Что неприятно – отец наверняка переймет шутку. Вот, улыбается в усы. Паузу держит. Наконец, заговорил:
– На месте сиды я не стал бы ее ругать. Хорошая девочка. Еще чуть – и можно давать графство. Расхождение у них одно: Эйра собиралась мстить, а Немайн спасать. Республику, пленницу, себя. Таким чередом…
– Знаешь… – Пеада вовремя проглотил обращение. Сейчас король ему не отец и не совсем король, так, старший товарищ и наставник, – Я поступил бы так же, как Эйра. Вот уж не думал, что окажусь злей и циничней Неметоны! Кстати, а сама Немайн как? Заслуживает графства?
Король смакует пиво. Пляшет огонь в камине. Наконец, Пенда снимает с шеи посеребренный циркуль – знак друга Республики. Языки пламени сверкнули рыжим на повернутых вверх иглах. Инструмент совсем не бутафорский!
– Пять чего? – спросил Окта. Хотя букву «в» узнал тоже. «Виктори» – «победа»?
– Пять месяцев, – пояснил Пенда, – пять месяцев, как она взяла в управление голый кусок земли. И вот, смотри – греки рты разевают, на башню дивятся. Какое тут графство… Как бы всей Британии маловато не оказалось. Я, конечно, проверю, не морок ли это.
– Как?
– Это меня христианин спрашивает? У вас в Евангелии описан отличный способ. Им собирался воспользоваться некто Фома. Жаль, не посмел. Тогда, может быть, и я бы крестился… Ну, я не апостол, а Немайн не Христос. Посмею! Тем более, совать пальцы я намерен вовсе не в кровавую рану и не за ворот. Пощупаю, насколько город крепок, и только. И, скорее всего, нащупаю твердое. Иначе… зачем это позволение ходить везде, смотреть все? Узнала же! Могла признать и начать пускать пыль в глаза. Не захотела. Но я должен увериться, что все взаправду. Ладно! Сегодня пиво, гренки с сыром и мясные шарики. Персты вложим завтра.
Снова уставился в огонь. Половины того, что думал, не сказал. Как всегда… Но раз уж сегодня, пусть и понарошку, они равны в титулах… Можно спросить!
– А ты не боишься, что загадку загадают нам?
Король рассматривает рыжие, как лохмы Немайн, языки огня. Кажется: спит в кресле. Но принесли горячие гренки – встрепенулся.
– Ты считаешь меня трусом – бояться каких–то загадок?
– Нет. Прости. Я не так сказал…
– То–то. Я не боюсь. Я уверен – загадает, и от ответа будет зависеть…
Снова улыбка в бороду.
– …очень многое.
Наутро начали вкладывать персты – с плавилен и кузниц. Если про массовые плавки в тиглях Окта королю докладывал, и особого удивления не вышло, то вот в самой кузне… Пенда не поленился, посетил все десять. Десять раз окунался в адскую жару… Видел одно и то же: меха вздувает речка, уголь в горн бросает речка, за молотобойца по заготовке лупит все та же речка. И за какого молотобойца! То, что камбрийцы обозвали молотом, скорее походит на железную скалу. Скалу, что поднимается и падает – неторопливо и размеренно, раз за разом, без устали.
Даже точит оружие река, подмастерье лишь подносит еще не закаленный клинок к шлифовальному кругу.
У одного из мастеров случился удивительно ранний обед – с ним и поговорили, на свежем воздухе. Прибежала девчушка с судками. Дочь? Нет, на плече приколота ленточка кэдмановских цветов. Трактиры – привилегия клана, лишенного прав на королевское достоинство. Значит, посыльная. Точно, сгрузила не все. Пожелание приятной трапезы, обещание забрать посуду попозже – и тут–то ее и видели. Среди веселого треска мелькнуло:
– А ногами мне бегать недолго! Говорят, хранительница поминала машину для быстрой езды по городу – без лошадей. С колесами! Хочу–хочу!
Окта представил себе камнемет с колесами: сначала махину взводят десятка три рабочих или река, а потом посыльные из трактиров развозят на ней заказы… Ну, мостовые в городе крепкие, но устоят ли дома?
Беседовали рядом со стойкой, заполненной готовыми изделиями. Мастер, не смущаясь полным ртом, гордо тыкал в свои произведения, показал, где ставит клеймо: «OF. CAER SIDHI». «OF» – значит, officias, мастерские. Не личное клеймо, но гордое, гильдейское. И метят им все, не только мечи. Только у мечей клеймо идет по лезвию, вдоль дола, а у боевых топориков – по обуху.
Вот – опять сидово новшество – вовсе невесомые иглы боевых кирок. Такую никакая кольчуга не удержит, любой умбон – насквозь. Правда, засядет во враге намертво. Оружие на один удар. Оружие знатного воина: пожалеть деньги и потерять в бою жизнь, встретив слишком бронированного противника, глупо. Оружие волшебника: такой киркой можно откалывать образцы камней. У Окты, графа и начинающего чародея, клевец имеется… Оружие слабой женщины. Лучше один удар, но верный, чем неспособность причинить вред врагу. Да и таскать у пояса, показывая статус полноправной гражданки, куда как легче.
А еще – оружие богини! Неудивительно: она разом воин, волшебное существо и женщина. Клевец для Немайн – то же, что молот для Тора. Оружие похоже, и боги похожи: не лгут. Только у камбрийской богини волшебство не в оружии, а в кузне. Ее клевцы – обычные: над кузней висит знак собственного хранительницы поставщика боевых и чародейских кирок. Для одноразовой вещи булат и клеймо «LORN F» – «сделано Лорном» – дорого и не обязательно, передельная сталь в самый раз: второй раз точить не надо. Зато в кузове колесницы – с десяток новеньких, острых! Подходи, бронированный вражина!
– Это все – сталь? – у «элдерсмена» Пеады аж дыхание от восторга сперло.
Граф Окта полностью разделяет благоговение. Как любой воин, он знает откуда берутся мечи, тем более, что назначение послом в Камбрию принял с расчетом разжиться в стране знаменитых кузнецов хорошим оружием. Каких трудов стоит собрать руду, выплавить и перековать крицы, представляет. За меч весом в фунт английский кузнец просит денег, как за год обычного занятия ремеслом – а получается сыромятина, что гнется от сильного удара. Теперь у него на поясе славное оружие, равно прочное и твердое, но его ковал тот же мастер, что создал наследника знаменитого Эскалибура – для сиды. Право купить оружие по дорогой цене стало немалым подарком. А теперь средненький мастер, только глянув на серый клинок, объявляет:
– Он у тебя, светлейший посол, сварной! Разные части варили и ковали отдельно, закаливали тоже хитро, глиной обмазывали… Дорогая вещь, хорошая. Я бы мог сделать – но долго и хуже: Лорна мне не переплюнуть. Мы другим берем… пошли внутрь. Посмотрите волшебный молот в деле. Магия сидовская, белая – именуется механика.
Внутри – пекло, мастер рядом с тяжелой машиной не выглядит повелителем. Скорее наоборот, живая скала со вздохом соглашается слушаться рычагов: так уж и быть, по дружбе… ради сиды! Мастер налегает на рычаг – неподвижные деревянные колеса сдвигаются. Двигает другой – начинается бег по кругу. Молот взлетает – секунды! Сколько людей нужно, чтобы поднять такую же чушку простой лебедкой? Удар! Впустую, по наковальне. Но щипцы уже выхватили из горна истекающую желто–розовым жаром заготовку.
Удар! Золотистые искры – как оторочка дождевой капли, разлетаются в стороны. Зевакам лучше держаться подальше! Попади такая на кожу – прожжет до мяса, а на обмазанном глиной полу – безопасно потемнеет, станет сперва вишневой, потом черной.
Мастер работает – а подмастерье уже положил в горн новую заготовку. Потом друзьям из Мерсии объяснят: металл после плавки выходит годный, только пористый, непрочный. Потому из него нужно выколотить дурь. Убрать поры, выгнать шлак. Сталь не железо! Слиток даже расплавить нельзя, разве Немайн знает как – но пока таких премудростей не рассказывала. Но плавить и не надо, чтобы стал ковким, достаточно нагреть докрасна. А ковать теперь недолго: то, чего прежде молотобойцы добивались, неделю за неделей обрушивая кувалду на слиток, молот–великан делает за минуты. Немудрено. В нем этих кувалд, по весу… Только заготовку на наковальне поворачивай!
Конечно, и после этого остается много работы: нужно придать металлу форму, но и тут нечеловеческая сила ударов только на пользу. Потом заготовка должна остыть: точить нужно холодную. Потом снова в горн – перед закалкой.
– Могли бы работать быстрей, – пояснил мастер, – в горн больше одного слитка войдет. Только спешка того не стоит. Гильдия следит, чтобы мечи выходили не хуже шедевра. Сочтут портачом – отберут мою утреннюю кузницу…
Странный образ. Или – не образ?
– Почему утреннюю?
– Потому, что моя она восемь часов каждый день. Потом – чужая: вечернего мастера и ночного. Ночным быть плохо: человек не сид, ночью спать должен. Опять же, расход на масло для ламп. И все равно не так светло… Правда, наш ночной привык. Говорит, воздух прохладней – плюс. Каждое утро от него принимаю хозяйство – под приложенный палец. Мол, ничего не утрачено. Потом так же сдаю вечернему. Хлопотно, но спокойно. Зато еще два добрых человека с того же горна и молота кормятся. Сытно! Сами знаете цены. А я делаю восемь мечей каждый день… И все берет сида. Цену как объявила – не снижает. Чего еще желать? Ну, это мне. Но и вам стоит подумать: мой меч в бою не хуже сварного будет. А что после битвы иззубренный и тупой вручную не заточить – так берите новый, задешево! Моих десятка три за один ваш выйдет…
Вышли. Окта заметил – у короля на лбу густой пот, будто не на весеннем ветерке стоял и издали на чужой труд любовался, а вкалывал у самого горна… Пенда промакнул лицо краем плаща. Сказал:
– Пощупал… Словно пальцы оторвало! Понимаешь, что такое восемь мечей за утро?
Расчет простой – для того, кто озаботился изучить сидовские цифры. За день – двадцать четыре. Десять больших молотов дадут в день двести сорок. Сорок рядов по шесть человек: такой отряд на поле боя заметен! Дует ветер, течет река, кормятся люди – и, как река, течет на врага бесконечная колонна воинов. За месяц – легион. Не знамя, как в Британии – настоящий, римского штата. Вот и все о знаменитом греческом контракте! Прищурь глаза – увидишь: месяц, и безоружные ополченцы вооружены не топорами даже – сплошь мечами, прикрыты стеганым доспехом. Еще месяц – у каждого прибавятся простой щит и копье. Еще месяц – на каждом шлем…
Не такой, как взяли в походе на саксов – полоски накрест, поверх кожа. Не клепаный из четырех частей – у короля такой, и у самой Немайн! Сейчас делают такие, каких никто прежде не видел: кованые из одного куска. Клепаный, понятно, настолько прочен, насколько крепка самая слабая заклепка. Поди их все проверь! А этот врагу надо прорубать. Или вминать – но, опять же, цельный кусок, а не рвать заклепки.
Ткацкие станки проверять не стали. Сунулись только в валяльни. Труд сукновала – один из самых тяжких… Только и здесь мастер больше смотрит за машиной, чем занимается ручным ремеслом. Да сила ветра вместо силы воды: сукновальня не меха, остановится на время – горе невелико. И никакой волшбы, не считая машин. Только огромные деревянные столпы, словно великаньи ноги, пинают тюки с шерстяной тканью. И не злы они вовсе, только их равнодушие страшней любого гнева. Попади под них человек – так же безразлично перемелют в кровавый куль… А вот у молота душа воинская, недаром оружием занят – он–то бьет то, что может держать удар.
А что у машин есть души, хоть не людские и не звериные – точно. Те же ветряки – без сомнения живые. Смотритель рассказал, что собранные без Немайн машины вышли неправильными, скрипели, словно бы зубами, ломались. Вернулась – и все вернулось. Если ветряк от начала правильный, ничего ему не надо, кроме ухода и ветра. Раз построил – служить будет и внукам… Заглядывала ткачиха: у их гильдии и на торговлю сукнами привилегия.
– Новеньким интересуетесь? – спросила, – Вот вам, чего не жалко: пуговица.
Ткнула в лиф платья. Ну, это Окта уже видел. Даже в церкви слышал проповеди: мол, теперь у блудниц, носящих платья с вырезом ниже ложбинки, нет оправданий, что детей кормят! Пуговицу–то расстегнуть недолго. Значит, благочестивая жена может и под горло застегнуться. А то, как сида, и шею захватить стоячим воротом. Лиф с застежкой на пуговицах – вот фасон, одобряемый Церковью.
Оказывается, это не столько для святых отцов, сколько для ткачих: это у них грудь в разрез норовит выскочить, а ведь за станком и королевы стаивают! Ткать гобелен – куда здоровей, чем губить глаза вышивкой. В Мерсии дамы додумались прелести отдельной полосой ткани прихватывать. Хорошо, только детей кормить мешает…
Так что до недавнего времени камбрийки мирились с поношениями в проповедях. Но если за обычным, стоячим, ручным станком выскочившая грудь ничем, кроме епитимьи, не грозит, то в Кер–Сиди станки новые, лежачие, и работают сами, не от человеческих рук.
– Утягиваться – тесно! – отрезала камбрийка. – Пуговки лучше… А потом, мы, конечно, добрые христианки и ничего такого на уме не имеем, но петелька может и соскочить. Случайно! Главное, не на рабочем месте. Иначе… Открывали мастерские – Эйра–ригдамна пела песнь машин! Немайн сама хотела, но упросили сестре доверить. Голос Неметоны – оружие. Понятно, что постарается никого не задеть – а вдруг? Так же, как с машинами:
Помни, наша жизнь – слепой закон:
Не умеем мы жалеть, прощать, любить.
Обиходишь – будешь награжден.
Подведешь – не поколеблемся убить!
Титьку оторвать – только так. Мастерская – не место парней завлекать!
– Не страшно рядом с чудищем таким?
– Не–а! – и снова пропела:
– Мы сильны, но если ты позволишь,
Пусть нас движут ветер и вода–Наши сила и умения – всего лишь
Продолженье ваших воли и ума!
[2]
Наши машины – наша доля славы! И если бы не ограничения гильдии, я бы и с двумя станками управилась!
Вечером король перешел с пива на наливки. Сделался разговорчив. Отломил кусок хлеба, сунул наследнику под нос.
– Это что? Отвечай!
– Хлеб. Хороший. Пшеничный.
– То–то. А в Камбрии пшеница не вызревает. Ничего, из Африки привезли. Почему? В Кер–Сиди есть машины, в Африке нет. Все, что делают здесь, получается дешевле и лучше, кроме того, что родит земля. И если греки могут платить Немайн лишь хлебом и золотом… с чем останемся мы?
– С углем, он нужен для топок и каминов, – откликнулся Окта, – с железной рудой. Она тут вся моя! Зерно – это Африка, и золото – Африка, но у нас есть серебро, мясо, кожи, строевой лес.
Граф настоящий был искренне весел. Поддельный – не приободрился.
– Все это есть у многих, – сказал Пенда. Вот поссорится сида с тобой, купит руду у франков или вестготов. Уголь у нее вообще свой. Что до мяса… Может быть, наведаться в порт? Что–то мне говорит, что рыбой Немайн скоро приторговывать будет: копченой, соленой и всякой вяленой. Ну, а соль тут всегда варили….
В порт с утра не пошли. Король буркнул:
– И так ясно. Не удивлюсь, если завтра корабль вверх по реке попрет без гребцов и без паруса…
Решили посмотреть форум, что работает рынком. Стены – подковой, колонны – лесом, в три ряда. Первый ряд от стены: склады и всякие загородки. Ряд второй: открытые лавки. Ряд третий: крыша для покупателей. Это Камбрия, здесь крыша нужна: по ней опять барабанят капли, толстые, что майские жуки.
Когда–нибудь тут будет мрамор и камень, а пока – дерево. Горожане не унывают, выкрасили колонны в любимый зеленый цвет, поверх разрисовали цветами. Простенько, но ярко, очень по–камбрийски. Нет двух одинаковых колонн, зато лавки все одного размера – это уже по–немайновски. Можно закрыть глаза, отсчитать несколько шагов, открыть – и увидеть другой товар. Меняются, одна за другой: вот суконная, вот льняного полотна, здесь железный инструмент, там котлы… Стоп! Не медные, не бронзовые… Оказывается, чугун. Говорят, отход от получения стали. Ничего себе отход – неплохой дает доход!
Две глупые, по–камбрийски срифмованные на концах строчки получились случайно. Вертятся в голове… А в самом чугуне ничего глупого. Пули из него вышли дороже свинцовых, зато котлы – куда дешевле медных. Всех размеров и форм. Торговля идет бойко, словно ярмарка началась: горожане покупают. Уже прилепили новое название: чугунки.
– Цены заметил? – спрашивает Пенда сына о том, что посол при всяком наезде отписывает. Привык, и жене насоветовал: пусть дома, в Кер–Гуриконе, за ценами посматривает. А что делать надо, если пойдут не туда, понять нетрудно. Достаточно посмотреть, что в такой же ситуации делают Немайн или король мерсийский.
– Ну, чугун дешев. Вообще, все, что делается по–сидовски, довольно дешево. Зато остальное… Дороговато. Еще много привозных товаров. Ох ты, даже шелк! Так, я здесь задержусь. Посмотрю, нет ли чего–нибудь, годного в подарок, например… дочери графа.
Что ж, подарок невесте – дело нужное. Официальные подношения уже отобраны и едут на долгих по римскому тракту. Вот еще новшество: раньше не было никаких «долгих», был поезд, королевский! Теперь это называется: «на долгих», а для быстрой езды нужны подорожная и колесница с торсионами.
Можно обойтись и без крученых веревок, но без подрессоривания жив от почтовой езды не останешься. А так – закинуть три полога, шерстяной, кожаный и грубого конопляного холста, защитный. Проверить, удобно ли будет доставать оружие. И – вперед, меняя на станциях усталых лошадей на свежих, печать и росписи на подорожной – на трапезу и сон. Спокойный… если не вспоминать о саксах и их катапульте. Потому ночевать нужно в городе. В Камбрии городов много, и на почтовых добраться от одного до другого засветло можно всегда – если есть печать и подорожная. Которую, кстати, можно купить в конторе хранительницы за золото, но которую золото вовсе не заменяет. Так и здесь!
– О дочерях ничего не скажу, не обзавелся пока, – заметил Окта, – но моя жена оческами не заинтересуется. Вот перед этой самой поездкой распекала меня за то, что служу больше, чем обязан… Дома бываю редко. Уж не начал ли заглядываться на глазастую и ушастую? А я показываю ей несколько шелковых отрезов. «Это», – говорю, – «тебе. От нее. За барки, что ты ей под Глостер по Северну спустила.» Радости сразу стало больше, чем достаточно.
Пенда улыбнулся.
– Длинная нить, – сказал, – ясно. То, чем римляне наружу не торгуют. Похоже, я тебе второй медовый месяц испортил, вытащив сюда снова.
На деле, спас. Если не от смерти, так от второго перелома и преждевременной глухоты. Но вслух это говорить Окта не стал. Зато рассказал то, что скоро раззвонят кумушки по всему острову. А то, пожалуй, и по всему подлунному миру.
– Жена говорит, ткань дворцовая… Узор не вышит, выткан.
Пенда застыл. Казалось, он на мгновение превратился в обычного вольного пахаря, что становится в строй фирда не в первом ряду, и которому не грех в затылке покопаться при затруднении. Потом… вместо пожилого служаки прямо посреди торговых рядов возник властитель. Правда, говорящий ровно и негромко. Так, что по хребту пот и мороз разом!
– Подарок был именно ей? Не тебе?
– Ей. Как я и сказал, мой ко…
– Ша!
Вовремя одернул.
– …граф. Что не так?
Вздох – снова рядом переминается с ноги на ногу пахарь, не правитель. Причем пахарь, огорченный до крайности.
– Хорошо, что парень с лавочником товар перебирает… Рано ему. Вот как женится, поймет. Не раньше. Ты – поймешь. Видишь ли, у моей жены нет платья такого тканья. Шелковое – есть, да узор на нем лишь вышит. А то, что помянул ты… Давай ухо!
– Рынок…
– Самое лучшее место: все сплетнями делятся. Да и тайны особой нет. Кому здесь нужны подробности семейной склоки, что ждет мерсийского графа? И тонкости торговли шелком, которые выложит любой римский купец?
Король рассказывает – тихонько. Так, что прохожему и не понять, что «жена моя, Киневиса» – королева. Имя, конечно, чуточку выдает, оно значит – «королевская мудрость». Но девочек этим именем нарекли – не сосчитать! Кто угадает, что речь идет о той, с которой и началось поветрие! Многие хотят, чтобы дочь вышла похожей на супружницу Пенды: красивая, добрая, верная, любимая… И несчастная! Муж всегда в походе, вернется ли живым? Полководцу следует быть позади, но ей достался поклонник Тора–громовержца. Громит врага не только хитрыми планами, но и зажатой в тяжкой длани булавой. Может, оттого Киневиса столь истовая христианка. Молится за супруга, не теряет надежды уговорить, обратить в свою веру. Народ королеву жалеет – и тем больше любит.
За нарядами Киневиса не гоняется, но шелк императорских мастерских – дело чести. И королевы, и династии. Такие наряды исходят лишь от римских царей. Их можно получить в подарок, взять ими дань, снять с убитого, украсть… Все едино. Такая одежда – знак силы. Чем лучше ткань, чем реже и ценней, тем больше сила. Просто длинная нить – всего лишь «не продаем иностранцам», запрет, который обойдет быстроходный корабль, но есть нити и краски, что запросто купить нельзя, нужно особое разрешение. Простой пример. Чтобы уничтожить изношенную и негодную вещь такого качества, законный владелец должен написать извещение в канцелярию Большого Дворца. Горе ему, если она где всплывет! Вот, выскочила. Некроеными отрезами платья на три!
Такая красота к иноземцам попадает редко. Или знак благоволения римского царя, или, редко – дань. Правда, римляне и дань пишут подарком. Слова одни: «святой и вечный август, да благословит его Господь, жалует…» Разве что последнее время вместо «август» чаще пишут по–гречески: «базилевс». И если уж сида взялась передаривать такое – по негласной росписи, скрепленной шелком, как большой печатью, она отныне первая сила в Британии. А графиня Роксетерская – вторая!
Почти оскорбление, не только королеве – всей Мерсии. Но Немайн вряд ли желает ссоры. Значит…
– Хранительница – голова, – такое можно и вслух сказать, – выкрутится.
Король кивнул.
– Да. Например, по поводу свадьбы поднесет счастливой матери жениха отрезов пять. Киневиса сразу пару в церковь пожертвует, два отложит до времен, когда Кинебурга с Кинесвитой подрастут… Не в том дело. Раз у сиды есть такой шелк, греков она, считай, раздела донага. С нами что будет?
– Думаю, ничего страшного. Мы, все–таки, с одним врагом сражаемся.
Повисло молчание. Вернувшийся наследник – так и есть, кошель похудел! – переводит взгляд с отца на Окту и обратно.
– Опять война дотянулась?
– Нет. Задумались, что будет после.
Ряды окончились – половина подковы пройдена. Впереди суровое здание – словно из старого Рима заглянуло. Не мраморной, но усталой имперской столицы – из глиняного и дерзкого города, еще лишь стремящегося к величию! Серые колонны местного камня темны от влаги, фронтон блестит сланцем облицовки. По краю – насечка огамой, по центру – изображение римского механического замка и латинские буквы. Сверху большие: «Республиканское хранилище». Пониже мелкие: «Защита и преумножение».
– И что там хранят, защищают и преумножают?
Окта привычно пожимает плечами. Немайн – богиня текущих вод. Война, священные места, ольха и яблони – наносное, постольку–поскольку. Вот и город у нее – текущий. Не видел месяц, считай, приехал в новое место.
– Не знаю. В прошлый раз тут были кучи камней, бадьи с раствором и много шума. Кстати, сам присылал мастеров – учить здешний народ резать ровные блоки. Зайдем?
Пол покрыт сланцевой плиткой – она почти вечная. Внутри – гулко и не слишком людно. Каменный барьер, в нем широкие окна, через которые переговариваются люди – те, что снаружи, с теми, что внутри. Иногда человеку снаружи открывают большую дубовую дверь. Стоит шагнуть через порог, навстречу раздается дробный стук деревянных подошв. Фигура полненькая, лицо тонкое, шея лебяжья. Как так? Да у нее под верхним платьем – коротким, как у сиды – броня! На поясе, кроме обычного кинжала, два клевца. Волосы распущены: считает себя ведьмой. В городе новый обычай: вместо клетки носят те цвета, какие нравятся. Вот и у этой ленточка Монтови на плечике: завязана в бантик, прихвачена булавкой. На шее – монисто из значков. Можно читать, как книгу. Мать – ткачиха, отца то ли нет, то ли не состоит в гильдии. Живет в северо–западном секторе, учится в Университете на подготовительном. На ученицу пока не тянет, а с косой распрощалась… И кажется себе могучей волшебницей, везучей и бессмертной.
