Текст книги "Камбрийская сноровка"

Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

   Сида осеклась. Анастасия смотрит спокойно и серьезно, словно ей ничего нового не рассказали.

   – Значит, ты обмирала. Бедная моя… Вот почему ты меня не успела вытащить! Знаешь, это тоже хорошо. Ты башню не помнишь! И как во дворец заговорщики врывались… Стой! Ты, наверное, не знаешь: после обмирания нужно заново креститься. У тебя теперь новая судьба!

   Обмирать. Греческий Немайн знает хорошо, вспоминать значение слова не приходится. Но одно дело понять смысл – другое дело догадаться, что за ним стоит. Анастасия, хоть и росла во дворце почти безвыходно, понимает слово куда лучше! Теперь объясняет сестре, забывшей много обыденного в обмен на необычные знания грядущего. Немайн слушает, сама диву дается: с чего разоткровенничалась с девочкой, которую и видит в третий раз в жизни? Может, оттого, что в Камбрии она – сида Немайн, и сколько ни говори: «не та», все, от Эйры и Луковки до свинопаса в дубраве слышат: «самая та!» Оттого, что греки, от епископа Дионисия и патриарха Пирра до последнего каторжного гребца, видят лишь сияние императорской короны. Они сами находят объяснения. Не спрашивают. А которая спросила, той и отвечено!

   Анастасия рассказывает – то, что знает понаслышке, да понаглядке – в окно дворца, сквозь щелку занавешенного окна возка… В миллионном Константинополе людям слишком тесно! Громоздятся к небесам девятиэтажные дома – старый римский запрет, не строить выше семи этажей, благополучно забыт. На верхние, самые дешевые, этажи, не доходит вода из городских цистерн, сердитый ветер норовит поднять легкие – чтобы доходный дом не завалился! – крыши. Там не топят зимой, там невыносимо душно летом…

   За нынешний, седьмой, век, по городу несколькими цунами прокатились голод, безработица, чума, и лишь волны варварских нашествий пали, подсеченные твердынями стен и мужеством защитников Города. Обезлюдел бы Константинополь, но одно падение Африки выбросило на улицы десятки тысяч беженцев, а ведь арабы и Сирию заняли. На Балканах, от Дуная до греческих островов хозяйничают славяне, в Италии – лангобарды. Так что пока, год от года, людей в граде Константина становится не меньше, а больше!

   Людей, недавно имевших многое, теперь же проживающих последнее, что удалось унести с собой – и деньги, и надежду. Их валят с ног зараза, холод, простая житейская неустроенность. Иные впадают в летаргию – оттого появилось правило покойника не хоронить, пока разлагаться не начнет. Иные просто уходят на грань смерти, но возвращаются. Таких принято крестить вторично. Мол, отныне ты новый человек, и на Землю послан заново.

   Второе крещение дает человеку силы смириться с новой судьбой. Забыть былое благополучие, чтобы постараться создать новое. Но раз так… Анастасия недоуменно смотрит на сестру, которая аж пищит от восторга.

   – Что с тобой?

   Та лезет обниматься.

   – Значит, я могу назваться Немайн и забыть про базилиссу Августину? И про древнюю богиню тоже?! Ах, как хорошо!

   Огромные серые глаза блестят от слез радости. И Анастасии не устоять. Она прижмет сестру к груди – как недавно, на мостовой. Не сможет произнести слова разочарования. Пусть Немайн – да будет так! – неприятное Пирр рассказывает, на что он еще годен? Пусть она только завтра узнает, что новое крещение не отменяет других таинств – ни бракосочетания, ни – в ее случае – помазания на царство.

   Спать Немайн легла счастливой – на час позже, чем обычно. Пела! Заливалась бы до утра, но голос не следует нагружать сверх меры.

   Утром поднялась веселая, несмотря на недосып. Пробежка по городу настроения не испортила: обычные мелкие хлопоты, разве в одном из трактиров приключилась необычно ранняя драка. В заведениях попроще работа вышибалам находилась частенько, но чтобы с утра до рассвета? Свет с лица хранительницы подобная глупость прогнать не смогла. Нашла время забежать в пострадавшее заведение. Обнаружила, что вышибалы разглядывают сбитые костяшки, полы метут, из зала выносят сломанный стол…

   – Неунывающий у нас народ, – заметила сида, устроившись на уцелевшем трехногом стуле, – война войной, а пиво пивом! Кто пьяный на работу покажется – велю гнать в три шеи, за день не платить… И городским властям так же поступать посоветую.

   Хозяин заведения потрогал кэдмановскую ленточку. Мол, я твой родич и коллега, потому прислушайся.

   – У меня люди спокойные, – сообщил, – гильдия корабельных плотников. Мои с утра не надираются. Которые мастера, чтоб звание не позорить, которые подмастерья, чтоб науку не пропить, а ученикам и работникам я сам до вечера пиво не выставляю. Такой уговор…

   – Тогда что произошло?

   Немайн знала – сейчас начнется История. Камбриец, даже если не бард и не песню исполняет, а болтает по–житейски, любую житейскую мелочь превратит в эпос почище «Илиады» и «Одиссеи». Только дай! Но время как будто есть. В городе тихо. Даже птицы на побережье отчего–то заткнулись. Трактирщик чуть прищурился. Понял: дозволено! Махнул рукой – и вот в руке у маленькой высокой гостьи дымится пинтовая кружка с отваром цикория. Самому хозяину и пива не надо: пьянеет уже оттого, что, наконец, почувствовал себя на отведенном легендами месте. И к нему волшебное существо заглянуло!

   – Квартал мой, хранительница, чуток беспокойный, но не так, чтобы уж. Те же корабелы, работники лесопилок… Кто не мастера – младшие сыновья в роду. Сама знаешь, земли теперь много – спасибо тебе и славным героям Британии! Только земля за холмами, за реками… А здесь всякий род получил столько, сколько всегда. Стали делить между своих – ну, младшим дальние земли и отвели. Так не у каждого сердце лежит родную землю покинуть. Вот и подаются в город. Кер–Сиди хорош: воздух здоровый, морской, чистенько, порядок. Главное, можно на дом заработать. В Кер–Мирддине, например, внутри стен строиться негде, а у нас простор!

   На слове «нас» улыбка Немайн стала шире. Трактирщик сразу спину выпрямил. Значит, правильно сказал. В Кер–Сиди не королевская власть! И если собрания по городу и республике хранительнице созывать, то на этой улице правит народное собрание, что собирается здесь, в «Сосне над морем». Значит, город и его чуточку.

   Рассказ ровно льется дальше. Вот речь зашла о десси – их наехало много… как бы не всеми тремя королевствами перебираются с зеленого Острова.

   – Беспокоят ирландцы? – уточнила Немайн, отхлебывая поддельный кофе. Хотя почему поддельный? Похоже, в этой истории именно цикориевому считаться настоящим… Эфиопы–то свой еще не распробовали!

   – Как можно? Что такое заезжий дом, понимают. Удивляются, что их у нас много, и только. Пожалуй, тем и отличаются, что норовят селиться вблизи заведений, где получше темное угольное. Да и какие из десси ирландцы? Там они числятся народцем дрянным, перестоявшим – потомки не Миля, а ранних поселенцев. Здесь – хороший клан, королевский. И так приезжали, а теперь, когда клану достались новые земли, а в городе полно места и работы… Все тут будут!

   Немайн кивнула. Втянула ароматный запах. Нет, если сделать еще несколько глотков, в Башне за завтраком ничего не влезет, обижать же поварих донжона не хочется. Они стараются!

   – А кто тогда бузил? Что Монтови или Кэдманы вот так, с утра… не верю!

   – Правильно не веришь, леди сида… Это горцы. Им в город спуститься – уже праздник! Продали сыр на рынке и веселятся, а у дикого народа и радости простые. Например, проверить на крепость черепушку ближнего. Им что, у них там сплошная кость. Татлум сделать не из чего! [6]

   Сказал один камбриец о других… Немайн вздохнула. Аромат защекотал ноздри. Глоток получился непроизвольно. Да, такая страна. Кельты! Шотландцев пока нет, так здесь лоулендеры с хайлендерами грызутся. Впрочем, у русских лучше? Если у деревни два конца, так парни с одного будут добираться до морд парней с другого… Только здесь, бывает, доходит до крови.

   – Кровь?

   – Капля–другая из разбитого носа…

   Выдох! В заезжем доме – можно! Та же капля, упавшая на мостовую, запустит месть, на нее ответят мечом и стрелой. Снаружи у всякого под рукой оружие. Здесь… ну, ножи для еды. Но ими в драке не пользуются. Стулья и столы – другое дело!

   – Ущерб велик? Много чего сломали?

   – Нет… Мебель у нас прочная, – у хозяина вокруг глаз собрались насмешливые морщинки, – топорной работы. Ты же знаешь, отчего в Кер–Сиди почти все стулья треногие?

   – Чтобы ножки не подпиливать… Почтенный, стишок «подлиннее эта ножка, подпилю ее немножко…» я и запустила. Только работа тут не топорная, машинная. Лекала грубы, и четырехногий стул нужно доводить руками, а треног и так устойчив. Но мы не о стульях, а о тех, кто ими дерется. Окрестным жителям сильно досталось?

   – Ничуть не досталось, леди сида. Горцы между собой сварились. Шума много, вреда никакого.

   – Ааа. Ну, будем надеяться, что они не вздумают у тебя шуметь каждое утро!

   С сожалением, нарочито медленным движением, отставила кружку. И – только хранительницу и видели – словно сидевший в засаде зверь промелькнул по направлению к двери. Все! У сиды есть и другие дела. Не везде же все хорошо – где–то будет и плохо!

   Ее вырвали с судебного заседания. Все тот же круглый зал, трон, в котором только и сидеть, что на пятках. Важная тяжба. Стороны, перемолачивающие в сотый раз все те же аргументы – пока хранительница думу думает. Крепко думает, аж ушами шевелит, словно мысли в голове помешивает.

   Вопрос–то сложный. Не в том, чтобы его разрешить, а в том, чтобы никого не обидеть. Благословенна скука! Минуту назад казалось – есть время спокойно распутать гордиев узел спора трех кланов за виноградник, единственный уцелевший на освобожденной от варваров–хвикке земле. Лоза одичала, но немного ухода – и будет свое вино… На троих не делится, компенсацию кланы брать не желают. Зато ирландцы уверяют, что в зимнюю кампанию понесли больше всех потерь. Легкая пехота! Начинали бой первыми, дрались до победы – без доспехов, защищенные только ловкостью и воинским умением. И намекают, заразы, что Немайн–де тоже ирландка! Невдомек им, что этим только вредят делу. Хранительница не имеет права быть пристрастной!

   Монтови упирают на то, что они в поход людей выставили больше всех, вооруженных лучше всех. Уверяют, что в них есть капля италийской крови – значит, лучше них никто с лозой не управится. Есть и свойство – через зятя. А главное, большая часть населения маленькой республики – они, потомки римских гарнизонных солдат. Обидь их – обидишь четыре пятых собственного народа.

   Кэдманы в который раз припоминают родство и свойство. И в дружине большинство рыцарей – из них. Эти люди сейчас где–то в Уэссексе, под Тинтагелем, ставят жизнь на кон… Неужели сида пожалеет их клану какого–то виноградника?

   Но – позвали. Вскочила… Оказалась стоймя – в кресле. Пришлось с трона спрыгивать, а там – раз простилась с величественной неподвижностью, подбежать к дверям. Выслушать. Вот и все… нет времени гордиев узел распутывать, рубить с плеча тоже нельзя. Но лучше так, чем затягивать дело, просить: подождите, потерпите… А вдруг войдет в привычку?

   Кер–Сиди болен. И ведь могла с утра прихватить, как простуду, по первым симптомам! Нет, просмотрела… Что ж, теперь у города под изумрудными крышами жар. Не сбить до обеда – будет кризис.

   И вот – за спиной почти вся оставшаяся в городе охрана. Вокруг – посланцы районов и гильдий. Галдят наперебой:

   – Невозможно терпеть! Шум, гам… да и за целость шкуры несколько сомневаешься.

   – Ткачихам тоже нужно где–то обедать… но теперь мы боимся зайти в заезжий дом без оружия!

   – Я и сам работаю, и жена… Обед готовить ей некогда. Что до завтрака и ужина, то это – долго! Она, бедная, даже не позволит мне помочь, нанять кухарку нам денег не хватит… И я не один такой, такова вся западная пятина!

   Пятинами в Кер–Сиди зовут четыре больших района: западный, восточный, северный и южный. Четыре. Так же именно на четыре пятины делятся Ирландия, Британия, и Камбрия, которая и сама – одна из пятин Британии.

   Пятая пятина тоже как бы есть. Даже две: одна – небольшая область в середине страны. В Ирландии – Мит, в Камбрии – гора Ар Витва. Чужая память услужливо напоминает английское название: Сноудон. Другая пятая пятина – не от мира сего. В Ирландии – второй Мунстер. В Камбрии – Аннон, страна–под–озерами.

   В городе середина совпадает с волшебной страной. Это донжон, Жилая башня. Немайн–то разом и правительница, и волшебное существо. Удобно. По крайней мере, пятин получается не четыре и не шесть, а именно пять: четыре больших и одна маленькая.

   А за спиной уже покашливает старшина лучших кланов: самых верных, самых спокойных, но и самых влиятельных. Мол, вернись, хранительница. Рассуди! Одно хорошо – никому не надо успокаиваться, говорить в очередь… Треугольные сидовы уши и так все разберут!

   – Я понимаю, – сказала Немайн, – горцев с утра прибавилось. Кричат, дерутся, хотят чего–то… пока не важно, чего. Важно, что обедать в заведении становится невозможно. Особенно женщинам или семьям. Так?

   Кивают.

   – Тогда так. Сегодня обед всем заказывать на вынос. Много лишней работы, но я не могу отменить судебный день. А вот завтра, с самого утра… Уж пожертвую шахматной игрой!

   Улыбнулась – как самой показалось, многообещающе. Показала зубы – острые, хищные. Не человеческие!

   Новое утро началось весело.

   Немайн по городу не бежит – идет. С такой уже запросто не раскланяешься: не своя девчонка в зелененьком с цветочками, не горняя владычица в белоснежном – медноголовая растрепа в багряной броне. За спиной – рыцари и оруженосцы, почти все, кто остался в городе. Башне сама отмахнула – закрывай двери, опускай решетку! Теперь в донжон без тарана ни войти, ни выйти. Кто к такой подойдет? Разве тот, кому нужна защита… Сегодня их много!

   – «Три цвета», горцы требуют пива с утра! А у нас не принято…

   – «Шесть колес», хотят мяса бесплатно!

   – «Дракон и орел», вламываются, а им не положено…

   Значит, заведение ткаческой гильдии, главное в северном квартале: там совет пятины собирается, и рекомендованное для важных переговоров, с римской кухней. Пожалуй, стоит начать с «Шести колес». Ткачихам завтраки разнесут, в «Драконе» вышибалы сами управятся – там сильные ребята, немногим хуже охраны Хранилища. Купцы и послы вполне заслуживают спокойствия, а желание иных людишек побеспокоить богатых гостей Немайн предусмотрела. Зато дать кому попало сорвать работу местной власти – верный путь и свою потерять.

   И вот – трактир. На вывеске тяжелая колесница, ниже набор значков: кого здесь обслужат. Дом – ни постоянный, ни временный, серединка–наполовинку. Крыша сверкает сланцевой черепицей, но ниже – не кладка плитками поверх серого камня, побелка по влажной глине. Поверх торчат деревянные балки, старательно выкрашенные в зеленый цвет. Верхние этажи нависают над нижними, и не потому, что хозяину жалко платить налог на землю, нет в Кер–Сиди такого налога. Сама учила: чтобы дерево не сгнило, нужно, чтобы дождь, стекая с верхнего этажа, не попадал на балки нижнего. Балки дом и держат. Стены – всего–навсего обмазанные глиной ивовые плетенки, между для тепла набит торф. Хороший дом. Состарится – на его месте встанет каменный, только чужая память говорит, что такие хоромы и по четыреста лет служивали…

   – Входим…

   Внутри привычные уже треноги, круглые столы с жаровнями посередине. Пахнет углями, мясом жареным – и дракой. Хозяева заезжих домов – народ не настолько мирный, как можно предположить по статусу. В легендарные времена, бывало, выставляли сотни полторы тяжелой пехоты, не считая щитоносцев, пращников и дротикометателей. Отец, вон, и вовсе первой линией в Рождественском сражении командовал.

   Здешний хозяин в зимнюю кампанию стал десятником, на учениях ополчения водит сотню. Каково ему – слушать насмешки? А перед стойкой водрузилось с полдюжины фигур в пестрых пледах.

   – Гыыы, – тянет один, – что это за заезжий дом, в котором не кормят любого странника? Это против щедрости! А кто не щедр – как может быть Хозяином заезжего дома?

   Они еще не видят, кто вошел. А вот хозяин видит. Потому отвечает резче, чем положено:

   – Это камбрийский заезжий дом… Дом в доброй стране, где нет нищих бродяг, где всякий может заплатить за свое мясо и пиво! А если вам по нраву давняя старина, так советую вспомнить: в те века любой, кто не выставлял копье за местного короля, именовался «серой собакой», и цену чести имел не дороже пса приблудного! Верно ли я говорю, леди Немайн?

   Вот тут горцы и обернулись… Немайн ждала чего угодно – только не радости. Неподдельной, умной, озорной. Блеснуло – и исчезло под злыми и тупыми личинами.

   – Ага, пришла… Ну и пусть пьет свое цветочное варево… или пиво, как хочет. Это заезжий дом, и любой вольный человек тут равен хоть королю, а хоть и хранительнице! И всякий имеет право сказать, что этот вот заезжий дом – не дом, а хижина… А его хозяин – не щедр, а значит, и не хозяин вовсе!

   А ведь они хотели, чтобы сида пришла! И что? Какой слепень под хвост укусит, прямо не говорят. Считают, древняя сида сама догадается? Зря. И это их беда.

   – Это мой город, – по складам выговорила Немайн. – Здесь любой дом под моей защитой. Заезжий или простой, дворец или лачуга. Город сиды на холме сиды – а раз так, наружные обычаи тут не действуют. Только те, что приняты гражданами Кер–Сиди. Вы же, благородные воины, пока не граждане…

   Хорошо говорила, гладко. Сама не заметила, где ошиблась, но слово за слово, и началось. Сперва один из горцев назвал рыцарей истуканами – верно, за дисциплину – и вот мускулистое тело отлетает назад от могучего удара… И пошло – стенка на стенку, только сиде противника не нашлось. За стойкой хозяин засучил рукава, но он–то на ее стороне!

   – Ущерб заведению на мой счет, – заявила Немайн, – так что… не стесняйтесь. Проучите грубиянов хорошенько.

   Хозяин кивнул и метнулся в бурю. Из–за столов поднимались немногие утренние посетители. Показать себя на глазах хранительницы возжелалось многим. И как ни тяжелы круглые столы – один своротили набок. Из жаровни на пол посыпались угли – черные, алые, малиновые, подернутые белой пленкой…

   Немайн оглянулась в поисках воды, но не нашла ничего лучше недопитой одним из добровольных помощников кружки кофе. Судя по запаху, ячменного. Прижала уши от грохота: чьей–то головой пробили стенку. Если рыцарской – переживет, в шлеме. Если горца – так ему и надо. Но, кажется, пострадал «доброволец». Вокруг сыплется побелка, с хрустом ломается мебель. Вот цветастый плед вылетает в окно: тонкие рейки переплета не выдерживают, разноцветные стекла разлетаются мелкими осколками.

   Плохо: поди докажи, что субъект порезался еще внутри, а не снаружи! Другое окно без стекла, прикрыто деревянным ставнем – буйный гость вылетает вместе со ставнем. Вот это – хорошо! Немайн стоит и смотрит: самой драться не по чину, петь – как бы весь город не разбежался с перепугу. Зато на нее не бросятся – репутация! Руки разведены в стороны: отгородила часть залы, куда хаос битвы не должен прорваться. За спиной – беспокойные лица тех, кому в побоище встревать рано или не положено. Женщины и дети, верно, хозяйские. Дети не уходят: интересно, а за спиной сиды – безопасно. А вот и хозяйка: отложила ухват – оружие! – коротко уточнила:

   – Дом устоит?

   Немайн кивнула. Несущим балкам разрушение что окон, что легких стен никак не мешает. Потом – поняла, протараторила поспешно:

   – Мужчины уже заканчивают.

   – Без меня?!

   Ну да, обидно ей. Пропорции у дамы совершенно вагнеровские. Вспомнилось из записок Цезаря: «Если галлу на помощь пришла жена, легионеры кабацкую драку слили. Даже если весь манипул набежит!»

   Кончено. Победа!

   Немайн больше не изображает наседку. Обходит поверженных. Да, крепеньки: синяки, ссадины, кровь из носа – не больше.

   – Ну, – спросила Немайн, – понравилось? В старые времена такое в заезжих домах каждый день случалось. Еще, бывало, татлумами бросались – но это, я думаю, лишнее.

   Цементным шаром и убить можно.

   Один из горцев сплюнул кровь из разбитой губы:

   – Добрая забава. Завтра повторим…

   Сида вздохнула. Самое простое и быстрое решение не сработало. Что ж, никто не запретил искать иных путей. Короткий взгляд на пледы побежденных, но не смирившихся с поражением: черно–красная клетка – поношенная кажется серо–оранжевой, соломенно–желтая диагональ. Иниры… А чем за последние дни Плант Инир прославились? Верно, продажей многоэтажных ценных бумаг.

   Немайн уперла руки в бока, как положено сварливой хозяйке.

   – Злитесь, что грамотки продавать запретила? – поинтересовалась.

   – Мы мяса хотели…

   Какая разница, что говорит горец? Большие глаза без белков видят, насколько расширились ноздри, как на виске чуть заметно дернулась жилка, стоячие треугольники ушей ловят удары чужого сердца. Стали ли чаще? Или – замерли?

   Вопросы сыплются один за другим, ответов сида не ждет. Изредка кивает – сама себе. Еще говорит – не «та самая»! Весь город видит: самая та! Нет, она еще не разобралась что к чему, времени нет. К тому же боится ошибиться. Чужая память подсказывает ответы: верные, проверенные опытом, только относящиеся к людям иной эпохи. Полторы тысячи лет – срок достаточный, чтобы рефлексы немного изменились.

   Все. Вопросы закончились, ответы еще не выведены. На слухи пока наплевать. У хранительницы срочное дело! Развернулась, руку подняла: за мной! Нужно спешить: дипломатам и купцам следует видеть силу и заботу власти… А горожанам – задание. Как передать – всем, всем, всем? Проще простого. Поманить раскрасневшуюся хозяйку «Шести колес», шепнуть несколько слов на ухо… Самый быстрый способ! Граждане республики Глентуи, хоть и не сиды, а все же немножко холмовые: ох, и ушасты. Слух по городу летит, как верховой пожар по лесу – так отчего не использовать это свойство? Главное, поставить рамки, за которыми обычное привирание превратится в опасную ложь. Говорить сурово, не забыть брови к переносице сдвинуть… И – вперед, к новой битве! Где Немайн, там победа.

   Возле «Дракона и Орла» – другое упражнение. Хоромина серого камня выстояла: горцы внутрь так и не попали. Здесь носы и челюсти не посворачиваешь! Капля крови обернется реками… Так уж повелось: против саксов верхние кланы выставляют сотни, против соседей – тысячи. Одно хорошо – усобицу полагают не доблестью, бедствием. Потому вышибалы и держатся: стоят грудь в грудь, дышат в чужие усы чесноком и луком. Тут паритет: воины кланов благоухают не меньше. Зато запах соленых кабачков да огурчиков – это равнинное. Наверху не вызревают: холодно…

   Несколько минут напряженного топтания – и в дверь уже может проскользнуть небольшое существо. Сида, например… Осмотрит залу.

   – Почтенные купцы, благородные господа! Приношу извинения за возможные неудобства. Прошу всех, кто посетил мой город по торговым делам, обратить внимание, как одеты возмутители спокойствия. Пледы в клетку, да… Если вы отдадите распоряжение своим приказчикам не продавать некоторые товары людям, на которых хоть ленточка этих цветов, полагаю, грубияны с гор сообразят, что не следует беспокоить торговое сословие!

   Дальше – добрые драки и игра в подземку по–очереди. Потери: рыцари еще на ногах, но двое оруженосцев остались залечивать раны в освобожденных от варваров заведениях. Liberar Caer Sidhi di barbari! Голос сзади:

   – Леди Немайн, может, петь рано? Мы и кулаками управимся! А что несколько синяков получили, не беда.

   – Не беда, – соглашается сида. – Но, пусть защита желудков наших граждан дело нужное, пора задуматься и о наполненности своих. Да и спать мне пора, солнце уже высоко. Гейс!

   Вот и донжон отворили, на пороге что–то тараторит Луковка. Немайн вникать не стала. Разобраться можно и выспавшись. Теперь важней, чтобы Нион разослала по городу своих девочек: болтать, прицениваться, тратить медяки на всевозможные мелочи. За побитыми проследить: куда пойдут, что скажут. Поскрипывание лифта. Навстречу – два чудовища в стеганых поддоспешниках, набитых конским волосом, лица из стали, в руках – тускло поблескивают кривые клинки… Толстой кожи перчатки вскидывают личины, под которыми – милые личики. Сестры, камбрийка и римлянка! Учебное оружие для Анастасии тяжеловато, приходится учиться с затупленным боевым, отсюда и защита. Говорят, вечером нужно устроить церемонию признания базилиссы: в соборе, с патриархом, иноземными послами и мерсийским королем инкогнито… Надо – значит, надо.

   – Отлично. Подробностей не нужно, я вам доверяю полностью, – зевок удалось подавить. А что спать сестре–сиде хочется, поймут по свисшим ушам. – Успехи как?

   Девушки переглянулись. Ответили – хором:

   – Учусь…

   Смеются. Уточняют:

   – Я у святой и вечной – греческому!

   – Я у великолепной – фехтованию!

   Смеются! А ей, Немайн, сейчас нужен кусок мяса – вот такущий! – и постель…

   Будит, как всегда, Луковка. Светило еще высоко, но сон слетает, едва ладонь пробегает по изрезанной огамическими буквами дощечке.

   – На порог подбросили, – сообщает, – девочки заметили кто. Следим…

   В записке значится: верни клану деньги, которые Плант Инир потратил на пергамент и чернила для запрещенных тобой грамоток. Не согласишься – дороже выйдет. Все заезжие дома станут очень шумными и неспокойными местами. В тех, куда горцев пускают, будут драки меж посетителями. В тех, куда не пускают, Иниры перекроют входы и выходы. Горожанам станет негде столоваться!

   Подписи нет.

   Кулаки сами сжимаются. А Нион улыбается:

   – Глупые они, – говорит, – знают же: сида Немайн никому дани не платила и не будет.

   Права. И все–таки – что–то тут не так. Проскочил какой–то оттенок на лицах во время безответного вопроса… Немайн вздохнула.

   – Пошли за Анной и Эйрой. Сама приходи. И базилиссу Анастасию пригласи. Мне совет нужен. Может, я что–то неправильно поняла, не по–камбрийски. И… кто из рыцарских жен родом с холмов?

   Кто лучше женщин умеет читать чувства по лицам?

   Немайн снова бежит – не давят к земле доспехи, и меча на поясе нет, вместо него в руке привычная тяжесть ивового посоха. И одета, как обычно – в любимое, дареное, зеленое. По пустякам все равно не стоит останавливать, но если дело не пустяк? Сида останавливается в ответ на окрик. Дергает ухом.

   – Смотритель ветряка? Помню тебя. Слушаю, но недолго: тороплюсь.

   Значит, обычное нытье пожилого человека придется отложить пока в сторонку. Сказать главное.

   – Мне на рынке отрез ткани не продали. Сказали, твой приказ… За что? Я хороший…

   Уверенно говорит. И совсем не прячет от лишенных белков глаз прижатую деревянной фибулой ленту в красно–желто–черную клетку.

   – Хороший? А вот девушка идет – она плохая?

   – Да я вообще этой девицы не знаю, леди сида.

   Действительно, удивлен.

   – Зато она знает, что люди в такой же, как у тебя на плече, клетке заставили ее мать встать на два часа раньше и лечь на два часа позже, чтобы приготовить пищу ее отцу, братьям и ей с сестрой. А потом бегать по городу, разносить обед каждой из кровинок. Зато она как раз в суконной лавке первую половину дня работает! Вторую – учится. Твой клан ее обидел – тебе и отвечать.

   – Но я–то хороший…

   – Ты хороший. Так сними ленту. Все тебе продадут. Не хочешь? А ведь если твои горожане–соседи поссорятся с твоей горной родней, тебе придется выбирать. Если ты, конечно, их не помиришь.

   – Но старшина…

   – Я сказала. А старшина служит клану, не клан старшине. Или у верховских уже не так?

   Перехватила посох поудобнее и побежала дальше. Смотритель ветряка глядел вслед, пока сида не завернула с прямой улицы на круговую, потом вздохнул. Потрогал пальцами ленту. Потеребил. И решительно зашагал в сторону рынка.

   Новый день, заведение старое. Стены потрепаны, внутри из горожан лишь крепкий народ, что не опасается горских кулаков. Ни пледов, ни клановых лент: под булавками и фибулами цвета города – как на знамени баталии во время учений. Белый – цвет друидов и сиды. Небесный – цвет Богородицы. Купола над собором еще не поднялись, но будут как вечерняя синева. С золотыми звездами, не иначе!

   Почему одели городские цвета? Никто не желает впутывать родной клан в возможную кровную месть. Да и не у каждого горожанина за спиной клан. У греков, например, пока нет.

   Лица суровы, из кружек тянет горечью паленого ячменя. Если горцы обидят хоть кого… Если произнесут хоть какое поношение в адрес заведения или его хозяина… Увы. Иниры осмотрелись. Сникли – ненадолго. И ну свариться между собой! В воздухе такие речения повисли, что детей и девок – долой! А там и кулаки пошли в ход. Друг друга волтузят, но мебель трещит, и пол, того и гляди, подломится. В такой притон с семьей не заглянешь, да и спокойному ремесленнику обедать с оглядкой неловко. А придраться не к чему!

   Но вот одна из трех дверей трактира распахивается. Да, из трех, не из пяти – так и заведение поменьше рангом, чем «Голова Грифона», в которой до зимнего похода хозяином был Дэффид ап Ллиувеллин. Отец сиды! На пороге – сама.

   – Мяса мне, жареного, – Немайн говорит громче обычного, но вовсе не кричит. А слышно отлично. – Свининки, пожалуй.

   – Окорок, леди сида? Долю героя?

   – Нет. Мне еще не хватало тут всех изобидеть или, хуже того, поубивать… Давай ребрышки!

   И вкусно, и сакрального смысла никакого. Впрочем, и доля героя вряд ли вызвала бы возражения. Никто не усомнился, что маленькая сида способна уложить хоть всех богатырей Британии. Считают великой и ужасной – это хорошо, и почти правда. Но считают и древней богиней. Не тобой. Раньше, когда главным было – выжить, в глаза не бросалось, слух не резало… Теперь против шерсти, или словно уши надрали как следует. И неприятно, и стыдно, и неловко как–то!

   Немайн хмыкнула, снова прищелкнула пальцами. На сей раз ее почтил вниманием уже не хозяин – ему нельзя, он и других уважить обязан – девчонка. Видимо, дочь. Платье с карманами – «как у сиды», только белое. По рукавам и подолу – узкая полоска местного нестойкого пурпура.

   – Пока заказ готов будет, принеси мне кофе и сыра с гренками, – сказала сида, – в Башне сегодня ужинать не буду. Сама видишь, какое зрелище. Лучше, чем в Колизее…

   Подняла руку, кисть в воздухе крутнулась: гулять, так гулять! Ноги – со стороны жест залихватский, на деле точно выверенный, чтобы ничего, кроме ткани шоссов, не показать – на стол. Острые зубы хрустят горячими гренками. Уши чуть поджаты: все же горцы так шумят, что побелка с потолка сыплется. В остальном – безразлична. Видно, в древней Ирландии в заезжих домах такая гульба была обычным делом. А захочет что сказать – ее голос сквозь любой гам проходит, как нож сквозь масло.