Текст книги "Камбрийская сноровка"

   Переговоры идут, по старинной традиции, в заезжем доме. Комната особая, разговор в ней не подслушать: сама озаботилась. Рыцарь с оруженосцем и двое авар остались подпирать двери. Внутри – только двое.

   Мебель низкая, так и степнякам почет, и древний британский обычай соблюден, и Немайн удобней сидеть на циновке или подушке – всю жизнь, хотя чужая память и пытается ввести в заблуждение. Авары не удивились. Шашку видели, у самих оружие такое же, разве с крестовиной. Их сильней впечатлила их же родная речь, льющаяся из уст хранительницы. Немайн уже жалеет, что потратила эффект при встрече во время высадки парка. Несколько слов – заверение в расположении, время и место встречи – а теперь приходится говорить с людьми весьма изворотливого ума, уже не смущенного ни неожиданной внешностью сиды, ни другими сюрпризами.

   – Официальное признание будет носить формальный характер, – начала Немайн, – Анастасию я узнала. Потому теперь мы можем разговаривать так, как если бы церемония уже состоялась…

   Баян слушает. Сидит по–степному, по–турецки. Так тоже можно, но даже в голову не пришло: Немайн переняла старобританскую манеру от Луковки, а та схожа с японской или китайской. Интересно, аварин заметил? Его народ сидит на шелковом пути и до распада тюркского каганата был частью державы, раскинувшейся от Черного моря до Амура.

   А если нет – чему он про себя улыбается? Серьезен, но не от сидовых глаз спрятать иронию, что рвется изнутри наружу.

   Просчитал, что скажет странная правительница города с зелеными крышами? Мог, еще как. У Немайн владение небольшое, но крепкое, с хорошими союзами, с молодой, но грозной славой. Главное, свое, неоспоренное! А у авар все женихи лишь претенденты на власть, не правители. В чужую свару ей лезть не хочется. Потому рыжая римлянка – или камбрийка, гречанка, армянка, персиянка даже, не угадать, как правильней! – предлагает то, что выгодно всему каганату. Например, отмену пошлин для аварских товаров, что пойдут вверх по рекам Камбрии, на местных кораблях, разумеется. И – ни слова о замужестве сестры. На прямой вопрос отвечает прямо и необидно:

   – Рано. Анастасия потеряла четыре года обучения. Сейчас она августа только по крови. Я не желаю, чтобы она стала лишь животом для вынашивания родовитых наследников. Потому ответ вы получите через четыре года, и не от меня, а от взрослой девушки, полностью приготовленной к принятию власти, которую означает императорский венец. От взрослой: по римскому закону именно с двадцати лет начинается полное гражданство. Что до моей личной благодарности за ее спасение… Скажи, что я могу сделать для твоей страны, не ввязываясь в междоусобицу?

   Улыбка, наконец, вылезла на лицо аварина. Точно, просчитал… Ответ приготовил загодя: на низкий стол ложится стопка папирусных листов. И лица он читает немногим хуже!

   – Старые запасы, – пояснил, – сделаны еще до падения Египта. Купил на нужды посольства: загодя и много. Ты права. Кто бы ни победил в борьбе за право называться ханом, ему стоит дружить с Римом, а не ссориться. Исходя из этого наше предложение и составлено…

   Немайн успела подумать, что «дружба с Римом» в понимании авар означает дань с империи, либо прямую, либо замаскированную под обмен подарками или военную помощь. Потянулась к поясу, за чернильницей–непроливашкой – и тут обитые синей шерстью стены исчезли, как и сложный собеседник.

   Огляделась – вокруг сплошные стены без окон и дверей. Ни мебели, ни светильников, сам резной камень просвечивает жидким золотистым огнем. Как раз, чтобы красиво подсветить два туманных облачка и три человеческих фигуры. Или не совсем человеческих? Гигант в лазоревом, с серебряной вышивкой, халате для разнообразия не при оружии. На широкоскулом лице только торчащие наружу клыки мешают разглядеть природное добродушие. Крутит в руках какую–то рыжеватую вещицу. Человечек в половину великанского роста – карликом не назвать, сложен пропорционально – затянут в изящно изрезанный фламандский бархат по моде пятнадцатого века. Щекочет элегантную бородку гусиным перышком, а чернильницы нет, не перенеслась. Зато развалился не на тонкой подушечке для сидения на пятках, в мягком полукресле с высокой спинкой. С достоинством встал, уступил сиденье даме – блондинке в синем вечернем платье. Красивом, и ни капельки не средневековом! Та устроилась не сразу – сперва закинула левую ногу на правую, потом наоборот… Поправила платье.

   – Да, – сказала, – это девка. Вот вы, мальчики, смόтрите на ноги, как вам и следует… А рыжее чудище вышивку изучает. Кстати, ручную.

   Нашла чем удивить средневековую сиду… Немайн чихнула.

   – Затхло тут, – сказала, – пыль облаками висит… Как у вас всех дела?

   – Хорошо, – первым откликнулось одно из облачков голосом громким, разборчивым, но слишком уж ровным. Можно сказать, механическим. – Окаменелости в культурные и геологические слои внесены – не только под твой вид. Например, в горных районах Поднебесной найдут некоторое количество клыкастых скелетов значительного роста… Мы даже терракотовую армию немного пополнили. Две сотни гвардейцев с алебардами–гэ, лица выкрашены толченым жадеитом на яичном белке. До археологов точно продержится. Так что Воин, а что важней, его потомство, смогут гордиться своими предками. Это важно: он ведь основал династию. Кстати, у Воина сорок шесть процентов свершений для возвращения. Ровно!

   Второе облачко отчетливо хихикнуло.

   – Потомства у него уже довольно много, так что мы сочли геологическое обоснование совсем нелишним. Что до Вора, – коротышка насторожился, – то он так старательно бреет ноги, что его все считают попросту недоростком. Кстати, у него шестнадцать и три десятых процента. Большую часть заработал за последний час…

   – Это как? – спросил Воин.

   Облака молчали. Вор погладил мефистофельскую бородку:

   – Ну, над нами очередные тучки сгустились: императору стало неудобно дальше поддерживать притязания моего приятеля Балтасара Коссы на папский престол. Его святейшество по старой пиратской привычке потащил меня в кабак, я прихватил с собой Яна Гуса – помните, я этого чеха неуемного от костра отмазал? Застрял доктор Гус в Констанце, психоанализ у меня изучает. Ну, мы даже не набрались как следует, а разговоры пошли… Я говорю: друзья, люди за вас не держатся потому, что вы не умеете стать нужными. И стали мы думать: как сделать так, чтобы никакой другой Папа кроме моего протеже императора уже не устраивал – и чтобы из учения Гуса следовало не «бей немцев», а – profit! Доход для всех, немцев и чехов. А обидеть можно, скажем, двух антипап. Ну и придумали… Такое, что кайзер Зиги сам прибежал к нам в кабак и мы с ним дальше песни орали! Похабные.

   Воин кивнул. Ему такая картина казалась совершенно нормальной. Папа, кайзер, доктор теологии и авантюрист–попаданец… Считай, те же клирик, паладин, монах и вор. Нормальная ролевая партия, только очень прокачанная!

   Немайн сощурилась.

   – Кажется, догадываюсь. Лютеранство?

   – Тут все будет иначе. Сам Лютер предпочел бы остаться католиком, да и ереси в его учении особой не было. Зато было главное: секуляризация! Гус бессребреник, Косса – он же Иоанн Двадцать Третий – уже терять нечего. Согласились. Зато всем светским государям возможность наложить лапу на богатство Церкви придется по вкусу. Так что кайзер к утру проспится, обратится к Собору – и они все утвердят. Осмелятся перечить – в городе полно солдат, готовых секуляризовать богатеньких прелатов, под отпущение от славного папы–рубаки… А как дела у рыжуни? А, Сущности?

   – У лунной эльфийки семь целых, три десятых процента в пользу Клирика, – сообщило облако. – Хотя я по–прежнему полагаю, что все это притворство. В конце концов, это мне пришлось заниматься изготовлением тела лунной эльфийки, одновременно являющейся римской императрицей. На какие хитрости приходилось идти! Например, вырастить из зародыша было нельзя – вопрос же не в генах, в миропомазании. Пришлось изменять уже имевшееся. Все равно могила базилиссы должна быть пуста… Я взял оригинал в момент биологической смерти мозга, именно для того, чтобы проблем со старой личностью не возникло. Представляешь, каково – менять генетическую структуру уже имеющегося организма? Править ядро в каждой клетке? Вырастить и имплантировать органы взамен умерших или те, которых у людей не существует, было куда проще… А теперь мне говорят, что в абсолютно чистом мозгу могла зародиться новая личность… Ты отчего посинела?

   Немайн зажала ладонью рот. Глаза, и без того на половину лица, казалось, растеклись вширь.

   – Ой, – сказала она, – ой.

   Снова замолчала. Потом улыбнулась.

   – Значит, Анастасия права – я действительно могу быть ее потерявшей память сестрой. Могу быть и новой личностью, только собой. Несмотря на все ваши расчеты, могущественные Сущности! И я не верю, что я Клирик. Ведь это будет означать, что я сошла с ума…

   – Моя точка зрения такова, – сухо заметила та Сущность, что до этого молчала, – что ты, вероятно, новая личность. Вариант «безумный Клирик» мне не нравится. И я подозреваю, что ответить тебе точно, кто ты теперь есть, не сможет и мой гениальный и эксцентричный друг. Даже если разберет тебя до молекул. Принцип неопределенности, знаешь ли. Может быть, со временем мы узнаем правду… Для меня главное, что ты желаешь, чтобы Клирик вернулся на Землю двадцать первого века и продолжаешь участие в эксперименте. На этом – все. Старые знакомые могут поговорить минут десять. Что до Немайн…

   – Я их тоже знаю! – сида говорила быстро–быстро, чтобы успеть до того, как ее отправят обратно на ее Землю, в Камбрию седьмого века, – и это единственные люди двадцать первого века, которых я сама помню! Видела мельком на прошлой встрече, а вы и поговорить не дали. Ну пожалуйста!

   Сущности молчали… но перед глазами маячили именно они, а не аварский посол. Немайн постаралась придать лицу умильное выражение, уши к плечам свесила. В ход пошел последний, самый главный аргумент – для камбрийки.

   – Мне же интересно!

   – Ладно, – проскрипела одна из Сущностей. – Общайся…

   Серебристые облачка, по краям прихваченные золотом, исчезли. Странные могущественные существа, устроившие не менее странный эксперимент, ради которого создали четыре копии Земли разных времен, четыре планеты – по одной для каждого из невольных подопытных, что когда–то были стандартной ролевой командой. Теперь у них под ногами настоящие средневековые миры с настоящей смертью вокруг, с живыми друзьями и врагами.

   У всех, кроме бывшей Колдуньи. На копиях Земли нет магии, да и на костер ей не захотелось. Она живет на копии Земли двадцать первого века – только там нет остальных троих…

   Для Воина и Вора – испытание, с которого нужно суметь вернуться. Да и подругу вытащить! Для Немайн – родной дом и возможность расплатиться за память с человеком, которого она знает куда лучше себя самой…

   Она смотрит на тех, кого знает чужой памятью – хотя вживе представляет только Колдунью. Воин… Большой зеленый полуорк, отправившийся в тринадцатый век – отражать Батыя под Рязанью. Успел пережить и плен, и партизанскую войну где–то в северном Китае. Интересно, захочет ли он возвращаться? Блага цивилизации – это здорово, но вряд ли в двадцатом веке ему пришлют сотню наложниц для основания царского рода. А тут – еще извиняются, что мало! Где еще он сможет командовать, деля войско – как в читанной в детстве книге – не на полки и дивизии, а на «круги желтого неба». Его подчиненные видят в желтом цвете образ справедливости, он – цвет кожи подданных. Сам вылетает впереди полков с кавалерийской алебардой наперевес. Позволяет себе искупаться в реке прямо на глазах изготовившейся к переправе монгольской орды – и выловить какую–то безделушку. Мелочь, но войско убедилось: удача правителя беспредельна, небеса благосклонны… Снова победа! Но и у него не все гладко. Вот, уговаривает Вора:

   – Друг, подари перышко. У тебя в Европах полно, а мне приходится кисточкой писать. Представь, научил своих соратников писать по–человечески, буквами, а не китайскими значками… Попросил бы ручку у чароплетки, но не пропустят. Не средневеково!

   – Иероглифами, – вставляет колдунья.

   – … да хоть картинками! Мне их учить и запоминать лень, это раз. Во–вторых, если будем так писать, то сами не заметим, как станем китайцами… К нам теперь много китайцев прибегает. Есть важные. Иной завернут в драную дерюгу, не жрал неделю, но смотрит на крестьян, как на грязь: ученый! Вот такие и давай квакать: мол, писать нужно только значками… Знаки несут смысл! И от того, как они нарисованы, смысл может меняться! Я и говорю: значит, вы, крысы тушечные, будете менять мои слова? Мои, первого вана царства Хрень?

   Немайн хрюкнула в ладошку. Вор захохотал, запрокинул голову.

   – Что, так и назвал?

   – Ага. А что? Янь было, Инь было. Ну и всякое звонкое: Цинь там, Цзинь. Мои парни как раз считают себя западным Инь, но на нынешнем китайском это знаете как говорится? Си–Ся! Это мне основывать сисю, да еще позднюю? Не дождутся. Будет Хрень. Умные люди, которые объяснят, что кроме двух элементов всегда есть третий, и он главней, найдутся… уже нашлись. Сказали, что им нравится вкус моего уксуса, и против русских букв ничего не имеют. Одно плохо: кисточкой писать! Эти кисточки для меня что спички… Да и тушь растирать… Сам тру – пачкаюсь, другие трут – засыхает раньше, чем слово допишу… Дай перо – покажу, пусть мне так же затачивают.

   – На, – коротышка вручил Воину желанную письменную принадлежность, – а вот с чернилами не помогу.

   – С чернилами, – сказала Немайн, – помогу я. Вот!

   Отцепила с пояса невыливашку. Пришлось объяснять, что это такое, потом – как делать чернила из узелков на дубовых листьях или гнилых желудей. А потом времени осталось мало, и гигант в небесном и серебряном протянул на необъятной ладони вещицу из оранжевой, как апельсин, яшмы.

   – Тебе. Отдарок! Минь–я научили… У них все по понятиям – правильным, да. Та самая штука, что я в реке нашел!

   Еле успела сесть на подушку – мир снова мигнул – и вот перед глазами аварский посол, для которого и мгновения не прошло. Только чернила и перо пришлось попросить новые. Пока же хранительница раздобывала письменные принадлежности, Баян подробно рассмотрел вещь, вдруг возникшую в руках у странной римлянки – из ничего!

   Узнал, как не узнать. И рисунок запомнил. Настолько, что смог его набросать.

   Увы, ни в составе посольства, ни даже на Дунае знатоков китайского цветочного письма не найдется. Придется рисунку проделать долгий, полный опасностей путь по северному отрогу Шелкового пути, чтобы в торговом городе на границе молодой империи Тан аварский купец задал вопрос местному каллиграфу.

   – Что значит эта надпись? Одному из наших людей довелось ее увидеть на печати. У себя, на западе.

   – Написано: «Великий западный князь». Кажется, у вас завелся хоть один вменяемый варвар… Только почему, если он столь мудр, что принял символ власти, достойный цивилизованного человека, он не склонился перед императором?

   Всякому известно, что ответом на дань мелкого князька следует подарок, куда как превышающий ценностью варварское подношение.

   – Не он, – скажет купец. – Она. В надписи же упомянута женщина?

   Каллиграф объяснит, что женщина, осуществляющая правление, должна писать о себе как о мужчине, ибо это функция князя, не княгини. Потом будет расспрашивать, как выглядит правительница далекой страны. Когда же довольный гость уйдет, на лице ученого заиграет неверящее озарение человека, попавшего в сказку.

   – Живет на острове посреди западного моря, в городе на горе, в башне из многих этажей, выше которой не бывает и в Поднебесной… Рыжая, и уши у нее звериные, значит, оборотень. Неужели кто–то из варваров удостоился чести видеть хотя бы оттиск печати самой Си Ванму? [7]

   Кажется, еще вчера лучшая часть дружины растаяла вместе с парусом ушедшей к югу яхты – сегодня над городом ликующе захлебывается фанфара. Ясный звук не может выгнать с улиц висячую весеннюю морось, что обустроилась над городом с самого утра, дождь попросту перестают замечать. Любопытство гонит на улицу всякого, кто может бросить работу хоть на минуту. Толпа возникает мгновенно – и что за толпа! В Камбрии не любят тусклых цветов. В других городах мешает клетка – яркие вблизи, нити, сплетенные в клановый узор, издали сливаются в единый серо–буро–малиновый цвет, но Кер–Сиди завел иную моду. Кланам остались лишь пристегнутые к плащу ленты, зато остальное… Выставка цеха красильщиков, не иначе. И это на пользу городу! Пусть все видят – здесь на лен и шерсть не жалеют ни квасцов, ни красок. Даже таких, о которых за темный век, прошедший после гибели короля Артура, почти позабыли.

   В одном наряде под широкими верхними рукавами – малиновый сафлор из Африки – скрывается стянутая рядом меленьких пуговиц местная синь, вайда. Рыжая марена – фризы уверяют, что ради красильщиков Кер–Сиди будут собирать в год два урожая – на плащ, яркая желтизна шафрана – из королевства вестготов – на тунику. Зелень встречается куда реже – желтый и так дорог, а тут его приходится тратить на уже выкрашенную в синий цвет ткань. Или гнать из яблочного уксуса злую ярь–медянку, которая больше годится для дерева и камня, а ткань разъедает в считанные месяцы. Можно вещь спасти, добавив в краску привозной шафран. И так, и так выходит, что щеголяющие в зеленом фэйри из сказок – транжиры почище тех, что носят белое.

   Увы кошелям – когда Немайн возвращалась с войны, ей по дороге зеленое платье подарили. Теперь любимое. У нее и у всей прекрасной половины Кер–Сиди. «Как у хранительницы» – достаточный повод потрепать мошну, мужнину или родительскую, а то и самой, вздохнув по–сидовски, отложить лишний милиарисий на обновку.

   Вот и сида показалась. Выскочила из Башни, торопится встречать войско. За ней сестра. Немайн сдергивает с плеч пелерину, протягивает Эйре:

   – Прикрой голову. Это я не простужусь…

   – Нет! Сейчас я ригдамна и воин, а не просто твоя сестра и ученица… Мне что – сдавая командование ополчением, косы от дождя прятать?

   В ответ лишь подергивание треугольного уха.

   Фанфары все ближе. Немайн улыбается. Мелодия знакома. Как ни прячься, в Камбрии песню в подземелье не удержишь. Вот и рыцарский марш появился словно сам собой, только до ноты схож с маршем Домбровского. Да и слова… Когда–то пришлось вмешаться. Сказать, что петь о живой, пусть и прижатой к западному морю стране «не погибла» – неправильно. Как разборчиво ни выводи слова, ветер и версты съедят отрицание, и над холмами пролетит – «Камбрия – погибла». О таком не только петь, и думать грешно, как о могиле Артура!

   Ярость некогда разбитого и разделенного, но не смирившегося с позором польского народа передается другому, тоже некогда преданному и проданному собственным правителем Вортигерном. Летит над улицами песнь мужества и отчаяния, нечаянно напоминает: могло быть хуже. И будет – если забудете доблесть, если сцепитесь в междоусобице, клановой или сословной. Явно не сказано, спрятано между строк и слов. Тем верней пронимает души.

   Жить Британии вовеки,

   Пока Туи льется!

   Пока воин за Отчизну

   И за веру бьется!

   Припев специально поправили:

   Веди, на помощь!

   Через море – корнцам!

   Под твоим началом

   Саксов разметаем!

   Немайн нахмурилась. С Уэссексом война, но так широко задачу своему воинству она не ставила… Если рыцари подняли восстание – это ошибка и преступление разом. Кер–Сиди еще не оправился от зимнего похода… Рад бы помочь, да нечем!

   А на словах врага уже добивают. Всем городом.

   Снова выйдем к белым скалам,

   Свидимся с волнами:

   Все, что отнял враг обманом,

   Мы вернем мечами!

   На мгновение показалась себе оперной героиней. Народ обернулся хором, брусчатка – сценой. Летят по улицам быстрые слова, и когда выучили? А в груди у сиды сердце… если греческое, почему сжимается? Почему хочется подхватить припев?

   Едва сдержалась, а тут и воины показались. Фанфары смолкли, утихла песня. Лошадей нет, значит, для отряда война закончилась: мирные люди входят в мирный город. Значит, задача выполнена. В Корнуолле сгорела древняя роща, почитаемая священной, в Кер–Сиди высажена другая. Все хорошо. Главное, чтобы без потерь! Взгляд торопливо обегает лица. Все на месте! Все целы? Не совсем. Вот у оруженосца рука в лубке зажата, вот рыцарь на каждом шаге морщится, а некстати распахнувшийся плащ открывает повязку. Но – кулак к виску. Нужно принять доклад…

   – Задача выполнена. Священной рощи в Тинтагеле больше нет. Раненых четверо, все легко, – опережает сэр Ллойд приказ о немедленной отправке раненых к врачу. И – уточняет. – Задача выполнена не нами, леди сида. У нас очень интересные вести. Очень!

   Немайн кивает. Оглядывается на громкий чих за спиной. Дергает обоими ушами. Щурится, хотя небо пасмурно и в том нет никакой нужды.

   – Благодарю за службу, добрые сэры. А теперь… В Жилой, верно, уже горяченькое громоздят. После стылого моря в самый раз! Заодно все расскажете подробно.

   На сей раз за круглым столом – локоть к локтю. Содружество равных, в котором можно преспокойно залезть товарищу в тарелку… для того и вилки придуманы! Руками, действительно, нехорошо.

   В середине стола исходит жаром противень, шкворчит духмяное мясо – трех видов, как и положено в хорошем заезжем доме. Вот мудрость старого обычая: негоже, вернувшись с промозглого холода, вкушать остывающую пищу! А вот пиво должно быть холодным. Увы, лишь на следующий год в пещерах под башней заведется снег, а то и лед – если Туи все–таки попробует встать. Теперь приходится обходиться холодом текучей воды. Не так уж и плохо!

   Большая часть рыцарей до поступления в дружину и такого не видела. Республика Глентуи молода, а рыцаря нужно учить смолоду – потому мало за столом гордости камбрийских дружин, конных лучников. Впрочем, теперь, когда – спасибо Немайн! – появились стремена да сидовское седло с высокой задней лукой, копья и мечи изрядно прибавили в силе. А стрелы… у саксов такие луки, что добрая кольчуга выдержит. Вот живой пример – сэр Кей, уж такой кровоподтек заработал… Но поддоспешник смягчил удар, ребра остались целы. Остальное скоро пройдет. Главное – не жалеть ведьминских снадобий – снаружи, а пива и мяса – внутрь.